Звезда любви: свет во тьме. Избранное

Ирина Батый

В этой книге впервые представлена подборка лучших произведений автора, в которой как стихи, загадки, сказки и азбука для детей, так и лирика, эпос и актуальные статьи для взрослых.

© Ирина Батый, 2022

ISBN 978-5-0055-9553-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЛИРИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

Звезда любви: свет во тьме. Цикл стихотворений

Закатный луч

Закатный луч домов вершины красит…

Так краток миг в тревожном этом часе,

когда на смену свету заступает мгла —

сначала серая, затем черней угля.

И остаётся лишь воспоминание

о мимолётном том очаровании:

как выскользнул вовне закатный луч

из целой стаи поднебесных туч,

и осветил, согрел домов вершины,

в домах же женщины и их мужчины

без света дня, что ж, отойдут ко сну.

В их окнах скоро огоньки блеснут

неверным, тусклым, приглушённым светом,

и ни на йоту не напомнит это

тот пламенеющий закатный луч,

что миг сверкал среди громады туч.

Мы только и вольны

Дневной собрав оброк,

уходит солнце с неба.

Прохладный ветерок

волнует нивы хлеба.

На луге заливном

слышней поют цикады.

С полей идём в свой дом

Отдохновенью рады.

Расшито блеском звёзд

ночное покрывало.

И тьма — на сотни вёрст.

В сознании усталом

клубятся роем сны,

досужие мечтанья…

Мы только и вольны

в своих ночных скитаньях.

Майская ночь

Я выйду на балкон… В эфире майской ночи

Сирени аромат так несказанно чист.

Взгляну я на звезду. Струится прямо в очи

Мне взгляд звезды ночной, сияюще лучист.

О, этот свет звезды

Из глубины небес

Летит ко мне!

Наш городок не спит. И шумно у дороги

Гуляет под луной романтиков чреда.

И сами их собой несут куда-то ноги,

И путь им указует Полночная звезда.

О, этот свет звезды

Из глубины небес

Летит ко мне!

Я выйду на балкон. Послышится далёко

Под перезвон гитар мне городской романс.

О чём же эта песнь, да о любви жестокой.

О том, что есть в любви один лишь только шанс.

О, этот свет любви

Из глубины времён

Летит ко мне!

Сочувствует певцам наш городок притихший.

Вздыхает глубоко среди бессонной ночи.

И каждый житель в нём, когда-либо любивший,

Припомнит рану ту, что в сердце кровоточит.

О, этот свет любви

Из глубины времён

Летит ко мне!

От вечных звёзд

От вечных звёзд, которым дела нет

до глаз, на них глядящих с упованьем,

струится призрачный в эфире свет

лишь с тем, чтоб подтвердить существованье

неведомых, неблизких нам миров.

Ответный отблеск им слабей, короче.

Преодолев материи покров,

в эфир лучи стремят людские очи.

Неяркий, тихий огонёк души,

возможно, не заметен во Вселенной.

Но вместе свет сложивши, как гроши,

все души в темноте видны отменно.

Просторы озираем мы не зря

неведомых, неблизких нам созвездий,

подозревая, что и их заря —

лишь многих душ совместное известье.

Есть у меня звезда

Есть у меня Звезда,

чей луч так ярко светит

во мгле ночной всегда,

спеша меня приветить.

Пронзает вмиг огнём

холодное пространство.

И мне светло, как днём.

В сияющем убранстве

Звезда дает забыть

невзгоды, неудачи.

И позволяет плыть

уверенней, без плача

на утлой лодочке

к неведомой границе…

К ней, узкой ниточке

лечу подобно птице,

полёту радуясь…

Но, не найдя предела

и в бухту возвратясь,

опять гляжу несмело.

Свет любви

В час, когда тихо

на западе сгинул денёк,

кто-то зажёг осторожно

во мне огонёк.

Пламя согрело озябшую

душу мою

у океана стихии,

на самом краю.

Бьётся о скалы волна

и так ветер жесток.

Светом печальной

любви озаряя восток,

стал разгораться, мигая,

во мне маячок.

Видишь в пути штормовом

его свет, морячок?

Ты, как романтик, в просторах

тоскливой мечты

правишь по курсу далёкой,

холодной звезды.

О, если б парус наполнил

влюблённый порыв,

пристанью стал каменистый

над морем обрыв.

Две вселенных: ты и я

Ты — целая Вселенная…

И я, представьте, тоже!

Вдали, но в поле зрения,

соединить нас можно.

Жаль космос разбегается,

как будто бы от взрыва.

В нем время ускоряется,

увы, без перерыва.

Поврозь, но тем не менее,

мы тянемся друг к другу.

Освоили, есть мнение,

сближения науку.

Пусть ты — шажками птичьими,

а я — в лихом полёте,

не делаю различия

в их родственной природе.

Кометой мчусь к Вселенной я,

пересекая дали.

И гасну постепенно я,

и не могу причалить…

Пусть жизнь любви посланницы —

лишь миг в движенье вечном,

но свет её останется

в пространстве бесконечном.

О таком пустяке, как…

Акварелью ли нежно

цветёт небосвод,

иль безжизненно тёмен

лежит как ковёр,

вдруг промокнув насквозь

от бесчисленных вод, —

неизменно красив

надземельный простор!

А бессмысленно это

иль всё ж неспроста?

Это можно понять лишь

под круглой Луной,

лишь бессонным влюблённым,

глядящим с моста

на бескрайнее небо,

как было со мной.

Красота небосвода

слагается в текст,

как послание, словно

ритмический стих.

Но для нас ли, несведущих,

космоса тест?

Или это всеобщей

картины лишь штрих?

Для влюблённых понятно

посланье-любовь,

на красивом, привычном

для них языке.

Но, однако, для сердца,

разбитого в кровь,

всё ж уместней забыть

о таком пустяке.

О таком пустяке, как

цветной небосвод.

Тот, что целую вечность

о чём-то поёт.

Веселится, ликует

из звёзд хоровод,

но всё ж мимо куда-то

в пространство идёт.

Свет далёких и близких звёзд

Разводят над Невой мосты,

и зажигают фонари.

А окна светят вдоль воды

как в старых бусах янтари.

Взгляни на небо в эту ночь:

там звёзды водят хоровод.

А тут — спешит куда-то прочь,

блестит огнями пароход.

Жаль, света мало с высоты

нам дарит дальняя звезда.

Дома дождались темноты,

И спит их тесная гряда.

Куда ведёт нас лабиринт

Из улочек и тупиков,

из возвышений и ложбин,

с причудами былых веков?

Как долго б не пришлось идти

в неверном свете фонарей,

он не даёт свернуть с пути,

пойти дорогою своей.

Во тьме от глаз сокрыта цель,

и нас обманывает ночь.

Минуя улиц канитель,

быть может, мы уходим прочь…

В тревожном поиске пути

шаги бывают невпопад.

И всё ж стремление дойти

не может не сулить наград.

Но знаешь, зря ты ищешь свет

вдоль улицы. В глазах моих

столь чёрных, как и ночи цвет,

горит огонь для нас двоих!

Огонь, что отменяет свет

далёких к нам и близких звёзд,

уводит прочь от многих бед,

над бездною возводит мост.

В них можешь ты найти приют,

ведь это пристань моряку.

Но гаснет глаз моих салют,

ведь звёзды прочь тебя влекут.

Туда, где в небе в эту ночь

рой звёздный водит хоровод.

Туда, куда уходит прочь,

блестит огнями пароход.

Туда, куда ведут мосты,

и манят светом фонари.

Туда, где окна у воды,

как в старых бусах, янтари.

Когда ещё звезда светила нам

Когда ещё любили я и ты,

загадку жизни мнили мы простою.

Тогда так упоительно цветы

благоухали в поле под Звездою.

Звезда светила нам с небес лучом.

Вела в ночи извилистой тропою.

Мы шли тогда вдвоём, к плечу плечо,

тяжёлою юдолею земною.

Земная тяжесть не держала нас.

Над миром всем — душою мы парили.

И, глядя на Звезду в полночный час,

лишь о высоких чувствах говорили.

О, как тогда любили я и ты!

Теперь, увы, расстались мы с тобою

так накрепко, что развели мосты.

Другим ты стал в разлуке со Звездою.

Ты не паришь, ступая по земле.

Цветы не замечаешь, лишь дорогу.

Не звёзды, ищешь фонари во мгле,

мечтая поскорей достичь порога.

Я ж со Звездой ночной наедине

печальную веду о нас беседу.

