Простить нельзя расстаться

Ирина Ваганова, 2018

Настоящей мамой Марк считал няню Дашу, её исчезновение стало для подростка трагедией. Особенно удручало то, что искать пропавшую никто не собирался. Двенадцатилетний Марк уговорил отца начать расследование, оно перевернуло жизнь семьи. Иногда счастье, если приглядеться, оказывается иллюзией.

Глава 1. Анатолий Рубинов

май 2018 года

Анатолий чувствовал себя если не подозреваемым, то полным придурком. Ни одна из двух ролей ему не нравилась. Стараясь сохранить самообладание, владелец успешной компании «Компьютерные сети» поминутно одёргивал рукава английского костюма, трогал золотые запонки, привычным жестом проводил ладонью по тёмно-русым волнистым волосам. Во взгляде появился металлический оттенок, способный до дрожи в коленках напугать любого из подчинённых, но совершенно не замеченный щеголеватым лейтенантом полиции с потешной фамилией Цыпин. Белокожий блондинчик, посвистывая, прохаживался по комнате и отводил от хозяина нежно-голубые глаза, скорее подходящие стеснительной девушке, чем сотруднику органов.

— Записки не оставила? — продолжил бесполезные расспросы лейтенант. — Не предупредила об отъезде, говорите. Оскорбили чем? Домогались? Почему вдруг сбежала?

— Не было у неё причин исчезать, — в сотый раз повторил Анатолий. — Девушку похитили.

Полицейский покачал головой. Как ни велика птица Анатолий Сергеевич Рубинов, а открывать дело о пропаже из его дома гувернантки никто не станет. Очевидный глухарь.

— Не вижу оснований для таких предположений. Найденные отпечатки пальцев принадлежат Дарье Андреевне, — Цыпин повёл рукой, точно лопастью вертолётного винта, обведя широким жестом просторную комнату с аккуратно заправленной кроватью, громоздким шифоньером и подобранным ему в пару туалетным столиком, — есть ещё детские, так полагаю, вашего сына. Документы, мобильный телефон, банковские карты отсутствуют. Кое-что из вещей, со слов Виктории Максимовны, девушка прихватила с собой. Вот, например, — он постучал ногтём по рамке для фото, подслеповато взирающей на него пустым куском картона, — что здесь было?

— Снимок Дарьи с Мариком, — прокашлявшись, сказал Анатолий и уточнил: — с моим сыном.

— Вот видите? А сколько ему?

— Двенадцать.

— Хм, — лейтенант прекратил хождения и обернулся к хозяину, — большой уже. Что если девушка нашла другую работу? Вполне возможно. — Он склонил голову набок, продолжая рассуждения: — Захватила фотографию на память, следовательно, покидала дом намеренно, обдуманно, спокойно и не является потерпевшей.

— Но телефон выключен! Со своими родителями Дарья две недели не связывалась! Это что-нибудь да значит?

— Захаровы, в отличие от вас, ничего необычного в отъезде дочери не видят. — Цыпин звонко хлопнул в ладоши, заставив Анатолия вздрогнуть от резкого звука, и шагнул к двери. — Позвольте откланяться, господин Рубинов. Меня ждут настоящие дела.

— Иными словами, игнорируете моё заявление.

Полицейский остановился в проёме, обернулся к Анатолию и пожал плечами:

— Родственники не подавали. А вы, собственно, кто? Обидели чем-то прислугу, вот она и свинтила. Но поскольку от неё тоже нет жалоб… — не договорив, он оставил опешившего хозяина стоять с раскрытым ртом, и сбежал вниз по лестнице.

Рубинов выскочил из комнаты, готовясь крикнуть вслед лейтенанту грозную фразу, мол, найдёт на них управу и всё такое, но заметил вжавшегося в стену Марика и смолчал. Светло-русый — в мать, кареглазый подросток покраснел от быстрого бега и ещё не успел восстановить дыхание. Анатолий зарылся пальцами в густую чёлку сына:

— Что мокрый такой? Гнались за тобой, что ли?

— Бежал. Увидел полицейскую машину, думал, маму привезли.

— Не привезли. Идём, — обнял сына за плечи и повёл в его комнату.

— Они не будут искать?

— Подслушивал, значит.

Марик вывернулся из отцовских объятий и взглянул исподлобья:

— Маму похитили! Как они не понимают!

Раздражение, накопившееся у Анатолия во время дискуссии с полицейским, вопреки логике и желанию выплеснулось на сына:

— Сколько можно, Марк! Тебе не кажется, что иметь в двенадцать лет няню как-то слишком? — Он стиснул своими лапищами худенькие плечи: — Будь мужиком.

— Она никакая не няня! — выкрикнул сын. — Мама! Она моя мама!

— Замолчи! Услышит.

