Мой любимый джокер

Ирина Островецкая

В семнадцать лет мир ещё не утрачивает розовых красок для Инги, но коварное вероломство соученицы по балетной школе навсегда ломает ее судьбу. Кричащую безвыходность ситуации, в которую попала девушка, выйдя из больницы, меняет случайная встреча в казино. Приходит любовь, жаркая, беззаветная, ломающая все преграды. Неожиданный отъезд возлюбленнного не пугает Ингу: она следует за ним в чужой, негостеприимный город, который после многих пережитых в нём передряг становится самым родным. Здесь она обретёт свой дом и свою большую семью. Трагедия и романтика, страсть и беззаветная преданность, дружба и верность будут сопутствовать Инге в новом романе Ирины Островецкой «Мой любимый джокер».

ПОТЕРПИ… ПОДОЖДИ…

Прошёл долгий, томительный час, может, больше. Инга давно потеряла счёт времени. Но она ждала добросовестно и терпеливо. Толик не возвращался, и ожидание превратилось в муку. Вдруг ей показалось, что он никогда уже не вернётся, и она навсегда останется закрытой в собственной квартире и умрёт от голода. Приедут мама и папа, и лишь тогда найдут её истощённый труп на продавленном диване…

Стало жалко себя. Как же она не сообразила, не настояла сама закрыть входную дверь?! А теперь появилась ещё одна неразрешимая проблема…

Когда истёк второй час, Инга, подобрав костыли, отправилась к телефону и в этот момент услышала долгожданный скрежет ключа в замке.

— Ух! — выдохнула она с облегчением. — Толя, ты меня так напугал!

— И чего пугаться? — удивился тот, закрывая входную дверь. — Я в очередях стоял. Ты думаешь, так легко скупиться?

Инге никогда не доводилось заниматься закупкой продуктов. Не было надобности в этом. Что такое очереди Инга не ведала. То, что зачастую ей нужно было в магазинах, покупалось легко и свободно, без малейшего напряга. Толик принёс две тяжеленные сетки продуктов, необходимых для поддержания сил травмированной балерины, но что с ними делать, Инга понятия не имела.

— Во, принимай! — Толик, было, с особой гордостью протянул обе сетки, но вдруг, спохватился. — Нет, тебе ещё нельзя тяжести поднимать. Греби на кухню, ща, разбираться будем.

Как разобраться в том, чего никогда раньше не приходилось делать? Инга привыкла, что еда должна быть в тарелке, а как она туда попадает, никогда не заботило и оставалось тайной за семью печатями. Куда раскладывать все эти несъедобные штучки, которые принёс Толик, и как их сделать съедобными, оставалось нераскрытой тайной.

— А кто тебе посуду помыл? — неожиданно задал очередной вопрос Толик, выкладывая продукты на чистый, убранный утром, кухонный стол. — Порядок у тебя, аж противно!

— Ну, чего ты ковыряешься там, где не надо!? Видишь, никого, кроме меня в доме нет, и спрашиваешь. Утром вместе с тараканом постарались! Потом он наглым образом смылся…

Толик даже глазом не моргнул, не посчитал нужным обидеться. Он молча продолжал выкладывать принесенные продукты на кухонный стол, на котором появились разные свёртки и свёрточки, какие-то коробки и коробочки, банки и баночки, и, казалось, конца этому не будет. От такого разнообразия у Инги закружилась голова, и она устало опустилась на стул, через спинку которого было переброшено, ещё с утра не успевшее высохнуть, грязное полотенце.

— И что теперь с этим делать?! — взявшись руками за голову и раскачиваясь на стуле, устало спросила Инга.

— Как, что? Кушать! — удивлённо воскликнул Толик.

Инга нерешительно взяла со стола большую холодную коробку и принялась внимательно её рассматривать. Повертев в руках незнакомый предмет, вдруг спросила:

— Это что такое?

— Пельмени русские. Сейчас мы их сварим и поедим.

— А что такое пельмени? — удивлённо посмотрела она на Толика.

— Ты чего, сегодня с дуба рухнула?! Не знаешь, что такое пельмени?

