Проклятый трон

Ирина Зволинская, 2023

Два стратега ведут свою игру. На кону – империя и жизнь. Две пешки, сестра и брат, брошены в огонь этой войны. Вот только пешки ли?Третья, заключительная часть цикла.

Глава 5

Ральф проснулся от ощущения чужого взгляда. Еще глаза не открыл, но уже улыбнулся, зная, кто именно смотрит на него. Теплый, насмешливый взгляд, от которого хочется дурачиться и шутить. Над тем, кто на него смотрит, шутить.

Хорошо, что он согласился на предложение Холда. Рана от потери брата не стала меньше, но благодаря Нику Ральф снова научился любить жизнь.

— Чего пялишься? Еду принес? — буркнул Бонк и приоткрыл правый глаз.

Ник хохотнул и протянул ему пакет с чем-то теплым внутри. Судя по одуряющему аромату (слюна тут же заполнила рот), этим чем-то была какая-то выпечка. Мясная, что радовало.

— Салфетки там, — Фостер кивнул, указывая на металлический столик на колесиках, — вместе с кофе. Каша тоже там.

Николас посмотрел на запястье, чертыхнулся, не обнаружив там часов, и растерянно посмотрел на Бонка.

— Восемь тринадцать, — с набитым ртом сообщил ему Ральф.

— Спасибо, — серьезно поблагодарил его Ник.

— К вашим услугам, — сидя откланялся Бонк.

Фостер такой Фостер.

Тихо переговаривались в комнате трое военных, еще пятеро дремали в таких же, как у Ральфа, креслах. До церемонии все еще было время. Позовут, наверное? Впрочем, если о нем вдруг забудут, Бонк не расстроится. Нести гроб — это, конечно, честь и все такое. Только на фиг ему не сдалась такая честь.

— Я провожу тебя к часовне. Процессия начнется оттуда, нас уже ждут, кстати, — сообщил ему Николас и завис. Ушел в себя.

Бывает, Ральф к этому привык.

— Ну, если ждут… — Бонк сделал последний глоток и промокнул губы салфеткой.

Николас медленно моргнул. Что-то не похоже это зависание на обычную придурь Фостера — больно сосредоточенный и мрачный у него вид. Он ведь близко знал Александра. Тоскует?

Ральф поднялся с кресла. Какой-то военный вскинулся, чтобы встать, провожая Фостера.

— Сидите, — сухо бросил Ник, а когда они вышли и закрыли за собой белую дверь, Бонк не удержался: высоко поднял правую бровь и, изобразив на лице самое надменное из всех возможных выражение, передразнил друга:

— Сидите.

Фостер осмотрел Ральфа с ног до головы и выдал:

— А у тебя неплохо получается, Бонк. Вот так и будешь потом говорить.

Ральф даже подавился. М-да, опять друг его сделал. Вот ведь талантливый малолетка! Ник понимающе хмыкнул, улыбка медленно сползла с его лица.

О, снова завис.

— Не отставай, — наконец тихо приказал Фостер и повел Ральфа длинными коридорами дворца, с каждым шагом прибавляя скорости. Еще чуть-чуть — и вообще побегут. Что за странная спешка?

Никто их не остановил, ни слова не спросили, а гвардейцы так и вовсе поднимали оружие при виде Ника, и тут Ральфа осенило. Даже споткнулся!

— Слушай, Фостер, твое знакомство с императором я еще могу как-то понять. Родственники все-таки. Но какого хрена гвардейцы отдают тебе честь и откуда ты знаешь дворец как свои пять пальцев?

Николас обернулся и, проигнорировав первый вопрос, равнодушно заметил:

— Так я вырос здесь. Выучил.

От удивления Ральф глупо хлопнул глазами. Ник вырос во дворце? Вот это новости…

— Ты такой смешной, — через силу улыбнулся Фостер и остановился, ожидая отставшего друга. — Что тебя удивляет? Закон о высшей крови, слышал о таком?

Мимо прошли люди Юрия. Отдали Фостеру честь, Ник ответил коротким кивком. Резко мотнул головой, откидывая давно отстриженную челку. Нервничает. Так сильно, что с трудом сдерживается. И Ральф тоже занервничал.

— Слышал, — отмер Бонк. — Только я не думал, что кого-то действительно забирали из семей.

В этом коридоре никто не дежурил, они стояли одни. Только белела на одиноком, обтянутом алой тканью стуле забытая кем-то газета. Ральф поймал себя на мысли, что не испытывает ни малейшего желания знать новости. В отличие от Ника, тот взял ее в руки.

— На благо империи, — рассеянно кивнул Фостер, глаза его скользили по черно-белым заголовкам. — Единственный случай прямо перед тобой.

У Бонка волосы на голове зашевелились. Николас жил во дворце. Рядом с давно свихнувшимся Александром, рядом с Юрием! Одаренный. Эмпат. Черт возьми, зачем?!

