Мы – люди флотские. Жизнь и приключения курсантов ВВМУРЭ. 3 факультет, выпуск 1970

Игорь Андреевич Филиппов, 2023

В своей очередной книге автор, капитан 1 ранга в отставке, прослуживший в Военно-морском флоте СССР и России более тридцати лет, с любовью и флотским юмором рассказывает о курсантских годах: замечательном периоде в жизни молодых людей, навсегда связавших свои мечты с морем, кораблями, – всем тем, что называется военно-морской службой. В эти пять лет было всё: трудности учёбы и службы, солёные брызги океанских волн, шлюпки под парусами, дружба и товарищеская взаимовыручка, шпаргалки и самоволки, и Большая Любовь, пришедшая неожиданно и навсегда.В тексте размещено 116 фотографий из архива автора. Содержит нецензурную брань.

Глава третья. Постепенное слияние с «Системой»

Флот на помощь колхозникам

В один из дней сентября 1965 года весь первый курс ВВМУРЭ — человек 500 — направили на сбор овощей в колхозы Ленинградской области, в помощь не справляющимся со своими обязанностями колхозникам. Нашей роте досталась маленькая деревенька в Гатчинском районе, со смешным названием Фьюнатово. Дружище Мишка Титов выразил своё отношение к этому событию загадочным возгласом:

— Вот и прекрасно: едем на латифундию!

Увидев на моём лице вопрос, Миша объяснил, что латифундией «питоны» называли свой лагерь на Нахимовском озере, где ребята не только проходили шлюпочную практику, но и работали по хозяйству.

Деревня Фьюнатово. На уборке свёклы Юрий Быстриков и Игорь Филиппов

Во «Фьюнатовской латифундии» нас разместили в небольшом деревянном деревенском клубе, где на палубу были брошены голые матрасы для спокойных снов, и от стены до стены простирался длинный стол для принятия пищи, сбитый из кривоватых досок. Готовить надо было самим. Хорошо, что в наших рядах находился бывший матрос Зуев, который добровольно стал коком. Каждый день колхозники привозили нам большой бидон молока, овощи, хлеб, регулярно свежее мясо. Консервы, крупы и макароны у нас были взяты с собой, из училища. От голода не страдали.

Руководил всем этим «картофельным первокурсом» полковник морской пехоты, которого мы прозывали «чёрным полковником». Однако он редко навещал нас, поэтому нами управляли старшины классов.

После подъёма и завтрака мы выходили подобием строя в поля, или, если далеко, нас везли туда на грузовиках. Мы геройски рубили головы капустным кочанам, тянули из земли свёклу, морковку, но больше всего работы было по сбору картофеля. Картофельные поля были бесконечны… По этим полям — там, где земля не очень мокрая — не спеша — «чух-чух-чух» — катила картофелеуборочная машина, выкапывающая из земли всего лишь 20 % картошки. Всю остальную добирали мы. Поутру в поля приезжал грузовик, из кузова которого через равномерные расстояния сбрасывались деревянные ящики. Эти ящики надо было наполнять картошкой. Работали попарно. Наша пара — Мишка и я. На день выдавалось задание: собрать определённое количество полных ящиков.

Каждый день шёл дождь. Или проливной, или зарядами. Чавкать в грязи, а потом очищать «говнодавы» от глинистой земли было противно. И мы с Мишкой задумывались, как сделать дневное задание побыстрее, допустим, к обеду. А после обеда только изображать трудолюбов. Тут Мишка, совершенно случайно перепутав картофелину с плотным комом земли, бросил в ящик ком. Я машинально его из ящика выбросил, но… тут мы оба посмотрели друг на друга и улыбнулись от приятной, одновременно посетившей нас мысли.

