Враг генерала Демидова. Роман

Игорь Костюченко

1944 год. Войска талантливого полководца РККА генерала Демидова освободили Вильно и рвутся в сердце Восточной Пруссии. Убить Демидова – только так суперагент абвера Майер сможет оправдаться перед Отто Скорцени за провал спецоперации во время Тегеранской конференции (убийство Сталина). Майер посылает в штаб Демидова группу диверсантов, один из которых работает на советскую разведку. Капитан Евгений Костин обязан сорвать план немецкой разведки.

Глава седьмая

Вильно. 1944 год, август

В переполненном зале театра публика, в основном военная, волновалась, с нетерпением ожидая начала концерта. То и дело гремели аплодисменты…

В оркестровую яму спустился дирижер. Левой рукой он прижимая к потертому фраку пухлую папку с партитурой, маэстро прошел к пюпитру, потоптался и раскрыл пухлую папку, перебрал стопку нотных листов.

Дирижерская палочка взмыла вверх и застыла…

Дирижер округлил глаза, скользнув взглядом по лицам музыкантов.

В плотной стене черных фраков духовой группы зияла брешь — третий справа стул никто не занял.

Дирижер осторожно положил палочку на пюпитр, нахохлился и стал похож на грифа, только что приземлившегося в раскаленной пустыне. Стараясь не картавить и говорить как можно спокойнее, дирижер поинтересовался.

— И где же наш уважаемый тромбон!?

Сверху, у края оркестровой ямы свесился жесткоскулый офицер — на его погонах тускло поблескивали эмблемы и звездочки военврача второго ранга.

— Демидов здесь! — прокричал военврач.

Оркестранты заволновались. В углу закашлялся чахоточный старик, придавленный контрабасом. Военврач посмотрел на контрабасиста и отошел от края оркестровой ямы.

— Ну, вот! А как прикажете мне исполнять концерт без тромбона! — простонал дирижер, будто военврач только вонзил ему в спину рапиру, — Кто-нибудь его видел, я спрашиваю?

Женственный юноша-альтист, тараканьи усики в ниточку, привстал со своего места, неуверенно ткнул смычком в сторону чахоточного старика с контрабасом, пропел фальцетом.

— Контрабас с ним ехал…

— И… что? — затаив дыхание, с надеждой спросил дирижер старика под контрабасом.

Старик вытер подбородок клетчатым платком, икнул и пробормотал — язык у него заплетался на морской узел.

— Так… он это… Я в буфете посмотрю…

Если бы старик с контрабасом был сделан из смолистой сухой сосны, он непременно вспыхнул бы ярким пламенем — взгляд дирижера прожигал насквозь.

— Набирают в оркестр неизвестно кого! — заломил руки над головой маэстро.

Старик пошатнулся, держась за стенку, пополз вон из оркестровой ямы.

Дирижер постучал палочкой по пюпитру, требуя внимания и тишины в оркестре.

Но из третьего ряда, где располагались арфа и флейта, раздалось совершенно неприличное, заливистое хихиканье. Дирижер заметил за спиной дородной дамы с треугольником стройного офицера с капитанскими погонами — Евгения Конина. Он нашептывал что-то отчаянно веселое молоденькой девушке с флейтой и ее коллеге с арфой.

— Девочки! Почему у нас… посторонние?! — просипел маэстро.

Неопределенных лет пышногрудая арфистка и юное создание с флейтой — с неудовольствием оборвали беседу с капитаном Кониным. Капитан, пристально посмотрев в сторону, поднял обе руки и приложил их к сердцу, принося таким жестом свои извинения дирижеру за грубое вторжение в мир музыки.

Старик-контрабасист, спотыкаясь, выбрался из оркестровой ямы, и у самого выхода, словно почувствовав спиной взгляд Конина, обернулся.

Но капитан, только что стоявший рядом с «девочками», исчез.