Отец и сын синхронно перегнулись через перила: в холле перед выходом на крыльцо Вика — супруга Анатолия, родная мать Марка — проводила полицейского и, проследив через стеклянную дверь, как тот пробежал к машине, скрылась на кухне.

Как только мать ушла, Марк повёл плечами, освобождаясь от хватки, и сказал ровным спокойным тоном:

— Ей всё равно. Ты же знаешь.

— Ладно. Топай к себе.

Анатолий посмотрел на часы и покачал головой: напрасно не перенёс совещание, вполне мог успеть. Не предполагал, что беседа с полицией пройдёт так стремительно. Как-то там заместитель справился? Из задумчивости его вывел звук лифтового механизма. Шахта располагалась в противоположном от лестницы углу галереи и соединяла гараж с первым, вторым и третьим этажом дома, поэтому лифтом чаще всего пользовался сам Анатолий. Кто же это там? Пойдя по галерее, Рубинов остановился напротив автоматических дверей. Те разъехались, показывая смеющуюся жену с подносом в руках.

— Предлагаю поужинать в спальне. — Подмигнула и, покачивая бедрами, пошла по узкому коридору к их укромному уголку.

Всё, что делала Вика, она делала так, что сомнений в правильности её решений просто не возникало. Из головы Анатолия моментально испарились мысли о работе, переживания из-за сына и неприятное впечатление от разговора с бесцветным лейтенантом. Улыбаясь до боли в щеках и чувствуя в груди дуновение шального суховея, он поспешил за женой, чтобы распахнуть перед ней двери.

— Благодарю, — проговорила Вика, включив свой магнетический тембр — низкий, шуршащий, вызывающий в организме супруга единственно правильную реакцию.

Установив поднос на низком круглом столике рядом с новомодной стёганой кроватью «Барселона», Вика качнула головой в ответ на приглашающий жест мужа. Да, конечно, сначала надо заработать аппетит. Анатолий успел освободиться от пиджака и галстука, в остальном жена нетерпеливо ему помогала. У неё самой под ярким шёлковым халатом не оказалось ничего.

Супруга всегда действовала с фантазией: нежное постанывание сменялось грозным рычанием, она пускала в ход и язык, и зубы, любила тереться ухом, утыкаться носом, щекотать распущенными длинными, дурманящими волосами. А уж грудь! Два упругих холмика размером с хороший грейпфрут жаждали, требовали ласки. Вот и сейчас, нависая над Анатолием, жена касалась его щеки твёрдым соском, дразня и возбуждая всё больше, а он ловил твёрдую шишечку губами и едва сдерживался, чтобы не укусить.

С первой же ночи — а случилась она сразу после знакомства — Вика и Толя убедились, что созданы единым целым. Они и есть те пресловутые половинки, разделённые сердитыми богами и обречённые на поиски друг друга. Случилась эта встреча пятнадцать лет назад на декабрьском корпоративе научного института, где Рубинов числился, параллельно развивая собственный бизнес. Так получилось, что пришла Вика на праздник со своим тогдашним супругом — одарённым химиком по фамилии Тускловцев, а ушла с Анатолием. Его восхитило в незнакомке всё: чувственные губы большого рта, прямой широкий нос, узкий разрез глаз, цвет которых трудно было сразу определить из-за длинных сильно накрашенных ресниц, и умопомрачительная родинка на правой щеке. Черты лица складывались в своеобразную и запоминающуюся гармонию. Но главным была не внешность стройной эффектной женщины, а её манкость, изящество и плавность движений, зовущий аромат кожи.

Поглощённые африканскими страстями влюблённые не заметили, как растаяли новогодние праздники. Рубинова ждала работа. Его фирма взялась за ответственный заказ: прокладка локальных компьютерных сетей в зданиях районных администраций. Многие проблемы приходилось решать лично, и делал это Анатолий виртуозно, так велико было стремление попасть поскорее домой, в недавно отстроенную и ещё не обставленную квартирку, где ждала Вика. Она так и не появилась на месте прежнего жительства, все хлопоты по оформлению развода с Тускловцевым и перевозу вещей от брошенного рогоносца Рубинов поручил верному другу и по совместительству адвокату Севе Дружилину. Через два месяца стараниями Севы Рубиновы сыграли свадьбу, тогда же Анатолий купил участок в перспективном посёлке неподалёку от МКАД.

