Смерть грабителям, или Ускользнувшее счастье

Игорь Москвин, 2023

Когда в столице Российской Империи грабители едва не зарезали главного железнодорожного инспектора действительного статского советника Горчакова, стало ясно, что разбойники требуют к себе самого пристального внимания и жестокого наказания. И почти сразу произошла серия жутковатых злодейств, подстегнувшая органы сыска. Кражи, поджоги, пролитие крови – и все улики указывают, что в центре преступной паутины сидит один человек. Начальник Санкт-Петербургской уголовной полиции надворный советник Владимир Гаврилович Филиппов самолично занялся расследованием. Однако судьба развернула череду событий совершенно непредсказуемым образом…

© Москвин И., 2022

© ИК «Крылов», 2022

I

1

День начальника столичной полиции, как правило, начинался с умывания холодной водой и плотного завтрака, но в то утро что-то пошло не так. Вначале Владимир Гаврилович разбил любимую чашку, потом выронил из рук уже прочитанную корреспонденцию, разложенную для выдачи чиновникам для поручений. Потом не очень вежливо ответил жене. Так что появился на службе, как обычно, около десяти часов пополуночи.

Надворный советник Филиппов положил папку на стол, развязал тесёмки, тяжело вздохнул, потом с ненавистью посмотрел на возвышающуюся перед ним стопку бумаг с пометками для передачи к исполнению и вызвал курьера. Когда последний, агент нижнего оклада, явился, начальник протянул бумаги. И с надеждой спросил:

— Скажи, голубчик, много сегодня посетителей?

— Восемь человек, — чётко ответил курьер и, в свою очередь, подал начальнику несколько визитных карточек и листок с написанными фамилиями.

Владимир Гаврилович мельком пробежал глазами по списку.

— Ну что ж, проси!

Обычно на утренний приём являлось около десятка посетителей. Старики и старухи, мужчины и женщины, простые и привилегированные, с комическими и трагическими историями, с просьбами и жалобами, с делами уголовными и интимными. Без утайки изливали наболевшее.

Последним вошёл господин, более походивший на циркового борца высоким ростом и медвежьей фигурой.

— Здравствуйте, Владимир Гаврилович.

Филиппов кивнул и указал рукой на стул.

— Разрешите отрекомендоваться. Егор Иванович Елисеев, владелец механических мастерских, — и сел на предложенный стул.

Было видно, что посетитель не знает, с чего начать.

— С чем вы ко мне пожаловали? — чтобы прервать затянувшуюся паузу, спросил начальник сыскной полиции.

— Владимир Гаврилович, позволите вас так величать?

— Будьте любезны.

— Владимир Гаврилович, — Егор Иванович пригладил бороду ладонью правой руки, — если уж я к вам пришёл, то… извольте. В большом сомнении я пребываю, вот что-то вот тут гложет, — он прикоснулся к груди.

— Егор Иванович, — Филиппов глубоко вздохнул, — давайте по порядку. Не хочу вас подгонять, но вы всё-таки находитесь в сыскной полиции, а у нас… — и покачал головой.

— Может быть, я зазря к вам пришёл…

— Егор Иванович, уж если пришли, то рассказывайте, что вас беспокоит.

Елисеев собрался с мыслями.

— Вчера у меня произошло несчастье: сгорел будуар жены. Так вот, я обеспокоен вопросом — поджог это или стечение обстоятельств? — На секунду он умолк и торопливо продолжил, боясь, что начальник сыскной полиции посчитает случай несущественным. — С одной стороны, возможно, пожар. Единственной причиной появления огня в этом случае могло стать то, что Елизавета, моя жена, делая причёску, так заторопилась, что забыла погасить на своём столе спиртовую лампу для накаливания щипцов. Пламя перекинулось на кисейные занавески, и они запылали.

— И в чём сомнения?

— Елизавета — такая домовитая хозяйка, и вдруг забыла на столе зажжённую лампу?.. Нет, этого никак представить не могу. Ей-богу, не могла она забыть! Ну не верится мне, тем более, что… — и опять пауза.

— Договаривайте.

— Может быть, вы посчитаете, что я выдумываю, но в тот вечер я передал на хранение Елизавете на семь тысяч рублей билетов внутреннего займа. Конечно, в пожаре бумага могла сгореть, но ведь драгоценности не могли превратиться в пар? — и испытующе посмотрел в глаза Филиппову.

— Значит, после пожара в будуаре не нашли ни единой драгоценной вещи?

— В том-то и дело, — Елисеев достал из кармана платок и вытер выступивший на висках пот. — Совсем я, Владимир Гаврилович, запутался. Вроде бы и подозрение есть, но вся прислуга у меня давно служит, в дом никто не приходил. А с другой стороны, билеты могли сгореть, золото и серебро — расплавиться, ну, а с камнями что стало? Исчезнуть бесследно не могли.

— Тоже верно, — в задумчивости произнёс Филиппов. — Вот что, господин Елисеев, поступим следующим образом. Я к вам пришлю сыскного агента, он с вашим делом попробует разобраться, но…

Егор Иванович нахмурил брови и наклонился вперёд, выказывая заинтересованность.

— Я вас слушаю.

Владимир Гаврилович улыбнулся.

— Господин Елисеев, ничего особенного не понадобится. Во-первых, у вас сохранились номера билетов?

— Так точно, — и Егор Иванович полез в карман.

— Это хорошо, — Филиппов взял в правую руку листок бумаги. — Во-вторых, у вашей жены есть горничная?

— Само собой.

— Есть, видимо, слуги, кухарка?

— Конечно.

— Так вот, мне надо, чтобы они ответили без утайки на все вопросы моего агента.

— В этом не сомневайтесь, — Егор Иванович выглядел серьёзным, — ответят на все вопросы. — Потом сконфужено добавил: — Владимир Гаврилович, вы простите за визит, я целую ночь голову ломал: поджог или пожар? Так в сомнениях и остался.

— Егор Иванович, мы поставлены нашим государем на должности, чтобы с такими вопросами разбираться.

