Зло многоликое

Ирина Валерьевна Дынина (2024)

В сборнике представлен ряд таинственных, мистических историй, случившихся с обычными людьми в самом обычном городе. Жуткий монстр, внезапно объявившийся в подземном переходе, девушка, решившая отомстить своим обидчикам, хитрый зять, задумавший извести тещу, которая, по его мнению, слишком уж зажилась на белом свете, давняя тайна, похороненная на дне реки, коварный змей-искуситель, залетающий в окно к неосторожным девушкам, страдающим от одиночества. Как противостоять многоликому злу? Возможно ли бороться с тем, что не имеет логического объяснения? И, самый главный вопрос — как выжить? Об этом и многом другом вы узнаете, прочитав эту книгу.

— Три службы? — переспросила Татьяна, облизнув абсолютно сухие губы. Странное дело — вокруг нее вода, а губы сухие. — Младенцев топить не стану. — и, подумав, добавила. — И никого другого, невинного и разумного, тоже.

— По рукам. — лицо водяного деда неуловимо изменилось и вот уже на Татьяну взирал грозный речной хозяин, а не смешной дедуля с нелепым хвостом. — Три службы — и ты свободна от долга! Не вздумай лукавить, девка! Помни — утонуть можно и в чайной ложке!

— По рукам. — Татьяна протянула руку и вздрогнула, когда ее ладонь сжала самая настоящая жабья лапа, только покрытая чешуей. — Слово мое верное.

— А, чтобы тебе легче служилось, — хитренько усмехнулся водяной дед, умышляя что-то подлое и злое. — сделаю я тебе подарочек. Не простой и для тебя, девица, нужный очень. Советую тебе водичкой умываться холодной и при этом, слова произносить заветные.

— Какие слова? — выпучила глаза Татьяна, не очень-то и доверяя этому хитрому и страшному существу.

— А, вот, какие. — водяной притянул к себе девушку и прошептал ей на ушко пару слов. — Хорошенько запомни, девица, — прищурил глаза водяной дед. — Три службы. Один месяц. Время пошло! А, чтобы ты не забылась и не приняла все за шутку, то, вот тебе, получай! — и щелкнул пальцами.

Татьяна закричала от боли, согнулась, схватилась за живот — где-то внутри её тела, в районе пупка, заворочалось что-то злое, чужеродное, темное и опасное.

Ледяной ком.

Ледяной узел.

Холодный. Злой. Колючий.

Девушку закрутило, завертело, понесло водоворотом вверх, из воды, отрывая от темного дна.

Мелькнул и пропал страшный дед, замельтешили уродливые русалки, громадный рак щелкнул клешнями, словно прощаясь и серая, холодная волна, точно доска серфингиста, потащила Татьяну к берегу.

Холодная вода окатила ледяными брызгами, окунула с головой и…

*

По реке пошли волны и буруны. Течение усилилось. Свинцового цвета вода притянула к себе влагу из воздуха. Где-то в вышине громыхнул гром, а потом начали бить синие молнии. На реку и землю обрушился ливень.

— Закрой окно. Промокнем. — широко зевая, пробурчал Серега, уступивший место за рулем квелому Севке. — Давай, рули к дому. Спать охота, сил нет.

Парни, возвращавшиеся в город перед самым рассветом, высадили своих спутниц на улице, прямо под дождь, но девушки не протестовали. Они заработали свои деньги и были безумно рады тому, что отделались синяками и шишками, а не разделили участь неизвестной, строптивой девицы.

Впрочем, среди подобных дам, болтливых не водилось. О несчастной Татьяне они забыли мгновенно, а новая доза наркоты вышибет из их памяти даже остатки воспоминаний, превратив их в душный дым из страха и вины.

— Хорошо отдохнули. — продолжая зевать, добавил Серега. — Развлеклись зачетно. Жаль, что не всегда так везет.

*

Татьяна осознала себя выползающей на берег, мокрой, как мышь, замерзшей до синих губ и зубовного стука, жалкой, несчастной, опозоренной и поруганной.

За ноги цеплялись колючие речные водоросли, словно река, вопреки воле своего хвостатого повелителя, никак не желала выпускать из холодных вод обессиленную добычу.

Девушка ползла по колкому дну, вытянув шею и высоко подняв голову. Она чувствовала себя так, словно кто-то дал ей волшебного пендаля под зад, направив прямо из глубины реки на каменный бережок.

Плача и стеная, словно раненое животное, вернее, даже, поскуливая от боли, обиды и унижения, Таня выползла на берег и упала без сил.

Берег, как и вода, был мокрым и неприветливым.

Дождь продолжал лупить со всей дури, словно намекая на то, что радоваться слишком рано — воспаление легких не дремлет, равно, как и другие хвори, способные намертво вцепиться в организм.

Дождь бил Татьяну по лицу, плечам и прочим частям тела и, словно кричал: «Чего застыла, дурочка? Не для того тебя из реки вытаскивали, чтобы ты сдохла на берегу без всякой пользы. Давай, поднимай задницу, делай что-нибудь, шевелись, спасай свою жизнь, а не хлюпай носом и не скули, словно битая собака».

Сказать честно, именно побитой собакой Таня себя и ощущала.

Но, сиди-не сиди, а задница замерзла, зубы выбивали чечетку, а само тело тряслось, точно у припадочной.

Ужасно болел живот.

Ледяной ком шевелился, точно живой, кололся острыми гранями, напоминая о том, что время пошло.

Часы тикают.

Тик-так.

Кое как приподнявшись, девушка, отсвечивая голым задом, на полусогнутых, потащилась к кустам, надеясь на то, что они, все еще покрытые слегка пожелтевшей листвой, послужат какой-никакой, а защитой от дождя.

Ноги шлепали по раскисшей грязи — шлеп, шлеп. Таня морщилась, но брела. А куда деваться? Останешься на берегу, простынешь, заболеешь и сдохнешь от пневмонии.

Сдыхать не хотелось. Наоборот, хотелось выжить и отомстить.

Им.

Злобным, похотливым ублюдкам, утопившим ее в реке.

Утопившим-утопившим. Таня не обольщалась. Она и в самом деле утонула, а уж, что с ней случилось дальше, походило на историю из фантастического романа.

Старик водяной.

Гигантский рак.

Русалки, на русалок не похожие, а похожие на страшилищ из Чернобыльского моря, мутировавших в невесть кого.

Боль, свившая гнездо в ее теле.

Но, она жива.

Вопреки всему.

Даже, здравому смыслу.

