Избранные. Городская фантастика

Коллектив авторов

Перед вами сборник рассказов финалистов конкурса городской фантастики «Полис». Всего в конкурсе приняли участие 66 авторов с 82 произведениями. В течение трёх недель они, а также пять членов жюри, сформированного из победителей предыдущих конкурсов, выбирали лучшие рассказы. В этот сборник вошли 15 самых-самых.Несмотря на ограниченные размеры в пространстве, города являются бездонным источником самых разных слухов, легенд и невероятных историй, фантастических персонажей, героев и злодеев.

Шатун

Александр Дружинин

— Приехали!

Он открыл глаза. Запотевшие стёкла салона. Бритый затылок водителя. Нога затекла. Как я здесь очутился?

— Выходи.

— Это… — он шарил по карманам (Господи! Что на мне надето?) — у меня денег по ходу нет.

— Поездка бесплатная. Компания её тебе дарит, — усмехнулся бритый затылок.

Бесплатная… Как бы ни так. Что-то темнит водила. Вон даже лица не показывает. Никому нельзя верить.

— Точно бесплатная?

— Точно. Выходи уже.

Он вышел. Хлопнула дверь. Жёлтый автомобиль с чёрными шашечками на боку, рванул с места, и резко развернувшись, издав пронзительный поросячий визг, скрылся в чёрной пасте тоннеля.

Тихо и совершенно безлюдно. Ни машины, ни человечка. Он осмотрел себя. Нелепая широченная куртка синего цвета. Под стать ей штаны. Одёжка на слона сшита? Как же она называется? Ага, вспомнил — роба.

«Где я?»

Как он оказался в такси? Откуда приехал? Почему он здесь? Что теперь делать? Ответов на эти вопросы не было.

Пустое шоссе окутывал плотный, как крепостная стена, туман. Будто ничего не осталось на свете, кроме сизого марева и нескольких метров мокрой полоски асфальта.

Что это там впереди? Указатель?

Так и есть.

Город ЧИСТЫЙ. 1 км.

Он облегчённо вздохнул. Даже если по этой дороге так и не проедет ни одна попутка, минут через 20 он окажется в городе, попросит у кого-нибудь телефон, позвонит отцу или матери. Вперёд!

Туман расступился внезапно. Серая стена испарилась, словно её и не было. Он оказался в начале длинной прямой улицы, застроенной одно — и двухэтажными домиками, выкрашенными немаркими красками, с покрытыми черепицей, двускатными крышами, и большими глазами-окнами.

Асфальт под ногами сменила брусчатка, а воздух наполнился звуками. Грохот железных колёс тележек, шорох скребков и щёток, гвалт приглушенных голосов. Пахло хозяйственным мылом.

Периодически, будто из мощного рупора, трубным баритоном разносился один и тот же призыв: «Чистите! Очищая наш город, вы очищаете свою душу!»

И они чистили. Угрюмого вида подростки в одинаковых синих робах, разбросанные кучками по всей длине улицы, тёрли, скребли, намывали каменные бруски мостовой.

Что за дурдом здесь творится?

— Слышь, друг, — он схватил за рукав парнишку, толкающего перед собою тележку с вёдрами. — Позвонить надо. Дай телефон, пожалуйста.

Парнишка отпрянул, будто увидел чёрта.

— Ч… чего?

— Родителям позвонить надо. Я потом тебе деньги на счёт закину. Пятьсот рублей. Отвечаю.

— Как твоё имя? — парнишка продолжал отступать, пятясь к стене.

— Меня… Я… — это было ужасно, это было необъяснимо, но он не помнил своего имени.

— Где ты живёшь? Из какого ты цеха?

— Я… я не знаю. Не помню.

— Шатун! — заорал парнишка, как резаный. — Городовые! Шатун!!!

Тут же по бокам того, кого только что назвали шатуном выросло несколько крепких ребят. На них тоже были робы, только не синие, как на всех остальных — чёрные.

Один из них, самый плечистый, сощурившись, поглядел ему прямо в глаза, — знаешь, кто я?

Он помотал головой.

— Не узнал предводителя городовых? — удивился другой «чернорубашечник», белобрысый, с тоненьким шрамом над бровью.

— Точно шатун, — маленькие глазки предводителя сверкнули хищным огнём. — Хватайте его!

«Шатун», пытаясь увернуться от леса рук, потянувшихся к нему, резко нагнулся, рванул в сторону, метнулся в образовавшийся просвет…

Путь преградил предводитель. Не размышляя ни мгновения «шатун», прямым ударом залепил здоровяку прямо в мясистый, усеянный угрями нос. Главный городовой ойкнул, но на ногах устоял.