— Простите, ради бога, — Елисеев поднялся и, пятясь задом, вышел из кабинета.

Филиппов тронул правой рукой кончик уса, задумавшись, кому поручить столь щекотливое дело. Потом вскинул голову и вызвал курьера:

— Вот что, голубчик, пригласи-ка ко мне Бережицкого, и срочно. Понял?

— Так точно.

Геннадий Петрович Бережицкий, полицейский надзиратель первого разряда, отличался исключительной педантичностью к дознанию преступлений, стремился дойти до сути и не стеснялся обращаться за помощью к более знающим сослуживцам. Не считал это зазорным, никогда не высказывал скороспелых решений. Вначале взвесит приходящие в голову варианты, а уж потом высказывает то, что более вероятно на его взгляд. Сам он был невысокого росту — пяти вершков. Виду непримечательного — когда ему приходилось за кем-то следить, его невозможно было запомнить, даже если объект сидел с ним за одним столом и смотрел на него в упор. Личность незаметная, такая, какой и должен обладать человек, занимающийся сыскным делом. Недавно перевалил тридцативосьмилетний рубеж.

— Владимир Гаврилович, разрешите?

— Заходи, — махнул рукой Филиппов. — Не стой столбом, садись.

Геннадий Петрович опустился на стул и приготовился слушать. Не часто приходилось бывать в кабинете начальника, но иной раз и доводилось, да и то с кем-нибудь из чиновников для поручений. А теперь вот он один. Сразу в голову приходят прегрешения.

— Проедешь по этому адресу, — Владимир Гаврилович протянул визитную карточку, — и разберёшься, поджог там был или обычный пожар. — Да, чуть не забыл, — и рассказал о сомнениях господина Елисеева. — Тебе понятно?

— Так точно, — Бережицкий вскочил со стула, словно подброшенный пружиной.

— Да, ещё тебе в помощь, — Филиппов протянул листок бумаги с перечнем цифр, — это номера билетов внутреннего займа, разошли по финансовым учреждениям. Ну, ты знаешь, не мне тебя учить. А вот эту бумагу вернёшь мне.

— Понятно.

Филиппов поморщился, но ничего не сказал, только махнул рукой — мол, можешь выполнять поручение.

Не успел Владимир Гаврилович завершить приём и отправить полицейского надзирателя первого разряда Бережицкого на выполнение порученного задания, как резким металлическим звонком затрезвонил телефонный аппарат.

Начальник сыскной полиции опять скривился и, не ожидая ничего хорошего, заставил себя взять трубку и устало сказать:

— Начальник сыскной полиции Филиппов у аппарата.

В трубке что-то зашелестело, словно сухая осенняя листва под ногами.

— Господин Филиппов, с вами хочет поговорить Иван Александрович, — хотя связь оставляла желать лучшего, Владимир Гаврилович узнал голос секретаря градоначальника, надворного советника фон Петерсона.

— Слушаю.

Некоторое время в телефонной трубке, кроме шипения и шуршания, раздавались приглушённые голоса.

Филиппов представил, как генерал-лейтенант Фуллон берёт из рук секретаря трубку.

— Владимир Гаврилович, — голос сухой и немножко скрипучий, — я узнаю, что ваши разбойнички шалят даже на Малой Морской улице, в нескольких шагах от Дворцовой площади. Это форменное безобразие. Чуть было не зарезали, — градоначальник сделал паузу, видимо, принял от секретаря бумагу с должностью и фамилией пострадавшего, — главного инспектора, состоящего при Министерстве путей сообщения, господина Горчакова, да к тому же в собственной его квартире в доме номер пять! Владимир Гаврилович, займитесь этой историей, и мне хотелось бы знать, как идёт дознание, чтобы не выглядеть гимназистом перед министром и государем.

— Господин Фуллон, я приму все меры к розыску и задержанию виновных.

— Вы уж постарайтесь, Владимир Гаврилович, я надеюсь на ваше умение.

Телефонную трубку положили на рычаг, и телефонистка разъединила линию.

Начальник сыскной полиции выругался вполголоса, скрипнул зубами. Он привык работать без лишних ревизоров, а здесь каждый из вышестоящих лиц если не возьмётся за контроль дела, то будет проявлять интерес, как же продвигается дознание по этому случаю.

Филиппов поднялся с кресла, снова сел и вызвал курьера.

— Голубчик, если вдруг… впрочем, ступай, не надо, — Владимир Гаврилович самолично прошёл к дежурному чиновнику. Сегодня эту обязанность исполнял полицейский надзиратель Игнатьев. — Пётр Николаевич? — начальник сыскной полиции посмотрел вопросительно, словно запамятовал, хотя всех сотрудников знал не только по фамилиям, но и по имени-отчеству.

— Так точно, — вытянулся Игнатьев.

— Кто из чиновников для поручений в отделении?

— Господа Лунащук, Власков и Петровский.

— Хорошо, передайте, что жду в кабинете Лунащука и Власкова.

Полицейский кивнул головой.

Через пять минут раздался стук в дверь. Первым прибыл Лунащук, вслед за ним появился и Николай Семёнович.

Владимир Гаврилович, стоя перед столом, осмотрел чиновников для поручений.

— Господа, спешу вам сообщить: к нам едет ревизор.

Полицейские изумлённо переглянулись.

Филиппов позволил себе улыбнуться.

— Это из Гоголя, господа, неужели выветрился из головы курс гимназический литературы? — потом тяжело вздохнул. — Сегодня произошёл налёт, как выразился градоначальник, наших разбойничков на главного инспектора Министерства путей сообщения, и не где-нибудь, а на Малой Морской, рядом, так сказать, с Дворцовой площадью.

— Понятно, опять надо найти крайних, — недовольно пробурчал Лунащук, — а они кто? Сыскная полиция. Убийство?

— Слава богу, только налёт.

— Не надо так категорично, Михаил Александрович, нас не всегда воспринимают как людей, которые должны предотвращать преступления.

