Наш край. Литературно-краеведческий альманах. Выпуск 17

Инна Евгеньевна Иванова

Альманах «Наш край» – периодическое, краеведческое, научно-популярное издание.Редакция альманаха осуществляет публикацию исследований в области родиноведения, архивных материалов, фото и других документов о Струго-Красненском районе, произведений творчества авторов-земляков, мемуаров о прошлом края и людях, его прославивших.Издаётся с 2008 года.

Лапин А. Д.

Бой в Акатьево

Приближается очередная годовщина Великой Победы, и пробуждается наша ветеранская память, всё чаще пережитое бередит душу. Мы снова и снова перелистываем дневниковые записи, прочитываем написанные вчерне в разное время воспоминания о военном лихолетье. И всякий раз хочется с кем-то поделиться пережитым, поведать горькую правду о событиях давно минувших. Ибо эта память, верьте, люди, «всей земле нужна, если мы войну забудем — вновь придёт война…»

***

…Преследуемый карателями, наш третий полк второй партизанской бригады 14 мая 1943 года под вечер прибыл в деревню Акатьево Струго-Красненского района. По счастливой случайности, а может быть в результате гибкой политики местного старосты, это селение давно уже не посещалось «новыми хозяевами». В ту пору, особенно на Псковщине, редко встречались зажиточные деревни и сёла. Крестьяне, как правило, влачили жалкое существование. Акатьево же оказалось редким исключением, и мы справедливо считали, что нам повезло. Пожалуй, впервые за многие сутки скитаний и частых стычек с врагом мы находились в относительно спокойной обстановке, разместились под крышами, по-человечески поужинали и улеглись спать. На ночь были выставлены усиленные заслоны на дорогах, по деревенской улице ходили патрули.

Утро 15 мая выдалось пасмурным и тревожным. Полковая разведка доложила о подозрительном оживлении в расположенной неподалёку деревне Замогилье. Командир полка Григорий Васильевич Тимофеев приказал немедленно вывести отряды в соседний лесочек, сам со штабом обосновался там же, у маленького озерца. Всем подразделениям была объявлена боевая готовность. В ожидании новых приказаний нервничали командиры, гадали «на кофейной гуще» бойцы.

Тем временем отряд карателей, более трёхсот человек, значительную часть которого составляли власовцы, занял Акатьево. Не менее взвода «шкурников» важно восседали на лошадях. (Немцы — не дураки. Они быстро сориентировались. Посадив на лошадей наиболее форсистую прослойку украинских националистов и им подобных, использовали это как поощрение, призывающее к активности и преданности рейху). Правда, такой тактический приём редко помогал в борьбе с партизанами, скорее наоборот. Часто в стычках с народными мстителями власовским «казачкам» приходилось туго, и тогда они бросали свой четвероногий транспорт, который доставался нам в качестве драгоценных трофеев и не раз спасал от голодной смерти. Примерно так и произошло в Акатьево.

Наш временный лагерь и деревню разделяли всего несколько сот метров, но обилие змей и промежуточный кустарник не позволяли вести визуальное наблюдение за происходящим с опушки леса. Зато визг свиней, кудахтанье кур, беспорядочные выстрелы не вызывали сомнений — идёт дневной грабёж. Комполка всего этого слышать не мог, ибо, как он шутил, медведь наступил ему на ухо, но по тревожному сообщению комиссара Михаила Краснова, понял, что, пока не поздно, нужно попытаться спасти от полного разорения и уничтожения деревню и воздать по заслугам грабителям. В целях успешного осуществления задуманной операции один отряд был немедленно направлен на перехват дороги Акатьево — Замогилье, три или четыре отряда сосредоточились на опушке леса, изготовившись к атаке. Мой родной 83-й отряд разбивался на роты, каждая из которых получала самостоятельные задания.

Роте Александра Яковлевича Ермоленко, под началом которого мне посчастливилось воевать, предстояло перекрыть просёлок на Жидовню, чтобы не допустить возможного драпа противника в этом направлении. Все подразделения заняли свои позиции в максимально сжатое время, при это м не были замечены противной стороной. Ермоленко разместил свою роту на очень удобной, поросшей кустарником высотке, сохранившей окопы и следы боя — стреляные гильзы, ящики из-под патронов и др. Очевидно, здесь оборонялась какая-то часть Красной армии летом 1941 года.

