Ведьма Чёрного озера. Тайна русалки

Ирина Валерьевна Дынина, 2021

Некоторые тайны таят опасность. Порой – смертельную. В этом пришлось убедиться Альбине, после того, как она отправилась в далекий лесной край, навестить бабушку. Ах, бабушка! Улыбчивая, седовласая женщина преклонных лет приготовила для внучки отличную развлекательную программу – тут тебе и неприязнь юной селянки, и шалости нечисти, и таинственная русалка, живущая в озере.. В общем, наследство, обещанное старушкой, оказалось с подвохом, а козни могущественной ведьмы едва не привели наивную горожанку на черный алтарь Мораны.

Глава 2 Чуды Чёрного озера

…Теперь, в пять часов утра, она уже сильно жалела о том, что оставила окно открытым, в надежде избавиться от жаркого, летнего воздуха.

Прохладней не стало, тучи комаров, привлеченные доступным пиршеством, набросились на спящую Альбину с агрессивностью голодных вампиров.

Сладкий сон пропал безвозвратно и девушка, измученная жарой и жалящими насекомыми, от которых невозможно было спастись, ворочалась без сна, злая и взвинченная, проклиная то самое мгновение, когда, вопреки здравому смыслу, уступив требованию матери, решилась на поездку в, забытый цивилизацией хутор, Черно-Озеро.

«Погналась за наследством — пиная ногами простынь, ярилась Альбина — Матери наследство надобно? Вот и ехала сама бы в Тмутаракань! Парилась бы по жаре, комаров кормила и бабку ублажала!»

Перевернувшись, Альбина уткнулась головой в подушку и затихла, пытаясь приманить обратно, ускользающие от нее, сновидения.

…. Женька, совсем уже было собрался зайти во двор, предвкушая скорое знакомство с варениками с вишней и клубникой, как, нечаянно взглянув в сторону, обнаружил в паре шагов от себя, местную красотку, Анжелику Анохину.

Девушка, сменившая майку с физиономией Шрека, на другую, украшенную цветочным узором, выглядела не особо дружелюбно. Враждебно она выглядела, честно говоря.

Хмурый взгляд смуглянки не предвещал парню ничего хорошего.

— Ты, ЖеПе, видать, совсем потерялся! — девушка подошла ближе, точно подкралась — И кто такая, эта блондиночка? Чего ради, она притащилась, да еще к, нашей, Марь Ивановне? Тебе, недоумку, несчастному, кто разрешил таскать в дом моей бабушке всяких девок? Устроил, понимаешь ли, приют для всяких бродяжек! А, может быть, девка эта — проститутка? На заработки приехала к нам, в самый разгар туристического сезона? Тебе, что, для этого Марь Ивановна, ключи от дома оставила? Вот, погоди, выпишут бабулю из больницы, она тебе устроит! Узнаешь, как своевольничать! Ты же знаешь, что за это бывает!

Женька поежился — ему не нужно напоминать, он обо всем помнит, впрочем, как и все хуторские.

Никто, даже мэр хутора Черно-озеро, Михаил Ильич Сазонов, не смели перечить Марь Ивановне, а уж, тем более, ослушаться старую, властную женщину, пользовавшуюся в хуторе непререкаемым авторитетом.

Марь Ивановна не занимала никаких официальных должностей, но в хуторе и мышь не пискнула бы без ее разрешения.

Лика знала, о чем говорила, ведь из всех хуторских девчонок, Марь Ивановна привечала ее одну.

Поговаривали даже, что Лика Анохина доводится родной внучкой старушки, что сын ее, непутевый Игорешка, сгинувший незнамо где, много лет тому назад, прижил девчонку от Верки Анохиной, гулящей девицы, помершей родами.

Лику забрала к себе родная тетка, сама бездетная, яловая и воспитала девчонку, как родную.

Красивая и своенравная Анжелика, названная так ярко, в честь героини, одного из любимых сентиментальной теткой, романов, пришлась по сердцу Марь Ивановне и та, не признавая родства, открыто, делала, иногда, девушке дорогие подарки и приглашала на чай.

Подобные знаки внимания вскружили голову честолюбивой сироте и она, возомнив о себе невесть что, принялась верховодить среди хуторской молодежи.

Анжелика, втайне ото всех, лелеяла мечту, стать наследницей дома и всех, немалых, по ее убеждению, капиталов старой бабки.

Очень уж хотелось девице забыть нищее детство, кличку «сиротка» и убогую серость хуторской жизни.

Про то, в хуторе знала каждая собака, а вот о том, что у старушки имеется еще одна, законная внучка, носящая, как и Марь Ивановна, фамилию Каломейцева, ведал лишь Женька.

— Не пугай — пуганый! — Женька важно сплюнул прямо под ноги Лике — Не дурней тебя, Анохина! Иди, вон, свиристелок своих шпыняй страшилками! Мне, Марь Иванна, сама наказала Альбину встретить и в дом привезти. Внучка она, ейная, поняла? Кровиночка! Родная и законная! Так, что, отстань, я и так замотался с этой городской кралей.

Лика вспыхнула от злости и унижения.

Это ж надо — родная, и законная! Знал, проклятый ЖеПе, как больнее ужалить.

— Врешь! — прошипела она сквозь зубы — все врешь, урод! Шпырь! Мне на зло слова злые говоришь? Не пожалел бы о том!

— А, ты проверь! — осклабился Женька — Сама проверь, спроси у Марьи Иванны!

— Не велено! — вмиг помрачнела Лика, теребя темную прядь собственных волос — Сказала, ждать ее и в больницу не приезжать! А, ты! — неожиданно вспыхнула она от злости — Смотри у меня! Коли соврал — в бараний рог согну, да так и оставлю, заживо гнить! И не поможет тебе тогда никто! Запомни, ЖеПе!

И пошла прочь, плавно виляя бедрами, точно фотомодель на подиуме, а, тысячи злых мурашек тут же впились в Женькину кожу и начали безжалостно жалить его ядовитыми жалами.

Женька, охнув от боли, вихрем промчался во двор, мимо остолбеневшей матери и с разбегу, с головой, нырнул в вагонетку, до краев наполненную водой.

Боль и жжение, сразу же, прекратились.

Конечно же, никаких кусачих насекомых, терзавших Женьку, не было и в помине, просто Лика Анохина, одним взглядом карих глаз, могла причинить такую боль, что лишь холодная вода спасала от наваждения и от наведенной порчи.

Вынырнув, злой и сердитый Женька, отжимая на ходу одежду, поплелся к обеденному столу, где его уже дожидались знатные вареники с вишней и миска, полная густой, домашней сметаны.

День, начавшийся так хорошо, был безнадежно испорчен.

Иметь врагом Лику Анохину, Женьке совсем не улыбалось.

Он, не понаслышке знал о том, какой коварный глаз у темноволосой, улыбчивой девушки. Кто не нравился Лике, того поджидали всяческого рода неприятности — от россыпи веснушек на лице, до перелома ноги перед самым выпускным балом.

Однажды, Лика, приревновала свою одноклассницу Олесю к капитану филлиповской школьной футбольной команды.

Лучше бы девушке никогда не танцевать на тех злополучных танцах с высоким, спортивного вида, парнем, восходящей звездой футбола.

Лика сочла себя преданной и оскорбленной, а, обидчики жестоко поплатились.

Парень сломал руку, да так неудачно, что о футболе мог забыть на долгое время, если не навсегда, а, девушка, Олеся, веселая хохотушка, неожиданно впала в глубокую депрессию, попытавшись покончить жизнь самоубийством.

Перепуганные родители несчастной девушки, люди не бедные и с положением, перепробовав все способы лечения, в, конце концов, пошли на поклон, к сопливой девчонке.

Покуражилась над ними Анжелика вдоволь, денег стребовала за помощь, немалые. О том весь хутор шептался, втихомолку проклиная злую девку. А с той, как с гуся вода!

Как уж там решилось, Женька толком не знал, но вскоре, семья Ермоловых навсегда уехала из Черно — озеро, а, Олеся, как слышал парень, начала медленно, но поправляться.