— Не переживай. Всего несколько лет. В восемь меня родителям вернули. — Ник перевернул первый лист.

— Если вернули… — сглотнул Бонк. Тысячи вопросов вертелись в голове, но что-то удерживало его от того, чтобы озвучить их вслух.

Фостер молчал, на белом лице его выступили желваки.

— Что? — напрягся Бонк. Что там опять случилось?

— Ничего. Политика. Это грязь. Ты привыкнешь. Никто у власти не бывает чист. — Николас протянул Ральфу газету и добавил: — Сейчас грязью поливают Алиану.

Ральф прочел заголовки, ошарашенно посмотрел на друга.

— Часовня там. — Ник рукой показал ему направление. — Передай, что я не смог нести гроб…

— Не знаю, куда ты, но я с тобой, — перебил Ральф. — И это не обсуждается.

— Да, ты ей нужен, — кивнул сам себе Фостер и побежал.

Ральф без лишних слов побежал за ним, стараясь следить за дыханием. Потому что иначе бессильная злость грозила вырваться электрическим шаром и спалить к чертям все вокруг!

Политика! Грязь! И нет у младшего Бонка никакого веса, нет сил, чтобы защитить сестру. Как самонадеянно с его стороны было думать иначе…

Николас остановился у входа в длинное серое здание. Ральф вспомнил это место — где-то здесь дворцовые гаражи.

Фостер открыл дверь, включил кнопкой свет и, снова бросив взгляд на пустое запястье, вошел внутрь помещения.

— Восемь тридцать четыре, — подсказал Ральф, войдя следом и рассеянно оглядывая воистину имперскую коллекцию мотоциклов.

Страшно представить, каково Ани сейчас. Это ему плевать на репутацию, пусть что хотят о нем пишут, но он-то мужчина!

«Ральф!» — прошило виски. Бонк качнулся, но устоял на ногах.

Ник кинулся к нему, привычно уже снимая боль.

— Кажется, наш побег заметили, — натужно пошутил Ральф. — Как бы выезд не закрыли.

— Успеем, — сквозь зубы бросил Ник и протянул другу шлем.

С территории дворца они вылетели как пробка из бутылки игристого вина. Николас гнал как сумасшедший. Пару раз Ральфу казалось: мгновение — и оба они с мотоцикла этого свалятся, так сильно его кренило к земле. Но нет. Они доехали. У закрытой двери стояла Элизабет и пыталась достать что-то из сумочки. Судя по тому, что она вдруг высыпала ее содержимое на крыльцо, у нее не получалось.

— Ключ, ключ, ключ… — монотонно бубнила Элизабет.

Фостер в два прыжка достиг ног сестры и безошибочно нашел его в куче женских мелочей.

Ральф взлетел на крыльцо и споткнулся, застонав от боли. Ник оглянулся на них, пугая Бонка бледным лицом и расширенными зрачками, и открыл наконец эту чертову дверь.

— Ани! — крикнул Ник, врываясь внутрь.

Голова разрывалась, но Ральф успел подхватить падающую на каменные ступени Лиз. Из носа вдруг хлынула кровь, Бонк машинально вытер ее рукавом и бросил взгляд на часы.

Восемь пятьдесят две.

***

Интересный опыт — абсолютное одиночество. Вакуум, в котором нет ничего, кроме тебя самой. И сама ты — тоже нечто вроде вакуума. Я спустилась на кухню и уселась за тот самый стол, оглядывая знакомый интерьер, который в черно-белом спектре казался двумерным рисунком, идеально выполненным простым карандашом.

Кто бы мог подумать, как много значит цвет.

За исключением не желавшего вернуться в нормальное состояние зрения я чувствовала себя прекрасно. Даже голова не болела, ну просто идеальный солдат. С уходом Холда ушла апатия, на смену ей пришла темная, тягучая злость.

Дети — это прекрасно. И если у меня будут дети, я сделаю все, чтобы никто не смог шантажировать меня ими! Чтобы никто не смел даже думать о том, чтобы забрать их!

Хлынула во все стороны темнота. Я позволила ей обнять себя и утешить.

— Рэндольф! — беззвучно позвала я.

Зашумел Эдинбургский лес. В тени высокой ели собрался тонкий мальчишеский силуэт.

— Помоги! Отведи меня домой. Я знаю, ты можешь. Я видела, ты вел во дворце Ральфа…

— Могу, — улыбнулся брат. — Но зачем тебе я, если ты сама — ключ от Эдинбурга?

— Ключ?

— Кровь, — зашептали тысячи голосов. — Кровь — ключ от Эдинбурга, — напомнила бездна и выкинула меня обратно в черно-белую кухню.

Кровь? Я встала на ноги, взяла из подставки кухонный нож и быстро, чтобы не передумать, полоснула по раскрытой ладони, морщась от неприятного ощущения. Красные капли упали на пол, внизу зашуршали в замке ключом.

