Ал-Гебра

Игорь Владимирович Красовский, 2021

Действие происходит еще в советское время в небольшом провинциальном городе. Всеми заброшенный главный герой Игорь учится в техникуме и живёт в общежитие. Игорь влюбляется в новую учительницу алгебры Викторию. На его удивление она отвечает ему взаимностью. В то время в городе проходит череда странных убийств. Вскоре Виктория втягивает его в опасные игры и выводит Игоря в люцид, где он познаёт её в доселе неизвестной ему форме – так ему открывается новый фантастический мир. Содержит нецензурную брань.

Мужчину с женщиной возьми в кольцо;

Его в квадрат равносторонний заключи.

Затем все это — в треугольник,

Чтоб каждою вершиной он касался сферы;

Так возникает Камень; коль не ясно это,

Законы геометрии познай, и все поймешь.

Михаэль Майер «Убегающая Аталанта»

Вместо введения

Ал-гебра — от араб. اَلْجَبْرُ аль-джабр «восполнение».

Люцид — пространство между описуемым и неописуемым миром, синоним астрала.

Пролог

Я аккуратно завернул очередной трофей в лоскут из мешковины, перетянул шпагатом и положил к остальным в коробку, сделанную из книги со странным названием «Многомировая интерпретация Хью Эверетта». Затем подошёл к зеркалу, из него на меня смотрело вроде бы и моё лицо, но что-то в нем не хватало. И тут меня накрыла очередная волна нестерпимой боли, от тесноты своего тела, я начал метаться по комнате, рвал на себе одежду, бился головой об дверной косяк, изо рта вырывались невообразимые дикие звуки. Ничего не помогало, в отчаянье я схватил стеклянный графин и разбил его об угол стола, в руке осталось лишь горлышко со скалящимися острыми краями. Я вновь подошёл к зеркалу и провёл острым краем от виска вниз по лицу, словно пытаясь срезать маску, которая, как мне казалось, скрывает под собой настоящий лик, и как будто сразу немного полегчало, наваждение отступило. Кто я сейчас? Я ещё или уже не знаю, моё прошлое не имеет значения, я становлюсь другой личностью, и мне нет дела до истории того, чьим было это лицо прежде. Но кое-что я желал бы оставить, — это воспоминания, как всё это началось. В моей голове оно явно будет лишним, а на бумаге пусть себе останется, тем более, что легко вспомнить сны, а вот вспомнить во сне реальность, гораздо труднее. Может быть когда-нибудь новой личности станет интересно, как она зародилась.

Глава 1

В тот день я проснулся раньше обычного, предчувствие того, что что-то должно произойти, не давало мне спать, как тогда в детстве, когда моя мать уехала к отчиму на Дальний Восток. В этом году она снова не приехала, хотя обещала, я прождал все лето, боялся уходить далеко от общаги и всё думал, что она может приехать неожиданно, а меня не будет. Я подошел к окну и прижался лбом к стеклу, шел дождь. Одиноко. Как хочется хоть на миг испытать то, что называют материнской заботой. Что это вообще такое? Я бы многое отдал за то, чтобы почувствовать её. Я оделся и поплелся в свой техникум, он находился в соседнем здании. Придя в аудиторию, по обыкновению развалился на парте и продремал практически до обеда, изредка сквозь дрёму пробивался нудный бубнёж преподавателя.

— Пошли, давай, хватит спать! — толкнула меня Света Усольцева. — А то в столовку потом не пробиться будет.

Я на автомате побрел за ней, в столовой стоял ужасный гул и суета, студенты толкались, кричали, всем нужно было поговорить, как будто на занятиях не выговорились. Мы сели за свой столик у окна. Ужасно хотелось, чтобы все заткнулись. И вдруг наступила резкая тишина, только цокот её каблучков разрушал это затишье, пока она шла, не торопясь, в облегающем чёрном платье, тёмных очках, а на ногах ярко красные туфли на высоких шпильках. Толпа расступалась перед ней словно волны океана перед яхтой. Минуя всех и не обращая ни на кого внимания, совершенно спокойно подошла к тому месту, что было отделено от основной части столовой непрозрачной перегородкой, где обедали преподаватели, и как только она зашла за неё, тишины как не бывало, столовая взорвалась гамом студенческой жизни.

— Какой круп! — сказал Колесов, возвращаясь к своей котлете.

— Тоже мне, конюх нашёлся, — проворчала Усольцева.

— Ну, почему? Буфера у неё тоже что надо, — облизывая сметану со своих губ, возразил ей наш «Дон Жуан» Димка Ашкинази.

— Вид явно аморальной особы, — не успокаивалась Усольцева.

— Да что ты о морали, Света, знаешь? — Ашкинази попытался развернуть дискуссию с Усольцевой, явно имея в запасе пошловатый аргумент.

— У меня есть пример эталона морали. И это моя мама, и, если бы вы знали мою маму, то знали бы, какой должна быть безупречная женщина.

— Жаль, — сказал я.

— Чего жаль? Жалеешь, что не знаком с её мамой? — выковыривая из пюре не раздавленную картошку, спросил Ашкинази.

— Жаль, что мне эта аморально-прекрасная особа не даст, — ответил я.

— Нечего тут жалеть, тебе просто повезло, — вмешалась Усольцева.

— Тоже мне, везение…

— Когда такая тварь обходит тебя стороной, — это настоящее везение, — продолжала Усольцева, заметно нервничая.

— Света, ведь ты её даже не знаешь, а говоришь такие плохие вещи, — возразил я.

— Интуиция, Игорюша, — она положила мне в тарелку свою котлету и, вставая, чтобы унести поднос с посудой, добавила, — элементарная женская интуиция.

Это был первый раз, когда я увидел её. Как оказалась, она приехала заменить преподавательницу алгебры, которую две недели назад убила собственная семилетняя внучка. В день её юбилея на глазах гостей и родных, девочка случайно выстрелила бабушке прямо в голову из ружья отца, да так, что, по слухам, от головы нечего и не осталось. Поминальный обед организовали как раз в столовой нашего технаря, но этот день мне запомнился не столько панихидой по заслуженной учительнице, удостоенной ордена трудовой славы, а тем, что у меня возник конфликт с Бесом.

— Здравствуйте, меня зовут Виктория Игоревна. Я ваш новый преподаватель алгебры, — войдя в аудиторию, представилась она довольно низким, как в народе говорят, прокуренным голосом, но вместе с тем приятным.

Затем уже у своего стола она сняла свои солнцезащитные очки. На её лице открылся шрам, который начинался от линии роста волос на лбу, проходил практически рядом с левым глазом, пересекал щеку, затем опускался мимо краев губ и заканчивался под подбородком. Этот шрам и холодный взгляд голубых, практически синих глаз придавали её лицу несколько зловещий вид, между тем, я решил, это очень необычно и привлекательно. Виктория Игоревна окинула нас презрительным взглядом, и в какой-то момент наши глаза встретились, и показалась, что на мне она задержала свой взгляд, по спине пробежали мурашки. Она была прекрасна, и для педагога выглядела слишком юной. Большие глаза, изящные дуги бровей, чувственно очерченные губы были столь идеальны, словно сама природа хотела показать, какую красоту она может создать, учитывая каждую мельчайшую деталь, а какой славный носик и просто милые ушки! Её лик был словно из моих грёз. А фигура?! Фигура — просто мечта! Столь грациозных линий, изгибов и выпуклостей я не видел никогда в живом воплощении, грудь не была большой, но её упругость ощущалась даже сквозь одежду, особо выделялись аппетитные ягодицы, которые вызывали желание их укусить, словно налитый соком спелый фрукт. «Эх…» — подумал я, глядя на всю эту красоту. Так я всю пару просидел, любуясь и мечтая.

После занятий за техникумом, возле котельной, где мы обычно курили, разговоры были только о новом преподавателе, о её необычном шраме, пацаны обсуждали прелести её фигуры, а девчонки же старались как бы незаметно методами"фи"и кривлянием губ уменьшить её очарование в наших глазах. Но это не мешало им впоследствии осыпать её комплиментами, как только появлялась такая возможность, но мне доставляло нескрываемое удовольствие абсолютное игнорирование со стороны Виктории Игоревны этого притворного девчачьего подхалимажа. Тут же на нашем пяточке я узнал, что ей двадцать семь лет, что она приехала из Москвы, но, откуда у неё шрам, никто ничего не знал. Буквально через неделю у меня произошел очень неудобный инцидент с Викторией Игоревной. Она как обычно сухо объясняла новый материал, и ей было всё равно, слушаем мы её или нет, написала формулы на доске и, прохаживаясь между рядов, пыталась объяснить их смысл нам, которым вообще было не до алгебры. На мою беду она остановилась возле моего стола прямо таки задом, который притягивал меня, словно магнит желанием его потрогать. Неведомая сила потянула меня на всеобщее внимание, и я стал изображать, как я её цапаю за попу, пацаны ржали, а девчонки закатывали глаза, но всё же хихикали. Вдруг! Вдруг, Виктория Игоревна сделала шаг назад, а я, не заметив этого, увлеченный гримасами своей физиономии, не успел убрать руку. Её округлые ягодицы прижались к моей ладони, и я от неожиданности сжал их, да так и застыл. Вся группа затихла в ожидании развития дальнейших событий. Я поспешно убрал руку, но по-прежнему ощущал в них тепло женского тела. Вопреки всеобщим ожиданиям скандала, математичка спокойно закончила лекцию, затем села за свой стол. Я выдохнул, решив, что всё обошлось, расслабился и повернулся к Штейнеру, что сидел сзади. Мы начали шутить над произошедшим. В какой-то момент я почувствовал сзади на своих плечах чьи-то руки, краем глаза я видел рукава чёрного платья Виктории Игоревны, её руки больно придавили меня, я повернулся. Виктория Игоревна по прежнему сидела за своим столом, но очень пристально смотрела на меня, и когда наши глаза встретились, мне стало весьма не по себе. После занятий я решил извиниться перед ней, чтобы избавиться от неприятного ощущения, и, дождавшись, когда все покинут аудиторию, вошёл. Она сидела за столом, листая какую-то толстую с ободранной обложкой и дореволюционным шрифтом книгу.

