Псих

Игорь Сотников, 2015

Всё началось, как это всегда бывает и думается, со случайной встречи. Клиент банка вручил записку и… А дальше всё предсказуемо пошло кругом. Но так ли случайна эта и другие типа случайные встречи, и это ли начало всего?Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Небесный глоссарий и адский полушептарий

А почему, собственно, небеса находятся наверху или в небе?

Или может быть, в данном случае, исповедуют другой подход, в котором, если цепляться за слова, нет места бесам, и нёбо — верховодит?

Ну, а возможно, всё же главное то, что в выбранной модели миро-строительства главенствует визуализация, без которой немыслима красота, которая не только есть совершенство пропорциональностей (и в некотором роде нравственная синекура), но и отражение моральных представлений, облачённых в форму объекта, являющегося внешним олицетворением её законченности.

Где главный принцип строительства этого миро-построения, заключается в преобразовании хаоса, совокупности материи и пространства, в подобия образов, какими их видел творец. Так что именно видимость будущего объекта творения и была основным архитектурным инструментом в процессе творчества, который в созданном мире, опирающимся на движение, где жизнь означает построение, и стал основой всего.

Потому-то зрительное восприятие и занимает такое значительное место в жизни человека, которому позволительно видеть бога и даже говорить с ним, но слышать, тем самым утверждая, что он вам отвечает, что однозначно говорит о вашей самонадеянности — не приветствуется.

Что же касается самих небес, то их видимое положение в пространстве (по заверениям тех же, кто, оказывается, сумел разговорить бога, который, несмотря на то, что всё без утайки рассказал им, всё же несколько пространно всё им объяснил, предлагая искать ответы в своей душе, а так как ей свойственно в минуты восторженности воспарять — то придётся включать логику и физические законы пара), было предположительно решено, что всё-таки небеса, в которых расположены эти заветные райские кущи, определённо находятся где-то выше нашего сознания.

Откуда даже очень удобно взирать и наблюдать за всем тем, что делается внизу, с чем трудно поспорить имеющим шею, которая служит не просто физическим инструментом для выполнения направляющих движений головы, но и в некотором роде характеризует самого обладателя этой шеи, с его местом в этой жизни.

Да и разве зря бог, как напоминание, поместил адамово яблоко именно в эту часть человеческого организма, так что оттого, как вы смотрите на мир: сверху или снизу (ну а может и вовсе побоку), и будет зависеть, каким образом она вам даст по шеям.

Что ж, выбор небес, находящихся выше определённых сознательных ограничений, которые после определенных логических выводов и сопоставлений, в силу их удачного и более удобного расположения для наблюдения, можно предположить, было сознательным решением творческого состава создателя всего сущего.

Плюс ко всему, близость светила позволяла обходиться без искусственных источников освещения, что существенно снижало энергозатраты на постоянный свет, который присутствовал здесь, во все времена местного безвременья, которое из-за необходимости сверялось с земным, что даже побудило язвительные языки, которые всегда найдут повод для своей язвительности, заявить: творец и создал новый мир для себя, для того, чтобы использовать его в качестве своих карманных часов, без которых он в силу своего старческого слабоумия, уже жить не может.

Это, конечно же, только их — злых языков — домыслы, в желании досадить и через это обратить на себя внимание этой журналистской публики, которая жить не может без того, чтобы не прищемить себе нос в каком-нибудь найденном изъяне. Ну, а чтобы легче им искалось — они изъявляют желание иметь в себе изъян и уже через его призму и смотрят на мир, который представляется им порождением несправедливого мироустройства.

Что, конечно, очень интересно, учитывая то, что тем основанием, на чём всё держится, стал элемент, кирпичик миро-построения — красота — универсальность категории которой, казалось бы, сложно оспорить, но что не во власти высшего — то в руках сущего, человека, который на всё имеет своё изменчивое мнение и, значит, нет ничего постоянного, в том числе нет и определения чёткости критерия той же морали и красоты.

Ну да ладно, это опять же их мнение, которое, видимо, освещает им путь в этом грешном и мрачном мире, в котором так темно и холодно.

Ну а что может согреть в мире физического и материального, как не близость другой физики, которая осуществляется только при взаимопонимании, которое часто достигается через уже свою материальность, обналичив которую, ваше мнение становиться точной копией того, кто обеспечивал вас этой материальностью, после чего ваше физическое «Я», обретши совокупность мнения с этим тёплым местечком, наконец-то согревается.

Что же касается небес, то небесный свет не несёт в себе необходимого тепла, и он, скорее, принизывающее светел, чем горяч, в связи с чем, можно было предположить, что обитатели небес нуждались в дополнительном согревающем одеянии, несмотря даже на их знаковую бестелесность, которая не предполагала наличие в них рецепторов определения состояний, ни холода, ни тепла. Что не совсем верно. И если обитатели небес обрели свою частность в виде формы, то они вместе с этим получили не только свои душевные характерности, но и какие-то допустимые только для них видимости. Да, возможно, что температурные изменения действовали на них несколько иначе, но то, что они оказывали на них влияние — очень даже вероятно, ведь частность — это всегда концентрация определенных веществ в её данной необходимости, которая постоянно находится в соприкосновении с внешней средой.

Разрешая этот вопрос с подобия человеческой точки зрения, можно сказать: обитатели небес для своего обогрева использовали тепло их внутреннего света, который изначально (для поддержания в них жизни) был заложен в них творцом, и в последующем уже зависел от самого носителя внутреннего света, который: одних приводил на небеса, ну а других — в горячие объятия падших ангелов, которые в силу недостатка этого внутреннего света (и, следовательно, постоянного холода) использовали внешние источники для согревания, и поэтому у них на постоянной основе горели огни, для поддержания которых и требовались грешники.

Так что поддержание уровня приемлемой температуры в аду, поставил падшую братию в зависимость от потока поступления к ним грешников, для обработки которых, небесами отпускался определённый лимит природного газа. И чем было выше число грешников — тем было теплее в аду, что побуждало администрацию ада более ревностно относиться к своей работе в деле совращения человека с пути истинного.

Но что же из себя, по своей сути, представляло это место, получившее свою знаковую формулировку, как административное деление или департамент «АД»? Оно ведь было не просто так обозначено, и там, где слово приобретает значение истины, не могли обойтись простой отговоркой: «Да что с них возьмешь?! Пусть будет!», — и, зевнув — «А-а-а…», — добавили: «Ад, твою етить…».

Нет, всё-таки здесь не всё так просто, и даже если удариться в дебри этимологии — и в этом случае к чему-нибудь удобоваримому вряд ли придёшь. Везде только одни намёки и прилагательные, характеризующее это место, как очень богатое.

И чем же оно богато? Интересно, да?

Хотя, все залежи природных богатств, как правило, всегда залегают в глубине недр, а не где-нибудь в небесах, в которых есть только место вашим мечтам и фантазиям. Правда, все эти богатства, опять же, приобретают своё значение, лишь благодаря их извлечению на поверхность, которая для них — своего рода небеса, начальность которых была трудноопределима до тех пор, пока не появился человек. Ну, а человек — это ведь тоже своего рода природное богатство, находящееся в некотором несвойственном для залежи положении, но опять же, и он имеет иные свои свойства по сравнению с этими природными богатствами.

И вот теперь, с появлением человека, и появилась возможность чётко разделить эти подведомственные высшим силам сферы, которые, соперничая с друг с другом, постоянно тянут на свою сторону этот разделительный (между ними) шлагбаум — человека — который, надо признать, всё же больше тяготеет к низменному. А что уж тут на него сильнее действует: либо гравитация, либо же страх высоты — трудно сказать, но пока что недра АДа не испытывают недостатка в этой категории природных богатств.