И начали вместо картофеля быстро сыпать на дно ящиков комья земли, а потом покрывать их картошкой. И так мы этим «творчеством» увлеклись, что ящики наполнялись в несколько раз быстрее, а слой верхнего картофеля при этом становился всё тоньше и тоньше. Сначала мы выполнили план на час быстрее обычного, на следующий день — на два, а когда дневной план стал выполняться всего за один час, наш старший — Володя Адажук — очень заинтересовался нашими «успехами». Тут — как будто специально — появились обиженные колхозники, принимающие картофель на складе, и Володя сразу всё понял. Нам с Мишкой влетело по первое число, нас объявили «сачками», и три дня мы мыли грязную посуду. Но хуже всего то, что нам пришлось перебирать на складе свозимую туда картошку, отделяя её от земли, а потом — как дополнительное наказание — нас перевели на сбор капусты, на поля, где длинные ряды огромных бело-зелёных кочанов уходили за горизонт…

Норма по капусте была серьёзная, почти невыполнимая, никаких новых «методик по улучшению труда» нам создать не удалось, поэтому мы просто вкалывали «как следует», а не «абы как»… К вечеру уставали изрядно. Однажды вечером нас навестил почти забытый нами «чёрный полковник», чтобы убедиться, что у нас всё хорошо, всё по плану. Войдя в клуб, он увидел Мишу Московенко, стоя прислонившегося к косяку двери и задремавшего от усталости. Полковник спросил разлепившего веки Михаила, о чём же тот задумался, по кому заскучал. Мишин ответ прозвучал чётко:

— Скорее бы утро, да снова на работу, тащ плквник!

Именно с того самого момента эта крылатая фраза сопровождала нас в течение всей службы, и оставалась актуальной как в запасе, так и в отставке.

Как-то поутру между кочанов мы подняли огромного зайца-русака, обжиравшегося колхозной капустой. Русачина, с испугу высоко подпрыгнув, обделался, и помчался, высоко подкидывая задние лапы… прямо на нас! Мы, побросав сельхозинвентарь, начали весело его ловить, орать, свистеть, скользя и падая на земле, усыпанной капустными листьями! Самое смешное и удивительное, что нам удалось-таки изловить его! Каждый курсант, вымазанный землёй до невозможности, нежно удерживая зайца на руках, улыбаясь, погладил шёрстку притихшего зверька. А и не зверёк он был вовсе, а тяжеленный зверюга! Килограммов десять, не меньше. Но не подумайте о нас чего плохого: даже мыслей ни у кого не возникло, чтобы съесть его с кашей — бережно перенесли к краю капустного поля и отпустили восвояси. Обессиленный зайчишка, полежав чуток, неспешно поплёлся домой… Несмотря на противный затяжной осенний дождь, весь день настроение у нас было приподнятым и радостным.

Чёрный кот и… бутылка

— Жил да был чёрный кот за углом…

Эти слова потом долгие годы сопровождали меня и на службе, и дома, и везде. А дело в том, что только эта, модная в то время песня, и была на единственной пластинке, которая без конца заводилась на стареньком клубном проигрывателе, пока мы завтракали, обедали, ужинали или отдыхали.

— И кота ненавидел весь дом…

Ненавидели и мы, но больше заводить было нечего.

Мичмана Адажук Владимир и Головин Андрей

Незаметно подошёл первый выходной день — воскресенье. Можно было помыться, постираться, поиграть в футбол, шахматишки и картишки, просто всласть выспаться. Некоторые, у кого деньги водились, посетили деревенский магазин, накупили конфет, пряников, лимонада, а кто и погорячее. У нас с Мишкой с деньгами всегда было туговато, поэтому мы ограничились тройной порцией молока, которое нам привезли после утренней дойки довольные нашей работой колхозники, в количестве аж двух бидонов вместо одного обычного.

Наступил вечер, потихоньку стемнело… Всем взводом собрались в клубе. До отбоя было ещё далеко, и неожиданно мы решили… танцевать! Разгорячённые напитками и тройной порцией молока, самозабвенно отплясывали, кто во что горазд. «Чёрный кот» по сути дела — настоящий твист, вот мы его и откалывали. Особенно выделялись в этом умении москвичи и ленинградцы; ребята из других городов в основном смотрели, делая неуклюжие попытки влиться в танец. Вся эта вакханалия продолжалась часа полтора. Наконец разгорячённые плясуны устали, и молодецкие пляски затихли.