Хуторские, в тихую, ненавидели недобрую девицу, украдкой плевали ей вслед и крестили лбы, а в лицо, заискивающе улыбались, едва не кланяясь. С ней, постоянно ходила, пара-тройка, девчонок, свита, как у королевы, готовых на все, ради своего кумира.

Влияние на вздорную и мстительную Анжелику, имела, как подозревал Женька, одна лишь Марь Ивановна, а мнение родной тетки, вырастившей ее, как дочь, Анжелика ни в грош не ставила.

Теперь, Лика Анохина, осерчала на Женьку, и парень, прекрасно понимал, что оградить его и Альбину от неприятностей, может лишь скорейшее выздоровление Марьи Ивановны.

Женька вздохнул — кто знает, что дальше-то, будет? Марь Ивановна после операции, может быть, ослабнет совсем. А как не сладит со своей внучкой непризнанной? Как ослушается ее Лика? По — своему поступит? Что тогда?

«Кисло тогда будет. — понял Женька, вяло жуя вкуснейший вареник — Не успокоится ведь, поганка злокозненная! По — своему все завернуть восхочет! И Альбинке прилетит по первое число!»

Он нанизал на вилку пару вареников, обмакнул их в сметану, любуясь, как темный, вишневый сок мешается с молочной белизной, отхлебнул из литровой кружки вкусный ягодный взвар и засунул вареники в рот, прикрыв глаза от удовольствия.

Отсутствием аппетита, Женька никогда не страдал.

Мельком, парень даже пожалел Альбину, которая, конечно же, лишена возможности лакомиться вкуснейшими мамиными варениками с вишнями…

….Провалявшись в постели до пяти утра, Альбина сдалась и перестала бороться с неизбежным.

Сон покинул ее окончательно, и с этим следовало смириться.

«Плевать! — Альбина выскочила из кровати, продолжая почесывать искусанные комарами конечности — Если что, посплю днем. Комары должны же угомониться, когда-нибудь!»

Хотелось кофе, и Альбина воспользовалась электрическим чайником.

Кофе из такого чайника получался не очень — пластик, он и в Африке — пластик, но греть турку на электроплите, дело долгое и нудное, а чашка кофе с утра распрекрасно бодрит и любую депрессию лечит.

Прихлебывая кофе, дымя сигареткой, Альбина, как была, в шортах и лифчике, направилась по дорожке вглубь огорода, любуясь кустами малины и смородины и предвкушая настоящий, свежее выжатый фруктовый сок, без нитратов и канцерогенов — благо, соковыжималка в хозяйстве Марь Ивановны отыскалась без труда, все на том же подоконнике, с цветочными горшками по соседству.

Дорожка вела ее мимо летнего душа, грядок с огурцами и помидорами, мимо плодовых деревьев, отлично видимых в предрассветной серости утра.

И, чудо — грядки были обихожены и политы, переливаясь радужными каплями, сверкающими в лучах восходящего солнца на свежей зелени листвы.

Дойдя до края дорожки, Альбина остановилась — закончился кофе.

Девушка поставила чашку прямо на дорожку — возвращаться в душную, неприятную комнату, ей не хотелось.

Здесь, на природе, среди грядок со всяческими огородными культурами, дышалось легко и привольно, да и комары, напившись сладкой, девичьей крови, разлетелись в неизвестном направлении.

–Тишина, какая! — восхитилась Альбина, сладко потягиваясь — Жуть! Непривычно — то, как!

Внезапно девушка насторожилась — она буквально чувствовала, разлитое в воздухе напряжение.

Что-то происходило совсем рядом с ней, что-то необычное, быть может, опасное или просто интересное.

Альбине, в отличие от прочих ее знакомых, на подобное, как говорится — везло.

Однажды, зимой, с крыши дома сорвалась огромная сосулька и, просвистев мимо лица, рухнула прямо под ноги Альбине. Та, даже испугаться не успела, а вот ее подружка, Светка Никитенко, пострадала. Осколки льда, разлетевшись в разные стороны, почему-то попали именно в Светку, не причинив вреда Альбине.

Подружку пришлось отвести в ближайший травмпункт, где ей заклеили пластырем все лицо.

Светка неделю не появлялась в школе, залечивая синяки и ссадины, а, Альбина продолжала прогуливаться по зимним улицам, как ни в чем, ни бывало.

А совсем недавно, как раз перед тем, как бабуля прислала письмо, Альбина стала свидетельницей самого настоящего ограбления.

Вечером, выбежав за сигаретами, она, вместо того, чтобы отправиться в супермаркет «Каруселька», который находился напротив ее дома, завернула в небольшой, круглосуточный магазин с забавным названием «Скорпион».

Никакими скорпионами и прочими членистоногими, в магазине и не пахло. Продавали в магазинчике продукты и бытовую химию, и сигареты, разумеется. Не успела Альбина распечатать новую пачку, как в магазин ворвалась пара обкуренных подростков. Угрожая продавцу, такому же подростку, только вменяемому, но, жутко перепуганному, ножом, они потребовали денег, спиртного и сигарет.

Альбина метнулась к прилавку и затаилась подле банок с огурцами, пакетов с вермишелью и консервов.

Девушке было страшно, но и весело, трудно сказать почему.

Подростки орали, строили жуткие рожи, хохотали совершенно безумным смехом. Кстати, одеты юные преступники, по мнению Альбины, были, весьма, прилично, в шмотки, купленные, явно, не на рынке, а в дорогом бутике, но вели себя детки, как самая настоящая шпана.

Получив требуемое, они разбили пару бутылок водки, еще пару прихватили с собой и, куражась, выволокли мальчишку продавца из-за прилавка и начали его бить.

Тут и появилась милиция, то есть, пардон — полиция, как и положено — с наручниками и оружием.

Наркоманов быстро скрутили, продавца привели в чувство и только после этого заметили Альбину, которая, прикурив, заливалась истерическим, беззвучным хохотом среди полного продуктового хаоса.

Больше она в этот магазин никогда не заходила.

Всякий раз, проходя мимо огромной вывески «24 часа мы с вами!», Альбина вспоминала белые, безумные лица юных наркоманов, их дикие крики, беспомощное всхлипывание мальчишки-продавца, свой собственный страх и долгие два часа ожидания приезда мамы, в шумном и неопрятном коридоре полицейского участка.

Может быть поэтому, мама так скоро согласилась на отъезд единственной дочери в этакую глухомань, как, Черно-озеро? Опасалась мести тех самых, обкуренных юнцов? Может быть, с некоторых пор, большой город стал пугать ее своей агрессивной недоброжелательностью, жесткостью и жестокостью?

Альбина не знала этого наверняка, но предчувствия ее никогда не обманывали. И теперь она чувствовала, что поблизости происходит что-то нехорошее, непонятное и даже опасное.

Тогда, вечером, когда девушка пошла за сигаретами, внутренний голос звал ее и манил в большой супермаркет, но Альбина, вопреки здравому смыслу, потащилась в ближайшую забегаловку, сомнительную и подозрительную.

В результате, внутренний голос получил полное право упрекать свою хозяйку.

Вот и сейчас он уговаривал Альбину вернуться домой, в теплую, уютную постельку, задернуть шторы плотнее и поспать пару часиков, вместо того чтобы шляться по чужому огороду в поисках приключений на одно известное место.

Альбина полностью игнорировала отчаянные вопли вредного внутреннего голоса и полезла вперед, прямо через кусты малины.

Малина кололась и сопротивлялась попыткам Альбины проторить тропу.

Оставив на колючих ветвях лоскут от собственных шорт, Альбина подобралась прямо к соседской изгороди.

Именно за ней происходило что-то непонятное, но жутко интересное — раздавались подозрительные звуки, похожие одновременно на стон и кудахтанье.

Заплетенная виноградом изгородь, затрудняла обзор, упрямые ветви малины, безжалостно кололи голые ноги, один тапок в суматохе где-то потерялся, и нога мерзла, окунувшись в росу, но Альбина упрямо лезла на соседский забор, точно обезьяна на пальму.

