История болезни писателя, оставшегося неизвестным

Ирина Буря, 2023

Говорят, что писать книги начинают многие – заканчивают их далеко не все. Но самое интересное начинается после того, как на последней странице появляется (или не появляется) замечательное слово «Конец». Процесс создания книги зачастую оказывается намного короче, чем путь к ее публикации. Много на нем ожидаемых препятствий и куда более неожиданных подвохов. И тогда авторы неизбежно задаются вопросом: «А зачем, собственно, пишу?». И каждый из них находит свой ответ на этот вопрос. Они ведь такие разные – авторы. Как, впрочем, и все люди.

Предпосылки

Читаю всю жизнь. С самого раннего детства — и запоем. Приводя в праведное бешенство родителей, усматривающих в настойчивом желании уединиться с книгой ранние ростки неуважения к старшим. Уходя на работу, они запирают от меня книги в шкафу. Не помогает — либо в соседнем шкафу ключ остается на месте, либо у друзей неприкаянно бродит по квартире не стреноженное чтиво.

Хорошие книги во времена моего детства найти непросто. Обычно их нужно доставать — с нагрузкой из произведений правильно ориентированных, но трудно читаемых современных авторов. Проще всего подписаться на собрание сочинений различных классиков и получать затем — раз в один-два-три месяца — очередной из пяти-десяти-пятнадцати томов. Так и стоят они потом в шкафу, артистично расположенные по цвету и формату обложки.

Но не читать не получается! Каждое собрание сочинений прочитывается от корки до корки, включая личную переписку автора. Переходя от одного корифея к другому, с верхней полки к нижней. После чего остается только один путь, как у фанатичного лыжника — назад, на вершину, чтобы вновь испытать восторг от головокружительного спуска. Так и перечитываются великие произведения не по одному десятку раз — и теперь могу с гордостью утверждать, что выросла на классике.

Упоение от погружения в вымышленную жизнь отказывается подчиняться режиму обычной. Ежевечерний призыв: «Немедленно в кровать — завтра не встанешь!» обязательно звучит не только в самой середине главы, но и в самом интересном ее месте. Обычное детское нытье: «Еще пять минуточек!» заканчивается получасовыми пререканиями об относительности течения времени.

Намного проще послушно отправиться спать — незаметно спрятав под подушку книгу и фонарик. Самое главное потом — удержаться от хрюканья при чтении особо забавного эпизода. Несоблюдение этого правила приводит к раскрытию преступной пододеяльной деятельности, что влечет за собой прощание с книгой на куда более длительный срок.

Чтобы восполнить недостаток поступающей в это время информации, родители красочно живописуют все ужасы последствий чтения в неестественных условиях. В первую очередь — ухудшение зрения и искривление позвоночника. Они, как всегда, правы. Наполовину. Зрение действительно ухудшается. Медленно, но неуклонно. Даже в периоды книжной изоляции. Позвоночник, однако — из чистого упрямства — отказывается подтверждать мудрость старших поколений и до сих пор остается ровным.

В школе слово «хрестоматия» вызывает во мне присущую всем подросткам подозрительность. Если произведение сократили — значит, из него что-то исключили. А исключили, естественно, как раз самое интересное. В результате читаю все предписанные программой произведения целиком, от начала и до конца. И очень внимательно — с охотничьим блеском в глазах выискивая абзацы, которые, скорее всего, не попали в хрестоматию. Параллельно пытаюсь проанализировать, что именно могло заставить цензора оставить их за пределами сокровищницы цитат.

Одноклассники от всего сердца поддерживают мои изыскания. Те избавляют их от необходимости читать даже хрестоматию. По каждой пройденной книге пишу несколько сочинений и свойственным лишь подросткам широким жестом раздаю их всем желающим. Есть только одна проблема: тем для сочинений обычно три, а друзей — много. Согласитесь, перед таким вызовом устоять трудно. Пишу несколько вариантов сочинений на каждую тему и с нетерпением жду разбора сочинений, на котором одни из моих опусов ставятся в пример другим. Критика в то время воспринимается крайне благожелательно.

