Похороны писателя

Иоанн Шенка, 2020

Можно сказать, что его и не было вовсе. А можно сказать, что он существует до сих пор. Имел ли он когда-нибудь отношение к тем, которые называются "Человек"? Знал ли он, что значит быть таковым? Однажды господин писатель вдруг обнаружил в себе некую идею действительно величайшего содержания и смысла. Но что бы ни начинал он создавать, творить, вся его суть опускалась в жерло забвения, бездействия и тоски. С каждым днем он терял что-то из настоящего и привычного, но с каждой утратой – обретал новое и ощущал истинное.

Господин писатель проснулся до зари с удивительно тяжелой головой, ведь на ум ему пришла идея. Самая что ни на есть настоящая, глубокая, не тронутая ничьим пытливым умом, да еще и такого масштаба, что не поместилась бы в головах и у всех титанов вместе взятых. Такие идеи не появляются просто так, совсем напротив: чтобы заслужить или вырастить ее в себе, нужно либо быть избранником судьбы, либо отдать жизнь за такого рода дар, пройти через истязания. Некоторые становились изгоями, воспитывая в себе волю к свершениям и созиданию, и каждый из них отдал что-то очень ценное, пускай если и упустил — что именно. Награда их, бесспорно, была велика, но не часто велико было осознание сего воздаяния.

Идея, зачатая неким образом ночью в голове, должна была лечь в основу долгожданного труда — монументальной философско-исторической эпопеи, а ждал он этой идеи по меньшей мере значительную часть жизни. Не застилая кровать, господин быстро умылся, сделал утренние дела, необходимые всякому — если, мягко выражаясь, следовать всеобщим понятиям о гигиене, — позавтракал двумя яйцами с куском жирного сервелата, накинул на плечи свободную рубашку, после чего откашлял утреннюю мокроту в раковину — ему приходилось делать это каждое утро по непонятным причинам, казалось, это и есть самая норма жизни организма средних лет, — и тут же ополоснул все это дело, заодно увлажнив свою клочковатую бородку. Затем, промочив рот молоком, он выпил стакан воды, чтобы не появилось кислицы, и прошел в свой кабинет. Солнце только взошло, прохладный утренний ветерок гулял по занавескам; затхлость и пыль в комнатах были привычны господину писателю, ведь, по его мнению, суть чистоты несовместима с сутью жизнь и сутью человека. Он окинул взглядом стены и мебель красно-коричневых тонов, вздохнул полной грудью. Сев за письменный стол — вернее, теперь его можно было назвать лишь печатным, оттого, что бумагу и ручку заменил компьютер и клавиатура, — он поставил перед собою стакан: большой и пустой, но готовый к любому составу.

Г-н писатель по воле или, может быть, по случаю не был достаточно известным литератором, публицистом или же критиком… Кем бы ни хотел себя видеть тот, кто просыпаясь к обеду прислушивается к собственному дыханию и думает о том, какой цвет обоев более подходит разным творческим персонам тонкой, закрытой натуры, глядел он, скорее, сквозь себя и в целом, к глубокому сожалению, упускал все, в чем есть хоть частица настоящего его существования. И, хотя произведения, которые он писал копотливо, да и по настроению многое оставляя без довершения, печатали в весьма скудных тиражах, да и то, к слову, многократно ему приходилось всячески упрашивать издательства включить те немногочисленные работы в сборники, он вполне уверенно и искренне считал себя достойной, а главное, самостоятельной фигурой эпохи вседоступного творчества. На удивление, будучи довольно скучным, заурядным автором — по сравнению с некоторыми его коллегами-конкурентами, — он таки установил какую-то планку, даже смог прийти к определенного рода заказам и закрепить небольшой заработок.