С тех пор супруги не разлучались и, что было неудивительно для них, хотя озадачивало окружающих, не надоедали друг другу. Вика в одночасье бросила и невзрачного мужа, и тусклую работу, полностью отдавшись новым отношениям. Те часы, когда Анатолий вынужденно отсутствовал, она посвящала своему телу: сначала ходила в фитнес клуб, а когда переехали в дом с тренажёрным залом на третьем этаже и крытым бассейном во дворе, довольствовалась этим. Выезжать не любила. Если требовался косметолог или стилист, вызывала их к себе. Наряды, домашние мелочи, подарки родным и знакомым заказывала исключительно по интернету. Нельзя сказать, что Вика стремилась к затворничеству, но ей вполне хватало вынужденного общения с деловыми партнёрами мужа, выходов с ним в театр и на злободневные выставки. Рубинов неоднократно предлагал жене заняться собственным бизнесом, даже как-то подарил вполне раскрученный магазинчик экологически чистой косметики, но Вика, поиграв, привела «Э-Ко-с» к разорению, так что пришлось продать в убыток.

Поначалу Рубинов опасался, что жене рано или поздно наскучит безвылазно торчать дома, и она выкинет фортель со всей страстностью, на какую была способна, но со временем привык к её образу жизни, и увидел в нём множество положительных моментов. Тех самых моментов, какие каждый мужчина мечтает найти в супруге, но довольно часто ищет на стороне.

— Это было неподражаемо, мой король! Ты превзошёл себя! — Вика лежала на животе, подмяв под себя подушку, и ела манго. Ароматный вязкий сок стекал по её руке и собирался в пятнышко на простыни. Вика слизала его, нарочито медленно ведя языком по своему тонкому запястью, оторвала зубами внушительный кусок фрукта и, так и не переместив его в рот, невнятно проговорила: — Вот что значит, вернуться домой раньше. Почему бы тебе не делать это чаще?

Анатолий любовался её вальяжной позой, плавными переходами обнаженного тела, напоминавшими работы Жюля Жозефа Лефевра¹, и остро жалел, что не наделён талантом художника. Как бы ему хотелось запечатлеть на холсте изгиб спины, остренький уголок лопатки, переброшенные вперёд, но не скрывающие восхитительную грудь светлые локоны, чуть разведённые стройные ножки и, конечно… Он отставил бокал с недопитым вином, подполз к жене и с нажимом провёл ладонью по её бедру, млея от нежной гладкости кожи:

— Можно я тебя сфотографирую?

Она отрицательно закрутила головой, перевернулась на бок и, приподнявшись на локте, потянулась к Анатолию губами. Он с готовностью накрыл их своим ртом и тут же почувствовал, как Викин язычок протолкнул туда недоеденный кусок манго. Жена отстранилась, давая возможность прожевать и проглотить, запрокинула голову и засмеялась, грудь её призывно колыхалась. Анатолий уткнулся носом в ложбинку, пахнущую остреньким потом. Вика изогнулась, подставляя под его губы живот, потом обхватила голову мужа ладонями и стала толкать её ниже, ниже, ниже…

— Ах ты, ненасытная, — пробормотал он с восхищением.

Выйдя из душа, Анатолий нашёл жену спящей поверх смятого одеяла. Умаялась, голица. Подумать только, ещё десять минут назад её криками можно было отпугивать медведей. Полюбовавшись, Анатолий укрыл жену вторым одеялом, собрал остатки еды и напитков. Стоит, пожалуй, унести. Вика умела с удовольствием и не без выдумки организовать романтический ужин, но что касается последствий… Сил на то, чтобы устранять их, у неё не оставалось. Этим занимался мужчина. Можно было, конечно, попросить домработницу Музу, на чём обычно и настаивала супруга, но Анатолию было неловко. Он не собирался пускать свидетелей в эту часть своей жизни. Запахнул плотнее махровый халат, завязал пояс, взял поднос и пошёл из комнаты. Лифтом не стал спускаться, что-то там в последнее время скрипело, как бы не разбудить Вику. Двинулся к лестнице. В такие минуты чувствовал себя молодым. Он, конечно, и так не стар, но сейчас просто мальчишка — влюблённый без памяти и получивший то, к чему стремился, о чём грезил бессонными ночами. Он вознаграждён за самоотверженность, за пылкость чувств и страсть и теперь, оставив свою Офелию, Эвридику, Изольду и Гиневру в одном лице, крадётся тёмными улочками, боясь быть узнанным и наказанным за сладостное преступление.

Что это? Анатолий замер, прислушиваясь. Будто поскуливает кто-то. Нет. Плачет? Звуки доносились из комнаты Дарьи. Она вернулась? Придвинулся к двери, почти касаясь её плечом. Всхлипывания стали отчётливее. Будто даже бормотание угадывалось. Марик! — догадался отец. Хотел уже толкнуть плечом дверь и выяснить, в чём там дело, но передумал, уж больно вид несерьёзный: в халате, шлёпанцах, с подносом в руках, а на подносе початая бутылка, бокалы, объедки. Нет. Позже разберётся. Поспешил вниз.