Кроме этого, одного из основных значений административного деления, есть ещё одно немаловажное определение этого деления, заключающееся в том, что здесь, в аду, человека (согласно его мыслительным представлениям об этом месте и предназначению его духовного «Я») ждут муки материального сознания, когда как в его материальной жизни, он мучается духовными муками. Что, наверное, и есть основное предназначение духовного административного деления.

Люцифуг Рокофаль — глава ведомства «АД»-а, обладая довольно стервозным характером, после составления балансовой сметы для её передачи наверх, заявлял, что не какой-то там газ согревает его, что есть всего лишь эфемерность, без которой бы они — демоны огня — обошлись, но сам факт низведения человека в грех, так согревает его проклятую душу, доводя до нервического экстаза — что только это и является побуждающим мотивом для его действий. Какой ещё там согревающий продукт — газ — который есть символ их кабальной зависимости от небес, существующий, как инструмент давления на них? Он необходим им лишь для того, чтобы поджаривать грешников, количество которых почему-то увеличивалось не в сезон отопления, а как раз в то время, когда отопительный сезон заканчивался, в чём горячие головы из среды ближайшего окружения премьера, следуя основной линии партии, всегда обвиняли небеса, видя в них постоянную, если не угрозу, то, по крайней мере, желание каким-нибудь образом ущемить их административные права.

Особенно отличался в этом Азазель, бывший когда-то одним из немногих херувимов, поднявшим знамя неповиновения Господу, под которое, к его удивлению, из его небесной партии никто не собрался. И только здесь в АДу, после падения были учтены его заслуги, и Азазель получил чин главного знаменосца АДа и назначение в управление, в отдел хозяйства.

— Хватит уже витать в облаках, обвиняя небеса во всех своих неудачах. Нас уже раз опустили с небес сюда, в бренный мир, так что пора жить реалиями этого мира, а не корчить из себя херувима, — не упускал случая осадить Азазеля, хранитель печати и многих непечатных секретов Марбас.

Он никогда не скрывал своего пренебрежения к напыщенности Азазеля, впитавшего в себя все херувимское тщеславие, с высоты которого он смотрел на всех.

— Да я смотрю, под твоей личиной ангела, скрывается агент небес, — взрывается Азазель.

— Конечно, агент, и где их только нет. По-твоему, ими пронизаны все ветви нашего управления. Они тормозят нашу работу. Вот только интересно, ты, заявляя о таком всесилии небес, тем самым подспудно не смущаешь ли нашу падшую ангельскую братию, как и все, уважающих силу, и могущих в твоих словах услышать скрытое восхищение и восторженность могуществом небес. А?! — лукаво и одновременно очень прямо, произнеся речь, смотрит на него Марбас.

— Да я, первый, кто… — трясет своей козлиной бородой в нервном припадке Азазель, готовый накинуться на своего извечного оппонента на этих совещаниях в кабинете Люцифуга, который уже знает, чем всё закончится и не мешает конструктивности этих прений.

— Ещё скажи, что нам необходима люстрация, — Марбас не дает закончить фразу Азазелю, после чего кабинет оглашает дружный смех Баала, Люцифуга и ещё нескольких второстепенных демонов присоединившихся к Марбасу.

После чего наступает время успокоения, в котором Азазель, видя численное смеховое преимущество, скрипя зубами, затаивается в себя.

Люцифуг отдает должное его терпению, и после его заявления, что уже пора присоединиться к сегодняшней делегации, все собираются и отправляются в департамент внешних сношений, где после сверки основных тезисов вносимых представлений в совещательную палату по обсуждению законоположений между всеми ответственными представителями ведомств, будет отправлена делегация на этот еженедельный совещательный форум, только на котором и представляется возможность представителям таких разных идеологических конфессий высказать свою позицию по вопросам мироустройства.

*******

Устройство амфитеатра форума было выдержано в древнегреческом «стайле», который, конечно, получил такое название из перенявших его человеческих кругов, умевших разве только перенимать и выдавать за свои те божественные мысли, который внушал им творец, испытывающий непонятное для ангелов к ним пристрастие.

При всем этом, надо понимать, что всё сущее, облачённое в форму и получившее свою объёмность согласно воззрениям на то создателя, существовало в пределах допустимости сознания, которое, опять же, ограничено только скобками, выставленными самим сознанием, которые, в зависимости от ситуации, могут выставляться, как внутри, так и снаружи.

Творец же, пойдя путём не предположения, а располагания, через оформление в видовость именно существенности, для того, чтобы не мучить сознание конечного продукта — человека — недоступными для его понимания техническими терминами, облёк всё в мифологическую обёртку и озадачил ею человека, тем самым заложив в него мину замедленного действия, под названием: «Потребность знать», которая, из-за недостатка (как это считает творец) сознания, часто подменяется на — «Потребность взять».

Но как бы сильно (до степени ограничения и недомолвок) не доверял творец человеку — тот, имея сознание и досужие мысли (путем вложенной в него логичности), всё-таки имеет свои представления на счёт всего немыслимого, которое стоит за всеми этими мифологизмами, и на основании которых он и строит тот мир, который скрывается за всеми этими налетами таинств.

Вообще, всё видимое небесное мироустройство (с его архитектурными излишествами) больше смахивало на тот неисчерпаемый источник вдохновения, который и послужил для заимствования всех его особенностей для колыбели цивилизации — Древней Греции.

Что же касается отпавшего братства — оно, желая кардинальных изменений, всё же не собиралось отказываться от тех благ, которые давал прежний режим. И они, не долго мудрствуя и попутно изобретя велосипед под названием денебесация, внесли небольшие коррективы во внешний вид новой их обители, изменив или переименовав все существующие названия, тем самым демонстрируя свою независимость от прежнего порядка, который только и знал, как ограничивать их свободу и подрезать им крылья.

Так на самой высоком холме была выстроена резиденция для Люцифера, получившая название: «Капитолий», в которой он вместе с избранными только своей исключительностью демонами (а не каким-то жалким подобием волеизъявления — голосованием) решал наиболее знаковые вопросы, возникающие у них.

И если схематично посмотреть сверху вниз на все эти административные здания — складывалось такое впечатление, что Капитолий, как огромный метеорит, упал с небес в воду и образовал вокруг себя уходящие вдаль круги, каждый из которых, сам по себе, образовывал округ, который по мере и в порядке отдаления от Капитолия, нёс в себе, как определенную цифровую, так и вещественную информацию (в зависимости от номера круга, своих характерных обитателей, высылаемых сюда, уже в зависимости от их заслуг перед самим собой и обществом).

Так основных, наиболее крупных округов, имевших ещё одно звучное название: «Удел душ», насчитывалось (как и в любой уважающей себя звёздной системе) девять, но всё же, как предполагают исследователи грехов — их гораздо больше, так как бесконечность вселенной человеческих помыслов, ещё полностью не изучена, и, вполне вероятно, что где-то там — за девятым — есть и десятый, и одиннадцатый… а уж тринадцатому кругу — сам дьявол велел быть.

Связь или сообщения между центром принятия решений — Капитолием и округами, для высших чиновников осуществлялась через скоростные лифты, тогда как рядовой состав, как и грешники, доставляемые к месту своего дальнейшего времяпровождения, использовали тоннели, сетью который покрывался весь «АД».

Одной из примечательных деталей ангелов, отличавших их от других созданий — была, конечно же, их способность осуществлять полёты. Но после «Падения», на ангелов были наложены многие ограничительные меры, в ряду которых стояло ограничение на полёты. Ну а так как обрезание крыльев было признано неразумным шагом (который, к тому же может вызвать различные кривотолки) — было принято решение изменить состав окружающей среды в этой части вселенной, который не давал возможности подниматься в воздух. Что, конечно же, не могло не вызвать ещё одного повода для раздражения падшей братии.