Инга двумя пальчиками надорвала холодную, всю в инее, упаковку и одном глазом заглянула внутрь.

— Это такие пельмени?! Ледышки какие-то, — сделала заключение она, презрительно сморщившись.

— Инга, их сварить надо! Они как вареники, только с мясом. Где у тебя кастрюли?

— Нам же такого нельзя! — в ужасе воскликнула Инга.

— А жрать охота?!

— Ну, и что? Нельзя же мучного!

— А Томка жрёт, и не смотрит, что можно, а чего нельзя. Потом её по сцене носить невозможно, вихри враждебные покоя не дают!

— Да… Она так хотела танцевать «Жизель»… — вздохнула Инга не отреагировав на шутку Толика.

— Танцует. И пельмени за милую душу наворачивает. Я знаю. Так, что не переживай. От одного разика ничего с тобой не случится, а червячка заморишь.

Они вдвоём сидели в комнате, за простенько накрытым столом и с незабываемым удовольствием уплетали ещё дымившиеся ароматные пельмени.

— Нам же этого есть нельзя, тут же тесто! — возмущённо подняла Инга вилку над головой.

— Ох, ты, неугомонная, повторяешься! Сколько там того теста?! Можно есть, что угодно, когда в животе кишки марш играют! — серьёзно сказал Толик и вдруг, хитро прищурился.

— И часто ты диету нарушаешь? — с аппетитом пережёвывая очередной пельмень, тоном строгой учительницы спросила Инга.

— Всегда, когда жрать охота. Только никому ни слова, а то Элеонора быстренько со мной расправится. Кстати, о тебе спрашивала.

— Ну, и что ты ей сказал?

— «Что сказал, что сказал»! А что говорить? Я же тебя две недели не видел. Даже не знал, что тебе так хреново живётся.

— Теперь знаешь…

— Знаю. Теперь каждый день буду тебя навещать. И не отвертишься! Надоесть ещё успею. Но ты и сама, знаешь, старайся.

— А я стараюсь. Видишь, уже почти без костылей обхожусь. На следующей неделе начну несложные разминочки, а там видно будет.

— Смотри, только себе не навреди, такое бы под контролем делать надо, и гипс ещё не снят, — он предостерегающе погрозил пальцем.

— Ой, как вкусно было! После такой еды мысли буксуют! — засмеялась Инга и погладила себя по упругому животу. — Кто же меня сможет контролировать? Со мной даже кошка не живёт. В квартире пустота. Толик, возьми деньги, ты же столько еды принёс! Я должна тебе вернуть…

— Ничего ты мне не должна. Я заработал, — насупился Толик и отвернулся к окну.

— Где, если не секрет?

— Секрет, но с тобой поделюсь, если матери не проболтаешься, — до смешного, ещё больше нахохлился Толик.

— И чего набундючился, я что-то не то спросила? Или, может, я постоянно на тебя стучала твоей маме, даже, когда ей и следовало бы больше о тебе знать?!

— Спросила и спросила… — сказал Толик и надолго замолчал. У него не было особого желания делиться своим секретом с Ингой. Но слово было сказано, оно вырвалось неожиданно, и теперь трудно было уйти от ответа.

— Не расскажу, не расскажу твоей маме! Давай, колись! — поддразнила друга Инга и весело рассмеялась.

— Выиграл в казино! — облегчённо выдохнул Толик. — Смотри сколько!.. И это не всё, дома в тайнике ещё половина лежит. Вот.

Он вдруг вынул из кармана брюк большую пачку денег и небрежно бросил их на стол. Деньги рассыпались по столу, попали в тарелки, закрыли собой почти всю поверхность неубранного стола. Инга онемела от изумления и растерялась. Она не ожидала увидеть у Толика такое богатство, с которым он сам толком не знал, что делать.

— Ох!.. — выдавила из себя девушка.

— Что, «ох»? Видала?! Тут на всё хватит, и на еду, и на шмотки, и на море скатать на недельку в каникулы!

— Толик, но это же… Ты кого-то ограбил? — несмело спросила Инга.