А, значить — сжать зубы и идти. Выжить.

И, отомстить.

*

Озерки спали сладким сном.

В дождливую погоду, вообще, спится хорошо. Даже пожилым людям с ноющими суставами, бессонницей и прочими замудреными хворями.

Татьяне очень повезло.

Она, словно тать, прокралась задворками, отворила калитку и, серой тенью, шмыгнула в родную дверь.

Засов — а, в Озерках, как и раньше, двери запирали на засовы, был поддернут способом, известным еще с детских лет, двери распахнулись, и девушка ввалилась в родительский дом.

Мокрая.

Грязная. Голая.

Она тащила свою сумку, с упорством хомяка, делающего стратегические запасы на зиму.

Сумку она отыскала в кустах, куда ее, по всей видимости, забросили Танины обидчики.

Там же, у потухшего кострища, валялись пустые бутылки, использованные шприцы и презервативы.

Подонки даже не попытались скрыть следы преступления.

Были уверены в своей безнаказанности.

Грязные твари.

Самоуверенные ублюдки.

Девушке пришлось быть очень аккуратной, чтобы не пораниться о битое стекло или иглу.

Наскоро заглянув в сумку, она убедилась в том, что насильников не прельстили ее скромные вещи. Они даже не ограбили свою жертву, оставив нетронутыми портмоне и документы.

Вероятно, перепились до свинячьего визга.

Пришлось топать так, как была — босой, голой и замерзшей.

Таня попыталась набросить на плечи свой пиджак, но только зря испортила вещь, намочив ее. Дождь лупил с такой силой, что ткань, мгновенно напитавшись влагой, перестала служить защитой от промокания.

Удивительное дело, но девушка была благодарна этому дождю — жители Озерков сидели по домам и опасались нос высунуть наружу.

Да и рань стояла страшенная — ночь ещё окончательно не сдала своих позиций, а серый рассвет медленно пробивался сквозь сырую хмарь дремавшего утра.

Родители еще не выходили из своей комнаты.

Разумеется, они не ждали Тань в такую рань.

Повезло.

Девушка смогла пробраться в свою бывшую комнату, наскоро обтереть тело полотенцем и набросить на себя халат.

Успела.

— Таня? — мама очень удивилась, обнаружив дочку прямо в доме, нежданно-негаданно. — Но, как? Автобус же еще..

— Попуткой добралась. — легко соврала Татьяна. Слова сами по себе слетели с языка и девушке первый раз было совсем не стыдно врать матери. — Промокла вся. Дождь сумасшедший. Льет, как из ведра. Ни зги не видно. Хорошо, водитель попался с пониманием — подвез чуть ли не к самой калитке.

— Повезло. — мать пожала плечами. — Давай, обмойся, пока отец спит, а я блинчиков настряпаю, как ты любишь.

Уговаривать девушку не пришлось. Она и сама была рада смыть с себя всю грязь, налипшую за долгий путь к родному дому.

Хорошо еще, что мать не обратила внимания на лицо дочери — свет в комнате Таня зажечь поостереглась, а в коридоре было темновато. Опять же, возраст — очки мама не одела, а без очков она видела так себе.

Хотя..

Девушка зло усмехнулась, наклонившись над тазиком с чистой, горячей водой.

— Хозяин-водяной, помоги! Меня омой-умой, ненужное сокрой.

Она три раза повторила заветные слова, торопливо обмылась и стремительно вернулась в комнату.

Подскочила к зеркалу, взглянула и замерла.

Татьяна Сидорова никогда не считалась красоткой — высокая, спортивного телосложения, слегка угловатая, с волосами неопределенного, тускло-каштанового цвета и глазами мутного бутылочного стекла, она проигрывала своим, более броским одноклассницам. Даже ненавистная Любка Самохвалова, так ловко сманившая Таниного парня, выглядела более эффектной, яркой, да и вела себя соответствующим образом.

В зеркале отразилась совсем другая Татьяна.

Возможно, всему виной была та самая, заговоренная водица. Кто знает?

Глаза Татьяны горели яркими зелеными фонарями. Нет, даже не так — они светились, словно драгоценные изумруды, прихотливо изгибались точеные брови, лицо приобрело необыкновенный прозрачно-фарфоровый оттенок, а губы, словно ягода-малина, призывно манили, склоняя к поцелуям своей порочной припухлостью.

Таня облизала эти самые губы и прищурила глаза — словно хищная тигрица глядела из нее из зеркала, а не скромная простушка Сидорова.

Волосы легли на плечи мягкими локонами. Они пушились и искрились рыже-каштановым, ярким шелком, вкусно пахли шампунем и выглядели так, словно Татьяна, всего лишь полчаса назад вышла из самой дорогой парикмахерской.

— Чудеса! — прошептала девушка, любуясь собственным отражением. — Спасибо тебе, дедушка!

Внезапно ей вспомнился кадр из старой-старой сказки, еще советских времен. Там, помнится, некий царь-государь тоже влез в долги к водяному хозяину и тот напоминал о задолженности, высовывая руку из колодца и грозя ею забывчивому должнику.

Хоть вся история и казалась девушке фантастическим розыгрышем и чем-то нереальным, только вот насиловали и били ее те подонки, по-настоящему.

Она прекрасно помнила, как болело распухшее лицо, как жгло между ног и в попе, как трудно было дышать, потому что, здоровяку Сереге казалось забавным наблюдать за тем, как жертва корчится, задыхаясь от нехватки кислорода. И под ребра ей напинали от всей души.

Теперь, от всего этого ужаса не осталось и следа. Нет, боль, как и обида, как и омерзение от того, что случилось, никуда не делась. По-прежнему Татьяну слегка подташнивало, ныли лицо и тело, саднило и тянуло в интимных местах, но уже не так остро. Да и внешних проявлений не осталось — синяки и шишки куда-то пропали. Во всяком случае, в зеркале они не отражались, что очень порадовало девушку.

Страшно было бы представить, что случилось бы с отцом и матерью, рассмотри они в подробностях раны родной дочери.

Инфаркт-не инфаркт, а потрясений бы хватило, равно, как и слез, и молчаливых упреков.

Типа — мало нам было истории со сбежавшим кавалером, так ты в новую ухитрилась вляпаться, да еще с такими последствиями!

Хорошо, что обошлось.

Спасибо водяному.

«Хотя, — кривовато усмехнулась Татьяна, уронив голову на руки и прикрыв лицо, сражаясь с внезапным желанием разреветься — громко, всласть, по девчачьи, — визита к гинекологу избежать не удастся. Мало ли чем могли наградить ее эти подонки?»