— Ну, мразь, этого я тебе никогда не забуду, — в руках предводителя появился чёрный, искрящий на конце жезл.

«Шокер?» — подумал «шатун».

Пустота.

Очнулся он, лёжа в тележке, посереди большой площади, в центре которой стоял странный памятник зеленолицему гиганту, держащему в лапах нечто напоминающее плётку и серп. Памятник возвышался на массивном постаменте из чёрного мрамора, который был установлен на квадратной плите с четырьмя острыми шипами по углам. На постаменте светилась золотом надпись: «Порядок и справедливость».

Тело ныло. Голова гудела, как трансформатор.

— Смотри-ка, очухался, — предводитель схватил «шатуна» за шиворот, выдёргивая из тележки. — В Умный Дом сейчас зайдёшь. Советую быть попочтительнее, падаль.

Площадь венчало массивное здание с колоннами, которое на фоне своих одно — и двухэтажных собратьев выглядело настоящим колоссом.

Когда «шатун» оказался внутри, в огромном, словно половина футбольного поля холле, а городовые выстроились в шеренгу за его спиной, загремел гром. Этим громом был голос. Казалось он рокотал отовсюду — с потолка, с пола, с украшенных вычурными гравюрами стен, будто бы говорил сам здешний воздух.

— И впрямь, шатун, — грохотал голос. — Все беды от шатунов! И зачем только вас придумали, на нашу шею? — Голос вздохнул, отчего показалось, что по холлу пронёсся смерч. — Ладно, — голос как будто смягчился, — мы миримся с неизбежным злом. Нарекаем тебя Юмом Приблудным, шатун! Определяем в жестянщики. Проживать будешь на 4-й улице в доме №15, вместе с Шалом Безропотным. Но сначала, городовые! Доставьте парня в столовую на вокзале. Ему, как и всем новоприбывшем, положен обед в честь праздника. С прибытием в Чистый город! С днём рождения тебя, Юм!

На бесконечно длинный перрон, скрипя сотнями тормозных колодок, прибыл громадный состав. Из дверей, забрызганных грязью вагонов, испуганно озираясь, выбирались молодые люди в одинаковых синих робах. Встречающие — ребята такого же возраста, только одетые в чёрное, суетясь, деловито покрикивая, строили новоприбывших в неровные, готовые развалиться, колонны-очереди. Колонны медленно вползали во входы здоровенного серого здания, на фронтоне которого значилась надпись «Вокзал».

Внутри здания, параллельными линиями, располагались ряды столов и скамей, за которые, срывая глотки, городовые рассаживали всё прибывающих бесчисленных новичков. Между столами, как юркие мухи, сновали подростки в белых поварских колпаках, и расставляли с подносов миски с едой. «Без команды не жрать!», — рявкали городовые. Рассевшиеся новички жадно пялились на миски с пюре и котлетой, пуская слюну.

Вожак городовых самолично усадил Юма за край одного из столов. Сам встал за его спиной. Когда последний из новоприбывших занял отведённое ему место, снова загрохотал голос, идущий, как казалось, от каждой точки пространства, так же как в Умном Доме.

«С прибытием вас, новые жители Чистого города! С днём рождения вас! Приступайте же к праздничной трапезе!»

Юм, желудок которого давно сводило от голода, набросился на нехитрую снедь. Пюре, приготовленное явно не из картофеля, было недурственным, а большая котлета, источавшая аппетитнейший дух хорошо прожаренного мяса, и вовсе великолепна.

Всякий раз, когда Юм принимался уплетать её за обе щёки, главный городовой наклонялся к нему, и заглядывая в глаза, спрашивал: «Что, Приблудный, вкусно тебе? А? Вкусно?»

Юм кивал головой.

«Нажирайся. Долго такого ещё не попробуешь», — довольно отвечал полицай.

По окончании обеда, новоприбывших, выстроенных в фаланги, повели в Умный Дом для распределения и наречения; Юма же, доставили по новому адресу проживания, в дом Шала Безропотного.

Шал, юноша хлипкого телосложения, протянул Юму руку.

— Привет, шатун!

— Вообще-то меня как бы Юмом назвали, — новый сосед в ответ руки не подал.

— Шатун, слово не обидное, — Шал опустил ладонь.

— А какое?

— Скорее, страшное.

