Революционеры или террористы. Воспоминания участниц Фракции Красной Армии

Инге Фитт (2024)

В состав книги вошли воспоминания бывших участниц Фракции Красной Армии (RAF) Инге Фитт и Маргрит Шиллер, где они рассказывают в том числе и о своих контактах с офицерами советской и восточногерманской военной разведки. Эти никогда не публиковавшиеся ранее на русском языке материалы прольют свет на сложную, почти запретную тему: контакты спецслужб СССР и ГДР с коммунистическими подпольщиками стран Запада. Мемуары, собранные в книге, уникальны тем, что относятся к позднему (после 1977 года) периоду деятельности RAF. Этот период по-прежнему остаётся малоизученным даже в самой Германии. Уникальные свидетельства из этой книги проливают свет на некоторые тёмные пятна этой истории. ДАННАЯ КНИГА ИЗДАНА С НАУЧНО-ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫМИ ЦЕЛЯМИ И НЕ ЯВЛЯЕТСЯ ПРОПАГАНДОЙ ЭКСТРЕМИЗМА, ТЕРРОРИЗМА И ПРОЧИХ ПРОТИВОПРАВНЫХ ДЕЙСТВИЙ РЕДАКЦИЯ НЕ РАЗДЕЛЯЕТ ВЗГЛЯДЫ АВТОРОВ

Инге Фитт

Никогда больше нам не быть такими храбрыми

Перевод с немецкого

Пролог

В зале царила суматоха, и я слышала, как люди снова и снова кричали: «13 лет — это слишком много! Свободу всем политическим заключённым! Свободу Инге!» Конечно, это слишком много, но в тот момент я не могла это измерить. Вся жизнь (плюс восемь лет грядущего заключения) стояли передо мной до этого приговора, и поэтому облегчение погасило моё затаённое дыхание. Пожизненное заключение плюс восемь лет требовало федеральное обвинение, так что 13 лет — это тяжёлый, ужасный срок, но конечный. Худшее уступило место плохому.

Как я подсчитала, это будут годы, которые мне придётся пережить в уголке мира, который не создан для жизни, но в котором я хочу выжить. Из которого я хочу выйти, когда бы то ни было, духовно целой, физически и эмоционально здоровой, чтобы вернуться в мир, чтобы снова иметь возможность свободно принимать решения и действовать. До этого дня, однако, «пуговицы, украшения и краска будут сметаться с моей одежды мётлами…».

До тех пор я, возможно, больше не смогу ощущать мир снаружи, или буду ощущать его только как странный процесс, который меня больше не касается. К тому времени я проиграю и выиграю бесчисленные битвы против потери моей внутренней свободы. К тому времени я напишу свою книгу. Я ещё не могу знать, как я буду выглядеть, когда выйду из стен тюрьмы.

Инге Фитт во время освобождения из тюрьмы

Характеристика тюрьмы — это не только решётка перед окном, не только стены, ограждающие нас, даже если это может показаться таковым тем, кто находится снаружи, потому что они наиболее очевидны. Это лишь внешние маркеры тюрьмы, показывающие её пространственное измерение.

Суть заключения заключается в её силе соблазна над нами. Мы неизбежно и постоянно находимся в её власти. Оно приседает на нас, всегда держится рядом с нами.

Оно экспроприирует нас до костей, сближается с нами, как хочет, игнорирует нас, как хочет, пристаёт к нам глупо и самодовольно, даёт нам необходимое для жизни в функциональных дозах. Оно постоянно стремится регулировать и контролировать нас. Каждое действие по отношению к нам, каждый необходимый поворот к нам, независимо от того, запрет это или разрешение, является принудительным регулированием, соглашением. Наша жизнь проходит по одним и тем же правилам и формам изо дня в день. Мы — объекты задержания, сделанные безопасными и административно управляемыми. Мы нелюди, наша собственная рациональность и индивидуальность поставлены под сомнение и должны быть взвешены, мы должны принять любую неразумность, навязанность и разочарование, которые появляются и называются правилом.

Тюрьма считает послушание добродетелью, а любой проблеск самоутверждения — неподчинением. Бесчеловечность тюрьмы заключается не в том, что мы отделены от общества в целом и заключены в отдельную местность, а в том, что мы отчуждены и порабощены во всём. Каждый день, каждый час. Наше существование — это борьба за выживание против цикла слепоты, против ползучей социальной, эмоциональной и духовной группировки.

И всё же у нас есть жизнь. Тем не менее, мы постоянно ищем и находим возможности для удовлетворения своих потребностей. Инстинкт самосохранения силён, нарушает запреты и правила. Он движется в своих собственных катакомбных системах.

У меня есть опыт, я знаю, что такое тюремное заключение, меня уже третий раз сажают в тюрьму. И всё же на этот раз это другая, окончательная история. В 1972 и 1975 годах не было этого ощущения окончательности утраченной свободы, упущенных возможностей, не было уверенности в том, что придётся долгие годы организовывать жизнь в этом бесплодном, скудном царстве серых стен. В то время существовали политические связи, энергия и надежды снаружи и внутри.

Романтизм и революционная поэзия, которые высвобождали наши силы и воображение, и которые дважды позволили мне вырваться из плена.

Но теперь, в это время громко и тихо умирающих альтернатив, угасающих видений, теперь, когда мы должны похоронить наши мечты о другом, лучшем мире, наши идеалы «так глубоко, что собаки не смогут добраться до них, пока мы не откопаем их снова и не откроем их новой изменившейся реальности», теперь для меня настоящее стало стратегией выживания под тяжёлым пурпурным ковром победителя этого времени.

Поэтому я начинаю записывать свою историю как часть стратегии выживания, хотя иногда я спрашиваю себя: кто, когда я выйду на свободу, будет по-прежнему интересоваться тем, чего мы когда-то хотели? Почему ГДР была нужна и важна? Но неважно, я также пишу против своего собственного загрязнения.

Конец ознакомительного фрагмента.