Таня уселась на кровать, жадно принюхалась — пахло маминой стряпней. Сразу же захотелось горячих блинов, с маслицем и густой, домашней сметаной.

Девушка сглотнула слюну и задумчиво уставилась в окно.

Разглядывать дождь.

Три службы задал ей водяной.

Таня собиралась управиться с первой быстро, не затягивая.

*

Черный петух.

Петухов Татьяна терпеть не могла — ни черных, ни красных, ни пестрых, ни самых обычных, белых.

Когда-то в далеком, сопливом детстве, маленькую Таню такая вот птичка испугала до полусмерти. Это только кажется, что петух безобиден и прост. На самом деле, всё обстоит далеко не так. Птица эта задириста, воинственна и коварна.

Вот и петух Сидоровых от чего-то очень сильно невзлюбил хозяйскую дочку, которой тогда едва исполнилось шасть лет. То ли птице не понравилось, что Таня по утрам заходит в курятник с корзинкой и собирает еще теплые яйца, то ли то, что девочка очень любила играть со смешными, желтенькими, пушистыми цыплятами, но только однажды, подкараулив ребенка, петух с воинственным клекотам напал на девочку и жестоко расклевал ей ногу. Сильно, до крови.

У Тани даже шрам остался. Некрасивый шрам на лодыжке, который всякий раз напоминал ей о том, что не всякая птица беззащитна.

Сейчас Сидоровы держали пяток курочек-несушек, но петуха в курятнике не водилось. Старый он совсем стал, вот и отправилась жилистая птица в лапшу, а новым как-то родители Татьяны обзавестись не удосужились.

Да и недешевое это удовольствие — элитный петух-производитель. Дорогое. Цены на ферме Самохваловых кусались, вот и обходились куры Таниных родителей без петуха, словно гарем без падишаха.

Но на ферме у Самохваловых обитала всякая птица — и гуси, и утки, и куры с петухами, причем, совершенно разных расцветок и пород. Поговаривали, что Самохваловы выписали откуда-то из-за границы небывалых элитных птиц, несущих чуть ли не страусиные яйца.

Так что, Татьяна надеялась на то, что за приобретением черного петуха, дело не станет.

Деньги у нее имелись.

Мама вызвалась прогуляться по поселку с Татьяной. Она всё утро охала и ахала, никак не могла налюбоваться новой, похорошевшей дочерью, которая, вопреки насмешкам местного люда, ухитрилась неплохо пристроиться в «этом ихнем городу».

И все, благодаря отцовой сестре, тетке Валентине.

«Обязательно надо ее отблагодарить. — подумала Танина мама. — Зарубим пару уток и курочку, что пожирнее. Пусть Валюша побалует себя вкусненьким».

— Ты стала такой красоткой. — мама ласково провела натруженной рукой по густым волосам дочери. Совсем взрослая. — Волосы красишь, небось? Цвет красивый, яркий.

— Не крашу, сами по себе такие. — Татьяну в данный момент волновала покупка черного петуха, а не разговоры о собственной, стараниями водяного улучшенной внешности. — Шампунь, бальзам и ополаскиватель — вот и вся хитрость.

По Озеркам мама с дочкой шествовали степенно, показываясь и похваляясь. Особенно старалась Танина мать, Светлана Антоновна, набросившая за ради такого случая на плечи нарядную цветастую шаль.

Соседи переглядывались, перешептывались и таращились на Таньку Сидорову, брошенку, удивленными глазами.

— Похорошела-то у тебя, Светка, дочка. — сплевывая шелуху от семечек, соседка, Зося Гаврилова, без всякого стеснения рассматривала Таню, так сказать, во всех подробностях. — Ишь ты, совсем барыня городская! Не скажешь, что еще недавно лаптем щи хлебала и бегала за… Ох, и пожалеет же Димка, как увидит тебя, Танька! Все руки себе изгрызет, по самый локоть! Они и без того с Любкой лаются, а тут еще ты заявилась, вся из себя такая красивая.

Татьяна лишь плечами пожала — о Димке она не задумывалась. Пока ей нужен был лишь черный петух.

— Есть петушок, как не быть. — тараторила молоденькая птичница, обряженная в линялый халат. — Вы, теть Свет, своим несушкам кавалера покупаете? Возьмите лучше пестрого — он у нас бойкий, на курочек ласково поглядывает, а Черный — дурной совсем, так и норовит кого клювом долбануть.

Татьяна взяла обоих.

Туго скрученные птицы были водворены в корзину и, если пестрый лежал и не трепыхался, то черный, так и косил желтым глазом и пытался дотянуться хоть до кого-нибудь острым, почти орлиным клювом.

— Зачем тебе петух, Татьяна? — мать, ласково поглаживала пестрого по гребешку. Этого петуха Таня подарила родителям и обошелся он ей недёшево. Но мама подарку обрадовалась.

— Нужен он мне. — коротко ответила Татьяна. — В подарок купила. Отдарюсь за услугу.

— Петухом? — мать всплеснула руками. — Нашим, кому, поди? А чего петухом? Могла бы и деньгами отблагодарить.

— Так надо, мама. — Татьяна не стала развивать дальше петушиную тему. — Ой, а кто это там? — девушка воспользовалась возможностью избежать дальнейших расспросов, не очень для себя приятных. — Из знакомых кто? Не признаю никак.

Неподалеку образовалась чья-то массивная фигура, обряженная в спортивный костюм цвета взбесившейся фуксии. Фигура напоминала из себя гусеницу, на которую кто-то, с большим трудом, натянул нечто яркое и эластичное.

Фигура качала блондинистой головой и визгливым голосом общалась с телефоном.

Кажется, Татьяна догадалась, кто это.

— Любка Самохвалова. — подтвердила мать ее предположения. — Вернее, — женщина осторожно взглянула на дочь. — Савельева она теперь. Димки твоего жена. Видать, кому-то из поставщиков звонит. Ишь, как надрывается.

— А, она изменилась. — Татьяна, прищурив глаза-изумруды, внимательно рассматривала разлучницу. — И не в лучшую сторону.

— Ну, Любка, она всегда при теле была, — довольно хмыкнула Светлана Антоновна. — а, как мальчонку родила, так и вовсе, поползла, словно квашня из бадьи. Раздобрела до безобразия. Неудивительно, что злые языки болтают о том, что Димка на других заглядываться начал.

— А, он, заглядывается? — равнодушным голосом спросила Татьяна.