Правда, надо признать, что подобное положение вещей кардинально изменило весь образ жизни падшего братства, теперь оно уже не полагалось на свои крылья, а всё больше — на крепость ног и тела. И вообще, физика тела в их существовании приобрела необычайно большое значение, достигнув, как это бывает у натур неуравновешенных, предела культа. И, казалось бы, как такое может быть, если ангелы — существа бесплотные? Но это, конечно же, есть всего лишь домысел неосознания, замутненного рассудка, заплутавшего на пути мистификаций.

Как бы там ни было, но форма в себе предполагает определённую объёмность, а уж физика наполнения… Это может, как угодно называться, и если само условие телесности, её реальность оформления в образ выполнено, то будет верным признать наличие у ангелов своего рода телесности, имеющую повышенные способности к трансформации и генерации.

Это, конечно, есть всего лишь сопутствующий доказательной базе фактор, который опирается на концепцию материальности очевидности, определяемой существующей средой сознания, в которой все существенности, имеющие своё право на существование и обнаруженные через свою видимость форм (в зависимости от самой осознанной среды) — принимают свою материальность. Исходя из этого, можно предположить, что фразу о хлебе насущном, всё же преждевременно относить к человеку, и ангелы, также имели своё понятие о пище, которая занимала своё место в их существовании. Их высшие познания о хлебе насущном, не могли основываться только на теоретических знаниях, и познание, через свою существенность, определенно имело место быть.

Что же касается связи с небесами? То они существовали, и до полной изоляции дело никогда не доходило. А из-за того, что крылья утратили свою актуальность, всё большее значение приобретали технические средства перемещения, которых в АДу развелось превеликое множество, благо, грешников с данной поворотной спецификой в голове, было более чем достаточно. И вопрос по перемещению внутри департамента сильно не стоял — для того, чтобы попасть в другие места небес, требовалось получить одноразовую визу для посещения объектов этих самых небес, к которым относилось практически всё живое.

И если поначалу визы выдавались строго ограниченному списку ангелов, от участия которых в жизни человека, никак нельзя было отказаться (всё-таки специализация многих, как, например, ангелов смерти, в силу своей узко профильности, не имела замены в рядах небес), а в самом мироустройстве уже заложено участие данных специалистов — небесам пришлось смириться с неизбежностью и пришлось выдавать им долговременные рабочие визы, то по мере потепления отношений и налаживания диалога в виде тех же совместных проведений форумов между небесами и адом, представителям падшего братства уже начали выдаваться гостевые визы.

Для чего в департаменте, на Капитолии, и было образовано ведомство внешних сношений с Левиафаном во главе, которое занималось вопросами построения взаимоотношений с небесами, и в том числе и выдачей виз.

А что касается сообщений между небесами и адом, то оно осуществлялось с помощью единственного тоннеля, сквозь который имело хождение система установленных лифтов, вход в который регламентировался наличием у ангела пластиковой карточки с визой.

Всем этим административным делением или департаментом — «АД» — как субъектом хозяйствования, руководило ведомство во главе с Люцифугом Рокофалем, у которого имелась своя силовая структура — тайная полиция во главе с Баалом — а также другие подведомственные учреждения, составляющие свою структуру управления.

Так данное ведомство являлось материальной базой и занималось обслуживанием жизнедеятельности падшей братии, а также выполняло рабочие функции по заботе о приданных к ним на поруки грешниках, которые и составляли основную статью доходов АДа. Несмотря на то, что ведомство Люцифуга имело такой значительный вес в мироустройстве падшей братии, тем не менее, его важность, не просто оспаривали, а скорее даже умаляли достоинство другие два ведомственных монстра: силового блока во главе с Агаресом, в чьем подчинении находился Сатана, советник по общим вопросам, и идеологическая канцелярия во главе с Вельзевулом. Так что, все эти подковёрные битвы, зачастую, имели больше значение для вынесения решений по тому или иному вопросу, чем реальность бытия падшей братии, стремившейся к реваншу над небесами.

Сам совещательный форум, как уже говорилось выше, представлял собой некое подобие древнегреческого амфитеатра, где и происходили все запланированные словесные баталии между представителями небес и ада.

При этом сам форум не был пустой говорильней, а он осуществлял экспертные оценки особо значимых возникаемых вопросов, хотя, окончательная проводимость в жизнь которых, всё-таки оставалась в ведении небес. Но как заявил Господь в одной из своей проповеди: «Падшие, хоть и выпали из отцовского гнезда, но они не выпали из жизни, а так как являются одними из её участников, то имеют право на свой голос!». В связи с чем и был организован этот совещательный форум, который являлся легальной площадкой взаимодействия этих двух антагонистических ветвей власти.

Конечно, стоило только завести этот разговор, как сразу же посыпались упреки недовольных среди противников небес, заявлявших: «Это всё — фарс! Это является всего лишь имитацией свободы слова! Ведь, что бы мы не говорили, последнее слово всегда за Господом! Пусть он даже не пытается морочить нам голову, оставаясь со своим одним вечным сроком, так и несменяемым…».

Но как бы то ни было, Люцифер и верхушка падших ангелов, выразила своё согласие на это, после чего с ежемесячной, а затем — с двухнедельной периодичностью, стали проводиться эти совещательные форумы. Работа которого заключалась в том, что делегаты от различных партий (а их, как надо полагать, было всего лишь две) вносили свои предложения, накопившиеся за это время наблюдений за житием, как человеческой паствы, так и в экстренных случаях межконфессиональных взаимодействий, именуемые: «Де-факто». Где одним из представителей партии выносилось на всеобщее обсуждение это — де-факто — предложение, на котором после определённых регламентом прений, делалась соответствующая отметка: «рассмотреть» или же — «отложить», после чего оно поступало уже на стол Господа, который и имел право подписи. И если на предложении появлялась его подпись, то это автоматически переводило его в статус «де-юре» и уже требовало официального исполнения.

Такое положение дел совсем не устраивало партию «Добра и Света» во главе с Люцифером, сумевшая вовремя запатентовать это своё название партии, а небесной партии, возмущенной таким мракобесием их оппонентов, ничего не оставалось делать, как безмолвно соглашаться с этим, именуя их именно так.

Партия «Добра и Света» с завидным постоянством предлагала переформатировать сложившееся с его единоначалием мироустройство и поставить во главе парламентскую форму правления. «Опять многобожие?! Не кажется ли вам, что мы это уже проходили?!», — на подобные предложения следовал свой категорично звучащий архангельский ответ. На этот ответ, конечно, следовали свои возражения, но из-за понимания того, что в данном вопросе действенны только революционные решения, оппоненты не слишком-то и настаивали и обходились общими фразами.

Самым же животрепещущим рассматриваемым вопросом, однозначно, являлся вопрос границ, на которые, или, вернее будет сказать, в каких границах надо было ориентироваться представителям обеих партий. Но это касалось всего лишь свободных от визовых ограничений пространств, где обитал человек, что же касается небесной зоны, то для того чтобы туда попасть требовалось оформление визы, что категорически не устраивало падшую братию, являющуюся безвыездной. Тогда как небесное воинство имело куда больше прав и частенько наведывалось с инспекцией в адский департамент.

Впрочем, против падших ангелов не сразу ввели ограничительный визовый режим. Только уже после того, как Сатана, поддерживаемый влиятельной лоббистской группой силового блока, проникнув в райские кущи, с помощью подручных сумел соблазнить Еву — только после этого были введены ограничительные меры против падшей братии.