Разбилось счастие по чьей вине,

по воле случая иль по навету?

Звезда сорвётся с неба высоты,

покатится вниз яркою кометой.

Погаснет свет несбывшейся мечты,

останутся вопросы без ответа.

Влюблённый метеор

Ты как Звезда, что только светом

в дали Вселенной мне видна.

В не нашем измеренье, где-то

ты создан с чистого листа.

Ты не такой как все, ты лучше.

Ты чужд земному, чем и горд.

Равно — на море и на суше —

свободен от нужды, невзгод.

В своем движении по кругу

ты безоглядно вдаль летишь.

Внимая гармоничным звукам,

ты вечность целую молчишь.

Ты, воплощение свободы,

ужели счастье — цель твоя?

К чему же дальние полёты,

когда манит к себе Земля?

На слёзы обернись! И взглядом

приветлив, умоляю, будь!

Не в космосе, с тобою рядом

лежит недолгий к счастью путь.

Кумир, заслышав в безвременье

отчаянный к нему призыв,

с орбиты падает в смятенье,

о дальнем небе позабыв.

Он обожжён, собою чёрен.

И, испытав эмоций взрыв,

разбит на миллионы зёрен.

И всё же счастлив, всё же жив.

Сон о любви

Однажды, зимней ночью

любовь приснилась мне.

Явилась мне воочию,

как свет звезды в окне,

в неверном, тёмном небе

не близко, а вдали…

Любови чувства — небыль,

во сне их хрустали

не удержать в ладони!

Рассыпанных как снег,

их топчут с хрустом кони,

в своём танцуя сне…

Душа кричит ребёнком,

в ладони пустота.

Звенит в осколках тонко

моей судьбы звезда.

Манящий свет погаснет,

да по моей ль вине?

Ужели все напрасно

на выбранной стезе?

Пусть сон разорван в клочья,

горит звезда в окне.

Однажды, зимней ночью

любовь приснится мне.

Звезда любви

Нынче встретим Новый год

вместе, у нарядной ёлки.

Босоногий хоровод

закружится по иголкам!

Свечки тонкие горят,

в трубы дуют ангелочки…

А под ёлкой целый ряд

сладостей в цветных мешочках.

Отчего так краток миг

года нового прихода?

В полночь пробок взлёт и пшик,

поздравления народу.

Фейерверков тут же шум

донесётся с тёмных улиц.

Канонадой — бах и бум —

рвутся бомбочки и пули.

Нет на ёлке для меня,

прежней маленькой девчушки,

в свете яркого огня

подходящей погремушки.

Так хотелось б с ёлки снять

мне кусок простого счастья.

Звёздочкою засиять

ненароком, в одночасье.

Где же дедушка Мороз,

ежегодный избавитель

от обид и близких слёз?

Нет его, так позовите…

Как таял первый снег

Была пора, когда несмелый первый снег

к земле легонько припадал и, млея, таял,

в ночи озябшую подругу обретая.

И затихала та, дрожа в тревожном сне.

Снег заметал следы людских дорог и встреч.

И был некстати так для девушки несчастной.

Её покинул друг, обидевшись напрасно.

Ушёл, исчез во тьме, и не обнимет плеч.

В мерцанье фонарей виднелись лишь едва

для глаз её в снегу следов его приметы.

Плутая по земле, взывала к другу: где ты?

Но пропадали зря в тиши её слова.

Чуть теплился в груди несмелых чувств огонь.

Но меркнул свет, гасимый горькими слезами.

Возможно ль, возвратить любовь под небесами?

Как снег, растаявший, опять собрать в ладонь?

Стрела твоего взгляда

Когда зима идёт на смену лету,

чредою улетают журавли,

плывут в потоках листья-корабли,

то вижу в том смертельную примету!

Уже не слышно птиц, опала зелень,

и не контрастны блёклый свет и тень.

Вдали от беспокойных деревень

в глуши таится жизнь, вздыхая еле.

Лишь заяц скачет, позабыв про страх,

но, ах!, охотник прячется в кустах,

неосторожного разит ударом.

Увы! Так взгляда твоего стрела

кровавую мне рану нанесла

из сердца хладного. Бесцельно, даром..

Последний сон

Во сне счастливые виденья ждут меня.

А наяву — беда, волненья и страданья.

Мне забытьё милей, чем ночи ожиданье.

Скажу, добро — от ночи. Зло — от бела дня!

И потому ищу на небесах закат.

Во сне приходит образ твой как идеальный.

Увы, едва ты на него похож, реальный!

И сходства не найдёт меж вами трезвый взгляд.

Не ангел, что так светел плотию под кожей.

Ты ухмыляешься как чёрт небритой рожей,

но свет любви ко мне горит через глаза!

Когда последний, смертный сон смежит мне веки,

расстанемся с тобою мы тогда навеки,

погасит свет любви в глазах твоих слеза…

Где ты была, любовь?

От сотворения не годы, времена

прошли чредою. Во Вселенной нашей,

преодолевшей хаос, становилось краше

скопленье звёзд, планет. И, наконец, Луна

была на тёмный свод небес укреплена.

Как люди говорят, любовью мир наш создан.

Не принуждением, не повеленьем грозным.

И результатом сим сама удивлена

любовь, должно быть, отошла от дел.

Что ей оставленных в миру людей удел,

не могущих найти в их чувствах утешенье?

О, где же доброта, любовь, была твоя,

когда ты удалилась в чуждые края,

оставив без вниманья хрупкое творенье?

А деньки всё короче. Цикл стихотворений

Ярмарка осенняя

На ярмарке осенней,

раскинувшись широко,

есть то, что днём весенним

воображало око.

Из зёрен, в землю павших,

явилися плоды,

в полях произраставших

крестьянина труды.

Из завязей на ветках,

на месте от цветков,

явилися ранетки,

румяные с боков.

Привык народ за годы

к подобным чудесам,

крутя на огородах

удачи колесо.

Собрав плодов немало,

торгуется народ

и признаёт, устало,

удачным этот год.

Осень — рыжая девчонка

Осень — рыжая девчонка.

Гнется в тын рябиной тонкой.

В маминой губной помаде

Горько рот кривит в досаде.

Осень — рыжая девчонка.

Школьницей смеётся звонко.

А проказники мальчишки

Листья рвут у ней из «книжки».

Осень — рыжая девчонка.

Лает вслед ей собачонка

И гоняет павший лист

Под ветров осенних свист.

Осень — рыжая девчонка.

В утлой старенькой лодчонке

От обид своих заплачет,

Солнышко в ладони спрячет.

Осень нарядилась

Хорошо пальтецо у Зимы,

из Парижа бельё у Весны,

цвета хаки убранство у Лета.

Ну, а Осень как нынче одета?

Золотое монисто осин,

кружевная накидка рябин,

как вуаль паутинки парят,

и от клёна багровый наряд.

Нарядилась, глядится в стекло:

— «Ах, не то!» И из глаз потекло.

На поля кукурузы и ржи,

на грибную полоску межи.

Бабье лето

Цветов роскошных отошла пора

в причудливых садах, в тенистых парках.

И нынче у торговцев на-гора

букетики цветов совсем не ярких.

Вам отдадут за небольшую мзду

охапкой целой, схваченной бечёвкой,

душистую, лучистую Звезду,

её давно так нарекли с издёвкой.

Созвездие вы держите в руках,

и чудится — прохлада подступает…

Извне, из космоса, издалека

наш мир с погодой тёплой разлучает.

И только подтверждает правоту

стремительная краткость Бабья лета —

Вселенной доброй быть невмоготу,

о чём предупреждает нас букетом!

Чуть осень, в Болдино скорей!

Читая Пушкина стихи,

расслышим голоса живого

мы столь похожие штрихи

и нынешнего, и былого.

И это кровное родство

потянет к Пушкину, в именье.

Пройдёт и далее лет сто,

не истребится устремленье

народа к своему поэту,

к местам, где он когда-то жил,

где дом и парк хранят приметы

хозяина, что так нам мил.

Чуть осень, в Болдино скорей

бродить задумчиво аллеей,

поэзией в душе своей

мечты высокие лелея.

Воробьиные ночи

В ноябре так длинны

воробьиные ночи.

Небеса не видны,

а деньки всё короче.

Как в июле цвели

лип кудрявые кроны!

И гудели шмели,

забираясь в бутоны.

Всё теперь отошло,

что казалось навеки.

Вдруг исчезло тепло.

Солнце смежило веки.

Одеваясь в туман,

оголённые липы

проклинают обман.