На самом деле, равнодушным. Перегорело у нее все к Димке за эти годы, а уж после нынешней ночи, так и вовсе — все страдания юношеские мелочью казались и глупостью несусветной.

— Да, кто ж его знает? — хмыкнула мать. — Только вот, болтают еще, что Любка всю посуду в доме переколотила, да часть — на Димкиной голове разбила. Ему даже к фельдшеру бежать пришлось, на другой конец Озерков.

— Милые бранятся, только тешатся. — равнодушно уронила Татьяна, ускоряя шаг. Встречаться с соперницей что-то не хотелось.

Но, не свезло — Любка их уже заметила.

Глаза бывшей одноклассницы расширились. Она хорошенько вгляделась, взметнулись вверх набитые брови, перламутровый ротик образовал буковку «О» и Самохвалова, то бишь, Савельева, припустилась к ним со всех ног.

— Сидорова? — скорчив недовольную рожу, воскликнула она. — Чего притащилась? Из города выгнали? Или тебя и там жених бросил?

На самом деле глаза Любки метали громы и молнии. Было с чего — вот, не походила Сидорова на брошенную невесту. Она, эта Сидорова, здорово изменилась — и фигура, и лицо, и взгляд такой — уверенный, холодно-оценивающий.

Любка вспомнила про отвисший зад и обвисший живот, про тройной подбородок вспомнила и попыталась не ударить в грязь лицом — разом втянула все свои телеса и застыла, выпучив глаза от натуги.

— Петушков вот прикупили. — пожала плечами Танька-зараза. — Хорошие у вас петушки, холеные. Не зря нахваливают.

Любка сверлила соперницу подозрительным взглядом, пыхтела и трясла бюстом.

— Зачем тебе петух? Ты же городская? — удивилась она.

— В, подарок. — Татьяна выдавила из себя улыбку, искусственную и насквозь фальшивую. — Одного — родителям, другого.. Другого, кому надо.

И, подхватив с земли корзину с птичками, неторопливо двинулась прочь. Светлана Антоновна поспешила следом. Спину Татьяны обжег, полный ненависти и недоверия взгляд Савельевой.

— Даже и не думай, Сидорова! И не смотри на моего мужа Димку! Мой он и больше ничей! Помни — ребенок у нас, сын! Уматывай в свой город, пока цела, а не то я тебе все волосы повыдергаю и не только на голове!

Татьяна хмыкнула, развернулась, смерила Любку насмешливым взглядом, с головы до ног.

— В иных местах, знаешь ли, давно принято делать эпиляцию. Гигиена, опять же.. Но, тебе, кажется, про то неизвестно?

Светлана Антоновна только ахнула, прикрыв рот ладонью, Любка побагровела, едва не задохнувшись от ярости, а Татьяна, очень даже повеселевшая, почти танцуя, двинулась дальше по дороге.

Настроение у девушки улучшилось и на краткий миг она позабыла об ужасах прошедшей ночи.

Гибкая психика, не иначе. Или, психотерапия от дедушки водяного.

Димка Савельев, никем не замеченный, выглядывал из-за стены сарая.

Он намеревался встретиться с Надюшкой, той самой молоденькой птичницей, устроившейся на ферму недавно и еще не знакомой с крутым нравом Димкиной жены, которая успела опротиветь супругу, точно горький полынный чай.

Он даже подарок приготовил для симпатичной девчонки — коробку вкусных конфет и бутылку шампанского, рассчитывая полакомиться и иными прелестями, присущими молодому упругому телу.

Но появление Татьяны, его давнишней симпатии, спутало все планы.

Как она изменилась — и внешне, и внутреннее. Стала настоящей красоткой, девчонкой-огоньком. Даже не огоньком, а пламенем, на которое хотелось лететь, точно глупому мотыльку. А, этот ее взгляд! А, глаза! А, поворот плеч!

Димка пребывал в полном восторге.

Молоденькая птичница была мгновенно забыта — никуда она от Димки не денется, а вот Татьяна в любой момент может укатить обратно, в этот свой город.

Конечно же она его до сих пор любит! Любит-любит, как же иначе? Он, Димка, красавчик каких поискать. Не зря Любка его к каждой юбке ревнует.

Ничего, он, Димка изыщет способ встретиться с Татьяной наедине.

И она ему не откажет.

Только не Татьяна, пролившая столько слез в тот день, когда Любка Самохвалова вышла замуж за него, за Димку. Говорят, что брошенная им Танька ревела белугой, словно царевна Несмеяна.

Она ни за что не откажется от встречи с ним. Он же мачо. Он снова сможет покорить сердце Татьяны и откусить от сладкого пирога.

А, Любка? Что, Любка? Пусть сидит дома, нянчит сына и радуется тому, что Димка вообще ложится с ней в одну постель и, пусть и через силу, но исполняет супружеский долг.

Да кому она нужна эта Любка, когда есть такая замечательная Татьяна?

Гори она, толстуха безобразная, синим пламенем!

*

Петух предчувствовал недоброе.

Вещало его петушиное сердце о том, что красивая молодая девушка тащит его к реке с вполне определенными целями. И цели эти, ему, петуху, не сулят ничего хорошего.

Птица яростно билась в корзине. Одна. Вторую-то Татьяна матери в руки сунула и пообещала родительнице, что к обеду вернется непременно. Точно-точно. Вот управится со своими срочными делами и вернется.

А что за дела такие, не сказала. Легонько шлепнула петуха по гребню, чтоб не трепыхался и неспешно отправилась дальше по дороге.

Вниз.

К реке.

Никем не замеченный, Димка Савельев, прячась за деревьями и домами, побежал за Татьяной.

Вернее, это он так думал, что незамеченный. Кому надо, тот Димкины маневры углядел и за телефон схватился, чтобы обо всем происходящем Любке доложить. Любка — человек в Озерках заметный. Глядишь, в благодарность, в следующий раз скидочку сделает, когда по весне за цыплятами-утятами пора настанет идти. А, что? В Озерках народ небогато живет, любой копеечке рад.

О том, что за ней бывший женишок увязался, Татьяна не знала. Не нужен ей этот Димка и даром теперь. Перегорело у нее все давно, одна зола на сердце осталась, да и та пеплом рассыпалась.

Затребовал с нее водяной, в счет первой службы, черного петуха. Прям, аж в лице изменился хвостатый дед, когда о петухе том речь зашла. Чем-то дорог был ему именно черный петух. Может быть любил водяной дед курятину, да не нежную молоденькую курочку, а именно, брутальное петушиное мясо?

