Мужчины любят грешниц

Инна Бачинская, 2014

По официальной версии, Алиса выбросилась с балкона его квартиры. Прошло семь лет, но Артем до сих пор не знал покоя. Как озорная и жизнелюбивая девушка, начинающая талантливая журналистка, могла решиться на самоубийство? В тот день они договорились встретиться в кафе «Белая сова», но Артем напрасно ждал ее за столиком… С тех пор он не бывал в этом кафе, но сегодня ноги сами привели его туда. Артем не поверил своим глазам: ему показалось, что он увидел Колдуна! Экстрасенс Илья Заубер по прозвищу Колдун в свое время наделал в городе немало шума. Алиса собиралась написать о нем, тайком ходила на сеансы Колдуна, но, вернувшись с одного из них, покончила с собой… А вскоре после визита в «Белую сову» Артему позвонила незнакомая женщина, представившаяся родственницей Лиски. Она говорила невероятные вещи: Алису убили и он должен найти убийцу! Но что можно сделать спустя семь лет, когда ни следов, ни свидетелей уже не найти?

Глава 2

Семья

…В машине удушливо пахло хвоей, и меня затошнило. От радужного «змеиного» настроения не осталось и следа, и я не понимал уже, какого черта поперся в этот дурацкий шалман. И Колдун в придачу! Дьявол, а не колдун. Если только это был все-таки он, а не первый попавшийся мужик похожей стати — мало ли таких!

Запах хвои застревал в горле, и я уже собирался сказать, что дальше пойду пешком, и убраться наконец из душного пространства, но тут затрепыхался мобильный телефон. Звонила Лена. Голос слабый, прерывистый — видимо, плакала.

— Что случилось? — спросил я, подавляя невольный вздох и невольное раздражение.

— Артем, пожалуйста, ты не мог бы приехать? Прямо сейчас! Пожалуйста, Артем, я тебя очень прошу! Он совсем сошел с ума, я боюсь за Костика. Пожалуйста!

— Хорошо, — сказал я ровно. — Сейчас приеду.

Некстати, не ко времени. Я рвался домой. Мне хотелось выпить чаю на своей спартанской кухне, среди знакомого окружения, с чувством безопасности и своего дома — своей крепости. Мне хотелось подумать и расставить все по полочкам. Колдуна. События семилетней давности. Свою роль, не доигранную до конца… скорее всего. Я чувствовал тоску, поднимающуюся из глубин души, саднящее беспокойство и неясную мысль о том, что, возможно, удастся поставить точку наконец. Доиграть. Радужного настроения как не бывало…

Я с досадой подумал, что Лена слишком уж полагается на меня, зовет по любому поводу, заставляет выступать в роли усмирителя, посредника и мирового судьи, а мне меньше всего хочется лезть в их семейную жизнь. Разбирайтесь сами, черт бы вас подрал! Казимир, конечно, не подарок, но что я могу поделать? Разводитесь! И все дела. Не вы первые, не вы последние. Я так и сказал Лене однажды. Всего однажды! И больше не посмел. Она застыла, испуганно и умоляюще глядя на меня, — вечная девочка, нежная и беспомощная, с наивным личиком, умоляющими глазами и приоткрытым кукольным ротиком, ни дня не работавшая, привыкшая беззаботно и безбедно жить за спиной Казимира, у которого везде все схвачено. Жена-кукла. Жена-украшение. Жена-декорация. Правда, нельзя не признать, что она прекрасная хозяйка и ведет дом умелой рукой…

Она вызывала во мне жалость и раздражение одновременно. Я понимал, что развод для нее станет катастрофой — прирученная домашняя птичка погибнет на воле. А может, и нет, иногда думал я с ожесточением. Захочет жить — выплывет. Научится барахтаться. Или летать.

Лена открыла дверь. Лицо заплаканное, несчастное. Прошептала быстро:

— Спасибо, Темочка, что пришел. Он уже успокоился. А Костик закрылся у себя, я так боюсь за него…

— Кто там? — Казимир уже спешил в прихожую. — Темка? — Радость промелькнула на его лице. — Молодец, что заглянул. Давай на кухню! Я еще не ужинал, не хотелось одному.

На жену он не обратил ни малейшего внимания, словно ее здесь и не было. Ему не хотелось ужинать одному — меня неприятно резанули слова брата. Одному!

— Давай! Я только зайду к Костику, поздороваюсь. Таня дома?

— Танька на свидании, — хохотнул Казимир. — Никак не привыкну, что здоровая девка уже, по свиданиям бегает!

Был он возбужден, и от него пахло спиртным. Он обнял меня, похлопал по спине, приложился щекой к щеке, чем напомнил щенка, маленького Казю, всеобщего любимца с лукавой ласковой рожицей. Брат давно уже не щенок, плешь на макушке наметилась, юношеская худоба превратилась в сутуловатость и нескладность, характер… Да, характер. Характерец…

— Только давай по-быстрому, — разрешил он. — Ему надо заниматься. Я тут его повоспитывал немного, совсем от рук отбился пацан. Давай, жду на кухне!

— Костя! — позвал я у запертой двери. — Это я, Артем. Открой!

Заскрежетал ключ, дверь распахнулась. Костя, крупный красивый парень, посторонился, пропуская меня. Я обнял племянника, ощутив знакомый теплый запах. Кто сказал, что от молодых чистых мальчиков пахнет молоком и мехом? Так примерно и пахло от Кости — молоком и мехом.