— Шнапс не водка — много не выпьешь… Но скоро все исправим, будьте уверены, товарищ полковник. В нашем Военторге уж так заведено. Как тылы подтянут — сразу все довольствие нормализуем, — буфетчик за словом в карман не лез. Полнолицый, румяный, он хлопотал у стойки, переставлял стаканы, и болтал, болтал…

— А что ж вы не пьете? Ничего, я пробовал, шнапс приличный, вроде нашей самогонки, — кивнул буфетчик на рюмку, зажатую в сухих полковничьих пальцах.

— Трепач ты, Казимир, — Сабатеев устал слушать говорливого буфетчика. Да и шнапс полковник на дух не переносил. Но служба службой. Вздумалось генералу Демидов у буфет посетить — дело Сабатеева обеспечить безопасность. Майся Сабатеев у стойки, грей в ладонях рюмку с трижды проклятым фашистским шнапсом. Да посматривай. Собачья доля. Сабатеев скрипнул зубами, в который раз медленно огляделся по сторонам — вроде бы ничего подозрительного.

За столиками соседнего с буфетной зала было немноголюдно. Сабатеев наблюдал за тем, как проплывали мимо лично им проверенные официантки, штабные офицеры угощали местных женщин вином и шоколадом.

Сабатеев покосился на угол, в котором за столиком расположился Демидов вместе со своей спутницей. Буфетчик Казимир принес вазу с пирожными, а белокурая официантка — серебряный поднос с кофейником и чашками. Демидов торопливо разливал по чашкам дымящийся кофе, улыбался, рассказывал, очевидно, что-то веселое.

— Обнаглела, стерва… ишь, как хвостом, генералом крутит, — вздохнул Сабатеев, поморщился и вылил рюмку шнапса в горшок, в котором красовался куст бегонии, выставленный буфетчиком на стойку для интерьера.

Конин стоял у колоннады, у самого входа в буфет, опираясь на трость. Возможно, если бы трости, этой прочной, тяжелой, отделанной серебром палки, не оказалось под рукой, он рухнул бы на вощеный паркет. Сердце непривычно часто, чугунно загрохотало в груди, он почувствовал внезапный приступ дурноты, когда…

…в десяти шагах от себя увидел ее — Джан. Да это была она, очень похудевшая, тонкая, но ставшая еще прекраснее той прежней Джан, которую он провожал через парк летом сорок первого к дому ее отца, профессора-германиста.

Глубоко вздохнув, он выждал, когда ослабели гулкие удары в груди и висках. Затем достал пачку папирос, и, по-прежнему не спуская глаз с Джан, размял розоватый мундштук.

— Герцеговина Флор! Московские?! — уважительно сказал уже знакомый Конину лейтенант, так придирчиво проверявший его документы на театральной площади.

— А я вижу, вы тут больше к немецкому привыкли, — капитан Конин кивнул на ближайший стол. На нем пестрели этикетками, расписанными готическими буквами, пузатые бутылки.

— Курить в районе буфета запрещено, — заявил лейтенант.

Конин невозмутимо перетер зубами папироску, щелкнул зажигалкой, прикурил, спрятал пачку папирос в карман и прищурился — прямо на него семенила статная блондинка в крахмальной наколке. Держа поднос на отлете, эффектно покачивала тугими бедрами.

— У нас, правда, не курят, товарищ капитан, — кротко улыбнулась Конину официантка

Конин смял пальцами папиросу, усмехнулся официантке в ответ…

— Строго тут у вас…

Девушка остановилась, окинув Конина с головы до ног многозначительным взглядом.

— Как сказать… А я свободна… сегодня… после концерта…

— Намек понял, — кивнул Конин, старательно не заметив, как вспыхнул недоброй завистью правый глаз дотошного лейтенанта.

— Вы на работе, товарищ официант, — сухо процедил лейтенант. — Следуйте далее…

— Иду, иду, товарищ Шилов, — пропела блондинка, и, уходя, обернулась к Конину:

— У нас вино есть грузинское… Захотите поухаживать — прихвачу бутылочку…

— Шагай, шагай, шалава, — не выдержал Шилов.