Еле слышны их всхлипы.

Опять идут дожди

А на Васильевском —

трамвайчики звенят.

А на Васильевском —

десяток Линий в ряд.

С залива ветер и

опять идут дожди.

Ты у метро меня

под зонтиком дождись!

В домах приземистых

в ночи огни горят.

И репродукторы

невнятно говорят.

Под песни Баскова,

младенца плач и брань

всё водку пьют в квартирах

пары Зин и Вань.

Опасно в Питере…

Со мною ты. Не бойсь!

По лужам шлёпаем.

Простужены насквозь.

Предатель-эхо вторит

без обиняков

в аркаде врат пугливый

цокот каблуков.

В колодце дома бьётся

ветер в западне,

листву пожухлую

кружит на самом дне.

Пришли. И что же это,

если не любовь,

Коль провожаешь ты

до дому вновь и вновь?

Жёлтая листва

Дело к ночи. Средь верхушек

потемнела синева.

Зашуршала у опушек

в кучах жёлтая листва.

Еле слышен топот мелкий.

На пути сломав сучок,

рыжий хвост взметнула белка —

в чащу делает прыжок.

Миг, и станет незаметней,

поднырнув в густую тень.

Спрячет там грибок последний,

свой запас на зимний день.

Лунный круг повиснет низко.

Заяц уши навострит.

Вдруг завоют волки близко —

голод, холод предстоит.

Заплутавшая осень

В Питере в улочках тихих бывает:

осень в колодцах дворов заплутает.

Плачет потерянно в сизом тумане.

Тонет в рекой отражённом обмане.

Мечется, хлопает дверью парадной.

Треплет прохожих рукою прохладной.

На тротуар сбросит жёлтую шаль,

ветхую ткань бытия ей не жаль.

Хочешь, приду я к тебе? Под зонтом

Будем искать одиночеству дом.

Нам пообнимет стан ветер-вития,

нашей тоски бесприютной стихия.

Кто-то волшебный зажжёт фонари.

Мост разведёт над Невой до зари.

Жаль! Очевидно, на той стороне

замок стоит, предназначенный мне.

Осенний букет хризонтем

На фото, что долго хранится

меж явью и небытиём

бледнеют знакомые лица,

то мы, молодые, вдвоём.

Исчезнет, сотрётся с страницы,

повянет на фото букет.

Засохший, он где-то пылится,

Забыт по прошествии лет.

Такой изначально унылый —

осенний букет хризантем,

как снег поседелый и стылый.

Он памятен мне только тем,

что горьким своим ароматом

букет хризантем предвещал:

расстанемся мы безвозвратно.

И счастие — не обещал.

Весна идёт. Цикл стихотворений

Цветение

В мае сад мой зацветает…

На крапиву опадает нежных яблонь цвет.

Аромат в саду витает, только роз там нет.

Нынче здесь произрастает лебеда, репей.

Запустение пугает дикостью своей.

Сад старинный угасает, брошен и забыт.

Только он о том не знает, он дождем умыт.

Тянет ветви, привечает первый майский гром.

Влагу павшую вбирает жаждущим нутром.

В нём пичуга обитает, радуясь весне.

Слышно, что-то щебетает ночью в полусне.

Никого не ожидает старых яблонь сад.

Ствол хозяин не срубает, он тому и рад.

В мае сад мой зацветает…

Время певца

По дну оврага, там, где ивы,

бежит, торопится ручей.

Вблизи него, таясь пугливо,

запел последний соловей.

Запел торжественно и чудно

так, как по замыслу Творца,

и должно петь певцам прилюдно,

чтоб песней увлекать сердца.

Свистал и щёлкал днём и ночью

он всю прошедшую весну.

Но видит явственно, воочью

пугающую новизну.

Как жаль, что в вечном обновленье

есть безнадёжное «прости»!

Потери есть, увы, в движенье

неумолимого пути.

Как в ручейке волне на смену

приходит новая волна,

так соловью блистать на сцене

один лишь вечер допоздна.

А нам затем весь год — томиться,

утратив трели соловья.

Хоть знаем, песня повторится

весною новой у ручья.

Тревоги любви

Радость приходит, волной накрывая печали,

Только тогда, когда есть, кого сердцу любить.

И убыстряется время, и радужны дали.

Жаль только: долго на свете нам в счастье не быть.

Ну, а пока подари мне сиянье улыбки,

Солнечный блеск переменчивых, ласковых глаз!

Не оступись, ведь пески под ногами так зыбки!

Чайки кричат о беде и преследует нас.

Скажешь: — К чему же тревоги, коль счастлив удел?

Ветер удач, посмотри, распрямляет нам спины.

И среди тысяч на пляже распластанных тел

Вместе идём, обходя хлам прибившейся тины.

— Радость отхлынет, оставит: ракушки обид,

Замысловатых и пёстрых моллюсков злословья.

И на душе, как в песке, разберёт следопыт

Наших неверных шагов отпечаток у моря.

Сонет. Весь год лишь о любви

Когда придёт весна, желаньями томимый

идёшь ты за порог с надеждою вдохнуть

весь аромат цветов, затем, пускаясь в путь,

стремишься в призрачную даль, неудержимый!

Когда же летний зной палит невыносимо,

то, подустав в пути, желая отдохнуть,

о, веером в тени ты охлаждаешь грудь

и, знатный пир завидя, не проходишь мимо!

Когда же осень спрячет планы под сукно,

подрастеряв в пути подруг, берёшься за вино.

Кляня прошедшее, ты пьёшь один от скуки.

Зимой, когда померкнет свет, весь мир в снегу,

ты скажешь, лишь во сне пуститься я могу

по бездорожью, чтоб постичь любви науки.

Слова любви

Ты не расслышал, я не повторила

слова любви на нашем рандеву.

Скатились на ажурные перила,

упали на широкую Неву

с чугунного моста в темнеющие воды.

Там, в глубине мерцают стаи слов:

влюблённых пар восторженные оды,

признаний о любви большой улов.

Смотрю вослед, куда-то в океаны

их по течению уносит прочь

в неведомые, чуждые нам страны.

Иные — звёзды в небе там, и ночь.

Слова любви, достигнув новый берег

и камни белые, крутой волной

расколются в куски, и о потере

жалеть со временем лишь мне одной.

Ты не расслышал, я не повторила…

Не важно, кто внимание отвлёк.

Вода слова признаний поглотила,

развеял чувства свежий ветерок.

Сиреневый дурман

Уходит Весна из России не разом,

по северным землям скитаясь печально.

Здесь только в июне сиреневым газом

наполнится сад, как в сосуде хрустальном.

Любви аромат над землёю струится,

дурманит, тревожит суровые души.

Кто жить по-весеннему, вновь не боится,

Любовной горячкой покой свой нарушит.

От моря потянет легчайшим туманом.

И северный ветер повеет остудой.

Цветы опадут, оказавшись обманом,

волшебной Весны мимолётной причудой.

Останется в сердце неясное чувство.

И, взглядом склоняясь к садовой сирени,

припомним цветенья весеннее буйство

и глупость о счастье напрасных молений.

Апрель

В свете солнца видна

в строгой раме окна

за стеклом акварель —

голубая капель,

сизых туч кружева,

зыбких луж синева,

нежной зелени дым.

Мир наш стал молодым.

Он, купаясь в лучах,

держит свет на плечах

и струит аромат

свежим ветром в дома:

пряный дух от земли,

то ростки поднялись

трав медовых в лугах,

млея в тёплых лучах.

И слышней птичья трель

в месяц чудный Апрель.

И шумит старый лес,

полный новых чудес.

И поют благовест

все церквушки окрест.

Похолодало, то черёмухи цветут

Белое чудо — черёмухи дым —

так упоительно воздух пьянит.

Если вдохнуть его, то молодым

сделает тут же, в юнца превратит.

Всюду, пока есть цветение, жар

распространяет ее аромат.

И забывает вдохнувший, что стар.

Мнит, что весною он молод, богат.

Чарам обманным короткий их срок

власть над людьми безраздельно даёт.

Но опадают цветы вдоль дорог,

и охлажденье во всем настаёт.

Счастливые мгновения весны

Счастливые мгновения весны

так кратки, беглы, словно полусны.

Пройдут младой шумливою толпой

проталины неверною тропой

в погоне за проворным ручейком,

нетерпеливым майским ветерком,

за стайкою стремительных стрижей

и прелестью любовных миражей.

Неужели весна, неужели?