— Виктория Игоревна, простите меня, пожалуйста, я больше так не буду, — пролепетал я.

Хотя я старался произнести эту фразу спокойно, голос предательски задрожал.

— Простить за что? — не отвлекаясь от книги, спросила она.

Я растерялся, не зная, что сказать. Она посмотрела на меня и добавила.

— Это ты про то, как схватил меня за жопу?

Я был столь ошарашен её грубоватым вопросом, что потерял ход своих мыслей и…

— Да! — вылетело у меня самопроизвольно.

В душе надеясь, что на лице Виктории Игоревны, появится улыбка, и ситуация разрешится сама собой, я стоял опустив голову в знак раскаянья, но её взгляд был непреклонно холодный, а плотно сжатые губы не собиралась растягиваться в добродушной улыбке.

— И как тебе жопа математички? Тебе видимо она не понравилась, раз ты намерен больше не трогать её? — выдержав длительную паузу, спросила она.

— Нет, нет, вы не так поняли! У вас хорошая жо…, ой задн… — в моей голове всё перепуталось, мне казалось, что я теряю контроль над собой.

— Задница, — помогла она.

— Да! — вновь выпалил я и тут же густо покраснел.

— Что да? Я так и не поняла, будешь меня ещё трогать за жопу или нет, или зачем ты тогда пришел?

Она встала со стула и, смотря мне в глаза, ждала моего ответа. В одночасье я, вдруг, стал таким маленьким, а Виктория Игоревна сверху вниз смотрела на меня, и хотя это было не возможно, ведь я был значительно выше её, но мне представлялось это именно так. И тут случилось самое ужасное. Я был готов ко всему, но от себя такого я никак не ожидал, — у меня потекли слезы. Я почувствовал себя нашкодившим ребёнком, который получает взбучку от матери, и ему нужно сейчас прижаться к ней и разрыдаться, чтобы она пожалела.

— Ладно. Расслабься, что-то я перегнула, я прощаю тебя, — сказала моя мучительница благодушным тоном.

Виктория Игоревна опустилась на стул, закинула ногу на ногу и как ни в чём ни бывало, вернулась к чтению своей книги.

Стоя как статуя, я был психологически раздавлен, и никак не мог сдвинуться с места, я боялся сделать шаг, так как не чувствовал ног. Она подняла на меня свои пронзительные глаза, и уголок её губ едва заметно приподнялся, предполагая скрытую, но все-таки улыбку.

— Иди, что стоишь? Что-то ещё потрогать хочешь?

В весьма подавленном состоянии, я направился к двери, вытирая остатки слёз кулаком. Всё моё существо желало как можно скорее выбраться из происходящего морального кошмара.

— Стой, Красовский!

— Мне понравилось, как ты меня схватил, рука у тебя такая ухватистая, — сказала она и очень странно на меня посмотрела.

В общаге все только и говорили о моём поступке, весть быстро разлетелась, и все пацаны приставали с вопросами типа: «Упругая ли у математички задница?». Мне было очень неловко от таких расспросов, особенно после преподнесённого мне от неё урока, я, как мог, уходил от ответа, говоря, что не успел даже дотронуться. Но я-то знал, что ягодицы у роковой преподавательницы алгебры весьма и весьма упругие и очень приятные на ощупь. Это знание не дало спать мне всю ночь, и даже когда я уснул, мне приснилась Виктория Игоревна. Будто она стоит ко мне спиной, а я расстегиваю длинную заднюю молнию её платья, под которым нечего нет, и вот, когда моя рука опустилась до копчика, вижу, что у неё змеиный хвост с огромным стальным шипом, который она вонзает мне в низ живота. В ужасе я проснулся весь мокрый от пота. Мой сосед по комнате, Серёга Плотников, смотрел на меня выпученными глазами.

— Ты чё так кричишь во сне, будто тебя математичка самого за кое-что схватила? — спросил он меня, и довольный рассмеялся над своей шуткой, потом добавил, — Тебя, кстати, Бес со своими дружками ищет, вчера полдня у общаги крутился.

На следующий день Виктория Игоревна пересадила меня за другой стол, то ли опасалась ещё одной подобной выходки от меня, то ли чтобы меня держать в поле зрения. Теперь моей новой соседкой по парте стала Ирка Залеская, она хоть и подкармливала меня домашними пирожками, но постоянно доставала рассказами о своих женихах. Последние солнечные деньки манили выйти на улицу, и мы в перерыве между парами пошли с Иркой на крыльцо нашего технаря. Ирка мне рассказывала про Андрея, который пригласил её в кино на выходные. Она выложила про него всё, что знала сама, якобы узнать мое мнение на счёт того, встречается ей с ним или нет. На самом деле всё было уже решено. Независимо от моего совета сценарий развития ситуации был очевиден: Ирка будет с ним встречаться, и, скорее всего, она с ним переспит на первом же свидании, ну а потом вскоре они расстанутся, так как у неё появится кто-то лучше этого Андрея. На ступеньках стоял Алёша Чалых, один из компании Беса, и делился своими подвигами на районе с первокурсниками. Самая обычная обстановка. Но тут сердце моё забилось, я ощутил непонятное волнение и только затем увидел Викторию Игоревну, которая шла на занятие, как обычно в огромных чёрных очках, и, естественно, всё внимание студентов переключилось на неё. Когда она уже поднялась по ступенькам, Чалых ехидным тоном, обращаясь как бы куда-то в сторону, спросил:

— А можно я тоже за что-нибудь подержу? — и, подло улыбаясь, ждал реакции окружающих.

В этот момент чувство вины сжало мою грудь, ведь если бы не тот инцидент, не было бы и такого мерзкого вопроса со стороны этого подонка. Виктория Игоревна остановилась на секунду, развернулась и подошла ко мне, и, вручив свою сумку и очки, направилась к Чалых, который стоял на ступеньку ниже и потому выглядел одного с ней роста.

— А почему и нет. Сможешь? — обратилась она к нему и с вызовом глядела в глаза нахала.

Чалых несколько стушевался, отвел взгляд в сторону и попытался выкрутиться, дабе не осрамиться и не потерять свой авторитет.

— Да, кое чё могу, у меня и специальный инструмент есть для этого. Хочешь, могу тебе дать его подержать? — вызывающе нагло заявил Чалых.

Довольный самим собой, он сплюнул в сторону. Тут Виктория Игоревна довольно эротично подобрала пальцами подол юбки, так, что стала видна кружевная кайма её чулок, и все присутствующие замерли в ожидании, что последует дальше.

— Эту яичницу что ли? — и пнула его в пах.

Чалых согнулся и взвыл от боли, не успев опомниться, поймал от неё апперкот и позорно упал на колени, брызгая кровью из носа. Ирка зааплодировала и все подхватили. Виктория Игоревна подошла ко мне, на её лице не отражалось никаких эмоций, ни даже признаков волнения, она лишь моргнула мне, забрала свои вещи и вошла в здание техникума.

— А ведь такое могло произойти и с тобой. И то, что этого не случилось, я нахожу весьма и весьма странным… — сказала Ирка, обращаясь ко мне.

Тут мой тёзка Масков, здоровый парень, хоккеист с последнего курса сказал, обращаясь к Чалых.

— Иди, умойся, Яичница!

Смех толпы снес напрочь с Чалых ореол опасного пацана с района, а прозвище Яичница крепко к нему приклеилось.

Осень брала своё, и темнеть начало раньше, а на меня напала хандра. Я, привалившись на парту, по сути, дремал, пока Виктория Игоревна что-то там преподавала, а Ирка как всегда прогуливала. С моего нового места был интересный ракурс по направлению преподавательского стола. Было хорошо видно её ноги, и я в течение всей пары мог на них пялиться, где-то в душе надеясь, когда в момент смены ног будет видно под юбкой чуть больше обычного. Я слышал, как она даёт задание, и группа притихла, пытаясь его решить, я же всё рассматривал её ноги. И тут они раздвинулись, волнение начало нарастать, я заметил, как рука Виктории Игоревны скользнула под крышку стола, она приподняла юбку, и моему взору открылись красные кружевные трусики. У меня бешено забилось сердце, я не мог оторвать глаз от увиденного, пока она вновь не опустила юбку. Я поднял глаза, Виктория Игоревна смотрела на меня, и в её взгляде не было доброго заигрывания, это был скорее холодный взгляд хищника, изучающего свою жертву. Уже когда все выходили из аудитории, и я был у самой двери, меня окликнул её низкий голос.

