Пришедшему – крест

Игорь Корольков, 2020

Люди возносят молитвы в надежде, что Господь пришлет Спасителя и тот избавит мир от зла. Но что произойдет, если он на самом деле окажется среди нас? Наступит ли Царствие небесное? Тем более, если явится он не в белых одеждах, а в стоптанных кроссовках и порванной куртке…

Ключарь омывает ноги нищему

Пятое утро со дня появления у храма странного человека началось с того, что уже к девяти часам на площади, как и предполагал отец Филарет, собралось не меньше тысячи человек, и народ все прибывал. В толпе царило сильное возбуждение. Все ощущали необычность происходящего, предчувствовали события бурные, скандальные. Люди обсуждали слухи о появлении странного человека, многие уверенно говорили о пришествии Христа. Даже скептики, которых в любой толпе набирается много, не язвили, а, наэлектризованные общим ожиданием, молчали, не зная, как воспринимать происходящее.

— Иисус!

Имя пронеслось по толпе, словно шелест листьев, по которым пробежался ветер. Многие бросились на колени, стали молиться. Несколько человек кинулись к знахарю, хватали его за руки и целовали. Толпа сжалась вокруг целителя.

В это время из храма вышла небольшая группа людей во главе с протоиереем Ионафаном. Все были в будничном черном облачении с клобуками на головах. Когда священники вышли за калитку, народ почтительно расступился, освобождая проход к знахарю. Ключарь остановился в двух шагах от седого и внимательно посмотрел на человека, взбудоражившего паству. Знахарь спокойно смотрел на священнослужителя. Тому было далеко за шестьдесят, даже просторная риза не могла скрыть его полноту. На груди лежала густая белая борода и наперсный крест.

— Здравствуй, добрый человек! — произнес протоиерей.

— Здравствуй, преподобный! — ответил знахарь.

— Пришел посмотреть на тебя. Слухи о тебе разные ходят. Кто ты?

— Сын Божий.

— Ты хотел сказать — раб Божий?

— Нет, я не раб. Я — Сын Божий.

— Значит, ты рожден от Создателя?

— А это возможно?

— Что? — не понял протоиерей.

— Родиться от Всевышнего.

— Так был рожден Иисус!

— Это неправда!

— Ты кощунствуешь, сын мой!

— Я не твой сын, преподобный!

— Но ты и не Сын Божий! — воскликнул ключарь.

— Почему? — спокойно спросил знахарь.

— Если ты рожден не от Духа Святого, ты — не Сын Божий!

Застывшая толпа, ловившая каждое слово в этом необычном диалоге, очнулась и зашумела. Знахарь посмотрел на пунцовые щеки протоиерея и подумал, что старик, помимо прочих болячек, страдает повышенным давлением.

— Преподобный, — сказал знахарь, — тебе известен хоть один случай, когда бы женщина понесла не от мужчины?

— Нет, не известен, — ответил тот. — Но Иисус один такой. Потому он и Иисус!

— Он Иисус не потому, что один такой, — возразил знахарь. — Он Иисус потому, что оказался ближе всех к Создателю по духу своему. Я — пятый ребенок в семье.

После меня родилось еще двое. И ты утверждаешь, что женщина, родившая столько детей, осталась девственницей?

— Это таинство, подробности которого нам, смертным, неведомы!

— Там, где вы не можете что-то объяснить, вы всегда напускаете туман…

— И после этого ты настаиваешь, что ты — Иисус?

— Я не настаиваю. Просто я — Йешуа. Так же, как ты — от рождения Петр.

Отец Филарет наклонился к уху протоиерея.

— Ваше Высокопреподобие, это еретик. Об этом нужно объявить и уйти.

— От этого он не перестанет так думать, — ответил отец Ионафан и обратился к знахарю.

— Ты помнишь свою мать?

— Помню. Она была доброй женщиной, но считала, что я непутевый сын.

— Почему?

— Вместо того, чтобы заниматься каким-нибудь ремеслом, смущал людей речами. Иногда мне казалось, она не любит меня.

— Это оговор! — вырвалось у женщины в черном платке.

Седой обернулся.

— Ты видела Марию? Ты присутствовала при ее разговоре с сыном?