Говорите, что хотите,

не поверю ни за что.

И со временем не ждите,

будто явным станет то,

что уняли пляс метели,

и покинул нас мороз.

С юга птицы прилетели,

и подснежник вдруг подрос.

Это плачет старый ветер,

вспоминая о весне,

что царила раз на свете

и приснилась в сладком сне.

Только раз, увы, бывает

миру восемнадцать лет.

Всё любовью расцветает

в год такой весне в ответ.

Ярче звёзды в эту пору

и на небе, и в душе.

Поголовно, без разбору

влюблены как будто все.

И волнующие встречи

с замираньем сердца ждут

Каждый день и каждый вечер

розам соловьи поют.

Это было и минуло,

укатилось далеко.

Ветром бы каким не дуло,

не вернуть назад его.

Говорите, что хотите,

не поверю ни за что.

Не тревожьте, замолчите

в комнате моей пустой!

Нам весной даётся шанс

Слушай, друг мой, что грустишь?

Что вздыхаешь глубоко?

Юность, мол, не воротишь?

Нет, вернуть её легко!

Нам весной даётся шанс

шапку с шубой кинуть в шкаф,

петь в избытке чувств романс

и считать, всё в жизни — кайф!

Нам без устали шагать

хочется весенним днём.

По пути стихи слагать,

иль болтать о том, о сём.

Небеса зовут летать,

нам бы крылья за спиной!

Как об этом не мечтать

опьяняющей весной?

Лишь любви покорным быть,

поклоняться ей одной.

Жаждать подвиг совершить,

позабыв сон и покой.

Вместе с звонким ручейком

устремляться за мечтой.

Вместе с лёгким ветерком

наслаждаться высотой.

И цвести, и пламенеть,

яркими быть как тюльпан.

Да, счастливыми быть сметь:

лишь весною шанс нам дан!

Макушка лета. Цикл стихотворений

«Внимаю тёплой я улыбке лета…»

Внимаю тёплой я улыбке лета,

пошире утром распахнув окно.

Она зарёю розового цвета

раскрасила у неба полотно.

Она, лучистая, румянит воды

озёр и рек, растительность полей,

деревья леса, всходы огорода,

всего касаясь краскою своей.

И всё спешит ответно улыбнуться,

светло и радостно взглянуть в глаза:

Цветов бутоны утром разомкнутся,

а на траве в лугах блеснёт роса!

Пускай она, как стриж, и мимолётна,

но дивным светом озарённый мир

с улыбкой лета расстаётся неохотно.

Ах, как же скоротечен летний пир.

«Макушка лета…»

Макушка лета,

небеса пылают жаром.

Трава желтеет

и горит сухим пожаром.

Дурманит и томит

цветущей липы дух.

Примолкли птицы,

не ласкают песней слух.

Во всем истома

под палящими лучами.

Лишь стаи ласточек

летают над домами.

Без устали чертя

на небе письмена.

Да некому прочесть,

земля ослеплена.

«Покуда есть цветы, и зелен лес…»

Покуда есть цветы, и зелен лес,

покуда поле солнышком согрето,

покуда в росте злаков есть прогресс,

даётся пьеса под названьем Лето.

Июнь, июль и август без конца

на бис выходят для поклонов.

Пусть у актёров этих нет лица,

запомнят их по пышным балахонам.

А ныне — отыграли, солнца нет.

Опущена туманная завеса.

Идёт на сцене мира много лет

три месяца волнующая пьеса.

«Ах, лето! Мчит мгновенье за мгновеньем…»

Ах, лето! Мчит мгновенье за мгновеньем,

Спеша куда-то с нетерпеньем.

И каждое сверкает как алмаз.

Как звездочка, доступная для глаз.

А звезд на небе много, благодать.

Бывает невозможно их сыскать,

За темной тучей скроется луна.

И вся земля — безвидна и грустна.

Да набежит задорный ветерок.

Вокруг луны расчистит островок.

И на мольбу бессонных чьих-то грез —

Посыплется с небес поток из звезд.

Я не напрасно жду полет звезды!

Возможно все, сбываются мечты.

Как не поверить в это щедрым летом,

Богатым красотой, теплом и светом?

«Дневной собрав оброк…»

Дневной собрав оброк,

уходит солнце с неба.

Прохладный ветерок

волнует нивы хлеба.

На луге заливном

слышней поют цикады.

С полей идём в свой дом

Отдохновенью рады.

Расшито блеском звёзд

ночное покрывало.

И тьма — на сотни вёрст.

В сознании усталом

клубятся роем сны,

досужие мечтанья…

Мы только и вольны

в своих ночных скитаньях.

Воздушною тропой

влечёт нас вдохновенье

туда, где ждут толпой

заветные виденья

«Как в чистом поле — разнотравья цвет!..»

Как в чистом поле — разнотравья цвет!

В лесах тенистых — запах земляники!

А в городах — в них лета нет, как нет.

Бетонные дворы пусты и дики.

Вот маргаритки на балконе чахнут.

Газон примят стоянкою машин.

Подъезды куревом и кошкой пахнут.

Песочницы и те — нехороши…

Проходит лето мимо городов.

Спешит к реке, в дубравы, на приволье.

Здесь птицам и зверям всегда готов

В чащобах — кров, а на полях — застолье.

«Говорливое лето шумит без умолку…»

Говорливое лето шумит без умолку

и туманною ночью, и солнечным днём.

То лопочет пустое без всякого толку,

то любовные песни поёт соловьём.

Непрестанны в небесной лазоревой чаше —

щебетание птиц, пересуды ветров.

А в прозрачной долине и в сумрачной чаще —

причитает с волненьем зелёный покров.

Все живое июлю вопит — аллилуя!

и взахлёб восторгается ласковым днём,

ввечеру, уходящей заре салютуя,

замирает с надеждою в сердце своём.

«Сила лета уходит…»

Сила лета уходит,

тускнеют кострища огни.

Искры гаснут в

заоблачной белой золе.

Ослабевшее лето

считает последние дни.

Говорят, что осталось

два шага ему по земле.

Истлевают, редеют

наряды лесов и лугов.

Покидая, летят

вереницею птичие стаи.

Просто некуда деться

от зимних мертвящих оков.

Просто Богом отпущенный

срок на веселье расстаял.

«На рубеже середины июля…»

На рубеже середины июля

Вызрели травы и встали в дозор.

И колокольчики, день карауля,

Тонко звенят, бередя косогор.

Воздух медовый течёт по поляне

И уплывает в небес глубину,

Пчёлы кружатся и, будто по пьяни,

Шумом полёта секут тишину.

«Сытное варево солнышка…»

Сытное варево солнышка

выпито лугом до донышка.

Травы от мёда духмяные,

сами собой будто пьяные.

Пляшут ромашки несчастные,

маки волнуются красные,

бьёт колокольчик бубенчиком,

лютик качается венчиком.

Буйство, весёлость цветочная,

их болтовня неумолчная

манит к себе прихлебателей,

лёгкой наживы искателей.

Жёлтая сладость амброзии

липнет на крылья стрекозии,

пьётся пчелою и птицею,

брызжет росняной водицею.

В летнюю пору, дурманную,

марево дымкой туманною

с хитростью, будто невинною,

стелется над луговиною.

«На бульваре нынче липы зацвели…»

На бульваре нынче липы зацвели.

И кружатся роем пчёлы и шмели.

Ты пройдёшь, вдыхая липы аромат,

и взгрустнёшь о милом, как бы невпопад.

Отчего у липы нежное цветенье

вызывает в сердце девушки томленье?

Их наряд богатый — золотой, печальный —

красотой похож так на убор венчальный.

И томится сердце о любви надеждой,

Но обманут липы — также, как и прежде.

На бульваре нынче липы зацвели.

И кружатся роем пчёлы и шмели.

«Летний вечер убывает…»

Летний вечер убывает,

становясь темней.

Скоро город озарится

светом фонарей.

Ласточки летая в небе

стайкою своей,

Исчезают с появленьем

тусклых их огней.

Провожают солнце птицы.

В отблесках лучей

Просят грустное светило:

— Ах, вернись скорей!

В целом свете не найдёте

их любви верней.

Ранним утром встретят

солнце, станут веселей.

Сколько в их полётах в небе

выдумок, затей!

Сколько радостного крика

в играх малышей!

Как они похожи в этом

и на нас, людей.

И для нас на белом свете

день всего милей!

«Бог солнца луч приветный…»

Бог солнца луч приветный

спускает с неба к нам

и краской огнецветной

всё брызжет тут и там.