Высыпали на воздух. Утирая потные лбы и шеи, курильщики закурили. И тут москвич Андрюха Головин достал из кармана… бутылку «Столичной». Профессионально вскрыл её и дружески предложил всем желающим по глотку из горла. Желающих не нашлось. Тогда Андрюха, желая покрасоваться, ляпнул, что может всю бутылку выпить одним глотком! Никто не поверил: даже просто глотать крепкую жидкость из горла, не закусывая, и то противно, а тут — за один глоток… Кто-то из ребят даже поспорил с москвичом.

Андрюха, круговыми движениями раскрутив водку в бутылке, открыл рот и… просто вылил (!!!) содержимое в горло. Мы внимательно следили за кадыком Андрюхи, будет ли кадык прыгать при глотании. Жидкость весёлым ручейком забулькала по московскому жестяному горлу куда-то глубоко вниз, внутрь организма. Кадык не прыгал: Андрюха не глотал!

Залив бутылку, Андрюха, внешне совершенно не изменившись, стоял и преспокойно упивался своей победой. Ну и крепкий желудок оказался у москвича! Раззявив от удивления рты, на несколько мгновений мы застыли столбами, а потом — дураки! — начали бурно восхвалять Андрюху, будто он совершил потрясающий подвиг.

Поход в соседнюю деревню

По-осеннему быстро стемнело. И тут улыбающийся Андрюха завлекающе напомнил, что в соседней деревне Жабино — кстати, более населённой молодёжью — тоже есть клуб, и в нём — после воскресного киносеанса — именно сейчас тоже происходят танцы. Но не мужские, как у нас, а самые настоящие, с девушками! Колхозные девушки… голубоглазые, румяные, в меру стройные… мечта поэта!

До деревни Жабино всего шесть километров — разве могло это расстояние удержать молодых парней, разгорячённых плясками, вином и молоком?! И мы начали свой легендарный поход, а вернее — курсантский исход из Фьюнатово.

Мичмана Волгин Юрий и Чесноков Георгий

Большинство двинуло пешком. Но нашлось несколько молодцов, которые, для облегчения своего передвижения, срочно овладели подручным колхозным транспортом.

Кто-то из нашей четвёрки заметил во дворе клуба телегу с пустыми бидонами из-под молока. Неподалёку на лужайке паслась лошадь, нежно хрумкая жестковатой осенней травой. Как единственный в группе специалист с кое-какими навыками крестьянской жизни, я успешно впряг лошадь в телегу. И уже через 20 минут наша четвёрка покатила на телеге, удобно развалившись на сене, следом за ушедшими ранее ребятами. Сидя на передке, я лихо размахивал концами вожжей, временами по-крестьянски крича на лошадь:

— Ехай шибче!

Однако пожилая лошадка, прядая ушами, и не думала убыстряться, очевидно, по причине устоявшегося наплевательски-философского склада характера.

Когда мы подъехали к окраинам деревни Жабино, сзади послышалось одновременное тарахтенье автомобиля и конский топот. Нас догнала странная парочка передвижных средств: маленькая «инвалидка» и белый конь со скачущим верхом Валеркой Шелевахо. Причём конь был не оседлан, и при скачке фигура Валерки, скользя по мокрой спине коняги, слегка заваливалась то на один, то на другой «борт». Надо сказать, что наш Валерка славился неутомимой, прямо цыганской любовью к лошадям, а вернее, к желанию скакать на них. И в будущем, куда бы ни забрасывала офицера Валерку служба, всегда первым делом всматривался он в окрестные дали в поисках коня для скачек. А поскольку при этом он являлся ещё и ярким блондином, то и прозвище к нему приклеилось соответствующее — «Белый цыган». И вот этот Белый цыган красиво обошёл нас на всём скаку, у самого финиша!

