Contione – встреча

Ирада Берг, 2021

Мы все зависим от случайностей. И трудно поверить в то, что именно она, случайность, неуверенной рукой рисует траекторию моей жизни. Я не хотел признаваться в этом даже себе. Я не хотел признавать себя пораженным и отдавать победу ей, но, теперь, когда я узнал, что она вольна повелевать нами и играть в злые или добрые игры в зависимости от своего настроения, теперь я хочу предостеречь всех от глупой, поверхностной самоуверенности и самонадеянного счастья, такого неверного и обманчивого.

Глава 3

В старинном городе чужом и странно близком

Успокоение мечтой пленило ум.

Не думая о временном и низком,

По узким улицам плетешься наобум…

В картинных галереях — в вялом теле —

Проснулись все мелодии чудес,

И у мадонн чужого Боттичелли,

Не веря, служишь столько тихих месс…

Саша Черный

Из романа Дианы Лозинской «Весна»

Флоренция XV век

Цветущая… Имея такое название, невозможно оставаться обыкновенным, хотя в том, чтобы быть обыкновенным, нет ничего плохого. Флоренция не похожа ни на один другой город, и ее индивидуальность еще больше влюбляет нас в сумбурные, узкие улицы, потерянные и в чем-то нелепые, словно возникшие сами собой, без внимания и участия архитектора. Флоренция, словно юная девушка, дышит свежестью и любопытна, она нежно пахнет и не теряет своей привлекательности с годами. Величественно возвышается над городом купол собора Мария-дель-Фьоре. В нем чувствуется сила, как в самих флорентинцах, которые умеют все обратить в шутку и посмеяться над собой, не забывая про соседа. А еще во Флоренции рано темнеет и черное небо низко покоится над засыпающим городом.

Именно названия и имена во многом предопределяют наше будущее, в каждой букве, составляющей единое целое, заключена вся тайна связи с абсолютным, придающим нам сил и вдохновения для всего задуманного, в конечном счете с той же неведомой силой, которая иногда просто без видимой причины забывает о нашем существовании. Цветущая, всегда весенняя, пребывающая в состоянии надежды, призывающая к жизни, и Флоренция всегда была именно такой, с самого своего основания, как будто сама местность между берегом реки Арно и подножием Аппенинских гор обладала какой-то особенной жизненной силой.

Ночь медленно спускалась на город. После палящего солнца ветер приятно обдувал со всех сторон, нагоняя негу на жителей. В такие моменты, когда последние лучи солнца катились за свои неведомые пределы, демонстрируя невероятную картину сплетения светотеней, казалось, все краски, существующие в природе, соединились в закате, плотно растекаясь по небу. Не нужно было ничего придумывать. Достаточно было выйти в семь вечера к Арно и дождаться момента, когда все небо превращалось в палитру заката, в котором, как в магическом кристалле, отражались надежды и возможности нового дня, стремление к мечте и поиску себя. Ничто уже не напоминало ужасов сто сорок восьмого года, когда по городу бродила «черная смерть». Это было время великого несчастья. Какие-то заморские купцы привезли в цветущий город чумную заразу вместе с пряностями — кажется, с шафраном. Хотя некоторые поговаривали, что зараза попала во Флоренцию с Востока, в больших тюках драгоценных индийских ковров. По улицам медленно двигались церковные шествия с пением жалобных misere (Господи, помилуй) с чудотворным образом Богоматери, предупреждавшие о приходе чумы и заставлявшие веселых флорентинцев запереть свои толстые двери покрепче; монахи и священники усердно молились, но чума продолжала улыбаться горожанам своей равнодушной и беспощадной улыбкой и не думала никуда уходить. Было опасно брать воду из Арно. Река была заражена нечистотами, сваливаемыми туда отходами. По городу ходили надсмотрщики, наглухо заколачивавшие двери и окна домов, в которых были умершие или тяжелобольные, и собиравшие трупы на переполненные смердящие повозки. Флорентинцы называли этих надсмотрщиков черными дьяволами, хотя, в сущности, это были такие же люди, многих из которых тоже унесла черная смерть. Но всем они представлялись чуть ли не пособниками заразы, как и врачи, носившие черные одежды и защитные маски с клювами, набитыми душистыми травами. Всюду появлялись просмоленные страшные дроги, в дыму факелов, в сопровождении молчаливых людей в масках и черных одеждах, пропитанных дегтем, с длинными крюками, которыми они издалека, чтобы не заразиться, хватали чумные трупы. Многие бежали из Флоренции, покидали любимый город, чтобы спастись и дышать чистым воздухом. Молодым хотелось любви. Они отдавались страстям, чтобы чувствовать запах жизни и не поддаваться сокрушающей скорби, уничтожающей желания. Даже зимние холода не прекратили этого проклятия, и страшная болезнь унесла еще много жизней. Смеральда с детьми редко покидала дом и старалась придумывать для себя и мальчиков разные занятия, чтобы отвлечься и не думать о несчастье. Они вместе пекли печенье из оставшейся ржаной муки или делали марципаны из остатков тертого миндаля, и вечерами, когда муж Смеральды, Мариано, приходил уставший с работы, они пили теплое молоко или разбавленное вино и рассказывали друг другу всякие истории. Они жили своим миром, тихим и спокойным, стараясь заглушить страх, поддерживая друг друга простыми вещами.