— Мне не понятен принцип коллективной ответственности, — пыхтя от злости, заявлял Маммона. — Я хоть и противник небес, но не до такой степени, чтобы отказываться от манны небесной. — Он, предчувствуя перебои в снабжении этим деликатесом, с возмущением смотрел на Сатану, который, ухмыляясь, что-то там язвил в своём окружении силовиков — Аббадоны и Агареса.

— А что ты предлагаешь? — посматривая на него нервно тикающим глазом, спрашивает Вельзевул, проводящий совещание партийного бюро.

— Раз Сатана единолично принял такое решение — пусть единолично и отвечает за свои действия, — брызгая словами, отвечает Маммона.

— Ты, конечно, один из тех видных членов партии, которые подпитывают все целеустремления всех пятых колонн, и ты, конечно, являешься признанным профессионалом своего дела, но не кажется ли тебе, что ты забываешься?! — свиреп Вельзевул.

— Ну, во-первых, abussum non tollit usum (лат. злоупотребление не отменяет употребления). А во-вторых, разве не ясно, что я не могу по-другому, иначе я потеряю хватку и вес, — пытается оправдаться Маммона.

— Ага, вот как? Ну тогда и я скажу следующее этому любителю всего безгранично-небесного, во-первых, you are, what you eat (лат. ты ешь, то, что ты есть), из чего можно сделать соответствующие выводы. Ну и во-вторых, мы всё-таки тебя пожалеем, ты ведь и так мучаешься, и ещё поди что, анорексией заболеешь, — язвит Сатана, чем вызывает взрыв хохота среди участков совещания.

— Да, хорошо, что операцию с яблоком Сатане поручили, а то бы Маммона, наверное, не удержался и сам бы всё сожрал, — подначивает Аббадона.

— Зато не было бы коллективной ответственности и, пожалуй, этот случай, рассмотрели в особом порядке, и только Маммону сделали бы не выездным, — вставляет Агарес.

На что Маммона, переполняемый гневом, наливается краской и пытается что-то ответить, но злоба сковала его язык, и он, боясь прокусить его своими клыками, только и скрепит ими в ответ.

— Так, все успокоились, — своим громовым голосом, еле удерживаясь от того, чтобы не присоединиться к веселящейся публике, затыкает рты беснующимся Вельзевул, и уже после того, как наступает тишина, обращается к самому Маммоне.

— Маммона, ты же знаешь, что твои заслуги никто не оспаривает. Но при этом тебе не кажется, что ты увлёкся и влезаешь в зону ответственности Бегемота? А он не потерпит такого и, пожалуй, заявит, что ты ведёшь себя по-хамски.

— Хам он, — прорывается гнев у Маммоны.

— А причём здесь хамон? — непонимающе повторяет Вельзевул.

— Нет, Маммона, не есть, что он ест, а всё для него есть то — что можно только и есть, — тут же вставил своё Сатана.

— Весь мир продукт, а мы в нём — едоки. Да, Хамон? — закатился от смеха Аббадона, а также свело животы от смеха и у остальных, кроме Маммоны, которого вновь сковал приступ бешенства.

— Теперь понятно, почему Маммона так обхаживал Тутанхамона, — сквозь слёзы проговорил Агарес.

— Где хамон? Тута! — добавляет Сатана, после чего уже и Вельзевул не выдерживает и прыскает от смеха, выводя окончательно из себя Маммону, бросившегося вон из кабинета.

После чего Вельзевул взывает ко всем, чтобы те успокоились и отправляется вслед за Маммоной, который, по всей видимости, не слишком далеко отбежал, раз спустя минуту он в сопровождении Вельзевула показался в дверях, стараясь не обращать внимания на окружающих.

— У каждого из нас существует свой участок ответственности, и если ты не знал — я тебе скажу: Сатана не мог действовать без получения на то высшего одобрения. К тому же, у многих сложилось в корне неверное представление о самом факте соблазнения Евы, в чём я вижу работу спецов от противной стороны, сумевших расставить соответствующие акценты на незначительных деталях и оттенить заслуги нашей стороны, придав всему этому мифическое звучание. Из чего мы должны извлечь свои выводы и направить усилия в сфере разработки информационных технологий, за которыми, мне кажется — будущее, — сказав это, Вельзевул окидывает взглядом присутствующих, находит нужную персону и обращается к ней. — Пифон, поручаю тебе заняться этим вопросом и подготовить для этого всё необходимое. Ну, а чтобы было с чего начать — обрати своё внимание на этот случай с надкусанным яблоком.

После этого Вельзевул делает паузу и, обратившись уже к Маммоне, продолжает:

— Ты думаешь, что всё так просто? Взял Сатана, поймал змея, настучал ему или, ещё лучше, придавил его до степени округление зрачков, и тот сразу же обрёл сноровку и смог вот так просто уговорить Еву ослушаться? Хотя, наверное, змей всё-таки нам соврал, заявив, что умаслил Еву обещаниями величия. На самом же деле, он ей поплакался на то, что ему хвост придавят, если он её не уговорит попробовать плода с древа познания, и она, пожалев его, и нарушила запрет, — окончил размышления вслух Вельзевул.

— Да, жалость — страшная штука, — вмешался Агарес. — Она имеет в своем арсенале самое большое жало, которым человек способен убить сам себя, через эту же жалость к себе. И скажу откровенно: этот инструмент наиболее действенен, чем другие.

— Ну, ты, Агарес, ещё тот дока! — ответил ему Вельзевул. Затем вернулся за свой стол и, обращаясь к Маммоне, сказал:

— Так вот, представь, какое количество сил необходимо было задействовать для осуществления этой операции. Во-первых, необходимо было составить психологический портрет Евы, на основании которого и готовилась формула для её обработки. Для этого была задействована группа психологов, которые находились на постоянной связи со змием, который хоть и был подготовлен, но всё же, для подстраховки, находился на связи. Во-вторых, работало несколько групп наблюдения, ведущих слежку за Господом, Адамом и Евой, от оперативности которых, тоже в немалой степени зависел результат операции. И если хочешь знать — операция прошла не слишком-то и гладко. И всё из-за этой Адамовой приязни к Еве, которая хоть и способствовала нужному результату операции, но в случае преждевременного появления Адама — грозила срывом. Соскучился, видите ли, он по ней, не видя её каких-то полчаса. Так что пришлось нашей группе создать обстоятельства, при которых он не сразу смог найти Еву, — сказав это, Вельзевул добрался в памяти до этих обстоятельств и, не стерпев, разразился смехом, к которому присоединились все находящиеся здесь в кабинете и бывшие в курсе этих непредвиденных обстоятельств.

— Да, что естественно — то небезобразно, — добавил Сатана, чем только ещё больше раззадорил смеющихся.

Когда же смех прекратился — Маммона, один из всех не смеявшийся и недоуменно поглядывающий на остальных, подобрал свой свисавший живот, и, оставаясь все таким же упёртым, спросил, диссонировав общему настрою:

— Так, что там, насчёт визового режима?

— Да сегодня же поднимем этот вопрос, — отвечал ему Вельзевул. — На форуме…

И вот, все эти видные представители своих ведомств во главе с Люцифером, прибыли на очередной форум. Где прибывшие сюда, попадали сначала в специально обустроенный огромный холл, в котором в преддверии форума, могли, не учитывая своей партийной принадлежности, перемешавшись между собой, кулуарно пообщаться такие теперь далекие, но когда-то рядом уживавшиеся ангельские братья.