Голову ломать Татьяна не стала — сказано, неси петуха, значит, петуха и отнесет.

Служба эта, простая. Спасибо, дедушка водяной, что взял деньгами. Не так уж это и дорого оказалось, за волшебную-то водичку.

Добежав до реки, девушка воровато оглянулась, но никого не заметила. Очень не хотелось Татьяне, чтобы ее застукали за неприглядным занятием — утоплением петуха. Так и ведьмой прославиться недолго. «Брошенкой» её уже обзывали, ведьмой прослыть девушка не желала.

Димка, притаившись неподалеку, с недоумением наблюдал за тем, как Татьяна, вытащив из корзины петуха, ловко и деловито, свернула шею несчастной птичке. Петух и рыпнуться не успел, как для него закончились все радости жизни.

Татьяна наклонилась над водой, что-то зашептала, тихо и скоро, затем, выпрямилась и, неожиданно сильно швырнула мертвую птицу, отправив тушку в недолгий полет.

Волной плеснуло на берег, и петух утонул. Р-раз, и нет его, словно корова языком слизала.

Татьяна удовлетворенно кивнула головой — водяной принял подношение. Ей даже послышался довольный, старческий, дребезжащий смех.

Со вторым заданием было сложнее управиться, но Татьяна надеялась на то, что ей повезет.

Ну, или она сама организует это везение.

Было неудобно выступать в качестве воровки, но, жизнь, она заставит — не так раскорячишься. Поговорка такая есть, её Татьяна в каком-то фильме слышала.

Девушка отвернулась от реки и медленно начала подниматься на бугорок, мечтая о вкусной маминой стряпне.

В животе урчало. Отвыкла Татьяна в своем городе от длительных пеших прогулок, вот аппетит и нагулялся.

— Таня? — такой знакомый и родной голос прозвучал словно гром среди ясного неба. — Танюша моя?

Таня опешила — на нее, из-за зеленых зарослей дикого орешника, смотрел Димка. Тот самый Димка Савельев, любовь, как ей когда-то думалось, всей ее жизни.

–Танюша. — повторился Димка и выпрыгнул из зарослей, схватив девушку за руки. — Девочка моя, какая ты стала…

— Какая? — Татьяне совсем не понравился взгляд бывшего жениха. Был он каким-то липким, жадным и неприятным. Этот взгляд, словно облапал девушку, намекая на совсем уж неприличные мысли давнего ухажера.

— Красивая. — восторженно выдохнул Димка, взгляд которого затуманился. — И пахнет от тебя сладко-сладко… Цветочным медом.

«Ты — пчела, я-пчеловод… — хмыкнула девушка, припомнив навязчивый попсовый мотивчик. — Эх, как же не вовремя.»

— Приехала. — Димка продолжал крепко держать Татьяну за руки, пребывая в полной уверенности, что бывшая пассия находится в полном восторге от того, что он, Димка, оказывает ей знаки внимания. Да она же была влюблена в него, как кошка, бегала за ним по пятам, каждое слово ловила раскрытым ртом. И до этого-самого у них дело дошло — пришлось парню попотеть, утешая нервную девственницу, но оно того стоило. Пухленькая Любка привлекала Димку своими округлостями, куда больше, чем угловатая Татьяна, да только до него, до Димки, кто-то успел надкусить сладкий плод. Но теперь.. Теперь этих двух и сравнивать было глупо. Опостылевшая толстуха-жена и такая вот красотка городская!

— Моя девочка, — Димка облизал тонкие губы. — я знал, я знал, что ты меня не забыла. Иди же ко мне, моя курочка, давай немного попроказничаем.

Димка восторженно выдохнул и потянулся за поцелуем. Сейчас он вопьется в эти губки, ягодки-малинки, обнимет девушку, прижмет, задерет вверх короткую юбку и…

В штанах стало тесно-тесно, так тесно, как уже давно не бывало. Жена не вызывала подобных чувств, молоденькая Наденька тоже, черт, да любая девушка в округе, во всем, Татьяне проигрывала!

— Отстань! — пощечина больно обожгла лицо охальнику. — Со своей женушкой миловаться будешь, Савельев! — и разгневанная Татьяна брезгливо сморщила точеный носик, словно что-то неприятное унюхала. — Топчи своих курочек в другом месте, а на меня напрыгивать нечего.

Димка оторопел — это сейчас, что было? Это она ему, Димке, по морде?

Дожидаться пока бывший женишок в себя придет, Татьяна не стала, прочь пошла, походкой кинодивы, как говорится: от бедра.

Но Димка не понял, следом увязался. Подбежал, злой весь, потный, запыхался. Рожа красная, след от пощечины, еще красней.

— Ах, так! — закричал он на Татьяну и снова за руку, хвать. — Возомнила из себя! Городская стала, мля.. Я для тебя не гожусь уже? Ну, это мы еще посмотрим! Ты чего это, там, у реки устроила? Петуха зачем утопила?

Татьяна слегка растерялась — он, что, все видел? Следил? Разболтает теперь по всем Озеркам! Мужики, они вообще, языками трепать любят, не хуже баб базарных, а этот еще и в морду получил.

— Мой петух, что хочу, то и делаю. — дерзко заявила Татьяна, сверкнув глазами-изумрудами. А еще, она сама себе удивлялась. Она — и так смело с Димкой разговаривает? А он ведь ее бросил ради другой, да еще на все Озерки ославил. И, насмешничал! — Строптивый больно. Счастья своего не оценил, за что и поплатился — отправился на дно, раков кормить.

Димка Савельев хмыкнул — так он и поверил! Нет, он на это не купится. Знает он, чем Татьяну прищучить!

— Может быть ты — ведьма? — коварно ухмыльнулся Димка и рывком притянул к себе девушку. — Ну, точно — ведьма! Набралась там, в своем городе, всякого, вот меня к тебе и тянет. Присушила? — и жарко дыхнул прямо в нежную шейку. — Всем расскажу про то, как ты петуха в реке топила, обряд колдовской творила, меня привораживала, чтоб, значится, я Любку с дитем бросил и из семьи ушел. Скажу, что за этим самым ты и приехала в родные места. Смотри, Танька, — пригрозил Димка, чувствуя себя победителем. — так и будет, если сегодня под вечер ко мне не придешь. Слышишь, Танька, не шучу я! — а сам так под юбку рукой и лезет, оглаживает шершавыми ладонями по ягодицам и сжимает жадно.