— Сегодня так холодно было. — Мариано причмокивал от удовольствия, отламывая кусочек печенья. — Наверное, самый холодный день зимы. Представляешь, я шел через городскую площадь и увидел старую женщину, одетую в какие-то лохмотья, очень простую, она плакала и дула на озябшие пальцы, все никак не могла вытащить монеты из кошелька. Я заплатил за нее булочнику и отдал ей свои кожаные перчатки. Ты не сердишься, дорогая?

Смеральда подошла к мужу и поцеловала его в висок:

— Я не сержусь. Я горжусь тобой.

Смеральда очень похудела за это время, и от этого черты лица были более острыми, выдавая следы усталости и неотступающей тревоги.

Но Сандро не помнил этого. Ему было всего три года, и страшная картина, когда город весь увял и почернел из-за чумной заразы, стерлась из его детской памяти, а река снова обрела свою природную силу и чистоту. Она уверенно расстилалась гладью, удерживая взгляд. В ней, словно в зеркале, отражались крыши и фасады, расплывался целый город. С того момента прошло более девяти лет, и тринадцатилетний Сандро часто уходил гулять к реке и медленно бродил вдоль берега. Особенно ему нравилось выходить к Арно по вечерам. В это время зажигались огни, и город погружался в тишину: смолкало даже воркование голубей, которых было так много во Флоренции. Днём Алессандро утомлял рокот чужой и праздной толпы, мешавшей ему мечтать. Он ждал вечера и сливался с вечерним одиночеством Флоренции, которая утешала и одновременно просветляла. Узкие переулки манили своим глубоким, немым выражением. Глухие голоса и шаги прохожих сочиняли свои истории и увлекали за собой.

Глубокие воды реки странно приковывали юношу и поглощали его мысли, словно заколдовывая. Душа его томилась. Кто он в этой жизни? Хотелось понять свое предназначение. Ведь для чего-то он появился на этот свет? Слезы страха и предчувствия выступали на бледном лице.

Сандро постепенно открывал и познавал крикливый и шумный мир, мир площадей и улиц, церквей и переулков, где прохожему трудно было разойтись со всадником, не задев его своим платьем. Люди, которые всегда спешат и спорят друг с другом. А кто-то мог спокойно вылить помои из окна или с балкона, обдав прохожего всеми возможными нечистотами. Это тоже была его Флоренция, меняющая свое настроение и одежды, оставаясь при этом неизменно родной и любимой. Он шел по неровным камням, иногда доходил до городских ворот и выходил за их пределы, поднимался на холмы, вдоль взбирающихся узких тропинок. С другой стороны дороги тянулись оливковые сады, и он вдыхал их глубокий аромат, словно очищаясь при этом. Флоренция казалось ему совсем другой, когда он смотрел на нее стороны, она не была разобрана на отдельные гонфалоны, словно яркие пазлы, город открывался целиком, демонстрируя свое великолепие. Летом во Флоренции становилось так тяжело дышать, что приходилось делать короткие вдохи. Цепь пологих холмов, окружавших город со всех сторон, задерживала воздух и не давала рассеиваться испарениям Арно, которые смешивались со смрадом мастерских и сточных каналов, накрывая город душным коконом. Еще и поэтому Сандро так любил гулять вечерами, уходя в луга и небольшие рощицы, неизвестные многим. Мать сначала сильно ругала Сандро, но со временем привыкла к его странностям, принимая его желание побыть одному. Обычно горожане собирались на лугу перед церковью Оньисанти (церковь Всех Святых), играли в мяч, танцевали и придумывали себе разные развлечения. Часто мужчины затевали свою любимую игру calcio storico, выделяясь яркими обедами и зеваки с любопытством наблюдали их сильные тела и то как они пытались повалить друг друга. Команды знали, за что боролись. Ведь победитель получал в награду корову. И не какую-нибудь, а непременно телку знаменитой кианской породы, выведенной в тосканской долине Валь-ди-кьяна. Стейк готовился для всей команды и был отменным угощением. Юноша уходил куда-нибудь подальше от массовых гуляний и скопления людей. Ему нравилось уединение, когда день заканчивался и растворялся, а глухое молчание нарушалось лишь шорохом капель и падением созревших плодов. Казалось, Сандро слышал, как бьется его собственное сердце. Любовь к Италии входила в него всей полнотой запахов и звуков, чтобы никогда более не покинуть его. Для этого нужно было родиться художником — художником в цветущей Флоренции, борющейся с тиранами за свои права и свободу. Соперница славного Рима…

У городской стены стоял небольшой каменный дом с просторной лоджией, что определяло его хозяина как зажиточного торговца. Дом принадлежал семье Ренальдо Форгезо, известному всему городу цветочнику. Он снабжал своими розами и дивными лиловыми фиалками, которые росли только в его садах, все городские праздники и карнавалы, а уж их в то время было предостаточно. У Ренальдо была дочь Мария, рослая девочка с темными гладкими волосами. Она не была писаной красавицей, во всяком случае, с точки зрения большинства: в ней не было той возвышенности и мистической загадки, той утонченности в чертах и фигуре, которая так привлекала современников Алессандро, правда, зачастую загадочность флорентийских красавиц оказывалась обыкновенным кокетством, которое так красит всех женщин в глазах мужчин. У Марии были крупные черты лица, красивой формы чувственный рот, открытый лоб, и все ее тело дышало жизнью, которую так тщательно скрывали юные флорентинки. Однажды, когда юноша гулял, погруженный в свои мысли, и никого не замечал, кроме самой природы и ее запахов, Мария подошла к нему и молча последовала за ним. Девочка не раз видела его до этого бредущим вдоль узких улиц, но подойти решилась только сейчас.

Конец ознакомительного фрагмента.