Мы остаёмся жить

Извас Фрай, 2019

Спустя три тысячи лет он решает умереть. Но если бы всё было так просто… Многие века он искал смерть. И нашел её. Но прежде, чем уйти из жизни, бессмертный должен рассказать свою историю любимой – от детства в древнем этрусском городе до должности посла Марса на Земле. Вдвоём они отправляются в своё последнее путешествие. Странствуя по городам, они открываются друг другу с новых сторон, отвечают на главные вопросы вечности и стремятся узнать, что такое бессмертие. По пути встречают главного врага, без помощи которого бессмертному не удастся уйти из жизни. Когда все истории будут рассказаны и сведутся к концу, что они оставят после себя? Прожив три тысячи лет, бессмертному предстоит научится жить, прежде чем он покинет этот мир. И только та, что остаётся жить, может ему в этом помочь. Содержит нецензурную брань.

Сборка Первая

Эта история началась с убийства.

Годами я винил себя в нём; хоть никоем образом не мог повлиять на исход всех тех событий. Мой лучший друг Гелион должен был умереть — смерть настала от одного единственного удара: тупым ножом убить трудно, но если бить прямо в горло и приложить в удар достаточно усилий — выйдет жестокая расправа, хладнокровное убийство — преступление, оправдать которое невозможно. И я никак не мог предотвратить его или исправить.

Его тело нашли утром — несколько людей вышли из города и направились в поле, и там нашли мертвеца. Всё происходило в километре от Вей — великого и могущественного города, слава которого в былые времена была известна далеко за пределами изведанного мира, но тысячи лет назад угасла как пламя свечи. Всем в этом городе было известно, что лучшим другом убитого был я — поэтому мне сообщили одновременно с его семьёй и стражей города. Его вечно улыбающееся лицо я видел каждый день: не важно, светило ли солнце или с неба на землю падали молнии. Я знал его лучше всех — даже своему отцу, торговцу тканями, он рассказывал меньше, чем мне.

О храбрости и благородстве таких людей, как он — наши предки слагали легенды. Он мечтал быть великим. Он и был им, хоть и до последней секунды не знал об этом. Пройдут века, прежде, чем я снова встречу такую же силу и такую же доброту в другом человеке. Он мог стать царём — люди пошли бы за ним. Во время боевых игр он одной рукой мог поднять в воздух двоих человек. Не было во всех Вейях ему равных. Кто мог убить его, если не сам дьявол?! Тупым ножом, которым и куска мяса не отрезать — сразить Ахиллеса. Он был идеальным человеком. И он называл меня своим другом.

А затем: умер, хоть мог прожить ещё много лет и совершить множество подвигов, не снившихся самому Гераклу. Но этого так и не произошло. Долго же я винил себя во всём.

Среди прочих жителей моей цветущей родины, граждане Вей отличались длинными чёрными волосами, какие носят варвары, спускающиеся иногда с гор с оружием в руках. Эта черта и отличала моих земляков от всех остальных этрусков. Только Гелион, отец которого пришел сюда из северного города Цери — носил на голове волосы золотого цвета. Только спустя столько лет я осознаю, каким богом он был для всех. Я же — был никем. И с Гелионом встретился лишь по воле случая. Но именно эта случайность сделала нас друзьями на всю жизнь.

Только посмотри на меня: я похож на мужчину средних лет, а на самом деле под этой лживой кожей скрывается человек настолько старый, что это трудно себе вообразить. Ещё сложнее — понять, насколько мне тоскливо. Единственное, что приносит мне радость, это воспоминания о тех временах, когда Гелион был ещё жив. Прошло почти три тысячи лет — я единственный, кто может вспомнить, какой на самом деле была моя солнечная страна Этрурия.

Большую часть своего детства я провёл среди глины и кувшинов с дивными рисунками — в темноте и сырости. Мой отец был гончаром. Тогда это звание означало совсем не то, что сейчас. Гончары — это те, кто имел ключи к царству мифов и легенд; это те, кто воплощали магию из сказок в жизнь. Мало профессий было в те времена, которые уважались и почитались сильнее.

Отец был тихим и замкнутым — мне всегда казалось в детстве, и я привык думать так до сих пор, что он дышит одной лишь глиной, и разговаривает только с ней. Глина — это целый мир, который больше и прекраснее того, в котором мы живём, и в котором у нас столько неприятностей. Он научил меня так думать; и хоть гончару вовсе необязательно быть отшельником — я стал им с малых лет, даже не думая, что может быть иначе.