Татьяне враз поплохело. Поняла — обязательно разболтает подлец, если она, Татьяна, заартачится. Ей-то, что? Приехала и уехала, а родителям здесь оставаться. В Озерках народ живет лютый — затравят! Да еще и по всей округе разнесут весть о том, что Сидоровы с нечистой силой знаются. Это в городе на подобные слухи никто внимания не обратит, но не здесь. Корова заболеет — Сидоровы виноваты, свинья в огород забредет — Сидоровых проделки, градом помидоры побьет — опять же, Сидоровы проклятые.

Криво усмехнувшись, Татьяна руку Димкину отпихнула, надо сказать, что не без труда.

— Хорошо. — сказала она. — Выйду к тебе ночью. Жди меня здесь, на берегу. Но, не забесплатно.

Тот и заулыбался, совсем от радости ошалел. Или же, похоть его одолела. Как в Озерках говаривали — почесун на парня напал.

— Чего ты хочешь, красавица моя? — жарко задышал парень, чуть ли слюной не захлебнувшись. — Ничего для тебя не пожалею, моя хорошая.

Татьяна притянула Димку к себе, шепнула на ушко пару слов, с удовольствием полюбовалась на вытянувшееся от удивления лицо бывшего женишка и спросила, на всякий случай. — Согласен?

Димка затылок почесал, хлопнул Татьяну по упругой попке и кивнул — согласен мол, не волнуйся.

А Таня, преодолев брезгливость, сама губами к нему потянулась, прильнула, огладила шаловливыми пальчиками выпуклость на штанах и прошептала.

— Ну, так я жду, шалунишка! — и ушла прочь, сама себе опротивев. Но, на что не пойдешь ради договора с водяным? Очень уж Татьяне хотелось своим обидчикам отплатить.

Крепко отплатить.

С летальным исходом.

За поворотом дороги, Татьяна в заросли кустарника юркнула. И, вовремя — на всех парах к реке Любка летела. Пыхтела, как паровоз, из тех, что еще на угле работали, старинных. Лицо у Любки было злое, бурачного цвета.

Подскочила, значится, женушка к своему благоверному и давай орать. Чего она там орала, Татьяна слушать не стала. И без того ясно, что Димку крепко пропесочат, от макушки до самых пяток.

А она, Татьяна, в семейных разборках лишняя. Её дело — сторона, а то с Любки станется и в самом деле обидчице в волосы вцепиться.

Успела к самому обеду.

Мамина стряпня, давно позабытая за гамбургерами и прочим фаст-фудом, показалась и нектаром, и амброзией одновременно. Пельмешки получились — язык проглотить можно, да еще с домашним маслицем, да с домашней сметаной.

— Иди, доченька, отдыхай. — мама заботливо подтолкнула девушку в сторону спальни. — Ляг, передреми. У тебя же отпуск. Да и выглядишь ты что-то неважно. Как бы не заболела.

Татьяна к зеркалу бросилась — так и есть. Закончилось утреннее волшебство. От недавней красоты и следа не осталось — лицо в синяках и шишках, которые, того и гляди, цвести начнут. Будет она, Таня, рожей своей жирафа пятнистого напоминать. От нее тогда не только Димка постылый шарахаться начнет, но и собаки местные.

Одно хорошо — мать и отец ничего не заметили. Отец в телевизор уставился, словно зомбированный, а мать продолжила по хозяйству хлопотать.

«Водичкой умоюсь из колодца вечером, — сама себя утешила Татьяна. — она, как и было обещано, красоту на место вернет. Я все выполнила, как с водяным дедом уговорилась — отдала ему черного петуха. За вторым заданием дело не станет. Сегодня же вечером управлюсь, а завтра, с утра, в город вернусь.»

Глаза у Татьяны стали страшными-страшными, засветились зеленым, но не ярким изумрудом, как днем, а тусклыми гнилушками. Девушка хищно окрысилась — ее обидчики за все заплатят. Обязательно.

*

Поужинали засветло.

К этому времени Татьяна, незаметно подскочив к колодцу, ловко выкрутив цепь, добыла себе воды и лицо умыла.

Сразу перестали жечь и саднить синяки, да и шишки куда-то пропали.

«Волшебство. — подивилась девушка, рассматривая в зеркале собственное отражение. — Силен дед водяной! Так сразу и не скажешь, что сказочный персонаж. Водичке той, вздумай кто ее продавать, цены не сложишь. Не пластическая хирургия, конечно, да и эффект долго не сохраняется, зато применять просто — рожу умыл и, вуаля — перед вами снова красотка!»

Красотка, прихватив с собой все самое необходимое, отправилась к речке, на то самое место, где Димка-подлец от нее леща словил.

А Димка, с женой полаявшись, из дому смылся и до самого вечера по угодьям мотался. Вместе с тестем, Любкиным отцом.

С ним и водочки чекушку раздавил, не просто так, а для аппетиту.

Затем, извлек из тайника конфеты и шампанское, Надюшке предназначенные, одеколоном облился и поспешил на место свидания, пребывая с сладком предвкушении.

А, что? Имеет полное право — задание Татьянино он выполнил загодя и ничуть не беспокоился о том, что девушка начнет кочевряжиться.

Юбку Татьяна надела самую короткую из имеющихся в ее гардеробе, поэтому по улице центральной и не пошла, кустами к месту свидания пробиралась. Не надо, чтобы их с Димкой вместе видели.

Нет, ни в какие-такие отношения с бывшим ухажером Татьяна вступать не собиралась. Зачем ей это? Он ее один раз уже предал, так, что, второй раз на одни и те же грабли девушка наступать не хотела.

Но он же, постылый, не отвяжется просто так, а Тане даже думать противно было о том, что ее тела коснется мужская рука. После того, что случилось всего лишь сутки назад? Удивительное дело, что она не бьется в истерике и не пытается руки на себя наложить после такого-то позора.

Свою выдержку Татьяна списывала на деда-водяного. Это он, местный водный хозяин, чего-то там пошаманил и теперь Татьяна внутри, словно заледенела вся. И не дано Димке-подлецу тот лёд растопить.

Димка сидел в кустах, весь истомленный, потел, тосковал и чесался. А, чтобы ждать Татьяну было не так скучно, парень то и дело прикладывался к бутылочке, в которой у него был крепкий напиток. Алкогольный, естественно. И не какой-то там самогон, из навоза согнанный, а настоящий коньяк. Армянский. Он же все-таки зять местного воротилы Самохвалова. Не по чину ему, Димке, самогон хлебать и редькой закусывать.

Шампусик в красивой бутылке — для Татьяны. Сладкое и с пузырьками — самое то для девочек.