Романтический настрой пропал. Мысли вернулись к исчезнувшей гувернантке. Куда, в конце концов, делась эта девчонка! Нельзя сказать, что семье так уж требовались услуги Дарьи Захаровой, тут Анатолий готов был согласиться с женой. Парень вырос, нянька ему уже не нужна. Привязанность его должна постепенно сойти на нет, переходный возраст, все дела. Скоро для Марка важны будут сверстники, а не родители или, тем более, нанятая в няньки девушка. Однако внезапный отъезд Дарьи вызывал беспокойство у Рубинова, привыкшего к исполнительности работников. Более того, он чувствовал ответственность за эту горемыку. И, если уж быть честным, привык к ней за двенадцать лет — было приятно иметь перед глазами пример собственного великодушия и щедрости.

Рубинов относился к Дарье так, как не каждый брат относится к родной сестре. Тут Вика совершенно права: девка обнаглела совсем. Нет бы жить, радоваться и благодарить хозяев, так сбежала, даже не предупредив. Обидно! В том, что она сбежала, полицейские почти убедили Анатолия. Жалко сына, в таком возрасте разочарование в людях даётся непросто. Хотя, в каком просто? Со временем учишься не очаровываться, вот и всё. Но у Марка другая ситуация. Не зря он упорно называет Дарью мамой. Фактически она заменила мать.

Анатолий поставил поднос на тумбу рядом с мойкой, налил стакан воды из фильтра, выпил жадными глотками и опустился на табурет, скрестив руки между коленей. Смотрел в пол и вспоминал недавнее прошлое.

Вика не хотела ребёнка. Призналась в этом, нисколько не стесняясь.

— Мечтаешь о наследнике? Изволь. Выношу и рожу. Но не жди, что буду вытирать ему сопли!

Звучали и более циничные высказывания, но Анатолий не воспринял их всерьёз. Сколько таких женщин: заявляют, что терпеть не могут детей, а потом родят и носятся со своими крохами не хуже других. Родная кровиночка это тебе не абстрактный малыш с картинки!

Радость от беременности жены сменилась беспокойством. Вика не желала отказывать себе ни в чём, к чему привыкла. Увещевания и мольбы мужа игнорировала: кофеманила, покуривала, выпивала, секс ей требовался так же, как и раньше. Попытки ограничить контакты приводили к истерикам. Он — мужчина — был готов к воздержанию, а она — ни в какую. Анатолий аккуратничал, заботясь о ребёнке, Вика рыдала, не получив ожидаемого удовлетворения. Не имея сил противостоять её напору, Анатолий упрятал жену в частную клинику за два месяца до родов. Обошлось это в ощутимую сумму, но дало хоть какую-то уверенность в благополучном развитии плода. Этот поступок лишил супружеские отношения идеальности. Вика не слишком часто, но всё-таки укоряла мужа, приговорившего её к двухмесячному заключению за любовь. Рубинов смущался, извинялся, не теряя при этом уверенности в своей правоте, и выполнял очередные капризы жены, благо их было не так много.

Как и обещала, Вика выносила и родила. Беременность проходила легко, даже токсикоз толком не проявился, рожала тоже без проблем. Женскими данными родители Вику не обидели, обезболивающих доктора не жалели, младеньчик был крохотный — даже до трёх кило не дотянул — лишних трудностей маме не доставил. Услышав его крик, Вика отвернулась и на предложение взять на руки и приложить к груди, отрицательно покачала головой. В грубой форме отшила медсестру, протягивающую завёрнутого в белую пелёнку мальчика.

— Как же? — изумилась та. — И не взглянете?

— Иди ты… — повторила Вика.

Быть бы Рубинову-младшему искусственником, да по счастью в бесплатном отделении роддома нашлась молоденькая роженица, отказавшаяся от ребёнка. Её сначала попросили покормить Марка, а потом посоветовали отцу мальчика взять Захарову кормилицей. Так в свои восемнадцать Дарья обрела молочного сына, а Марк получил маму.

Некоторое время Анатолий надеялся, что жена изменится с годами. Сам он с каждым днём всё больше чувствовал, как растёт его интерес к сыну. Пусть новоиспечённая родительница игнорирует малыша, но когда тот начнёт бегать, говорить, обнимать и целовать мамочку, она должна смягчиться. Не тут-то было. Вика не замечала, что в доме есть кто-то кроме мужа и домработницы. Сын и его няня как будто существовали в другой реальности. Немудрено, что первым словом Марика было: «папа», а вторым «няня». Вскоре няня стала «мамой». Года в два он стал называть Дашу так. Анатолий расстроился и завёл осторожный разговор с женой, мол, не дело, что ребёнок зовёт мамой чужую женщину.