Юм огляделся по сторонам. Простое убранство. Стол. Два стула. Часы-ходики. Двухъярусная кровать у стены. Чудна̀я люстра с подставками для свечей, с которой до самого пола свисали цепи. Два окна. В простенке между ними глубокая ниша.

— Почему страшное? — спросил Юм.

— Загадочные вы, существа. Да ты садись, — Шал указал на стул. — Всех нормальных людей на поезде сюда привозят, а вы неизвестно откуда появляетесь.

— Слушай, — Юм присел, — да что это за место вообще?

— Нормальное место, — Шал вытащил из кармана огарок свечи. — Жить можно. Если порядок не нарушаешь.

— Какой на фиг порядок?

— Расскажу, — Шал вставил огарок в залитый воском подсвечник, — слушай. Каждый тут своим делом занят. Есть цеха — мусорщики, огородники, городовые… Мы с тобою жестянщики. Все работают с восьми до шести. Каждый седьмой день — выходной. В этот день мы моем и чистим город. До пяти часов вечера. После — личное время.

— Да. Весёлая жизнь!

— Я не жалуюсь.

Смеркалось. Шал чиркнул спичкой, зажёг огарок.

— У вас что, света нет? — спросил Юм.

— Электричества мало. Оно только для палок городовых.

— Знаю. Меня такой штукой вырубили ваши сволочи.

— Драться нельзя. Ругаться нельзя. За это положены наказания, — флегматичным тоном провещал Шал.

— Какие наказания?

— Разные. А городовые — не сволочи. Они за порядком следят.

— А что ещё у вас нельзя? — Юм презрительно щурился.

— Опаздывать. Режим нарушать. Лениться. Болтать лишнее. Если часто нарушать правила, случится самое страшное — из дому на ночь выгонят.

— Вот как? — шатун рассмеялся. — А что у вас можно-то?

— Работать. Соблюдать порядок.

Юм скривился. — Слушай, а если просто сбежать из вашего сраного города?

Шал побелел. Руки его задрожали. — Тихо! Закройся! Об этом даже думать нельзя, не то чтобы вслух говорить. А если…

— Что, если?

Пол качнуло, как при землетрясении. Подсвечник на столе подпрыгнул. И Юм снова услышал голос. Не такой громовой, как в Умном Доме, не такой раскатистый, как на Вокзале. Этот голос был тише и мягче, но точно также звучал словно бы отовсюду.

«Объясни ему, Шал!»

— Да. Да. Сейчас, — залепетал Шал, — прости его. Он же не знает.

— С кем это ты разговариваешь? — спросил сбитый с толку шатун.

— С домом!

— Чего?

— Все дома здесь живые. Они имеют глаза и уши. Они говорят с нами. Они наши учителя и хозяева. Все они связаны между собой. Что знает один, тут же узнаю̀т и другие. Ты сказал про побег — теперь про это знает весь город.

В этот миг на улице раздался отчаянный крик. Шал метнулся к окнам. Двумя рывками задёрнул шторы. Шумно выдохнул.

— Кто кричал? — Юм пытался отдёрнуть занавесь.

— Отойди! Нельзя! — Шал оттолкнул его от окна. — Потом узнаешь. А сейчас, спать!

Этой ночью Юм видел сон. Неясный и беспокойный. Смутно напоминающий ему о чём-то. Старшеклассники. Молодая учительница. Они зло подшутили над ней. Даже не зло — жестоко. Из сна непонятно, что именно они сделали, но сделали они нечто ужасное.

Девушка. Образ её размыт. Она учится в этом классе. Она против. Она сообщает учительнице, кто это сделал. Девушке обещана месть.

Первый рабочий день в мастерской жестянщиков показался Юму солёным и жгучим. Солёным от пота. Жгучим от соскочивших на пальцах мозолей. Сотня парней гнула листы металла под вёдра и обручи, вальцевала, клепала, паяла, кроила, резала. Юму, как новичку, вручили молоток и зубило, заставив нарезать заготовки для ковшей совковых лопат. Выходило паршиво, что заметно злило Шефа — упитанного паренька — предводителя клана жестянщиков. Стоял лязг и грохот. Болели уши и голова.

Шал стоял рядом, ловко сшивая заклёпками, послушные его, слабым на вид рукам, жестяные листы.

— Слушай, — Юм наклонился к его уху, — здесь поболтать можно?

— О чём? — Шал отодвинулся.

— О том, как сбежать отсюда. Шум же. Мастерская ничего не услышит. И не увидит. Глаза домов, как я понял, наружу смотрят.

— Мастерская-то не услышит. И не увидит, — Шал покачал головой. — Зато другие увидят. Донесут, что видели шептунов.