Крошечная «инвалидка», битком набитая курсантами, догнала нашу телегу, но обогнать не смогла по причине узости просёлка. Исполняющий обязанности шоферюги московский ас Андрюха непрерывно жал на клаксон, пассажиры орали, пытаясь согнать нас на обочину. Для обгона. Но мы, как и положено ехавшим на телеге крестьянам, степенно молчали, даже не поворачивая голов в их вопящую сторону. Как позже оказалось, много лет «инвалидка» простояла «на приколе» в соседнем с клубом колхозном дворе. Её хозяин не ездил на ней по причине неисправного аккумулятора. Наши, технически грамотные курсанты Герка Чесноков и Юрка Волгин, а также присоединившийся к ним слегка покачивающийся Андрюха Головин, решили машинку «оживить». И ведь получилось! Что они с ней сделали, одному автомобильному Богу известно, но ехала она прилично, даже сумев догнать нашу резвую лошадку. В «инвалидке» уместилось аж шесть человек!

Мы подъехали к деревенскому клубу во втором часу ночи. И кино про Ассоль, и танцы давно закончились, румяные колхозные девушки сладко посапывали на мягких перинах, просматривая сны про красивую жизнь с городскими «прынцами», которые развезли их по «дворцам-хрущёвкам» на телегах с алыми парусами. Во дворе клуба стояли, устало покуривая, все наши ранее притопавшие ребята, и Валерка, любовно поглаживающий белого коня. Расчувствовавшийся коняга шлёпал Белого цыгана по щеке большим языком, иногда, для разнообразия, покусывая временного хозяина за ухо.

Ровно в два часа ночи мы начали движение по деревне: если приехали, то изучить населённый пункт надо было обязательно. Телегу мы оставили во дворе клуба, предварительно не забыв выпрячь лошадку. Там же окончательно застыла достигшая последнего причала «инвалидка». Только Валерка не бросил боевого друга: он вышагивал с белым коником впереди отряда. Мы беспорядочной толпой устало тянулись за этой парой…

Пройдя Жабино (не такая и большая деревня оказалась), мы вышли на грязный просёлок. Справедливо решив, что все дороги ведут во Фьюнатово, поплелись по ночному просёлку. Изрядно поплутав, под утро всё-таки нашли родную деревню, где нас с радостью встретила тёплая жилуха — клуб.

Утро понедельника началось с разборок. Сразу несколько озабоченных колхозников суетливо прохаживались по двору, ожидая от нас вразумительных объяснений. Возчик молока не нашёл ни телеги, ни лошади, только пустые бидоны сиротливо валялись в траве. Хозяин «инвалидки», которому именно сейчас «приспичило» её чинить, размахивая руками, что-то доказывал председателю колхоза, мрачно курящему беломорину. Мрачный настрой председателя объяснялся просто: всё утро он безуспешно искал своего белого коня, которого Белый цыган Валерка от большой любви ещё ночью отпустил на волю. Конь радостно смылся в неизвестном направлении. Валерка объяснил своё причудливое решение личной просьбой самого коня, которому Валерка не смог отказать…

Вот такой и запомнилась наша первая курсантская «военно-морская» практика в деревушке Фьюнатово, латифундии, затерявшейся среди болот и лесов Гатчинского района Ленинградской области.

Камбуз. Часть 1. «Ох, уж этот камбуз!»

Пролетел мокрый картофельный сентябрь во Фьюнатово. Грязные, но окрепшие и сплочённые, мы вернулись в «Систему». Кстати, ВВМУРЭ имени А.С. Попова (изобретатель радио, если кто не знает по недо-образованности) шутливо переводилось курсантами как Высшее вокально-музыкальное училище работников эстрады имени Алега Попова (имелся в виду знаменитый цирковой клоун Олег Попов).

Где должен быть командир во время перехода роты по маршруту куда-то, очевидно — по делу? Впереди, на лихом коне!.. Коня, однако, нет, да и шаг не особо строевой…

После хорошей бани начались учебные занятия, наряды, дежурства, работы, редкие увольнения… в общем, служба.

