Крепкая семья

Ирина Лем (2025)

Людке Мичуриной повезло с мужем, будто в лотерею его выиграла — и работящий, и непьющий, и на других не заглядывается… хотя… вечером под День влюбленных что-то задержался с подарком…

Людке Мичуриной было уже за сорок, но никто не думал называть ее по имени-отчеству, Людка и все. С незапамятных времен кличут простых людей на Руси незамысловато: раньше — Марфушка, Агашка, Нюрка, теперь — Надька, Валька, Нинка, вне зависимости от возраста — и в пять лет и в пятьдесят. В поселке Иваньково, где родилась и всю жизнь прожила Людка, от заведенного порядка не отступали. Звучало грубовато, но так уж повелось, и не нам менять.

Правда, имелось несколько исключений — по заслугам и половой принадлежности.

Среди женщин в первую очередь отличали учителей местной средней школы номер сорок четыре — старых, из советской еще когорты, тех самых «строгих, но справедливых». Они вырастили и выучили не одно поколение поселковских, жили здесь же и отличались безупречным поведением.

Их считали немножко лучше других и называли по имени-отчеству: Анисья Абрамовна, Мария Григорьевна, Нина Александровна, но на «ты». Потому что хоть и образованные, но такие же затюканные жизнью, как все. У одной муж пил беспробудно и закончил свою никчемную жизнь под автобусом, сын пошел по его стопам. У другой муж был директор школы, но скончался раньше времени от военных ран, она одна поднимала дочерей. У третьей муж не скончался и не пил, но гулял безбожно, от чего она потом сошла с ума, ходила по поселку растрепанная. И у остальных со счастьем не лады были.

После двадцати пяти лет работы они в течение пары лет одна за другой ушли на пенсию по выслуге. Новых, молодых, пришедших на их место «училок» не уважали и звали как всех.

Пенсионерок из «простых смертных» называли по отчеству — Кузьминична или Петровна, если они вели трудовой образ жизни и не были замечены в дружбе с зеленым змием. С теми же, кто и в солидном возрасте соблюдал извечную русскую традицию — поднимать настроение выпивкой, не церемонились.

— Анька Тякунова вчерась шла, шатамшись, и упадла, — сообщалось в разговоре на лавочке. Не «упала», а «упадла», как бы соединив два смысла в одном слове. — Откуда только деньги на самогонку берет? Когда тверезая, все плачется — пенсии на еду не хватает.

Имелось еще одно исключение. В единственном числе, в лице главного бухгалтера местного механического завода Людмилы Ивановны Кудиновой. Поскольку она была пришлой, из города, немногие знали ее имени-отчества, да и не очень-то желали знать. У Кудиновой не получилось влиться в местное сообщество, завести друзей на новом месте — то ли из высокомерия от собственной должности, то ли по закрытости характера. Держалась обособленно: на лавочке возле дома не сидела, с соседями сплетни не перетирала, публичных скандалов с выпивохой-мужем не устраивала. Правда, он как муж высокопоставленной особы, будучи выпимши, вел себя прилично — ходил не шатался, матом не ругался, а выдавала его состояние лишь красная морда.

Кудинову не любили. Не за что-то конкретно, а вообще. Чужачка, вдобавок гордячка. Когда она выходила по вечерам гулять с собакой — грудастой, черной как черт, овчаркой по кличке Буран, вслед неслось ее дворовое прозвище «главбушка» и шелестело эхом «бушка-бушка-бушка». Только ее непосредственная заместительница Антонина Николаевна, по-простому Тонька, женщина предпенсионного возраста, называла начальницу по имени-отчеству. Скороговоркой, одним словом — «людмиливанна». Особого почтения в нем не чувствовалось, но звучало прилично.

С мужчинами тем более не церемонились, кроме как Витька, Петька, Ванька их не называли. Появление лысины, живота или внуков не считалось достойным поводом изменить обращение.

Особой чести именоваться по имени-отчеству удостаивались те счастливчики, которые умудрились дожить до пенсии. То есть прошли невредимыми сквозь жизненные тернии, как в сказке — через огонь, воду и медные трубы. В Иванькове это означало — не спиться, не погибнуть от несчастного случая на производстве, не утонуть пьяным в пруду и тому подобное. Таких было наперечет.

К мужчинам, находящимся в звании пенсионеров, следовало прибавить одну категорию, помоложе возрастом. Сюда входили узкие специалисты, к которым частенько обращались с личными просьбами — починить протекший кран или помочь с ремонтом машины. Их называли или по имени с предваряющим словом «дядя», или — верх уважения — только по отчеству «Николаич» или «Петрович».

Негативное исключение из правил для мужчин составляла самая малочисленная группа жителей поселка, в которую входили отъявленные пьяницы, чудом достигшие шестидесятилетия. Их, не скрывая презрения, называли по имени-фамилии, как шкодливых детишек, будто подчеркивая — именно такой-то «до пенсии дожил, а ума не нажил».

— Генка Шишков сегодня опять под забором ночевал, — сообщала местная собирательница новостей и сплетен пенсионерка Фролна — сокращенное от «Валентина Фроловна».

А мужику тому шестьдесят три стукнуло. Да, видно, ему — пьянице, буяну и самодуру вовек от клички «Генка» не избавиться. Впрочем, по собственной вине.

Но вернемся к нашей героине. Людка не подходила ни под одно из условий вежливого обращения. Она не работала в школе, не была главным бухгалтером на предприятии и до пенсии оставалось лет пятнадцать. А так как собственная мать тоже участвовала во всеобщем заговоре и любовно говорила ей, например: «Людк, спустись, я тебе клубники набрала», то обижаться не имело смысла.

Ей вообще обижаться на судьбу грех. Мать с отцом еще живы и даже бабушка. Поддерживали единственную дочку и внучку всеми силами. Помогали ощутимо: на двух Людкиных огородах работали, в финансовой поддержке никогда не отказывали.

Личная жизнь тоже в порядке: с мужем Вовкой она жила хорошо, восемнадцать лет вместе. В поселке Иваньково Мичурины считались крепкой семьей. Вовка — ладно сбитый, рыжий, конопатый, но симпатичный, был на четыре года моложе. Не пил, не курил и, вроде, не гулял. «Вроде» — слово для осторожности. Никогда не знаешь у русских мужиков… Во всяком случае, разговоры о нем, как о «кобеле», в поселке не ходили.

Соседи говорили: Людка мужа в лотерею выиграла. И точно. Он со всех сторон положительный — хозяйственный, деловой, мастер на все руки. От отца научился. Тот тоже за любую работу брался, и все у него получалось как следует. Отец всю жизнь проработал на заводе шофером, а потом почему-то повесился. Пил, правда. Слава Богу, Вовка в этом смысле не в него пошел, почти не употреблял — рюмку на праздник, не больше. К тому же верующий, в отличие от жены. Хотя на этой почве разногласий у них никогда не возникало.

Конец ознакомительного фрагмента.