Девушка с синей луны

Инна Бачинская, 2018

К Олегу Монахову, называющему себя ясновидящим и волхвом, обратилась за помощью Диана Рудник – странная молодая женщина, из тех, про кого говорят «не от мира сего». Она попросила Монаха помочь найти убийцу своего возлюбленного, Леонида Краснова. Диана одинока: ее сестра покончила с собой, брат уехал в Бразилию, и от него нет вестей, мать, известная актриса, умерла… И вот теперь Леонида, с которым они познакомились в Интернете, обнаружили мертвым в весьма пикантной позе – он был привязан к кровати шелковым шарфом ручной работы, который расписала и подарила ему Диана. Никто не связал воедино все эти случаи, кроме Монаха. Но он сразу понял – если в окружении Дианы за последнее время произошло столько странных смертей, ей тоже угрожает опасность…

Глава 5

Оперативное совещание, а также ночной треп о жизни

Дверной звонок выдернул Монаха из неверного еще полусна-полуяви. То есть он сразу и не понял, что звонили в дверь, и стал прислушиваться. Звонок больше не повторился, и Монах решил было, что ему приснилось. Но тут заскрежетал ключ в замочной скважине, и Монах проснулся окончательно. Вопрос «кто» не стоял: ни Жорик, ни Анжелика не будут шляться по гостям ночью — часы показывали начало третьего, — и Монах понял, что ночным посетителем был никто иной, как Добродеев, которого распирали эмоции, и невтерпеж было поделиться.

Распахнулась дверь, в прихожей загорелся свет. Добродеев появился на пороге гостиной и спросил:

— Христофорыч, спишь?

— Уже нет, — буркнул Монах, присматриваясь к темному силуэту в неярком световом контуре. — В чем дело, Лео?

Добродеев включил свет, плюхнулся в кресло у дивана, на котором лежал Монах, закинул руки за голову и произнес мечтательно:

— Какая женщина!

— Ты меня разбудил, — обличающе заявил Монах.

— Брось, Христофорыч! Прекрасная летняя ночь, тишина, прекрасная женщина рядом… Жизнь продолжается, я это понял только сейчас! Мы молоды душой, мы стремительны, мы любопытны как дети! А ты говоришь, разбудил. Я понял, что молод, понимаешь? Я понял, что мы погрязли…

–…и перестали лазить в окна, — буркнул Монах. — Знаю. Ну?

— В чем дело, Христофорыч? Что случилось?

— Что случилось? — завопил Монах, пытаясь сесть. — Ты спрашиваешь, что случилось? Разбудил, несешь всякую фигню, у меня сломана эта проклятая нога, и ты спрашиваешь, что случилось? Эта девочка попросила о помощи, а что я могу? Я даже выйти из дома не могу! Баржа на якоре! А ты вламываешься по ночам и распускаешь слюни о прекрасных женщинах. И сладкое тошнотворное пойло! До сих пор комок в горле, продышаться не могу. И овсяная каша! Задолбали! Все, хана! Отдай ключи! Хочу подохнуть.

Монах отвернулся к спинке дивана и закрыл глаза. Добродеев опешил, не сразу пришел в себя и сказал покаянно:

— Извини, Христофорыч, я же не знал… ну чего ты? Я думал, девушки тебя отвлекут, честное слово! Марина, Диана… а то ты чего-то раскис, я же хотел как лучше.

Монах не отвечал.

— Ладно, я пошел, — сказал Добродеев после продолжительной паузы. — Ключи оставлю на тумбочке.

Монах по-прежнему молчал.

— Пиво будешь? — спросил Добродеев с порога.

— Откуда в этом доме пиво? — с горечью отозвался Монах. — В этом доме только одна чертова овсяная каша!

— Я принес, в холодильнике. И копчушку. Будешь?

— Буду, — отозвался Монах после паузы.

–…Что будем делать с убийством? — спросил Добродеев, отрываясь от кружки пива. Друзья сидели в кухне; через открытое окно вливался бодрящий ночной воздух. Монах чувствовал себя рыбой, которую снова бросили в воду. И холодное пиво!