— Ты что?! — взревел неожиданно друг. — Не думай ничего плохого! Выиграл!

— Ты же маленький ещё. Тебя даже в армию пока не берут. Кто тебя пустит в казино?!

— Я же не сам зашёл в зал! Мне самому ничего там не светит пока. Ты правильно говоришь, я ещё маленький. Гарик по блату протащил и денег взаймы дал. После игры я ему втройне долг вернул. А это — моё, честно выигранное!

— Но ты же играл!..

— Ну, конечно, а как ты хотела? — удивился Толик.

— Ничего я не хотела… — Инга задумчиво посмотрела в окно. Вот, если бы не костыли… Страшно даже подумать, как она сможет передвигаться по лестнице на этих противных палках. Третий этаж, всё-таки…

— Матери не проболтайся. Съест, не подавится. И денежки отберёт, — сквозь облако своих мыслей, услышала Инга далёкий голос друга.

Понадобилось несколько дней упорных тренировок, чтобы Инга смогла пользоваться лестницей и выходить на улицу. Все эти трудные дни Толик не оставлял подругу в одиночестве. Он был ей и за тренера, и за массажиста и за добытчика и за уборщика. Толик ни в чём не отказывал Инге, и та пачка денег, которую он с шиком бросил на стол перед подругой, несколько дней назад, быстро таяла.

— Смотри, что делается! — как-то удивлённо воскликнул Толик во время очередного визита к Инге. — Уже на море не поеду. Деньги кончились. Завтра опять с Гариком поговорю, помощи попрошу.

— Ой, Толик, как же мне не нравится твоё новое увлечение! — вздохнула в ответ Инга. — Лучше бы ты на гитаре играл.

— И не увлечение это вовсе, а осознанная необходимость. Нам же с тобой деньги нужны! А гитара — это святое!

— И родители молчат, ни весточки от них, и тётя пропала… Уже скоро лето закончится. Завтра мне надо к Валерию Сергеевичу как-то попасть… — грустно вздохнула Инга.

— Зачем?

— Гипс снять. Уже второй месяц скоро закончится. К врачу мне надо. Обещал, что уже снимет это безобразие.

— И ты без костылей сможешь?!..

— Не знаю… Костыли, наверное, ещё пока останутся. С ними как-то легче, я себя увереннее чувствую. Привыкла, наверное…

— Ничего, скоро ты их отбросишь и сама ходить станешь.

— Помоги мне к врачу добраться… — со слезами на глазах попросила Инга.

— А реветь не надо! Сказал, помогу. Вечером, только, не звони. Меня дома не будет.

— Ты пойдёшь… играть? — несмело спросила Инга и в страхе закрыла глаза, боясь услышать ответ.

— Да, — ответ прозвучал, как приговор, который обжалованию не подлежит.

— Знаешь, когда я смогу нормально передвигаться, возьми меня с собой… — просьба Инги была настолько неожиданной, что Толик лишь крякнул и рот раскрыл, не соображая, что нужно ответить на такой выпад подруги.

— Ты же говорила… — изумлённо выдавил из себя.

— Я говорила, когда ещё были призрачные остатки благополучия. Сейчас уже и надежды нет на скорое светлое будущее. Так, что, скоро я пойду с тобой, или милостыню просить прийдётся…

— Как хочешь. Я Гарику скажу о твоём желании. Только про милостыню больше не напоминай, выкрутимся!..

— Скажи, скажи. Я буду делать всё, что потребуется.

В то солнечное утро Инга сидела в кабинете Валерия Сергеевича и молча, с каким-то непонятным ей самой, интересом, рассматривала свои, побелевшие от гипса, искалеченные ноги. Толик ждал её в коридоре. В кабинете она находилась одна. Сестра унесла куда-то срезанный гипс и долго не возвращалась, а доктор вышел в рентген-кабинет, чтобы проконсультироваться с коллегой.