«Умный мальчик, — шепнула темнота. — Догадался, что нужно вернуться…»

Чертов Холд! Что теперь? Наденет смирительную рубашку, привяжет к батарее, запрет в темном подвале?

«Пока не получит детей…» — рассмеялась то ли я, то ли бездна.

Нож — и еще один такой же надрез, теперь уже на второй ладони. Я вышла в центр кухни и, рухнув на пол, сосредоточенно рисовала круг. Немного неправильный, Никки бы наверняка поморщился, увидев эти кривые линии.

Не думать! Слишком больно… лучше просто рисуй, Алиана. У тебя хорошо получается.

Удар двери о стену. Голоса. Лиззи? Нет, Элизабет. Я не хочу больше тебя слышать!

Круг замкнулся, и огнем Холдов загорелась моя кровь. Алое пламя закрыло меня до самого потолка, я громко рассмеялась и поднесла руку к губам. Лизнула кровь и повернула голову. Сквозь алое марево моей силы медленно таял мужской силуэт.

Николас Холд. Старший ли, младший… нет больше Никки.

Белый свет слепил глаза. Холодный воздух обжег легкие, изо рта вылетело крохотное облачко пара. Ладони саднило, я слепо сощурилась, а оглядевшись, запустила руки в снег и позволила слезам бежать по щекам. Теперь можно.

В черно-белом мире красок нет. Но мне не нужны цвета, чтобы узнать серые камни родной крепости.

Я дома. В Эдинбурге.

***

Мир окрасился в красный, а потом слился в кровавое пятно перед глазами, оставляя Ральфа в кромешной темноте. Сердце ударилось о ребра, вот он — его детский кошмар. Бонк тряхнул головой, прижимая к себе Элизабет, вдыхая ее запах, заставляя себя успокоиться.

Зрение вернется. Должно вернуться. А если нет, он давно не ребенок. И слепые живут на земле.

— Больно, — прошептала Лиз.

— Прости. — Ральф ослабил хватку, сощурился. Темнота расступалась, и алый огненный туман соткался в юную госпожу Холд в его руках. Смотреть на нее было больно, такой совершенной она казалась ему сейчас.

— Больно, — повторила она безо всякого выражения. — Больно. Больно.

Бонк привычно уже подхватил ее на руки и пообещал:

— Ник поможет.

Себе обещал, не ей. Лиз не слышала, глаза ее были пусты. Зато Ральф снова видел все. Даже то, как черная ткань его кителя впитывает кровь, почти не оставляя следов. Черт возьми, а удобно! Бонк зло рассмеялся и вошел в узкий коридор квартиры.

Лиз, будто заезженная пластинка, монотонно повторяла одно и то же слово. Ее «больно» и тяжелое дыхание самого Ральфа были единственными звуками в помещении.

— Ник! Ани! — хрипло крикнул Ральф.

Фостер не откликнулся. Бонк тихо чертыхнулся и, оглядываясь, поудобнее перехватил драгоценный груз, чтобы затем аккуратно уложить Лиз на диване в гостиной.

Тихое «больно» било по нервам, резало слух. Ральф кинул быстрый взгляд на дверной проем, распрямился и, убедившись, что Лиз не свалится на испачканный его ботинками пол, побежал к лестнице.

Один пролет, его он преодолел за пару секунд. Здесь была кухня, та же кухня, что и на газетной фотографии. Ральф застыл, заметив сгорбленного Ника, тот на коленях сидел у выжженного круга на полу и, опустив голову, сжимал что-то в руке. Черный китель, черный круг, странным в этой картинке был непонятно откуда взявшийся белый цвет.

Зрение снова ему отказывало…

— Ник, Элизабет плохо. Я оставил ее в гостиной внизу, — сощурившись, сообщил другу Бонк.

— Опоздали, — будто не услышав его слов, без единой эмоции заметил Фостер. — Алианы нет.

— Что значит «нет»?

Николас сжал ладонь, что-то жалобно хрустнуло в его руке.

Он отбросил в сторону раздавленные часы, поднял голову и, глядя Бонку в глаза, ответил:

— Ее забрал ваш чертов лес. — Фостер криво усмехнулся и поднялся с колен. — Пойдем к Лиз.

— Ник… — Ральф сглотнул. — Ты весь седой.

Белый, как Эдинбургский снег.

***

Тканевые домашние туфли мгновенно набрали ледяной воды. Я встала на ноги и, шатаясь, сделала шаг, по колено проваливаясь в белый сугроб, падая на изрезанные ладони.

Волосы падали мне на лицо, я сжала руки в кулаки. Нет, так не пойдет! Никакой жалости к самой себе, никаких слез!

— К маме! — зло прокричала я. — Сейчас!

Замер мир, а затем мигнул, осыпался пеплом и собрался в серые стены семейной усыпальницы Бонков. Я рукой схватилась за белый мраморный завиток, поднялась с колен и, свернувшись, легла на каменную крышку гроба.

Конец ознакомительного фрагмента.