Однажды летом в пионерский лагерь, являющийся непременным атрибутом моего детства, приезжает уже признанный поэт, чтобы — в рамках работы с молодежью — поделиться опытом с потенциальными последователями. Еле доживаю до начала мастер-класса. После него остаюсь в полном недоумении. Метр говорит о количестве слогов в строках, о правильном их чередовании, о недопустимости рифмования одних частей речи с другими и о перестановке слов для подчеркивания основной идеи. Создается впечатление присутствия на уроке патологической анатомии.

Но признанному автору, конечно, виднее. Долгое время потом пытаюсь следовать его указаниям — написав четверостишие, лихорадочно пересчитываю слоги, пытаюсь переставить местами строчки и перечитываю правила о формах прилагательных и инфинитива. При этом, правда, как-то забывается, о чем хотелось написать в следующем четверостишии.

Наконец, приходится признать, что упорство и труд действительно все перетрут — включая вдохновение. Ограничения, накладываемые поэзией на полет мысли, начинают ассоциироваться с критериями для допуска к загранкомандировкам. То ли дело проза! Пишешь себе, не обрывая строчку на нужном количестве слогов, до самого конца страницы и переносишь последнее слово на следующую. Главное — при описании объекта не переусердствовать с прилагательными, не похоронить его под их красочным многообразием.

Начинаю писать прозу. Как все школьники. Вернее, школьницы. Разумеется, роман. Героиня — девочка-подросток с богатым внутренним миром, которая точно знает, как нужно жить, которую не понимают пришибленные бытом старшие и только лишь верные друзья ценят ее по достоинству. Спустя примерно десяток страниц рукописного текста в школьной тетради создание несомненного бестселлера приходится отложить — сейчас уже и не помню, по-моему, наваливается куча контрольных в конце четверти.

После каникул перечитываю написанное. Как-то неудобно становится. Текст — словно комок сахарной ваты. Половину осилил — зубы склеиваются, хочется отложить и водой запить. И о чем дальше писать — понятия не имею. Вот не терпит вдохновение перерывов на форс-мажор. Хотя несколько сравнений и оборотов задерживаются в памяти диссонансом слащавому месиву. Этот текст храню до сих пор — как ту тонну словесной руды, которую, как учит Маяковский, нужно переработать в поисках одной достойной строчки.

В Университете пробы пера умножаются и крепнут. Что, само по себе, звучит странно — Университет не просто технический, а политехнический. В первый же день первого семестра первого курса встречаю самую лучшую в своей жизни подругу. Три получасовых перемены разговоров — и обнаруживается, что у нас столько общего, словно мы знаем друг друга с самого детства. После Университета наша дружба, как это часто бывает, постепенно затихает, но более близкого по духу человека мне так больше и не встречается.

Но пока мы — студенты, видимся каждый день и не вынуждены думать о семье, зарплате, продвижении по службе и поисках лучшего места в жизни. Мы, конечно, ищем, но исключительно смысл жизни. На меньшее мы не согласны. И где же его искать, как не в литературе? Выясняется, что мы знаем разную литературу — и с удовольствием делимся своими сокровищами. Особенно стихами — не всегда широко известными, теми, на которые натыкаешься случайно, и которые запоминаются сами собой.

И как-то так, само собой получается, что, обменявшись подборками самых любимых стихов, мы и сами начинаем писать. Лекции длинные, далеко не всегда интересные — кто же разнообразит нашу жизнь, если не мы сами? Ни о каких серьезных рассуждениях в стихотворной форме речи даже близко нет. Все начинается с шутливой перебранки — способность иронизировать над чем угодно (включая самих себя) позволяет нам, говоря на любые темы, не впадать в пафос.

Как многим молодым, нам нужен образец. Как многие молодые, мы согласны следовать лишь великим примерам. В отличие от многих молодых, романтические истории нас мало интересуют — нам нужны приключения, интриги, самоотверженность и преданность друзьям. Разумеется, мы будем мушкетерами! Сначала нас трое, но наш третий мушкетер как-то быстро вливается в основной коллектив, оставив нам наши глупые фантазии. А мы твердо помним, что мушкетерская дружба началась с дуэли — и так и пикируемся все пять с лишним лет. В стихотворной форме.