Он, кажется, плакал. Глаза были подозрительно красны. Что же тут у них произошло? Что нужно сделать, чтобы довести до слез крепкого молодого человека девятнадцати лет? Не хлюпика, не неженку, не маминого сынка? Разве только самую малость… маменькиного сынка.

— Ну, как ты тут? — задал я ритуальный дурацкий вопрос, не требующий никакого ответа, кроме как столь же ритуального.

— Ничего. Нормально. — Племянник шмыгнул носом и отвел взгляд. Стыдился слез.

Я не стал спрашивать о причине горя — не хотел смущать парня.

— Я сказал, что бросаю институт! — выпалил вдруг Костя. — Ненавижу архитектуру! Я никогда не буду архитектором! Никогда! А он… Он стал орать, топать ногами, толкнул мать. Ударил меня! — Он невольно потрогал красную щеку. — Я его ненавижу! — прошептал возбужденно. — Я бы давно ушел, но мать жалко. Я ей говорю, давай уйдем, я пойду работать, нам хватит. Меня зовут в банк на техническое обеспечение. А она говорит: а жить где?

— Успокойся! — Я попытался сдержать улыбку — Костя напоминал мне щенка-подростка — большого, неуклюжего и глупого. — Я с ним поговорю. Ты твердо решил бросить институт? Третий курс все-таки.

— Я не-на-ви-жу институт! — отчеканил Костя. — Я никогда не буду архитектором! Лучше подохнуть!

Если отбросить юношеский максимализм, все равно получается убедительно. Казимир, уверенный в своем праве решать за всех, перегибает палку. Его можно понять: отлаженный бизнес — дело серьезное, нужно готовить смену. А если смену колотит от ненависти при одном упоминании об отцовом занятии? Я не понимал брата, Костик мне нравился. Большой добродушный славный парень, мне бы такого. Казимир обожал дочку Таню и цеплялся из-за всякой мелочи к сыну, не спуская ему ни плохих оценок, ни драк, ни разорванной куртки, задалбывая наказаниями, запретами и домашними арестами. Это называлось воспитывать настоящего мужика. В архитектурный Костя пошел по настоянию отца, боясь перечить. И вот результат.

В комнату бесшумно проскользнула Лена. Погладила сына по голове, взглянула на меня виновато.

— Иди, — сказала тихо. — Он ждет. Спасибо, что пришел.

— Ты представляешь, чего он надумал? Институт бросать. Сопляк! — Казимир ловко разлил водку по хрустальным стопкам.

— Ты бы не давил так, если ему не нравится… — Я старался быть мягким и дипломатичным, не желая злить брата.

— Не нравится? А он знает, что ему нравится? Я мечтал, что у меня будет помощник, единомышленник, смена, а этот тюфяк целыми днями гоняет свои дурацкие игры!

— Он неплохой программист.

— Откуда ты знаешь, какой он программист? — взвился Казимир. — Сейчас каждый второй неплохой программист. Я не хочу, чтобы мой сын остался недоучкой. Пусть заканчивает институт и катится на все четыре стороны. Программист! Хорошо быть программистом на отцовской шее. Уж куда как просто. Нет, он у меня сначала получит диплом, а там будет видно. За нас! — Он поднял стопку, мы чокнулись и выпили.

Я не мог не признать известной правоты в словах Казимира. Брат тянул раскрученный строительный бизнес, в очереди к нему стояли по два-три года, у него было имя. И, разумеется, он хотел, чтобы Костя сменил его когда-нибудь.

Я рассматривал брата — Казимир постарел, побледнел, но по-прежнему был красив и обаятелен, когда не забывал об этом. Устает как собака, злится, все на нервах. Огрубел. Выпивает. Когда-то мы были соперниками — он, младший, тянулся за мной, требуя себе таких же игрушек, одежду, «взрослый» велосипед. Потом таскался за мной по компаниям, и при малейшей попытке отвязаться от этой липучки начинались визг и шантаж. Братец грозился рассказать родителям, что мы курили, пробовали водку, целовались с девочками в чьей-то сомнительной квартире. Ревновал, завидовал, злился. Закатывал истерики. Мама называла это нервной художественной натурой и отпаивала его чаями из ромашки и мяты. После женитьбы Казимира мы расстались на несколько лет: в вечном соперничестве брату удалось «достать» меня и нанести ощутимый удар. Помирились мы лишь с возрастом, когда растаяли обиды. И окончательно осознали свою родственность уже после той истории…

— Знаешь, Колдун в городе, — сказал я вдруг неожиданно для себя. Я не собирался ничего рассказывать брату, решив, что сначала обдумаю все сам. Слова вырвались случайно.

— Колдун? — Казимир выронил вилку, и мы оба вздрогнули. — Черт! Ты уверен? Может, показалось? Откуда ты знаешь? Где ты его видел?

Было видно, что известие задело брата.

— Не уверен. В «Белой сове». Мы сидели с Лешей Добродеевым — он-то его и высмотрел.

— Ты с ним говорил?

— Я к нему даже не подошел. Там было полно народу, я теперь уже и не уверен. Может, обознался.

— Да… — протянул Казимир, испытующе глядя на меня, и я видел, что он не знает, как реагировать на неожиданное известие и что сказать. — Неужели он решился появиться снова…

— Не бери в голову. Вряд ли это он. Я и не рассмотрел толком. Мало ли таких…

Мы молча смотрели друг на друга. Мало ли таких? В том-то и дело, что мало. А еще вернее — таких, как Колдун, больше нет…