— От меня что хочешь? — перешла в наступление Вика. — Я тебя предупреждала: мне дети не нужны. Тебе нужны, вот и возись. Помогает эта девка, так и радуйся! А если тебе требуется жена-клуша, надо было на другой жениться!

— Мне нужна ты, — Анатолий попытался смягчить ситуацию улыбкой, раскрыл объятья, шагнув навстречу супруге, — мне нужна ты, как жена и как мать моего сына.

— Если б я была клушей, так и осталась бы с Тускловцевым, химичила бы с ним отпрысков, да кудахтала над ними!

Это заявление было ударом под дых. Представить Вику чужой женой Рубинов мог только в бреду. В самом деле, чего он до неё докопался. Родила, и за это спасибо. Дарья вполне справлялась, обожала малютку как собственного, при этом нисколько не претендовала на внимание его папаши, что, несомненно, было достоинством молодой симпатичной работницы. Сам Рубинов использовал любую возможность провести время с Мариком. Тетенькался, пока тот был младенцем, когда чуть подрос, качал на ноге, перекинутой через колено, катал «по горкам и ухабам». Потом игры стали взрослее, интересней обоим: в мяч, в городки, в водное поло.

— Па! Пойдём футболять! — весело кричал пятилетний парень, встречая выходящего из автомобиля отца.

— Так не говорят, — смеялся тот, поглядывая на смущённую Дарью, — надо говорить: поиграем в футбол.

— Это долго! — спорил мальчишка, ему куда удобнее было пользоваться простецкими выражениями из арсенала няни.

— Маричка, папе надо покушать и отдохнуть, — утягивала подопечного в сторону Дарья, — пойдём, ты будешь пенальти пинать, а я на воротах постою.

— Иди, — говорил вслед оглядывающемуся ребёнку Анатолий, — через полчасика подтянусь, — и хмыкал, направляясь к крыльцу: — «покушать». Деревня!

Не во всём влияние названной мамы на Марика было правильным, но, в конце концов, избалованность и речевые огрехи можно со временем исправить, в остальном же Дарья всех устраивала. Например, она тонко чувствовала, когда подпускать ребёнка к отцу, а когда лучше придержать. Вика ревновала мужа к сыну. И если был выбор, с кем провести свободный час, Анатолий предпочитал жену.

Вернувшись в спальню, он обнаружил опустевшую постель. Бёбу², обычно прячущая двери в душевую и в гардеробную, была сложена и прислонена рядом. Слышался шум воды и голос Вики, напевавшей любимое: «Делай, делай, зря не болтай… Делай-делай-делай любовь»³. Костюм она унесла, а кровать оставалась в том же истерзанном виде: одеяло сползло на пол, демонстрируя скрученную чуть ли ни в жгут простынь и забившиеся в угол подушки — все кроме той, что Вика подминала под себя. Единственным образцом порядка здесь было изголовье мышиного цвета, разделённое ровными строчками на большие квадраты. Анатолий, покривившись, стал собирать постельное бельё. Пахнуло смешанным запахом спермы, пота и сока манго. Прижимая к груди ароматный шелковистый ком, потопал в ванную, располагавшуюся по другую сторону от галереи. Здесь стояли две джакузи, одной из которых так ни разу никто и не воспользовался — супруги предпочитали нежиться вдвоём в одной, той, из которой открывался вид через окно на верхушки яблоневого сада и небо. В третьем углу помещалась сауна, четвёртый занимала стиральная машина. Большая постирочная была в подвале, там хозяйничала Муза, здесь же Вика приводила в порядок те вещички, которые не доверяла домработнице. Анатолий загрузил постельный комплект в машину, бросил в бак капсулу с моющим средством, установил режим на шестьдесят градусов и нажал «пуск». Минуты две сидел на корточках, слушая журчание воды, гул мотора и наблюдая через стекло, как покачивается из стороны в сторону клубок из тканей, пропитанных мужскими и женскими биологическими жидкостями. Скоро всё станет чистым.

В гардеробную прошёл через дверь из ванной, Анатолий давно оценил идею Вики, потребовавшей поменять проект, чтобы появилась такая возможность. Переоделся в трикотажный домашний костюм, постоял под дверью, внимая тому, что происходило в спальне. Вика, по всей видимости, застилала их ложе. Довольно отчётливо слышалось, как она напевает. На этот раз «На большом воздушном шаре» всё той же Ёлки. Анатолий собирался поговорить с Мариком и, чтобы Вика не задержала, вернулся в ванную и прошёл на галерею. Интересно, где сейчас сын — у себя, или всё ещё в Дашиной комнате? Хотя, почему в Дашиной? Вот привычка! Прикидывая, как переоборудовать уголок бывшей няни, чтобы там можно было размещать гостей, Анатолий добрёл до детской. Комната с помощью дизайнерских уловок была разделена на три зоны: спальную справа от входа, игровую слева и учебную между ними. Сын сидел в центре за письменным столом и рассматривал рисунки. На шорох двери не обернулся.

