Наследница достойных

Ирина Ваганова, 2019

Привычный мир рухнул: Аделия Далеор потеряла семью. Выросшей в атмосфере любви девушке придётся привыкать, что люди вокруг не так привлекательны, как она всегда считала. Но главной трудностью становится новый статус Аделии. Она наследница достойных, и каждый, от простолюдина до короля, хочет получить её в своё полное распоряжение. Обложка создана автором.

Глава 2. Домой

С погодой повезло: солнце стыдливо прикрылось полупрозрачной фатой облачков, ветерок освежал, но не пронизывал до костей. Идти было хорошо. Порой путь преграждали прозрачные, напевавшие свежую песенку ручьи. Одни я перепрыгивала, через другие перебиралась по камням или брёвнам, но из каждого пила приятную на вкус воду. Это помогало немного приглушить голод, но всё же к полудню я ни о чём другом, как о еде, думать не могла. Мне представлялись то вчерашние пряники, которых пожалела для меня Фани Туут, то зажаренная баранья ножка, что подавали к празднику в родном замке, то печёная картошка. Было бы весело посидеть у костра где-нибудь на заднем дворе, пряча глаза от едкого дыма, а потом, обжигаясь, дуть на испачканные в саже пальцы и слушать страшные истории, рассказываемые нашими тайными друзьями из работников.

В просветах между зарослями ивы замелькали крыши невзрачных построек, я прибавила шагу. Радовало, что до деревни добралась раньше, чем рассчитывала.

По крутой тропинке поднялась на холм и остановилась отдышаться. За рекой зеленели заливные луга с высокой мягкой травой. Там паслось стадо коров. На этом, высоком, берегу реки стояла деревенька — не слишком большая, пожалуй, и трактира в ней не найдётся, но я надеялась, что уставшую путницу покормят в любой крестьянской избе.

Прямая довольно широкая улица удивила пустотой. Не играли во дворах ребятишки, не купались в пыли куры, не спали в лужах свиньи. Только собаки высовывали носы в щели под глухими заборами, исступленно лаяли, разгоняя ощущение запустения.

Строили деревню какие-то шалопаи — Ддругого объяснения у меня не нашлось. Два или три хозяйства стояли, прижимаясь заборами, потом зиял пустырь, где вполне мог поместиться ещё один двор, дальше опять постройки, за ним ещё прогал. Создавалось впечатление, что дома разбрелись из общего хоровода: поодиночке, парами, группами.

У каждой калитки я пыталась докричаться до хозяев, но те либо не слышали меня за собачьим приветствием, либо не желали отвлекаться от насущных занятий. К одинокой женщине, бредущей по улочке, я бросилась бежать, будто боялась, что та рассеется в воздухе:

— Пожалуйста! Будьте добры! Остановитесь!

Крестьянка лет сорока с невыразительным лицом взглянула на меня исподлобья и задержалась, поджидая:

— Чего тебе?

— Мне бы пообедать и отдохнуть до утра. — Заметив, как женщина недовольно скривилась, я поспешно добавила: — Хорошо заплачу.

Сердце моё чуть не остановилось, когда крестьянка покачала головой и нырнула за ограду. Оттуда она объяснила:

— Парша на овец напала по всей округе. Что если на тебе зараза? Никакие деньги не захочешь.

— Я здорова!

Женщина пятилась, качая головой:

— Не пустят, не надейся. Все, кто мог сжалиться над тобой, сквозь землю провалились.

— Как провалились? — не поняла я.

— Видала пустоши? — женщина махнула в сторону пространства между домами, — жили там. И дальше, и ещё вот там. По деревне, считай, полтора десятка семей исчезли вместе с живностью.

В её тираде чувствовалось сожаление, что вместе с людьми пропало и добро.

Я даже на минуту забыла о голоде и усталости. Умом тётка тронулась?

Решила поискать другое пристанище.