— Совершенно верно, Владимир Гаврилович, разбойники только подумают о том, чтобы совершить злодеяния, а мы уже тут как тут.

— Вы что, сговорились?

Чиновники для поручений снова переглянулись.

— Да мы…

— Не стоит, господа, попусту бросаться словами, возьмите с собой двух-трёх агентов, да потолковее и попрезентабельнее. Им предстоит разговаривать с господами из министерств, и вообще… Через пять минут я жду вас у входа. За дело, господа.

Владимир Гаврилович облачился в пальто, подбитое мехом, и с шапкой в руке вышел из кабинета.

2

Полицейский надзиратель Бережицкий вышел из кабинета начальника с презрительной улыбкой. Мол, можно разобраться с таким заданием в два счёта.

Пожар или поджог. Что здесь сложного? Если не нашли ни единой золотой вещицы, даже расплавленной, то однозначно кто-то постарался, тем более пропали ценные бумаги на такую крупную сумму. А с другой стороны…

Но мысль так и застряла, пока не хотелось думать о деле.

— Всё выясню на месте, — прошептал Геннадий Петрович.

До Ружейной улицы, где находился дом господина Елисеева, было не очень далеко, с три четверти часа быстрым шагом, поэтому Бережицкий решил проехать на санях. Подозвал жестом «ваньку», с комфортом устроился на скамье. Невзирая на холодный декабрьский ветер, бивший в лицо, даже сумел задремать.

Расплатился, уже на тротуаре размял ноги и окинул взглядом пятиэтажный дом, выкрашенный в жёлтый цвет. Следов пожара на фасаде не увидел, потёр переносицу. Значит, выгоревшая комната выходит окнами во двор.

Калитка в кованых воротах оказалась открытой. Бережицкий проследовал через арку и оказался в довольно большом дворе.

— Любезный, — к Геннадию Петровичу подлетел мужчина лет пятидесяти в коротком тулупе, когда-то белом, а ныне потемневшем от времени и грязи, — простите, а вы к кому будете?

Надзиратель окинул этого человека, судя по всему, дворника, внимательным взглядом с ног до головы.

— А вот ты, братец, мне и нужен.

— Из полиции? — тихо спросил мужчина и украдкой оглянулся, словно чего-то боялся.

— Из неё самой, — подтвердил гость. — А ты, стало быть, здесь дворником служишь?

— Так точно, пятый годок при доме состою, как построили, так и служу хозяину.

— И, стало быть, всех жильцов знаешь?

— А как же! И тех, кто у нас проживал, и тех, кто нынче живёт.

— Про пожар знаешь?

— А как же! Сам принимал участие в тушении, вона, выбрасывал из окна вещи, — он указал рукой на сугроб, из которого торчали какие-то закопчённые деревянные обломки.

— Что ж ты ни снег, ни всё это не убрал?

— Так только вчерась горело, не успел я. Нынче и уберу.

— Теперь не спеши, любезный, — что-то забрезжило в голове у Геннадия Петровича, но он пока не уловил мысли, которая родилась где-то в глубинах сознания. — Ты натяни верёвку и никого туда не пускай. Понял?

— Понял! — И, не удержавшись, дворник спросил: — А зачем?

— Сказано — ограждай, значит, ограждай, — рявкнул полицейский, сам не знавший ответа. — Где находится квартира погорельца?

— Так во втором этаже, ваше благородие. Вон видите, рогожкой заткнуто окно? Так оно и есть. Стекольщик не успел вставить, мерку ещё утром снял. Не успел, подлец, видать.

— Квартира во втором этаже? — уточнил Бережицкий.

— Совершенно верно, во втором. На двери табличка блестящая.

Геннадий Петрович вошёл в парадную, проследовал по полу, выложенному светлым камнем с вкраплениями маленьких красных квадратов. Поднялся по лестнице и нажал кнопку электрического звонка, но так его и не услышал, поэтому снова нажал и больше не отпускал.

Звякнул металлическим скрежетом замок.

— Что вы трезвоните? — дверь открыла девушка в голубом платье и белом переднике, с раскрасневшимся лицом, но, увидев незнакомого мужчину в приличном пальто, смутилась.

— Здесь проживает господин Елисеев?

— Здесь.

— Могу я с ним побеседовать?

— Как о вас доложить?

— Бережицкий Геннадий Петрович, из сыскной полиции.

— Егор Иванович сразу же просили вас препроводить к нему.

В прихожей полицейский протянул девушке пальто и шапку, поправил пиджак и волосы.

Егор Иванович поднялся с кресла и сделал два шага навстречу полицейскому.

— Здравствуйте, — и, не зная, как продолжить, умолк.

Геннадий Петрович, видя нерешительность в движениях и словах хозяина, взял инициативу в свои руки.

— Бережицкий Геннадий Петрович, — отрекомендовался полицейский, — прибыл по поручению начальника сыскной полиции господина Филиппова произвести дознание по вопросу: поджог у вас был или несчастный случай.

— Да-да, именно, трагический случай с участием злодеев.

— Егор Иванович, я должен буду опросить не только вас, но, простите, и вашу супругу, и слуг, и… соседей.

— Будьте любезны, делайте так, как нужно для выявления истины.

— Благодарю, — кивнул головой полицейский.

— Садитесь, господин Бережицкий.

— Зовите меня Геннадием Петровичем.

— Хорошо.

— Егор Иванович, что вы можете поведать о трагическом случае?

Елисеев облизнул губы.

— Я… ничего. Пожар-то случился после нашего отъезда, так что нечего сказать. Ну, я, — он передёрнул плечами, — в будуар не заходил. Не знаю, чем могу помочь, не знаю.

— Когда вы оставили ценные бумаги супруге, кто-нибудь из домочадцев это видел?

— Вроде бы нет, — нерешительным тоном произнёс хозяин.

— Вы в точности можете сказать?

— Да.