— Чем занят? — спросил Анатолий, не торопясь расспрашивать о плаче, услышанном раньше.

— Она не могла уйти и не взять их, — сказал Марик.

Перед ним лежала раскрытая папка с его творениями.

На каждый праздник мальчик готовил Дарье подарок. Было время, когда и отцу преподносил картинку с танком или парусником, но Анатолий не догадался собирать их. Носил на работу, там прятал в одном из ящиков стола, кое-что лежало в книжном шкафу в домашнем кабинете: выбросить было неловко, так и мешались, попадая под руку то тут, то там. А Захарова папку завела, скопила — удивительно. Перекладывая один лист за другим, Рубинов рассматривал пейзажи, портреты и натюрморты, подписанные корявыми печатными буквами: «Марк 5 лет», «Марк 6 лет», «Марк 7 лет», «Маме», «Маме Даше»… Те знакомые, кто видел работы Марика, спрашивали: кто учит его рисовать, и на ответ: «никто не учит» качали головами: какой одарённый ребёнок. Не скажешь же, няня учит. Сама она, кажется, неплохо рисовала. Взяв очередной лист, Рубинов застыл. На него смотрела Дарья. Сразу узнал, даже не прочитав подпись: «Мама, это ты. Марк 11 лет». Как уловил особенности её лица! Высокие скулы, тонкий, с круглыми ноздрями нос, волнистые волосы цвета жжёного сахара, и взгляд — тот самый, что чаще всего у неё бывал: с запрятанной в глубину болью и разочарованием. Действительно, талант у ребёнка. Сын подал голос:

— Мы с ней друг друга рисовали.

— Друг друга? — встрепенулся Анатолий.

— Да. Вот, видишь, это я. — Марк достал из кипы новый лист. — Правда, похоже получилось?

Они позировали и одновременно рисовали. У Марика был обычный детский подход: лицо в анфас, распущенные волосы по плечам. Мальчика же художница изобразила вполоборота сидящим на табурете, склонившимся к листу бумаги с карандашом в руке, сосредоточенным и трогательным. Как надо любить ребёнка, чтобы так его нарисовать!

— Можно я возьму? — осипшим голосом спросил Анатолий. — В офисе повешу в рамочке.

Марик вытянул из отцовских пальцев лист, убрал в папку, захлопнул её, навалился локтем.

— Вернётся мама, у неё и спрашивай.

Анатолий присел перед ним на корточки, взглянул снизу и, стараясь говорить убедительно, начал:

— Марк, ты должен смириться. Она ушла от нас совсем. Скорее всего, подыскала другую работу, где малыш, а не такой дылда. Ведь мы и сами собирались отказываться от её услуг.

Не глядя на отца, Марик качал головой. Рубинов же с каждым словом всё больше убеждался в своей правоте. Ну не забрала рисунки, и что? Быть может, не считала, что имеет на них права. Столько лет жила на всём готовом: отдельная комната, питание, зарплата немаленькая, вещи почти не покупала, ей перепадало от хозяйки много чего, разве что кроме бельишка…

— Па, если полиция не будет искать маму, я сам буду искать, — потупясь, предупредил Марик.

— Выбрось из головы, сейчас же! — резко встал Анатолий, твёрдый тон сына его насторожил. — Бог с ней, с полицией, я дядю Севу попрошу. Он частного сыщика наймёт.

— Правда?

Доверчивый взгляд карих глаз смутил Рубинова, он похлопал ребёнка по плечу и сказал как можно беспечнее:

— Найдём твою Дашу, не переживай. А сейчас зубы чистить и в постель! А то завтра школу проспишь.

Анатолий брёл по галерее, постукивал костяшками пальцев по перлам, выбивая строгий ритм: та-да-там-там-там, та-да-там-там-там, та-да-там-там-там… Внизу над входом горела дежурная лампочка. Неяркое освещение делало дом загадочным: в углах и закутках прятались чёрные тени, потолок — перекрытие между вторым и третьим этажом — украшали причудливые контрастные разводы, застывшие, но готовые к движению. Что за мысли лезут в голову? Остановившись, Рубинов облокотился на отполированную дубовую поверхность ограждения и огляделся. Он любил свой дом. Любил бывать здесь, приглашать гостей. Обожал водить «экскурсии», демонстрируя новым или очень старым, не бывавшим здесь, знакомым, как они с Викой всё классно устроили. Удобно, приятно и без лишних прибамбасов. Та-да-там-там-там — продолжало стучать в голове. Почему гадко на сердце? Всё ведь хорошо. Неужели исчезновение Дарьи так действует? Скорее, не исчезновение, а неопределенность. Анатолий не терпел неопределённость. Как бывший учёный он любил выстроить логическую цепь и объяснить любое непонятное явление. Как успешный бизнесмен предпочитал ясность без недомолвок и намёков. Нужно было всё расположить по пунктам: а, б, в, г…