— Красовский, подойди ко мне.

Страх, что она повторит прошлую процедуру допроса, овладел всем моим телом и говорил мне: беги, беги. Но даже страх не смог противостоять её просьбе, мне пришлось на ватных ногах вернуться.

— Я знаю, как ты долго этого хотел, и решила сделать тебе маленький сюрприз, надеюсь, тебе понравилось.

Я хотел, ответить, но она прикрыла мои губы пальцем и сказала.

— Не надо слов, просто иди, и никому не рассказывай.

Всю следующую ночь стоило мне только зарыть глаза, как тут же появлялись её красные кружевные трусики. А потом в кресле, что мы сперли с Плотниковым из ДК, я увидел Викторию Игоревну, она сидела и смотрела на меня тем же прожигающим взглядом, что на прошлом занятии, я протёр свои глаза и больно ущипнул себя, но видение никуда не исчезло. Я собрался удостовериться в реальности моей галлюцинации, но тут в комнате зажегся свет, и появился взъерошенный Серега Плотников.

— Там такая жесть сегодня случилась, — начал он, — мы с дискотеки девчонок провожали и обратно с Русланом идём, вдруг, смотрю, мужик себя бензином облил и поджёг, и главное орет: “Отпусти! Уйди!” А кому орет? Никого рядом нет. Может, права моя бабка, когда говорит, что бесы в человека вселиться могут и заставлять делать с сами собой вещи всякие.

— Какие бесы? Ты что, поди с ума сошел? Черти ему всякие мерещатся, или напился до горячки, — возразил я.

— Может и так, но все одно жутко. Может, самогонки? У меня там запрятано.

Я согласился. Серега достал из чемодана под кроватью бутылку деревенского самогона. У меня оставалась с ужина вареная картошка. Порывшись в съестных запасах, я нашел ещё большую луковицу, которая также сгодилась в качестве закуски, разлил по кружкам самогон, в полном молчании мы выпили. Каждый был погружен в свои мысли. Плотников, видимо, думал о человеке, который себя сжёг, я же о Виктории Игоревне. На следующий день стало известно, что человек, совершивший акт самосожжения, не был ни сумасшедшим, ни сектантом, а одним из значимых людей в городе. Это был некий Крестов, который являлся директором спиртзавода, и облил он себя спиртом, а не бензином, как решил Плотников. Вчера у него родился второй ребенок, и говорили, что он был счастлив по этому поводу и ехал с роддома домой, чтобы обрадовать своих родителей.

Алгебра была последней парой, Виктория Игоревна, войдя в аудиторию, объявила, кто хочет, может идти домой, только без шума и очень тихо, остальные пусть сидят и занимаются своими делами, но без галдежа. Осталось человек пять, среди них я. У меня не было никакого желания идти в общагу, где меня мог поджидать Бес со своими дружками. Осталась Ирка, у которой было свидание после пар. Вид у Виктории Игоревны был уставший, она села за свой стол и о чем-то задумалась.

— Виктория Игоревна, вам нездоровится? — спросила её староста Ленка Мальцева.

— Всё хорошо, Лена, я просто не выспалась.

— У неё есть парень — шепнула мне на ухо Ирка.

— С чего ты взяла — спросил я её, ощутив, внутреннее беспокойство.

— Когда я провожу ночь с парнем, особенно новым, я тоже потом квелая целый день, — с видом знатока ответила она.

Я понял, что во мне закипела ревность.

— Кстати, ты слышал, что произошло с Виктором Крестовым? — уже не шепча, спросила она.

— Да. Это несправедливо.

— Причем тут справедливость?

— Как причем? У него жена только родила, он директор завода, член КПСС, награды у него есть, и он, кстати, ребёнка утопающего спас. А тут раз, и сгорел. Несправедливо.

— А по мне, так он не просто себя сжёг, видимо грешок за ним какой-то — возразила Ирка.

— Все-то ты в людях плохое хочешь найти. В партию бы его не приняли, если что плохое за ним числилось, — возразил я.

— У меня опыта побольше, чем у твоей партии. Бывает, начинаешь с парнем встречаться, он весь такой джентльмен, культурный, а как своё получит, в раз меняется, начинает из него такое вылазить, что офигеваешь, где он в себе это хранил в таком количестве. И все «суси-пуси» куда-то деваются, и понимание как след простыл. Так и охота иной раз врезать чем-то тяжёлым по башке, пока спит да слюни на подушку пускает после того, как своего добился! — Ирка со злостью стукнула ладонью по парте.

— Зачем сразу по башке? Ты поговорить не пробовала? Может, у вас недопонимание, объясни, что тебе надо, и он поймет, что не прав.

Я затылком почувствовал взгляд и понял, что Виктория Игоревна слушает наш разговор. Это меня смутило, я замолк и уткнулся в учебник, а Ирка начала рисовать в тетради прекрасного принца. Пара закончилось, и все разошлись. С окна второго этажа был виден вход в общежитие. Да, меня там явно караулили. Я решил переждать в технаре, и сел на стул в вестибюле, надеясь, что бесовской компании скоро надоест подпирать стенки общаги, и они уйдут восвояси. Вскоре меня одолела дрёма.

— Ты подойди, объясни, что они не правы, — услышал я голос Виктории Игоревны, — Или до утра так сидеть будешь?

Я не знал, что ответить, хотя попытался, и, наверное, был похож в этот момент на рыбу, которая глотает воздух.

— На, держи сумку с продуктами, я тут по дороге на работу успела в гастрономе урвать кое-что, пойдем, до дому меня проводишь, а то меня совсем покинула жизненная сила.

Мне ничего не оставалось, как повиноваться. Спускаясь по ступенькам крыльца технаря, я чувствовал спиной что Бес и его дружки видят меня. Некоторое время мы шли молча.

— Был один человек, рисовал картины, любил животных, даже мяса не ел, заботился о людях свой страны, в общем, окружающие в нем души не чаяли. Но случилось так, что он умер от отравления. Справедливо? — спросила она.

— Наверное, нет — ответил я и пытался придумать весомый и умный аргумент, но не успел.

— Его звали Адольф Гитлер.

— Ну, это уже меняет картину, он был ужасным человеком, фашистом и убийцей ни в чем не повинных людей.

— Видишь, как дополненные сведения изменили твое отношение к человеку, а если бы ты узнал о Крестове что-то ужасное, поменялось ли бы твоё мнение относительно справедливости его смерти?

— Всё-таки такая смерть, как самосожжение, думаю, перебор, это…

— А если бы, например, ты узнал, что он насиловал и убивал детей? — сказала она, перебив меня, и внезапно остановилась.

Я замолчал, Виктория Игоревна держась за меня, закрыла глаза, и мне показалось, что она вот — вот упадет, и я уже было собрался её ловить.

— Жизненных сил не хватает, — сказала она, открыв глаза, и пошла дальше.

Мы зашли в частный сектор, где фонари светили через один, а то и через два. Не самый приятный район, я периодически оглядывался, дабы убедиться, не направился ли за мной следом Бес со своими дружками.

— А у вас есть парень? — спросил и сам испугался вопроса, слова сами вылетели без моего разрешения.

— Что значит в твоём понимании наличие парня, как это проявляется?

Она повернулась ко мне и убрала рукой волосы с лица, как бы демонстрируя свой шрам.

— Это человек, который заботится о вас, думает о вас, — и, смущаясь, добавил, — и любит вас.

— Хм. Тогда получается, что в данный момент жизни у меня есть такой парень, и это ты, — прищурив один глаз, она посмотрела на меня, ожидая моей реакции.

— Вы шутите, Виктория Игоревна!

— Игорь, я абсолютно серьезно. Или ты против? — она впервые назвала меня по имени, — и давай договоримся, вне моей работы не будешь меня звать по имени отчеству, я просто Виктория, — она улыбнулась.

— Хорошо, Виктория.

Я боялся закричать от радости. Она взяла меня под руку.

— Пошли, мой парень, вон, мой дом уже видно.

Мы подошли к калитке, и я растерянно остановился, не зная, входить или ждать, когда меня пригласят.

— Заходи, не бойся.

Это был старенький дом с печным отоплением, без воды, который Виктория снимала, так как не хотела жить в общежитии, которое ей предоставил наш техникум. Во дворе нас встретила собака, по-видимому, она выполняла скорее декоративную функцию, так как виляла хвостом и радостно вертелась возле меня.

— А как зовут собаку?

— Собаку зовут, Пёс, — ответила Виктория, пытаясь найти в своей сумочке ключи от дома.

Мы вошли в дом, в прихожей сушилось на протянутых веревках бельё.

— Разувайся и проходи, сумку с продуктами оставь в кухне, хотя постой…

Она сняла бельё и протянула мне.

— Заодно брось в комнате на диван, потом разберу, что куда.

Сверху оказались красные кружевные трусики, и мой взгляд невольно застыл на них.

— Да, это те самые, на которые ты попался, как рыбка на крючок, — улыбаясь, сказала она.