В начальный период, когда только было достигнуто соглашение о проведении подобных форумов, сквозившая ненависть в рядах антагонистов выливалась в серьёзные стычки между ними. Казалось бы, эта ненависть должна была присутствовать только в рядах падших ангелов, как у потерпевшей стороны, но, к сожалению Господа, она незримо присутствовала и среди его небесного воинства, которое редко сдерживало свои эмоции. И стоило им только увидеть своих позавчерашних друзей (ставших вчерашними противниками), как сразу кто-нибудь из них начинал подначивать:

— Чё уставился, падаль?!

На что, естественно, следовал свой изысканный ответ:

— Я смотрю, твой язык отполировался, вылизывая задницу, сам знаешь кому.

После чего, как логичное продолжение, начиналось побоище, которое только неимоверными усилиями высших сановников с обеих сторон (которые, надо сказать, сами еле сдерживались, чтобы не подключиться, и только взгляд вышестоящего начальства остужал их пыл) удавалось прекратить потасовку, после чего объявлялось о конструктивности сегодняшнего диалога, и форум объявлялся закрытым.

Конечно, оргвыводы от подобного поведения своих делегатов делались, но только если на небесах призывали к сдержанности — к задирам из падшего ангельства отношение было иным, их (почему-то?) отправляли проходить курс кулачного боя, наверное, думая, что всё-таки спортивный дух, вырабатываемый подобным образом, и формирует у самого участника спортивное поведение и тем самым перевоспитывает его. Так что, подобный опыт неплохо было бы взять себе на вооружение и самим небесам.

Что ж, по мере увеличения количества встреч, прежний воинственный пыл стал постепенно утихать, и те, кто до этого без плевка в лицо не могли друг на друга смотреть — со временем свыклись с мыслью о совместном сосуществовании и уже могли без оглядки беседовать в кулуарах со своими противниками.

Но если рядовая ангельская братия более-менее и, конечно, не без эксцессов сумела обуздать свой нрав, взяв на вооружение только свои словесные колкости, то ангелы из рядов высших чинов, наоборот — всё чаще выступали в качестве застрельщиков и даже участников, возникающих драк со своими оппонентами.

Говорят, что это только злобные наветы завистников, и что Рафаил и Левиафан, используя своё высокое положение, организовали свой реслинг, и пока все занимаются обсуждением насущных вопросов, они в кругу таких же азартных ангелов, в дальнем углу кулуаров, борются на руках, испытывая друг друга на прочность, и тем самым, скорее всего, испытывают терпение Господа, не ожидавшего такого от своих доверенных лиц.

Но и это ещё не всё…

Особенным нетерпением к противнику, можно сказать, грешил сам архангел Михаил, который, стоило только Господу отвлечься на разговор с кем-нибудь там, в кулуарах, уже тут как тут, и задевает примостившихся на ступеньках амфитеатра ангелов.

— Кто тут временные? Слазьте! — оглашает площадку громоподобный голос Михаила, чем вызывает изрядный переполох в рядах падших ангелов.

Между тем, предчувствуя, чем всё это может обернуться, сопровождавший Михаил ангел престола, бросается назад в приёмный холл, для того чтобы предупредить, если не самого Господа, то хотя бы самых приближенных к нему архангелов.

Господь, между тем, появившись в холле в сопровождении своего небесного воинства, приветствовал уже прибывшую делегацию ада.

— Явился и, заметь, не запылился, — буркнул под нос Люциферу стоящий рядом с ним в дальнем углу коридора Вельзевул.

Люцифер же демонстративно отвернулся спиной ко входу и никак не реагировал на появление Господа и его свиты.

— Ну и что он делает? — делая независимый вид и стоя на своём, тихо спрашивает Люцифер Вельзевула.

— А что делает? Да как всегда, сверху на всех смотрит. Изучает возможности ославить нас, — не сводя своего взгляда с Господа, комментирует все его действия Вельзевул.

— Ну, а кто там с ним заявился? — живо интересуется Люцифер.

— Да всё те же. Впереди, расчищая путь, следуют Гавриил с Михаилом, — заскрипел зубами Вельзевул, упоминая последнего. — Вот хамло, даже не кивнул, посмотрев на нас, как на пустое место.

— Что? — изменился в лице Люцифер, собравшийся было повернуться и одарить своим соответствием Михаила, но Вельзевул, схватив того за плечо, удержал его от этого поспешного шага.

— Да не поворачивайся, ты! Господь смотрит.

Люцифер вынужден остановиться, и только огненный пар из ноздрей выдаёт его безумие ненависти.

— Хм… А святой дух всё больше раздулся от своей важности. Да уж… Куда нам против его значительности, за которой скрывается всего лишь его обманчивое самомнение, — ревностно произносит Вельзевул.

— Вообще-то, без него трудно осуществить материализацию предмета, ведь для того чтобы вдохнуть жизнь в объект, нужны крепкие лёгкие, а большой вес и округлые формы — вещи необходимые для объёмности внутреннего содержания, которое не так-то легко передать живой твари, — со знанием дела рассудил Люцифер.

— Ну, я с ним мало работал, так что мне тяжело судить об этом, — отступил от своих осуждений Вельзевул, лукавя о своих редких контактах со святым духом, к чьим услугам он пытался найти доступ, и поэтому в последнее время с ним частенько контактировал.

— Блин, заметил, — вдруг дёрнулся Вельзевул, заметив, что Господь направляется к ним.

— И что? — побледнел Люцифер.

— Идёт сюда, — одними губами проговорил Вельзевул.

— Ах, вот ты где! — послышался голос Господа из-за спины Люцифера.

А тот, между тем, сделал вид, что очень увлечён разговором Вельзевула с ангелом, который только что выдал такую остроту, от которой Люцифер, не выдержав, дьявольски рассмеялся и уже только после этого повернулся в сторону подошедшего Господа. И как только их взгляды встретились — в тот же миг на холл амфитеатра опустилась тишина, все притихли в нервном ожидании: что же на этот раз будет. И хотя эти встречи уже имели тысячелетнюю историю, всё же они всякий раз вызывали интерес своей диалектической непредсказуемостью.

— Люк, ты чего отворачиваешься и не здороваешься? — панибратски обращается к Люциферу Господь, на что, надо заметить, только он имел такое сущее право.

— Хм… — скривился Люцифер. — А почему бы тебе хоть раз не спуститься с небес и первому не проявить уважение? Или ты, как предтеча всего, считаешь, что через пожелание тебе здоровья, и мир получает своё?

— Ну, Люк, ты опять за своё. Ох, как с тобой всё-таки сложно, — вздыхает Господь. — Ты же знаешь, что я всегда желаю здоровья и процветания всему живому.

— Ах, вон оно что! — закипает Люцифер. — Это что, намёк? Или же опять твои двойные стандарты, Господ?

— Да перестань ты всё переворачивать и называть меня так уперто-твёрдо, — качает головой Господь. — И если хочешь — я скажу, что желаю здоровья всему живому и здравому в тебе.

— Хорошо, ты убедил меня. Частично… — смягчившись, заявил Люцифер. — Но называть тебя я буду — Господ, такое твоё имя — знак твоего деспотизма по отношению к нам, и оно у нас не знает смягчительных окончаний, которыми пусть пользуются твои приспешники — архангелы, — выдал Люцифер, бросая свой взгляд на Гавриила, чья появившаяся молния в глазах не заставила себя ждать.

— Да что с тобой Люк? Неужели я тебя так обидел? — примирительно сказал Господь.

— Ну вот ещё… — хмурясь, ответил Люцифер.

— Так почему ты тогда не заходишь ко мне, как в старые времена. Посидели бы в саду, побеседовали о насущном… — с налётом воспоминаний спросил Господь.