Допустим, девчонка решила покинуть дом Рубиновых — надоело, подвернулось что-то перспективное, скопила деньжат и захотела отдохнуть по полной, да что угодно! Допустим, боялась признаться, чтобы её не удерживали. Собралась в тихую, свинтила. Но зачем прятаться? Почему не перезвонить и не сообщить, что всё в порядке? Отключать телефон в такой ситуации — полнейшее свинство! Могла она хотя бы смс кинуть: мол, всё нормально со мной. Впрочем, сообщение бы его не успокоило, мало ли кто его послал. Губы Анатолия скривились в усмешке. Да он волнуется за эту девчонку! Точно. Банально волнуется. Привык за двенадцать лет к её ненавязчивому присутствию в доме. Эдакое приложение к сынишке — рядом, если нужна, в сторонке, если нет. Никогда не мешала и всегда была готова подстраховать.

Первое время Анатолий относился к Дарье предвзято. Разве может вызывать симпатию женщина, бросившая новорожденного ребёнка? В сказки о безвыходных положениях и непреодолимых обстоятельствах он не верил. Понятно, что девчонка молоденькая, вчерашняя школьница, оступилась, с кем не бывает. Но ведь есть родители, родственники, неужели нельзя было как-то всем кланом поднять малыша? Хотя бы до ясельного возраста. А там и на работу устраиваться.

Брал он в дом Захарову на полгода, не больше. Задачу ей поставил такую: кормить Марика грудью и постепенно вводить прикорм. Надеялся, что у Вики проклюнутся материнские чувства за это время. Тщетно. Скорее, Дарья была способна дарить ребёнку заботу и нежность, чем настоящая мать. Просматривая записи с камеры наблюдения, установленной в детской, Рубинов умилялся, любуясь, как бережно и трепетно няня обращается с его сыном. А ведь она не могла знать о том, что за ней подсматривают. Сначала оставил её ещё на полгода, потом до того, как Марику исполнится три, а потом и думать забыл о том, что Дарья — чужой человек. Зря, выходит, забыл. Как там, в пословице про волка? Сколько не корми… Шумно хмыкнув, Анатолий пошёл в спальню.

Жена полусидела на застеленной шёлковым бельём кровати, прислонив подушку к стёганому изголовью. В руках у неё была книга, освещённая направленным на страницы лучом регулируемой лампы. Раздевшись, Анатолий нырнул под одеяло и поинтересовался:

— Что читаешь?

— Бестселлер посоветовали. — Вика отложила книгу и повернулась: — где пропадал так долго?

Не отвечая, Анатолий наблюдал, как она разбирает подушки и укладывается. Вид у неё был недовольный. После паузы сказал-таки:

— К сыну зашёл. Должен же кто-то желать ему спокойной ночи.

— Пожелал?

— Да.

— Сколько раз? Тысячу?

Стало смешно. Вот ревнивица! Анатолий тронул разбросанные по подушке светлые пряди и заговорил как можно мягче:

— Парень переживает. Надо было успокоить его.

Вика вытянула свои волосы из его пальцев, выключила свет и, повернувшись спиной, безапелляционно заявила:

— Чем меньше ты будешь потакать ему, тем скорее он её забудет.

Анатолий не отозвался. Лежал на спине, устремив взгляд в потолок, и не о чём не думал.

Наутро завёз сына в школу. Приходилось теперь по утрам делать крюк, соответственно выходить из дому раньше. Как тут не вспомнишь благословенные времена, когда Марик добирался на рейсовом автобусе в сопровождении гувернантки. Теперь он порывался ездить один, но Рубинова это не устраивало. После уроков разрешил возвращаться самостоятельно, но по утрам хотелось быть уверенным, что ребёнок попал туда, куда надо, а не болтается по посёлку в компании прогульщиков.

Высадил у ворот, дождался, когда худенькая фигурка с объёмным ранцем скроется в дверях школы, и тронул автомобиль. По дороге размышлял. Учебный год завершается, последняя неделя осталась. В следующем придётся что-то решать. Выехав на МКАД, затёрся в пробку. Навигатор показывал, что впереди случилась авария. Вот уроды! Куда летят? Сами попадают на бабки и другим людям жизнь усложняют — сердился Рубинов. Саунтрек из фильма «Мужчина и женщина»⁴ оповестил о чьём-то желании побеседовать.

— Алло?

— Привет, — голос юриста фирмы Дружилина, — я тут обнаружил пропущенный от тебя. Извини, что хотел?