Я вошел в комнату через кухню и положил белье на диван, на него же и сел. Комната была небольшой, помимо дивана, из мебели был маленький столик, шкаф и чёрно-белый телевизор «Горизонт» на ножках, на полу лежал выцветший и местами сильно протертый палас, еще одна дверь, которая была плотно закрыта, вела, видимо, в другую комнату. Виктория не торопилась, она чем-то занялась на кухне, а я не знал, чем себе скрасить ожидание. Мое внимание привлекла книга, лежащая на столе. Я взял её в руки, хмыкнул, — она была на английском языке. Название мне ни о чем не говорило:

— «Journeys out of the Body» Robert A. Monroe, — кое-как прочитал я.

Но английский мой был слишком слаб, и я положил её на место.

— Игорь! — позвала меня Виктория.

И я мигом побежал на кухню, где уже ждал нехитро накрытый стол.

— Хозяйка из меня так себе, готовить — не мой конёк, как впрочем, и все остальное. Бедному моему мужу придется и готовить, и стирать, и любить меня. Садись, ешь, давай.

На тарелке были макароны и порезанная варёная картошка, обжаренная с жареным луком, она подвинула ко мне банку со сметаной.

— Ешь со сметаной, — так вкуснее будет.

Я робко сказал: «спасибо», и мы приступили к ужину. Ничего вкуснее я не ел! Возможно, мне так показалось от долгой студенческой жизни впроголодь, то ли от того, что еда была приготовлена её руками.

— Спасибо! Было очень вкусно. Но мне, наверное, пора?

— Нет. Я тебя не отпущу, уже поздно, а твои недруги ждут тебя.

— Вроде я их не видел.

— Завтра узнаешь, что они тебя ждали. Или ты не хочешь остаться?

— Что вы, очень. Очень хочу.

— Вот и славно иди в комнату, можешь посмотреть, что там случилось с магнитофоном, пока меня ждешь. Он на окне.

На подоконнике стоял «Романтик», однокассетный советский магнитофон. Поломка нашлась сразу, в штепселе оторвался провод, и я с помощью перочинного ножа всё наладил. Вставил первую попавшуюся кассету, и заиграла незнакомая, но очень красивая музыка.

— Это Клаус Шульце, — композитор из ФРГ, а альбом называется «Трансефер» — услышал я голос Виктории сзади и повернулся.

Она стояла в голубом халате, скрестив руки на груди, без макияжа, с зачёсанными назад волосами, придерживаемыми ярко-синим ободком. Её шрам не казался чем-то инородным и зловещим, и мне показалось, что мы с ней знакомы тысячу лет.

— Красивая музыка, как и ты…, — попытался я сделать комплимент.

— Это хорошо, что ты так думаешь, а то из-за потери жизненных сил я боялась, что выгляжу просто ужасно. Давай, что ли в карты поиграем.

Я согласился, и мы, усевшись на диван, начали играть в дурака. Для меня были самые сложные моменты в игре, когда она добирала карты. Виктория накланялась в мою сторону, в этот момент из-под халата была видна её грудь, отчего я не мог сосредоточиться и потому, видимо, творил что попало.

— Ты не играешь, ты пялишься на мои сиськи! — весёлым тоном крикнула Виктория.

Я остолбенел, ну что можно сказать в такие моменты, когда тебя ловят с поличным.

— Пялишься? — прищурив глаза, спросила она.

— Как мне удержаться, если они сами на меня смотрят?

Она раскрыла халат и обнажила грудь, отчего моё сердце бешено забилось, а дыхание участилось. Я смотрел, как загипнотизированный удавом кролик. Два плотно налитых шарика с коричневыми сосками вызывающе направленными прямо на меня, казалось, чего-то ждали. Она начала их раскачивать, и я заметил сбоку у левой груди шрам. Я видел подобный раньше, у моей тёти внизу живота был такой от удара ножом.

— Можешь потрогать, и я пошла спать. И ты тоже! — сказала она смеясь.

Когда об этом грезишь — это одно, но тут я стушевался, видимо заметив мою нерешительность, Виктория взяла мои ладони и положила на свою красивую грудь. Я возбудился, фейерверк гормонов вспыхнул в моей крови, мне хотелось накинуться на неё, сорвать тонкий халат со столь желанного тела и овладеть им.

— Прости, совсем нет жизненных сил, может, в следующий раз, — она поцеловала меня, — спать!

Виктория намеревалась было встать с дивана, но я не желал останавливаться, притянув её, я страстно впился в её губы, проникая языком в её рот. Буря страсти овладела мной. Надо это сделать! И только эта мысль пришла мне в голову, Виктория надавила мне ладонью чуть ниже живота и резко встала.

— Я сказала, спать!

Мне показалось, что она что-то сделала, так как моё возбуждение резко прошло.

— А что бы ты лучше заснул, и моя грудь не мешала этому, расскажу тебе про одну игру. Когда ляжешь, закрой глаза и представь, что твоя голова там, где ноги, а ноги, где голова. Почувствуй, что за твоей головой не стена, а дверь в мою личную комнату.

Когда уже был застелен диван, и я предвкушал, что мы хотя бы ляжем вместе, но Виктория пожелала мне спокойной ночи и скрылась за дверью, ведущей в другую комнату или, как она её назвала, личную комнату. Защелкнулся замок, лишив меня шанса пойти за ней.

Утром меня разбудил запах свежезаваренного кофе и жареной колбасы.

— Доброе утро, мой парень! — сев на край дивана, сказала Виктория.

— Доброе утро, Виктория Игор…!

— Спасибо, — она потрепала меня по голове и, поднявшись с дивана, продолжила, — Сейчас быстро завтракаешь и на учебу. Не дай бог опоздаешь, мне выговорят, что я тебя заманила, совратила и вообще попортила моральный облик молодого комсомольца.

— Откуда они узнают? — мне так неохота было вставать из такой уютной и благоухающей постели.

— Все уже знают.

— А ты, не пойдешь разве? — спросил я, надеясь прийти вместе с ней, чтобы все увидели нас вдвоем и обалдели.

— У меня сегодня только одна пара, после обеда. А вечером я занята.

Виктория накормила меня завтраком, после мы выкурили по сигарете, и пришла пора мне уходить. На прощание она одарила меня страстным поцелуем, запрыгнув на меня и обхватив ногами. Я хотел продолжения и никак не мог оторваться от её губ, но она, уже стоя на полу, меня силком оттолкнула.

— Все, все, оставь на следящий раз, а то всю страсть истратишь, и стану не интересной тебе.

— Ты всегда будешь мне интересной.

— Ох. Если б мне только жизненных сил, я бы с тобой такое сделала! Ну, всё.

Виктория проводила меня за дверь, дав шутливого пинка, а собака по кличке Пёс, виляя хвостом, проводил меня до калитки.

Всю дорогу до техникума в моих глазах стояла картина, как я стоя держу Викторию, она обхватила меня руками за шею, а ногами за бедра, из-под разреза халата видны её груди. Но какие ей нужны жизненные силы и вообще, что это такое?

Глава 2

Виктория была права, — бесовская компания действительно следила за мной, когда я её провожал, это стало ясно, как только пришел в курилку. Ко мне сразу подбежал Колесов с вопросом, как училка в постели. После этого случая Виктория меня домой не приглашала, максимум во двор, где мы долго целовались, курили или просто болтали. Она всегда говорила, что с удовольствием бы меня пригласила, но всегда ссылалась на усталость, занятость и отсутствие жизненных сил. Что она имела в виду под последним, мне так и не удалось выяснить ни у неё самой, ни в библиотеке. Ирка же мне сказала, что у Вики, возможно, проблемы по женской части, и скорее всего она их скоро решит, все женщины так делают.

— Даст она тебе, не переживай, — сказала она как-то ни с того,

ни с сего.

— Почему ты решила, что я переживаю? И зачем всё опошлила? Я ведь её люблю, только она не знает об этом, я ей ещё не говорил.

Ирка посмотрела на меня, как на идиота, и снова сказала:

— Говорю тебе, даст, — и добавила, выкидывая бычок в клумбу, — а если нет, то я тебе дам в знак утешения.

От этих слов я подавился дымом аж до кашля, и в этот момент подошла Мальцева.

— Там в профкоме билеты в театр дают бесплатные, никто не берёт, а спектакль хороший. Сходи хоть ты, возьми, все одно в общаге просидишь, ничего не делая весь выходной.

— С чего ты решила, что я ничего не делаю?

— Не знаю, просто так ляпнула, мне сказали народ собрать, вот и пытаюсь. Ну, возьми, пожалуйста, — последние слова она умоляюще протянула.

— Ладно, возьму, уговорила, — сжалившимся тоном произнес я.

— Спасибо. А лучше возьми два, — и тут же скрылась в толпе студентов.

«И эта знает», — подумал я, хотя идея взять билет и на Викторию мне понравилась, прекрасный повод побыть с ней на людях. Я поднялся в профком и взял два билета. «Она, конечно, может не пойти, да и я вряд ли пойдёт, но хоть старосту выручу», вертелось в голове. Войдя с билетами в нашу аудиторию, где Виктория сидела и проверяла работы, одновременно закусывая большим красным яблоком, я не заметил Петухова, который что-то искал под своим столом, и радостно сообщил:

— Виктория, в субботу мы идём в театр.

— О, отлично! Спасибо, сто лет не была в театре. Что может быть лучше театрального буфета?! — она улыбнулась, протянула мне яблоко, — на, раздели со мной сей плод змеиный.