— Думаешь, нужно? — спросил Монах, слегка кокетничая.

— Нужно, Христофорыч. Ты будешь мозгом операции, а я твоей ногой. Ты же заинтересовался, кроме того, Диана в тебя верит. Интересная девушка…

— Что сказала Марина?

— Марина… — Добродеев вздохнул. — Замечательная женщина!

— Это я уже слышал. Что она сказала про убийство?

— Кто?

— Марина!

— Почему ты думаешь, что мы говорили об убийстве? Нам было о чем говорить.

— Не свисти! Не было. Иначе ты бы сюда не заявился.

— Разве Диана не рассказала об убийстве?

— Рассказала. А теперь меня интересует, что рассказала Марина. Кстати, занимается убийством наш старый друг майор Мельник.

— Майор? — обрадовался Добродеев. — Считай, повезло! Завтра же узнаю, что они нарыли. Марина сказала, что Диана неприспособленная, несовременная, шарахается от людей, и никого у нее никогда не было. Она пыталась знакомить ее со своими знакомыми мужчинами, но те не клюнули. Говорят, не знают, что с ней делать и о чем говорить. Поэтому она удивилась и обрадовалась, когда появился Леонид. Диана ничего ей не рассказывала, но она видела, что подруга счастлива. Она знает Диану три года. Ее мать умерла полтора года назад, а перед этим лежала два года после инсульта, и Диана за ней ухаживала. Мать была известной личностью, пела в нашей оперетте и пользовалась успехом у мужчин. Трое детей — сын и две девочки, все от разных любовников. Не мужей, а любовников. Сын — он был намного старше сестер — давно за границей, где-то в Бразилии, автомеханик, свой бизнес. Младшая сестра работала тренером, четыре года назад покончила с собой — выбросилась с балкона, говорили, несчастная любовь. Диана показывала ей дом, где это произошло — Космонавтов шестнадцать-шестнадцать, за городским парком. В итоге Диана осталась одна. Кто ее отец, она не знает. Других родственников у нее нет. Мать не особенно интересовалась детьми, у нее были другие интересы. Девочек воспитывал брат.

— Так я и думал, — сказал Монах после паузы.

— О чем ты?

— Альфонс. Твой Леонид — типичный альфонс. Не работал, снимал квартиру, клюнул на Диану, не приставал, не рассказывал дурацких анекдотов, не рвался в гости, не пытался распускать руки… э-э-э… ничего не пытался. У него даже машины не было. Хотя считал себя машиной, юмор такой. И на Марину ноль внимания.

— Почему альфонс?

— Потому. Закинул удочку и выжидал. Что у нее за квартира? Надеюсь, ты проводил ее домой?

— Мы с Мариной проводили. Хороший район, старый дом, три комнаты. Марина сказала, что любовники ее матери были влиятельными людьми, не скупились.

— Что и требовалось доказать. Такая квартира стоит кучу денег, а тут одинокая барышня не от мира сего, пруха!

— Ты в последнее время страшный пессимист, Христофорыч. А если это любовь?

— Лео, не морочь мне голову! Здоровый голодный мужик, не имеющий ни кола ни двора, без денег, болтавшийся несколько лет неизвестно где и при этом неправдоподобно деликатный с влюбленной девушкой. Это же из жизни голубей! И шарф в придачу. Перестань думать о Марине и включи мозги. Если бы Леонид был ботаником или архивариусом, я бы понял, но этот проходимец не ботаник или архивариус. Искатель приключений на сайте знакомств, может, она не первая. И вообще…

— Какой шарф? — перебил Добродеев.

— Какой? Она подарила ему шелковый шарф, который сама расписала!

— Христофорыч, успокойся, мы же ничего о нем не знаем, — стал урезонивать друга Добродеев. — Завтра… сегодня я свяжусь с майором, тогда посмотрим. Еще по пивку?

— Давай. — Монах махнул рукой; он и сам не понимал, с чего так завелся.

— Хорошее пиво, — сказал Добродеев. — А тебе можно?