— Кого?

— Шептуны — это те, кто шепчется, — пояснил Шал. — Если шепчутся, значит, говорят о запретном. Усёк?

— Эти что ль донесут? — Юм обвёл взглядом парней, работающих в мастерской.

Шал промолчал.

— Люди мрази, — сплюнул шатун, — никому нельзя верить.

— И мне?

— Тебе в первую очередь.

— Почему? — обиделся Шал.

— Одна кличка твоя об всём говорит — Безропотный. Такие как ты — первые предатели.

— Но ты же меня совсем не знаешь! — Шал опустил молоток. На глазах навернулись слёзы.

— Знаю. Всех я вас знаю, — буркнул шатун.

Обед был невкусным. Его даже не посолили. Ели недоваренные овощи, напоминающие картофель с капустой.

— Что за хрень? — поморщился Юм.

— Ямбур и холоша. Это то, что мы выращиваем на огородах. Другой еды в городе нет, — ответил Шал.

— А как же мясо? — удивился шатун. — Вчера меня накормили вкуснейшей котлетой.

— Мясо — это раз в год. На день рождения.

— А где вы берёте мясо? Тоже на огородах выращиваете? — усмехнулся Юм.

Шал замялся. — Где берём? Давай, потом расскажу.

— Эй, Безропотный! — окликнул Шала после обеда Шеф, — сегодня тебе за овощами на огороды идти. Возьми с собой друга своего в помощь.

— Соседа, — поправил Юм.

Огороды, раскинувшиеся за домами крайней, 16-й улицы, кормили весь район. Шал толкал тележку вдоль грядок, засаженными невысокими кустиками, ветки которых были усыпаны яйцеобразными плодами ярко-жёлтого цвета. «Ямбур», — пояснил Шал. Юм, увязая по щиколотку во влажной вскопанной почве, шлёпал за ним. Слева наползало молочное облако густого тумана. «Хмарь идёт — сказал Шал, — здесь часто бывает так».

Когда они оказались укрытыми плотной завесой, Шал остановился, присел на тележку.

— Спрашивай, что хотел. Дома далеко. Не услышат.

— Слушай, Шал, — Юм присел рядом, — ты помнишь, где жил, до того, как попал в этот город?

Шал покачал головой.

— Вот и я не помню. Но почему?

— А зачем помнить? Я помню только то, что меня привёз сюда поезд. Мне хватает.

— Неужели тебе не хочется знать?

Шал опять покачал головой.

— А почему в этом городе нет девчонок? Или они всё же есть? Ну, в другом районе.

— Кто такие девчонки? — не понял Шал.

— Как? — Юм подскочил с тележки, — ты и девчонок не помнишь?

— Кто такие девчонки? — повторил Шал.

— Ну, это такие же люди… — Юм замялся, — только другие.

— Какие другие?

— Ну… красивее, чем мы. И тело у них другое.

— У них несколько ног? — спросил Шал.

Юм хлопнул себя по лбу.

— Ладно, проехали. Я вот думаю, может, нас инопланетяне похитили? Перевезли на свою планету, стёрли нам память. Твою полностью, а мою частично. Постой, — спохватился Юм, — ты же, наверное, и про инопланетян ничего не знаешь.

— Знаю. Это те, кто живёт на звёздах.

— Ага! Значит, хоть что-то ты помнишь! А откуда ты это помнишь?

— Не знаю, — опустил голову Шал. — А звёзды я только из окна видел, потому что ночью на улицу нельзя.

— Да у вас ничего нельзя! — Юм сплюнул. — Что я здесь делаю? Мастерская знает, что мы на огородах. Нескоро спохватится. Другим домам не расскажет. А я сейчас, бегом к тому месту, куда меня такси привезло.

— Такси? — удивился Шал.

— Я знаю, где выход из города.

Шал рассмеялся. — Ты его не найдёшь. Из города убежать невозможно. А будешь пытаться, тебя наш дом ночевать не пустит.

— Да больно нужно!

— Какой же ты глупый, Юм, — Шал схватил его за руку. — Остаться ночью на улице — самое страшное наказание. После заката солнца, на улицы выходят ночные. Никто не знает откуда они появляются, и куда исчезают. Никто из живых их не видел. От них не уйти. Они задушат тебя. Растерзают.

— Ой, как страшно! А ты не думал, что дома вам просто сказку рассказывают, чтобы вы, овцы, боялись.

— Ты вчера ночью крик слышал?

— Да мало ли что я слышал.