Некрасивые рубцы на обеих голенях кричали о недавней катастрофе, постигшей начинающую балерину. Они были отчётливо видны и сразу бросались в глаза. Такие рубцы никакое трико не закроет. Инга рассматривала свои ноги и понимала, что это конец. Умерли в один момент все надежды на радужное будущее, ничего ей не оставив взамен. Разве, что с Толиком сходить в казино. Это, пожалуй, единственное, что ей осталось…

Инга терпеливо ждала возвращения доктора. С мамой было бы проще, но мама где-то очень далеко и не может вернуться домой. Там у них война… Инге надо самой выдержать испытание. Но ждать было так утомительно, как же не любила Инга ждать! А где-то там, на самом донышке души копошилась и теплилась тень маленькой надежды на лучшие времена. Сдаваться без боя не входило в правила жизни Инги. Она ещё будет танцевать…

— Ну, что, кости срослись. Костные мозоли обнадёживают. Но смотри, не переусердствуй, не нагружайся сразу, чтобы не испортить мою работу, — сказал радостно доктор, энергично вбежав в кабинет. Инга так долго его ждала, а пришёл он так неожиданно!

— Постараюсь… — протянула слова, и кисло улыбнулась. — Это уродство можно как-то убрать? — ткнула пальчиком в рубцы на ногах.

— Рубцы? У тебя сейчас реабилитационный период и вопрос о косметике не стоит. Надо научиться ходить, а потом красоту будешь наводить. С этим придёшь через год.

— Скажите, доктор, я буду танцевать?… — шёпотом спросила Инга.

Валерий Сергеевич сел на стул рядом с девушкой, взял её тонкую изящную кисть в свои тёплые ладони, заглянул в глаза и печально улыбнулся.

— Инга, сейчас — период реабилитации. Я не знаю, как долго он продлится. Потерпи, подожди, там видно будет…

— Опять терпеть! — вздохнула расстроенная девушка. Тот маленький комочек надежды постепенно замерзал в глубине души. И вдруг Инга горько заплакала, понимая всю тщетность своих мечтаний.

— Инга, милая девочка, скажи спасибо, что всё прошло так гладко… — пытался успокоить расстроенную девушку доктор.

— А что могло быть хуже?! — рыдая, спросила Инга.

— Знаешь, я не хочу говорить о плохом. Ходить ты будешь, даже бегать сможешь, а вот, балетом заниматься, это — вряд ли… Сейчас тебе следует научиться ходить. Я напьюсь, как последний сапожник, когда ты ко мне без костылей придёшь.

— Запросто! Недельку потренируюсь, и приду к вам без этих противных палок.

— Когда отложим в сторону костыли, придётся ещё какое-то время походить с тросточкой, и не бегать, сломя голову, а потихоньку передвигаться. Ты меня поняла?

— Как старушка?! — расстроено выкрикнула Инга.

— Скажи Богу спасибо, что так благополучно для тебя идёт лечение.

— Обязательно скажу… У меня из пуанта выпало три гречневых зёрнышка…

— Это что такое?

— Мне кто-то подсыпал в тапочек крупинки гречки. Поэтому я так упала…

— Инга, это же преступление! Ты знаешь, кто это сделал?!

— Догадываюсь, но доказать уже ничего невозможно. Пусть. Мама приедет, тогда подумаем, что делать. А раз танцевать не буду, то и возиться с этой бедой не стоит. Не хочу зря тратить своё время на пустые хлопоты.

— Может, ты и права… — сказал доктор, в раздумии почесав затылок.

Первый перевод от родителей вместе с коротенькой запиской пришёл в конце лета. Мама обещала осенью вернуться домой. Инга вздохнула с облегчением. Наконец-то мама будет дома и поможет дочке бороться с её бедой. Будет праздник в их доме. Инга купит торт на выигранные в казино деньги, но маме ничего не расскажет. У них с Толиком есть великая тайна, которую нельзя разглашать.

Много дней подряд Инга звонила тёте Люде, чтобы сообщить радостную весть о возвращении мамы домой, но телефон упорно откликался длинными гудками. Тогда Инга приняла решение съездить к тёте домой на другой конец города. Ехать нужно было далеко, но и сидеть, сложа руки, Инга больше не могла. Она устала от пустых ожиданий.