Я надкусил яблоко в месте со следами её губной помады. К вечеру билетов в профкоме не было, в основном их забрала наша группа.

— Теперь я знаю, через кого надо билеты распространять, — сказала мне Мальцева и заговорщицки подмигнула.

В назначенное время я стоял на крыльце театра и ожидал Викторию. Позади меня толпилась вся наша группа и другие студенты, и я слышал их рассуждения по поводу, придет она или нет. Она появилась как из ниоткуда. В своих неизменных очках, в белой болоньевой куртке, под которой было чёрное платье, в красных чулках и в коротких сапожках на очень тонком и высоком каблуке. Прическа, явно сделанная, для похода в театр, маленькая красная сумка и красный платок не шее, делали все это киношно-нереальным. За спиной я слышал гул восхищения, но мне стало стыдно, ведь я стоял в дешевом совковском костюме и куртке купленной ещё три-четыре года назад. Виктория подошла ко мне, глазами показала, чтобы я её поцеловал в щёку, и на ухо мне сказала.

— Ни о чем не переживай, всё просто отлично, — потом спросила, — Как я тебе?

— Ты, ты восхитительна, ты прекрасна!

— Ах, оставьте, прошу вас не надо! — изображая актрису, закатывая глаза и делая известный театральный жест закрыв лоб тыльной стороной ладони, ответила она на мои комплименты.

Мы сдали одежду в гардероб и направились в зал, я спиной чувствовал стадо сокурсников, что они идут за нами, шепчутся и шуршат пошлыми шутками.

— Обними меня за талию, а когда будем входить в проём двери, возьмёшь меня за попу и как бы подтолкнёшь, — не смотря на меня, шепотом сказала Виктория.

— Зачем? — смущаясь, спросил я.

— Надо! Делай, что говорю. Или боишься её трогать после того раза?

Я сделал, как она велела, сзади послышался грохот от того, что кто-то упал, как потом выяснилось, это бы толстяк Бардин. Сам спектакль прошел без приключений. Провожая Викторию до дома, мы шли через парк и обсуждали постановку. В какой-то момент, она остановилась, и подняла голову к небу.

— Смотри, какие сегодня яркие звёзды.

В свете луны она выглядела как сказочная волшебница. И от переизбытка чувств, я набрал воздуха в грудь и сказал:

— Виктория, ты самое прекрасное, что было в моей жизни, и я хочу отдать тебе её! Отдать тебе своё сердце! Свою жизненную силу!

На последней фразе она резко посмотрела на меня, глаза её сверкнули, а губы сжались.

— Ты точно мне сам предлагаешь свою жизненную силу?

— Да.

— Что да? — Вика немного повысила голос, — скажи полную фразу!

— Я предлагаю тебе свою жизненную силу и сердце.

— Наконец-то! Сердце оставь на потом, а вот силу я, пожалуй, возьму сейчас.

Виктория приблизилась ко мне вплотную и, пристально демонически смотря на меня, начала расстегивать ремень на моих брюках. О, боже, неужели прямо здесь?! Мое тело, казалось, не выдержит такого сильного возбуждения. Виктория опустилась ниже, и, в предвкушении удовольствия, я запрокинул голову, мне никогда не было так приятно. И когда я уже был готов экстазу, я ощутил резкий удар, словно острое жало огромного шершня вонзилось мне в живот чуть пониже пупка. Дикая боль, и тело свело судорогой, я не мог ни пошевелиться, ни закричать. Широко раскрытыми глазами, устремленными наверх, я увидел, что усеянное звёздами небо разлетелось на мелкие кусочки, как разбитое стекло. Мой испуганный разум пытался собрать всё на место и восстановить небо, но небесные осколки непослушно вставали в хаотичном порядке и начали вертеться, как в калейдоскопе.

— Ну, вот мы и пришли, — услышал я голос Виктории, которая завела меня в дом.

Она держала меня под руку, потому что мое состояние оставляло желать лучшего. Мне казалось, душа покидает моё тело, а в некоторые моменты наблюдал за происходящим со стороны, будто мое сознание находилось в вне моего разума.

— Сейчас ляжешь на диван, и всё будет отлично, — успокаивала она меня материнским тоном.

Виктория помогла мне разуться и проводила до дивана. Я сидел как пьяный, пока она меня как маленького раздела и уложила в постель, затем сняла с себя халат, оставшись в одних уже знакомых мне трусиках, легла рядом и обняла меня. Моё тело наполнилось теплом расслабления, веки сами собой опустились, и я провалился в бездонный колодец глубокого сна.

Мой авторитет в техникуме резко поднялся, все уже знали о моих отношениях с Викторией. Конечно, в их головах рисовались красочные сексуальные картинки, но, к моему огорчению, все обстояло несколько иначе. Да, мы целовались, ласкались и тискались в постели, но в святая святых она меня не пускала, иногда, как она это называла, брала у меня жизненную силу. Это мне и нравилось, и в тоже время я всегда боялся этого момента, так как за первоначальное ощущение удовольствия приходилось платить острой болью и дальнейшими побочными эффектами в виде странных причуд мозга. Это было похоже на наркотик.

Девчонки на фоне моего успеха с преподавательницей тоже начали проявлять ко мне усиленный интерес, особенно Ирка. Однажды я лежал на диване и упорно ждал, когда Виктория приляжет рядом, но она игнорировала мои безмолвные призывы, сидела обнаженная по пояс у окна. На подоконнике стоял осколок зеркала, Вика наводила макияж.

— Ты слышал когда-нибудь о люциде? — вдруг спросила она.

— Что ещё за люцид?

— Вот есть материальный мир, а есть идейный, правильно?

— Если я правильно помню из курса философии, то да, и между ними стоит вопрос первичности.

— Оставим первичность. Я о том, что между ними. А между ними эфир, я так и называю его люцидом, миром, где идея обрела форму, но еще не материализовалась.

— Но ведь идейный мир сам по себе абстрактен, и он не может переходить в состояние, которое затем перейдет в материальное, — ответил я ей, удивившись сам тому, что сказал.

— Закрой глаза и представь с помощью идеи-мысли в мозге-материи яблоко.

Я сделал так, как она просила, и представил большое красное яблоко.

— Представил? А теперь, скажи, как это яблоко возникло? Из каких частиц сделана эта картинка в твоей голове?

— Я тебя не понимаю, — сказал я.

Поднявшись с дивана, я подошел к ней сзади.

— Для меня — вот материя, — я взял одну её грудь в правую руку, а вот идея, — и левой рукой взял другую грудь, — а между ними та, которую люблю.

— У тебя одно на уме! Хотя, если упаковать твою мысль в правильную философскую обёртку, получится очень даже ничего. Но сейчас ты должен одеться и приготовить кофе, а то через час фарцовщик подъедет.

Я смутно представлял кто это, и мне самому хотелось кофе, но я не как не мог отпустить её груди.

— Все хватит! Отцепись! Я ему о важном, а он только сиськи мацать!

— Ну, приедет фарцовщик и что такого?

— Я о люциде, о новом мире, где всё возможно, и я хочу, чтобы ты думал об этом.

Она встала и начала одеваться, а я пошел варить кофе.

Приехал фарцовщик на такси с сумками, и его звали Слава. Он начал доставать из сумок джинсы, рубашки туфли и кроссовки. Начался примерочной кошмар, Виктория заставляла меня надевать то одно, то другое. В итоге она купила костюм, куртку, пару джинс, кроссовки, ботинки, несколько рубашек и два свитера. Под конец она достала пачку денег, я отродясь столько не видел, и рассчиталась со Славой. Мое появление в новых вещах в техникуме не могло оставить девчонок равнодушными. И хотя мне было неудобно перед Викторией за купленные для меня вещи, она заверила, что я ещё с ней смогу рассчитаться. Плюс ко всему пропал Бес, прошел слух, что у его отца пропала большая сумма денег, а денег было у него немало, ведь он был заведующим торговой базой. Говорили, что он подозревал в хищении своих детей: Беса, еще одного сына и дочь.

В общем, у меня все было хорошо кроме одного, мне очень хотелось настоящего секса.

На октябрьские праздники общага опустела, все разъехались по деревням, остались только я и сосед по комнате, Серёга Плотников. Он поссорился со своей подругой в деревне и решил её таким образом наказать. С Викторией я должен был встретиться завтра, а сегодня был свободный день, который я решил посвятить философии, чтобы лучше понимать, о чем она мне говорит. Потому лежал и читал книгу «Что такое материя и каково её строение», взятую в библиотеке техникума. В комнату с шумом и смехом, ввалился Плотников с Иркой и её подругой Оксаной, с тремя бутылками вина и авоськой со всякой снедью. Книгу пришлось отложить. Стол был выдвинут на середину комнаты, и мы бурно принялись отмечать годовщину революции. Алкоголь расслаблял, Ирка начала недвусмысленно шутить, а Серёга тискался с Оксаной, затем они и вовсе ушли в другую комнату. Ирка, недолго думая, полезла целоваться, по ходу дела снимая с себя юбку и стягивая колготки, и мой мозг выключился. Поцелуи со вкусом алкоголя, и вскоре Ирка на мне скачет, как монгольский всадник. Я уже близился к финалу, и тут дверь резко открылась. На пороге стояла Виктория, выражение её лица не предвещало ничего хорошего. Когда она подняла очки, в глазах читалась ярость, как у дикой кошки. Шрам на лице стал синим, ноздри вздуты, а уголок сжатых губ нервно дёргался. Она в одну секунду оказалась возле кровати, я никак не успел среагировать. В этот момент у Ирки были закрыты глаза, она была вся в удовольствии, когда Виктория, схватив её за волосы, сняла её с меня и швырнула с такой силой, что та отлетела к стене и, ударившись головой, потеряла сознание. Виктория крепко схватила меня за хозяйство левой рукой, и тут я заметил, что во второй руке у неё нож, который она успела взять со стола, и, поставив его лезвие под самый корешок, сквозь зубы сказала:

— Я тебя за язык не тянула, когда ты мне сердце своё предлагал. Я тебе поверила, а ты из-за похоти своей с этой шалавой трахаешься!