До того, как мы познакомились, Гелион всё время проводил с другими беспризорными детьми. Ему и его друзьям всегда было чем заняться. С того момента, как дети этрусков учились ходить — они уже начинали охотиться. Во все времена существования нашего прекрасного народа — это занятие почиталось за высшую форму искусства. Тогда в лесах на одного человека приходилось десять или двадцать зверей, многие из которых были хищниками. И охота считалась вовсе не истреблением, а способом взаимодействия с миром. Иногда мой отец тоже выходил на охоту; но на все его попытки обучить меня этому делу я смотрел скорее с жалостью. Я любил просто ходить или бегать по лесам. Это всегда было странное, колющее чувство — ведь тело моё так привыкло к сырости и темноте гончарной мастерской. Пока охотники посильнее натягивали луки и точили ножи, я просто пробегал мимо, разворачивался и летел куда-нибудь в сторону полей и холмов.

Но среди всех потомков этрусков мало нашлось бы тех, кто в юном возрасте смог бы сравниться с Гелионом. Опытные охотники часто брали этого золотоволосого мальчика с собой и считались с ним как с равным. Не смотря на это, в один из дней, когда он преследовал дичь, он не заметил ловушки и споткнулся, упав в яму с такими гладкими стенами, что никто не смог бы выбраться наверх.

Любой захотел бы составить Гелиону пару в охоте. Он мог выбрать себе любого, но вместо этого предпочитал всегда выслеживать добычу один. Ни одна живая душа не могла бы сказать наверняка: где он сейчас. Никто и не беспокоился: все знали, что в случае чего Гелион сможет постоять за себя. Но этруски, видимо, слишком много грезили о сказочных подвигах героев из мифов и легенд — они слишком быстро начинают забывать о способностях простого человека. Беспокоиться о нём его родные и близкие начали бы лишь на третий день, когда с добычей в руках возвращаются последние охотники. Тогда его начали бы искать. Может и нашли бы — но уже мёртвого. И сам он прекрасно понимал это, как и то, что спасти его может только чудо.

Ему бы стоило кричать — так, как он этого никогда не делал. Скорее всего, его бы услышал какой-нибудь охотник. Так сделал бы каждый на его месте. Но не он. Гелион — лучший из всех этрусков, которых я знал — просто сложил руки на коленях, прислонившись спиной к земляной стене ямы и стал дожидаться, пока боги проявят свою милость и спасут его. А если нет — то как он сможет жить дальше зная, что мир отвернулся от него и забыл о нём?! Нет, для него было лучше умереть, чем знать, что нет никакого покровительства богов. Утратив веру в них и в себя — он умрёт, даже если сердце его будет биться дальше, подымаясь и опускаясь. Он повторял внутренним голосом фразу: «Боги — обязательно пошлют мне духа, который спасёт меня». Он повторял её из раза в раз. Молитва избавляла его от скуки. Силой духа, он тянул время вперёд.

Дух, о котором он просил с таким отчаянием — проходил рядом. Случайности, которые настолько невероятны, что кажутся вымыслом — много раз мне придётся сталкиваться с ними в будущем.

Я помню тот день, будто он был сном, который ребёнок увидел в детстве, а после проносит его через всю жизнь. Я, как всегда ничего не делал — лишь прятался в лесу от людей и разговаривал с духами, которые не сильно были щедры на ответы. Я шагал между деревьев, вглядываясь в каждый неповторимый изгиб коры, избитой насекомыми — и учился видеть в этих линиях, так напоминающих людскую ладонь свой собственный, лежащий вдалеке от всего мир.

Я остановился под деревом и представил всех немногочисленных своих знакомых без одежды — я говорил им вещи, которые произнести вслух даже на мёртвом языке у меня не хватило бы ни сил, ни духу. И именно в этот момент я услышал его голос, зовущий на помощь.

С того момента, как он попал в яму, прошло уже полтора дня — он успел о многом подумать и всё же решил приложить всю силу голосовых связок на крик о помощи. Он просидел там без воды, питаясь лишь одними жуками, достаточно долго, чтобы даже его дух начинал угасать. Может, он услышал мои шаги и решил схватиться за этот шанс.

— Спасите! На помощь!