Мне отказали ещё в четырёх местах, причин не объясняли, а вопросы мои игнорировали. То, с какой опаской поглядывали на меня и женщины, и мужчины, оставляло неприятное впечатление — самых бессердечных людей словно свезли сюда со всей округи. Окончательно потеряв надежду обрести приют, я двинулась за околицу. Полежу на берегу, отдохну и двинусь дальше.

Распахнутые ворота крайнего дома заставили остановиться и заглянуть во двор. На крылечке сидела старушка. Она уткнулась в колени и покачивалась, тихо завывая. Я не сразу решилась потревожить человека в его горе. Старый пёс, гремя обрывком цепи, подошёл ко мне и ткнулся носом в бедро.

— Нет у меня ничего, — раскрыла я ладонь, — сама голодная, как медведица в марте.

Пёс шумно вздохнул, вернулся к хозяйке, заворчал. Старушка подняла голову и уставилась на меня бесцветным взглядом.

— Здравствуйте! — шагнула я вперёд. — У вас что-то случилось? Могу я помочь?

— Заразы не боишься?

Я отрицательно покачала головой, крестьянка поднялась и махнула, приглашая следовать за ней. Мы зашли в полутёмный сарай. В нос ударил запах гноя и прелой соломы. На земляном полу в беспорядке лежали неподвижные овцы. Несчастные животные не имели шерсти, а тельца их были усеяны большими и маленькими язвами.

— Болеют? — спросила я, проглотив вставший в горле комок.

— Сдохли, — без тени сожаления сказала старуха. — Надо в яму перетаскать да землёй засыпать. Одной никак не справиться.

— А где же ваши родные? — Я не сомневалась, что в большом доме с таким обширным хозяйством должно жить человек семь, а то и двенадцать.

— В город подались. Жрать-то нечего теперь будет.

Я чуть было не спросила, как же они оставили старуху одну и даже не помогли захоронить погибших животных, но смолчала, опустилась на корточки, попыталась приподнять ближнюю ко мне овцу и резко отдёрнула руку.

— Шевелится! — Животное открыло круглый глаз и уставилось на меня. — Живая. Смотрит!

— Не до шуток, — сердито отозвалась бабка и склонилась рядом со мной. Овечка приподняла голову и едва слышно заблеяла. Из дальнего угла эхом отозвалось ещё несколько слабых голосов. — Вот чудо-то! Правда, живая!

— Водички им, может быть? — предложила я. — Где взять, скажите. Принесу.

— Ещё не хватало! — выпрямляясь, старуха всплеснула руками. — Господа за моей скотинкой станут ходить. Чего выдумала? Иди в дом. Управлюсь.

Могла бы я, конечно, послушаться и уйти. Безумно хотелось посидеть под крышей, пожевать хотя бы чёрствый ломоть хлеба, выпить молока. Но без спросу я всё равно постеснялась бы, так что предпочла остаться с хозяйкой.

Довольно долго мы занимались овцами: перестелили солому в загоне, напоили всех по очереди и перенесли на чистую подстилку. Некоторые овечки поднимались на дрожащие ноги, другие лежали и жалостно блеяли. Принять их за мёртвых теперь было невозможно. Видимо, кризис миновал.

В дом я зашла настолько измученной, что едва не упала сразу же за порогом. Бабка, напротив, выглядела свежей, будто работа придала ей сил. Она уже не хмурилась, хотя и приветливым её обтянутое тонкой сморщенной кожей лицо назвать было нельзя. Со мной она возилась с тем же суровым видом, что и с овечками. Словно по обязанности, помогла умыться, накормила остывшей кашей, напоила квасом. Я с облегчением скинула надоевшие ботинки, сунула ноги в любимые туфли, мысленно радуясь, что захватила их с собой. Сменила платье на просторную рубаху, которую выделила мне хозяйка:

— Не брезгуй. Стираное.