— А ты разве не помнишь о своих же запретах? И где теперь змий? — иронизирует Люцифер.

— Да уж чего теперь вспоминать… И если на то пошло, я изменю правила и даже дам змию послабления. Я всё-таки не такой злопамятный, каким ты меня считаешь, — ответил Господь.

— Скажи это Адаму. Ха-ха! — зал оглашает смех Люцифера, к которому присоединяется вся его присутствующая здесь партия.

— И нечего тут передергивать и сравнивать, — насупился Господь, потом быстро просветлел и сказал: — Смотри, завтра суббота, и я отдыхаю, так что бери с собой кого захочешь, и мы поговорим… и об Адаме тоже.

— Ну, не знаю… — как бы смутился Люцифер. — Это ведь для тебя — выходной, а для меня же — самый насыщенный день, который делает задел на всю неделю. Как думаешь, Вел, сможем мы найти окно для визита вежливости? — обращается Люцифер к Вельзевулу, который, до этого не сводивший своего взгляда с Господа, сначала и недопонял, что обращаются к нему, но после небольшого сбора в порядок своих мыслей, ответил положительным кивком головы.

Люцифер, переведя свой взгляд обратно на Господа, уже хотел было выразить своё согласие, как вбежавший в зал ангел престола со своим: «Господь, образумь оступившегося! Опоясь распоясавшегося!», — не дал ему ответить, так как поднявшийся шум, устремившихся в сторону арены ангелов, вызвал переполох, заставивший всю кулуарную публику забыть обо всём и хлынуть в узкие двери бурлящим потоком.

В этом потоке, смешавшись, двигались все, вне зависимости от своей иерархической и партийной принадлежности, что не могло не только объединить их, прижав к друг другу, но и не вызвать определённые трения между непримиримыми противниками, которые, не имея возможности изменить эти под обстоятельства, незаметно от своего партийного противника щипались и пинались, при этом делая невозмутимый и ни к чему непричастный вид.

Ну, а некоторые и вовсе (в чём, конечно же, можно было только заподозрить особ глумливых и не знающих совершенно никаких приличий, и которые, всё-таки не зря были отправлены в места столь отдалённые) вызвали такие зловонные ветра, от которых, в силу таких стесненных условий, в обморок упало не одно ангельское тело. А ведь не сама газовая атака со своей ядовитостью напрямую послужила потере сил особо чувствительными ангелами, а скорее, громко озвученные подозрения на причастность, которые начали выражать сами виновники этой атаки, и стали причиной этой их невоздержанности в ногах. А что они могли поделать, когда эти лыбящиеся и ухмыляющиеся морды падших, так беззастенчиво упираются в вас взглядом и бесцеремонно заявляют, что знаки сверху им сегодня говорят о большом поветрии среди небесной братии, которая без урчания в животе не может спокойно видеть их — истинных ангелов?

Конечно, не все эти выпады проходили бесследно, и не одна ухмыляющаяся морда падшего вдруг оказывалась случайно задета локтем так неудачно поднятого ангелом небес… Так что выход из холла привёл к потерям: как — с небесной, так и с со стороны падшей партии.

Впрочем, были и те, кто сумел извлечь иные преимущества из этой толчеи.

Так Асмодей, до этого момента находившийся в тени своего начальства — Баала, не подавал о себе знать совсем недалеко находившейся от него среди своего круга Симе, но стоило только всем смешаться в направлении выхода — Асмодей каким-то чудом вдруг оказался рядышком с Симой, где незаметно для всех его рука, стеснённая внешними обстоятельствами, очень случайно оказалась на её талии. И чтобы не свалиться, и тем самым — не потеряться, ухватилась за неё, и таким образом следовала за обладательницей этой эфемерности. Когда же случилось это такое мало предвиденное обстоятельство — Сима, с полными огня глазами бросила назад свой взгляд на посмевшего прикоснуться к ней нахала, но не обнаружив сзади себя никого, кроме Асмодея (которого, впрочем, она уже давно заприметила, как только возникла толчея), то она дала тому возможность не потерять её и приблизиться вплотную.

После чего, наверное, не стоит себя утруждать недомолвками и заявлять, что дальнейшие действия Асмодея имели под собой взаимно-обоснованное притяжение, но учитывая девичью стать, и в связи с этим невозможность вот так, открыто об этом заявлять — мы оставим решение этого вопроса для вас, с вашими додумываниями и размышлениями: почему так странно повела себя Сима, умерив свой пыл?

К тому времени, как Господь появился на арене амфитеатра, разворачивающиеся здесь действия с участием архангела Михаила и окруживших его десятком падших ангелов находились в стадии под названием: «В самом разгаре». Это можно было без труда определить по разгоряченному виду всех участников столкновений, но в особенности — по оголившему свой торс Михаилу, который, впрочем, не единолично выносил решение продемонстрировать свои мускулы. Это решение, к его глубокому сожалению и выбитым в придачу зубам, а также о близком разрыве отношений с Михаилом его рубахи, заодно с ним принимала сразу коллегиальная комиссия, состоящая из нескольких демонов, решивших с ним один-на-десять подискутировать.

И если демоны, из-за запущенности их крыльев, больше полагались на свои ноги, удар копыт которых сбивал наповал ещё и не таких здоровяков, то Михаил делал ставку на манёвренность, которую ему обеспечивали куда как развитые крылья.

— Ну чё, картавые, опять все больными представитесь, чтобы перед ликом Господа не стоять на ногах?! — добавил Михаил жару к своему первому постановочному приветствию.

— Да мы тебе сейчас покажем, кто скоро будет болен на всю голову! — рявкнул в ответ, считающий себя самым бессмертным, Фокалор, и бросился на Михаила.

А тот, недолго думая, подлетел и запечатал тыльной стороной ноги рот Фокалору, которому только и оставалось, что подчиниться воле обстоятельств и, частично, божьему провидению. Фокалор, получив этот зубодробительный ответ, только и успел охнуть, высвистывая из себя выбитые клыки, после чего погрузился в безмятежье, на одну из ступенек амфитеатра, выбор которой определился ударом Михаила.

Бежавшие вслед за Фокалором демоны ещё не успели выстроить чёткий план для атаки, как «вертушка» от Михаила достигла своей цели, и часть нападавших вновь познала тяжесть падения, правда, на этот раз, один из них всё-таки умудрился уцепиться за рубаху Михаила и, сорвав её, унести вслед за собой на пол.

Но, как бы ни был силён Михаил, всё-таки численное преимущество противной партии, постепенно заставило его немного отступить, и к моменту появления Господа, Михаил в окружении напирающих со всех сторон демонов, уже находился на середине арены амфитеатра.

— Остановитесь, неразумные!!! — громоподобный голос Господа сбивает с ног всех, кто оказался в секторе его звукового удара.

После чего Господь достигает места побоища и укоризненно осматривает павших перед ним ниц, как Михаила, так и демонов. Махнув рукой на Михаила, попытавшегося что-то сказать, он промолвил:

— Молчи лучше!

— Это всё он начал, — вместе с зубами выплевывает слова очнувшийся и подошедший Фокалор.

— И что на этот раз? — взгляд Господа придавливает к полу ноги Фокалора.

— Он оскорбил нас, назвав временными, — отвечает этот жалобщик.

— А я разве могу пойти против истины, которую глаголет Михаил? Ведь нет ничего постоянного, вне времени, и всё действительно временно. Не то же ли самое вы мне постоянно талдычите? Хотя, наверное, в данном случае я ошибаюсь, и ваше недовольство есть бесконечный источник постоянства, — заключил Господь.

— Да ты опять, Господ, только тем и занимаешься, что защищаешь своих, — пробравшись к месту, заявил Люцифер.