Картин Бог пишет много,

и мир наш — лишь этюд.

Лишь копия иного,

фантазии приют.

Игрой воображенья

раскрашен летний день:

в нем, образце уменья,

контрастны свет и тень,

и широка палитра,

и верно ракурс дан…

А под рисунком титры:

— Глядите, красота!

«Начало дня, стучит в окно синица…»

Начало дня, стучит в окно синица.

То малое, что может в нём случится.

Держу в руках, не прячу в рукавицу.

Милуя, отпущу я счастья птицу

В синеющего неба глубину

Да в сказочной дубравы старину,

В ромашковое ситцевое поле…

Лети, синица, за седьмое море!

Дознайся, отчего нам счастья мало,

И солнце вечером глядит устало,

Спешит покинуть милый сердцу край,

Прочь от России в иноземный рай?

Мир обогнув, ко мне летит синица,

Морозным днём опять в окно стучится,

Молит делиться скудным с ней достатком.

Открою, чтоб послушать по порядку

Рассказ синицы о чужом житье

За морем, в райском месте, в счастье-забытье.

Но мне малютки голосок хрустальный

Твердит одно — о Родине печальной:

«Для сердца на чужбине счастья нет.

И облетев на крыльях целый свет,

Как радостно вернуться в отчий дом,

И песни петь и думать лишь о нём!»

«Исполнился срок у Весны…»

Исполнился срок у Весны.

Истаяли дни золотые.

Как ночи белы! Как без сна

Гуляют в ночи молодые!

Но трудно умом мне понять

случившуюся перемену:

ведь Лето сумело изгнать,

унизить Весну-королевну.

Волшебной весенней порой

не счесть нам чудес воскресенья

того, что убито Зимой,

счастливых для нас обретений.

Всё то, что могло расцвести,

на бедной земле появиться,

случилось, пропелось как стих.

А Летом оно… повторится.

Как прежде шумят за окном

удары с небес громовые.

И ходит весь дом ходуном,

встречая струИ дождевые…

Все вроде бы было Весной:

и дождь, и гроза как знаменье.

Но не поразят новизной,

привычными стали явленья.

«Право, Ели в рощах тёмных…»

Право, Ели в рощах тёмных

в платьях иссиня-зелёных,

отчего вы так одеты

равно: и зимой, и летом?

Не печальны стужей лютой.

Не нарядны в праздник людный,

что бывает летом жарким:

не пышны вы и не ярки!

Можно ль, Ели, быть спокойной

в стужу иль порою знойной?

Быть, как вы, бесчеловечно —

безучастной и беспечной…

Я же, встретив перемену,

платье к случаю одену:

Если радостно, то в белом,

если грусть, то в пожелтелом…

Если горе навалится,

я как раненная птица,

буду в чёрном или в красном,

в соответствии с ужасным.

« — У Мальвы на исходе лета…»

— У Мальвы на исходе лета

смотри, раскрыт бутон последний!

— О, это верная примета:

то рвётся осень в сад соседний…

— Куст Мальвы был иным в июле,

ряды бутонов целя в небо.

В цветах кружил пчелиный улей,

жужжа протяжно и свирепо.

Казалось, суждены полёты

и Мальве, чтоб взметнуться в небо.

Увы, сады да огороды

ей доля, а мечты — нелепы.

Катились звёзды в сад соседний

ночами, полными истомы.

Цвет опадал, и вот — последний

бутон у Мальвы возле дома.

О, в эти дни уж на исходе

не только солнечное лето,

и настроение народа

мечтательностью не согрето.

А в окнах осень всё приметней.

И на вопросы — нет ответа…

— Смотри, раскрыт бутон последний

у Мальвы на исходе лета!

Железнодорожные лирические. Цикл стихотворений

Поездом еду, встречайте!

В тёплом купейном вагоне

мается тяжко душа,

А за окном на перроне

стрелки часов не спешат.

Тянутся долго минуты.

Миг отправленья настал.

В самом начале маршрута

сдвинулся с места состав.

Вот застучали на стыках

круглых колёс обода.

Рельсы, гудя безъязыко,

соединят города.

Время в дороге — другое,

словно бы вязкий песок.

Ну, а пространство такое —

полка, окно, потолок.

Рядом случайный попутчик

красит беседой досуг.

Слушает исповедь лучше

старых друзей и подруг.

Кружка с бренчащую ложкой —

вечером выпьется чай.

Стихнет народ понемножку,

гасится свет, засыпай!

Утром, едва рассветает,

манит в окошке пейзаж.

Ведь за стеклом проплывает

край, без сомнения, наш.

Голых полей вереница,

сосны и ёлочки в ряд.

«Вот», говорит проводница,

«бросьте на родину взгляд!»

Были с отчизной в разлуке,

но возвратились опять.

Нас, обречённых на муку

нету причин укорять.

Там, вдалеке, мы скучали,

край вспоминая родной,

и предавались печали

в клетке своей золотой.

Ринутся спутники в тамбур,

взять не забыв свой багаж.

Разноплемённый наш табор

двери берёт в абордаж.

Поезд приехал, встречайте!

Выйду, махнут мне рукой.

«Всё ль хорошо? Отвечайте!»

Обняв, прижмусь к ним щекой.

Ночной трамвай

А в Петербурге — острова.

Темны речные рукава.

Соединяют берега

Мосты, стоящие века.

За парапетом спит Нева.

И не жива, и не мертва.

Бронь из хрустального стекла

Возводит над рекою мгла.

Сурова северная ночь.

Так нравна, что терпеть не в мочь.

Бегут трамваи по мосту,

А птицы мерзнут на лету.

На Небо через Млечный путь

Пройду и я когда-нибудь.

Ну, а пока на острова

Везёт меня ночной трамвай.

Трудяга на виду у звёзд

Со звоном выедет на мост.

И по указке фонарей

Покатит под уклон скорей.

Привык держаться колеи,

Не отрываясь от земли.

Опасливо он тормозит,

С моста по рельсу вниз скользит

На острова, на острова…

Хоть стелет вьюга покрова,

Ничто не отвлечёт уж прочь

От цели в эту злую ночь.

Там старый петербургский дом

Завален снегом, скован льдом.

В окне чуть светится огонь.

Вези меня к нему, вагон.

Вокзальное лирическое

Была пора, когда несмелый первый снег

К земле легонько припадал и, млея, таял,

В ночи озябшую подругу обретая,

И затихала та, дрожа, в тревожном сне.

В мерцанье фонарей знакомый нам перрон.

Охрипший голос объявляет электричку.

Прижались, да пора уже идти в вагон.

Нам расставанье не войдет в привычку.

Вот был и нет тебя. Увез «железный конь»,

На стрелке загудев насмешливо. Огонь

Вдали погас и замер звук. А метроном

Колес считает между нами километры.

Старенький вокзал Питера

Питер, я приехала, а ты меня не ждал!

И спросонья жмурится твой старенький вокзал.

На платформу вышла я на самый дальний край.

Ветер, снег и отовсюду в уши бьет вороний грай.

Поищу знакомых лиц, их нет, пойду в метро.

Не успели свидеться, а надо мне в нутро…

Эскалатор круто катит в сумрачный подвал,

И толпу приезжих бьет в час пик девятый вал.

Питер, я приехала, а ты меня не ждал!

Холодок различия меж нами пробежал.

Притулюсь в общаге я средь равной лимиты.

Где удобства нищим нам, а где дворцы и ты!

У метро на Васильевском острове

А на Васильевском — трамвайчики звенят.

А на Васильевском — десяток Линий в ряд.

С залива ветер и опять идут дожди.

Ты у метро меня под зонтиком дождись!

В домах приземистых в ночи огни горят.

И репродукторы невнятно говорят.

Под песни Баскова, младенца плач и брань

всё водку пьют в квартирах пары Зин и Вань.

Опасно в Питере… Со мною ты. Не бойсь!

По лужам шлёпаем. Простужены насквозь.

Предатель-эхо вторит без обиняков

в аркаде врат пугливый цокот каблуков.

В колодце дома бьётся ветер в западне,

листву пожухлую кружит на самом дне.

Пришли. И что же это, если не любовь,

коль провожаешь ты до дому вновь и вновь?

Бродяги и Ночь. Отрывки из поэмы

…Когда в безлюдном бедном месте,

где близ дороги нет жилища,

сошлись одновременно вместе,

бродяжничая, двое нищих,

спустилась Ночь в наряде тёмном

их усыпить, как всех на свете.