Поток моих благодарностей встречала кривой усмешкой. Но когда я улеглась на постеленную на огромном сундуке перину и с наслаждением сомкнула веки, старуха присела на край, погладила меня по руке и шепнула:

— Откуда ж ты явилась, голуба? Я уж думала, все отзывчивые сгинули.

Ответить я не успела — провалилась в черноту вязкой дрёмы.

***

Наутро я открыла глаза, только когда надоедливый солнечный луч не оставил ни малейшей возможности подремать. Ярким светом была заполнена вся чисто убранная горница. Над чугунным котелком на столе поднимался дразнящий парок, распространяя запах варёной картошки. Рядом на белой, расшитой замысловатым узором салфетке лежали блестящие мытой кожурой пупырчатые огурчики и толстые ломти хлеба. Я соскочила с постели и, подбежав к столу, сняла тряпицу с горлышка кувшина. Квас! Мне ещё вечером очень понравился кисленький, отдающий ароматом мяты напиток. Налила в глиняную кружку, выпила жадными глотками, налила ещё, огляделась.

В доме, судя по тишине, никого не было. Со стороны деревни слышалась перекличка петухов, да под окном цвенькала синица. Краем глаза я заметила свернувшегося на лавке дымчатого кота. Не стала его тревожить. Спешно оделась, причесалась и села завтракать. Вскоре в сенях затопали. Я, продолжая жевать, обернулась к входящей в горницу хозяйке. Старуха не выглядела такой угрюмой как накануне, но улыбчивой не стала. Пошаркав к столу, она положила и развернула узелок:

— Вот. В дорогу тебе собрала. Яйца вкрутую, хлеб, огурцы с грядки. Помыла. Сала чуток. Сыр овечий.

— О! Спасибо, очень кстати, — я спешно развязала кошелёк, вытряхнув на ладонь несколько монет. — Сколько должна?

Старуха выбрала самый маленький кружок и прижала кулак с ним к груди:

— На удачу.

— Возьмите ещё, — настаивала я, — вы так меня выручили!

— Это я тебе должна, Голуба, — покачала головой хозяйка, — животинки-то мои, пойди-глянь, все на ножки поднялись, травку щиплют. — Она часто заморгала и смахнула пальцем несуществующую слезу.

Своей заслуги я не видела, но спорить не стала, ещё раз поблагодарила за приют, спрятала дарёные припасы в котомку и попрощалась. Выйдя за ворота, полюбовалась голенькими овечками, пасущимися на пустыре, где ещё месяц назад стоял соседский дом. Животные выглядели вполне здоровыми, кожа у них очистилась от нарывов и успела покрыться лёгким пушком. Если так пойдёт и дальше, к осени овечки совершенно обрастут.

Дорога вела на восток, я пошла по ней, не спускаясь к реке. Каждый шаг отдавался болью в натруженных мышцах, косточки у больших пальцев ног нестерпимо ныли. Я ругала себя за то, что не наняла лошадь, но помня вчерашние злоключения, сомневалась, что потрачу время с пользой. Лучше попытаю счастья в следующей деревне.

Зияющая пустырями улица отняла надежду. И во второй деревне встретили меня неласково.

— Иди-иди, куда шла, — в ответ на обращение грубовато прохрипел мужик, оседлавший лавочку около крайнего дома.

Я не рассчитывала найти кого-то более приветливого и продолжила расспросы:

— Где можно нанять лошадь? Хорошо заплачу, не сомневайтесь.

— Чего сомневаться-то? — ухмыльнулся крестьянин, — я б и сам заплатил за конягу, только пали они все.

— Как это все? — изумилась я. — До единой?

— Одна осталась, да ты опоздала. Рыжий Лука — хозяин её — с перепугу на сторону подался. Ещё на заре уехал.