— Толя, ты поможешь мне к тёте смотаться? — спросила Инга, когда друг ранним утром переступил порог её дома.

— Ингуша, репетиции никто не отменял. Элеонора не потерпит прогулов.

— Ох, что же делать? Самой страшновато ещё.

— А что тут страшного? Вызови такси и езжай. Деньги-то больше не жмут пока. А сегодня и я чего-нибудь вымучу.

— Извини, Толик, я не подумала, что можно вызвать такси.

— Обещай, что не будешь ловить машину на улице. Позвони в диспетчерскую и сделай вызов, будто врача вызываешь. Это же так просто!

Инга поступила так, как советовал Толик. Сделала вызов сразу же после ухода друга, и жарким летним днём отправилась на другой конец города узнать, что случилось с тётей.

Подъехав к знакомому парадному, машина резко остановилась, визжа тормозами. Инга попросила водителя подождать.

— Сначала заплати за ходку и иди куда хочешь, — рассердился водитель, поняв, что девушка платить не собирается.

— Я заплачу, а вы уедете. Как я домой доберусь?! — возмутилась Инга.

— Поймаешь другого. Время — деньги.

Пришлось Инге оплатить поездку. Вынув из сумки тугой кошелёк и не думая о последствиях легкомысленного поступка, молча отсчитала необходимую сумму и с трудом вылезла из машины. Водитель подал ей тросточку, ожидавшую хозяйку на заднем сидении, и проводил необычную пассажирку тяжёлым взглядом. Отойдя от машины несколько шагов, девушка вдруг обернулась.

— Всё же, подождите меня, очень вас прошу. Мне трудно будет вернуться назад. Я оплачу, — потрясла заметно опустевшим кошельком, и, хромая, медленно побрела к парадному.

Лифтом поднялась на последний этаж и нажала на кнопку звонка у знакомой двери. Долго прислушивалась, надеясь на то, что дверь сейчас же гостеприимно распахнётся и восставшие вопросы сами собой отпадут. Но за дверью было тихо, никаких шагов, и вообще, никакого движения.

Инга нажимала на кнопку звонка снова и снова, но результат был тот же.

«Куда же подевалась тётя? Может, в больнице у дяди Жёры? Надо у соседки узнать…», — подумала она и, подойдя к соседней двери, снова нажала на кнопку звонка.

На этот раз там, за дверью послышались шаркающие, старческие шаги и надтреснутый голос бесцветно спросил:

— Кто?!

— Баба Шура, это я, Инга! — крикнула девушка, узнав соседку. Испугалась, что дверь открывать откажутся. У бабы Шуры своеобразный характер…

— Инга?! Ты же больная, дома лежишь! Чего тута околачиваешься?!

— Нет, баба Шура, выздоравливаю я! Вы не знаете, где тётя Люда?

— А ты рази не знашь? — заскрежетал замок, дверь чуть приоткрылась, образовав небольшую щель, перехваченную по середине серебристой цепочкой. В образовавшуюся щель дунуло сквозняком и тут же вставилось старческое лицо. — Дак, дядьку твоего, уж будет недели две, как схоронили…

— Дядя Жёра, что, умер?! — в ужасе воскликнула Инга, обхватив руками лицо. Трость с грохотом упала на кафельный пол. Новость оглушила. Инга с трудом устояла на ногах.

— Ох, ты, напужала, неугомонная! — воскликнула бабка, собираясь захлопнуть дверь перед носом у посетительницы.

— Баба Шура, баба Шура, подождите! Где же Людмила? — испугалась Инга, что не получит вовсе никакой информации, если эта дверь захлопнется.

— А где ж ей быть-то? В больнице она. Третьёводни забрали. Что-то с сердцем у ней стряслось. Всё болела, болела, сердешная, после мужиной-то смертушки.

— О, Господи! В какой больнице, не знаете?