Он кричал изо всех сил; но мне его голос показался шепотом. Я понял, что человек нуждается в помощи, но поверить не мог, что это может быть Гелион — герой, о котором при жизни можно слагать легенды. Я нашел ту самую яму и в свете немногих солнечных лучей, пробившихся сквозь мрак — я увидел человека. В моих руках — только в моих — впервые оказалась чья-то жизнь. И только мне одному оставалось решать, как с ней поступить. Конечно же, я привёл дюжину мужчин с верёвкой, которые вытащили получеловека, полу-кусок-земли Гелиона и проводили его до города. Там он вернул себе прежний вид в рекордно быстрые сроки.

После того случая ему стало интересно: кто же был тем самым духом, который пришел к нему на помощь и благодаря кому он остался в живых. Никто не стал делать из этого тайны и я стал героем дня. Это стало большим сюрпризом для меня; но ещё больше — для самого Гелиона. Этим духом оказался я — человек, который каждый день изгоняет себя из общества — и это было известно всем.

Мы не обменялись ни единой фразой до этого момента. Теперь, мы стали друзьями. Он думал, что боги, которым он приносил молитвы каждый час своего заточения, — после меня спасли его, чтобы он мог спасти меня. Именно так — я тоже упал в яму, а точнее — продолжаю в неё падать. Теперь настала очередь Гелиона протянуть мне спасательный канат. И он сделал это — за что я никогда не смогу его забыть. Именно ему пришлось учить меня настоящей жизни и преподавать уроки, которые вскоре окажутся бесценными.

Наши с ним судьбы разыгрывались во времена, оставившие след не только на нас самих, но и на карте мировой истории.

Независимое и могущественное этрусское государство состояло из союза двенадцати великих городов. Самыми влиятельными из них были: город купцов — Тарквиний; город воинов — Цери; и город художников — Вейи. Только вместе наши отважные воины и мудрые полководцы могли дать отпор ордам варваров, наступающих с севера и грекам, приплывшим с моря. Были времена, когда на всём полуострове не было равных нашему союзу по силе. В те славные годы — в возникшем на семи холмах Риме стояли наши цари и диктовали этрусские законы. Но времена эти давно прошли. Римляне изгнали Тарквиния Гордого и установили свою власть. Великие города рассорились между собой и союзу с каждым годом медленно наступал конец. С севера вновь наступают варвары. Раньше Вейи могли положиться на своих союзников, которые закрыли бы своими щитами ворота нашего города. Но теперь Рим собирает силы. Всего один день пути разделяет нас. Вейи не раз уже вступали во вражду с ним — и каждый раз выходили победителем. Но в этот — судьба может обернуться против нас.

Но нас с Гелионом — все эти события нисколько не касались. Панике поддавались одни лишь старики — но что с них возьмёшь?! Они прожили четыре и более десятков лет. Скоро пройдёт их время. Они не боятся за себя. Они опасаются за то, что останется после них. Мы же — были молоды и в головах у нас витал совсем иной ветер. Гелион учил меня жить.

Он всегда говорил без умолку — казалось, одного языка ему недостаточно, чтобы сказать всё, что вертелось у него на уме. Разговор всегда шел о самых разных вещах. А в те годы нас интересовало всё без исключения.

Гелион был умным. Он умел творить волшебные вещи. Его отец нажил хорошее состояние на своих тканях, а потому мог устраивать встречи сына со странными старцами, которых все называли «философами». Я до сих пор не могу понять — почему? И что в этом такого важного? Тем не менее, Гелион говорил, что благодаря ним, он становится умнее. Мой отец — никогда не учил меня ничему, кроме гончарного ремесла и охоты. Он лепил кувшины, а затем расписывал их рисунками из разных легенд. Благодаря ним я узнал много историй — даже те, которые неизвестны старикам, любящим потрепать языком перед детворой вечером у костра. Но к науке — я не мог ни дотянуться, ни увидеть в ней смысл краем глаза сквозь щель в стене.

Гелион — стал одним из первых моих окон в понимание природы. Он любил повторять, когда мы вместе с ним гуляли по городу и его окрестностям:

— Философия — это наука о человеческой мысли и познании.

— И что это значит?!

— Посмотри вокруг: что ты видишь?

Изо всех сил я старался увидеть больше, но заметить мог только одно:

— Природу. Пейзаж.