По кустам зашуршало и на берег выбралась Татьяна.

Димка только подивился тому, как ловко девчонка по зарослям пробралась — даже волосы не растрепались.

Выглядела девушка, как конфетка — личико кукольное, сияют глаза-изумруды, стройные ножки в короткой юбчонке кажутся еще длиннее, чем на самом деле, фигурка — точеная, а грудь..

Чуть слюнями Димка не подавился, к Татьяне так и прыгнул.

«И такую красотку я на Любку-толстуху променял. — сам себя пожурил парень. — Ой, дурак! Сейчас бы жил с ней в городе, горя не знал. Да мне все мужики бы городские завидовали бы черной завистью.»

— Танечка, Танюшка, — залопотал Димка, все лицо обслюнявив девушке своими поцелуями, не заметил, как она кривится от отвращения. — Я уже истомился весь.. Заждался.. Думал, что не придешь ты, красота моя неземная. Пойдем, я вот все приготовил тебе — конфеты, шампанское.. Давай присядем, приляжем, я тебя приласкаю.

— Сначала, то, о чем я тебя просила. — жестко произнесла Татьяна и Димка слегка скис, едва слюнями не захлебнувшись.

— Зачем тебе? — совершенно искренне удивился он. — В город с собой заберешь? А держать где будешь? В общаге своей, на балконе?

Да, Татьяна сейчас жила не в общаге, а снимала комнату у очень приличной женщины, но подлецу-Димке о том знать было совсем необязательно.

— Разберусь. — девушка требовательно взглянула на парня своими зелеными глазищами и подпустила в голос меду. — Ну, Димка.. Ты же обещал.. — и, преодолев брезгливость, чмокнула чужого мужа в мокрые губы.

— Может, позже? — Димка попытался продолжить начатое, поглаживая девушку по аппетитной попке, но Татьяна шлепнула его по рукам.

— Хорошо. — вздохнул парень. — Пошли за твоим подарком.

В хозяйстве Самохваловых водились не только гуси, утки и прочие куры, в том числе и черные петухи. Имелась в нем, и большая свиноферма и вполне приличное стадо телят.

Коровы тоже были и славились на всю область своими удоями. Любкин отец, он не так просто разбогател. Была в нем та самая, крестьянская жилка, позволяющая найти общий язык с любой скотиной, и дававшая понимание того, чего этой самой скотине надобно.

У своего тестя Димка бычка и позаимствовал. Хорошего такого бычка, породистого и упитанного. Такого же черного, как и несчастный петух.

Этому самому несчастному бычку предстояло стать очередным подарком для водяного деда. Так сказать, откупной жертвой, за её, Танину, жизнь.

— Смотри какой упитанный. — похвалился Димка, словно сам ходил за этим бычком, как за родным. Ухаживали за стадом, ясное дело, наемные работники, Димка только мимо на своем автомобиле проезжал, когда в контору направлялся.

Бычка он от стада отбил легко, приманив соленой горбушкой. Пастух, дремавшей под деревом, ничего не заметил.

— А, как хватятся? — встревожилась Татьяна, боязливо оглядываясь по сторонам. Одно дело, если тебя с чужим мужем застукают — лицо расцарапают, да за косы оттаскают, другое — если за воровством поймают. Самохвалов — дядька сурьезный, мигом в полицию оттащит и не посмотрит на то, что, вроде бы, соседи и из одних Озерков.

— Волки. — пожал плечами Димка. — Лесник говорил, что видел волков неподалеку. Бегут они через границу, к нам в область.

Татьяна погладила бычка по лобастой башке, подивилась на стати животного. Тот доверчиво потянулся, надеясь на угощение. Глаза у бычка были влажные и грустные, словно он предчувствовал свою незавидную участь.

— Пошли со мной, мой хороший. — Татьяна легко сбросила с ног босоножки и обернулась к хмельному Димке. — Ты иди, давай, я сейчас вернусь. Отведу подальше и присоединюсь к тебе, красавчик.

Польщенный «красавчик», растаявший от немудреного комплимента, повернулся и вернулся на облюбованную им полянку, а Татьяна потащила бычка следом за собой, прямо в реку.

Девушка ничуть не боялась — ничего страшного с ней случится не должно. Никак она не может в реке утонуть. Тонула уже. Водяной ее самолично отпустил.

Бычок идти не очень хотел, упирался слегка. Купаться он любил, но сегодня вода его совсем не манила.

Зато, подманило яблоко, спелое и пахучее.

Доверчиво потянувшись за лакомством, он неожиданно потерял опору под ногами и сорвался с обрыва.

Да, под обманчиво-спокойной водой обнаружился коварный омут.

Татьяна шмыгнула носом — она бросила яблоко прямо в воду, и бычок не устоял перед искушением.

Над водой раздался обиженный рев, и черная голова животного скрылась под волнами.

— Вторая служба исполнена. — прошептала Татьяна, прислушиваясь к одобрительному плеску воды.

Водяной утянул свою добычу на дно так быстро, что девушка и до двух сосчитать не успела.

— Теперь, Димка.. — мстительно усмехнулась Татьяна.

Она совсем не собиралась отдаваться местному Казанове. Честно сказать, Димка был ей противен. Да и не дело это — с чужим мужем шашни крутить. Непорядочно. А Татьяна считала себя порядочной девушкой, честной. И не ее вина, что те подонки надругались над ней там, на дороге.

Очень хотелось девушке отплатить разлучнице-Любке той же монетой — взять и увести у нее Димку. Любимого мужа. Пусть почувствует, каково это, когда сердце разбито, когда хочется плакать, а слез уже нет, когда в груди — черная дыра и жить совсем не хочется.

Но, перегорело все, да и не до Любки Татьяне теперь. Любка у нее всего лишь парня увела, а те три подонка, ее всю растоптали, с грязью смешали и почти убили.

Это другое.

Это требовало отмщения.

А, Любка? Бог с ней — пускай живет со своим Димкой. Ей, Татьяне, он без надобности.

— Батюшка-водяной, подсоби. — прошептала Татьяна, склонившись над водой. — Пускай одолеет предателя немочь мужская, пускай у него все обвиснет и ни на кого, кроме Любки-толстухи больше не встанет..

Над тихой рекой снова послышалось дребезжание старческого, очень довольного смеха. Игривая волна лизнула стройные Танины ножки.

Просьба девушки была услышана и принята во внимание.

Татьяна не видела, как ее собственное лицо, отраженное в реке, изменилось — сверкнули глаза-изумруды, прищурились, рот скривился, губы растянулись хищно, в предвкушении.