— Видать, в районную свезли, куда же ещё? Мужа-то ейного без неё схоронили. Свалила её смртушка мужева-то наповал. Всё лежала, лежала, а третьёводни в больницу угодила. Я часом подумала, что и она помрёт, так ей плохо, сердешной, сделалось. Я, вот, и Кляксу, кошку ейную, у себя на время приютила, и цветы забрала, пока Людмила не вернётся.

— Спасибо, баба Шура. Постараюсь отыскать её в больнице. А когда найду, то и Кляксу у вас заберу.

— Не мешает кошка. Пусть себе живёт. И мне веселее. Ну, иди, голуба, сквозит мне. Людмилу найдёшь, привет передавай. Скажи: кошка жива и здорова. Пусть не печалится об ней.

Больше не дожидаясь вопросов, баба Шура с грохотом захлопнула дверь, слегка ударив Ингу. Ещё оставалось слишком много вопросов, но баба Шура решила прервать бесполезный диалог, посчитав, что всё необходимое уже сообщила бедной родственнице, этой пигалице — племяннице.

Инга решила больше не нажимать на кнопку звонка у негостеприимной двери. Необходимые сведения она получили и, с трудом подняв трость, подошла к лифту.

Когда дверь кабины лифта открылась, Инга уверенно поспешила к выходу из парадного. Она уже знала, что будет делать. Денег пока хватало.

Машина не уехала, и это порадовало. Водитель терпеливо поджидал возвращения богатенькой пассажирки. Он мельком заглянул в кошелёк своей пассажирки. Получив первый взнос, водитель сразу понял, что эта поездка далеко не закончена. Он ещё больше уверился в своих предположениях, отметив решительность в походке той, которую терпеливо и совсем не напрасно поджидал столько времени у парадного.

— Простой — тридцать минут. Никуда не поеду, пока не оплатите, — грубо сказал водитель, подумав, что пассажирка начнёт отказываться, сопротивляться. Он умел вытряхивать деньги из скупых пассажиров и был готов к неприятностям. Но девушка снова молча вынула из сумки тугой кошелёк и, отсчитав деньги, протянула водителю названную сумму.

— В больницу, — коротко бросила она через плечо и прилипла к окну.

— В какую больницу? — удивился водитель.

— В районную! — неожиданно для своей хрупкости, грубо рявкнула Инга.

— В районную, так в районную, чего орать? Я не глухой… — пожал плечами водитель и нажал на газ.

Машина плавно тронулась с места. Инга не заметила, как внимательно наблюдает за ней из окна своей квартиры баба Шура и осуждающе качает головой.

Подъехав к больнице, Инга снова извлекла из заметно похудевшего кошелька несколько купюр, протянула их водителю и постаралась красиво выйти из машины, не забыв прихватить трость, терпеливо дожидавшуюся своего часа на заднем сидении.

— Мне уезжать? — неожиданно спросил водитель.

— У вас же время — деньги! Не смею задерживать. Отсюда на трамвае доеду, — резко ответила Инга.

— Ну, если надо, подожду.

— Боюсь, у меня денег не хватит на обратную дорогу, — вдруг смутилась Инга.

— Ничего, довезу. Вы мне уже дневную норму сделали.

Инга лишь плечами пожала и молча направилась к пропускнику.

Здесь, на санпропускнике, Инга узнала, что Людмила действительно поступила в больницу с тяжёлым приступом острой сердечной недостаточности и сейчас находится в реанимации. Тёте уже значительно лучше, скоро её переведут в обычную палату долечиваться.

— А проведывать её можно? — несмело спросила Инга у врача на пропускнике.

— Я вам выпишу пропуск. Если сможете уговорить врача в отделении, тогда увидите свою тётю ещё сегодня. Но если не пропустят, то приходите завтра после десяти часов.

Инга молча взяла протянутую ей, мелко исписанную бумажку, даже не читая, осведомилась, куда идти и, постукивая тростью о кафельный пол, и отчаянно прихрамывая, пошла вдоль пустынного больничного коридора. Она не видела, каким внимательным взглядом провожал её доктор из санпропускника. Она не слышала, о чём он с кем-то говорил по телефону.

— Да, её уже можно навещать. Вы ей кто?