— А знаешь, что ранним утром падальщики всегда подбирают трупы?

— Трупы?

— А из чего ты котлету ел? — Шал осёкся.

В желудке что-то толкнулось, прыгнуло. Юма вырвало прямо на куст ямбура. После он долго молчал, растирая виски ладонями. Наконец, спросил, глядя куда-то в сторону.

— Неужели никто не смог пережить ночь?

— Бывает, что иногда, трупы наказанных не находят, — ответил Шал. — Но им, тем более, не позавидуешь. Говорят, их забрал Кривой Дом. А попасть в него — хуже, чем к ночным угодить. Тихо!

Справа мелькнула тень.

— Огородник! — закричал Шал. — Подслушивал!

Юм бросился за тающей в тумане фигурой. Настигнув, сбил с ног, повалил на землю, ломая кусты ямбура. Оседлал. Занёс кулак для удара.

— Не бей! — раздался позади голос Шала. — Ещё сильнее накажут.

Под Юмом лежал и сучил ногами конопатый мальчишка.

— Пацаны, не бейте, — испуганно залопотал пойманный. — Я ничего не слышал. Я ничего не скажу. Клянусь.

— Отпусти его, — сказал Шал, — хуже будет.

Юм нехотя поднялся. Конопатый выскользнул у него из-под ног, и дал стрекоча.

Шал дрожащей рукой вытащил из кармана фуфайки блестящий кругляш. Поцеловал. Прижал к груди.

— Что это? — спросил Юм.

— Талисман. Пока он со мной, ничего плохого не может случиться.

Ночью Юму долго не удавалось заснуть. Скрипя пружинами, на нижней койке ворочался Шал.

— Тоже не спится? — спросил Юм.

— Хочешь расскажу, как можно покинуть город? — послышалось снизу.

— С ума сошёл? — Юм обомлел. — Дом же всё слышит.

— Об этом говорить можно, — ответил Шал. — Мы ждём поезда, который увезёт нас отсюда. Не всех, конечно. Только самых лучших. Тех, кто всегда слушал дома. Кто всегда соблюдал порядок.

— И куда же он вас увезёт? — спросил Юм с иронией в голосе.

— Туда, где лучшая жизнь.

Юм не ответил. Шал тоже долго молчал. А потом вдруг спросил, — друг, расскажи мне ещё о девчонках. Ты сказал, что у них тело другое. Какое оно?

— Ну… — задумался Юм, — у них грудь большая… и круглая. А ещё, у них между ног нет того, что есть у нас. Но когда, о них думаешь, тому месту, что у нас между ног, становится очень приятно.

— Я знаю, — сказал Шал, — сам часто там себя трогаю.

«А ну, заткнитесь, негодники! — зашипел дом. — Не сметь говорить об этом! Ещё раз услышу — накажу страшно».

Сон, приснившийся этой ночью Юму, был ещё более туманен, чем предыдущий. Его, мревшие сумрачной кисеёй, неопределимые образы, проходили как вода, сквозь пальцы сознания, уплывая в таинственное никуда. Но Юм откуда-то совершенно отчётливо знал, что это сон о той самой девушке, и чувствовал, что любит её всем своим сердцем.

По брусчатке, никогда не знавшей автомобильных колёс, топали тысячи мальчишеских ног. Жители города спешили по мастерским и цехам, фабрикам и артелям. Нынешним утром хмарь снова взяла кварталы в тугую осаду. Юм с Шалом шли вместе с толпой по самому центру улицы. Туман был настолько густым, что скрыл дома по обочинам.

— Не видят они нас из-за тумана, сволочи, — сказал Юм, имея ввиду дома.

Шал кивнул.

— Слушай, а если прыгнуть в тоннель, откуда приходят поезда? Прыгнуть и дать дёру по шпалам!

— Пытались, — ответил Шал с грустной улыбкой, — да на котлеты пошли. В том тоннеле полно ночных. Даже днём.

Тут кто-то, неслышно подобравшийся сзади, схватил Юма за шиворот.

— О побеге разговор вести вздумали? — угрожающе произнёс чей-то знакомый голос.

Хорошенько встряхнув, вожак городовых развернул подростков к себе лицом.

— Приблудный! Я так и думал. А ты-то Безропотный, — он укоризненно поглядел на Шала, — тоже туда же? В Умный Дом шагом марш! Оба.

Шал зажал в руке талисман.

— Стой, начальник, — на плечо вожака легла пухлая мозолистая рука. — Не они это говорили. Я рядом шёл. Видел.

Шеф!