— Хам, — хмыкнула лейтенанту официантка и удалилась, лавируя между столиками.

— Отцы нам дали. Напареули и цинандали, — нравоучительно сказал прямо в лицо опешившему Шилову Конин.

— Вы… — Шилов хотел тут же поставить капитана на место, но банкетный зал внезапно наполнили грохот каблуков, подбитых гвоздями, отодвигаемых стульев, гортанная заморская речь. Веселые, ловкие брюнеты ворвалась в помещение. Вместо гимнастерок они все, как один, были одеты в ладно скроенные заграничные френчи, украшенные крестами, медалями, среди которых иногда попадались и советские боевые награды.

— Французы. Этих еще не хватало, — с глубокой сокрушительной горечью выдавил из себя Шилов, улыбаясь гостям. Он повернулся к Конину, но капитана рядом с собой не нашел.

— Погоди, вальдшнеп, узнаем какие у тебя перья, — присвистнул лейтенант и огляделся. Капитана точно нигде поблизости не было. Пропал.

— Здравствуйте, товарищ Инин, здравствуйте… А мне уже звонили из Главпура, сообщили о вашем приезде. Сколько же это не видались? — генерал Демидов долго тряс руку Инина. Обычно сдержанный и скупой на эмоции, генерал на этот раз не собирался скрывать радости. Военкор даже расчувствовался.

— Полгода, — сверкнул толстыми линзами очков Инин.

— Хорошо, что к нам собрались… Тут такие дела творим! Нам есть о чем рассказать, а вам написать… Для истории! — генерал Демидов тряс руку военкора

— Да я в дороге подсобрал малость материала, но ваше мнение о ходе операции вашей армии, товарищ командующий, для меня будет особенно ценным.

— Где побывали? В каких частях?

— Вот у летчиков в эскадрилье «Нормандия-Неман». Встретил там старого знакомого. Еще по Парижу.

Инин указал на стоявшего рядом с ним летчика — на его парадном мундире красовался орден Боевого Красного знамени, через левое плечо была перекинута портупея, а к ней прицеплена сверкающая алжирская сабля с темляком, свитым из золоченых нитей.

— А, товарищ барон, — улыбнулся французу Демидов, слегка пожурил его, — снова личное оружие не по уставу… Мы же договаривались…

Француз нахмурился.

— Если вы о сабле, мой генерал, то… Это фамильное оружие баронов де Луазонов. И, сражаясь с бошами, я, как представитель древнего гасконского рода…

— Не обижайтесь, Бертран. Но устав есть устав. Вон у комэска Шаповаленко отец тоже у Буденного служил, так он же на вылеты без шашки летает. А в пятой эскадрилье? Так там каждый второй из кубанцев. Этим что, тоже с саблями на асов Геринга бросаться? Запорожская Сечь получится…

— Кажется, фамильная сабля нашему барону в бою не помеха, Серж, — сказала певучим голосом девушка с грустными глазами, прикоснувшись к руке генерала и этим умиротворяющим жестом как бы призывая командарма сменить тему разговора, не мелочиться.

— Да, я не о том, Джан… — сразу стушевался Демидов, — Конечно, товарищ Луазон — лучший ас эскадрильи «Нормандия Неман»…

— Бертран сбил два мессера… Сегодня, под Ковно, — с гордостью ввернул Инин, — Я уже дал информацию в «Красную звезду»…

— Поздравляю вас, Бертран. О чистого сердца. — сказала Джан и протянула французу руку.

Бертран де Луазон, церемонно благоговея, с чувством поцеловал руку Джан.

Демидов неодобрительно покосился на барона, но промолчал, только кашлянул сердито. И тут же подчеркнуто официально сказал, по-строевому, словно на полковом плацу перед строем.