И что интересно — ни разу за все это время не приходит мне в голову посчитать слоги в строчках, которые пишутся сами собой, на одном дыхании. Впервые в голову закрадывается мысль, что маститых творцов нужно слушать только тогда, когда их слова затрагивают что-то в твоей собственной душе.

Пять лет проходит в чуть ли не ежедневном написании иронических, если не сатирических эпиграмм — по очереди, продолжая четверостишия друг друга. Нечто более серьезное появляется в отсутствие спарринг-партнера. Людям случается болеть — и тогда непривычное одиночество возмущенно выплескивается в высокопарное обращение к «далекому, но близкому другу». После чего становится мишенью для язвительных замечаний по поводу декадентских веяний.

Эти стихи тоже хранятся у меня до сих пор — как лекарство от высокого стиля. Когда слова стоят, как войска на параде — глаз не моргнет — они кажутся оловянными солдатиками. Акцент на слове «оловянными».

Университет рано или поздно заканчивается. Во что обычно слабо верят первокурсники. После получения диплома начинается работа — опять в сфере, весьма далекой от какой бы то ни было литературы. Работа предполагает серьезность и ответственность, рядом с которыми нет места детским играм воображения. Да и адресат мой и вдохновитель работает совершенно в другом месте. Никаких «В контакте» в то время еще не существует, и продолжить обмен стихотворными колкостями в виртуальном пространстве мы не можем.

В пекле ответственности бурный поток зарифмованного самовыражения усыхает до слабого ручейка поздравлений. Праздники и дни рождения никто ведь не отменял. И никого из коллег нельзя обидеть недостатком внимания — каждому раз в год нужно хвалебную оду изваять. А к общим праздникам можно стенгазету соорудить, пошутить в которой сам Бог велел. Не говоря уже о близких людях, которым во все века приходится играть роль мишеней на учебном полигоне, раз за разом терпеливо оценивающих, попал ли будущий гений в «десятку» или (Слава Богу!) промазал.

Так проходит еще некоторое количество лет. Гнет обязанностей растет. Работы меняются. Поиски смысла жизни сменяются погоней за улучшением ее условий. Периодически возникающий вопрос: «А нельзя ли совместить приятное с полезным?» объединенными усилиями всего ближайшего окружения уже давно отнесен к разряду пустой блажи. Бумагомаранию же великодушно отведена роль хобби — смена видов деятельности уже признана разновидностью отдыха. Так что берись себе за ручку в свое удовольствие — и в свободное время, которого у серьезного человека не может быть много.

И ручеек стихотворных пожеланий счастья и здоровья уже и не журчит — всплескивает изредка хилыми фонтанчиками к особо важным юбилеям.

Казалось бы, благодаря своевременным мерам выявления и нейтрализации очага инфекции писательская чесотка подавлена в зародыше.

Первые симптомы

В один — поистине прекрасный — день нахожу новую работу. Преподавателем английского на курсах иностранных языков. На курсах негосударственных, а значит — никоим образом неподвластных слегка окаменелой школьной программе.

Прихожу в неописуемый восторг. Вот он — необъятный простор для самовыражения. Вот она — возможность делать что-то действительно полезное, ежедневно наблюдая результаты своих трудов. Вот оно — бескрайнее поле, на котором можно сеять не только свои знания, но и разумное, доброе, вечное.

Родители приходят в не меньшее возбуждение, не жалея красок на описание всевозможных трагических последствий этой авантюры. Они, как всегда, правы. Педагогического образования никакого. Знания языка соответствуют диплому референта-переводчика, который ни за какие уши до лингвистического уровня не дотянешь. Опыт общения с подрастающим поколением сводится к воспитанию одного-единственного сына. Что, как знают все учителя и многодетные родители, не имеет ни малейшего отношения к удерживанию детского коллектива хоть в каких-то рамках. Один ребенок — это чудо природы; много — броуновское движение.