3

На лестничной площадке стоял полицейский. Хотя было довольно тепло, служивый даже не сделал попытки снять шинель. Только обливался потом, а услышав, как по лестнице кто-то поднимается, положил руку на рукоять сабли.

— Господа, сюда нельзя.

Филиппов удивился, но не подал виду.

— Пристав здесь?

— Не велено, — и сглотнул слюну — уж больно сердитым выглядел невысокий начальник сыскной полиции.

— Владимир Гаврилович, — ступил вперёд Лунащук, но был остановлен Филипповым.

— Доложи приставу, что прибыл начальник сыскной полиции с агентами, и живо, — Владимир Гаврилович не выдержал и последние слова процедил сквозь зубы. Как всегда, подумал он, российская расхлябанность: вызвать из сыскного отделения начальника и даже не предупредить пристава. — Вы, — он повернулся к сыскным агентам и указал пальцем на надзирателей, — расспросите всех в парадной, в том числе и дворника, в особенности привратника, видел ли кто сегодня посторонних в парадной. Выполняйте.

Вернулся сконфуженный полицейский, вслед за ним вышел бравый поручик, который щёлкнул каблуками, приложил руку к околышу форменной фуражки.

«В декабре — фуражка?» — удивился Владимир Гаврилович.

— Поручик Дексбах, младший помощник пристава, — представился военный. — Простите, не все служивые понимают приказы с первого раза, — и метнул грозовой мимолётный взгляд на полицейского, выполняющего роль часового. — Прошу, — и жестом пригласил войти в квартиру.

В кабинете, куда провёл пришедших поручик, находилось пятеро: хозяин квартиры, пристав, его второй помощник, доктор и, как ни странно, даже полицмейстер 1-го отделения столицы.

Горчаков сидел за столом, прижимая к правой щеке влажное полотенце. При появлении новых лиц двое вздохнули, не скрывая своих чувств. Если первый с облегчением, что, наконец, это дело перепоручено сыскной полиции, — этим человеком был подполковник Келлерман, пристав 1-го адмиралтейского участка Адмиралтейской части, — то второй, хозяин квартиры, скривился. Снова придётся рассказывать то, что поведал о нападении господам полицейским.

Полицмейстер Палибин поднялся со стула и пошёл навстречу Филиппову. Им приходилось не раз сталкиваться по службе.

— Здравствуйте, Владимир Гаврилович! — пожимая Филиппову руку, сказал полковник и тут же вставил шпильку: — А мы вас здесь заждались.

Начальник сыскной полиции, не ожидавший такого приёма, немного смутился и, словно бы оправдываясь, сказал:

— Я выехал сразу же после телефонного разговора с градоначальником.

При упоминании главы города хозяин вначале с интересом посмотрел на Филиппова, припоминая, что читал о блестяще, как писали в газетах, проведённых дознаниях по краже в Исаакиевском соборе, убийствах в Охтинской части и каком-то дворянине, из мести лишившем жизни семерых. И почувствовал себя не слишком комфортно: полиция занимается кровавыми преступлениями, а здесь обычный грабёж. Хотя неприятно ощущать, что чужие ноги ходили по квартире, а чужие руки касались твоих же вещей. Но тут же себя одёрнул: как же эти могли допустить, чтобы по столице, тем более возле дворца государя, шныряли убийцы и грабители? Это не Англия, где преступник шагу ступить не может, чтобы не оказаться под бдительным оком «бобби».

Горчаков, не вставая с места, поприветствовал начальника сыскной полиции кивком головы.

— Владимир Гаврилович, я понимаю, что становлюсь в вашей компании лишним, — он обвёл взглядом сидящих и прибывших, — тем более что здесь остаётся подполковник Келлерман, — указал рукой на Александра Петровича, — который мне доложит о принятых мерах. Так, господин Келлерман? — спросил официальным тоном.

— Так точно, — пришла очередь подняться и приставу 1 Адмиралтейской части, вслед за ним вскочил его старший помощник штабс-капитан Свинарский.

После ухода полицмейстера воцарилась неловкая пауза. Никто не решался её нарушить.

Филиппов взял стул и поставил напротив потерпевшего, оказавшись по другую сторону стола. Запоздало спросил:

— Разрешите?

— Помилуйте, вы, полицейские, уже освоились в моей квартире, так что считайте её своей, — в голосе хозяина читались нотки пренебрежения, даже слегка раздулись крылья носа.

Начальник сыскной полиции услышал за спиной сопение и скрип дерева. Понял, что пристав и его помощники тоже сели.

— Позвольте мне представиться…

— Это имеет значение? — Филиппов не понимал раздражительности хозяина.

— Андрей Николаевич, как я понимаю по вашему поведению, вы не хотите найти разбойников, так бесцеремонно ворвавшихся в вашу крепость…

— Крепость? — теперь в голосе Горчакова звучала насмешка. — Если бы я жил в Англии, то это была бы моя крепость, а в России я чувствую, что мой дом становится, простите, проходным двором.

— Ну, каждый сам решает, сделать из своего места проживания крепость или проходной двор, — последовал ответный теннисный удар.

Горчаков с интересом посмотрел на коренастого мужчину с пышными усами, наклонил голову к правому плечу.

— Вы сейчас, Андрей Николаевич, думаете, способны ли эти, как бы помягче выразиться, неказистые люди найти вещь в собственном доме?

— Я… Нет, господин… — сделал вид, что не знает фамилии главного сыскного начальника столицы, хотя Филиппов видел, что отлично помнит.

— Филиппов Владимир Гаврилович.

— Нет, господин Филиппов, я так не думаю, но уповаю, что вы схватите злоумышленников сегодня, — голос звучал без иронии, но в глазах Горчакова плясали огненные чёртики.

— Пустых обещаний давать не привык, но я и мои сотрудники сделаем всё возможное, чтобы преступники предстали перед нашим правосудием.

— Не сомневаюсь, — теперь в голосе Горчакова проскальзывала ирония.

— Так вот, чтобы злоумышленники не ушли от наказания, необходимо ваше точное описание происшествия.