Я поправила лямку импровизированной сумы на плече, вздохнула полной грудью, чтобы придать себе бодрости, и пошагала по улице, стараясь не прихрамывать. С каждым шагом это становилось всё труднее. Мужик оказался прав. Где б я ни просила помощи, получала либо отповедь, либо молчаливый презрительный взгляд. Оставалось теряться в догадках — что так злило деревенских? Неужели незнакомая, хорошо одетая и симпатичная девушка внушала им опасения?

Миновав редкую рощицу, где среди берёз и орешника затесались молодые ёлочки, воинственно топорща тёмные ветви, я заметила на дороге кибитку. Не тот ли это крестьянин, что покинул деревню, испугавшись падежа лошадей? С какой бы целью он ни остановился, нужно догнать. Я пустилась бежать. Котомка с переброшенным через лямку дождевиком страшно мешала, в бок при каждом шаге ударял лежащий в кармане револьвер, но я не замечала ни этих неудобств, ни боли в ногах. Только бы успеть! Уговорю хозяина подвезти меня хотя бы до предгорий, отдам все деньги, лишь бы он согласился.

Бег разгорячил меня. Пот заливал глаза, но я не сбавляла темпа. Кричать точно не смогла бы, поэтому, если кибитка тронется, я опять останусь на дороге одна.

Всё ближе и ближе зашторенный кузов фургона, я уже могла разглядеть выцветшие заплаты на линялом холсте, задок телеги из небрежно сколоченных брусков, неподвижные колёса. В кутерьме мыслей рождались робкие сомнения: почему путник остановился в чистом поле?

Вопрос оказался не праздным. Обогнув кибитку, я увидела лежавшую на дороге лошадь. Она не шевелилась, не дышала, не похрапывала, только желтоватые хлопья пены на тёмно-коричневых боках свидетельствовали о том, что ещё недавно животное тащило повозку. На обочине растянулся мужчина, высокая трава почти скрывала его, и я обнаружила присутствие человека не сразу. Он, услышав моё учащённое дыхание и вырвавшийся разочарованный возглас, приподнялся на локте. На заросшем рыжей бородой лице выделялись яркие голубые глаза. Кепка со сломанным козырьком съехала на затылок, ворот рубахи распахнулся, открывая волосатую грудь. Мы уставились друг на друга.

— Здрав…ствуй…те, — пропыхтела я, не справляясь с дыханием.

Мужчина отвёл от меня изучающий взгляд и рывком поднялся с земли.

— Оружие есть?

— Что? — я отступила шага на два.

— Прикончить, чтобы не мучилась моя Звёздочка.

Взглянув на лошадь, я увидела яркое белое пятно на лбу, вероятно, и давшее животному кличку. Мужчина присел на корточки и погладил лошадку по шее.

— Не уберёг я тебя, — сокрушался он.

Я спросила:

— Вы Лука? Из деревни, что за лесочком?

— Оттуда. Все передохли, моя дольше других продержалась. Он встал, подошёл к телеге и принялся искать что-то в куче сваленного в беспорядке барахла.

Я опустилась на колени перед мордой лошади, тронула пальцами пятно на лбу. Ухо животного дрогнуло и развернулось ко мне:

— Что же ты, Звёздочка? — чуть не плакала я.

— Стащить надо на обочину, — сердито бормотал мужчина, — пойти, что ли, за помощью?..

Лошадка дёрнулась и шумно задышала. Потом издала короткое ржание и попыталась подняться. Я не осознавая, что делаю, помогала животному. Конечно, сил моих было недостаточно, но будто кто вселил в меня их, я чувствовала, как от рук исходят и вливаются в лошадь упругие волны. Уже через минуту Звёздочка оказалась на ногах и потянулась ко мне губами. Я лихорадочно раскрыла котомку и вытащила из узелка краюху хлеба.

— Ешь! Ешь, милая!

Мужик наблюдал за происходящим с таким ошарашенным видом, словно я у него на глазах вскрывала гроб с покойником. Меня немного веселил суеверный ужас, мелькавший в глазах рыжего возницы. Я даже не успела сформулировать просьбу, Лука опередил, сообщив, что доставит меня хоть на небо.