— Привет, Сева. В офисе появишься?

— Вряд ли. А что, нужен? Ты меня вроде отпустил на неделю.

— Не нужен. Просто хочу попросить, пока не забыл. Посоветуй какого-нибудь толкового следака.

— Захарову хочешь найти? Украла что-нибудь?

— Пацан переживает из-за неё. Просто надо убедиться, что всё в порядке.

— Хорошо. Пороюсь в своих анналах, перезвоню. Всё?

— Ещё вот что. Школу типа интерната для Марика подбери. Можно с уклоном.

— Физ-мат или языковую? — Не дождавшись ответа от задумавшегося друга, Дружилин предложил: — Исследую вопрос и составлю список, а ты выберешь.

— Лады.

Отключился. Настроение чуть приподнялось, да и пробка рассосалась. Друг Сева имел потрясающую способность всё улаживать. Голос у него был такой, что в пору психотерапевтом практиковать. Хотя для адвоката это качество тоже оказалось удобным. Это был микс: уверенность, уважительность, спокойствие, достоинство. Поговоришь с ним, уже на пятьдесят процентов дело кажется решённым. Вот и сейчас, после беседы с Дружилиным, Анатолий нисколько не сомневался, что и Дарья отыщется, и Марика пристроят в элитную школу, где парню будет лучше, чем дома, и сам он, наконец, перестанет дёргаться.

Однако подёргаться пришлось. Часа в четыре позвонила домработница и взволнованно сообщила, что Марк не вернулся в обычное время. Она узнала, что автобус ходил по расписанию, так что мальчик либо опоздал на него, либо его оставили после уроков.

— Муза, — Анатолий почувствовал захлёстывающую сознание волну беспокойства, — спасибо, что сообщила. Я всё выясню. Если Марк приедет следующим рейсом, перезвони. Хорошо?

— Да, конечно, Анатолий Сергеевич.

Рубинов вышел для разговора в коридор и теперь смотрел сквозь стеклянную стену в комнату для заседаний, где продолжалось совещание. Возвращаться туда не хотелось.

— Саша! — обернулся он к секретарю, который и вызвал его, сообщив, что звонят из дома. — Пойду. Пусть без меня продолжают. Насколько помню, больше ничего на сегодня?

— Ничего, Анатолий Сергеевич, — кивнул смуглый черноглазый молодой человек, уже два года работающий секретарём и высоко ценимый за расторопность. — Завтра договор подъедут заключать. К одиннадцати.

Рубинов кивнул и принял подаваемое Сашей полупальто. Он помнил о завтрашней встрече. Но там всё готово, а вот с Мариком надо разобраться. Эх, жаль, Дарьи нет, она всегда встречала мальчишку из школы. Звонки ничего не дали. Шестиклассников распустили как обычно. Марк Рубинов ушёл на автобусную остановку. Больше никто ничего не мог сообщить.

— Куда же ты пропал, сынок? — Мобильный Марика молчал. Очередной раз выслушав сообщение о том, что абонент недоступен, Анатолий в сердцах швырнул айфон на пассажирское сидение. — Да что же это за день!

Хотя день, надо признать, был совершенно обычный. Прочёсывание окрестностей школы, поездка по дороге от неё до посёлка оказались напрасными. Муза сообщала, что обзвонила друзей Марка, никто не знает, куда он мог пойти.

— Откуда же ты взяла их номера? — удивился Рубинов.

— Я нашла список в Дашином блокноте.

Анатолий медленно ехал по центральной улице посёлка, хотя не стоило надеяться, что Марк бесцельно тут бродит. Быть может, ищет Дарью, как и обещал. Вот глупыш! Подумалось, что нет никаких соображений о том, куда бы мог направиться сын. Гувернантка завела блокнот со списком его друзей, а отец не позаботился об этом. Как же он привык полагаться на Захарову во всём, что касалось Марика! Зря, выходит, привык. Надо было самому участвовать в жизни ребёнка. Перезвонив Музе, убедился, что сын до сих пор не вернулся, и заложил очередной круг мимо собственных ворот. Стоит в лес заглянуть — Марик с няней присмотрели там заветное местечко рядом с озерцом. Повозил пальцем по экрану айфона, настраивая навигатор, и поехал предлагаемым путём к прибрежной полянке.

Примечания

1

Жюль Лефевр (Лефебвр; фр. Jules Joseph Lefebvre); (1836, Турне — 1911, Париж) — французский салонный художник XIX века, специализировавшийся на изображении прекрасных девушек.

2

Японская ширма или Бёбу — небольшая портативная перегородка, сделанная из нескольких панелей с использованием росписи и каллиграфии.

3

"Делай любовь" — совместная песня Звонкого, Рем Дигги и Ёлки.

4

Музыка Френсиса Лея.