Просто это сложно

Ина Тундра (2024)

Эта книга отвечает на важные вопросы: как избавиться от любой зависимости, что делать, если твой близкий употребляет и как вести себя с ним, что, если это ребенок, и как вообще уберечь своих детей от наркотиков. Эта исповедальная, предельно искренняя и честная книга переворачивает обыденные представления о возможностях человека, позволяет вплотную подойти к пониманию тех тонких и неочевидных механизмов, которые управляют судьбой человека, наконец, полностью меняет отношение к испытаниям и потерям, которые есть у каждого из нас. Она адресована каждому, кто хочет избавиться от зависимостей.

ГЛАВА 1

В наследство от наркотического прошлого мне достались довольно куцые воспоминания о собственном детстве и подростковом возрасте. Поневоле вспоминаются мои ехидные замечания по поводу газетных статей, утверждавших, что экстази разрушает память. Теперь даже огромным усилием воли не могу восстановить целостность событий и логические цепочки происходившего, отличить реальность от вымысла и наркотического бреда, всплывают только смутные разрозненные картинки.

Началось все с роликов и Александровского сада, чувства какой-то детской несостоятельности и отчаянного желания казаться такой же крутой и взрослой, как окружавшие меня сверстники, казавшиеся мне тогда необычайно развитыми и живущими какой-то своей, недоступной мне, шикарной и богатой событиями жизнью.

Мой комплекс неполноценности был еще связан с тем, что общалась я, в основном, с детьми богатых родителей, уже появившихся в то время “новых русских”. Они окружали меня и в лицее, где я училась бесплатно, потому что мама работала там учительницей, и в Александровском саду, где было модно кататься на роликах, и где собирались дети сколачивающих свои первые состояния мам и пап.

Я даже не помню, что, как, когда и при каких обстоятельствах я попробовала из наркотиков в первый раз.

Скорее всего, что это все-таки была трава, ведь курили ее все и не считали чем-то более серьезным, чем сигареты. Но первое яркое воспоминание у меня связано с калипсолом. Или кетамином, что, в принципе, одно и то же. Покупая его и шприцы в Первой аптеке, мы открывали для себя волшебные трипы со светом в конце тоннеля, выходами из тела и прочими элементами рассказов очевидцев предсмертных состояний во время операций, сопровождающихся глубокой анестезией, где, как известно, и использовалось это лекарство.

Дальнейшие события сплелись в какую-то странную перепутанную цепочку неравномерно всплывающих воспоминаний. Кетамин на лестнице в школе между уроками. Клуб LSDance в Ясенево, первое ЛСД. Клуб «Эрмитаж», фенамин, первые грибы, Клубы «Релакс», «Остров Сокровищ» (господи, это ж, по-моему, совсем другие годы), кокаин, экстази, «Пентхауз», и как же назывался этот совсем маленький закрытый клуб справа от «Эрмитажа», не доходя до «Пентхауза»? — кто сейчас вспомнит…

Экстази “Двойные доллары” — о дааа, первые попробованные экстази “Двойные доллары” до сих пор вызывают у меня улыбку. Мой бойфренд был драгдиллером, он их только привез в Москву, и мы с подругами были первые, кто их попробовал у памятника Карлу Марксу, обсуждая, что, наверное, не стоит сразу есть целую таблетку, надо сначала по половинке. У меня даже сохранились фотографии нас троих, расплющенных по станции метро Театральная, со счастливыми, загадочными и глупыми глубокими улыбками на лицах.

Перекрёстные воспоминания с перемешанными датами.

Я работала фейсконтролем в клубе «Птюч» — помню лишь, как стояла, отсеивая непонятных мне людей, помню начальника охраны, казавшегося мне всякий раз другим, в зависимости от действия наркотика, который мною съеден, помню разноцветные бумажки, они означали разрешение на вход, а цвет обозначал сумму входной платы или отсутствие ее. Помню разный обколбашенный народ, который я должна была, настроив фокус своих не менее убитых глаз, пустить или не пустить, и тряску золотых часов перед глазами и крики — да ты знаешь, кто я?

Первый клуб с фейсконтролем в Москве — как объяснить богачам, бандитам и чиновникам в 95-м году, что, извините, вы к нам в клуб не попадете. Даже сейчас, по прошествии многих лет, мне задают вопрос: «Так это ты меня в «Птюч» не пускала? Я помню, ну скажи, а почему?» Да потому что не пускала! Поди спроси это измененное сознание, с чего оно и в каких галлюцинациях тебя вообще себе увидело на тот момент.

Спиды, фен, экстази, питерская кислота, кокаин, все та же ЛСД, мескалин, утренний поезд в метро, где все люди-монстры едут на работу, а ты после клуба, двигая челюстями, с безумным взглядом, и в звуках все еще улавливая ритм, едешь спать домой…

Основоположники клубной культуры Москвы…

Сколько было съедено наркоты, снюхано и выпито? — Трипы, передозы, еле уловимый отзвук чьих-то незамеченных смертей, раж веселья, жизнь в погоне за ясной стоимости дозой счастья, скрип сведенных челюстей, и снова танцы, танцы, танцы,

«Версаче, жилетка, Титаник, таблетка, Отдыхаем ха-ра-Шо!», скандалы дома, снятая с будущими российскими диджеями-звездами однокомнатная квартира с раздолбанной стеной — пятеро нас там жило — съели ЛСД, посмотрели фильм «Лики Смерти», все стали вегетарианцами.