Категорически не соглашаюсь с этими возражениями. Не знакома с тайнами преподавания? Отлично — буду искать новые, свежие подходы, согласно интересам каждой отдельной группы. Не обучена способам поддерживания дисциплины? Еще лучше — тех, кого удалось заинтересовать, в узде держать не нужно. Знания не дотягивают до международного сертификата? Вообще красота — будет, куда самой расти, чтобы скучать было некогда, да и подавлять учеников не буду своим бесспорным превосходством.

Руководство курсов весьма благосклонно относится к моим неустанным поискам нестандартных подходов к преподаванию. Некоторое время. Затем мне ненавязчиво намекают, что творческим изысканиям не следует выходить за экономические рамки. Двух-трех оригинальных приемов вполне достаточно, чтобы максимально заполнить вверенные мне группы. А вот переманивать клиентов у коллег оживленной атмосферой и дополнительными материалами — некрасиво.

Я вдруг с удивлением замечаю вокруг себя весьма внушительную текучесть кадров. Зарплата у преподавателей на таких курсах (что бы ни думали их ученики) очень невысока и имеет весьма далекое отношение к количеству обучаемых ими групп. Но курсы — частные, и их руководство не связано по рукам и ногам никаким трудовым договором. Поэтому на любой вопрос преподавателей о повышении зарплаты следует неизменный ответ: «Не нравится — идите в школу». Они и идут. И, возможно, даже в школу.

Не стану врать, что зарплата меня не интересует. Но у меня хватает нахальства настаивать еще и на переходе на более современные материалы. Сколько можно изучать иностранный язык по учебникам, написанным соотечественниками? Лет тридцать назад. Без аудиоматериалов, зато с лексикой середины прошлого века. Нахальство всегда вознаграждается — в ответ для разнообразия слышу: «Организуй свои курсы и делай на них, что хочешь».

Так и поступаю. Когда на прощание искренне благодарю директора за добрый совет и предоставленную возможность попробовать себя в новом деле, она слегка теряется. Возможно, такое она слышит впервые. От чего вдвойне приятно — и сама ушла по-хорошему, и человеку настроение улучшила. Пусть даже на полдня.

До сих пор испытываю глубокую благодарность к десятку студентов, которые решились уйти с тех курсов вместе со мной.

Все. Больше никаких рамок. Никаких указаний сверху, как работать. Никаких компромиссов по поводу графика занятий, в котором теоретически учтены интересы всех. Никаких педсоветов с неизменными замечаниями в адрес стиля одежды.

Но нужна программа. Британские учебники хороши — слов нет, но их авторы не понимают, зачем объяснять то, что известно их двухлетнему соотечественнику. Эти пробелы нужно заполнить. Перелопачиваю кучу справочников и пособий. Не то. Где-то практическая часть слишком однообразна, где-то порядок изложения с элементарной логикой как-то не вяжется, где-то язык такой, что хочется только головой потрясти.

Ну и подумаешь — напишу свою программу. Но к любым правилам нужны упражнения. И много — чтобы навык в подсознание вошел. Поскольку ни один из учебников не кажется мне достаточно хорошим, компилировать их практическую часть как-то неудобно. Пишу упражнения. Хотя бы по десятку на каждую тему — как можно более разнообразных, с повторением пройденного и со всей мелочевкой, которой нет ни в одном учебнике и которая как раз и не позволяет так долго говорить большинству изучающих язык.

Более того, ответственно заявляю, что на любую тему можно написать не просто упражнения, а пару-тройку забавных историй, при переводе которых придется и грамматическими знаниями блеснуть, и ненавистным всем словарем не раз воспользоваться — для расширения словарного запаса.

Количество студентов увеличивается. Кроме школьников, появляются люди постарше, которые не могут себе позволить изучать язык на протяжении многих лет. Им нужен интенсивный курс. Пишу его. Разумеется, он совсем другой — у взрослых людей и интересы отличаются от подростковых, и потребности, и трудоспособность.