Зрелище ее глазам предстало душераздирающее — соседка, тетка Шурка Затонская, имя, как и фамилию, Альбина узнала позже от всезнающего Женьки, стоя на четвереньках, открывала и закрывала рот в беззвучном крике, тараща выпученные глаза на диво-дивное, чудо-чудное, случившееся у нее в огороде.

Пугало, установленное среди грядок с кукурузой, кабачками и тыквами, с совершенно определенной целью, а, именно — устрашать и отпугивать наглых птиц, способных значительно снизить урожайность участка, вместо того, чтобы, как и положено добропорядочному пугалу, торчать столбом, медленно кружилось в серых предрассветных сумерках, на высоте, примерно, двух метров, подобно маленькому, но симпатичному, привидению.

— Привидится же такое! — икнула Альбина, вися на винограде — Это все от недосыпа…Новое место, духота, комары…

Пугало взмыло еще выше и старое, дырявое ведро, нахлобученное на мешок, набитый опилками — голову пугала, противно звякая, рухнуло вниз, прямо в охраняемые пугалом грядки.

Альбина еще раз громко икнула, крепче вцепившись в виноград, а соседка, та самая тетка Шурка Затонская, обрела голос:

— Убивааааююють! — дурным голосом орала тетка, быстро — быстро покидая опасное место. Двигалась она, на удивление бодро, сдавая задом с такой скоростью, что ей мог позавидовать даже спортсмен-марафонец.

Альбина еще никогда не видела забега по пересеченной местности на четвереньках, да еще такого скоростного.

Тетка, верещавшая, как резанная, покинула собственный огород, но, заметив Альбину, цепляющуюся за виноград, сменила репертуар и заверещала нечто совершенно иное:

— В-ведьма! Ведьма-а-а-а! А-а-а, спасите душу христианскую!!

Альбина, переставшая икать, но, чуть было не оглохшая, свалилась с ограды прямо в заросли злополучной малины, вновь оцарапав ноги.

Чертыхаясь, она кое-как выбралась, нечаянно отыскав, пропавший, в суматохе, тапок, приблизилась к изгороди и, не решаясь лезть вверх, раздвинула виноградные лозы и попыталась взглянуть на пугало.

Пугало бодро торчало посреди огорода, как и положено благовоспитанному пугалу, не совершая никаких непозволительных движений, а, уж тем более, не пытаясь взлететь.

Старое ржавое ведро валялось прямо под ним.

Вопли горластой соседки уже доносились издалека, приглушенно. Тетка Шурка, вероятно, поднявшись с четверенек, метнулась на улицу, ища спасения и теперь галопировала по брусчатке, привлекая внимание к собственной персоне громкими, пронзительными воплями.

Альбина поспешила ретироваться — ссориться с разъяренными, незнакомыми тетками в климаксе? О, благодарим покорно! Не надобно!

По дороге она подняла пустую чашку и, вернувшись в комнату, решила, что неплохо бы повторить и кофе, и сигарету.

Мимоходом, скосив глаза на крылечко, Альбина зацепилась взглядом за какую-то несуразицу — вчерашняя грязная посуда сверкала чисто вымытым глянцем, горкой громоздясь на подносе.

«Наверное — подумала Альбина, всецело занятая мыслями о кофе и сигаретах — Кто-то приходит и помогает бабуле по хозяйству. Точно! Приходящая помощница. И, как я сразу не догадалась?»

Неугомонная соседка продолжала голосить, пугая соседей воинственными воплями индейцев-команчей.

Несомненно, что через самое малое время, тетка Шурка появится на огороде, в сопровождении весьма компетентных лиц.

Пугало будет безжалостно сдернуто с шеста, распотрошено и подвергнется самому пристальному вниманию со стороны группы поддержки.

Конечно, кроме драных тряпок, опилок, да ржавого ведра, не отыщется ничего противозаконного и подозрительного.

Тетку Шурку, малость, пожурят, убедятся, что она, «слегка того», и отправятся восвояси. Изрядно напуганная, Альбина, здраво рассудив, решила, что нужно верить собственным глазам и подружке-интуиции.

Внутренний голос ведь предупреждал девушку о том, что нужно сидеть дома, в мягкой кроватке, дожидаться утра, а, не лазать на соседский забор, в надежде полюбоваться на безумный полет огородного пугала.

Альбина была твердо уверена в том, что она видела именно то, что видела! Пусть увиденное ею, и противоречило доводам здравого смысла.

Глянув в зеркало, Альбина лишь охнула:

— И, право дело — ведьма!

Ее прекрасные, блондинистые кудри, накануне залитые лаком, растрепались и торчали в разные стороны, точно гребень панка или ирокеза.

Не стоило осуждать слегка неадекватную тетку Шурку, обозвавшую приезжую девицу «Ведьмой». После летающего пугала и не такое могло причудиться, особенно утром и с недосыпа.

Альбина прыснула в кулак, представив собственную вытянутую физиономию в ореоле панковского причесона, торчащую над забором и расхохоталась громко, во весь голос.

Наскоро приведя себя в порядок, Альбина накинула на тело легкий шелковый халатик, проворно стянула с попы шорты, пострадавшие в неравной схватке с кустами малины.

Отличные были шорты — легкие, яркие, модные! Они годились теперь, разве что, на тряпки.

Впрочем, сумка девушки трещала по швам от избытка всевозможного шмотья. Были там и платья, и сарафаны, шорты, майки, купальники, короче, все, что могло бы пригодиться юной моднице, отправившейся на отдых. Привезла с собой Альбина и длинную, цыганистую юбку до пят, вошедшую в моду в этом сезоне. Евгению, прежнему бой — френду, юбка не нравилась. По его мнению, прятать такие красивые ноги, как у Альбины — это настоящее преступление.

Сама же Альбина, собиралась прогуливаться в длинной юбке по улицам Черно — озеро, дабы не шокировать голыми ляжками чопорных соседей Марь Ивановны.

Нравы в деревнях царят пуританские, а зачем ей, Альбине, лишние проблемы?

А, соседи, как оказалось, сами, кого хочешь, шокируют!

….. — Вот, здеся, здеся оно и летало… — суетливо тыкала в землю сучковатой палкой тетка Шурка, трусливо прячась за спинами соседей и опасливо косясь на невозмутимое пугало, восседающее верхом на длинном шесте — Летало… как.. как…

— Как птица! — хохотнул высокий мужичек, чья рыжеватая бородка воинственно топорщилась, на манер козлиной — Летало и крыльями хлопало, только вот крыльев, Ляксандра Пятровна, я что-то не разглядел!

Тетка Шурка возмущенно фыркнула, плюнула и, ухватив за рукав мордатую бабку в пестром платке, носатую и усатую, что-то быстро зашептала ей прямо в ухо.

— Балует кто-то, ох, чую, Семеныч, балует! — сердито рявкнула усатая бабка на воинственного рыжебородого — Не станет Шурка зря болтать…

Усатую бабку Альбина видела первый раз, а, от того, неосторожно высунув голову над забором, была моментально обнаружена и взята в плен.

— Опаньки! — радостно возвестил Семеныч, проскользнув в узкую, незамеченную Альбиной, калиточку — А, это, стало быть, искомая ведьма и есть?

Альбина, огорошенная вторжением на огород, который уже считала, чуть ли не личной собственностью, замерла, точно загипнотизированная, а, тетка Шурка уже верещала тонким голосом, подпрыгивая за забором и силясь разглядеть девушку за виноградными листьями. В отличие от Семеныча, приближаться к блондинистой соседке она не желала.

— Она это, она, Семеныч, не сумневайся! Ишь, глазьями бесовскими, водит! Они у нее красным светились, а, волосья дыбом стояли…И, руками она махала, вот так.. — тетка Шурка, приседая и широко разводя руки в стороны, принялась демонстрировать как, по ее мнению, бесовка наводила порчу на нее, вдову, бедную и безвинную — Она.. Она, ведьма, окаянная, пугало-то, на меня, вдову горемычную, натравила…

Семеныч, почесывая козлиную бородку, откровенно ржал, подмигивая Альбине веселым, мутно-зеленым глазом. Годков ему было уже, где-то, под семьдесят и Альбина видела, что и сам черт ему не брат, особливо после второго стакана.