— Так высоко не нужно, — засмеялась я, — замок Далеор будет в самый раз.

— Туда к вечеру домчим! — с энтузиазмом согласился мужчина.

Звёздочку он не погонял, она сама бежала так шустро, что представить её лежащей без сил на дороге было совершенно невозможно. Я всё-таки попросила Луку делать остановки и давать лошадке отдых. Я расположилась в фургоне, Лука постелил набитый сеном матрас на широкую скамью. Сидеть было удобно, аромат высушенных цветов дурманил, даже запах лошадиного пота почти не чувствовался. Я разулась и разминала задеревеневшие стопы. Напрасно все считали меня опытным ходоком, прогулки по горным тропам закалили, но совершала я их в удовольствие и оказалась плохо подготовлена к бегу и долгой ходьбе. Возможность завершить путешествие в повозке подвернулась кстати.

Рыжий Лука словно забыл о моём существовании, молчал, не поворачивал головы, сидел сгорбившись на передке телеги и время от времени шевелил вожжи. Звёздочка бежала споро.

Мерное покачивание убаюкивало, но попадавшиеся под колёса бугорки встряхивали меня, не давая задремать. Я мечтала о доме. Сердце щемило от предвкушения встречи. Это станет счастливым событием, но как родители отнесутся к рассказу о моём положении в графском поместье, я представляла не в полной мере. Отец, наверное, рассердится и потребует от Боннтов объяснений, а мама испугается отмены сделки и станет уговаривать мужа забыть о неприятном недоразумении. Сама я уже не злилась. Ведь всё закончилось хорошо? Виконт изначально не интересовал меня. Как может заинтересовать незнакомый юноша? Тем более тот, о ком слышала весьма нелестные отзывы. Не то чтобы я доверяла слухам, однако наша добрейшая нянюшка не станет болтать зря, она при упоминании Боннтов менялась в лице, качала головой и бормотала:

— Ох Делюшка, не того тебе сватают, не того.

— А что такое, — дразнила я, — недостаточно богат? Не слишком родовит?

— Тёмный он. Проклят.

Видя искреннее огорчение няни, я обнимала её и успокаивала обещанием не выходить за проклятого виконта, хотя дело было вовсе не в слухах — я не рассчитывала испытать взаимные чувства при первом знакомстве.

Увидев горы, я готова была петь. Ведь завтра буду дома, осталась одна ночёвка в трактире, куда мы с Лотой любили бегать за варёной кукурузой. Тётушка Кро умудрялась готовить её лучше всех. Кроме того, нас тянуло в харчевню любопытство — там встречались люди из дальних уголков страны. Каких только историй не рассказывали путники!

Колёса загромыхали по камням, телегу затрясло, приходилось крепко держаться за спинку скамьи, чтобы не сбросило на пол. Здесь ещё до рождения отца сошёл сель, завалив путь камнями. Людям пришлось потрудиться, разбирая их. Груды булыжников до сих пор высились на обочинах и загораживали обзор. Мы миновали нерукотворную стену через проём… Нет! Я встала и чтобы не упасть схватилась за спину Луки. Он натянул вожжи, ошарашено бормоча:

— Вот невезуха! И эти провалились.

На месте знакомых построек зеленела трава, усыпанная желтоглазыми ромашками. Чуть в стороне сохранился полуразрушенный амбар.

Щёки мои стали мокрыми. Их холодил тянущий с гор ветерок.

— Тётушка Кро… — прошептала я чуть слышно, — как же так?