— Происшествия… — губы Горчакова скривились в подобие улыбки. — Для вас это обычное происшествие, так сказать, неприятный случай, который… — и Андрей Николаевич прикусил язык. Он и так наговорил слишком много лишнего. — Да, я уже рассказывал господину Палибину, но, если требуется снова.

— Андрей Николаевич, — Филиппова начал раздражать инженер, состоящий при Министерстве путей сообщения, но надо было сдерживать себя, иначе и дознание пройдёт впустую, и преступники могут ускользнуть. — Извините, но я интересуюсь происшествием не из праздного любопытства.

— Я понимаю, — Горчаков убрал полотенце от щеки, на которой краснело пятно.

«К утру наверняка превратится в большой синяк», — подумал Филиппов.

— Владимир Гаврилович, — инженер тяжело вздохнул, словно воспоминания о трагическом случае были ему очень неприятны. Потом большим и указательным пальцами помассировал нижнюю губу. — Сегодня я не собирался возвращаться рано со службы домой, но мне надо было после встречи на Фонтанке с Михаилом Ивановичем поработать дома, — Филиппов понял, что собеседник говорит о князе Хилкове, нынешнем министре путей сообщения, — пользующемся уважением у государя, — поэтому я так рано направился к себе на квартиру.

— В котором часу? Простите, Андрей Николаевич, — спохватился начальник сыскной полиции, — но я вынужден буду ваш рассказ перебивать наводящими вопросами.

— Что уж… Надо так надо, — с обречённым видом произнёс Горчаков и продолжал:

— Перед тем, как выйти из экипажа, я взглянул на часы. Ровно без получаса до полудня.

— Когда вы подошли к парадной, вы не видели саней, экипажей рядом с домом?

— Увы, — Горчаков развёл руками, — если бы знал, то наверняка обратил бы внимание, но, увы, — повторил ещё раз он.

— Вы же прошли через арку?

— Совершенно верно.

— Дворника не встретили часом?

Андрей Николаевич на миг задумался, даже сошлись на переносице брови.

— Вы знаете, я тогда не обратил внимания, но сейчас мне кажется, что двор был пуст. Я поднялся на этаж…

— Дверь была закрыта или открыта?

— Закрыта, я достал из кармана ключ.

— У вас есть прислуга?

— Что? — Горчаков не сразу понял вопрос, он вспоминал другие подробности, а здесь… — У меня приходящая кухарка, она приходит через день, и слуга Ефим. Сегодня я его отпустил.

— Ефим просил день сам, или вы отпустили его по собственной инициативе?

Хозяину не понравились последние слова, и он снова поморщился.

— Он сам.

— И когда?

— Не помню, но с неделю тому.

— У Ефима есть родственники в столице?

— Точно не знаю, — быстроответил Горчаков, но через секунду добавил: — Кажется, есть брат, но это не точно. Я никогда не интересовался родственниками своего слуги.

Филиппов обернулся и кивком головы дал Лунащуку понять, чтобы последний занялся слугой. Михаил Александрович незаметно выскользнул из кабинета.

— Простите, Андрей Николаевич, за вопрос: вы женаты?

— Нет, я холост, — сухо произнёс Горчаков.

— Что произошло дальше?

— Когда я открыл замок, почувствовал что-то неладное. Видите ли, я взял в привычку и так приучил Ефима, чтобы запирать замок на два оборота, а здесь один. Я не придал значения, но, когда из глубины квартиры послышалось шуршание и чьи-то шаги, я, честно говоря, не испугался, а удивился. Кто это может быть? Сразу проследовал в гостиную, а там незнакомец, который вначале застыл, как мраморная статуя в Летнем Саду, но тут же пришёл в себя и бросился на меня. Повалил на пол, прижимая коленом горло, и начал бить по голове чем-то тяжёлым. Я не разглядел. Потом появился второй, но его я не видел, даже не смогу описать, в чём он был одет. Начал шарить по карманам, вытащил бумажник и вырвал часы. «Брось его, — сказал, — нам мокрое ни к чему». При этих словах я лишился чувств — слишком сильным оказался последний удар. Когда я пришёл в себя, сразу же телефонировал в министерство, а там вызвали полицию.

4

— Елизавета Самойловна, вы вчерашний день хорошо помните? — спросил Бережицкий.

— Разве ж такой забудешь? — вопросом на вопрос ответила хозяйка, поправляя густые, соломенного цвета волосы и смотря, казалось, свысока голубыми глазами.

— Н-да, — Геннадий Петрович кивал головой со скорбным видом, — трагический случай.

— Вот именно. Я лишилась будуара, и неизвестно, сколько времени нужно, чтобы выветрился этот ужасный запах. Мне кажется, что он останется и после ремонта, — женщина поднесла шёлковый белоснежный платок к губам.

— Елизавета Самойловна, будьте любезны припомнить. Не могли вы забыть погасить спиртовую лампу для щипцов?

Хозяйка метнула в полицейского такой взгляд, что холод пробежал упо спине, но голос оставался бесстрастным:

— Не могла, я точно помню, что погасила.

— Простите, что потревожил вас своим бестактным вопросом, но я вынужден так делать. Служба.

— Я понимаю.

— Елизавета Самойловна, ваш супруг сказал, что перед отъездом он отдал вам на сохранение на семь тысяч рублей ценных бумаг?

— Так и было. Пять я положила в верхний ящик туалетного столика, а две — в нижний. Только не спрашивайте, почему я так поступила. Всё равно не отвечу, не знаю.

— Нет, — улыбнулся Бережицкий, — спрашивать не буду. Вы лучше мне поведайте, при передаче денег кто-нибудь присутствовал?

— Я и Егор.

— Больше никого?

— На что вы намекаете, милостивый государь? — вспыхнула женщина.

— Из слуг никто не присутствовал?

Хозяйка погасила свой гнев и даже позволила себе улыбнуться.

— Нет.

— Вы в точности припоминаете?

Елизавета Самойловна задумалась.