Дернув сизым носом, Семеныч громко откашлялся и, еще раз подмигнув Альбине, спросил:

— А, чья ты будешь, краса-девица?

Альбина, сама скромность в своем шелковом халатике, с косичкой, вместо растрепанных локонов, совсем было собралась отвечать, как внезапно, за ее спиной материализовался взлохмаченный Женька.

— Своя она, Семеныч, не бушуй! Марь Ивановны внучка, городская, вчера приехала. Я сам ее до Черно-озеро провожал и на Коне катал.

— Марь Ивановны? — сизоносый Семеныч почесал затылок, дернул себя зачем-то за козлиную бородку и боком-боком, двинулся назад, ближе к неприметной калиточке.

Было заметно, что доморощенный Пинкертон стремится, как можно быстрее убраться с чужого участка.

— Звиняйте, барышня, коли, что не так! — голос его, слегка хриплый, доносился уже из-за забора. От мощного запаха перегара даже виноградные листья колыхались и жухли — Умолчь, Шурка, придумала, тоже мне — чучело летучее! Пить меньше нужно, да закусывать конкретно, а, не леденцы сосать!

Над забором мелькнул пестрый платок усатой соседки, затем раздался быстрый шепот, и честная компания шустро убралась куда-то вглубь соседского двора.

— Стресс снимать пошли! — понимающе кивнул Женька — Сейчас Семеныч слетает, самогончику тяпнут и песни запоют.

— Утро же только. — попыталась удивиться Альбина — Зачем же, с утра? День только начинается, а они пьянствовать? Тут так принято? Любой стресс алкоголем заливать?

— А, что делать? — развел руками Женька — Если тетке Шурке что-то в голову втемяшилось, то ее уже ничем не переубедить! Сказала, что пугало летало — значит летало! Вот увидишь — она припьет слегка, осмелеет, страх потеряет, польет несчастное чучелко бензинчиком, да и запалит… На радость, веселым соседям! Хоть какое, а развлечение! Чем им, пенсионерам, еще заниматься, кроме как разные сказки придумывать…

— Хм.. — Альбина вежливо пригласила Женьку в комнату и усадила за стол. Сегодня парень принарядился, точно на парад — в голубую, свежую рубашку и летние, льняные брюки.

Выглядел прекрасно и Альбина, с удовольствием предложила ему кофе, чувствуя себя гостеприимной и хлебосольной хозяйкой.

«Понятно теперь, чего эта Лика Анохина психует! — догадалась девушка — Ишь, прифрантился, прямо красавчик, хоть в рекламе снимай! Вырастают же подобные экземпляры среди деревенской пасторали!»

— А, знаешь — задумчиво произнесла она, пододвигая к Женьке блюдце с конфетами — Я ведь тоже то пугало видела.

— И, что? — Женька оказался сладкоежкой и протягивал руку уже за второй конфетой — Я его тоже видел! Его Сашка, тетки Шуркин, сын, поставил, еще весной, когда птицы полетели. Они, птицы, знаешь, какие прожорливые, так и норовят напакостить — рассаду выдернуть или, ягоды склевать.

— Оно летало, Жень! — Альбина подскочила с места и заметалась по комнате. Теперь только девушка поняла, каких сил стоило ей стерпеть и не закатить истерику — Пугало! Летало! На самом деле!

Женька скептически хмыкнул — ему мало верилось в оживший и ставший летучим мешок с опилками. Вот в сглаз, в порчу и в Лику Анохину, он верил, а в летающее пугало? Что ж, он, совсем темный, что ли?

— Летало и летало себе! — пожал он плечами, решив не спорить. Мало ли что, спросонья, могло привидеться городской девчонке. Они, там, в городе, все с ума сошли от еды искусственной, да воздуха затхлого — Сейчас же, смирно себя ведет. Торчит себе на перекладине, не ворохается. Может, подшутил кто над теткой Шуркой? Она, тетка вредная, сердитая, завсегда корову свою, Марту, в чужой огород загнать норовит. Кому-то дюже надоело, вот и решили шугануть, ради смеха.

— От подобных шуточек инфаркт приключиться может запросто. — буркнула Альбина, успокаиваясь и ища в словах Женьки рациональное зерно — Действительно, пошутили?

— Пошутили…Пошутили! — поспешно согласился Женька — Семеныч и пошутил! Он за бутылку самогона еще и не то придумает! Шутник, еще тот! «25 квартал» — отдыхает!

Альбина потуже завязала поясок на халате и виновато покосилась на неприбранную постель. Тут, Женька, весьма кстати, вызвался сходить за водой и Альбина, пользуясь его отсутствием, поспешила навести марафет.

Принесший два ведра воды, Женька, лишь охнул, увидев накрашенную и причесанную Альбину, наряженную в ту самую, длинную, пеструю юбку, что так не нравилась ее прежнему кавалеру.

Волосы девушка решила распустить, и теперь они, светлой волной пенились по точеным плечам.

Алая роза, сорванная в саду безжалостной рукой, довершала образ деревенской пастушки.

— Ух, ты! — Женька поставил ведра на низкую лавку и распрямился, оценивая внешний вид городской девчонки — Смотри, а, то цыгане уведут! Они у нас ушлые — подметки на ходу срезают!

— У вас, в Черном Озере и цыгане водятся? — кокетливо прищурилась Альбина, отлично зная, какое впечатление производит своим видом на неискушенного в таких делах, Женьку — Табор?

Женька аккуратно поставил на стол миску с варениками и банку со сметаной.

— Бери, угощайся! — предложил он — Свойская сметана, ложка стоит, а, вареники! Ух! — он томно подкатил глаза и шмыгнул носом — мамка лепила. С клубникой и вишником. Вкусные!

Альбина, отродясь, не пробовавшая подобной пищи, заглотила вареники махом, точно после недельной голодовки, оставив лишь парочку сиротливо горевать на краю тарелки. Женька лишь головой качнул, удивляясь ее завидному аппетиту.

— Ты прав, Женька — очень вкусно! Язык проглотить можно. — Альбина блаженно откинулась на удобном стуле — Мамка твоя настоящая кулинарша! Да, за такие вареники ей премию выписать нужно, двойную!

— А, то! — горделиво распрямил спину Женька — пошли гулять? Я, тебе хутор наш покажу. Буду развлекать тебя, пока Марь Ивановна домой не вернется.

— Когда она вернется? — поинтересовалась Альбина. Мысль о прогулке ее необычайно вдохновила.

Сидеть в полном одиночестве, в компании одних лишь горшков с геранью, ей не улыбалось, так что Женькино предложение прошло на «Ура», хотя ему самому знать о том было необязательно.

— Может — завтра — уклончиво пообещал Женька — Михаил Ильич, наш мэр, он и сам не знает. Сказал только, что из Филлиповки ему позвонят обязательно, и он за Марь Ивановной отправится самолично, на собственном автомобиле, а то на эти государственные учреждения — надежда плохая. Там вечно — то шофер заболел, то — бензин закончился.

Альбина еще вчера заметила, что бабуля ее, как говорится — в авторитете. Вон и мэр, лицо не самое последнее в Черном Озере, готов выехать за ней по первому зову. Да, не проста старушка, ох не проста!

— Кстати — Альбина вновь выставила грязную посуду с остатками еды на ступеньки — Сервис у вас на уровне! Никто от работы не отлынивает. Моя благодарность за услуги!

Женька, в этот момент запнувшийся о кирпич, торчащий у края дороги, слова Альбины пропустил мимо ушей. Он-то точно знал о том, что никакой приходящей домохозяйки у Марь Ивановны не было.

А, Альбина? Альбину пока что, все устраивало.

…Прогуливаться по хуторку, занятием оказалось, приятным.

Альбина, всю жизнь, прожившая в городе и не выезжавшая никуда, дальше городской турбазы, с любопытством, присущим детям, осматривалась по сторонам.

Женька, неловко поддерживавший ее под локоток, вскоре перестал стесняться и с гордостью выгуливал Альбину, без сомнения, самую красивую девушку хутора и его окрестностей.