Как-то незаметно мои первые студенты подходят к концу обычного пятилетнего курса, и выясняется, что часть из них чувствуют смутную потребность не расставаться с языком. Нечего делать — пишу дополнительный курс. Он нужен скорее тем, кто в будущем планирует стать лингвистом, но остаются на него многие. Пусть даже часть из них просто хочет оставаться в поле языка до конца школы, чтобы не потерять знания, мне кажется, что при таком длительном и глубоком проникновении в язык человеку становится ближе вся культура этого народа, его особенности и способ мышления. Да и нам после многолетнего общения расставаться тяжело.

Постепенно выясняется, что предела погружению нет. Появляется расширенный курс, продвинутый курс, продвинутый-плюс курс. Время от времени основные курсы тоже обновляются — что значит, пишутся новые предложение, упражнения, истории, сказки…

*****

Где-то одновременно с началом самостоятельной работы открываю для себя фэнтези. И страсть к чтению превращается в религиозный фанатизм. Все остальные литературные жанры остаются где-то в голубой дали — вместе с остатками реальной жизни. Работа на себя уже предоставила возможность избавиться от контактов с собратьями по разуму в офисе и транспорте. И ее столько, этой работы, что и остальное общение с окружающим миром сводится к минимуму. Зачем болтать каждый вечер по телефону, когда в голове толпится целая куча историй, которые нужно срочно записать, пока они не уступили место следующим?

К общению со студентами это, конечно, не относится. Но они еще молоды, далеки от настоящей, или взрослой, или рутинной (как кому нравится) жизни. Их еще не затянуло в болото политики, роста цен, желчных соседских сплетен и подсиживания со стороны завистливых сотрудников. Им тоже интереснее в воображаемых мирах. Появляется еще больше тем для обсуждения. И звучат новые имена авторов.

Вот так, случайно, попадается мне однажды первая книга Роберта Джордана из его эпопеи «Колесо времени». Пусть простит меня родитель жанра Д.Р.Р.Толкиен, для меня книги Р.Джордана становятся эталоном, идеальным балансом между динамичностью развития событий и глубоким внутренним миром героев, между красочными, филигранными описаниями и живой, искрометной речью персонажей, между идеями служения добру и добродушной иронией, не позволяющей этим идеям звучать напыщенно.

В очередной раз убеждаюсь в своем везении. Наталкиваюсь на «Колесо времени», когда в нем уже написаны восемь книг. И даже переведены. Заглатываю их целиком, одну за другой. Остается смутное впечатление, что отдельные моменты проскочили в спешке мимо, незамеченными. Перечитываю книги еще раз. Опять открывается много нового. А если повторить эксперимент?

Так перечитываю эти книги несколько раз. Появляется девятая — лишний повод начать их все сначала. Пока не появляется шальная мысль, а творчеством ли автора наслаждаюсь — или мастерством переводчика? Если фэнтези родилась в англоязычной литературе, так меня же профессия просто обязывает читать первоисточники! А где их взять? Ближе всего Лондон. А там, кстати, и родственники живут и работают. И в гости уже некоторое время зовут. Съездить на пару дней — в самый раз: и родню повидать, и достопримечательности осмотреть. Но только после посещения книжного магазина.

Озадаченные основной целью моего визита родственники направляют меня в ближайший Waterstone’s. В котором с удивлением узнаю о довольно давнем уже существовании десятой книги и о выходе следующей в самое ближайшее время. Там же мне подсказывают, что следить за появлением новинок можно на сайте Amazon и там же делать предварительный заказ книг. Впервые появляется раздражение — да что же это они так долго переводят?

Кстати, основные моменты той поездки, как положено, снимаются на видеокамеру. Кадры, запечатлевшие мой выход из магазина с двумя огромными пакетами в руках, безусловно затмевают панорамы всех обязательных для посещения в Лондоне мест. С таким лицом египтологи выходят из неизвестной ранее, только что открытой пирамиды.

Вернувшись со своим сказочным сокровищем домой, обнаруживаю, что десятую книгу уже перевели. Радуюсь за друзей и близких, не читающих по-английски. И за себя тоже — нужно же делиться с кем-то впечатлением от прочитанного. Amazon информирует, что следующая книга выйдет через пару месяцев. А также предлагает оформить предварительный заказ, сообщает о возможности доставлять книги в любую точку мира и выдает список авторов, пишущих в сходном стиле.