Баюкать стала нежно, томно.

Ей подпевал протяжно Ветер.

…Чтоб не подпасть под чары Ночи,

решились вместе быть в дороге

бродяги наши, что есть мочи

идти, покуда держат ноги.

А что их манит в даль такую

и заставляет в ночь идти?

О чём бродяги те тоскуют

в безостановочном пути?

Молчат о том, чем сердце полно,

стыдясь душевной маеты.

В пути глухая степь безмолвна

и безнадёжна как мечты.

Найдут ль приют для одиноких,

наполнят ли пустой карман

там, где огни столиц далёких

таят опасность и обман?

…Бродяги два по гулким шпалам

пошли, не думая следить

в сознании своём усталом

двух рельс, бегущих прямо, нить.

Но лишь вдали заслышат звуки:

гудок и стук колёсных пар,

неловко спрыгнув, не без муки,

прочь заспешат как на пожар.

Скользя по полосе железной,

шумят ночные поезда:

свистят в полях, гремят над бездной,

стрелой несутся к городам.

Меж них опасный путь свершая,

рискуют головой бродяги.

И вероятность есть большая,

что не дойдут, не хватит тяги.

На перегоне между станций

озябли на ветру, дрожат.

Гадают, пустят ль оборванцев

погреться злые сторожа?

Им много ль надо? Лишь скамейку

в уютном зале ожиданья,

которую судьба-злодейка

приуготовила им в зданье

по ведомству дорог железных.

В теснящемся кругу бессонном

таких же граждан «бесполезных»

отправятся на зов, резонно,

буфета или ресторана.

С тяжёлым духом доброхотства

доступно всем пришельцам странным

меню, плюс минимум удобства.

В буфете вынут из кармана

в пути помятые десятки,

нальют вино себе в стаканы.

Покажется, что всё в порядке.

В пародии ночного клуба

дешёвого веселья много!

Бродягам это место любо,

пусть неказисто и убого.

Ах, если б только не стояли

на входе злые сторожа!

Их, как врагов, не поджидали

с оружием у рубежа!

Не повезёт, тогда с оглядкой

залезут внутрь товарняка.

Хоть там придётся быть украдкой,

зато поспят наверняка.

Как долгожданна эта радость!

Ведь истомил их пеший путь.

Двоим пусть сна ночного сладость

да снизойдёт в больную грудь!

Но жгут печали сердца рану.

Легко ль велеть себе: — «Забудь!»?

Всё, что смущало, чем обманут

волною встало, плещет в грудь…

…Стояла Ночь у их привала,

смотря надменно с высоты.

Не соглашалась, не кивала.

Им не являла доброты.

Лишь молчаливо дожидалась,

когда замёрзнут, иль уснут…

Философия пути. Отрывки из поэмы

…Человек с рождения в движенье.

Ищет в жизни к счастию пути.

Есть на них потери, обретенья:

Жизнь прожить — не поле перейти.

Трудно проложить себе дорогу.

Есть на выбор множество путей!

Их до дальней цели вьётся много:

До неё дойти — поди сумей!

Оглядишься в середине жизни:

Тут и там, кругом тебя Народ.

Вместе от рожденья и до тризны

Двигаемся вроде бы вперёд

С ускореньем или с замедленьем,

То ползём, то над землёй парим…

Вместе мы. Пути же, без сомненья,

Все ведут в неведомый нам Рим.

Ныне, очутившись на распутье,

Топчется у камня наш Народ.

Ищет знаки, ясные по сути,

Вдаль ведущие, прочь от невзгод.

Есть на выбор разные дороги:

Напрямик, налево и в обход.

«Ох, куда свои направить ноги?»

Рассуждает, охая, Народ.

…Минул век, когда семьёй гнездились

В милой, среднерусской простоте.

Нынче земляки умом взбесились —

За границу мчатся в высоте.

Обозреть весь мир они желают:

Чают райские места найти.

И маршрут в Эдем — примерно знают.

Платят цену, чтоб туда войти.

Любопытством, как кнутом, гонимы,

Забывают родину с трудом.

Ностальгия по земле родимой

Населяет этот райский дом.

И бывает так, что им в награду

За далёкий и затратный путь

Оставляет сердце лишь досаду,

Удовольствий же совсем чуть-чуть.

Одинакова людей природа,

И сурова жизнь и здесь, и там.

Нету, верь, блаженного народа.

Хорошо бывает только там,

Где нас нет, и никогда не будет.

Ты сумей на родине добыть

Счастье. И пускай тебя осудит

Хор завистников. Удаче — быть!

…Зря, гневясь, зовём того злодеем,

Кто умеет счастье добывать —

Случаем кто, как детишки змеем,

Смыслит точно по ветру пускать.

Отчего удачный путь тревожит?

Отчего нам боязно идти?

Разве всякий вслед ему не может

Колеёй проторенной пройти?

Жизненный успех — другим наука.

Станется, продвинется вперёд

Тот, кто колеёй идёт без муки,

Скользкой, ровной, словно зимний лёд.

Робкий путник коль не спотыкнётся,

И в канаву коль не упадёт,

Непременно своего добьётся,

Прочих за собою поведёт.

Без движенья нет нам оправданья:

Жизнь впустую, словно сон, пройдёт.

След же наш, оставив начертанье,

С лёгкостию к цели приведёт.

Это ли не счастье — быть полезным,

Тратя на людей талант души?

Если след и чёткий, и телесный,

Значит, колею ты проложил.

Птицы зимой. Цикл стихотворений

Воробьиные ночи

В ноябре так длинны

воробьиные ночи.

Небеса не видны,

а деньки все короче.

Как в июле цвели

лип кудрявые кроны!

И гудели шмели,

забираясь в бутоны.

Все теперь отошло,

что казалось навеки.

Вдруг исчезло тепло.

Солнце смежило веки.

Погрузились в туман

оголённые липы,

проклинают обман

воробьиные всхлипы.

На опушке

Дело к ночи. Средь верхушек

Потемнела синева.

Зашуршала у опушек

В кучах жухлая листва.

Еле слышен топот мелкий.

На пути сломав сучок,

Рыжий хвост взметнула белка —

В чащу делает прыжок.

Миг, и станет незаметней,

Поднырнув в густую тень.

Спрячет там грибок последний,

Свой запас на зимний день.

Лунный круг повиснет низко.

Заяц уши навострит.

Вдруг завоют волки близко —

Голод, холод предстоит.

Пришла Зима

Прочь Зима уводит Осень:

— Через год, мол, в гости просим.

Засучила рукава,

Поглядите, какова!

Принялася хлопотать.

С улиц листья подметать.

Стелет белый половик.

Дарит ёлкам пуховик

И сажает на иголки

Снега пышные оборки.

Поднимаясь выше-выше,

Всё белит до самой крыши.

На пригорок взобралась,

Смотрит — чистка удалась.

Городок наш белый-белый

Из окон глядит несмело,

Ну, а как откроет двери,

То глазам Зима не верит, —

Дружно топчут в шубах бабки

Во дворе для троп канавки.

Дети прыгают в сугроб

Между линиями троп.

А проказники-коты

Тянут ниточкой следы.

Даже птички божии

По снежку прохожие.

Рассердилась тут Зима.

Побелела вся сама.

Запуржила, заснежила.

Тёмный лес посеребрила.

Заковала речку в лед

И метёт, метёт, метёт.

Новогодний карнавал

А ты знаешь, что зимой

чудеса бывают?

Что в лесу под Новый год

птиц всех собирают?

Добрый Дедушка Мороз

раздаёт подарки.

Кто-то просит зёрен горсть,

кто-то перьев ярких.

Просьбы выслушав, Мороз

рассуждает мудро:

— Надо выжить вам зимой,

корм найти под утро.

И заботливо даёт

попрошайкам малым

самый скромненький наряд,

нет в нём перьев алых.

Разукрасить Дед Мороз

только тех старается,

кто вдали от сёл живёт

и в лесу питается.

И довольны, веселы

Дятлы, Рябчики, Клесты.

До чего же хороши

в пёрышках своей мечты!

А всех краше и чудней

невеличка Королёк.

С гордым видом самодержца

он садится на пенёк.

Начинается потеха,

новогодний карнавал.

Сколько радости и смеха!

Жаль, что ты там не бывал…

Сорока и новогодняя ёлка

Весёлая сорока

одним декабрьским днём

Заметила, что ёлка

вдруг стала просто пнём.

По следу полетела,

настигла старика.

Он с топором, виновен

почти наверняка.