Из всех видов нарядов самое двоякое впечатление представлял наряд на камбуз. Худшим был тот, когда несколько курсантов отмывали посуду после принятия пищи всем училищем. И так целый день. После каждого приёма пищи. То есть четыре раза в сутки. Кроме того, надо было помочь официанткам сначала накрыть столы, а потом — убрать… А курсантов-то в училище более трёх тысяч! Да ещё матросская рота обслуги. Да оркестранты… В общем, грусть — тоска…

Мытьё посуды заключалось в следующем: допустим, я — курсант–посудомойка, стою перед огромной металлической мойкой, где грудами навалены тарелки, вилки, ложки, половники, и, наконец, самое чудовищное — грязные бачки. Особенно ужасны они после обеда с пшённой кашей, называемой «кисляком». Каша готовилась на воде и, чуть остыв, застывала мгновенно. От неё — от тёпленькой — ещё можно было оторвать ложкой кусочек невкуснятины, но если каша застывала, то она превращалась в скользкое… дерьмо! Поэтому, когда нам приносили бачки к мойкам, то чаще всего каша даже тронута не была. Всё это пшённое дерьмо вываливалось в огромные ёмкости, очевидно, для гусей, кур и охранных собак на даче у начпрода. Гуси-то объедались, а мы потуже затягивали пояса, и, если появлялись деньги, то шли в буфет, где в особой цене были халва и горячая яичница — глазунья…

Но я отвлёкся — посуда-то ещё не мыта! Включаю краны с горячей и холодной водой; они соединяются старым резиновым шлангом в один слоновий хобот. Их этого хобота хлещет вода нужной температуры. Справа в алюминиевой миске — сухая горчица для лучшего отхода грязи и остатков пищи: Ferry тогда и в помине не было. Ко всему этому полагались тряпка, щётка со стёртой щетиной и обрывок мочалки. Начали! Берём, мочим, трём… берём, мочим, трём… и так до тех пор, пока не будет ощущаться жир. Весь этот процесс длился несколько часов, особенно долго после обеда.

Камбуз. Часть 2. «Ах, что за прелесть этот камбуз!»

Теперь про хороший наряд. Время от времени, всегда только в ночь, на камбуз выделялся целый взвод, т.е. класс. Для чистки картошки всему училищу. С точки зрения курсанта–первокурсника, это прекрасное времечко. И не только первокурсника, поскольку этот вид камбузного наряда сопровождал нас аж три курса… и даже на четвёртом, но реже.

Ночная чистка картохи. Александр Дубовицкий, Сергей Власенко, Георгий Чесноков, Андрей Головин, Игорь Филиппов

Давайте представим, что сегодня — вечер, и именно наш взвод назначен чистить картошку. Топаем разболтанным строем на камбуз. Образовавшийся ещё во Фьюнатово, наш взводный ВИА несёт гитары. Гитаристы: Юрка Быстриков и два Валерки — Назаренко и Валов. Ещё один Валерка — Шелевахо — если соберётся сыграть и спеть свои цыганские песни про коня и волю, то берёт гитару у штатных ВИА-истов. А для какой такой необходимости они волокут на камбуз инструменты, скажу позднее. У них — наших музыкантов — даже язык — особый жаргон-сленг, заимствованный из блатных песен. Себя они называют «лабухами, лабающими» на музыкальных инструментах. Иногда в наш взводный ВИА включается и ударник, Алик Пастернак, сотрясающе барабанящий на разнообразной камбузно-посудной аппаратуре.

Вот притопали. В огромных кафельных и гулких отсеках камбуза пустовато, только у стены виднеются автоматические картофелечистки, прикреплённые к полу. В углу высятся египетской пирамидой ящики с картошкой, может быть, из нашего дорогого Фьюнатово, память о котором пока ещё свежа. Если в эту ночь автоматика работает, то мы только вырезаем оставшиеся глазки из картофелин, но обычно картофелечистки стоят на приколе, поэтому приходится брать в руки ножи и — вперёд! Иногда до трёх или четырёх часов ночи. Привычно делимся на три группы: рабочие, «лабухи» и добытчики. Рабочие — это трудяги-парни, способные только удерживать нож для чистки картохи, их большинство, «лабухи» организуют развлекательную музыку, бренча на гитарах и слаженно завывая популярные песни тех времён, чтобы чистящим веселее работалось, а вот добытчики — это самые уважаемые люди: они шарят по всем углам камбуза в поисках еды, слёзно выпрашивают у дежурного по камбузу, глядя на него голодными глазами, а потом готовят деликатесы на больших плитах. Для всех. И иногда удача так поворачивается к ним нужной стороной, что мы — после чистки картошки — досыта наедаемся жареным мясом и той же самой картохой из Фьюнатово, но уже в жареном виде. Среди добытчиков еды наибольшими способностями отличались Андрюха Головин и Баграт Юрханьян. И если они с нами, то можно считать, что бессонная ночь не пройдёт даром!