Смотреть, в общем-то, было, особо не на что — магазины — и магазины, клуб хуторской, рядом скверик чахлый, с клумбами, да кустами, школа и мэрия, чистенький желтенький домик, в котором, по всей видимости, сегодня никто не появлялся. На железных дверях мэрии висел тяжелый замок.

Лавочка под вязом-великаном, сегодня пустовала. Нигде не было заметно ни зловредной Лики, ни стайки хихикающих девчат.

Альбина, расправив складки на широкой юбке, с удобством расположилась на скамейке, Женька, решив поухаживать за девушкой, метнулся к колодцу и принес целый ковшик холодной и вкусной воды.

Только теперь Альбина поняла, как ей хотелось пить. Она с благодарностью взглянула на Женьку.

— Спасибо! Прелесть, какая! Я никогда такой, обалденно вкусной, воды не пила!

— А то! — невесть откуда выскочивший, красноносый Семеныч, бесцеремонно выхватил у Женьки ковшик с остатками воды — Это ж, наша вода, черноозерская! Без хлора, фенола и прочих городских радостей. Чистый нектар! Хороша, чертовка!! — воскликнул пронырливый дедок, мощно дыхнув на парня ядреным перегаром — Утро доброе, молодежь? Прогуливаетесь? Лодыря, гоняете? Нет бы, огород полоть, траву дергать, вишни рвать. Ох, в наше время, вам бы уши открутили за безделье, тунеядцы бесполезные!

Альбина лишь хмыкнула, представив, как пропалывает грядки с такими-то ногтями! После вчерашнего похода от остановки автобуса до хутора, еле руки отмыла, а, уж после огорода и вовсе!

К тому же, овощи она привыкла видеть лишь на прилавках в магазине, чисто вымытыми и упакованными.

— Вы, Иван Семеныч, чего болтаете попусту? — набычился Женька, обидевшись на несправедливый упрек. Он-то, Женька, встал рано, живность покормил, воды натаскал, да и был отпущен матерью, которая, сама отправила парня к Альбине, развлекать городскую девчонку, внучку Марь Ивановны — У вас, небось, тоже, огород имеется!

— Поговори мне! — Семеныч шутливо замахнулся на широкоплечего парня — Огородник нашелся…Кстати, Шурка-то, того совсем! — горестно вздохнул он — Видал, что делается? Несет, сама не знает что — какое-то пугало, летающее.. Привидится же такое! Я уж ее с Нинкой утешал, утешал…Бутылку кагору перевел, а, она — ни в какую на попятный не идет! Летало, говорит, пугало и все тут! Напишу, говорит, в газету, пусть, говорит, корреспонденты приедут, ученые, пугало, значится, изучать…

Женька лишь недоверчиво хмыкнул, а, Альбина задумчиво нахохлилась.

Она единственная точно знала, что тетка Шурка — не сбрендила, не свинтила, с катушек — не съехала, а говорила о том, что видела, чистую правду. И, пугало то, летало на самом деле и никуда от того не деться, хоть одну бутылку кагора выпей, хоть десять.

— Еще чего не хватало! — Женька возмущенно вскочил и забегал вокруг лавочки.

— Опять понаедут, всякие-разные. Начнут шастать везде, изучать. Все цветы, в огороде у Марь Ивановны, вытопчут. А случись, что, как с теми, потонувшими?

— С кем и что случилось? — поинтересовалась Альбина — Кто тут у вас потонул?

Семеныч с Женькой, наперебой, начали рассказывать Альбине о том, что за напасть, недавно приключилось у них на озере.

Оказывается, пару недель назад, приехала на Черно — озеро, парочка очкатых туристов, на машине, с аквалангами и как вы думаете, зачем?

— Русалку окаянную ловить они приехали! — потирая нос, раскрасневшийся на солнцепеке еще больше, ораторствовал возмущенный Семеныч — Приехали, расположились, палатку поставили, и давай в озеро сигать, деву-рыбу ловить. Всех туристов распугали, да русалку не нашли. Как же, далась она им, прощелыгам!

— Не далась? — Альбина заинтересовалась еще больше — А что, в озере, действительно, русалка живет? Настоящая, как в сказке? И доказательства того чуда у вас имеются?

— Вы, Иван Семеныч, закусывали бы! — укоризненно кивнул головой Женька — Да, мясом там, котлетами, а, не травку щипали в чужом огороде. Сами, ведь, теть Шуре советовали! Какая такая, русалка? Откуда взяться ей, в нашем Черно озере? Да и нет их, сказки это все, бабьи сплетни!

— Не скажи! — азартно потирая руки, воскликнул Семеныч — Люди зря болтать, не станут! Видели-то, русалку, видели. Точно тебе говорю, вот те крест! — и яро перекрестился.

— И кто же видел? — Женька красноречиво вздохнул, словно извиняясь перед Альбиной за бредни буйно помешенного старичка — Может, вы сами, Иван Семеныч и видели? В натуральную величину, так сказать?

— Сам — не видел, брехать, не буду! — отказался Семеныч, пододвигаясь поближе к Альбине. Та, слушала его, затаив дыханье, не обращая внимания, на крепкий перегар — А, вот Антипка видел и не раз!

— Врет, ваш, Антипка, не краснеет, и людей в заблуждение вводит! Это он, наверное, тех ныряльщиков рассказами о русалке прельстил! — рассердился Женька. Его лицо пошло красными пятнами от возмущения — И что вышло хорошего из его дурацкой затеи? Русалку так никто и не увидел, а люди потонули! А у них, наверное, дети были, семьи… Кто виноват? Антипка и его длинный язык!

— И, кто такой, этот Антипка? — не удержалась и спросила Альбина у Женьки, когда они, нагулявшись, возвращались домой — Ему верить можно?

— Кому? — Женька, напяливший на голову приметную красную бандану, громко рассмеялся — Антипке? Это дурачок наш местный, хуторской юродивый. У него в голове не то, что пуля, фугас безнадзорный обитает! Антипка, в сущности, безвредный малый, коз чужих пасет, да сказки сочиняет… про русалок!

— Все-таки, про русалок? — слегка разочарованно переспросила Альбина. Узнав про то, что Антипка — всего-навсего деревенский дурачок, девушка слегка приуныла, но, вспомнив про летающее пугало, вновь приободрилась — Сказки?

— А, то! — фыркнул Женька пренебрежительно — Говорит, что увидеть русалку можно лишь ночью, при большой луне. Мол, она красивая и добрая, рыбу ему, дураку, подгоняет, чуть ли не на крючок насаживает. Хотя — слегка подумав, нехотя произнес Женька — про рыбу — то правда. Антипка таких лещей здоровенных, ловит и сазанов! Ух! Аж, завидки берут! Даже сома один раз поймал, агромадного! Про русалку — вранье! — И, заметив, каким азартом блестят глаза Альбины, строго наказал — Сама на озеро не ходи, мало ли что! Случится беда, мне отвечать! Пойдем завтра, с утра, позагораем. Вода на озере, хоть и не черная, как тебе бы хотелось, но, чистая, приятная. Маманя пирогов напечет к завтраку, с малиной, вот и будет нам перекус.

— Я так у вас растолстею — шутя, посетовала Альбина — На пирогах, да на сметане! Вареники до сих пор никак перевариться не могут, а ты уже меня пирогами стращаешь!

Парень лишь хмыкнул. Проследил за тем, как Альбина закрыла за собой калитку, и убыл, а, Альбина шустро метнулась во двор, готовиться.

Она твердо решилась сегодня же ночью отправиться на озеро…Ловить русалку.

Судя по всему, ночь обещала быть лунной.

Посуда на подносе вновь оказалась помытой и аккуратно прикрытой салфеткой.

Альбина пожала плечами — после летающего пугала девушка решительно отказывалась чему-либо удивляться.

… Городская девчонка, худая вобла, без попы и прочих соблазнительных выпуклостей, бодро шастающая по ее родному хутору, в компании с противным предателем, ЖеПе, безмерно бесила Лику Анохину.

Мало того, что она, корова наглая, вселилась в дом к ЕЕ, собственной, бабушке, которую сама Лика, считала, чуть ли не личной собственностью, так противная девка, сумела помешать чудесному утреннему веселью.

