Акация над морем

Ирина Жадан

В этой книге собраны истории о любви. Светлые моменты любви делают нашу жизнь прекрасной. Воспоминания о первой любви сопровождают нас всю жизнь. Мы храним в душе образы любимых, и это делает нас сильнее и мягче. Мы бессмертны, пока кто-то любит нас.

Корсар

Май месяц — еще не сезон, поэтому молодых сотрудников института отправляют на неделю на море, готовить пансионат к приезду первых отдыхающих. Жить предстоит в палатках наверху — на степном берегу, который круто обрывается к морю. Ниже, на пологом участке берега, ступенями расположены разноцветные домики пансионата «Луч», соединённые деревянными мостиками и лестницами.

Комфортабельный автобус, который выехал с площади перед институтом, когда на бледном утреннем небе еще сверкали последние звезды, спустя два часа сделал первую остановку на небольшой привокзальной площади южного городка. Солнце поднялось уже высоко и стало припекать; даже ветер становился жарким. Почти все путешественники вышли на улицу. Вокруг небольшого фонтана сидели каменные лягушки, пучеглазые и настороженные.

Александра сама ощущала себя не в своей тарелке, потому что почти ни с кем, кроме Натали из своего отдела, не была знакома. Натали, казалось, знала всех, однако ни с кем не желала особенно общаться.

Поэтому как-то само собой получилось, что Алиса (как в отделе обращалась к ней Натали) оказалась в палатке рядом с Натали, у окошка, затянутого белой сеточкой.

После единственной остановки в пути «Икарус» ещё долго полз, переваливаясь, по пыльной степной дороге, среди ковыля и редких посадок, минуя бетонные столбы, у основания которых пучками росла полынь, и топорщились колючками белые от пыли будяки.

Слева и справа от дороги далёкие расплывчатые горизонты колыхались в серо-зелено-голубом мареве, по которому проскальзывали восходящие струйки жаркого дыхания степи.

Вдруг за окнами справа где-то вдали блеснула вода. «Море!» — закричали новички. Алиса всмотрелась в мутно-серую дымку. Это море она раньше видела только с высоты, из иллюминатора самолета. Оттуда оно казалось ей мелким и желтым, особенно по сравнению с темно-синими глубинами Черного моря.

Когда «Икарус», наконец, остановился, все потянулись к выходу, шумя, смеясь и толкаясь; на траву свалили рюкзаки, сумки, пакеты с едой.

Алиса привыкла, что берега моря должны быть тропическими или хотя бы субтропическими. Однако здесь ее поразило сочетание обычной степи, одичавших посадок, пыльной проселочной дороги — и праздничного, чудесного моря, которое уже явственно шумело внизу, словно вычерчивая под линейку косые линии волн. Шеренги волн безостановочно наступали на берег, до последнего держа равнение и падая, как подкошенные.

Алиса стояла и смотрела на эти манёвры, привыкая к незнакомому морю. Подошла Натали и легонько ткнула её в бок: «Не спи!».

Остальные уже носились по траве. Ребята ставили две большие палатки, разводили костер, двое ушли ловить рыбу; девчонки разбирали сумки.

К ранним сумеркам палатки уже были готовы, горел костер. Возвратились усталые, но гордые рыболовы — как ни странно показалось это Алисе, — с рыбой. Алисе и Натали доверили чистить драгоценный улов.

Алисе стыдно было признаться, что ей не приходилось чистить морскую рыбу. Но где-то (возможно, в кино) она видела эти сноровистые движения и надеялась, что все получится. Натали, которая еще меньше Алисы умела разбираться с рыбой, даже сказала с легкой завистью: «У тебя вид заправской рыбачки!»

Алиса так старалась, что на рубашке с отложным воротничком отлетела пуговица. Натали не растерялась и нашла у себя в пакете деревянную прищепку. Рубашка была белой, со светло-коричневым рисунком. Деревянная прищепка в общем вписалась в образ.

Прямо на теплой траве расстелили кругом плотные покрывала, посредине — скатерть. Еды набралось много. Ребята пили красное вино, дурачились, пытались петь. Сумерки перешли в тёплую степную ночь.

Вдруг из темноты в свете костра показалось бледное лицо с закрытыми глазами. Это было тем более жутко, что кроме лица, казалось, ничего больше не было. Девчонки завизжали. Ребята вмиг замолчали и стали подниматься: «Заходи слева! Хватай его!»

В этот момент с другой стороны из-за костра совсем близко послышался перебор гитарных струн, и мягкий бас пропел: «Синьорита, я влюблен!»