— Нет, никто. Неужели я бы смогла забыть? Нет, присутствовали только Егор и я.

— Не буду вам больше докучать, Елизавета Самойловна. С вашего позволения, могу я побеседовать с вашими слугами?

— Можете, но толку не будет никакого.

Бережицкий искренне удивился.

— Почему?

— Мы с мужем их отпустили вчера, и они покинули квартиру вслед за нами.

— Благодарю за новость, но я обязан опросить и их.

5

— Почему вы сразу не телефонировали в полицию?

— Не пришло в голову.

— Скажите, вы смогли бы опознать человека, напавшего на вас?

— Склоняюсь к тому, что смог бы.

— Опишите его.

— Ростом таким же, как и у меня, ну, может, на полвершка повыше будет, — сощурил глаза Горчаков, вспоминая черты нападавшего, — лет до тридцати, руки сильные, но без мозолей. — Увидев недоумённый взгляд Филиппова, на четверть тона повысил голос. — Представьте себе, я успел разглядеть его ладони. Кстати, на безымянном пальце правой руки он носит то ли кольцо, то ли перстень. Простите, не слишком долго пришлось рассматривать мне сей предмет, — иронически добавил хозяин. — Так, что ему до тридцати лет, я сказал… Никаких приметных пятен и шрамов на лице не было, даже усов.

— Глаза, — подсказал Владимир Гаврилович.

— Заметил, что тёмные. Нос… не толстый и широкий, скорее, греческий, тонкий и острый. Зубы белые, чёрных провалов, когда он что-то говорил напарнику, я не заметил.

— Значит, передние зубы все целые?

— Именно так. Волосы были скрыты под шапкой, но мне почему-то показалось, что пострижены коротко. Не знаю почему, но… и говорил этот человек приятным баритоном, хотя и старался не говорить громко. Видимо, эти бандиты боялись, что возню и шум услышат соседи.

— А второй?

— Вот его мне не довелось увидеть. Он находился всегда либо за моей спиной, либо за дверью. Но голос его напоминал мне скрип телеги, не спрашивайте почему, не отвечу. Просто так показалось.

— Вы запомнили, в чём они были одеты?

— Про второго я уже вам поведал, он для меня так и остался инкогнито, а вот первый… — Горчаков сощурил глаза и посмотрел куда-то в сторону, сжав губы, потом покачал головой. — На том, что меня душил, добротное пальто, оно оказалось расстёгнутым, так что мне пришлось лицезреть и его рубашку, и костюм. Их тоже не постеснялся бы надеть какой-нибудь из света. Видимо, для того, чтобы дворник и привратник не заподозрили в них обычных разбойников.

— Возможно, — согласился Филиппов. — Вы уже осмотрели квартиру и можете сказать, что они похитили?

— Увы, ещё не успел. Но, как я уже сказал, забрали бумажник чёрной кожи с моими инициалами «АНГ», часы, — это то, что достали из моих карманов.

— Андрей Николаевич, простите, но вы должны составить список, он нужен нам для проведения дознания. Возможно, нападавшие направятся к перекупщикам краденого или в ломбарды. Простите, но я не буду вас утомлять перечнем действий, которые мы предпримем.

— Хорошо.

— Когда должен явиться Ефим?

— Утром.

— Он выпивает?

— Как обычный русский человек, — улыбнулся Горчаков, — когда подворачивается возможность.

Владимир Гаврилович не стал оспаривать последнее утверждение: как говорится, каждый судит согласно своим убеждениям.

Филиппов поднялся со стула, показывая тем самым, что не намерен больше беспокоить пострадавшего.

— Андрей Николаевич, если мне или моим сотрудникам придётся вас навестить для уточнения новых сведений, вы уж не обессудьте, такова служба.

Уже у двери начальника сыскной полиции догнал вопрос Горчакова.

— Вы всерьёз уверены, что найдёте грабителей?

Владимир Гаврилович улыбнулся, но ничего не ответил. Власков вышел вслед за начальником.

— Николай Семёнович, раз уж Лунащук занимается Ефимом, то будьте любезны, проверьте кухарку и дворника. Кто-то же должен был знать, что никого не будет в квартире.

— Я бы и хозяина не сбрасывал со счетов.

— Поясните, Николай Семёнович.

— Мог он сказать кому-то, что дома не будет слуги и его самого?

— Думаю, не мог. В их кругах о таких вещах не разговаривают и не интересуются. Хотя вы правы, исключать такой возможности нельзя.

В фойе первого этажа к Филиппову и Власкову подошли сыскные надзиратели.

— Владимир Гаврилович, — начал тот, что постарше с карими глазами, — к сожалению, из находящихся сейчас в доме хозяев и прислуги никто ничего подозрительного не видел и не слышал. А вот с дворником и швейцаром переговорить мы не успели.

— Хорошо, — сказал начальник сыскной полиции, — с ними мы переговорим сами.

6

Кухарка, женщина лет пятидесяти, с густыми седыми волосами, смотрела на Геннадия Петровича небесно-голубыми глазами, которые, как и добродушная улыбка на губах, прямо-таки кричали о том, что Ульяне можно верить на слово. Но полицейский надзиратель Бережицкий именно к таким людям относился с повышенным подозрением. В начале служебной карьеры он несколько раз поверил свидетелям, которые так искренне давали показания, что Геннадий Петрович был убеждён в правде и получал потом взыскания за упущения в делах по сыскному дознанию.

— Можете звать меня Ульяной, — с губ кухарки не сходила улыбка. Она вытирала передником и без того чистые руки. — Что можно добавить? — пожала плечами. — Мы с Катькой за господами ушли. Они сами нам позволили. Елизавета Самойловна, так та и сказала. Нас, говорит, сегодня не будет, так что в… этих самых, ну, вот, услугах, говорит, ваших с Катькой не нуждаемся. Сделайте себе свободным вечер.

— Так и сказала?

— Именно так. Мы сразу же и засобирались, как хозяева за порог. Я к сестре, давно у неё не была. А Катька… — опять пожала плечами. — Это вы у неё, господин хороший, спросите.