— Поздравляю, капитан Луазон. Рад также сообщить, ваш вклад в нашу общую победу достойно оценен Советским правительством и лично Верховным главнокомандующим товарищем Сталиным. Вам присвоено звание Героя Советского Союза. Орден Ленина и звезду Героя вручу вам лично. Послезавтра. В ратуше.

— Для меня это большая честь, господин генерал, — сказал барон, не отрывая глаз от улыбнувшейся ему Джан.

Демидов поджал губы. Правая щека генерала мелко дрогнула.

Инин вновь сверкнул очками, оглянулся и сказал намеренно громко.

— А я слышал, что сегодня здесь будет сам Яхонтов. Верно, товарищ генерал?

— Сталинский бас? Не может быть! — удивился француз.

— Я его пригласил, по просьбе Джан, — сдержанно сказал Демидов.

— О! У Джан чудесный голос, — затараторил барон, окинув взглядом ее неброское, но со вкусом подобранное платье и шаль. — И вкус… исключительный…

Джан улыбнулась.

— Перестаньте, Бертран… Вы меня смущаете…

Но де Луазон не унимался, не в силах совладать с темпераментом

— О, я уверен, такая прелестная девушка достойна выступления в парижской Олимпии… Я так и представляю… Громадные афиши… Имя в сиянии огней… Кстати, у вас очень странное для России имя… Джан…

— В общем-то, папа назвал меня Жанной… А Джан… Поэт один придумал… для рифмы… Приклеилось…

Инин качнул головой.

— Неплохой поэт, судя по всему…

— Очень хороший, — грустно улыбнулась Джан.

— Имя вам удивительно подходит… — воскликнул барон де Луазон. И тут же вскинул обе руки, как дирижер, начинающий концерт, — Я хотел бы выпить за вас, прелестная Джан!

Демидов хотел что-то сказать быстро и резко, но барон предупредил его замечание.

— Вы позволите, мой генерал?

И генерал только вздохнул.

— Отчего же нет? Выпьем за победу, за Джан, за всех нас, товарищи…

Луазон прищелкнул пальцами, подав знак буфетчику, а тот уже держал наготове бокалы с искристым вином…

Барон поднял бокал…

Зазвенел хрусталь. Генерал, Инин, Джан — все дружно выпили и улыбнулись друг другу.

Луазон скривился после первого же глотка.

— Как вы можете пить эту кислятину! — и закричал буфетчику, — Казимир, тащи шампанское! Я знаю, подлец, у тебя есть. Под прилавком.

Буфетчик укоризненно покачал головой, но через секунду… Выстрелила в потолок пробка, в сверкающих бокалах вспенилось игристое.

— Трофейное… Вдова Клико… Для особого случая берег, товарищ барон, — кричал Казимир барону.

— Мерси, мой друг! Сегодня такой случай!

Бертран протягивал бокалы Демидову, Джан, Инину. Девушка всплеснула тонкими руками.

— Ах, Бертран, какой же вы смешной…

— Я смешной… Но почему?

Инин басил, оттесняя плотным телом француза подальше от заметно мрачневшего Демидова. И одновременно старался вежливо не повернуться к командующему профилем.

— Смешной, смешной. Джан, скажу вам по секрету — барон таскает на рынок свои голландские рубашки. Скоро дело дойдет и до панталон.

— Лучше я останусь без панталон, чем мы в такой день — без шампанского!

И вновь задорный, искренний смех…

Джан смахнула кулачком влагу с глаз, лукаво улыбаясь, и неожиданно…

…вздрогнула. Словно электрический разряд пронизал ее. Она повернула голову, и в простенке, на галерее увидела — Конина…

Бокал с шампанским упал из ее рук…

Демидов обнял Джан за плечи, заглянул в бледное лицо

— Джан, что с тобой?

— Нет… ничего… голова… закружилась… душно… прости…

Джан выпрямилась, поправила на плечах шаль, отстранилась от Демидова.

Она обернулась и посмотрела вновь туда, где только что увидела Конина. Но там мирно беседовал с седовласым литовцем, вручавшим генералу ключи от города, смуглый горбоносый майор.