На бледном лице открылись живые человеческие глаза. Распахнулась какая-то черная кофта, и молодой парень засмеялся: «Испугались? Как мы вас?»

Как оказалось, это местные ребята-шофера из соседнего с пансионатом поселка пришли знакомиться с «городскими». На скатерти появилась массивная бутылка шампанского и большая коробка шоколадных конфет.

Ребята из поселка работали на стройке того же пансионата и знали многих сотрудников института, поэтому общие темы нашлись быстро.

Маленький, веселый стремительный грек, черноволосый и черноглазый, с хохотом притащил какого-то деда, якобы умеющего предсказывать судьбу. Посадил его в траве поодаль от костра и стал зазывать желающих — преимущественно, девушек.

К удивлению Алисы, симпатичная, высокая, как модель, Лиля первой решилась узнать, «что было, что будет, чем сердце успокоится», как неустанно зазывал грек. Вернулась Лиля явно пораженная услышанным, широко раскрыв и без того огромные голубые глаза. «Девчонки! — лепетала она. — Всё — правда!»

За Лилей осторожно, с насмешливой улыбкой, к оракулу пошла Ольга. Сначала был слышен ее смех. Потом она тоже возвратилась с потрясенным видом и молча присела у костра.

Грек продолжал зазывать желающих узнать, что ожидает их в будущем.

Алиса сидела, глядя в темную степь, где под обрывом шуршало и плескалось невидимое, но близкое море. Небо, усыпанное звёздным песком, казалось светлым и близким.

Как оказалось, гадание было затеяно греком ради одной Натали, неприступной и гордой красавицы. Когда Натали медленно и безразлично подошла к «оракулу», сидящим у костра было видно, как грек быстро отправил в степь недоумевающего пьяненького деда, а сам картинно упал перед Натали на колени и начал что-то декламировать, взмахивая в такт руками. «Илиаду», наверно. Слов слышно не было. Зато было видно, как Натали гордо удалилась в девчоночью палатку и застегнула полог.

До глубокой ночи у палатки сидели оба шофера. Один пел приятным баском: «Синьорита, я влюблен!»; другой, грек, подхватывал фальцетом припев: «Ля-ля, ля-ля». И только когда Ольга серьезным взрослым голосом вежливо попросила их петь свои серенады в другом месте, они удалились в прохладные глубины майской ночной степи, где песня замирала, таяла, пока совсем не угасла.

Днем всей гурьбой пошли на завтрак в столовую на площади. Из репродуктора на столбе бодро неслось: «Мой дельтаплан, мой дельтаплан!» Всем было весело.

Потом пришел прораб по фамилии Ангел. Ангельского в нем внешне было немного. Он старательно копировал образ голливудского ковбоя. Голливудский ковбой сам по себе был явно неуместен на стройке у моря. Впрочем, Алисе почему-то показалось, что и в Техасе он был бы уместен не более.

Работа была нетяжелой, никто не торопил. Всё сводилось к помощи бригаде строителей-«шабашников». Строители работали быстро и ловко. Говорили, что им хорошо платили. В то же время все понимали, что ребята и девчонки приехали, как на субботник, и особого рвения от них не ждали.