В тот период на вооружении нашей роты имелось лишь два ручных пулемёта: отечественный «дегтярь» и трофейный — «шкода». С первым Кузнецов Пётр пристроился с левой стороны дороги, со вторым Михайлов Костя улёгся с правой. Перед нами открылась весьма привлекательная панорама: от занятой нами высотки начинался отлогий спуск в обширную ложбинку, за которой в 400—500 метрах поднималась новая возвышенность, а на ней обращённое к нам торцом Акатьево с красивым сгустком высоких деревьев на краю. Наслаждаться бы такими красотами, да времена не те…

Справа от лесочка выпорхнула красная ракета — сигнал к атаке, — и одновременно с первыми залпами покатилось-понеслось дружное «Ура!» Застигнутые врасплох каратели не сразу опомнились и открыли ответный огонь лишь несколько секунд спустя. Первые группы атакующих уже вплотную приблизились к садам и огородам, как вдруг два вражеских пулемёта повели отсекающий огонь. В рядах наступавших произошло замешательство. Пришлось залечь. Но сколько ни лежи, а подниматься надо. И снова перекрёстный свинцовый дождь прижимает бойцов к земле. Обстановка обострилась. Успешно развивавшаяся атака захлебнулась. Обороняющиеся с каждой минутой наглеют и пытаются перейти в контрнаступление.

В такой ситуации важно не упустить инициативу. Командование полка силами резервного отряда осуществляет отвлекающий удар. Это вскоре меняет дело. Гитлеровские вояки поняли, правда, с опозданием, что имеют конкретный «разговор» с хорошо организованным, не робкого десятка противником, и, активно огрызаясь, стали покидать деревню под яростным натиском партизан. Только беда — удирать-то некуда. И вот пароконная пулемётная тачанка и десятка полтора всадников рванулось в нашу сторону. Следом за ними неслись галопом ещё три лошади под сёдлами, но уже без наездников. Расстояние между нашей засадой и драпкавалерией сокращалось очень быстро. Вот уже можно было различить искривлённые злобой и страхом лоснящиеся физиономии наёмников, а команды к бою всё нет.

Вне всякого сомнения, Ермоленко рассчитывал одним залпом разделаться с этим небольшим, удиравшем в панике войском, поэтому и не торопился. Но то, что произошло дальше, достойно пера фельетониста. По команде «Огонь!» «шкода» вовсе промолчал, «дегтярь» огрызнулся четырьмя-пятью пулями и тут же смолк, на такой же ноте отыгрались и автоматы. Лишь кое-где редко щёлкали винтовки вдогонку повернувшим вспять недобитым. Более десятка врагов, в том числе экипаж тачанки из трёх человек, были прикончены. Жаль, погубили и лошадей. Почему оплошала почти вся рота — разбираться пока не было времени, ибо на других участках бой всё ещё продолжался.

Прошло несколько минут, и теперь уж из самой деревни донеслась очередная волна дружного «Ура!», подгонявшая бежавших в панике по открытой местности врагов в направлении Подчасовенья. Они неслись сломя голову, бросая на бегу оружие, ремни с патронташами и подсумками. Зрелище — загляденье! Такой драп я видел впервые. По команде Ермоленко наша рота бросилась наперерез отступавшим, но бойцы понимали, что перехватить их не успеть. Силёнок не хватало, да и спасительный кустарник к ним был близок. Мы тоже кричали «Ура!» и стреляли по живым целям из винтовок. Одни падали и больше не поднимались, другие, чуть полежав, снова врывались и устремлялись вперёд — в кусты, не оказывая нам никакого сопротивления.

К счастью, выданная мне недавно СВТ работала безотказно, и я выстрелил из неё два или три раза в здоровенного немца. Однако он всё бежал и бежал, как ни в чём не бывало. Тогда я, окончательно разозлившись, присел и, тщательно прицелившись с колена, выстрелил в него ещё раз. Верзила по инерции сделал сколько-то шагов и рухнул ничком. Подбежавший ко мне Валентин Королёв, задыхаясь крикнул:

— Молодец, Лёха! Такого буйвола ухлопал!

От радости и похвалы товарища я смущённо улыбался, но слова вымолвить не мог. Кто-то из командиров подал команду прочесать кустарник. Все, кто был поблизости, устремились к опушке омшары. Я и Королёв тоже углубились в густые заросли и, осторожно раздвигая их дулами винтовок, внимательно всматривались и прислушивались, боясь стать глупой жертвой притаившегося недобитого гитлеровца. Обшарив добрую сотню квадратных метров вглубь и вширь, мы повернули назад, к полю, где всё ещё звучали редкие выстрелы.

— А ну, завернём к той красавице, не обнимает ли она своими густыми лапами какого-нибудь Фрица или Ганса, — вполголоса проговорил Валентин, указав взглядом на стоящую подле разлапистую ель.

Потихоньку пробравшись к ней, мы чуть было не вскрикнули от неожиданности: под зелёной кроной, прижавшись спиной к стволу, стоял окровавленный фашист и зажимал левой рукой рану на правой. На ремне висели две гранаты, оружия при нём не было. Принимаем решение: брать живьём, авось окажется ценным «языком».