— Ты видишь пейзаж в целом, а так же мелкие его детали. Он прекрасен. Мы любуемся природой каждый день. Приносим свои молитвы богам каждый день. Но мы совсем не понимаем, почему она такая, какой мы её видим. Мы не знаем из чего состоит наша жизнь и наш мир. Философы говорят, что человек проживает одновременно две жизни: внутри и снаружи себя. Эти две жизни связаны, так как всё сделано из одного материала. Понять из какого — значит понять обе стороны жизни.

Затем, он начинал снова:

— Философия задаёт лишь два вопроса: как и почему? И пытаясь получить на них ответы — мир вокруг нас становится всё более ясным и понятным. Философы говорят, что ни на один вопрос нельзя ответить полностью, а иногда не удаётся даже приблизиться к ответу. Но именно по пути к нему происходит всё самое невероятное и удивительное, что только есть в этой жизни — что только может произойти с человеком.

Он мог начать говорить с любого места, переставлять слова местами или декларировать речь задом наперёд — смысл в ней для меня не изменился бы. Не вспомню даже, сколько лет понадобилось мне, чтобы эти слова обрели хоть какой-нибудь смысл для меня — и то лишь тогда, когда я пришел к нему своим путём. Главное в нём — вовремя остановиться. Путь познания ведёт в пустоту, из которой уже не выбраться, один раз оказавшись там.

— В этом мире, — сказал Гелион, — ничего нового уже нельзя открыть. Наша Земля — стара. И все достижения учёных — лишь объяснения достижений наших предков. А потому, мой друг, мы живём во время, когда человечество уже получило все знания, которых только могло достичь.

Так говорил Гелион три тысячи лет назад.

Мы жили спокойной и насыщенной жизнью: много работали, много проводили времени друг с другом — нам было о чём поговорить. Так проходили годы, пока мы становились всё взрослее и взрослее до тех пор, пока нас уже можно было назвать мужчинами. И своё будущее мы видели хоть и как в тумане, несмотря на предсказания оракула — но сквозь мглу неведения, до наших глаз пробивались светлые лучи. Мы стали бесстрашными.

Прошло столько времён — все те моменты слились воедино. Годы кажутся мне теперь за секунды. Они пролетали быстрее, чем садилось солнце на горизонте. И ещё быстрее — в один момент всему был положен конец.

Мы думали, что это будет простая прогулка — сотни или тысячи таких мы уже проходили и всё всегда заканчивалось гладко. Но тот раз — перечеркнул все предыдущие и определил мою судьбу на многие столетия вперёд.

С первого взгляда место, к которому мы пришли, казалось самой обыкновенное норой. Может, такой она и была. Но когда мы пришли — для Гелиона, а значит и для меня, она перестала быть таковой. Ему хотелось проверить, чья это была нора. Я к тому времени видел их уже достаточно, чтобы с первого взгляда сказать, что она была змеиной.

Он осмотрел землю вокруг этого отверстия, которое уходило не вглубь, а как бы под подушку почвы. Гелион долго ходил вокруг неё, явно мучаясь вопросом, произнести вслух который он либо не мог решиться, либо просто не хотел.

Пока он занимался не пойми чем, я сел на землю и стал подбрасывать камни, чтобы поймать их в воздухе — я готов был сделать что угодно, лишь бы убить время, пока мой друг убивает себя всякими бредовыми идеями в голове. Я знал, что скорее всего, Гелион скажет мне засунуть руку в нору, чтобы проверить свою теорию. Я же — просто не смогу ему отказать. В те времена: я вообще не умел говорить «нет» и потому часто страдал. И кого ещё я мог винить в этом, кроме самого себя?!

Я думал: сколько же времени ему понадобится, чтобы подойти и спросить меня. Я смотрел на него деланно равнодушными глазами и не мог не заметить, как он всячески старается не поворачиваться в мою сторону.

Наконец, он не вытерпел этого внутреннего одиночества и подошел ко мне.

— Итак, по всему видно, что это кроличья нора.

Раз он так говорит — значит, нора точно змеиная. Хоть мы и были лучшими друзьями — с ним лучше всегда быть начеку.

— Если нам повезёт, то мы сможем поймать кролика в его собственной норе — разве не отлично?!

— Может быть.

Мне с самого начала не нравилась эта идея.

— Но для этого — нам нужно проверить: действительно ли эта нора кроличья. Так что, засунь туда руку и всё станет ясно.

— А если кролик укусит?!

— Не укусит. Просто протяни туда руку — как можно глубже. Скажи, что ты там чувствуешь; и всё станет ясно.