Г-н писатель сидел за столом в предвкушении созидательного процесса, он пока еще не знал, сколько времени займет этот этап жизни; в какой-то степени еще и потому он чувствовал себя столь свежо, что осознавал возможность прекратить работать на чью-то мысль. И не сказать, что творец этот хотел бы вкладывать все свои силы в труд жизни, напротив, он находил в лени, бесцельности и своей юдоли что-то, если можно так выразиться, сакральное и необходимое обществу. Он желал принести новые независимые ценности, подарить их нам через литературные труды. Протоптать тропы к давно забытым, да и к еще не пробудившимся от векового сна идеалам и мыслям, которые бестолковые, хотя в некоторых случаях и пытливые читатели, пропустив через себя, приняли бы и перевернули осознание человека, как существа, как наполненного духом и разумом животного, да и всего, что подвластно человеческой воле. И всякому тут ясно, какая ответственность перед мирозданием рухнула вдруг на его плечи, кем ощутил он себя; прочитав именно его труды, жажда зверя, закованного внутри их тел вынудила бы его вырваться наружу, их разум стал бы свободен от предрассудков и лишних норм.

Все лежит перед ним как на ладони, и вот уже принеся себя в жертву идее, а мир — сверхзадаче будущего, творец парит над пустыней в бескрайнем небе, он видит перед собой необъятные просторы, океаны, которые рождаются и иссушаются вмиг. Все течение времени обратилось в инструмент человека, который царствует над миром живого и неживого. Необходимо лишь указать путь, который, по мнению философа, именуется новым, очищенным путем свободной мысли и свободного тела. Г-н писатель полагал, что сколько-нибудь последователей найдется даже у самого нелепого, странного творца и конструктора идеи, а нелепым он себя нисколько не считал, поэтому пророчил: предназначение его велико, мысли его останутся в истории, и всякая идея его вопьется в сознание человека, а затем повлияет если не на это, то на следующие поколения, обрастая последователями и создавая уникальную систему.

Кроме всего, думал он, конечно, много и о материальном: о будущем своем доходе, о положении, которое придет к нему при жизни, об учениках и окружении, в общем обо всем, что он так настойчиво подмечал вокруг и иногда пытался осуществить.

Он уже рассуждал — с чего начать введение, поэтому для лучшего ощущения деятельности включил компьютер и пошел открывать окна во всей квартире — компьютер обычно загружался довольно долго, потому что имел необходимость соответствовать атмосфере жилища. Несколько освещенных комнат освежились прохладным воздухом. Он плеснул в стакан воды — пришлось несколько раз ополоснуть емкость, ведь внутри давным-давно засохли плевки, налет и известь, — затем снова прошел в свой кабинет и теперь уже готовый к погружению сел на скрипучий деревянный стул.

Г-н писатель смотрел на монитор, по которому вкруговую бегало несколько однотипных фигурок. Компьютер все еще не включился полностью и находился в состоянии загрузки, поэтому можно было еще пару раз продумать начало повествования и общую структурированность, которая незаметно, как казалось г-ну писателю, примет в себя идею, в будущем обратившую бы все предыдущие людские достижения в пыль. Г-н писатель сидел неподвижно и лишь иногда отвлекался на шум, исходящий с улицы.

«Что ж такое! Зараза, ты! Включись, дерьмо старое! — ругался он и смотрел на плавающие в мониторе элементы, означавшие загрузку операционной системы, — Ну и что мне теперь ничего нельзя сделать? Ладно, похоже… ты завис окончательно. Бессмысленная вещь, абсолютно бестолковая!» — и он выключил компьютер. Затем повторно нажал кнопку включения и в очередной раз ушел на кухню, взял из вазы старую вафлю с засохшей начинкой — сладкое он ел нечасто.

Вернувшись в кабинет и подождав еще некоторое время, г-н писатель обнаружил, что перезагрузка не помогла и ПК по-прежнему находится на стадии включения. Тогда он решил исправить проблему другим путем: запустить компьютер в «безопасном режиме», чему давно уже его обучил старый знакомый, более продвинутый в сфере техники. Г-н писатель сделал это, нажав сочетание определенных клавиш, тем самым открыл окно помощника и вызвал специальный режим. Таким образом компьютер работает только для восстановления необходимых параметров, задач, а также устранения ошибок. Попытки шли одна за одной, но то, что казалось писателю длительным процессом, на самом деле происходило всего пару часов. В промежутках он отдыхал, обедал, читал газету и слушал радио. Возвращаясь обратно, а затем вновь погружаясь в быт и размышления, он думал — «Возможно, не то время я выбрал для такой махины, мысль-то какая серьезная, великая, а цель почти необъяснимая».

Конец ознакомительного фрагмента.