Я мигом протрезвел, и пытался что-то сказать.

— Молчи, пока совсем не убила!

Рисковать я не стал.

Она посмотрела на мое хозяйство, беспомощно сжатое в руке.

— А знаешь, я, наверное, его сейчас тебе отрежу. Это значительно упростит и укрепит наши отношения.

Ирка начала приходить в себя и застонала, чем отвлекла разъярённую Викторию, которая, услышав стон, отпустила мой детородный орган и подошла к ней, села на корточки, взяла за горло и приставила нож к центру груди.

— Я сейчас этот нож воткну в твое блятское сердце и свалю всё на того идиота, — она показала на меня кивком головы.

Ирка плача умоляюще смотрела на меня. Мой порыв помочь ей был пресечен на корню.

— Сиди, где сидишь!

Я почувствовал её руки сзади на своих плечах, которые буквально пригвоздили меня к кровати, не давая возможности подняться, хотя я отчетливо видел, как Вика держит Ирку.

— Запомни, дрянь, — она вновь обратилась к Ирке, — что моё, — не трогай! Никогда! Поняла?

И не дождавшись ответа, ударила её по лицу кулаком, в котором был зажат нож, разбив ей губы в кровь. После Виктория встала, поправила юбку и, брезгливо пнув Ирку, указала на дверь.

— Собирай свои вещи и беги отсюда, дрянь.

Когда Ирка кое-как поднялась, стало видно, что она наделала от страха лужу. Быстро собрав свои вещи, она так с голым и мокрым задом выбежала из комнаты. Виктория швырнула нож обратно на стол, и я подумал, что самое время начать извиняться. Но она так на меня посмотрела, что я понял, мне лучше молчать.

— В следующий раз соберёшься потрахаться, сообщи мне заранее, что с тобой делать: убить или отрезать хотелку твою.

Развернулась и ушла.

На следующий день, когда Виктория вошла в аудиторию, все поняли, что её лучше не трогать. Она села за стол и метнула ненавистный взгляд на Ирку, у которой нижняя губа распухла и посинела. Ирка тут же собрала свои вещи и пересела к Петухову.

Виктория со мной не разговаривала, как я не пытался, она не проронила ни слова. Я ходил, провожал её каждый вечер до калитки, иногда она молча давала нести мне сумку, но потом также молча забирала её, и на этом всё. Однажды, когда мы с Плотниковым лежали и мечтали о том, чтобы поесть, так как деньги у нас кончились, а есть очень хотелось, в дверях появилась Виктория. Плотников сразу вышел из комнаты, и она закрыла за ним дверь. Вид у неё был уставший, сама бледная и глаза тусклые, так она выглядела, когда нуждалась в моей жизненной силе. Вика дала знак, чтобы я лег на кровать и разделся. В этот раз часть, когда было приятно, была очень быстрой. Моё тело очень долго не могло отойти от судороги, сковавшей до боли все мышцы. Она сидела рядом на кровати и ждала, когда мне станет лучше. Убедившись, что все нормально, без слов положила на тумбочку два червонца и ушла. Вскоре появился Плотников, я ему дал червонец, чтобы купил пельмени, другую еду, а, самое главное, вино и сигареты. Вскоре он вернулся, и мы, наевшись пельменей, сели на подоконник и, попивая винцо, курили.

— В очереди, пока за вином стоял, слышал, что начальника нефтебазы, вон той, что у моста, сегодня ночью собственная жена зарезала, потом отпилила ему уже мёртвому голову и бросила в кабинет первого секретаря обкома. Её арестовали, а она всё твердит, якобы в неё демон вселился, и это он всё сделал, — поделился очередной жуткой историей Серёга и добавил, — А в газетах снова ничего не напишут, как и про те смерти.

Я надеялся, что Виктория уже простила меня, но напрасно, она по-прежнему со мной не разговаривала, хотя я так же упорно продолжал провожать её до дома. И, вот, в очередной раз, проводив её до калитки, я возвращался в общагу. Под ногами хрустел снег, и я думал о том, что скоро Новый Год, и надо как-то мириться с Викторией, но каким образом? Ни одной умной мысли по этому поводу. В унынии и задумчивости я брел по заснеженной улице и уже у самой общаги услышал злобный окрик.

— Стоять, Красава!

Это был Бес, про которого все забыли за время его отсутствия. Я рванул к двери общежития, но её перед моим носом захлопнул увалень из его банды. Против восьми человек у меня не было никаких шансов.

— Ну, что, Красава, пришло время за козла ответить!

И тут же у меня полетели искры из глаз, потом я ощутил во рту вкус крови, запах грязного снега, последнее, что я видел, были яркие безмолвные и бесстрастные звёзды на угольно-черном небе. Очнулся уже в больничной палате с пробитой головой, поломанными ребрами, с выбитым зубом в придачу с двумя громадными фингалами. И это перед самым Новым Годом! Врачи, конечно же, зашили голову, починили ребра, но меня оставили лежать, так как сотрясение было слишком сильным, и головные боли не проходили. В палате я был один, тоска грызла душу, а одиночество рвало сердце на куски. Я полулежал на подушке, за окном кружились редкие снежинки. Стало ужасно жалко себя, и слеза невольно покатилась по щеке, и как только она упала, оставив мокрое пятнышко на больничном пододеяльнике, так в коридоре послышался звук шагов. Что-то сегодня не по графику сестра идёт температуру мерить. Дверь открылась, и появилась Виктория с авоськами. Она тут же подбежала ко мне и, кинув авоську с продуктами на свободную койку, подняла одеяло, принялась меня осматривать и ощупывать.

— Как ты? Всё цело? — и, не дожидаясь ответа, продолжила, — Прости меня, я не сразу узнала, староста ваша только час назад сказала. Так я занятия отменила, и к тебе.

Она хотела меня обнять, но надавила на больные ребра, я невольно застонал.

Виктория отстранилась и вновь начала извиняться, но я её перебил:

— Это ты меня прости, что я предал тебя, пожалуйста.

— А ты выбрал?

— Я оставляю это право за тобой.

— Хорошо. Я прощаю тебя, но вынуждена тебя предупредить, что у меня есть очень весомые причины не отдавать тебя никому, и в случае если это повторится, я, наверное, предпочту тебя прибить, чтобы ты уж тогда никому не достался.

Она улыбнулась и одарила меня долгим поцелуем. Выкладывая принесенные фрукты и другую еду, Виктория, как ни в чём не бывало, продолжила разговор.

— Я купила, что первое попалось, лишь бы быстрей до тебя добежать. Ты пока перекуси, а я к главврачу сбегаю на разведку.

Я был так рад, что Виктория пришла ко мне и простила, сразу стало легче не только душевно, но и физически. Я с любопытством начал смотреть на то, что она принесла. Особо есть не хотелось, к тому же болела челюсть, поэтому я выбрал большой яркий апельсин, очистил, вдыхая насыщенный цитрусовый аромат, который наполнил всю палату, и не успел я его доесть, как Виктория вернулась.

— Всё! Послезавтра я тебя забираю!

Её фраза «я тебя забираю» меня так растрогали, что я еле сдержал слёзы, Виктория, чтобы меня не смущать, взяла меня за руку и отвернулась. Она просидела со мной до самой ночи, а утром, как только можно было пройти в палату, уже поила меня куриным бульоном.

— Ты уже придумал, как отомстить этим уродам?

— Месть — это как-то не хорошо, не по-советски, есть ведь закон, суд. А если я их с Плотниковым, как он предлагает, по одному буду вылавливать, то чем я буду лучше их?

— Я тебя умоляю! Закон и суд имеют к нашей реальности такое же отношение, как дракон или единорог. И то и другое есть продукт коллективного мифотворчества, причем скорее явится единорог, чем будет справедлив суд.

Её аргументы были более убедительны. Но я пытался не сдаваться.

— И что ты предлагаешь, самосуд?

— Да!

— Тогда все сильные засудят слабых.

— Сила в нашем веке — понятие очень относительное. Человек может быть физически силен, но у его оппонента пистолет, и все они, по сути, равны, а если оппонент может управлять эфирным телом и использовать жизненную силу в люциде, то, вообще, ни сила, ни оружие не помогут.

— Нет, так всё же нельзя, это может привести к хаосу.