«Аэроданс», кто-то уже знаком с героином… Данила — моя первая любовь, он был драгдиллером. Очень удобно — и любовь большая и вечная, и наркотиков полон дом.

С тем временем воспоминаний много связано. Но самое яркое — странное — я очень творог любила, со сгущенкой — помню, как пришла домой и, открыв холодильник, увидела много больших пакетов с рассыпчатым творогом; уже намеревалась, залить все это дело, вскрыв пакет, сгущенкой, как вовремя подоспевший на кухню друг спас товар, давясь от смеха и предложив употребить мне «творог» по его прямому назначению.

Странно, но плохого я вообще не помню. Может, это избирательность памяти, а может, это вечное состояние угара и искусственно подстегнутого счастья, наложившись на молодое и, по сути, детское, восторженное восприятие жизни, сохранило лишь этот привкус безудержного веселья и вечного балансирования на грани, так волновавшее кровь и заставлявшее чувствовать себя на вершине мира…

Передоз ЛСД. Я знаю, многие его и сейчас считают байкой, однако я отлично помню тот день, когда, сожрав по марке и погуляв по летней солнечной Москве, мы небольшой компанией зашли к знакомым покурить, и, мучаясь от сушняка, я, ни о чем не думая, нормально так хлебнула из стоявшей на столе закрытой пол-литровой бутылочки Боржоми и передала ее дальше в руки кому-то из желающих попить.

Никто ж не знал, что так из Питера в Москву перевозили PSP, питерский аналог ЛСД, ваяемый молодыми химиками, в жидком виде, чтобы потом уже ею марки пропитывать.

Нас было двое, тех, кто хлебнул «боржомки», пока хозяин не заметил.

Дальше — космос.
 — А девочка у вас уже умерла, мы ее откачивать не будем.

Сухой голос врача «скорой» из небытия, сто долларов и уговоры отвезти в Склиф решили мой вопрос.

Рассыпчатость планет и безграничность маленькой песчинки, моя принадлежность ко всему и в то же время полное отсутствие Меня, реальности, измерений, планеты, Бог, неБОГ, умноженный в миллионы раз стандартный лсд — шный трип при полном отсутствии контроля мозга.

Привязанные руки в реанимации. Склиф. Попытка воспринять себя и тело, космос в каждой клетке и все реальности, сменяющие друг друга, как в калейдоскопе.

Я сутки была в коме, Дима — меньше. (Тебя ведь звали Дима? Я не помню, знаю, что ты был, помню внешность, где ты жил тогда, но имя — нет.)

Кто-то из знакомых недавно рассказал про Диму, что, когда тот пришел в себя — единственное, что запомнил, как стоит вокруг него консилиум врачей, человек пять или шесть, и, глядя на него, кто-то спрашивает:

— А правда, что под ЛСД всех богов можно встретить?

— Нет, неправда, — отвечает он, закрывает глаза, и тут все они, всевозможные, выстраиваются в ряд перед ним: Шива, Кришна, Яхве, Зевс, Один и миллионы, миллиарды всевозможных богов и божков — стоят перед ним и улыбаются.

Родители забрали меня в тот же день, когда я пришла в себя, они же отвезли до дома Диму. Меня там не было — там был один мощнейший трип в руках перепуганных взрослых, заключенный в подростковом теле. Я помню лишь чувство благодарности родным за то, что мне не было сказано ни слова негатива, сдержанные мамины рыдания и мой непрерывный процесс путешествия по сознанию миров.

Меня впирало где-то примерно семь дней — бесконечно.

Я ложилась спать, просыпалась, ела, ходила, умирала, рождалась, плакала; могла носить лишь черное длинное платье — другие цвета начинали разворачивать трип и соединяться с телом и мирозданием в немыслимых вариациях, и я уже молилась всем богам, чтобы меня, наконец, отпустило. На седьмой день я поняла, что надежды вернуться в нормальное самосознание уже нет, — я начала даже забывать, как это, когда тебя не прет бесконечно.

Память услужливо преподносит странные обрывки воспоминаний о почти лысой голове — когда же я успела постричься-то, интересно? — Переход на Пушкинской, Макдональдс, люди-звери, люди-реки, гномы, эльфы, встающий перед лицом асфальт и проваливающиеся в окна небеса, слезы из глаз, да когда ж меня отпустит, господи! Храм на Никитской (почему мне кажется, что в нем венчался Пушкин?), с бабушкой, просящей подаяние:

— Помоги мне, деточка…

— Кто бы мне помог, бабушка!

— Бог поможет, зайди, помолись…

— Я с этим богом уже неделю расстаться не могу, бабушка.

— Да ты зайди, зайди, помолись, легче станет.