— А не врёшь толстяк? — городовой прищурил мелкие глазки.

— Клянусь.

— Ну смотри у меня, — он с неохотой отпустил воротники. — Если соврал — не попасть тебе в поезд.

Радость по поводу счастливого избавления длилась недолго. Ещё до обеда с вожаком пришлось свидеться снова, когда он в сопровождении трёх полицаев явился в мастерскую жестянщиков. Из-за его спины вынырнул конопатый огородник и ткнул свой чумазый палец в сторону Юма и Шала.

— Вот эти двое.

— Сколько верёвочке не виться… — вожак потирал руки. — В Умный Дом их! Быстро! И толстяка прихватите.

— Сука! Ты же поклялся! — Юм бросился на огородника.

Не дотянулся. Двое полицаев схватили его и умело заломили за спину руки.

— Люди дерьмо! — Юм брызгал слюной. — Никому нельзя верить.

— А за ругань отдельно получишь, — ухмыльнулся вожак.

Умный Дом назначил нарушителям наказание. Шефа перевели в разнорабочие. Юма и Шала определили в падальщики — одну из самых презираемых каст Чистого города, на чьих плечах лежала жуткая работёнка — собирать трупы тех, кого растерзали ночные.

Падальщики вставали первыми. В мозглых утренних сумерках, по пустым ещё улицам, громыхала, поскрипывая ободьями, скособоченная телега. Телегу, схватившись за оглобли, тащил Юм. Пристроившийся позади Шал, подталкивал её на подъёмах.

— А может случиться так, что мы никого не найдём? — спросил Юм.

— Не знаю. Я падальщиком не работал. Первый раз по твоей милости горбачусь, — буркнул Шал.

— Не хнычь. Может быть, обойдётся.

Не обошлось. Уже за следующим поворотом их ждал первый покойник. Парнишка, раскинув руки, лежал прямо посереди мостовой. Ни увечий, ни крови. Если бы не синюшная борозда на шее, да не стеклянные пустые глаза, можно было подумать, что просто чудит пацан — развалился по центру улицы, словно на пляже.

Юм побледнел.

— Удушили беднягу, — констатировал Шал, движеньем ладони, закрыв убитому веки.

Погрузив тело, и укрыв его мешковиной, они покатили повозку дальше.

— Неправильно нас падальщиками называть, — вдруг сказал мрачный, как туча Юм.

— А как правильно? — удивился Шал.

— Чистильщиками.

— Почему?

— Я фильм видел, «Чистильщик» называется. Про мужика, который похожей работкой занимался.

— А что такое фильм? — не понял Шал.

— Узнаешь, после того как на поезде своём отсюда уедешь, — огрызнулся Юм.

Следующей жертве повезло меньше. Парня насадили на обломанный сук дерева, как кусок мяса на шампур. Борясь с подступающей тошнотой, пачкая кровью робы, они сняли несчастного с ветви.

— Пилу надо было взять, — пробормотал Шал.

— И башку тебе отпилить, — прошипел Юм.

— Я-то здесь причём?! — вознегодовал Безропотный.

— Всё готовы стерпеть, овцы.

— Тихо! — Шал взглядом показал на ближайший дом.

Апофеозом рабочей смены явился третий убитый. По нему будто бы прошёлся каток. В луже чернеющей крови лежал набитый костями мешок. Из пролома в раздавленном черепе пучилась ало-серая мозговая ткань. Юма вытошнило. Шал закусил до крови губу.

Жуткий груз надлежало доставить на вокзальную кухню.

— Хороший улов! — парень в белом поварском колпаке, откинул мешковину. — Эй! — крикнул он подручным. — Забирайте сырьё, и в разделочную!

Лицо шатуна стало багровым. Тело била мелкая дрожь.

— Да, — тихонько сказал Шал, — поварам ещё хуже.

Юм бросил на него испепеляющий взгляд.

— Представляешь, они же сейчас их потрошить будут, мясо с костей снимать, перемалывать… Я б не смог.

Это было последний каплей. Юм рванулся с места и побежал.

— Ты куда? — кричал вслед ему Шал. — Робы ведь надо стирать! Сушиться…

Он бежал. Переходил на быстрый шаг, и снова бежал. Он сможет найти место, откуда вошёл в этот город. Он выберется. Вот здесь его схватили городовые. Или не здесь? Да нет, здесь. Вот чахлое деревце. Вот двухэтажный дом с краповой черепицей. Ещё метров сто по прямой, потом повернуть направо, и…

Снова дерево. Снова краповый дом. Как же так? Может быть, надо свернуть налево?