Что ему будет ясно — не знал ни я, и никто. Но я всё равно сделал это. В те времена, мне было всё равно, что со мной может произойти. И я не боялся ничего.

Я входил в неё медленно: сначала только по ладонь, затем по локоть и наконец по плечо. Чем глубже я заходил в неё — тем земля становилось на ощупь плотней и холодней — может быть, до этой темноты возможно было даже дотронуться. Я ждал укуса: кролика, змеи или какого-либо другого существа, обитающего в норе. Если хозяина в это время не было дома, то я должен был уже нащупать что-нибудь, что дало бы представление о владельце этой дырки в земле. Но это надеялся и Гелион.

Но ничего такого не происходило. Мои пальцы проходили всё дальше и дальше, и не ощущали никакого сопротивления на своём пути. И вот, когда я уже не мог засунуть её ещё глубже, моя рука самими кончиками пальцем нащупала какой-то предмет. Сначала, я подумал, что это конец норы; но я ошибся. Предмет оказался намного плотнее земли, и я заметил, что если сделать над собой усилие и попытаться засунуть руку ещё глубже — то предмет можно было бы придвинуть к себе, схватиться за него и вытащить наружу.

— Ты на что-то наткнулся?

— Сейчас, там что-то есть.

Я сделал всё, что мог, чтобы залезть ещё глубже. И в конечном итоге, мне удалось схватить этот камень(?) всей ладонью и вытащить его наружу.

Это оказался вовсе не камень. Мы очистили с него землю и увидели, что это была чаша, сделанная из металла зеленоватого цвета. Гелион смотрел на неё в моих грязных от земли пальцах, не видя ни них, ни моей руки, ни меня самого. Всё, что заняло его внимание, весь спектр его интересов и весь мир в ту минуту — была эта чаша из неизвестного зелёного металла. Ещё немного поцарапав её ногтями, я разглядел на ней сюжет из мифа о Тине, сражающимся с демоном Тухулку — правителем преисподней. Эта древняя этрусская легенда: мой народ верил, что эта кровавая битва идёт от начала времён и будет длиться до самого конца. Этруски верили, что живя на земле, человек помогает в этой битве Тину — богу жизни; а умирая без должной церемонии, которую провести могут лишь жрецы из Цери — встаёт после смерти на сторону Тухулку — демона, принимающего облик всего самого страшного, что есть в этом мире. Поэтому, этруски так много времени уделяли церемониям, ритуалом погребения и волшебным рисункам на стенах своих гробниц; или же просто на чашах и амфорах. Моя семья занимается этим искусством уже много поколений, и я знал о нём достаточно, чтобы сказать наверняка: эта чаша — шедевр, каких есть лишь единицы во всём подлунном мире. Сокровище, достойное одних лишь царей. Когда-то великие мастера изготовляли их, на одну чашу готовые потратить полжизни. Теперь, мой народ занят изготовлением оружия, чтобы защитить себя от варваров, от греков и самых своих кровных врагов — римлян.

— Эта чаша — святая, — сразу сказал Гелион и посмотрел на меня, — ты знаешь, что это значит?

Конечно же, я знал.

— Вода и вино из этой чаши — становятся волшебным лекарством; или смертельным ядом — зависит от самой чаши и того, кто из неё пьёт.

Слова, которые он произнёс — присутствовали почти в каждой легенде про великие чаши; но до этого дня никто из живущих на земле не смог бы доказать мне, что они существуют на самом деле.

Гелион задал только один вопрос:

— Кто будет первым?

В ответе на него — нечего было и сомневаться.

Мы вернулись в город и набрали из колодца воды. Отойдя в сторону — подальше от любопытных глаз — Гелион наполнил кубок чистой водой до краёв и протянул его мне. И я знал: либо в нём окажется лекарство, которое навсегда избавит меня от всех болезней; либо в нём окажется яд, я напьюсь его и погибну.

Перед тем, как сделать глоток: я решил на всякий случай вспомнить всё, что произошло в моей жизни. Вначале: было ничего; а затем, появились моя дружба с Гелионом. Не очень богатая на события жизнь. А что могло бы ждать меня дальше? Участь, которая постигла моего отца и моих старших братьев, которые отправились в другие города, чтобы заниматься всё тем же гончарством?! Сидеть целыми днями над кувшинами и амфорами, и вычерчивать на них красивые сюжеты из жизни легендарных предков, но и не мечтать повторить их подвиги?!