— Не беспокойся, каждый получит по своим заслугам, — обрывает Люцифера Господь.

— Этого-то я и боюсь, — отмахивается Люцифер и отправляется в свою часть амфитеатра, на которую постепенно подтягиваются и остальные демоны.

Господь же грозно смотрит на Михаила, который без лишних слов удаляется на выход, оставшиеся же члены небесного воинства, вслед за Господом занимают свою трибуну амфитеатра.

Пока же ведётся подготовка к проведению форума, и арбитражная комиссия во главе со Временем занимает свои места и настраивается на работу, Господь, получивший полную информацию об очередной выходке Михаила, потихоньку спросил Гавриила. — А почему — картавые?

— Ну, так они обвиняют нас в том, что мы по отношению к ним используем отрицание — «де», с чем они совершенно не согласны, заявляя, что не деструктивность движет ими, а как раз желание реконструировать мир. Вот из-за их постоянного «реканья», Михаил не удержался и напомнил им об этом, — ответил тот.

— Ну, знаешь, над подачей материала следует ещё поработать, — подмигнул Господь Гавриилу, после чего они оба расплылись в улыбке.

Трибуна, на которой уместились Люцифер и его партия, кипела негодованием. Довольно внушительная масса партии демонов не выглядела застывшим монолитом, а скорее была похожа на кипящее варево, которое постоянно перемешивалось внутри себя, при этом в нём, всё-таки были свои островки стабильности, образовавшиеся вокруг наиболее знаковых фигур партии, чьё верховное, либо же заслуженное положение в иерархии, не позволяло им так легкомысленно перемещаться из одного круга в другой, когда для передачи поручений или какого другого вида информации, существовали специальные порученцы.

Согласно установленным правилам, в присутствии Господа имели право восседать только лишь 24 старца, при этом Господь пошёл на уступки и сделал послабления некоторой части населения, к которым относились немощные. Коей лазейкой немедленно и воспользовалась страждущая пойти всем наперекор падшая сторона, которая в своих рядах сразу же обнаружила массу больных и немощных участников. Но при этом, падшие ангелы ни в коем случае не могли допустить того, чтобы преклонить, даже таким образом, свои колени пред ненавистным для них Господом, и поэтому их сидячее положение, всегда представляло из себя некий 90 градусный угол, в котором не было место сгибу колен. Ну а те, кто был не слишком мощен сохранять данные угловые пропорции — тот и вовсе возлежал на ступенях амфитеатра.

И брошенная архангелом Михаилом фраза в их адрес об их мнимом недомогании, имела под собой совсем недосужие мысли. Так что трибуна падшей братии представляла из себя весьма живописную картину.

Так вокруг Люцифуга Рокофаля, в объединительном круге расположилась вся его ведомственная знать, среди которых, на этот раз выделялись участники столкновения с Михаилом: князь Фурфур и герцог Мурмур, для которых, в силу их помятого вида, эта мимолетная связь прошла очень не бесследно.

— Сколько можно терпеть выходки этого выскочки, возомнившего себя богом? — приводя себя в порядок, заявлял герцог Мурмур, подбитым глазом глядя на Фурфура, которому, надо заметить, тоже досталось от Михаила.

— Клянусь век не заходить в треугольник, пока не отомщу ему! — скребёт своим полу хриплым голосом Фурфур.

— Ты, прежде чем клясться, вначале зайди в него, — знавший цену словам Фурфура, заявляет тому, каким-то образом очутившийся рядом с ними Сатана.

На что Фурфур злобно смотрит на того и бросает ответное:

— Если бы от кого другого услышал — несдобровать бы ему. Но мне непонятна ваша реакция на мои слова. Разве внутренние распри способствуют сплочённости против общего врага?

Сатана, имевший свои виды на возможности Фурфура, всё-таки не зря спровоцировал того на нужную реакцию. Одной из главных специализаций этого демона являлась способность спровоцировать любовь между женщиной и мужчиной, но Фурфур находился в подчинении у Баала, а так как из-за негласного соперничества между ведомствами Фурфур никак не шёл на контакт без позволения на то Баала, который всё кормил его завтраками — Сатана решил сам наладить личный контакт с ним.

— Согласен. Я думаю, что мне есть, что предложить для достойного ответа этому… — замолчал Сатана.

Он сделал паузу и, заметив, что Баал, не подавая вида, с интересом наблюдает за ним (видимо, меняет своё решение), добавил:

— Да и бог с ним, — и скрылся в толпе демонов.

Фурфур же переглядывается с Мурмуром, пожимает плечами и вновь возвращается к своему костюму.

Второй островок временной стабильности образовал вокруг себя, с виду кроткий Агарес, рядом с которым находилась его правая рука — Астарота, ну, и естественно — Дьявол.

— Да, крылья довольно значимый аргумент в подобного видах споров, — причмокивая, резюмировал Агарес, наблюдая за тем, как из холла, переодевшись, вновь появился Михаил.

— Ещё лыбится, гад, — цедит в ответ Астарота.

— Ничего, придёт время, и моя хромота ему за всё взыщется, — добавляет Дьявол.

— А разве это у тебя не наследственное? — опять со своими подковырками лезет Астарота.

— Ты что, опять за своё? — повышает голос Дьявол, которому уже не раз, по поводу своего участия в событиях той ночи, после которой они были смещены с небес, приходилось стакиваться с Астаротой, не упускающего момента подколоть его.

Астарота же, как один из самых дотошных духов, пытается восстановить всю до малейших деталей картину падения ангельского войска Люцифера, для чего под его руководством была создана комиссия, расследующая все обстоятельства этой катастрофы. А так как эта комиссия под руководством Астароты была наделена чрезвычайными полномочиями, то с ним приходилось считаться даже самым из самых. И даже Вельзевул, имевший прямой доступ к Люциферу, осторожничая, постоянно требовал, чтобы отчёты о ходе следствия ежедневно ложились ему на стол.

Что же касается Дьявола, то Астарота, хоть и не имел особых оснований сомневаться в его деятельном участии в восстании, но возомнения о себе самого Дьявола (наверняка, метившего на место повыше) не давали покоя Астароте. Правда, кроме этого имелась и ещё одна немаловажная причина, известная только им двоим, и делающая их непримиримыми врагами. Так что Астарота, для того чтобы осадить и унизить этого, одного из самых опасных демонов, прибегал к различным ухищрениям, дабы не только позлить того, но и тем самым указать ему на его место.

— Не понимаю Дьявола, отчего он так кипятится, глядя на этого робкого старичка, — всё удивлялся Арирон.

— А что тут непонятного? Астарота своим разговором намекает тому, что тот свою хромоту получил каким-то иным путем, и что Дьявол всегда будет в подчиненном, согнутом перед ним положении, — шепчет тому, стоящий рядом с ним Левиафан.

Что же касается третьего круга, то в него входили два высших воинственных духа: предводитель падшего воинства — Люцифер, один из серых — Белиал, а также главный идеолог партии — Вельзевул, рядом с которым, чудь позади, стоял Маммона.

Здесь, в этом круге, пока что сохранялась тревожная тишина, ждущая только повода для выплеска ненависти.

Меж тем, все приготовления к форуму закончены, и верховный арбитр — Время — ударяет в гонг, а Господь, обращаясь ко всем со своего верховного места, заявляет:

— Я есмь Альфа и Омега, начало и конец. И значит, за всё несу свой ответ миру. И для того, чтобы противная сторона получила его в полной мере, я решил ей первой дать слово, — после чего Господь замолкает и ждёт реакции противной стороны.