— Племянница… — замешкавшись, ответила Инга.

— Плакать не будете?

— Не буду…

— Смотрите, ей нельзя добавлять стрессов, инфаркт может случиться.

— Не буду, я только одним глазком, и — всё.

— Смотрите, ни в коем случае никаких эмоций, никаких новостей. Вам понятно? — строго спросил доктор, подводя Ингу к двери палаты.

— Я понимаю, доктор. Недавно сама тут лежала. Вот результат, видите? — Инга указала на трость и печально улыбнулась. Затем слегка приоткрыла дверь и заглянула внутрь палаты.

Радостно застучало сердце, когда она увидела Людмилу. Женщина крепко спала, а будить измученную бедой Людмилу девушка не решилась. Прикрыв дверь, Инга облокотилась о неё, и, счастливая, закрыла глаза.

— Нашла… Люсик дорогой!.. Пусть спит. Во сне здоровье приходит, — прошептала она, обращаясь к доктору. — Будить не будем. Я завтра приду после десяти.

Утро следующего дня выдалось хмурым, туманным. Шёл мелкий, противный, почти призрачный дождь. Вода в виде тумана заползала во все возможные и невозможные щели и, казалось, от сырости некуда спрятаться. Переломы на ногах протяжно ныли. Эта ноющая и всепоглощающая боль и разбудила Ингу. Необходимо было срочно принимать меры, иначе с болью справиться будет значительно труднее. Вчера она уже попробовала сделать себе укол. Оказалось, ничего сложного в такой премудрости нет. Надо бы сегодня повторить, но сон не отпускал, не было сил пошевелиться. Протяжный звонок у входной двери прервал тягучие размышления. Инга знала, кто может прийти в столь ранний час, и поспешила в коридор.

Толик выглядел встревоженным и, общаясь с Ингой, часто переходил на крик. Угодить ему было невозможно, малейшая мелочь могла привести друга в ярость. Инга никогда не видела парня в таком состоянии и была крайне удивлена.

— Толя, ты чего такой колючий сегодня, пельменей облопался?! — не выдержав очередного срыва, спокойно спросила Инга.

— Ты — предательница!.. — вдруг, ни с того, ни с сего, зло брякнул Толик.

— Я?! — Инга оторопело моргала длинными ресницами. Она не понимала, чем так могла обидеть друга. Она взглянула ему в глаза, а там бушевала буря. — Толя, что произошло? — стараясь быть предельно спокойной, спросила она.

— Мамка тайник обнаружила и до копеечки весь запас выгребла. Нету у нас теперь ничего, понимаешь, ни шиша нету! Ты мамке проболталась?! Я же тебя просил с ней не откровенничать! — раздражённо ответил друг.

— Толя, я с ней не разговаривала с тех пор, как ты стал каждый день меня навещать.

— А кто ж тогда мамке мыслю про тайник спустил?!

— Это не я, ты рехнулся, что ли?! Я же пользовалась твоими выигрышными деньгами. Подумай сам, разве я могла?!.. Это же был единственный источник дохода!

— Сеструха, стерва! Она, наверное, проследила за мной и видела, как я оттуда деньги брал…

— Так, может, это она вытащила?

— Она ещё маленькая, не сообразила бы все деньги выгрести. А мамка уже и плиту газовую новую успела купить и стиралку дешовую! Меня позвала, показывает и радуется. Даже не спросила ни о чём, и не сказала, где деньги на технику взяла!

— Ну, хоть на дело деньги пошли. Прекрати жалеть о том, что потерял, а то продуешься в очередной раз в дым, — погрозила пальчиком Инга.

— Опять у Гарика клянчить придётся, — обречённо вздохнул Толик.

— Не придётся. Мне родители деньги прислали. Надо сходить и получить, а у меня ноги сегодня что-то сильно болят.

Последние слова Инги как-то успокоили и вместе с тем, расстроили юношу. Ему было стыдно за истерику, которую он только что разыграл. Он жалел подругу и готов был для неё на неординарные поступки.