Как ненавидела Лика мерзкую жирную тетку, Шурку Затонскую. Ненавидела до такой степени, что готова была пойти даже на убийство.

Именно она, тварь языкатая, распускала грязные сплетни о Лике, называя ее «волховкой», «темной» и «отродьем сатаны, нагулянным и принесенным в подоле».

А, сама-то, оказалась жидка на расправу, труслива и суеверна.

Противная жирдяйка мигом сообразила, что пугало летает не само по себе и кинулась за помощью. Так бы, здорово было — тучная тетка, в жару, испугалась незнамо чего, вот с ней беда и приключилась, инфаркт там, или инсульт… Кто знает почему, да как…Жрать надо меньше жирного и соленого, да самогонку не глекать в компании с дедами, да бабками.

Такой прекрасный план накрылся и все из-за дуры городской. Вылезла тощая немочь из-за забора, отвлекла жертву, та и вспопашилась, очнулась, на помощь позвала. Она, Лика, еле убраться с места преступления успела, да следы замести.

Одно хорошо — Шурка всем растрепала, языком своим длинным, что девка городская, ведьма и есть, колдовка страшная, потому у нее и рожа смазливая… Она, то есть Альбинка приезжая, пугало на несчастную соседку и науськала, та, еле спаслась, с божьей помощью.

Одного опасалась Лика, бегая по тесной комнатке в доме родной тетки, что не одобрит ее самодеятельность, бабушка, Марь Ивановна.

То, что Марь Ивановна, бабка ей родная, Лика знала всегда, да только о том помалкивала, как велено было.

Тетка Зинка, женщина богобоязненная, да забитая, Марь Ивановну боялась до умопомрачения, но в дом пускала безропотно и с племянницей наедине оставляла без споров, хоть и любила девочку, точно дочь родную.

Но, плевать ей, Лике, на робкую тетку Зину слюнями липкими! Бабушка, вот кто был для девочки кумиром. Именно бабушка рассказала маленькой Лике о том, что она особенная, не такая как все. И пусть потом, тетка, рыдая и хватая девочку за колени, пыталась образумить «непутевое чадо, введенное в искушение», творя молитвы и обливая ребенка святой водой, дар, присущий ей от рождения, никуда не делся, не пропал, а наоборот — усилился и развился.

И всем недругам своим, Анжелика давно бы показала, где раки зимуют, если бы не строгий запрет Марь Ивановны.

Крепко Лика старуху уважала, потому и ослушаться боялась, хотя и плыл, полз мерзкий шепоток у нее за спиной, да крест, сотворенный во след, непосвященными мирянами, жег спину, но, Анжелка крепилась и терпела, лишь изредка позволяя себе развлечься, как нынче с теткой Шуркой Затонской, да белобрысой Олеськой, вздумавшей, сдуру, увести у нее парня.

За Олеську Марь Ивановна сурово выговаривала своенравной и строптивой Лике, но кровь родная — не водица. Пожурила, да простила, продолжила учить Лику знахарству, да ведовству.

Именно так — странная женщина была Марь Ивановна, странная, зловещая и притягательная.

В церковь не ходила, богу не молилась, да и Сатану не жаловала. Говорила, что сила ей данная, природная, изначальная, а, что темная или светлая, злая или добрая, то без разницы…Силе, ей все равно, кому служить и какие дела творить. Дар должен быть крепкий, чтобы совладать с ведовством, да к делу его приспособить.

Впрочем, за дела Марь Ивановна, бралась редко.

Одряхлела за последний год старушка совсем, вот и в больницу попала.

Теперь, она, Лика, может и посильней собственной бабки будет, сама себе хозяйка.

Много Анжела знает тайн всяческих, многое может, но, бабка, хоть и старая, да ум сохранившая, всегда пригодится.

Вот признает Лику внучкой родной перед всем хутором, сотрет позорное пятно незаконного рождения, впустит ее в дом и станет она, Анжелика Анохина, жить да поживать, а, добро или зло совершать, так, то, Лике решать, а не бабке старой или тетке богобоязненной.

Анжела, слегка угомонившись, перестала метаться по комнате и замерла подле зеркала, высокого, во весь рост, гладкого и ровного, способного показать всю девичью красу без изъяна.

Так и хотелось Лике, как в сказке, замереть у зеркала, да спросить честное стекло: «Кто на свете, всех милее, всех румяней и белее!»? И хотелось ответ услышать, искренний, естественно, в свою пользу.

Рассматривая высокую, стройную брюнетку, пышногрудую и длинноногую, Лика горделиво задирала подбородок, придирчиво оценивая и белизну собственной кожи, и яркость глаз, и красноту губ. Все нравилось Лике в собственной внешности, не чета, каким-то там, худосочным блондинкам, а вот, поди ж, ты — Женька Попов, вечный воздыхатель, бегающий за Ликой с самого первого класса, точно щенок покорный, взял, да и переметнулся во вражий лагерь, позабыл про Ликины прелести и выгуливает теперь, кралю городскую, у которой, прости Господи, ни кожи, ни рожи.

Хотела Анжела, невзначай, порчу легкую на сестрицу, новоявленную навести, так, ничего особенного — пару бородавок на лицо посадить, да фурункул на причинное место. Не опасно, но болезненно, а, коль, бабка, Марь Ивановна, осерчает крепко, так и снять недолго, да, собаке бездомной передать, чтобы заговор не пропал, да сила не иссякла.

Только, то ли, сама Лика перемудрила, то ли, девка городская, береглась, но пропал заговор, зазря, не прилип к кому надо, а, растворился без пользы дела.

Значит, не так проста, сестрица сводная, глаз да глаз, за ней нужон, опасливой такой.

Может, бабка, Марь Ивановна, перестраховаться решила, да вторую внучку, законную, к ведовству, шаманству своему приобщить?

Лика грозно нахмурилась, повертелась на носочках, выпятив подбородок вперед — не пройдет номер старой хрычовке, не позволит ей, Лика, по — своему поступить.

А нужно будет, так и изведет неугодную сестрицу, позволения не спросит… Заговор подберет самый черный, самый страшный, чтобы, даже, следа от соперницы не осталось на этом свете!

Переполненная мрачными мыслями и подозрениями, Лика скоренько нарядилась, как на гулянку, подкрасила губы ярко красной помадой, холодно кивнула тетке Зинке и была такова.

Тетка, сухонькая женщина, бледная и суетливая, расправила складки на длинной юбке, сняла плотный платок, распустив рано поседевшие, но все еще густые, волосы, закрыла двери за непутевой племянницей и, сложив руки на коленях, уселась около телевизора.

Зинаида Антипова, ярая поклонница телесериалов и мыльных опер, позабыв о долгом, наполненном разными событиями, дне, собиралась окунуться в прекрасную, яркую жизнь любимых киногероев.

Анжела шагала по центральной улице хутора и вертела головой — до чего ж, дышится легко! Воздух, напоенный ароматами цветов и листвы, наполнял легкие, не дышался, пился, точно дорогое вино.

Обутая в любимые босоножки на каблучке, в короткой джинсовой юбке и черном топике, украшенном стразами, Лика, распустив водопад густых, черных волос по плечам, сама себе казалась королевой.

Яркий макияж и самоуверенность, переполнявшая горящий взгляд темных глаз, точно магнит, притягивали внимание местной молодежи.

Парни провожали Лику жадными взглядами, а, девушки, уязвленные в самое сердце невниманием кавалеров, кислыми улыбками.

Всегдашнюю свиту, пяток девчонок, избравших Анжелу своим кумиром, девушка заметила издалека. Девчонки вертелись в парке, на танцах, ритмично двигая конечностями в такт музыке.

Да, имелся у них в Черно-озеро подобный пережиток прошлого — доморощенная рок-группа «Парово». Название группы образовалось от имен ее участников и звучало, по мнению Лики, глупо. Играли пацаны, как казалось девушке, всякую дрянь. Но в перерывах включали музычку под которую и танцевала хуторская молодежь, не слишком-то избалованная разного вида развлечениями.