— Хенде хох! — внезапным окриком призывает Королёв.

Недобиток вздрогнул и лихорадочно завертел головой, ища испуганными глазами того, кто подал столь жуткую для него команду. В одно мгновение его левая рука скользнула к ремню… Промедли мы хоть самую малость, и прогремел бы взрыв. Но этого, к счастью, не произошло. Откуда только у нас взялась такая прыть! Не обращая внимания на жалящие уколы сучьев, рискуя остаться без глаз, мы так рванули к ели, что солдат успел лишь поднести гранату ко рту. Выдернуть же зубами колечко-чеку ему уже не удалось. Повиснув всей массой тела на левой руке, цепко державшей «яичко», нам не составляло труда свалить подранка на землю и обезоружить. Рана правой руки была серьёзной и не позволяла ему оказывать активное сопротивление. Он стоял, скрипел зубами и изрыгал какие-то ругательства на немецком языке.

Выбравшись из зарослей, мы сию минуту были «атакованы» невесть откуда набежавшими партизанами. Они оттеснили меня и Королёва от пленного и учинили ему настоящий шмон. Говоря протокольным языком, при личном обыске задержанного были обнаружены и изъяты несколько фотоснимков, запечатлевших казни советских людей. На одном из них на фоне виселицы с жертвами красовался, подбоченясь, владелец кошмарной коллекции. Это вызвало взрыв негодования среди бойцов, и вряд ли нам удалось бы вызволить истекавшего кровью мерзавца, да вовремя подошёл кто-то из командиров. После перевязки раненого его отконвоировали в штаб полка, поскольку предполагалось, что он может дать ценные сведения о планах карателей.

К сожалению, птица оказалась низкого полёта. Но удивило другое. На поставленные комполка вопросы, переводимые командиром роты Анатолием Гладуном, хорошо владевшим немецким языком, пленный долго не отвечал, затем вдруг забился в истерике и, как взорвавшийся вулкан, стал извергать на чистейшем украинском всевозможные гадости и угрозы. Ни у кого не вызвало сомнений, что перед нами не немец, а махровый националист-власовец. И всего-то «ценного» он сообщил, что партизаны — «вшивые микробы», «тифозные черви»… Перечислял он и прочие наши «достоинства», зловеще закончив:

— Сегодня сюда прибудут ещё полторы тысячи наших, и никуда вы не уйдёте, всех раздавим в этом лесу!

— Тебе, продажная тварь, нас давить уже не придётся… Убрать! — каким-то не своим, сорвавшимся на фальцет голосом крикнул Тимофеев и, резко повернувшись зашагал прочь.

Пока в штабе полка допрашивали пленного, в ротах и отрядах подсчитывали потери и трофеи. Как мне помнится, полк потерял семнадцать человек убитыми и двадцать с чем-то ранеными. Среди убитых оказался и боец нашей роты литовец Половецкис. Я и мои товарищи тяжело переживали его утрату. Хотя людские потери невосполнимы, на сей раз горечь утрат притуплялась результатами только что закончившегося боя.

Глава карателей почему-то удрать не успел. Быть может, ему не позволили это сделать высокие амбиции и звание гауптмана, которые ко многому обязывали. Так или иначе, он вместе со своим телохранителем-фельдфебелем решил спрятаться под рассадником в одном из огородов Акатьева. Там их и обнаружили бойцы роты Назимова.

В нашем активе оказались богатые трофеи, в их числе: шестнадцать лошадей под сёдлами (плюс несколько пудов конины от убитых), три пулемёта, более полутора сот автоматов и винтовок, боеприпасы.

Таков вкратце итог той незабываемой операции.

Описание событий под Акатьево было бы незавершённым, если не рассказать о том, почему в самый критический момент в нашей роте вдруг отказало почти всё автоматическое оружие. Кстати, нечто похожее, как потом стало известно, произошло и в некоторых других отрядах. А наваждения в общем-то никакого не было. Просто кое-кем из командиров была допущена непростительная, если не сказать — преступная на войне беспечность. К сожалению, в их числе оказался и наш всегда строгий комроты. Он не потребовал своевременно от младших командиров, а те в свою очередь пожалели своих подчинённых и не обеспечили обязательной чистки стрелкового оружия после длительных блужданий по дорогам, во время которого оно покрылось налётом ржавчины и не сработало. Но хорошо то, что хорошо кончается. А ведь могло быть и худо. Не случайно при разборе и обсуждении ошибок боя самой серьёзной критике были подвергнуты элементы недисциплинированности, опасных послаблений. Виновным досталось от командира по заслугам…

Похоронив недалеко от озерца погибших в бою товарищей, мы в тот же день покинули ставшие для нас памятными места.

Печатается по: За коммунизм. — 1990. — 24 апреля.