— Что же делать, тебе же жить будет не на что, если я проиграюсь, — печально сказал он.

— Гарик же тебе поможет?!

— Му-гу…

— Толя, у меня к тебе ещё одна просьба, — Инга смущённо замялась, не решаясь озвучить просьбу.

— Говори. Ты же знаешь, я для тебя горы сверну!

— Горы сворачивать не надо. Понимаешь, сырость вызывает сильные боли в ногах. Переломы так болят, ужас! И я… мне трудно передвигаться. Сейчас попробую лекарствами хоть немного успокоить этот кошмар…

— Тебе укол сделать? Давай, я умею. Мамке сам уколы делаю. Денег никогда не хватает на медсестёр, вот и научился.

— Нет, Толик, не то… Съезди в больницу к тёте Люде, сможешь?…

— Так, репетиция же, а вечером — спектакль…

— До репетиции успеешь, если сейчас поторопишься. Очень тебя прошу!..

— А что ей сказать?

— Скажи, что соболезную горю, плачу вместе с ней. Ещё скажи, что очень её люблю и скучаю и скоро сама к ней приду. Отнеси ей пару яблочек. Они на столе в кухне лежат. Только не говори, что они из чужого сада…

После ухода Толика в квартире стало тихо и печально. Дождь усилился, и, казалось, не думал прекращаться. Капли настойчивее стали выстукивать о подоконник свой затейливый мотив. Боль в ногах усиливалась с каждой минутой, и скоро протяжные стоны Инги стали нарушать монотонный ритм падавших капель за окном. Не выдержав, Инга решилась повторить вчерашнюю операцию. Надо было сделать укол обезболивающего средства, которое прописал доктор, чтобы унять не в меру распоясавшуюся боль. Спирта в доме вчера не оказалось, водки тоже. В комнате родителей Инга нашла флакон дорогого одеколона, которым обычно любил пользоваться отец, и решила, что этого пока достаточно. О водке Инга забыла, как только прекратилась боль в ногах и сегодня пожалела о своей забывчивости.

— Сегодня опять такое сойдёт, потом куплю водку. Надо как-то не забыть… — прошептала Инга, смачивая кусочек ваты резко пахнувшей жидкостью.

После укола и плотного завтрака Инга прилегла отдохнуть, даже не подумав убрать за собой остатки еды с кухонного стола. Боль постепенно слабела, и, наконец, затаилась где-то на дне сознания до следующего раза. Инга, почувствовав облегчение страданиям, провалилась в спасительный, благодатный сон.

Ей было легко и свободно. Танец увлекал, мелодия завораживала. Она танцевала партию Жизели, и партнёром был, как всегда, Толик. Вдруг, он с особой лёгкостью поднял высоко над собой хрупкое тело балерины и понёс вдоль рампы. Инга плыла над сценой, над зрительным залом, над миром. Чувство неописуемого блаженства и неограниченной свободы охватило её. А Толик нёс её дальше и дальше во мрак и духоту кулис. Стало трудно дышать, но Инга не обращала внимания на мелочи. Ёй было хорошо. Впервые после страшной травмы она испытывала необъяснимый покой и неповторимую лёгкость. Вот она уже далеко от сверкающей огнями сцены плывёт над покрытой мраком землёй. Сильные руки, подхватившие её, не дают упасть, наоборот, придают уверенности в движениях. Инга посмотрела вниз и удивилась. Нёс её над землёй уже не Толик, а совсем другой, незнакомый мужчина. Как ни всматривалась Инга в окутавший их мрак, она не могла разобрать ни одной чёрточки в незнакомом лике партнёра. Она ощущала только его руки, нежные, тёплые и надёжные. Было удобно и совсем не страшно, и она спокойно продолжала приятный полёт. Вдруг пробуравил мозг неожиданный звонок. Надо было снова возвращаться на сцену. Но поза, в которой находилась Инга, была настолько удобной, что менять её не хотелось. Сильны, нежные руки не спешили её отпускать. А звонок всё звонил и звонил, настойчиво звал балерину на сцену…

Конец ознакомительного фрагмента.