Шабашниками были мужчины пиратского вида, загорелые и мускулистые. Они ходили с повязанными вокруг головы платками, у многих были татуировки. Бригадир, как пиратский капитан из романа, был образован, умен, вежлив и галантен с дамами. Правильные и резкие черты лица и светлые зелено-голубые глаза на худощавом смуглом лице, безусловно, делали его красавцем. Загорелый торс был просто классическим. Алиса и Натали смеялись — конечно, на каком-нибудь необитаемом острове под грушей или тополем давно закопан сундук с женскими сердцами, которые этот корсар взял на абордаж!.. Жил он в отдельном домике вместе с семьей: дочерью десяти-одиннадцати лет — румяной, с русой косой — и маленькой женой, которая рядом с дочерью казалась ее старшей сестренкой. Они часто приходили на стройку в одинаковых цветастых сарафанчиках и стояли где-нибудь в сторонке молча. Алиса нередко ловила их тихие неподвижные взгляды. Как и другие девушки из института, Алиса ходила в шортах и рубашке, завязанной узлом под грудью. Но у Алисы было еще и черно-бордовое сомбреро, купленное когда-то в Мацесте. Возможно, что именно сомбреро и привлекало внимание тихой парочки. Во всяком случае, прораб-ковбой по фамилии Ангел сразу отличил Алису и даже чаще других направлял на лучшую работу — на кухню. Вот уж где было раздолье! Шеф-повар Николай Иванович, грузный и пожилой, готовил всё только сам. Помощь нужна была разве что по мелочам: начистить картошки, порезать овощи. Зато есть приходилось непрерывно. Вот готовы блинчики с мясом — как на вкус? Николай Иванович пододвигал сметану, пряности. Компот! Чуть позже — суп с фрикадельками, пюре, котлетки, салат. В конце смены у дежурного явно прибавлялось веса. Николаю Ивановичу всё казалось, что «студенты» худые, что мало кушают. Слоняясь по чистой кухне, Алиса узнала много интересного. Например, что заводской буфет «сплавил» в поход на стройку не слишком свежих уток, как ворчал Николай Иванович. Алиса была в ужасе: всё выбрасывать?! Повар только посмотрел на нее и стал заниматься утками. Когда, после очень длительных и тщательных манипуляций, утки были готовы, они получились восхитительными. Шабашники и «студенты» обгрызли все до косточки. Алиса недоверчиво поглядывала по сторонам: вдруг кто-то сразу свалится под стол. Но нет. Все ели, орали и хохотали, как обычно. Николай Иванович ел сам и подал Алисе такой аппетитный кусочек, что она, наконец, решилась. Чуть позже поискала глазами добавку, но, увы!..

Все выжили.

По вечерам в лагере устраивали танцы. На свободной площадке, среди недостроенных стен, прямо на земле лежал магнитофон. К молодежи присоединялся Ангел в неизменном сомбреро, лишь снимал темные очки. Днем, проходя по лагерю, в открытую дверь вагончика было видно, как на узкой кровати лежит Ангел, положив на спинку ноги в джинсах и остроносых туфлях на каблуках и надвинув на глаза сомбреро. Вечером он то ли развлекался среди молодежи, то ли просто следил за порядком.

Алиса и Натали обычно уходили с дискотеки рано. Иногда к ним присоединялась Леночка — маленькая, изящная, с очень белой кожей. Носить очки она стеснялась и потому постоянно натыкалась на всё и всех, смущённо бормоча: «Извините…»

Однажды Натали предложила не идти сразу в палатку, а посмотреть пансионат внизу, пока отдыхающие еще не приехали. Алиса согласилась. Леночка пошла с ними, потому что одна боялась возвращаться в палатку по дороге через стройку.

В темноте, под небесной звёздной отмелью среди глубокой сини неба, как отражением темно-синего моря и песчаной отмели внизу, девушки стали спускаться по деревянной лестнице с шаткими поручнями. Деревянные домики стояли пустые, стёкла окон тускло блестели. Далеко внизу монотонно шелестело море. Где-то на полпути к морю тянулась центральная улица пансионата, вдоль которой стояли столбы с фонарями. Некоторые фонари горели.

Первая длинная лестница закончилась на площадке, с которой вниз вела уже другая лестница, заметно круче. Они остановились осмотреться. В тишине громко стрекотали цикады — как будто выкрикивая трескучие тирады приказных фраз. Алиса имела весьма смутное понятие о том, как выглядят цикады. Она даже не была уверена, цикады ли это или, может, саранча… И вообще, возможно, это одно и то же?..

Размышления её прервались диким криком где-то совсем рядом, на той же площадке, где они стояли. Крик был ужасен. Алиса застыла с забившимся у горла сердцем. Леночка с тихим стоном стала сползать по деревянной стойке, за которую держалась. Натали не растерялась. Выхватив из кармана кофты фонарик, она направила его в темноту за лестницей, по которой они спустились.

Сквозь ромбики металлической сетки на них уставился бессмысленный круглый глаз. Когда фонарик перестал так плясать в руке Натали, они с Алисой различили темный клюв и «корону», отливающую синевой шею и хвост — веер с десятками глазков.

— Ты!.. — Натали задыхалась. — Птица! Павлин-мавлин!

Тут Алиса и Натали вспомнили о Леночке. Она лежала неподвижно на досках площадки. Они переглянулись. «Кажется, она говорила, что у неё порок сердца», — прошептала Алиса.

Наверх было уже далеко. Внизу, казалось, никого не было. Практичная Натали, откашлявшись, хмуро крикнула в пространство:

— Помогите!..

И ещё раз:

— Кто-нибудь! Помогите!

— Чего кричишь? — раздался хриплый мужской голос с нижней лестницы. На площадку уже поднимался кто-то огромный, под кем хлипкая лестница скрипела и дрожала. В руке у него был большой и яркий фонарь, как у обходчиков железнодорожных путей.