Лика усмехнулась — заметив ее, девушки разноцветной стайкой порхнули прочь от эстрады, перестав строить глазки безусому диджею и рванули прямиком к ней, к Анжеле, опасаясь навлечь на свои головы недовольство ее величества.

— Лика, привет, что-то ты задержалась сегодня! — льстиво улыбаясь, протараторила Светка Лисичкина, одноклассница Лики, ее, так сказать, правая рука, обожавшая и боявшаяся подругу до умопомрачения — А мы тут, ждем тебя, ждем. Со скуки едва не умерли. Хотели даже, новенькой, темную устроить, да не стали. Ты же не велела ее трогать. А Пашка-то наш, на кралю городскую, запал… пялился ей вслед, паршивец!

Лика недобро прищурилась — вот так удача! Новенькая, это, никто иная, как сестричка непрошенная, сама, собственной персоной, заявилась на танцульки, шмотками городскими хвалиться, да их, девушек хуторских, с дерьмом мешать.

Как же, как же, у нее, крали приезжей — и каблуки выше, и тряпки — заграничные, и настоящее золото на шее, да в ушах!

Пришла на танцы, значит — сама нарвалась на неприятности!

— И где же она? — прикуривая сигаретку от услужливо подожженной спички, поинтересовалась Лика — Около ваших парней трется, небось, а, вы, клуши, клювами щелкаете?

— Ничего мы не щелкаем! — обиделась Танька Разина, совсем еще малолетка, но, уж ранняя. О чем, Лика, знала не понаслышке — сама Таньку к разным разностям приучала, так, ради праздного интереса.

Глаза у малолетки, горели лихорадочным огнем, а, шмотки пропитались еле слышным, сладковатым запашком — конопля за околицей росла безнадзорно и никакие полицейские ее пропалывать не собирались. Вот девица и приспособилась использовать запретную травку для придания жизни остроты и пряности.

— Мимо нас она прочапала! — это, третья подружака, Надька Затонская, дальняя родственница той самой вредной тетки Шурки, решила прояснить ситуацию — Пришла, вся такая загадочная — в черных джинсах, в черной майке, в кроссовках, наушники в ушах торчат. Лара Крофт, блин, отыскалась на наши головы! Пришла, носом покрутила, задом повиляла, да и ушла, вниз по улице, через парк, наверное, к озеру.

— И, чего ей надо, на том озере! — насмешливо хмыкнула Лисичкина, торопливо подкрашивая губы помадой почти пепельного цвета. Лисичкина любила выделяться из толпы, потому и красила волосы фиолетовой «Аридной», а, губы — в пепельный, почти белый цвет. И шмотки носила кислотных, ядовитых цветов, от которых, впоследствии, аж в глазах резало…

— Полнолуние нынче! — запрокинув голову вверх, заметила Танька — Луна сегодня, просто бешенная!

«Полнолуние! — спохватилась Лика — Как же, как же. Сегодня, не грех и по лесу прогуляться!»

— Уходишь? — настырная Танька Разина, ухватила Лику за руку — А мы, как же? — заныла она противным голосом — Ты обещала нас в лес сводить, на заветную поляну. Ты обещала! За язык никто не тянул.

— И, что теперь? — Анжела брезгливо стряхнула с руки Танькины пальцы, точно мерзкое насекомое — Обещала, значит свожу! Полнолуние, оно не один день длится, успеете! У меня дела сегодня, некогда мне вас по лесу водить, да поляны показывать! Завтра приходите, так и быть, поворожу! — и, отвязавшись от назойливых подружек, Лика быстро зашагала вниз по улице, через темный парк, похожий на самый настоящий лес.

Покидая танцплощадку, Лика бросила недобрый взгляд в сторону Пашки Макоткина — местная рок-звезда трясла длинными патлами и нежилась в лучах славы, позабыв о симпатии к городской девчонке.

«Ладно — фыркнула Лика, слегка уязвленная тем, что Пашка так и не глянул в ее, Ликину сторону — Сочтемся, предатель! Будешь знать, как на посторонних девчонок глазки бесстыжие вылуплять!»

— Видали? — бесшабашная Разина, которой, после травки, море было по колено, презрительно скривила губы — Некогда ей! В первый день полнолуния, чары завсегда сильней всего, это даже полный профан понимает! Захапает себе весь лунный свет, а, нам остаточек, как последним лохушкам!

— Много болтаешь! — опасливо оглянувшись на Лисичкину, прошептала Надя Затонская, уже слышавшая про утреннее происшествие с летающим пугалом — Смотри, Лика строптивых не жалует!

— Плевать! — Разина насмешливо взглянула на подружку — Меня предки в область отправляют, в колледж. Буду в городе жить, на квартире, у тетки, на всем готовом… Уеду и не вернусь, нужон мне энтот хутор, как корове седло…

Лисичкина, строившая глазки высокому парню в белой рубашке, ехидно усмехнулась.

Лика, действительно, была злопамятна — узнай она о словах Таньки и все, никуда дуреха не поедет, ни в какой колледж. Будет сидеть в Черно-озеро до посинения, быкам хвосты окучивать, да, за свиньями подбирать.

Только Лисичкина Танькины слова Лике передавать не станет — пусть уж катится подружка заклятая в свой город. Меньше народу — больше кислороду! Ей, Светлане, и в хуторе клево!

— Новенький, что ли? — пробормотала Светка Лисичкина себе под нос — Красивенький какой! Не чета, нашим увальням!

Взгляд Светки остановился на симпатичной парне, незнакомом, а от того, уже интересном. Парень с любопытством рассматривал тройку рок-музыкантов, грыз соломинку и ритмично двигался в такт музыке.

Приезжий понравился девушке, и она уже не сводила с него заинтересованного взгляда.

— А, этот.. — понимающе протянула Надька, чей кавалер мялся поодаль — Это к Райковым, племянник приехал погостить, на наше озеро полюбоваться. Говорят — военный!

— Я, люблю военных, красивых, здоровенных! — томно пропела Лисичкина, распушив длинный хвост — Пойду, познакомлюсь с парнем! Может, подружимся! — и, лукаво подмигнув заскучавшим подружкам, поплыла к ничего, не подозревающей жертве собственного интереса.

— Везет же! — невольно позавидовала Разина, наблюдая за тем, как ловко Лисичкина потащила высокого паренька в белой рубашке на танцплощадку — Охмуреж, по высшему разряду! Одна я, бедная-несчастная, сегодня без кавалера!

— Зато ты в город уедешь! — тихо прошептала Надя Затонская и пошла к своему парню, уставшему от продолжительного ожидания — Я уже иду, Сергей, извини, что задержалась. Заболталась с девчонками, о том, о, сем, о нашем, девичьем.

Сергей, широколицый, веснушчатый, простоватый, с готовностью ухватил девушку под локоток и увлек к ближайшему ларьку. Парню давно хотелось пива, но пить в одиночку он не стал, опасаясь, что разобиженная невниманием дама, бросит его в самом начале вечера.

Надя Затонская нравилась своему кавалеру так сильно, что, он был готов, ради нее, вообще от пива отказаться, не смотря, на то, что девушка дружила с неприятной и непонятной Ликой Анохиной, похожей на всех черных ведьм, когда либо, сожженных на костре.

«Ничего — подумал парень, сдувая пенную шапку с пива — Замуж выйдет, так и вся дурь, куда денется! Уж я-то не позволю своей жене водить дружбу со всякими-разными подозрительными личностями!»

Анжела, легко переступая ногами, двигалась привычным маршрутом по направлению к озеру.

Только она одна, благодаря своему чудесному дару, могла ходить по узкой, каменистой тропке, в босоножках на высоких каблуках.

Другая кто, давно бы уже себе ногу или сломала, или — вывихнула, а, она, Лика, ничего — идет, почти порхая и пританцовывая.

К Чёрно — озеру или, как его еще называли знающие люди — Русалочьему озеру, вело много тропинок, но, она, Лика, предпочитала эту, тайную, неприметную, по которой ее водила Марь Ивановна.

Марь Ивановна, бабушка дорогая, та еще штучка — по тропке крутой ходила без опаски, прям, как сама Анжелика, хотя годочков ей насчитывалось, куда как больше, чем даже нелюбимой Анжелкиной тетке.