Те пустыри в деревнях удивляли меня, слова о пропавших домах и семьях, их населявших, пугали, но я не принимала эту правду до конца — такого ведь не может быть! Миф. Сказка. Небылица. Но вот передо мной место, где я бывала сотню раз. Здесь всегда бурлила жизнь. Тётушка Кро хлопотала в кухне, её муж — толстощёкий здоровяк — принимал и размещал гостей, пятеро детишек от трёх до одиннадцати лет помогали родителям по мере сил и возраста. Теперь их не было! Никого. Можно представить, что семейство снялось и уехало с насиженного места, но каким образом растаяло добротное трёхэтажное здание? Куда подевался каретный сарай? Где огород, сад, теплицы, коровник? Где домики многочисленной челяди?

Я выбралась из повозки и побрела по ромашковому лугу. Ошибки нет, место то самое. Знакомые вершины сияли розовыми колпаками, отражая лучи закатного солнца. Одна дорога начинала подъём к нашему замку, другая вела через луга к морю, третья, по которой мы приехали, прорезала насыпь, прячась за ней. Хрипловатый голос выдернул меня из задумчивости:

— Куда теперь?

— А?

— Я говорю, — рыжий Лука мял в руках картуз, — в замок везти тебя или ещё куда? Тут неподалёку деверь мой живёт, к нему я направлялся. Не зову. Там и так полна горница народу.

— Нет-нет. Спасибо, — вздохнула я, — сама доберусь. Ты поезжай. Вот, деньги возьми.

Мужчина замахал руками:

— Брось, госпожа, не возьму. Как бы удачу не спугнуть.

Я вытащила монетку и протянула на раскрытой ладони:

— Как талисман бери. На счастье.

Веснушчатая рука потянулась к моей, Лука осторожно двумя пальцами подцепил монетку.

— Благодарствую. Пусть Хранитель не отступает от тебя, госпожа. — Он вернулся к повозке и, правя мимо меня, махнул на прощанье рукой.

Я поплелась к единственному сохранившемуся строению. Нужно отдохнуть. На рассвете начну подъём.

Устроилась на полусгнившем полу: расчистила от мусора достаточное пространство и постелила дождевик, под голову положила котомку. Спала урывками. То проваливалась в чёрную как угольная шахта яму, то выныривала из неё, обнаруживая себя в сером сумраке амбара, где сквозь щели в потолке пробивался серебристый свет луны. Никто не пришёл ко мне во сне, не утешил, не развеял опасений. Я гнала горькие мысли, твердя папино правило: не пугаться плохих знаков, искать добрые.

Разбудил меня крик петуха. Слышала его звонкий радостный призыв явственно. Резко села, потёрла лицо, прогоняя слабость, прислушалась. Тишину нарушали только шелест ветра и поскрипывание оторвавшейся от притолоки доски.

Где же ты, петушок? Почему замолчал?

Я выбежала за порог и замерла, вглядываясь в затянутую туманом даль.

Ничего.

Не хотелось признавать, что крик мне пригрезился. Он будто ниточка протянулся от исчезнувших людей к ночевавшей в заброшенном амбаре скиталице. Но как ни пыталась я уяснить смысл этого знака, добрый ли он, не могла это понять.

Нехотя я собиралась в дорогу, придётся стать чёрным вестником. Жители замка будут горевать, услышав о необъяснимых событиях на равнине. Пожалуй, и не поверят сразу. Я представляла испуганные глаза сестрёнок. Они всегда слушали страшные истории, прижавшись друг к другу. Так будет и в этот раз. Только истории на сей раз — не выдумка.

Первая сотня шагов далась нелегко. Я брела в тумане, словно ослепший и оглохший призрак. Спотыкалась, оступалась, покачивалась, ловя равновесие. Но вот подъём стал круче, и дорога вывела меня из белёсой дымки на чистый воздух. Внизу на укутавшем луга и дороги, похожем на свернувшееся молоко покрове лежала тень горной гряды. Но вдали, ближе к горизонту, всё сверкало в утренних лучах.