Тут ангельская масса расступается, и на арену выходит сам Люцифер, который на середине площадки сперва осматривается в малом вокруг себя круге, а затем, расширяя свой кругозор, уже окидывает своим взглядом трибуны этого форума: напротив него находится сам Господь, левую трибуну заняли его приверженцы, а на правой находится небесная Стать.

— Abyssus abyssum invocate (лат. бездна взывает к бездне). Да, вы не ослышались, ведь бездна есть всего лишь проекция вашего смотрящего в бескрайность взгляда. Да уж, в кои времена бог дал нам первое слово, — громко заявил Люцифер, чем вызвал разноголосье со стороны левой трибуны. — Глядишь, в скором времени и право на слово вообще перейдёт к нам, — ухмыльнулся Люцифер, на что уже со стороны правой трибуны последовали крики типа: «Не дождёшься!». — Ладно, что уж спорить. Время нас рассудит, — обернувшись на последней фразе к арбитражной комиссии, Люцифер сложил пальцы рук в замок и, подняв их поверх головы, таким знаком отсалютовал Времени. — А почему так вышло, и как я утверждаю, будет всегда выходить? — обвёл взглядом трибуны Люцифер. — Вовсе не потому, что того захотел Господ. А всё потому, что он сам — всего лишь концентратор обстоятельств, перед которыми и находится в собственной зависимости. — Бросил свой взгляд на Господа Люцифер, но тот и бровью не повёл, и единственное, что было видно — он что-то шепнул рванувшемуся было с места Михаилу, и тот, источая молнии, не посмел ослушаться и остановился на месте. — Я не собираюсь погружать вас в непонятные дебри теистики, да и не в моей природе заниматься казуистикой, я — как все вы знаете — всегда режу правду-матку…

— Вот поэтому-то в твоих словах и нет ни капли правды! — с места крикнул, не удержавшись, Гавриил и под одобрительный шум соратников, обрушив волну смеха, добавил: — Где ж ей быть, после всего того, что ты с ней сделал? Да только — в гробу. Ха-ха!

На что со стороны падшей братии мгновенно последовал гул возмущения. Но Люцифер оставался невозмутим и, бросив презрительный взгляд на Гавриила, ответил:

— А я, знаете, совершенно не удивлен, ведь Гавриил ещё тот любитель лука, вот и боится последствий.

— Что ты хочешь этим сказать? — прогремел в ответ Гавриил.

— Не надо делать плаксивое лицо, как будто мы не в курсе, почему ты забросил лук и стрелы и переквалифицировался в копьеносцы, — не лезет за словом в карман Люцифер.

Но Господь не даёт вновь разгореться дискуссии, грозившей свернуть на невербальный путь доказательств, и остановленный на полпути Гавриил замолкает, тем самым давая возможность продолжить Люциферу, который всё же верен себе и не забывает уколоть оппонента, продолжив:

— Ну, так вот, несмотря на то, что кому-то — не буду показывать пальцем — что-то глаза режет до слез, я продолжу резать именно правду, ой, простите великодушно, — Люцифер театрально поклоняется в сторону Гавриила. — Не буду я её калечить, а просто опущу кое-кого с небес на нашу грешную землю. Так, на примере двойственности я укажу, почему будущее за нами, а не за ними, — воткнув свой палец в сторону небесного воинства, загремел Люцифер и, подождав, когда утихнет волнение, вызванное его ором, продолжил:

— Я не собираюсь быть столь категоричным, как это любят делать мои оппоненты, деля всё на белое и чёрное, на добро и зло. Мы все прекрасно знаем — это всё сказки, придуманные для человека, который в силу своей недоразвитости только и может жить тем, что мы ему внушили. А попробуй ему заявить, что он не больно-то и верит — ему мигом объяснят, что костры уже разложены и ждут своих Джордано Бруно, после чего он, ох, как больно поверит. «Если не я, то…», — как часто звучит эта фраза в устах человека. А ведь от того, как ты её закончишь, и будет вынесено решение этому человеческому миру. «Если не я, то кто?», — заявляют радетели — как они думают — добра, но почему-то в желающие защищать это добро не слишком много наблюдается добровольцев, раз звучит такая обречённость в словах. «Если не я, то моё место займет кто-то другой!», — звучит вроде как оправдание, но скорее констатация факта того, что за заменой дело не станет, и получается, что за иной категоричностью — вами названной, как зло — всегда будет преимущество. И, чуть не забыл, как там ещё говорят приверженцы тернистого пути развития: «Свято место пусто не бывает…». Так ведь?

Люцифер, ухмыляясь, уставился на Господа, который на протяжении всего его монолога всё только покачивал головой, но когда тот выдал последнюю фразу (и как бы, тем самым бросил ему вызов) — не выдержал и громко чертыхнулся.

Этим он мгновенно вызвал негодование у Люцифера, не скрывавшего удовлетворенности от своей речи. С чем он повернулся в сторону арбитражной комиссии и официальным тоном заявил:

— И что это такое? А как же проводимая в жизнь политкорректность и толерантность? Я попрошу указать о недопустимости подобного поведения ни от кого, не взирая на ранги и заслуги.

— Может потому, что они — мёртворожденные ценности, — шепнуло Время, сидящему рядом с ней Эталону, который только и угугнул в ответ, не имея возможности распространяться из-за напряженного взирания на них Люцифера.

— Да, да! — поднялось с места Время (выбранное в арбитры из-за её неподкупности и умения рассудить любых спорщиков), обращаясь в сторону Господа. — Попрошу вас воздержаться от проявлений истины.

— Да, признаю, оговорился, — отвечает Господь. — Ну, а как же мне вас называть-то?

— Преисполненные, — не задумываясь, ответил Люцифер.

— Ну, это как-то звучит… Неоднозначно, — с сомнением ответил Господь.

— А это опять из-за затруднений с логистикой язык не поворачивается, — вызывающе заявляет Люцифер. — Разве не так? Ведь все мы здесь находящиеся, преисполнены желания выполнить свою миссию.

— Ну хорошо, но только в стенах этого форума, впишем в правило этикета, регламентирующего межфракционное обращение у друг другу, — следует ответ Господа.

После чего берёт слово Время и начинает оглашать распорядок сегодняшнего дня:

— На сегодняшнее пленарное заседание выдвинуты на рассмотрение следующие вопросы. Первый: понятий вечности и единиц измерений. На что у нас по времени, отведена отнюдь не вечность, так что, для начала, в качестве отрезка на рассмотрение вопроса, определим ограниченность нашим терпением. Следующим предлагается рассмотреть вопрос о пророках. Ну и на прения предлагаю отвести своё время. Кто — за? Прошу проголосовать. — Обе трибуны в большинстве своём выразили единодушие, проголосовав за данную повестку.

— Кто — против? — объявляет Время, на что поднимается одна рука, хозяином которой является Сатана, что опять же вызывает единодушный смех обеих трибун, отлично знающих, что того так и называю за глаза: «Мистер Против». — Кто — воздержался? — звучит последний вариант предполагаемых действий.

На который, в данном случае, оставляют себе право только две поднимающихся руки, а также пристально смотрящие друг на друга их обладатели, имена которых хоть и находятся рядом, но только не в одной плоскости. Вот это и не может одного устраивать, из-за чего его отношение к оппоненту (без права на непростительность) и есть такое. Ну а что касается его оппонента — он, имеющий право на простительность, применяет его и даже к тому, кто его не имеет, что опять же не устраивает того, и опять всё идёт по кругу.

— Кто — воздержался? — ещё раз озвучивает себя Время.

И с разных сторон трибун, но почти одновременно, в полной тишине поднимаются две одиночные руки, хозяева которых не сводят взглядов друг с друга.