У меня падает сердце. От радости — больше не нужно ждать, пока переведут. Затем накатывается тревога, придавив основной внутренний орган в нижней точке падения. Фэнтези в переводе для меня больше не существует. Газеты и журналы тоже не читаю — в них слишком много реальности. А если родные буквы забуду? Одна надежда на рабочие материалы: в них большая часть упражнений на перевод, а значит, ежедневно перед глазами будут русские тексты.

Amazon сообщает мне об отправке книги. Неделю бегаю по три раза в день к почтовому ящику. Наконец, вытаскиваю оттуда заветное уведомление о посылке. Мчусь на почту, забираю свою книгу — и проглатываю ее за три дня.

И вот тут-то и начинается самое страшное. Поговорить-то не с кем! Впечатления переполняют, грозя удушьем, выливаются наружу и обрушиваются горячей лавой на ни о чем еще не подозревающих собратьев-поклонников любимого автора. Меня начинают избегать. Стоит только открыть рот, как меня оглушает воплем: «Не рассказывай — все удовольствие испортишь!». Прикидываю на пальцах — на перевод каждой предыдущей книги уходило не меньше года. Понимаю, что не выживу. Может, самой перевести? Пусть только для своих, без особой шлифовки текста?

Вот так, абсолютно незаметно для себя, без каких бы то ни было далеких намерений, проскакиваю точку возврата в творческом процессе. Стихи пишут все. Наброски к будущим романам делают многие. Но взяться за книгу (пусть только за перевод) и закончить ее, так чтобы читабельно вышло — вот это уже все. После такого опыта отмахнуться от такого занятия и вернуться к прежней размеренной жизни уже, по-моему, невозможно.

Перевожу книгу на удивление быстро — месяца за три. Описания идут, конечно, тяжеловато, но сцены активных действий и диалоги переводятся на одном дыхании. Вроде, неплохо получается. Друзья и знакомые, правда, в очередь не выстраиваются — консерваторы чертовы, привыкли, понимаешь, книжку в красочной обложке в руках держать. Ну и ладно — обложку к книге в издательстве приделывают. И в самом деле — издательство-то свой перевод еще не выпустило, у них, небось, десятки книг в плане стоят. А у меня уже горизонты расширились, сердце болит за всех томящихся в неведении поклонников великого писателя, а не только за тех, которые меня окружают. Да еще и рукописные переводы читать не хотят.

Пишу в издательство Terra Fantastica, специализирующееся на переводе книг Роберта Джордана. Со сдержанным достоинством предлагаю их вниманию «сделанный мной перевод последней книги этого автора, которая, насколько мне известно, еще не выходила на русском языке». С удовольствием предвкушаю решительность, с которой они ухватятся за возможность ускорить производственный процесс и приблизить момент получения прибыли от миллионных тиражей.

Ответ приходит на следующий день. «К сожалению, книга уже переведена и находится сейчас в стадии предпечатной подготовки». Со сдержанным вздохом и вечной обидой последнего в очереди шлепаюсь назад на грешную землю. Болезненно. Но в конце письма стоит приписка с вопросом, нет ли у меня еще каких-то готовых переводов.

А вот есть, как ни странно. Сразу-то в издательство страшно обращаться. Текст нужно вычитать хоть пару раз, со смелостью собраться, три-четыре варианта обращения в уме перебрать. Так почему же не начать параллельно еще что-нибудь переводить? Из тех авторов, которые уже несомненно популярны, но последние книги которых все никак не выйдут по-русски?

Terra Fantastica информирует меня, что книгами упомянутых мной авторов занимаются другие издательства, и предлагает мне попробовать свои силы в переводе серии «Звездные войны». Испытываю двойную благодарность: во-первых, знаю теперь, куда обращаться с другими своими переводами; во-вторых, отчего же не испытать себя в чем-то неизвестном? Честно сообщаю им, что сама-то эту серию никогда не читала, но готова принять вызов.