Дорога вела к перевалу. За ним — вохры. Дикие племена издревле кочевали по защищённым от холодного моря степям и были совсем не прочь совершить набег. Но путь им преграждал неприступный замок Далеор, построенный моими предками. Ощетинившаяся пушками тридцатиметровая стена пересекала распадок, ведущий к понижению в гребне горного хребта. К счастью, вохры не имели огнестрельного оружия, не знали пороха. Они даже не пытались осаждать крепость. Ни отцу, ни деду не пришлось воевать. Они занимались разведением овец, имели шерстобитки, вязальные и ткацкие фабрики, тем самым давая работу тысячам людей. Авторитет герцога Далеор и среди знати, и среди простого люда был необычайно высок. Одно лишь обстоятельство мешало идиллии: ни одна из нас не родилась наследником. Немудрено, что отец предпочёл взять на воспитание чужого ребёнка, чтобы не оставить владения наших предков неведомо кому. Вернее, тому, кому позволит хозяйничать здесь король. Герцог Далеор не доверял Его Величеству, несмотря на то, что их матери были родными сёстрами.

Солнце поднялось над вершинами. Блестящие от влаги камни подсыхали, постепенно теряя краски и приобретая привычную матовость. В расположившемся ниже по склону лесочке наперебой щебетали птицы. В небе заливался жаворонок. Привычные красоты, приятная погода и сносное самочувствие не радовали. Мешала тяжесть на сердце. Я заставляла себя представить встречу с мамой и сёстрами, но образы близких прятались за тоскливыми думами, и получалось это лишь урывками. В том, что семья ждёт меня, сомнений быть не могло, но всё теперь вращается вокруг долгожданного наследника: сёстры стоят в очередь, чтобы понянчиться, мама немного ревнует и следит, чтобы девочки бережно обращались с братишкой, а отец, оставив многочисленные заботы, любуется женой, дочерями и сыном. Он привалился плечом к стене, скрестил на груди руки, улыбается одними глазами и молчит.

Как же всё изменится с моим появлением. Почему-то не приходило в голову, что в замке могли узнать о трагических событиях и без моего участия. Став очевидцем необъяснимых явлений, я каким-то образом присвоила их и приняла на себя обязанность свидетеля, будто, оставив семью в благополучии, а родителей полными надежд, я подсознательно держала их в том же положении. И оказалась совершенно не готова к удару, ожидавшему меня за последним поворотом.

Извилистая дорога в очередной раз обогнула крутой бок горы, называемой Баранья башка. Единственный прямой участок длиной в пятьдесят шагов устремлялся к воротам…

К воротам, которых не было. Ни крепостной стены, ни башен, ни цитадели, ни жилого дворца. Передо мной лежала пустошь, усеянная гладкими, точно отполированными булыжниками. Ноги вросли в землю корнями молодой сосенки. Я не чувствовала тела, оно как будто исчезло или существовало отдельно от меня. Мысли вязкие, липкие, неживые вяло ворочались, никак не влияя на ужас, завладевший мной. На плато у Бараньей башки замок словно никогда и не стоял. Словно не прошли здесь счастливые годы моего беспечного детства, словно не было у меня ни сестёр, ни родителей, словно не играли здесь шумную свадьбу девятнадцать лет назад, словно не существовал союз двух любящих людей — герцога и герцогини Далеор.

Не осознавая, что делаю, я уткнулась взглядом в землю и пошла вдоль ряда камней. Они только на первый взгляд лежали в беспорядке. Двигаясь от одного к другому, я уловила систему: ряды булыжников, отстоящих друг от друга на расстоянии моего шага, закручивались в гигантскую спираль, а на расстоянии трёх шагов в точном соответствии с первым рядом шёл второй, а дальше — третий, четвёртый.

Какой гигант выкладывал замысловатую мозаику? Кому понадобилось шутить над несчастной леди Аделией?

Ближе к центру плато ветки спирали изгибались круче, а камни становились мельче. У края они были размером с лошадиную голову, потом — с овечью, дальше — с кошачью, потом — с мой кулак. И вот я ступила на россыпь каменных бобов, уложенных по цвету в рисунок — воронку с дырой посередине. Подойдя ближе, я наклонилась, чтобы заглянуть в яму. Солнечные лучи проникали туда совсем чуть-чуть, высвечивая глянцевую поверхность. На глубине — чернота, взгляду не за что было зацепиться.