— Что тут у вас?

Алиса и Натали одновременно заговорили:

— Мы шли… Он закричал… Она упала… У неё сердце…

— Понятно. Вы сверху? — он указал большим пальцем на обрыв. Потом всмотрелся:

— И я вас даже знаю.

Они молчали, не зная, что сказать.

— Я тут начальник пансионата, — догадался пояснить он. — Вадим.

Они всё еще молчали.

Он присел на корточки и стал рассматривать Леночку, которая, казалось, не дышала. Потом поставил фонарь на площадку и осторожно взял её на руки.

— Пойдёмте. Только фонарь возьмите…

И он не спеша стал спускаться по крутой лестнице.

— А… Вадим!.. Нам наверх!

— Наверх пойдёте потом, а сейчас ей нужен врач. Это тоже я, между прочим.

Натали посмотрела на Алису: «Да, от Ангела тут мало проку, а врача у нас нет».

Внизу, под лестницей, выходившей на центральную улицу, стоял большой деревянный дом. По знаку Вадима, Натали открыла дверь, а он осторожно внёс Леночку внутрь. В комнате горел свет, было шумно. Вокруг бильярдного стола в густом табачном дыму перемещались тени с киями.

Леночку уложили на диван в углу. Дверь осталась открытой настежь. Кто-то открыл окно и приглушил музыку. Все замерли.

Вадим брызнул водой Леночке в лицо, взял безжизненное запястье. Принесли нашатырь. Вдохнув, она тихонько застонала. Потом чихнула и открыла глаза. Стягивая у шеи и комкая воротничок полосатой рубашки, Леночка попыталась встать. «Сейчас извиняться начнёт», — шепнула Натали в ухо Алисе. Она не ошиблась. Мощная рука Вадима пресекла попытки Леночки сползти с дивана. «Что-то он больше на борца похож, чем на врача», — машинально подумала Алиса.

Все в комнате снова зашевелились, задвигали стульями, табуретками. На столе среди рыбьей чешуи и кусков хлеба зазвенели стаканы и кружки.

— Нам пора, — решительно объявила Натали. — Нас будут искать.

— Конечно, мадемуазель, — насмешливо ответил Вадим. — Как я сразу не догадался! Вся королевская конница, вся королевская рать…

Сидя на диване, он всё ещё держал запястье Леночки, которая с обожанием уставилась на своего спасителя. Конечно, очки она и не подумала надеть.

Видя суровое лицо Натали, Вадим не стал возражать, но заявил, что Леночку понесёт на руках.

Когда они шли мимо вольера с павлинами, Вадим попросил Натали посветить и показал Леночке её «кошмар». Леночка улыбнулась бледными губами и склонила голову туда, где борцовская шея переходила в борцовские плечи.

Наверху уже объявили тревогу. Перед отбоем бригадир «студентов» Борис всегда делал перекличку. Он же по утрам пронзительным голосом кричал: «Подъём!» у самого окошка палатки девушек, отчего больше всего страдала Алиса.

Теперь, ночью, все ходили у края обрыва с разнокалиберными фонариками и кричали: «Девчонки! Алиса! Натали!». Громче всех кричал Ангел.

Появление процессии во главе с Вадимом все восприняли с облегчением. Ангел вертелся у палатки девушек, пока Леночку уложили. Когда Вадим вышел, Ангел деловито пожал ему руку: «Благодарю». На каблуках и вместе с сомбреро Ангел едва доставал до плеча Вадима. К счастью, при рукопожатии обошлось без травм.

Утром Борис, как обычно, прокричал подъём. Ещё сонные, все выстроились на «линейку»-наряд на ой же площади, где по вечерам толкли пыль дискотеки. Из репродуктора бодро неслось: «Мой дельтаплан, мой дельтаплан!!!». Или у радиста не было другой записи, или эта была его любимая.

После сытного обеда Ангел уехал в город и всех отпустили на пляж. Натали аккуратно сняла свой парик орехового цвета, тщательно повязала голову с короткими светлыми волосами белой косынкой и поплыла красивым кролем на отмель.

Алисе лень было плыть за ней. Она придумала себе гимнастику — сидя на опрокинутой лодке, отклонялась назад, пока пальцы рук не касались песка за бортом. Короче, каждый развлекался, как мог. В ярком свете полуденного солнца волны равномерно поднимались блестящими слюдяными горами и опадали, всхлипывая и уплывая снова, но недалеко.

Конец ознакомительного фрагмента.