Получаю рассказ на четырнадцать страничек общепринятого в Word’е текста. При чтении первой же страницы начинаю испытывать легкое недоумение — примерно четверть слов совсем не похожи на английские. Термины, что ли? Ни в одном из словарей подобных слов не находится. И тут меня осеняет — так это же текст плохо отсканирован! Это у них, наверно, такой своего рода тест на профессиональную пригодность. Дальше дело идет быстро: догадаться по смыслу и особенностям написания, какое слово замаскировалось под набор букв — нечего делать.

Через три дня отсылаю в издательство перевод и в сопроводительном письме сообщаю о найденных ошибках сканирования. Ответ приходит в течение недели. Стадию редактора мой текст прошел успешно и направлен на рассмотрение главному редактору. После его заключения можно будет говорить о продолжении сотрудничества.

Первый успех, согласитесь, окрыляет. Второй должен следовать за ним автоматически — истинная оценка, как всем известно, происходит на низшем уровне, а в верхах ее всего лишь утверждают. Чтобы не тратить впустую время, сама (!) прошу прислать мне еще какой-нибудь рассказ — пока там суть да дело, а у меня уже два рассказа готово.

Еще через пару дней приходит новое письмо. Главный редактор мой перевод одобрил, и издательство готово заключить со мной договор. Нужно только выслать им мои данные — список прилагается.

Полный шок. Трясущимися (от осознания своего умения добиваться успеха) руками набираю в тексте письма обычную в таких случаях информацию — Ф.И.О., год рождения, паспортные данные, место проживания, номер идентификационного кода, номер пенсионного свидетельства. Прикрепляю к письму уже сделанный перевод и отправляю.

Переписка обрывается. Где-то через неделю отсылаю еще одно письмо, чтобы выяснить, дошло ли первое. Свои данные в нем уже прикрепляю отдельным файлом. Ответ приходит на следующий день. Письма мои получены, но в данный момент в издательстве чрезвычайно много работы, поэтому для составления договора потребуется некоторое время.

На сегодняшний день договор этот составляется уже третий год и все никак не закончен. До совершенства, наверно, доводят — с литературной точки зрения. То ли главному редактору год рождения не понравился, то ли проживание не только в другом городе, но и в другой стране смутило. Пару раз у меня мелькает мысль проверить новинки этого издательства — в частности, сборники рассказов — может, как раз там и появились мои переводы? Но в конечном итоге, всякий раз не хочется. Ну, увижу я их там, да еще и под другим именем — и что дальше? Разве что гневное письмо написать — может, «Спасибо» в ответном напишут.

Но нечего делать далеко идущие выводы по единичному факту — я обращаюсь со своими переводами и в другие издательства. Поскольку перевожу я тех авторов, которые нравятся не только мне, но и миллионам читателей по всему миру, это — крупные издательства. В частности, АСТ. Оттуда ответа не приходит вовсе.

Спустя довольно длительное время натыкаюсь в Интернете на ряд статей, как следует и как не следует поступать переводчику в общении с издательствами. С облегчением читаю, что никогда не следует отсылать полный текст перевода. Фу, слава Богу, хоть этого не сделала! С чувством крайней неловкости нахожу, что просто письмо с предложением своих услуг тоже посылать нельзя — нет предмета для разговора, и такие письма никто не читает. М-да, именно это и сделала. Теперь хоть понятно, почему из АСТ не ответили. Ладно, впредь, прежде чем бросаться с головой в омут, будем сначала разбираться, по каким правилам там жизнь протекает.

Переводить больше не хочется. И дело совсем не в том, что руки опустились — ощущения провала нет и в помине. Книги благополучно выходят не в моем переводе, и у меня не возникает ни малейшего желания сравнить их с моими. Не важно, чьи переводы лучше. Не важно, что мои переводы появляются на белый свет первыми, пусть и не причесанными. Главное — что определенное количество людей (да, мои близкие и знакомые, и — ха! — раньше других!) читают их и находят увлекательными — не по отзывам, а по скорости прочтения.

Конец ознакомительного фрагмента.