Земноводные подводники

На первом курсе, среди многих прочих наук, мы изучали предмет под сокращённым названием ТУЖУК (Теория устройства, живучести и управления кораблём). Название это казалось нам смешным; мы даже выдумывали шутливые расшифровки и поговорки, к примеру: «А Володя Адажук всё грызёт-грызёт ТУЖУК!». Конечно же, старшине нашего класса Володе Адажуку не очень-то нравилась эта поговорка, однако приходилось терпеливо переносить трудности совместной жизни в курсантском коллективе.

К этой науке прилагалась соответствующая лаборатория, где сей предмет изучался наглядно. В помещении лаборатории у стены возвышалась огромная стеклянная ёмкость, прозванная «аквариумом». Наполненный водой аквариум простирался от одной стены до другой и от пола до потолка! В желтоватой водичке плавала модель пл. С моторчиком, имитирующим двигатели, горизонтальными рулями, а также цистернами, которые заполнялись водой или продувались воздухом, для погружения, всплытия, или изменения крена и дифферента. Преподаватель или курсант брал в руки пульт и наглядно управлял пл, находящейся в различных состояниях. И если бедняга курсант не те цистерны продувал или заполнял, и не туда поворачивал рули, то получал двойку. Всё просто!

Мы все прекрасно понимали, что вряд ли кто-нибудь из нас будет командовать пл, а если и приведётся кому, то очень-очень не скоро. К тому же по этой дисциплине предстоял не экзамен, а зачёт, поэтому относились к ТУЖУК «спустя рукава».

До сих пор (а прошло без малого 60 лет!) не ведаю, кто догадался притащить в лабораторию огромных лягушек и запустить их в аквариум. Увеличено искажённые водной средой, зеленоватые земноводные медленно плавали вокруг пл, обживая незнакомое пространство. Некоторые, наиболее любознательные, забирались на рубку пл, находящейся в надводном положении, и отдыхали, выпучив «зенки». Мы притихли, в ожидании событий.

Вошёл преподаватель, он же начальник кафедры, каперанг , но можно звать и капраз. Мы встали, приветствуя его, и занятие пошло своим чередом.

В этот раз преподаватель объяснял нам основы дифферентовки. До сих пор из глубины прошедших лет долетает до меня его голос:

— Сначала плавучесть подводной лодки необходимо привести к положительному значению, приближённому к нулевому. После этого следует выровнять моменты сил по крену и дифференту. Тогда, работая только гребными винтами и рулями, вы сможете парить в водном пространстве, подобно… птице в воздухе.

В пылу учебных объяснений этот романтик военно-морской службы несколько раз нажимал на пульт, заставляя подлодку всплывать или погружаться, иногда, не оборачиваясь, тыкал указкой назад, за спину, по памяти всякий раз точно попадая туда, куда надо. Но вот, после очередного тычка указкой, раздался наш дружный хохот! Что такое?! Поворот через левое плечо и… вытаращенные глаза офицера упёрлись в вытаращенные глаза лягушенции, застывшей в позе Ихтиандра у толстого стекла аквариума!

Капраз, быстро придя в себя, командным ором вызвал лаборанта — старослужащего мичмана, бывшего подводника. Ещё вчера, в курилке, в перерывах между парами занятий, этот мичман наглядно и дружески демонстрировал нам романтические последствия службы на подводном флоте, выпуская дым через… ухо, перепонка которого, по словам мичмана, была пробита глубоководным давлением. И вот этому пожилому, слегка заспанному человеку, преподаватель приказал немедленно выловить всех лягушек. Мы радостно ожидали вторую часть Марлезонского балета, но… старый и опытный мичман-подводник, чётко произнеся «Есть!»

Конец ознакомительного фрагмента.