— Хаосу! Хаос — это когда тебя избивают, и ты в надежде на справедливость идёшь в милицию, а там папа того урода, что тебя избил, ты в прокуратуру — там его дядя, ты в суд, а там чертова двоюродная родственница. Нет, то, о чем я говорю, это не хаос, — это естественная самоорганизация системы. Я тупо хлопал ресницами, так как понимал, что мне до таких интеллектуальных построений ещё далеко. Виктория видимо поняла, подвинулась ко мне и тихонько на ухо прошептала.

— Потискай меня, пока никого нет, — и расстегнула свою кофту.

Утром следующего дня Виктория, уже забрав какие-то бумажки у врача, и воспользовавшись его же телефоном вызвала такси, которое доставило нас к её дому. Она бережно помогла мне помыться, предварительно нагрев воду на печи в большом оцинкованном тазу, ведь у неё не было ни бани, ни душа.

— Каникулы проведёшь у меня, — сказала она, намыливая шампунем мою голову.

Я был счастлив, что помирился с ней, но внутри меня терзало чувство вины, что из-за низменных сексуальных желаний я предал наши отношения.

— Наверное, ты сейчас думаешь о том, что изменил мне, — словно читая мои мысли, сказала Виктория, — на самом деле это не ты предал, а твоё тело.

Я хотел сказать, что тело и есть я, но вода из ковшика, которой она смывала шампунь с моей головы, помешала мне это сделать.

Тридцать первого декабря Виктория с утра поехала за «дефицитом», я же занялся уборкой в доме, а затем приступил к готовке новогоднего ужина. У меня была припасена бутылка шампанского, и мой мозг рисовал самые романтические картинки, да так ярко, что мне пришлось сделать омовение холодной водой, дабы успокоить своё возбуждение, которому не помешали ни болевшие сломанные ребра, ни пробитая голова. Появилась Виктория после обеда с полными сумками всяких вкусностей и от усталости завалилась на диван, попросив меня разобрать продукты. Там оказались колбаса, сыр и, о боже, кокосовый орех! Я не только его до этого не ел, но и не видел вживую.

— Там в какой-то сумке должна быть книга, называется «От существующего к возникшему», коричневая такая. Принеси, пожалуйста.

Я нашел эту книгу под банкой венгерского лечо фирмы «Глобус», и, пролистав её, пока нёс, чуть не поджарил свой мозг. Страницы пестрели буквально «дикими» формулами и не менее странными графиками. «Ну, это только математик и поймет», — подумал я. Так что почти до самого «Голубого огонька» Викторию я потерял, пришлось всё делать самому, пока она штудировала эту заумную книгу, делая в ней пометки изгрызенным карандашом, при этом она сексуально мяла свою грудь. Наконец-то её взгляд упал на меня, она виновато улыбнулась и, лихо вскочив с дивана, заявила:

— Так, одеваемся красиво! И весело встречаем Новый Год!

Мы сели за стол, и я уже собрался было открывать шампанское, как Виктория меня остановила.

–Нет! Не сегодня, выпьем его завтра.

Я не стал спрашивать почему, лелея надежду, что, наверное, нас ждет настоящий секс, и она не желает мешать одно удовольствие с другим.

— А у меня для тебя подарок, — объявила она, и вручила мне коробочку, на которой было написано «SONY».

Внутри я обнаружил электронные наручные часы. У меня всегда были проблемы с выражением чувств, особенно радости, к тому же мне стало неудобно, и я протянул коробку обратно.

— Я не могу принять такой дорогой подарок, сам не могу тебе ничего подарить…

— Глупенький.

Вика встала, подошла ко мне и села на колени.

— Ты сам не представляешь, какой ты для меня подарок. Поэтому возьми и не выпендривайся.

Мои ожидания интимной близости не оправдались, причем еще это мягко сказано. Она уложила меня в кровать, а сама села рядом и начала рассказывать про то, как во сне человек может осознать, что он спит, и тогда сон можно строить по любому сценарию, который он только пожелает сам, а там и дверь в люцид откроется. Затем она резко встала и заявила.

— Я сегодня сплю в своей комнате. Ничего не говори и не думай, — сказала она и ушла в эту запретную комнату, заперев дверь.

Если Виктория там, её нельзя беспокоить, даже если придет конец света. Безусловно, я был весьма расстроен, но в тоже время с меня спал страх ответственности, что не справлюсь, ведь я еще был недостаточно здоров, и, занявшись разглядыванием и изучением подарка, не заметил как уснул. Когда я проснулся, Виктория всё ещё была в своей комнате, я поел прошлогодних салатиков и включил телевизор, предварительно убрав звук. Показывали старый советский фильм, и я, так как не было звука, придумывал диалоги актерам сам и мысленно их озвучивал. Увлёкшись этим занятием, я не заметил, как Виктория вышла из своей комнаты.

— Штаны спускай, — сказала она еле слышно.

Мне показалось, что она сейчас потеряет сознание, вид у неё был как у узника немецкого концлагеря. Неизбежность того, что сейчас придет боль, хотя вначале будет обманчивое блаженство, наложилось на то, что я мог хотя бы психологически подготовиться, ведь её запрет на употребление шампанского означал именно это. Виктория всегда мне запрещала употреблять алкоголь перед днём, когда будет брать мою жизненную силу. Сожаление в ту же секунду сменилось сочувствием к ней, я видел и чувствовал, что ей очень плохо, и только я могу ей помочь. Боль была долгой, казалось, что меня снова и снова острым шилом били в живот, вместо обычного калейдоскопа картинок, я видел лишь фиолетовые вспышки. Проснулся я от боя часов на стене. Странно откуда взялись эти часы, может Виктория повесила, пока я спал. Я быстро соскочил с дивана и вышел покурить, сам не зная зачем, пошел в сторону нашего ДК. Там вовсю гремела дискотека, у меня возникло желание найти Беса, причем не просто найти, а совершить акт возмездия. Войдя в зал, я увидел толпу ритмично дергающихся людей. Я знал, что они танцуют, но музыки не слышал. Я отправился в дальний угол, где обычно кучковалась банда Беса, но кроме Яичницы и еще двоих никого не нашел. Обида и сильная злость наполнили меня, и возникло желание врезать хоть одному их этих подонков, и я без колебаний напрямую направился к ним. Я подошел почти вплотную, но никто из их шайки не обратил на меня внимания. Яичница получил кулаком по лицу, в этот удар я вложил всю силу, на какую был способен, но он даже не заметил этого. В ярости я метелил руками и ногами всех троих, но удары не достигали своей цели, мои кулаки пролетали сквозь их тела, не причиняя никакого вреда. В отчаянье и смятении я остановился, пытаясь понять, что происходит. Я обвел глазами зал. Люди так же дергались под неслышимую музыку. Никому до меня не было дела. Перед глазами несколько поплыло, а когда изображение прояснилось, за спиной Яичницы я увидел Викторию. Она схватила его за плечи и одним рывком вытащила из его тела его же копию, которая болталась у неё в руках, как тряпка на ветру. «Это, наверное, его душа», подумал я. Яичница упал на пол, а в руках Виктории была его душа, и мне казалось, что эта душа видит меня, она кричала от ужаса, извивалась, пыталась вырваться, но Виктория с яростью, оторвала от души Яичницы кусок и брезгливо бросила с зияющей дырой в области паха на пол. Затем всё завертелось, закружилось, и я проснулся. Рядом лежала Виктория и, улыбаясь, смотрела на меня, вид у неё был прекрасный, и она была будто моложе.

— Ну, как, понравилось мстить?

— Откуда ты знаешь мой сон?

— Это был не сон.

— Самый что ни на есть сон, — возразил я, засовывая её руку в халат, чтобы потрогать её грудь.

–Ой! — вскрикнула она, — Новый год же! Давай пить шампанское и танцевать!

Глава 3

Каникулы пролетели в каком-то нескончаемом потоке веселья, алкоголя и удовольствий, никогда раньше я не был так беззаботен и раскрепощён. Были позабыты все тревоги и печали. Я просто наслаждался каждым мгновением. Но, к сожалению, люди весьма неблагодарные создания, и я, конечно, не был исключением. В последний день каникул мы сидели на кухне и курили, потягивая красное вино. Виктория мне рассказывала о люциде, о том какие перспективы ждут человека, который сможет полностью воспользоваться его возможностями, о том, что у людей есть эфирное тело, и именно оно может входить в люцид. Однако меня сейчас интересовало только её физическое тело и то, что находится между её ног, а так же страстное желание войти туда. Пока она говорила свои сверхзаумные вещи, я пытался поцелуями и ласками развести её на секс.

— Да что с тобой такое, вино что ли афродизиак для тебя?

— Я не знаю, что такое афродизиак, просто хочу тебя так, как любой мужчина хочет женщину, хочу просто трахнуть тебя.

Я испугался того, что сказал, но подумал, пришла пора, наконец-то, решиться и решил настаивать на своем.

— Это невозможно, — сухо ответила она.

— Как невозможно, мы с тобой вместе столько времени, ты говоришь, что я тебе нужен, тебе без меня никак, мы спим в одной постели, а ты говоришь, невозможно. Ты не пускаешь меня в себя, но готова убить, если я вдруг под влиянием природы окажусь на другой. Все пары делают это, это жизнь. Или ты до свадьбы бережешь себя, и, возможно, вообще она не планируется со мной? Или девственность бережешь для другого? Ждешь в своей жизни кого-то получше?