— Ну, что ж, милый, пора тебя и отблагодарить. — прошептала Татьяна. — За всё.

Сбросив с себя одежду, всю одежду и бесстыдно оголив тело, девушка вышла из воды и позвала бывшего жениха.

— Ну, где ты там запропал? Или, раздумал получать свою награду? Может быть, за сладеньким к женушке своей пойдешь? Уж она тебя приласкает, так приласкает.

А Димку и уговаривать не надо. Он уже сам на берег выскочил, да давай с себя одежду срывать — до того ему вид обнаженной Татьяны понравился.

Право слово, неправильно он девушку оценил в свое время — разве ж это дело такими красотками разбрасываться? Прямо фотомодель была перед ним — ноги от ушей, волосы блестящей шелковой волной стекают по точеным плечам, грудь торчит, задорно и вызывающе, а на сладком месте ни одной волосинки. Все гладенько и красиво.

Манит к себе, как магнитом.

Словно коршун набросился парень на девушку — целовал-миловал, гладил, носом уткнувшись аромат вдыхал свежий, девичий, да до заветного местечка, сладкого дорвавшись, припал к нему губами, словно к роднику.

Только не получилось ничего.

Уж он и так, и этак пристраивался, аж самого трусить начало — девка то перед ним роскошная, вся, как на ладони и не кочевряжится совсем. Ножки стройные раздвинула, лежит, улыбается — мол, бери меня, Димка, я вся твоя, мокрая, горячая, на все согласная.

А, не получается.

Парня жаркой волной раз за разом окатывает. Как же так? Почему? У него же с этим самым делом никогда проблем не возникало. Юбку женскую рядом положи, у него и на нее охота возникнет.

А, здесь?

А Танька-зараза, глазищами зелеными смотрит, да лыбится снисходительно — мол, чего еще можно было от тебя, деревенщины, ожидать?

— Ты… — весь красный, словно рак вареный, Димка вскочил и начал торопливо натягивать на себя трусы, затем, штаны. — Это всё ты виновата.

— Я? — Татьяна глаза округлила и сочувственно взглянула на грустно обвисшую Димкину гордость. — С чего бы это? Все, как и договаривались. Ты — мне, я — тебе. Не моя вина, если ты, Димочка, за здоровьем своим не следишь. Или, это тебя Любка твоя запугала, до такой степени, что у тебя ни с кем, кроме нее, не получается. Бедный ты, бедный, бедняжечка..

— Как, это — не получается? — оскорбился Димка. — Все у меня отлично получается — и с Валькой-продавщицей, и с Маринкой-почтальоншей, и с Наташкой из бухгалтерии, и с Надюшкой.. получилось бы, если бы тебя из города в Озерки не принесло. Ведьма!

— Ты, Димочка, — ласково улыбнулась Татьяна, медленно, словно красуясь, натягивая на себя трусики и прочие предметы одежды. — язычок-то, прикуси, а не то, я тебя на все Озерки ославлю. Всем и каждому расскажу о том, что ты, милый, недееспособен. Что пушечка твоя стрелять по цели отказывается.

— Я тебе расскажу! — перепугался Димка, аж вздрогнув, представив, как над ним потешаться начнут. — Только попробуй! Я тебе такое устрою!

— Тогда, прощай, Димочка. — Татьяна, отряхнув песчинки с блузки, помахала рукой бывшему ухажеру. — Ступай домой, да больше не шали, а не то, мало ли что еще случиться может.

— А, бычок? — нахмурился Димка, чувствуя какую-то неправильность. Ему до сих пор хотелось наброситься на девушку, подмять под себя это чудесное тело и… Только вот это «и», никак не желало на Татьяну реагировать, что обламывало Димке все его желания.

— Бычок? — Татьяна удивленное лицо, словно бы первый раз услышав о каком-то бычке. — Какой еще бычок?

— Тот самый. — еще больше помрачнел Димка. — Черненький.

— А, я почем знаю? — пожала плечами девушка. — бродит где-нибудь, без пригляду. Я его подальше от полянки отвела, чтобы он за нами не подглядывал и к берёзке привязала. Ты бы, Димочка, поискал его, а то ж, сам говорил..

— Что я говорил? — Димка, полностью одетый и неудовлетворенный, раздраженно покосился на свидетельницу своего позора.

— Сам говорил — волки. Кабы чего не случилось. — и пошла прочь, отмахиваясь от комаров веточкой. Делать на берегу реки ей было больше совершенно нечего.

— Хорошо бы и Димку, следом за бычком, в реку отправить. — неожиданно подумалось Татьяне. — Что бы он там, на дне, водяному, да русалкам его, прислуживал и рта своего не открывал.

Но, спохватившись, девушка изгнала из головы жестокие, совершенно несвойственные ей, мысли — пусть живет изменщик подлый, с Любкой своей любится.

— Все равно больше у него ни с кем, кроме неё никогда ничего не получится. — захихикала Татьяна, радуясь своей маленькой мести. — Любка-разлучница мне еще спасибо сказать должна за то, что я ее семью сохранила. Да и мне ей спасибо сказать не грех — за то, что глаза открыла на всю гнилую Димкину суть. Совет им да любовь, как говорится.

А Димка еще полночи по берегу бегал, бычка разыскивал, затем, так никого и не отыскав, домой поплелся, к своей толстухе, с тоской вспоминания Татьянины стройные ножки, упругую грудь и насмешливые, зеленые глаза.

*

Утром, как и собиралась, Татьяна уехала.

На том самом автобусе, проследовавшем через Озерки строго по расписанию.

Родители, конечно, расстроились очень, но Татьяна ловко отговорилась срочными делами — мол, начальство внезапно передумало и затребовало сотрудницу из отпуска.

Мама поохала, собрала дочери пирожков в дорогу, курочку жареную, да яичек домашних.

Со всеми этими харчами Татьяна в автобус загрузилась и крепко задумалась.

Две службы, самые простые, она для водяного исполнила. Осталось сложное — отыскать своих обидчиков и покарать их так, чтобы и водяному угодить и собственную месть исполнить.

Кто такие эти парни, сотворившие с ней непотребство, девушка не знала, но не спешила расстраиваться. Это только кажется, что город, в котором Таня жила и работала, огромный, а на самом деле.. Все не так. Рано или поздно, но она тех подонков отыщет обязательно, а уж там..

Да и сроки поджимают. Многим покажется, что месяц — это долго и времени полно. Время быстротечно. Оглянуться не успеешь, как сентябрь октябрем сменится.