Опять проклятое дерево. Опять чёртовый дом. Город не отпускал беглеца, водил заколдованными кругами. Беззвучно смеялись дома. Не уйдёшь, шатун! Отсюда дороги нет.

Он вернулся домой под вечер. Голодный, измотанный и раздавленный.

— Ты где шатался? — испуганные глаза Шала лезли на лоб.

— Гулял, — бросил Юм.

— Я тебе холошки припас, поешь, — Шал показал на стоящую на столе миску.

«Холошки ему?» — разнеслось вокруг.

Стол подпрыгнул. Миска со звоном брякнулась об пол. Свисающие с люстры цепи, как змеи потянулись к Юму. Оплели ноги. Рванули кверху. Шатун, очумело размахивая руками, повис вверх тормашками под потолком.

«Бежать он собрался!» — рокотал дом.

Невидимая и сильная рука принялась раскачивать подвешенного, как маятник. На максимальной амплитуде влепила его тело в нишу между окон. Стены ниши сошлись, зажав Юма с обеих сторон. Захрустели кости. Перехватило дыхание.

«За такое я ночевать не пускаю, но, — голос дома стал тише, — учитывая, что новичок, прощу. Проведёшь ночь в нише. Поспать тебе в таком положении вряд ли удастся. Зато удастся подумать. Так думай, шатун!»

Когда ранним утром, кляня туман, Юм и Шал обшаривали огороды в поисках трупов, до слуха их донеслось жизнерадостное посвистывание. Дунул ветерок, и в образовавшемся просвете, их глазам предстала неожиданная картина. Огородник, тот самый конопатый стукач, восседал на гладко отполированном пне, держа в руке леденец на палочке.

Он вовсе не испугался.

— А! Драчуны! Леденцом поделиться? — осклабился он.

— Леденцы в награду за донос выдали, — пояснил Юму Шал.

— Ещё и выходной предоставили, — добавил стукач. А вы, черви трупные, — конопатый противно заржал, — мертвяков своих в жопы целуйте!

Юм с размаху саданул огородника в челюсть. Тот сверзился с пня и завопил: «Убивают! Спасите!» Сейчас же час из тумана вывалились невесть откуда взявшиеся городовые. Шал сжал в кулаке талисман.

Одного из полицаев Юм знал. Это был белобрысый парень со шрамом над бровью.

— Руки за спину! — приказал он Юму. — В Умный Дом доставлю нарушителя лично, — он обращался к помощникам. — Продолжать патрулирование.

— Теперь тебя ночные порвут! — крикнул огородник вслед уводимому шатуну.

На укрытой туманом площади городовой остановился. Придержал конвоируемого. Огляделся по сторонам, и сказал тихонько: «Слышь, браток — огородник сволочь».

«Как и все вы», — подумал Юм.

— Короче, я ничего не видел, не слышал, — он расстегнул наручники. — Ты тоже. Иди.

— Ты где шрам заработал? — Юм разминал затекшие кисти.

— Твой предшественник наградил, — улыбнулся городовой. — Но я на него не в обиде.

Сказав это, он скрылся в тумане.

Нынешний ночью Юм видел продолжение сна. Девушку, образ которой по-прежнему размыт и неясен, травят всем классом. Месть ей — клевета. Кто-то украл у училки айфон. Его подбросили девушке в сумку. Все в школе убеждены, что воровка — она.

Она дома. Говорит, что хочет покончить с собой. Юм обещает ей привести предавшего друга — друга, что побоявшись стать белой вороной, принял сторону одноклассников. Друг знает, кто украл айфон. Юм убедит его рассказать правду. Девушка обещает дождаться.

«Чистите! Делая чистым наш город, вы очищаете свои души!» — раздавался глас Умного Дома над площадью. Выходной с еженедельным «праздником» под названием уборка города. Юм с Шалом надраивали плиту под постаментом памятника «порядку и справедливости».

— А ну, подошёл сюда! — в трёх метрах от Юма, сложив на груди руки, стоял вожак городовых.

— Чего ещё? — Юм отложил скребок.

— Огородник донёс, что ты бил его.

— Враньё.

— Руки за спину, и в Умный Дом шагом марш! — рявкнул вожак. — А ты, — он поглядел на Шала, — в повара пойдёшь. Лично Умный Дом об этом просить буду.

Шала заколотило.

Наползало облако хмари.

— Пожалуйста… только не это, — заныл Безропотный.

— Не унижайся, — Юм скосил на него презрительный взгляд.