В легендах говорится, что иногда выпивающие из чаш хотят напиться яду больше, чем излечиться от всех болезней. С каждым из нас в жизни происходит хотя бы одно событие, которое вполне могло бы стать легендой. И этот момент для меня настал. Если вода окажется ядом — я буду тем, кто во имя чудес не отказался и от смерти.

Я выпил всю ледяную воду из чаши однимглотком, чуть не подавившись. Капли падали с моих губ на землю и я смотрел вниз. Но ничего, кроме адского холода, я не почувствовал.

— И как?

Я покачал головой.

— Ничего.

— Теперь, моя очередь выпить.

Он снова наполнил чашу из неизвестного зелёного металла до краёв так, что вода выходила закрай. Он застыл на какое-то время и затем решился. Опустошив чашу вновь, он тоже ничего не почувствовал. И тогда я увидел, как Гелион разозлился — он никогда не впадал в ярость настолько сильную, как эта. Он бросил взгляд на чашу, а затем выбросил её в колодец. Ещё никогда до этого я не видел его таким. Это был новый Гелион — разочарованный в чудесах.

Он не хотел разговаривать и отвечать на мои вопросы — простые слова, которыми я пытался его успокоить, больше не значили для него ничего. Он разозлился так, что чуть не набросился с кулаками на невинного прохожего, который просто остановился рядом и спросил, как у нас дела. Но мне удалось его успокоить — он был вне себя настолько, что я легко схватил Гелиона за руки и его же приёмами уложил на колени своего друга. Только после этого ему кое-как удалось привести себя в порядок и с притворным лживым раскаянием глядя в глаза окружающим — он направился домой, даже не попрощавшись со мной.

Только под вечер я вспомнил, что вода из чаши — имела какой-то необычный вкус, непохожий ни на один из тех, что мне когда-либо приходилось пробовать; но он был слабым — сложно было сказать, на что тот был похож — скорее, на что-то среднее между недожаренным мясом и сырым овощем. Поэтому, я сразу не придал этому никакого значения.

Все мои мысли на остаток дня были полностью посвящены одному Гелиону и его внезапной вспышке ярости. Я понимал его чувства о том, что чаша оказалось самой обыкновенной, несмотря на металл, из которого была сделана и магические рисунки. Но всё это — никак не могло быть поводом для того, чтобы довести одним этим Гелиона до состояния голодного демона, сорвавшегося с цепи.

Но затем, я решил от мыслей перейти к действиям и направился к Гелиону домой. Дверь он открыл; но сразу после этого, прижался к какому-то углу и заслонил лицо руками. Меня встретили его родители: отец Гелиона никогда не терял каменного взгляда торговца, никогда не отступающего ни перед чем. Его жена была такая же — женщина без сомнения мудрая, но до отвращения жестокая. Вместо слов приветствия, он сказала мне:

— Тебе не стоило приходить. Гелион с самого рождения получал всё, чего хотел. Ему стоит немного погрустить и не разговаривать ни с кем. Это должно сделать из него настоящего человека, а не духа из песка и ветра. Ты ведь тоже не раз разочаровывался. Просто оставь его — и он придёт в себя другим человеком.

Отец ничего не сказал. А я просто не стал отвечать. Я сел рядом с Гелионом и взял его за руку. Я пытался завязать с ним разговор о том, что произошло. Затем, я сделал попытку поговорить о чём-нибудь другом, о чём мы всегда могли вести беседы часами. Ничего. Я начал затрагивать самые болезненные темы, теперь уже с единой целью — выдавить из него хоть слово. Но он был как скала, которую сколько не бей палкой — останется на своём месте.

Я беспокоился за него и уже собрался остаться вместе с ним ночевать. Но его отец угостил меня отваром из горьких трав, взял меня за плечо и попросил уйти.

— Мы сами позаботимся о своём сыне, — сказала мать Гелиона, — можешь больше не приходить.

— Думаю, он придёт в себя уже завтра. Тогда-то вы и встретитесь, — сказал его отец, — а пока, не думаю, что тебе следует здесь оставаться.

Он тоже глядел на меня не моргая. Я в последний раз бросил взгляд на своего друга. Мне казалось, что я продолжаю смотреть на него, даже когда дверь перед моим лицом захлопнулась и наступила ночь.