Сорока очень строго

спросила старика:

— Зачем уносишь ёлку

из моего леска?

— Порадовать замыслил

я малого внучка,

Хорошего мальчишку,

любезного дружка.

Я ёлочку живую

украшу мишурой

и огоньки повешу —

любуйся их игрой!

— Ах, что вы говорите

напрасно мне о том,

я б и сама хотела

на праздник к деткам в дом.

Блестящие колечки

есть у меня в гнезде.

Но, жаль, пробраться к ёлке

не удаётся мне!

Сорока-белобока

стрекочет без умолку.

Но в ночь под Новый год

ругаться нету толку!

Дед проводил сороку

до самых до ворот,

где водят ребятишки

весёлый хоровод.

Свиристели прилетели

Опять к нам Свиристели

зимою прилетели.

И пели, и свистели

наперекор метели.

Кружились Свиристели

подобно карусели.

Им кланялися ели,

а подпевать не смели.

Умели Свиристели

такие выдать трели!

И в стужу, и в метели

о чём-то нежном пели.

Птенчики клесты

Снег кружится, падая,

мчит метелицей,

белизною радуя,

мягко стелется

и снежинок блёстками

землю порошит.

Снег руками жёсткими

всё укрыть спешит.

Не озябли б птенчики,

жёлтые Клесты.

Щёлкают, как щипчики,

клювики-кресты.

Под еловой лапою

птенчики сидят.

Деткам мама с папою

шишки теребят.

Бойся, бойся, ух-ух-ух!

На суку сидит Сова.

Ходит кругом голова.

Голова мохнатая,

пёстрая, рогатая.

Лапки цепкие туп-туп.

Глазки круглые луп-луп.

Зорок взгляд совиный.

Ищет след звериный.

Как увидит, крикнет вслух:

— Бойся, бойся, ух-ух-ух!

Подкрадётся тихо-тихо,

Меж ветвей летая лихо.

Берегись, лесной народ,

Завершается полёт.

Щёлкнет клюв совиный.

Кто там под осиной?

Мышь.

Дедушка глухарь

Старый дедушка Глухарь

с красными бровями

в нос бубнит, как секретарь,

сводку с новостями.

Отчитался кое-как,

прочь заторопился,

с ветки соскользнул, чудак,

в снег, бух, утопился.

Ах, неловко и смешно

с головой в сугробе.

Но, однако же, тепло

у снежка в утробе.

— Подожду до утречка —

так Глухарь решает.

Не ищите старичка,

он тут отдыхает.

Воевода дятел

Что в лесу за гам,

стук да тарарам?

Кто там всё воюет,

злится да колдует?

Дятел, нос как пика,

с громким криком «кика!»,

пёстренький мундир —

чем не командир?

— Воевода Дятел,

кто твой неприятель?

— Мухи да жучки,

тля да червячки!

— Дятел, поясни,

птицы Поползни —

все твои бойцы?

— Эти молодцы

чем не генералы?

Клювы как кинжалы,

с кличем грозным «твуть!» —

Тле не улизнуть.

Вниз с верхушки дуба

вторгнется он грубо.

— Дятел, аты-баты,

кто твои солдаты?

— Храбрые Синицы

с звонким криком «ци-цы!».

Я Синиц ватагу

шлю на мух в атаку!

Юркие проныры

все проверят дыры.

— Ну а партизаны

в щелях, как в карманах,

роются твои ли

с писком «тсили-тсили»?

— Пусть они Пищухи,

клювы их, как руки,

тянутся щипцами

внутрь за червячками.

Расчётливая сойка

Тяжело зимой в лесу.

Пробирает птицу холод.

Донимает зверя голод.

Снега жуткую красу

Редко цепь следов пятнает.

И не слышно голосов.

Тишь в глуши седых лесов.

Кто меж веток там мелькает?

Тихо-тихо, боком-боком,

С непременною оглядкой,

С осторожной, цепкой хваткой,

С поворотом и прискоком

Сойка прыгает к дуплу,

Где ядрёное зерно

Ею впрок припасено.

Вот к заветному столу

Вниз нырнёт — и там она,

Затаившись боязливо,

Примется клевать ретиво.

Выберет зерно до дна.

И довольна, весела,

Из дупла наружу глянет,

Свою песенку затянет.

Всё сама, сама, одна.

О чём плачут птицы

Вот опять потемнело

и сумрачно стало.

До чего же зимой

светит Солнышко мало.

От мороза румяное,

словно шар, вниз упало,

закатилось за дом

и из вида пропало.

Спохватившись, вороны

поднимают тревогу.

Стаей в небе кружат

и зовут на подмогу.

— Закатилось, пропало! —

плачут бедные птицы:

снегири и грачи,

воробьи и синицы.

Просят серых ворон

покричать громко Солнцу,

чтобы завтра опять

появлялось в оконце.

Синица в дом стучится

Синица-мастерица

всё лето веселится.

Охотница, певица,

в саду она — царица.

Увы, не может птица

зимою прокормиться.

Едва взойдёт зарница,

синица в дом стучится.

Малыш наш удивится:

— Она здесь не жилица.

Зачем в окно стучится,

заглядывает в лица?

— Синичек вереница

летит сюда кормиться!

Насыплем мы для птицы

семян, зерна крупицы!

Неказистая ворона

Ах, веточки, тонкие ветки

не держат Ворону!

Взлетела и крыльями машет…

И лучшего трона

себе не находит окрест, чем

перила балкона.

Пройдётся и глянет сердито —

не кинут ль батона?

Но нет, как всегда,

нелюбима девица Ворона.

Галку никому не жалко

На дереве, где птичья коммуналка,

Судачит о своем несчастьи Галка,

Ей жизнь плохую предрекла гадалка,

Но никому чернявую не жалко.

Под вечер в птичьей стае перепалка.

Всех громче спорит и кричит в ней Галка.

Не то, чтобы она была ругалка,

А просто галке никого не жалко.

Скоро лето, воробей!

Ах, мороз, ах, лиходей!

Бедных птичек пожалей!

В сером платье Воробей.

Видно, что не богатей,

Сроду нищий и ничей.

Липнет к людям как репей.

Не теряйся, Воробей!

Бросят хлеб, хватай скорей.

Не грусти, будь веселей,

Скоро лето, Воробей!

Голуби и снегГ

За окном — то ли снег,

то ли белые

Голуби стайкою кружат.

Отчего, не пойму,

веселы в холода

и не ропщут, не тужат?

Будто знать им дано,

что вернётся тепло,

белый снег весь растает.

Вот и кружат, взбивая

перину снегов,

что метель наметает.

Голубь, милый попрошайка

Разлетелась птичья стайка.

— «Голубь, милый попрошайка,

Что, нахохлившись, стоишь?»

— «Жду, что хлеба покрошишь.

Потому и не спешу,

что голодный, есть прошу,

а ещё замёрз, однако…»

— «Вот горбушку хлеба, на-ко!»

— «Поклонюсь тебе глубоко,

Всё склюю, что видит око!»

Крошка к крошке, весь кусок

проглотил наш Голубок.

Снегири

Гляньте, легкой стайкой Снегири

К нам зимой летят на пустыри.

Чёрно-белый зимний скучный свет

Красят птицы в тёплый алый цвет.

Нет, совсем они не бунтари,

Выправить хотят календари!

В холод от зари и до зари

Вместо солнца светят Снегири.

Грачи прилетели

Грач из лужицы попил

И пошёл гулять по травке.

Всю-то землю исходил

По проталинке в канавке.

Сей весёлый гражданин

Наших русских захолустий

Прибыл стаей, не один,

На остатки зимней грусти.

Если в небе кутерьма

И галдёж прилетных стай,

Значит — отошла зима,

И волненье не с проста…

Рассуждают меж собой,

Ссорятся и горячатся.

Грач насмешку над толпой

Скажет и готов умчатся.

Чёрным глазом подмигнет.

Гаркнет мнение задорно.

И — задира — ушмыгнет

Прочь подскоками проворно!

А его живое «гра»

Повторяют вслед собратья.

До тепла идёт игра,

Солнца жаркого объятья.

Добавление к циклу стихотворений «Птицы зимой»

Мороженое для свирестелей

Детям мамы не велят

даже пробовать сосульки.

Только глупых дошколят

тянет пожевать «висюльки».

Птичкам, мёрзнущим зимой,

просто некуда деваться:

как увидят куст с «едой»,

начинают объедаться.

Ледяной свой корм клюют

жадно, слишком торопливо.