— Скажи, Ульяна, могла хозяйка лампу зажжённой забыть?

Кухарка опустила взгляд на свои руки.

— Могла, рассеянная она. Иной раз, что положит куда-то, так потом по квартире и ищет.

— А хозяин?.. — хотел спросить, почему Егор Иванович о супруге говорит, как об аккуратистке, но сразу же прикусил язык, сам не понимая почему. Показалось, что время этого вопроса не пришло.

— Егор Иванович — человек степенный, он бы ничего не забыл, да в будуар, — она криво усмехнулась, — не заходит.

— Странно, он говорил, что перед отъездом разговаривал с Елизаветой Самойловной в будуаре и даже ценные бумаги ей оставил.

Кухарка застыла, словно её поймали за чем-то постыдным.

— Не знаю я ни о каких бумагах, — выпалила она, и её щёки побледнели. Это показалось надзирателю странным, но он ничего не стал более выпытывать. Подумал, что придёт срок.

— Хорошо, не видела так не видела. Значит, говоришь, хозяйка могла не погасить лампу?

— Могла, а как же пожар случился без этого?

— Вот и я об этом думаю. Ты мне подскажи, где я могу найти горничную?

— Катю?

— Да, её.

— Может быть, у Елизаветы Самойловны? Я ж не хозяйка, чтобы за прислугой поглядывать.

Действительно, Катю Бережицкий нашёл рядом с хозяйкой.

— Елизавета Самойловна, — с добродушным выражением лица Геннадий Петрович обратился к госпоже Елисеевой, — разрешите похитить вашу горничную на несколько минут?

— Будьте любезны, но только на несколько, — с кокетливой миной произнесла хозяйка.

— Совершенно верно, на несколько.

Полицейский надзиратель посмотрел на Катю. Девица как девица, лет эдак двадцати пяти, с миловидным личиком, ямочками на щеках и немного испуганным взглядом, словно полицейский пришёл её забрать в холодную.

— Тебя, голубушка, Катей кличут, не так ли?

— Да, — едва слышно произнесла девица.

— Ты не расскажешь, что вчера здесь у вас произошло?

— Как что? — глаза Кати округлились от удивления. — Пожар.

— Я знаю, что пожар. Но вот гадаю и клубок распутываю: случай или несчастье?

— Какой случай? — изумление не уходило с её лица.

— Как какой?

— Случай?

— Вот и я гадаю, поджёг кто или само разгорелось?

— Ну, вы, барин… — она облегчённо вздохнула. — Поджёг… От огня, оставленного хозяином, и зарделось.

— Как это — от хозяйского огня? — Бережицкий выказал удивление. — Ведь пожар возник в будуаре Елизаветы Самойловны, а господин Елисеев туда не ходок.

— Как не ходок? — опять изумление на лице девицы. — Это он вам сказал? — она понизила голос почти до шёпота. — Вчера, перед тем как уехать на свадьбу, Егор Иванович заходил к Елизавете Самойловне.

— Ты сама видела?

— Зачем я вас обманывать буду?

Бережицкий пристально посмотрел в глаза Кати.

— А зачем Егору Ивановичу устраивать пожар?

— Нет, — замахала руками девица, — всегда так. Скажу одно в разговоре, а вот и вы подумали другое. Да не устраивал пожар Егор Иванович, а попросту ему Елизавета Самойловна велела загасить лампу, а он позабыл. Вот и занялось… Странно говорите, чтобы хозяин — и устроил пожар. По невнимательности.

— Почему он, а не Елизавета Самойловна?

— Хозяйка у меня строгая и никогда не позволяла себе что-то забыть. Она десять раз проверила бы. Так что только не она.

— А вот… — и Бережицкий тут же умолк, сморщил лоб, — скажи-ка мне, голубушка, вчера, когда хозяин посетил супругу свою, ты слышала, о чём они беседовали?

— Нет, о чём беседовали, не знаю, меня Елизавета Самойловна от себя отослала. Может быть, наша кухарка Ульяна слышала. Я вышла, а она к хозяйке зашла узнать, что завтра готовить. Она могла слышать.

— Ага, — обрадовался Геннадий Петрович, — стало, быть, Ульяна могла слышать?

7

— Значит, ты, Сидор, служишь при доме дворником? — Филиппов с интересом рассматривал высокого мужчину, статью более походившего на медведя. Лопата в его руках казалось детской и не подходящей под пудовые кулаки.

— Так точно, ваше высокоблагородие! Пятый годок пошёл. — Дворник стоял, выпрямившись во весь рост.

— Стало быть, всех проживающих знаешь?

— Так точно.

— Сегодня посторонних в доме видел?

— Никак нет. — В глазах светилась такая честность, что впору хозяину лопаты медаль за бдительность вручать.

— Как же так, Сидор? В квартиру господина Горчакова пробрались бандиты, а ты не видел?

— Ваше…

— Сидор, — поморщился Филиппов, — называй меня Владимиром Гавриловичем. Понял.

— Так точно, ваше… Владимир Гаврилович.

— Как же ты сторонних лиц в доме не заметил?

— Владимир Гаврилович, я ж на улице снег сгребал, мог, извиняйте, — приложил кулак к губам, потом опять вытянулся, — мог по нужде отлучиться. Но я всегда быстро… ворочаюсь. Может быть, они ждали, когда я в дворницкую уйду? — с надеждой в голосе произнёс дворник.

Филиппов тяжело вздохнул, вытянул в трубочку губы и почесал ус.

— Николай Семёнович, — начальник сыскной полиции повернул голову к Власкову, — распорядитесь агентам, чтобы опросили дворников, швейцаров соседних домов. Возможно, наши разбойнички не только здесь побывали, хотя… не думаю, что они знали, что господина Горчакова не будет дома. Но всё равно опросите.

Власков кивнул и направился к выходу, жестом подзывая к себе полицейских надзирателей. Передал распоряжения Владимира Гавриловича, сам же снова приступил к опросу дворников горчаковского дома.