— Лео, не начинай! — взвился Монах. — Я что, умирающий, по-твоему?

— Я не хотел… — испугался Добродеев. — Нет, конечно. С чего начнем?

— Проклятая нога, — пробурчал Монах. — Разговори майора, скажи, у тебя есть информация про девушку жертвы, от нее ты в курсе убийства. Заинтересуй его. Спроси, что у них уже имеется. Версии. Что он за человек… был. Связи, друзья, свидетели. Наш или приезжий. Где болтался последние несколько лет. Может, их старый клиент. Будь коварен и кроток. Обойди майора. Мой длинный нос чует запах жареного. Не удивлюсь, если окажется, что нашей Диане повезло. Кстати, она собирается взять на себя его похороны.

— Благородное намерение, — заметил Добродеев.

— Благородное. Интересно, кому он перешел дорогу. Его не было несколько лет, не успел приехать, как его… — Монах щелкнул пальцами. — Я уверен, что Марина на него не клюнула бы. А вот Диана…

— Что-то в ней… — Добродеев запнулся. — Что ты о ней думаешь?

— Ты прав, Лео. И Марина права. Она другая. Марсианка. И какие-то вечные обломы по жизни: отец неизвестен, мать актриса оперетты, с утра до вечера тру-ля-ля, на детей ноль внимания, сестра покончила с собой, брат эмигрировал. Уход за матерью, прикованной к постели. Только появилась надежда, свет в конце туннеля, любимый человек, как его убивают.

— Что ты хочешь сказать, Христофорыч? — осторожно спросил Добродеев.

— Не знаю, крутится что-то… — Монах поскреб в затылке. — Есть люди, которые притягивают неудачи, Лео. В жизни любого человека неудач и удач примерно поровну, фифти-фифти, а здесь просто шквал. У нашей Дианы синдром неудачника. Причем неудачи преследуют как ее, так и ее окружение. Возьми сестру. Я боюсь за Марину. За нас я тоже боюсь.

— Надеюсь, ты шутишь! — воскликнул Добродеев. — Никогда не верил в подобную чушь. Ты серьезно?

Монах задумался.

— Не знаю, — сказал наконец. — Не хотелось бы. Все усугубляется ее… как бы это поточнее… Суди сам. Ты сказал, она не от мира сего…

— Это Марина сказала.

— Ладно, но ты же согласен? И я согласен. Не от мира сего, шарахается от людей, одинока, не умеет общаться. Манера застывать и смотреть не мигая, как ящерка…

— Как кто? — поразился Добродеев. — Ты сказал, ящерка? Диана ящерка? Этот странный пессимизм из-за ноги? Нога навеяла? Обычная девушка… не совсем обычная, но ничего странного я в ней не нахожу. Не забывай, что все художники ребята с большим прибабахом. А тут не просто художница, а роспись по шелку, да еще тайская школа. Марина говорит, она жила почти два года в Пхукете с тамошними людьми. Может, приняла буддизм, склонна к медитации, раздумывает о дизайнах, сочиняет, а ты сразу ящерка. Что с тобой, Христофорыч? Ты пугаешь меня своим пессимизмом.

— Сдаюсь. Нога навеяла. Ящерка в хорошем смысле. Ты, например, жеребец.

— Я жеребец? — Добродеев уставился на Монаха, не зная, смеяться ему или плакать. — Я жеребец? А ты кто?

— Я… — Монах пожевал губами, подергал бороду. — Я тяжеловоз.

— В смысле, лошадь? — уточнил Добродеев.

— Ну. Ты резво скачешь, даже газета твоя называется «Вечерняя лошадь», я же везу груз. Рабочая лошадь. А знаешь, кто Марина?

— Кто?

— Синица.

— Почему?

— Веселая, щебечет, пестрая, приятная. А Леонид крыса. Затаившаяся крыса. Диана не только ящерка, она еще статуэтка слоновой кости. Она статична, надолго замирает и не шевелится. Простодушна, наивна, не уверена в себе, но не шарахается, а застывает и смотрит. Марине нужны все, она любит толпу, крики, музыку, движение, шампанское, а этой нужен всего один, покой и тишина. Один или одна. У нее всего одна подруга. Они совпали, что говорит в пользу Марины. Она добрая. И то, что она спасала меня после аварии и плакала на меня, а потом пыталась разыскать… А вот почему она совпала с Леонидом… вопрос. Диана в смысле.