Двигаться перестают,

отморозившись. Не диво!

Нужен ль птичкам Айболит?

А жалеть их не спешите:

сок из ягод исцелит…

Вот летят уже, глядите!

Овсянка без секретов

То, что летом было скрыто

между зарослей травы,

будет ль осенью забыто?

Нет, коль то найдёте вы:

— Ха, Овсянки тут! — вскричите,

видя яркий их наряд,

в жёлтых масках нарочитых

щеголяет их отряд.

Птиц признали, нет секретов

на белеющем листе,

что остался после лета

на пустой, в снегах, земле.

Зеленушки и джаз

Этой осенью во двор к нам

прилетели целой стайкой

прямо с ельника задворок,

где гнездились все утайкой,

птички, глянь-ка, Зеленушки.

И теперь в морозы даже

во дворе, как на опушке,

раздаются трели джаза.

Высоко сидят на ёлках.

В хвое скрыто их движенье.

Людям дачного посёлка

не видать их угощенья.

Щеглы красуются

Щегол красив, лесная эта птица

имеет исключительный наряд.

Из леса в холода в поля стремится,

лиловым светом там репейники горят.

Ты погляди, собралась птичья стайка

на пустыре, заваленном снегами.

Травинки ищут те, что без утайки

торчат из-под сугробов головами.

Репей, лопух, цикорий и полынь

им на прокорм идут. Их семенами

насытятся, и, не боясь застыть,

красуются над белыми снегами.

Дрозды пролётом

Если много уродится

на рябине ягод ярких,

то и в холода ютится,

позабыв о странах жарких,

Дрозд, прозванием Рябинник

в наших сумрачных пенатах.

Можем видеть мы картину,

как содружество пернатых

налетит волною шумной

на нарядные деревья.

И в мгновения бездумно

оголят совсем растенья.

Кормушка и перемирие

Как весело, как живо

сегодня на кормушке,

что примостилась криво

на яблони верхушке.

Её качают птицы,

что зёрнышки клюют.

Воробышки, Синицы

щебечут и поют.

Всё чинно у соседей

на зимнем перемирье.

Закон царит, заметьте

в «общественной квартире».

Какие же понятья

у маленьких пичуг?

В беде все птицы — братья!

Чтоб пережить испуг,

коль хищника завидят,

тут подают сигнал:

— Летите и бегите,

как моряки в аврал!

Дубонос могучий

Если нет у вас вопросов,

дети, про зимовку птиц,

расскажу про Дубоноса,

он вас может удивить.

На кормушках, как едок,

он известен всем конкретно.

Коли прилетел, скок-скок,

то, узрев авторитета,

птички робко так теснятся,

с уваженьем в рот глядят.

Не дерутся, не бранятся,

а усевшись чинно в ряд,

наблюдают, как могучим

клювом тот дробит орех,

и довольствуется лучшим,

ждёт его всегда успех.

Свирепые чечётки

Пока не прилетят Чечётки

своею стайкой на кормушку,

все Воробьи, Синицы чётко

меняются, садясь в «избушку».

Синицы — «несуны» по жизни:

хвать семечку и прочь взовьются.

«Соседям» пискнут с укоризной,

что из-за места «в пух» дерутся.

Воробушки из целой кучи

стремятся выбрать непременно

то семечко, что с виду лучше,

а «худшие» метут за стену…

Там их собратья сортируют,

отыскивая «идеалы».

А птахи прочие воруют

все, без разбора, экземпляры.

Всем достаётся понемногу,

пока не прилетят из леса

Чечётки стаей, и в итоге

свои заявят интересы.

Разгонят всех, клюя свирепо

и в лоб, и в глаз. Пичуг пугая

«кровавой грудкой» и «беретом»,

сплочённой напирая стаей.

Волшебное Рождество. Цикл стихотворений

Введение во храм

Зимы начало одевается в снега,

когда по храмам поминают о Введеньи.

Обычай стар, как поседелые века,

взбираться нам по жизни на ступени

и всех-то их, числом 12, одолеть,

как юная Мария у порога эры.

Но хватит ли всей жизни нам успеть

приблизиться к исповеданью веры?

Шумит весельем на Введенье ярмарка,

и катят саночки, играя бубенцами.

Дорога к храму вроде бы и коротка,

но через торг ведёт с богатыми купцами.

Туда, где на ветру свеча едва горит,

в святых святое пред глазами Бога,

нам дева юная который век торит

для воскресенья покаянную дорогу.

С Рождеством!

Мой нежный друг, пока ты сердцем чист,

Твой разум — добр, а взгляд — лучист,

Способен ты увидеть в Рождество

Небесных ангелов и волшебство,

Услышать песнопенья неземные,

И музыку, и голоса иные,

Что славословят юного Христа,

И радость их возвышенно-чиста.

Ты, ожидая милости везде,

Иди вослед Рождественской звезде!

В домах на ёлках нынче свечи жгут.

Христа-младенца вспоминая, ждут

Что постучишься в дом их, Бога ради.

Поделятся во всем с тобою братья,

Накормят, приютят с таким теплом,

Как будто мир весь — общий людям дом.

Рождественская радость

Синие тени на белом.

Кружево тёмных деревьев.

Звон колокольный в деревне

Стынет хрустальным напевом.

Бьётся метель-завирушка,

Словно бы плача и каясь.

В церковь бредёт, спотыкаясь,

В ветхой шубёнке старушка.

А в вышине звёздных кущей,

В вечности дней невесомо,

Славимый ангелов сонмом,

В яслях дитятя — бог Сущий.

Смотрит на мир Он печально,

Тянет младенчески руки:

Мир не похож на хоругви.

Плачет и молит о жальном.

Ангел слезинки заметит

И, с сострадания ношей

К нищей, к старушке хорошей…

Путь ей в потёмках подсветит.

Вот богомолка ликует:

— Слава Тебе, Боже правый!

К церкви дойти мне управил…

Что же найти в ней взыскует?

Там и светло, и отрадно.

Батюшка службу читает.

Дым-фимиам навевает.

Теплится свечек изрядно.

Бедной старушки подруги

Перед иконой падут ниц:

— Боже, призри сирых трудниц,

Наши страданья и муки!

— Нынче озябнувшим душам

Радость родится на Небе.

Не во дворце, а во хлеве…

Плачет младенец, послушай!?

— Что ты, окстись, показалось.

Нету младенцев в округе

Богом забытой Калуги.

Ветра должно это шалость.

И на иконе возьмётся

Ветошью стёклышко чистить.

Там, где Младенец к Пречистой

В страхе от напасти жмётся.

Синие тени на белом.

Кружево тёмных деревьев.

Звон колокольный в деревне

Стынет хрустальным напевом.

Бьётся метель-завирушка,

Словно бы плача и каясь.

В церковь бредёт, спотыкаясь,

В ветхой шубёнке старушка.

Сокровища

Литургия в храме новом.

Женский хор поёт медово.

Службу правят чинным ходом.

Свечи жгут перед киотом.

Все тут в сборе. Так проси,

Каждый: «Господи, спаси!»

Двери настежь. Люда — море.

Прихожане аж в притворе.

Матушки и детвора

Ждут, когда придет пора —

Ко причастью призовут

И дорогу им дадут.

Бабий шепот, детский гам,

Суета платочков белых.

Жарко, пот по лбу к глазам

У причастников несмелых.

«Вот сокровище больное!» —

Скажет мать, идя к амвону,

На руках неся родное,

И вздохнет подобно стону.

Тут три пальчика скрепив,

Карапуз кладет сам «крест»,

Следом, ручки уложив,

С ложицы причастье ест.

Сорока и ёлка

Весёлая сорока

одним январским днём

Заметила, что ёлка

вдруг стала просто пнём.

По следу полетела,

настигла старика.

Он с топором, виновен

почти наверняка.

Сорока очень строго

спросила старика:

— «Зачем уносишь ёлку

из моего леска»?

— «Порадовать замыслил

я малого внучка,

Хорошего мальчишку,

любезного дружка»!

Дед ёлочку живую

нарядит мишурой.

И огоньки повесит,

любуйся их игрой!

— «Ах, что вы говорите

напрасно мне о том.

Я б и сама хотела

на праздник к деткам в дом.

Блестящие колечки

есть у меня в гнезде.

Но в дом пробраться к ёлке

не удаётся мне»!

Сорока-белобока

стрекочет без умолку.

Но в ночь под Рождество

ругаться нету толку.

Дед проводил сороку

до самых, до ворот,

где водят ребятишки

веселый хоровод.