— Заткнись, шатун. Твоё наказание будет страшным, — вожак доставал из-за пазухи шокер.

Их окутал туман.

Всё произошло очень быстро. Юм лягнул предводителя в грудь. Тот, заваливаясь в падении набок, приложился виском аккурат на один из острых шипов, обрамляющих постамент. Замер, лёжа ничком. На брусчатке разрасталась лужица крови.

— Теперь нам конец, — белый, как мел Шал, пятился назад от бездыханного тела.

— Бежим! — крикнул Юм.

Под прикрытием тумана они уходили на огороды. Упав на грядки, переводя сбитое бегом дыхание, Юм спросил, — Что теперь будет?

— Тебя на ночь из дома… Меня в повара навечно… И поезда мне не видать, — прохрипел Шал.

— Значит, пропали? — шатун сжал кулаки.

— В седьмом районе есть выход. Пятно света.

— Чего? — Юм схватил Безропотного за грудки. — Объясни!

— Город разделён на семь районов. Наш — четвёртый, как раз посерёдке. В первом районе жизнь самая мрачная, а в седьмом, она слаще всего. И там, говорят, есть пятно света. Если его отыскать, то…

— Что ж ты раньше молчал, сволочь? — взъярился Юм.

— Чтобы тебя не провоцировать. Потому что, может, всё это сказки.

— Откуда ты знаешь об этом?

Шал медлил с ответом.

— Ну!

— От прошлого шатуна. До тебя другой был. Я с ним почти год вместе прожил. Потому-то меня к тебе и приставили.

— Ох, ты и мразь! Правильно, что не верил тебе.

— Умолчание не обман, — вяло запротестовал Шал.

— Щас как вмажу, — Юм сжал кулак. — И где теперь тот шатун?

— Сгинул. Говорят, в Кривой Дом угодил.

— А ну, говори, как в седьмой район попасть!

— Не выйдет, — Шал замотал головой, — все дома уже знают о нас. Они увидят. Городовые тут же нас сцапают. Вот только туман развеется…

— Нас так и так сцапают, дурень! Давай хоть попытаемся, пока туман не развеялся. Ну! Говори!

Шал остервенело поскрёб макушку.

— Есть один способ. Правда…

— Говори!

— Сегодня приходит поезд с новенькими. После обеда, их построят в фаланги, и начнут разводить по районам. Если мы сможем до вокзала добраться, если сможем смешаться с толпой, затесаться в фалангу, что ведут на седьмой, то может быть, у нас будет шанс.

— Что ж мы сидим? — Юм вскочил на ноги.

Шал тоже рванулся было, привстал, но тут же снова опустился на грядку.

— Ты чего? — не понял его Юм.

— Друг… это… — Шал запинался. — Прости… но ты уже, считай, труп. Так меня только лишь в повара отправят, а если с тобой побегу — ночным скормят.

— Зассал, значит? — губы Юма скривились в уничтожающей улыбке презрения.

— Я не хочу умирать, — Шал опустил голову.

— Все вы здесь трусливые мрази, — шатун зло сплюнул. — Пердилы покорные, овцы и стукачи. Чтоб вас всех ночные тут разодрали! Будь вы людьми, пожгли бы дома эти сраные, наделали бы топоров с копьями — и в тоннель, на свободу.

— Я не хочу умирать, — глухо повторил Шал.

— Оставайся! Будешь кишки пацанам потрошить, их мясцо от костей отделять, котлетки лепить.

Шал завыл, но с места не сдвинулся.

— Говно ты раздавленное, — Юм развернулся и решительным шагом зашагал через грядки.

— Постой! — услышал он за своей спиной.

Шал, на груди которого болтался металлический кружок на цепочке, догнал его.

— Я с тобой.

— Откуда у тебя это? — Юм показал на талисман.

— Прошлый шатун подарил. Сказал, что это меня спасёт.

Погода смилостивилась над беглецами. Хмарь, укрывшая улицы пуховым одеялом, помогла добраться до места без приключений. Фаланга на седьмой уже отошла. Они едва успели пристроится в хвост отряда, следующего до шестого района. «Ничего, — сказал Шал, — оттуда недалеко».

Город оказался больше, чем думал Безропотный. Уже вечерело, а фаланга, под окрики городовых, всё мерила и мерила множеством ног нескончаемо длинные улицы. После того, как она пересекла, наконец, границу шестого района, её остановили у широкого невзрачного здания, под карнизом которого значилась надпись: ГОСТИНИЦА.

Конец ознакомительного фрагмента.