А под утро — его нашли убитым в поле, неподалёку от города.

У меня не было никаких оснований связывать чашу с его смертью. Уж больно это походило на самое простое совпадение. Я бы конечно не стал связывать два эти происшествия, если бы не то, что произошло со мной в ночь его смерти.

Мне не спалось. Не помогали ни отцовские отвары, ни приношения в жертву богам двух комаров. Моё тело было тяжёлым, а сознание усталым — как после трёх бессонных ночей. Но как-то провести это бездонное ночное время я должен был. Оставаться дома было мучительным и я решил выйти на улицу.

Вейи, которые мы с Гелионом изучили вплоть до последнего камешка и днём, и ночью — теперь казался мне до боли одиноким. Я единственный(?), кто не спал в эту ночь; и пока все, кого я знал мяли своими тяжёлыми телами постели — я был изгнан самим собой из собственного дома на улицу и обречён топтать его каменные и земляные улочки в компании безмолвных площадей, домов и переулков — до рассвета ли?..

И я шел так: в никуда, по кругу; упивался своим безумным одиночеством, пока на углу одной из улиц не встретил его.

У него был ястребиный клюв и клубок змей на голове вместо волос; но тело у него было человеческое, хоть и напоминало больше скалы мускулов, которыми обладают одни лишь боги и герои; из одежды на нём была лишь набедренная повязка. Его голос был как рёв льва и плач младенца; как шелест листвы и раскаты грома. Описать это невозможно, но достаточно один раз услышать, чтобы запомнить это на всю оставшуюся жизнь.

— Это ты тот, кто достал мою чашу из норы и выпил из неё воды? — спросил он.

Я набрал в грудь как можно больше воздуха и ответил:

— Да. Это был я.

— Но ты ведь был не один, — чуть не закричал он так, будто собирался расплакаться, — ты был не один, с тобой был ещё кто-то.

Передо мной стоял не кто иной, как сам демон Тухулку — лгать ему было опаснее, чем прыгать с обрыва в бездну.

Внезапно, мне захотелось спать. Веки мои стали тяжелее камня и у меня не осталось никаких сил защищать Гелиона, взяв всю вину на себя.

— Да. Со мной был мой друг.

— Он выпил из моей чаши первым?

— Нет, ужасный Тухулку, первым из неё выпил я.

— Это ты был тем, кто бросил мою чашу в колодец?

— Если ты тот, о ком слагают легенды, то ты сам должен знать это. Нет, это был не я. Но кто — я не скажу тебе, Тухулку.

— Ты совсем не боишься меня?

— Те, кто встретили тебя один раз — уже не увидят рассвета. Так чего мне бояться теперь, раз не уйти мне от тебя живым?!

Я так и сказал ему; и чуть не свалился от бессилия перед ним на землю. Если бы я упал — то потерял бы сознание: заснул ли тогда бы навсегда?! Но вместо того, чтобы оскорбиться, демон нашел мои слова смешными.

— Небо, — указал он пальцем, толстым как колонна, на звёзды, — разделено на шестнадцать частей между шестнадцатью богами. Земля разделена на сотни частей между сотнями народов. А загробный мир и мир духов — всецело в моей власти. И я — не мелочный убийца, если ты так думаешь обо мне. Мне не нужна твоя жизнь. Я зол, потому что спрятал на земле чашу, выпивший один раз из которой — станет бессмертным. Один человек тысячи лет тому назад уже находил её — и живёт до сих пор. И будет жить дальше. Я зол, потому что первый, кто нашел самое бесценное сокровище этого мира — выбросил её в колодец, который не простоит и сотни лет. Но я — вовсе не виню тебя; я злюсь только на твоего друга. Ты же — не сделал ничего, что не должен был. Поэтому, я дам тебе то, о чём никто из живущих не смеет и мечтать — память. Твоё тело не умрёт и будет помнить всё, что происходило с ним за все годы, которые тебе предстоит прожить. И только спустя тысячи лет, когда ты найдёшь второго бессмертного, ты вместе с ним выплатишь все долги на этой земле. Когда вы оба станете свободными — бессмертие покинет вас и вы превратитесь в прах. Я давно ничего подобного не делал с людьми. Интересно, что выйдет из этого на этот раз.

И с этими словами, демон преисподней исчез. А мне не оставалось ничего, кроме как с пустыми глазами сделать самый разумный и правильный поступок за очень долгое время — отправиться спать.