Мой неосторожный шаг потревожил узор. С глухим шорохом камешки посыпались в глубину. Судя по отсутствию ударов, дна они не достигали. Воронка стремительно поглощала мозаику, будто голодный дракон. Чувствуя, как почва уходит из под ног, я отпрыгнула. Толчок из-за неустойчивой опоры вышел слабым. Я упала на спину, судорожным движением перевернулась и, суетливо перебирая руками и ногами, доползла до крупных камней. Те не двигались. Села, опираясь на локти. Тяжело дыша, сдувала с лица упавшие на него пряди и с ужасом смотрела в яму, чуть не ставшую для меня могилой.

Скоро шорох стих. Яма заметно расширилась, но оставалась тёмной, словно в ней спрятали ночное пасмурное небо. Безумная мысль посетила меня — во время землетрясения каменный смерч поглотил замок, утянув его в горное чрево.

Неужели все знакомые и дорогие мне люди погибли? Разве можно допустить такую несправедливость? Час за часом я сидела, не шелохнувшись. Не замечала палящего солнца, не чувствовала голода и жажды. Лишь тоска кромсала сердце, отнимая последние силы.

Взор мой затуманили слёзы, камни сквозь эту линзу выглядели плоскими, будто великан приплюснул их, вдавив в землю. Я уже видела спираль, нарисованную таким образом. Попыталась сосредоточиться, напрягла память. Да. Такой рисунок был в книге, которую мне дала няня. Быть может, там есть решение выпавшей на мою долю загадки? Почему я не прочла? Что помешало выполнить нянюшкину просьбу? Как глупо тратила я время, посвящая его романам! Бестолковая. Оставила эту ценность в доме графа. Просила отправить вещи почтой. Куда? Куда Боннт отправит сундук? Где моя семья?

После того как мысли перенесли меня в графское поместье, вспомнилось посетившее меня там видение. Мама, сёстры, отец… Они стояли, поддерживая друг друга, а замок разрушался. Что если они успели выбежать? Что если спаслись? Могло ведь такое случиться?

Схватившись за это предположение, я приободрилась. Нечего сидеть! Надо искать семью. Встала и пошла подальше от страшной дыры. Мне нужно было сосредоточиться. Куда могли отправиться уцелевшие люди? Логичнее всего — в поместье Боннтов. Ведь там гостила я. Но этого не случилось. Иначе мы бы встретились. Значит, они направились в столицу. Конечно! Как я сразу не догадалась?! В столицу. Куда ещё идти герцогу Далеору с семейством, как ни к двоюродному брату?!

Значит, и мне туда! Стиснув виски ладонями, я расхаживала по каменному лабиринту и напрягала память. В столицу можно попасть двумя путями. Вернуться по той дороге, которую я проделала, миновать поместье Боннтов и чуть дальше переехать по мосту на другой берег Прозрачной. В карете путь займёт дней пять, верхом быстрее.

Однако так я не хотела двигаться. Граф Боннт вполне может разыскивать сбежавшую гостью. Значит, остаётся другая не такая удобная, но более короткая дорога — нужно пройти на противоположный край плато, перебраться через ручей, дающий начало Прозрачной, и спуститься по другому берегу горными тропами. Тогда и мост не понадобится. Внизу есть несколько деревень. В одной из них я найму лошадь. Куплю! Украду! Отберу, угрожая пистолетом! Что угодно сделаю, но лошадь у меня будет!

Я в последний раз взглянула на знакомую до мелочей горную гряду. Вряд ли ещё побываю здесь. Меня душили злые слёзы. Всё как всегда. Нет только главного, что мне необходимо. Моей семьи, нашего дома.