— Не видела! — запальчиво ответила женщина. — Но мать не могла не любить сына, которого ждал крест!

— А разве она знала, что ее сына ждет крест?

Женщина промолчала.

— Когда я разговаривал с мамой, — сказал знахарь, — она вроде бы понимала меня и жалела. Но ей хотелось, чтобы я был как все. Ей было стыдно за меня перед соседями.

Поэтому я и ушел из Назарета.

— Ваше Высокопреподобие, — снова наклонился к уху ключаря отец Филарет, — такие речи нельзя оставить без ответа. Ему нужно возразить.

Ключарь резко обернулся.

— Я ведь там не был!

Протодиакон изумленно посмотрел на Его Высокопреподобие.

— Вы хотите сказать…

— Я хочу сказать, что выслушаю этого человека, — ключарь обернулся к седому. — Говорят, ты хворых исцеляешь?

— Исцеляю, кого могу.

— А ты смог бы исцелить меня?

— У тебя застарелая подагра.

Отец Ионафан удивился.

— Откуда ты узнал, что у меня подагра?

— Вижу.

— Как же ты можешь видеть?

— Сердцем.

Отец Ионафан помолчал, словно на что-то решался и наконец сказал:

— Окажи милость, избавь старика от мучений.

Протодиакон придвинулся к ключарю вплотную.

— Что вы делаете, Ваше Высокопреподобие! Шарлатан будет лечить высокопоставленное духовное лицо!

— Разве может быть более удобный случай проверить, шарлатан он или нет? — усмехнулся ключарь.

— Патриарх будет недоволен.

— Наоборот, если я разоблачу самозванца, патриарх оценит это! Я в твоем распоряжении, — обратился он к знахарю.

Седой присел, приложил одну руку к колену, другую — с обратной стороны. Он медленно осторожно поглаживал ногу, на какое-то время замирал, затем поглаживал снова. После нескольких минут манипуляций то же самое проделал со второй ногой. Затем выпрямился.

— Присядь! — сказал он.

Старик с недоверием посмотрел на целителя, согнул ноги в коленях. Вопреки ожиданию, болей не было, он присел еще глубже. Выпрямившись, снова присел.

— Ну как? — усмехнулся знахарь.

— Меня семь лет лечат врачи и не могут вылечить. А ты это сделал за десять минут!

— Ты бы тоже мог это сделать, — сказал седой.

— Да? — удивился ключарь. — Почему же я этого не умею?

— Не о том думаешь. Не так живешь.

— Вот как! Но я молюсь Богу. Держу посты. Знаю многое наизусть из Священного Писания.

— Если знаешь всю Библию и все изречения мудрецов, что пользы во всем том, когда нет любви и благочестия?

— Ты цитируешь Экклезиаста!

— Нет, я цитирую себя. Можно не знать. Можно не уметь объяснить. Но важно всем сердцем полюбить себя и других.

— Я сам говорю об этом пастве!

— Но слова лишь тогда имеют силу, когда в каждом бьется сердце того, кто говорит!

— Ты хочешь сказать, что я неискренен в своих проповедях?

— Ты повторяешь чужие слова. Ты не выстрадал их. Ты не знаешь им цену!

— А ты выстрадал?

У озера Кинерет я много думал. Там хорошо думается. В безветренную погоду поверхность озера гладкая, словно стекло, и синяя, как утреннее небо. Сядешь на камень и чувствуешь, как его тепло передается тебе. Воздух сухой, прозрачный. Ничто не шелохнется. Выскочит невесть откуда ящерица, уставится на тебя глазками-бусинками, будто о чем-то хочет спросить. Глядя на ящерицу, я впервые понял, что я — такой же, как она. Или она — такая же, как я. У нас одинаковые права в этом мире и одинаковая судьба. Она мне стала так дорога, я испытал к ней такую нежность и сострадание, что если бы мне сказали — отдай свою жизнь, чтобы жила она, я бы не задумываясь отдал! Когда ты это понимаешь, с тобой что-то происходит, ты начинаешь видеть то, что прежде не видел… Начинаешь слышать то, что прежде не слышал… Исчезают претензии к этому миру, откуда-то вливается сила, которую не знал прежде… Все становится простым и понятным.