— Значит, ты пятый год службу несёшь?

— Так точно, пятый.

— И говоришь, что всех проживающих знаешь, и кто к ним в гости ходит? — с прищуром спросил Филиппов.

— Истинно так.

— Господин Горчаков часто домой днём возвращается?

— Не скажу, чтобы часто, — в свою очередь сощурил глаза дворник и наморщил лоб, — чаще он в разъездах бывает.

— Что про его слугу сказать можешь?

— Про Ефимку?

— Про него.

Дворник пожал плечами.

— Человек как человек.

— Ты же с ним, наверное, не один раз разговоры вёл?

— Бывало, и перекидывались словами.

— У Ефима в столице родственники есть?

— Есть и брат, и две сестры, и племянники, но вот насчёт числа племянников честно сказать не могу. Что-то говорил, но я слушал краем уха. Какое мне дело до его родственников, если у самого… А, — махнул рукой.

— Жаловался, стало быть, на родственников?

— Бывало, и жаловался, но я же говорю, слушал его вполуха. Мне своих забот хватает, а он о своих твердит.

— Не знаешь, где они у него проживают?

— В этом помочь не могу. Хотя, — дворник поскрёб под шапкой затылок, — да вроде бы здесь, на Петербургской, — прищурил глаза, — нет, на Васильевском, — твёрдо подвёл итог.

Швейцар тоже ничего существенного не добавил. Всё твердил, что мимо него ни одна собака не проскочит, не то, что два неизвестных господина. Мол, научен и наслышан, как такое случается в чужих домах. А тут он не только всех хозяев и их гостей в лицо знает, но и может рассказать о фамилиях и даже адресах.

Полицейские надзиратели обошли находящиеся поблизости дома, но так толком ничего и не узнали. Никто ничего не видел, посторонних в дома не пускал, в лавки покупатели заходили.

— Разве всех упомнишь? — говорили торговцы.

Преступление совершено, но свидетелей нет, кроме самого пострадавшего — главного инспектора состоящего при Министерстве путей сообщения господина Горчакова, да и тот мало что видел. Но немаловажно, что запомнил лицо нападавшего.

— Надо бы Андрею Николаевичу показать альбом наших налётчиков, хотя нет. Более походят на воров, которые по квартирам орудуют. В случае господина Горчакова случайность вышла. Не рассчитывали разбойнички застать хозяина, — Филиппов стоял на тротуаре, рассуждал и строил планы, как этих самых воров в столице найти.

8

С самого утра Бережицкий приступил к просеиванию снега, в который из окна выбрасывали при пожаре мебель, одежду, какие-то безделушки, теперь выглядывавшие из потемневшей кучи.

Геннадий Петрович принёс с собою решето, и теперь наполнял его до краёв насыпанным из кучи снегом и промывал водою из трубы. Вода уходила, а Бережицкий рассматривал оставшееся; всякий мусор: щепки, камни, гвозди, — выбрасывал. Полицейский надзиратель опять наполнял снегом решето и проделывал всё по новой. Но не это занятие стало главным, хотя и должно было дать какой-то результат. Геннадий Петрович в то же время внимательно наблюдал за всеми любопытствующими, в особенности за дворовыми господина Елисеева.

Некоторые вполголоса начали насмехаться, вроде ёрничали, но боялись, что полицейский их заметит.

— Вишь, как шустро из пустого в порожнее переливает, ему бы цены у нас не было. Эх, работничек!

— В решето воду льёт!

— Смотри, к вечеру полное будет!

Бережицкий с исключительным спокойствием делал своё дело, только подмечал глазами самых весёлых.

Между другими он сразу подметил кухарку Ульяну, но теперь её глаза выражали совсем другие чувства, словно она испытывала беспокойство и чего-то боялась.

Геннадий Петрович продолжал свою работу до наступления сумерек, а смеркаться в декабре начинает рано. В четыре часа пополудни начинает окутывать город серый сумрак, через полчаса превращающийся в непроницаемую мглу. Но полицейский был настойчив и продолжил работу в свете принесённых фонарей. И замер, когда увиделв решете сверкнувшее тусклым светом что-то жёлтое.

— Золото? — то ли спросил, то ли ахнул дворник.

— Оно самое, — Бережицкий протёр находку рукавом, блеснул камень, вправленный в золото.

Через минуту Геннадий Петрович выудил из снега угол обгорелой бумаги с частью номера серии.

— Всё же не напрасно трудился! — обрадовался надзиратель. — Не напрасно, — и покачал головой.

Дворник молчал, только поднял повыше лампу.

Вопрос прозвучал, словно выстрел. И Бережицкий с удивлением узнал в спросившей Ульяну.

— Значит, не поджог? — вопрос звучал довольно странно.

— Не похоже на поджог! — ответил он и внимательно взглянул на спросившую.

Ульяна вдруг обрадовалась, но скрыла улыбку платком и лёгкой походкой торопливо направилась к чёрной лестнице.

Поздним вечером Геннадий Петрович докладывал начальнику сыскной полиции.

— Владимир Гаврилович, — полицейский надзиратель развернул тряпицу и положил на стол перед Филипповым бриллиант в оправе и несколько оставшихся после огня клочков бумаги, в которых угадывались номера процентовок, — по всей видимости, в комнате действительно хозяйка оставила лампу, и от неё произошло возгорание.

— Значит, хозяйка.

— Получается, что так, но… — Бережицкий замялся.

— Что «но»?

— Владимир Гаврилович, мне показалось подозрительным поведение кухарки. Когда я высказал, что произошла случайность, то она очень уж обрадовалась.

— Всякие причины для радости бывают, — философски подметил Владимир Гаврилович.

— Но здесь что-то нечисто, позвольте…

— Даю тебе два дня и ни часом больше, — перебил подчинённого Филиппов, — итак дел невпроворот, а здесь с этим, — и он указал рукой на лежащую на столе тряпицу и блестевший в свете электрической лампы благородный камень.