Тропинка, другому кому, показалась бы неудобной и неприятной, даже страшной, так как пролегала через кладбище, на которое, ночной порой, не отваживались забредать рисковые и редкие в здешних краях, бомжи.

Кладбище спокойно спало, в свете полной, желтой луны, нависшей над горизонтом, точно огромный, непочатый круг дорогого сыра.

Лика легко скользила между могил, сама, невесомая и туманная, точно призрак, не обращая внимания на шебуршание и шорох в высокой траве.

Сейчас она шла по, так называемому, Старому кладбищу, отгороженному от Нового, более молодого, невысокой каменной оградой.

На Новом кладбище хоронили последние лет сорок-пятьдесят, а, вот, на Старом… На Старом, попадались очень даже, любопытные захоронения, начала прошлого, а то и позапрошлого, века. Прекрасные надгробия, даже настоящий, фамильный склеп, каких-то знатных людей, толи князей, толи графьев. Лика точно не знала, а, соваться к старым могилам, опять-таки, не велела бабка, Марь Ивановна.

Как подозревала сама Анжелика, имелся у старухи в том деле собственный интерес.

Посещала Марь Ивановна Старое кладбище, посещала и не раз, а любопытная внучка, непризнанная, не взирая, на запрет, пробовала за бабулей проследить.

Очень уж хотелось знать своенравной Лике, что именно манит бабку на кладбище, что такого важного разыскивает ведунья среди мертвых костей?

Впрочем, ведунья — это, почти что ведьма, колдунья, чернокнижница, в общем — недобрая женщина.

И, кралась за ней, Лика, осторожно, кутаясь во тьму и туман, как сама, Марь Ивановна, и учила, а вот не получалась слежка и все тут! Хитрая старуха исчезала на меже, у самой каменной ограды, пропадала, словно растворялась в густом, ночном воздухе.

Напрасно Лика мнила себя хитроумной и опытной шпионкой — матёрая ведьма дурила ее раз за разом, смеясь, над молодой и неуклюжей ведьмочкой, за глаза и Лика, шипя от злости, была вынуждена возвращаться домой, не солоно хлебавши, под насмешливый, надменный хохот старого ворона, облюбовавшего под жилье высоченный дуб на Старом кладбище.

Неспокойные духи, живущие почти на каждом погосте, видимые и заметные наметанному взгляду молодой ведьмочки, не могли доставить Лике заметных неприятностей. Возможно, где-то, в старых могилах, дремало тревожным сном зловещее нечто, спало, до поры, до времени.

Мало ли, вдруг найдется неосторожный и неопытный любитель, разбудит лихо и пойдет кровавая потеха по округе.

Газеты запестрят сообщениями о маньяке, о серийном убийце, полиция поднатужится и поймает какого-либо бедолагу, навешает на него всех собак, а, убийства будут продолжаться и продолжаться, пока не найдется человек ведающий и не утихомирит кровососа или вурдалака, на время, а быть может, навсегда.

Лика подобного не ведала, а, вот бабка? Кто знает?

Может, чуяла, что недобрая старуха, облюбовавшая эти места для проживания, может, знала, что, вот потому и рыскала ночной порой по кладбищу, точно призрак, носясь среди старых могил? Спросить, открыто, Лика опасалась, оставалось лишь подсматривать, да подслушивать.

Только бабка попалась ей дюже ушлая, знала все наперед, на сажень в землю видела, а может и мысли читать умела. Бес ее знает.

С такими-то, невеселыми думками и шествовала Вика ночью, в полнолуние, через Старое кладбище.

Привычным маршрутом шла, никого не опасаясь. Сейчас, в отсутствие Марь Ивановны, Анжелика оставалась самым опасным существом в округе и никто — ни нежить, ни нечисть, вреда ей нанести не могли. А, люди? Что, люди? На каждого человека Лика могла управу сыскать.

Сводная сестра, конечно же, через кладбище, идти не рискнула. Ищите дураков в другом месте!

Обрядилась, точно террорист на диверсию — вся в черном, словно ниндзя, думает, что маскировка ей чем-то поможет.

От глаз Лики ничто не скроется, не затаится, не зря же, именно ее, Анжелку, приветила старая ведунья-ведьма, приветила и отметила, посвятила в тайны.

Альбинка, девушка городская, как и все обычные туристы, клюнула на приманку дешевую, на русалку сказочную, которая, якобы, обитала в Черно-озеро.

«Туристка глупая!» — надменно фыркала Лика, выражая свое презрение к ненавистной сестричке.

Все местные жители, втихомолку посмеиваясь над доверчивыми лохами, рассказывали одну и ту же сказочку, про несчастную любовь, коварную разлучницу, и несчастливый конец.

Смеялась над подобными рассказами и Лика, смеялась, но призадумывалась — люди, порой, пропадали. В ясный, солнечный день пропадали и ненастной осенней порой, утром и вечером, но регулярно. В, основном, мужчины — пловцы, аквалангисты, геологи всякие, но, ведь, тонули и женщины — красивые и молодые. Опасно это, не каждому знания тайные открывать нужно. Люди болтливы и любопытны, а, Черно-озеру есть что скрывать.

«Ревнива русалка Черно Озерная! — говаривали старики, посиживая на завалинке — Не терпит красоты она, жизнь свою, загубленную, оплакивает, соперниц уничтожает. В каждом парне молодом — жениха видит потерянного, в каждой девице красивой — соперницу злую!»

Лика смеялась над слухами, на озеро ходила безбоязненно, ныряла и купалась, но, где-то, где-то, в глубине души знала, что, не сказки тайные россказни, не выдумка досужих сплетниц, просиживающих вечера на лавочке, а правда, искусно скрытая ложью.

Не зря озеро, от бирюзовых вод которого, прохладой веяло и спокойствием, Чёрным прозвали. Видать и впрямь, душа темная заключена в водах недобрых, словно в темнице, а от того, каждый год душа та, требует жертву невинную в уплату за мирную жизнь и спокойствие земель окрестных.

Однажды вечером, отжимая густые волосы от воды, почувствовала Лика чей-то недобрый, враждебный взгляд, тяжело, точно рука немилого, упавший на плечи.

Почувствовала, как каждый волосок на теле стал дыбом, забеспокоилась, озираться начала, в панике похватав вещи с мокрой травы.

Но тут, из-за густых зарослей ивняка, шагнула старуха, мрачная, точно туча грозовая, шагнула, зыркнула, с под, мохнатых бровей на темную гладь озерной воды и ушла, спала грусть-тревога, отступила паника позорная и стало стыдно Лике за абсолютно детские страхи, детские и беспочвенные.

Старуха Анжелку быстро утешала, о каких-то пустяках заговорила, да заколку ей подарила красивую — самое то к густым, смоляным волосам Лики.

Озеро с той поры, Анжела невзлюбила, хотя в полнолуние, как и положено истинной ведьме, выходила на берег, поросший травой, абсолютно нагая и каталась по росной траве, являя всю себя полной луне, дабы кожа светилась светом неземным, а, волосы дурманили ароматом пряных трав.

Тайну озера же, Марь Ивановна Лике открыла гораздо позже и клятву с девушки стребовала страшную, кровью скреплённую.

Знали о волшебных свойствах полнолунья, подруги заклятые, сама ж Лика, по глупости, как-то им и проболталась, вот и просились на озеро в полнолуние, за красотой рвались, дурехи никчемные.

А, ведь Лика заговоров много знала, на полночной луне замешенных и не красоту она могла подружкам уготовить, а, кое — что, похлеще. Счастье их, коров безмозглых, что бабуля, Марь Ивановна изводить их, надоед зловредных, запретила.

А, иногда, так хотелось…

Вот, например, Танька Разина. И, чего, спрашивается, с ней церемониться? Девица никчемная, годами малая, но, шустрая. Успела там, где торопиться бы и не след. Пристрастилась к дурман-траве, последний разум прокурила, честь пропила, а, тело белое предлагает каждому встречному-поперечному.

Конец ознакомительного фрагмента.