Огромные, как слоны, двухэтажные автобусы подруливали к Музею изобразительных искусств имени Пушкина. Прибывающие туристы пополняли очередь, хвост которой заканчивался напротив храма. От нечего делать люди наблюдали за толпой у собора. Некоторые пошли полюбопытствовать, что там происходит, да так и остались.

— Я знаю, что там, в самом конце площади, у кафе, стоит женщина, — сказал знахарь. — Она хочет подойти ко мне, но не может решиться. Пропустите ее!

Люди стали расступаться, оглядываясь в сторону кафе. Образовался узкий коридор, в конце которого стояла молодая женщина лет тридцати, с короткой стрижкой, в темно-синем плаще. Оказавшись на виду, женщина растерялась и прижалась спиной к ограде.

— Идите! — говорили ей. — Он зовет вас.

Женщина робко двинулась по коридору, подошла к знахарю, смущенно посмотрела на него и вокруг.

— Ты хочешь родить? — спросил седой.

— Да, — едва слышно произнесла она. — Но… не могу.

— Подойди ближе.

Знахарь взял руки женщины в свои.

— Смотри мне в глаза! — приказал он.

Женщина подняла глаза. Иисус долго смотрел в них. Наконец, улыбнулся, поцеловал руки женщины и бережно опустил.

— Все будет хорошо! — сказал он.

Женщина прижала руки к груди.

— Правда?

— Правда, — улыбнулся седой.

Ключарь взял руку знахаря, снял перчатку, дотронулся до шрама, снял вторую, прикоснулся к страшной отметине между синими прожилками. Старик поднял глаза, впился взглядом в целителя. Он разглядывал его так, как исследователь рассматривает ветхую рукопись — букву за буквой, слово за словом… Затем тихо выдохнул:

— Ты…

— Я так изменился? — усмехнулся знахарь.

— Тогда ты едва дышал…

— Я же говорил, что приду.

— Да-да, говорил…

Его Высокопреподобие растерялся.

— Господи, это случилось!

Отец Ионафан обернулся к свите.

— Принесите таз, кувшин с теплой водой и два стульчика!

— Что вы задумали, Ваше Высокопреподобие? — забеспокоился отец Филарет.

Ключарь не ответил. Мысли его были слишком далеки от осторожного протодиакона.

— Где ты был все эти годы? — спросил он Йешуа.

— На земле так много мест, где много греха!

— Люди узнавали тебя?

— Нет. Говорили, что я самозванец. Иногда били. Видишь этот шрам?

Йешуа указал на белую линию от левой брови до виска.

— А в Китае два года меня держали в холодном сыром подвале вместе с крысами.

— И ты не мог уйти?! — удивился отец Ионафан.

— Я не мог бросить человека, который сидел со мной в одной камере. Когда он умер, я ушел.

Толпа расступилась, пропустив молодого диакона, принесшего эмалированный таз, два раскладных стульчика, кувшин с теплой водой и махровое полотенце.

— Как просили, Ваше Высокопреподобие!

Ключарь разложил стульчик.

— Садись, сынок! — сказал он.

— Не надо, преподобный! — возразил Йешуа. — Я не привык к этому.

— Садись! — повторил ключарь. — Это нужно всем нам.

Йешуа сел на стульчик. Протоиерей тоже сел, расшнуровал кроссовки Йешуа, снял их, стянул несвежие белые носки, завернул штанины джинсов. Стоявшие рядом увидели худые бледные ноги, покрытые волосами. Старик налил в таз воду, опустил в него ноги Йешуа.

— У него на ногах нет шрамов! — заметил протодиакон Филарет.

— И не должно быть! — отозвался ключарь. — Ноги ему не прибивали.

— Но говорят…

Отец Ионафан потрогал черный ноготь.

— Ты его повредил в детстве?

— Лошадь наступила.

Ключарь неспешно омыл ноги мужчины, тщательно вытер, обул.

По толпе разнеслось:

— Признал! Его Высокопреподобие признал!

— Омыл ноги!

— Слава Иисусу!

— Наконец-то!

— Что теперь будет!

Потрясенный народ растерянно крестился, еще не до конца уверенный, что седой мужчина в куртке действительно Иисус Христос.