— Ты же его не знал! Нормальный парень, скорее всего…

— Во-во! Нормальный. Необыкновенная Диана и нормальный Леонид. Чего-то не хватает, Лео. Он даже очки не носил. Если бы только он был в очках! Это бы в корне все меняло. Запомни, нормальных парней убивают в драке, а его убили в его же доме. Пришли ночью, позвонили, он открыл, и его убили. Задолжал кому-то. Или месть. Очкариков так не убивают. Им кирпич падает на голову или… — Монах задумался. — Да мало ли! — Он махнул рукой.

— Еще пива? — Добродеев почувствовал, что еще немного, и он перестанет поспевать за крутыми взлетами Монаховой мысли.

— Давай.

Они выпили. Монах испустил глубокий вздох, чувствуя, что возвращается к жизни.

— Знаешь, Диана чего-то боится, — вспомнил.

— Боится? — встрепенулся Добродеев. — Чего?

— Она не знает.

— Ты думаешь, ей что-то угрожает?

— Вряд ли. Убийство, должно быть, навеяло. Сестра, мать… одни смерти, причем трагические. И брат неизвестно где. Но с другой стороны… Ты не задумывался, откуда берется страх?

— Что значит, откуда берется? Страх это страх. Напугать человека проще пареной репы. Даже здорового психически. А уж трепетную девушку вообще пара пустяков. Ночные звонки, шипение в трубку, человек, идущий следом на улице, пристальный взгляд, перегоревшая лампочка, всякие шорохи, темнота, бессонница. Ты, например, ничего не боишься?

— Ничего. Я из тех, кто боится за кого-то. Поэтому я одинок. Одинок и свободен. — Монах подпер голову рукой, уставился на темное окно, пригорюнился. — Вот и выбирай: свобода, ощущение себя над толпой и привязанностями и, как следствие, одиночество, или толпа домочадцев, с которыми постоянно что-то случается. Я свой выбор сделал.

— Ага, если у вас нету тети. Поэтому ты все время сбегаешь в тайгу?

— Поэтому и сбегаю. Сбегал. А теперь я баржа на приколе. Теперь не сбежишь. Отбегался.

— Но это же всего-навсего нога! — Добродееву хотелось приободрить друга. — Через месяц… они говорят, через месяц будешь бегать. Ну, два. А там и весна не за горами, соберешь рюкзак и в пампасы. Под развесистую елку на берегу горной речки с танцующей форелью.

Монах издал протяжный вздох. Добродееву вдруг показалось, что друг сейчас расплачется.

— Жизнь продолжается, Христофорыч! — воскликнул он поспешно. — Нога — это ерунда, это испытание. Дань маленьким богам.

— Кому?

— Маленьким богам. Жертва. Маленькая жертва маленьким богам. Лучше им, чем что-нибудь серьезное серьезным богам, как с Леонидом.

— Да уж. Интересная мысль. Сам придумал?

— Не помню. Наверное, сам.

— Ага! Значит, теплое пиво, потерянный ключ, проколотая шина — это все дань маленьким богам? Моя сломанная нога тоже?

— Да. Пусть лучше нога, чем голова. И проколотая шина лучше, чем если бы угнали вообще. Согласен?

— Согласен, Лео. Спасибо. Извини…

— Да ладно, я же понимаю. Когда я валялся со сломанной ногой, я тоже рычал на всех и бросался. Все проходит, Христофорыч, пройдет и это. Давай на посошок, мне еще топать и топать.

— Оставайся, если хочешь.

— На полу?

— Жорик привез раскладушку, хотел навеки переселиться, чтобы внушать мне оптимизм. Еле отговорил. Возьми в кладовке. Не боишься?

— Класс! — обрадовался Добродеев. — Не боюсь, супруга у мамы. Твое здоровье!