— Нет! — четко произнесла она, — и да, ты прав. К чему разговоры? Чем быстрее ты узнаешь, тем лучше. Иди в комнату, я сейчас приду.

Наконец-то свершилось! Я молниеносно снял свою одежду и залез под одеяло, вскоре появился Виктория. Она, не раздеваясь, легла рядом, я запустил руку под её халат, понял, что она без трусиков, счастью не было предела. Я залез сверху на столь желанное тело и медленно, пуговица за пуговицей, начал расстегивать халат, сопровождая путь поцелуями. Она закрыла лицо руками. «Наверное, у неё это в первый раз, и потому не стоит всё делать слишком быстро», решил я. Целуя её груди, затем живот, я опускался всё ниже, продолжая целовать нежную кожу, приближаясь к вожделенному месту. Вот пошла «греха дорожка», я чувствую «клюв сокола», ласкаю его, слышу, как стонет Виктория, и опускаюсь ниже.

Я помню такую структуру повреждённой кожи с детства, когда «залечивал» шрам своей тёти, я ощущал её, когда целовал щеку Виктории, её грудь. Здесь было всё в такой структуре и опускаясь ниже я не нашел отверстие для входа, так как всё было в шрамах, я почувствовал, как она напряглась. Я решил вернуться к «клюву сокола», отдавая ему лаской всё желание, что было у меня. Вика сладострастно застонала, её рука впилась в мои волосы и сильно прижала мою голову, видимо боясь, что я покину это место, она закричала от удовольствия. После разжала пальцы, я поднял голову, она вновь закрыла лицо руками. Я увидел, почему не может быть между нами близости. То место было одним сплошным шрамом, я понял, что эти жуткие рубцы скрывают ужасную трагедию, полную боли и страдания.

— Ну, вот, ты и добился своего, теперь ты знаешь, почему между нами не может быть секса. Потому, что вставить мне некуда!

Вика встала с дивана и закурила.

— Я люблю тебя! — сказал я, пытаясь хоть как-то этими словами выразить сочувствие.

— Вот только жалеть меня не надо. Куда ты меня любишь? — она показала руками на область, где должна была находиться вагина.

— Наверняка это можно как-то исправить…

— Так. Уходи, уходи немедленно! — более хриплым, чем обычно, голосом сказала она.

— Ты говорила, что убьешь меня, если я изменю, а тут выгоняешь.

— Говорила и прошло! Вали к Усольцевой, она на тебя каждую ночь мастурбирует.

— Зачем ты меня к ней гонишь? И откуда ты можешь знать, кто кого хочет?

— Интуиция! Интуиция твари!

— Я люблю тебя! И хочу быть с тобой и более ни с кем!

Я попытался её обнять, но она грубо оттолкнула меня.

— Ну, и дурак! Ты вообще понимаешь, что я тебя использую, я выкачиваю из тебя всю твою жизненную силу, теперь не видать тебе в жизни ни удачи, ни везения. Я просто высасывала из тебя жизнь, я как вампир пью из тебя человеческое счастье и смысл существования. У тебя не будет друзей ни людей, которым ты нужен. Ты будешь пуст, и чтобы ты не делал, люди не заметят тебя, ты просто тело идущие по жизни к своему неминуемому финалу. Я существо, сожравшее твою судьбу.

— Так выпей всё до конца, и, может, это тебя успокоит! — я начал злиться, в теле появилась неприятная дрожь и желание боли, чтобы утихомирить эти странные и пугающие ощущения.

— Ты не понимаешь, что говоришь. Всё кончено, ты мне больше не нужен. Всё, что мне надо, я забрала. Проваливай!

К моему горлу покатил ком обиды, я чувствовал себя ущемлённым и, чтобы не расплакаться и не предстать уж в совсем не выгодном свете перед ней, мне надо было как можно быстрее уйти куда-нибудь. Я оделся, ещё немного постоял на кухне, надеясь, что Виктория остановит меня, но, не дождавшись, оставил часы на холодильнике и шагнул из дома в темноту улицы. Мне некуда было идти, кроме общяги, там я застал Плотникова, который приехал вчера из деревни и раскладывал привезенные продукты. После немого приветствия я завалился на кровать, а он начал рассказывать мне все, что видел и слышал. О том, как пил самогонку с друзьями в деревне, и как они подожгли стог, о том, что автобус поломался, пока ехал, о том, что в новогоднюю ночь в городе убили директора гастронома на улице Ленина. Причем последнего убила его любовница, и, самое ужасное, просто убить ей, видимо, было мало, — она отрезала ему мужской орган и засунула этому бедолаге прямо в рот, а после сама бросилась с девятого этажа. В общем, рассказывал всякую ерунду и сплетни, что наслушался в автобусе и на вокзале. Я слушал его болтовню, не вникая, мне так хотелось остаться одному и порыдать. Плотников посмотрел на меня, и замолчал. Затем достал бутылку самогонки, и мы её приговорили, закусывая жареными яйцами и хлебом с салом. Серёга отрубился прямо за столом, а меня ничего не брало, мысли о Виктории будто отрезвляли меня, ее образ стоял передо мной как наваждение. Я включил магнитофон и до утра слушал одну и ту же песню «Princess of the Dawn» группы Accept, представляя, как я ласкаю её, как глажу ее волосы, пахнущие лавандой, как целую её шрамы. Я размышлял, можно ли любить женщину без секса, или любовь между ней и мужчиной держится только на этом, и что все высокие слова мигом теряют смысл, если один из них не может заниматься этим. Нет, я люблю Викторию, люблю, потому что она есть, потому что моё сердце сейчас болит по ней, а не мой член. Откуда у неё такие шрамы…?

На следующей день начались занятия, первой парой в расписании стояла алгебра. Я решил не идти, то ли страх, то ли обида вперемешку с гордыней, а, скорее всего, всё в совокупности заставили меня трусливо спрятаться в безопасной норе жалости к себе. Я сидел у окна, уткнувшись лбом в холодное стекло, когда открылась дверь. Думая, это Плотников забыл что-нибудь, я повернулся, но в дверном проеме стояла Виктория. Чёрные очки не давали возможности понять выражение её лица. Она подошла к столу и положила на него часы.

— Ты их забыл, и, видимо, не знаешь, что уже время быть на занятии, — сказав это, она развернулась и направилась на выход.

И тут что-то во мне взорвалось, оковы спали, и гордыня прошла, я побежал за ней и закричал.

— Вика!

Она остановилась как вкопанная, я схватил её за плечи и повернул к себе лицом.

— Вика, я люблю тебя, мне не нужна жизнь без тебя, пусть ты забираешь мою жизненною силу, но знай, что уходя, ты заберешь моё право любить.

— А ты точно слышал, что я тебе говорила, про то как я использую тебя?

— Когда мы шли из театра, и под яркими звездами в темноте ночи я предлагал тебе свое сердце и жизнь, это были не просто слова.

Она подняла очки, глаза были красные и опухшие от слёз.

— Хорошо, я подумаю. А сейчас иди на занятия, десять минут тебе на всё про всё, ждать тебя не буду, а то твои одногруппники всю аудиторию разнесут.

Я оделся и пошел в технарь. У самого входа встретил Яичницу, увидев меня, он испуганно кивнул головой и убежал в другую сторону от технаря. Всю пару я просидел сам не свой, ломая голову, что значат её слова: «Я подумаю». Когда закончилось пара, моим желанием было незаметно выйти из аудитории и добраться до курилки, надеясь, что сигаретный дым хоть немного успокоит мою тревогу.

— Красовский, останься, — услышал я знакомый с хрипотцой голос, который как когти дикой кошки полосонули моё сердце.

Вика некоторое время молча занималась своими делами. Я стоял и ждал, когда все студенты покинут аудиторию. Затем она достала из своей сумочки что-то по звуку металлическое и положила на стол.

— Это твои личные ключи от нашего дома, а это деньги на такси. После того, как окончатся занятия, заберёшь свои вещи из общаги. В общем, ты понял. Сегодня вечером, будь дома, я задержусь допоздна.

Она улыбнулась, я хотел её поцеловать.

— Дома, дома, а то сейчас обязательно кто-нибудь завалится! И так уже слухов более чем достаточно. Иди уже, мне бежать надо, из-за тебя опоздаю.

Я все же быстро успел её чмокнуть в щёку и вылетел в коридор, так как организм от счастья требовал обязательно это дело перекурить.

— Игорь! — окликнула она, — У меня такое было в первый раз, спасибо, — и, увидев мой порыв вернуться к ней, изобразив бровями строгость, добавила:

— Дуй, давай!

Уже на пятачке обнаружил, что сигареты у меня кончились. В углу стояла Ирка, и я направился к ней.

— Уйди! Уйди, а то фурия твоя меня с тобой увидит и сердце мне вырежет.

— Ир, мне бы сигаретку, и всё.

— Ладно, если это всё, держи, за сигарету пойди не убьёт.

— Ты уж извини, что так вышло.

— Ты меня тоже извини за то, что лужу за мной пришлось подтирать, — довольно съязвила Ирка. — Даа… Вика у тебя — класс. Я бы тоже такой хотела стать. Слушай, а ты ведь, говорят, перед новым годом в больничку из-за Беса попал? Я хотела прийти, но староста сказала, что математичка к тебе пошла, отменив все занятия, в общем, чет я струхнула.

Конец ознакомительного фрагмента.