Зашла. Сидела на полу, перетекая из мозаики в иконы, рыдая и обещая бросить психоделики навсегда, если Господь сжалится надо мной и меня наконец отпустит…

Поняв, что и тут надежды нет, и опасаясь потерять остатки разума в путешествиях по изменяющимся прямо на глазах православным фрескам, я вышла. Трезвая. Вообще. Абсолютно. Безо всякого намека хоть на какой-то остаток ЛСД в мозгах. Задумчиво смотрела в небо, на снующих людей, дышала простым воздухом и молча отдала бабуле все, что было, оставив только денег на метро.

Обещание сдержала.
 О психоделиках забыла навсегда.

Однако экстази, кокаин и амфетамины относятся к другой группе сильнодействующих наркотических веществ.

Чем я и не преминула воспользоваться.

И снова круговорот воспоминаний, уцелевших от хронологии девяностых годов.

Первые рейвы: тысячи людей в едином порыве счастья танцуют под ровный бит оглушающей музыки. Потные, разгоряченные, радостные широколобые жители московских окраин, прожигающие свои заработанные рэкетом деньги, с восторгом и наркотической влюбленностью в глазах окружали нас, модную молодежь, дающую им новое удовольствие, которое добавляло в грустную прелесть их бандитской романтики беспечный угар техно и сладостный неостанавливаемый порок экстезийной любви.

Пати за пати — домашние, клубные, закрытые, общедоступные, дневные, ночные. «Пентхауз» — он так и остался для меня эталоном, где счастье, угар, веселье и все это еще такое новое и еще не приевшееся и не прискучившее, «Третий путь», неизменно ассоциирующийся у меня (интересно, почему?) с пьяным улыбающимся хозяином клуба в растянутых трениках, уговаривающим меня выпить водки:

— Вот это модно! Все эти ваши экстази и кокаины — говно. Водка — вот что пьет интеллигенция! Сегодня у нас анти — наркотическая пати!!!

Клубы, клубы, клубы, неизменные бандиты в окружении пышногрудых барышень, вальяжно наблюдающие за нашим вечным стремлением погрязнуть в неудержимом соблазне порока и разврата, подогреваемом приятно холодящими носоглотку препаратами, заливаемом диким количеством виски и отполированном приятным кругляшом с выдавленными значками известного мужского журнала и не менее известного гиганта немецкого автопрома — уж не оттуда ли пошла мода именно на эту марку машин?

Со своими легкими понтами наркотической элиты стоящий особняком «Птюч».

Народ на входе, ожидающий, пока я в туалете раздавлю еще одну пару таблеток экстази и вынюхаю их, прежде чем подняться наверх и снова продолжить: взгляд в глаза, бумажка в руки — проходи.

— Извините, у нас только по клубным картам.
 — Привет, привет, да есть, привет…
 — К сожалению, это частная территория, и хозяева клуба вправе отказать вам во входе. Нет, я не знаю, кто вы. — Ой, моя любимая песня, подождите! — Бросок на танцпол, круг по клубу: спокойные, сидящие на полу вдоль стен, бесконечно разговаривающие люди, и мерный ритм хауса, доносящийся с танцпола.

Афтепати в клубе «Лес», молодецкое веселье Титаника, захватывавшее в свой плен прямо при съезде на Ленинградку, и безудержное расколбасное скакание на его танцполе, среди ничего не понимающих широкошеих граждан с признаками полного отсутствия интеллекта на лице. Но зато они мерно и тяжело двигали руками и ногами в такт музыке свежеродившихся «звезд» за диджейским пультом. Эвиан из-под крана в баре, виски-кола в випе, и разговоры, разговоры, улыбки, поцелуи, опять разговоры. Поход впятером в туалет, понимающий взгляд охраны.

Снова память возвращает меня в «Птюч», вернее в туалет, где я снова дроблю по-моему уже десятую за вечер экстази, чтобы, смешав с кокаином, пропустить по ноздре, и носовая перегородка, не выдержав нагрузки каждодневных разъедающих химических соплей, провалилась или сожглась, и прямо из клуба меня увезли в Склиф на восстановление носа.

С пластмассовыми (или какие они там — железные?) хрящиками в носу нюхалось гораздо веселее.

Оставив надоевший кайф от экстази неискушенным в интеллигентных радостях бандитам, мы модно перешли на виски с кокаином. Снова разговоры, разговоры, танцы, холод на зубах, джек дэниэлс, звенящий смех, залитый чивасом утренний отходняк, и снова танцы, мимолетная любовь, мелькающие лица, клубы, звуки — все вперемешку, и привкус молодого счастья на губах от осознания своей исключительности, превосходства над серой массой людей, проживающих свои обыденные жизни, погрязших в мелкой суете скучнейших обстоятельств, не знающих аромата безудержного веселья, свободы, вседозволенности и красоты распущенности.

Забываясь в бесконечной череде событий и улыбок, мы по полной отожгли середину девяностых, еще не зная, что почти всех нас, за редким исключением, терпеливо ждал спокойный тихий героин. Он терпеливо ждал, пока мы неустанно веселились, того момента, когда мы в поисках новых удовольствий откроем для себя его.

Все началось с «качелей».