Младший сержант Алексей Крайнов

Игорь Александрович Адов, 2018

Повесть о первых месяцах Второй мировой войны. Взгляд на события глазами красноармейца. Становление солдата. В начале, и немцы, и русские были еще людьми, но это быстро проходит....

Глава вторая

Встретили поджидавшего их старшину с грузовиками. Без долгих разговоров отправили вперёд. Через пару часов движения в колонне добрались до дымившей в стороне от дороги кухни. Обед был готов, причём на этот раз всех угощала его, Лёшкина, рота, так как весь батальонный обоз и остальные кухни остались на том берегу.

Ротный, до блеска натерев тряпкой сапоги и приведя в уставной порядок форму, с каменным лицом лично преподнёс комбату котелок с горячей кашей. Старшине, конечно, перепало, но не сильно, особенно после рассказа о генерале, якобы лично отдавшем приказ на немедленную переправу всего старшинского хозяйства. Водители машин при проведении дознания старательно вытягивались по стойке смирно, пучили глаза и слово в слово повторяли версию старшины. В общем, виновных не оказалось, что, впрочем, никого особо и не удивило.

Батальон обедал в паре сотен метров от дороги, по которой продолжала тянуться на запад немного поредевшая вереница людей, подвод и техники. Каши, правда, было в обрез, ещё меньше, чем на завтрак, но причина была ясна и особо не обсуждалась, чего не скажешь о фашистских провокациях. Да и что это за провокации такие, когда столько людей побило?

— Может, не знали они, что люди в лесу? Может, просто попугать захотели? — с вопроса к Цепеленко завёл разговор о бомбёжке переправы младший лейтенант, сидевший посреди развалившихся солдат своего взвода.

— Вы, товарищ командир, видели, с какой высоты бомбили? — тревожно поглядывая назад, в сторону невидимой теперь переправы, ответил старший сержант. — С недолётом положили, чего тут думать.

— Значит, вернуться могут? — как всегда, встрял в разговор Алексей.

— А ты думаешь, почему нас комбат через реку вплавь отправил? — вопросом на вопрос ответил Цепеленко.

— А хозяйство наше: артиллерия, боеприпасы, миномётные и пулемётные взвода? — задумчиво перечислял Лёшка оставленные на том берегу подразделения и имущество разделённого батальона.

— Ничего. Комбат с ними начштаба оставил. Приказал технику в сторонке укрыть, а если что — искать объезд, — проявил осведомлённость взводный.

Загромыхало. Бойцы, не сговариваясь, повернули головы назад. Там, вдалеке, набухая и расширяясь, росло облако чёрного дыма.

— В колонну поротно! Становись! — донеслась дублируемая по цепочке команда. Марш продолжался.

«Какая-то непонятная война, — не переставая оглядываться на далёкое чёрное облако, размышлял Лёха. — Нам до немца ещё пару дней топать, а она уже началась. Или не началась? А если началась всё же? Тогда наши передовые части, наверно, уже к Варшаве подходят. Нам пешком за танками ни за что не угнаться. Так и не увижу ни одного немца, прямо как Цепеленко на «финской». А он, кстати, молодец, никто не понял, что переправу ещё раз бомбить будут, — только комбат и Володька!»

Рассуждения младшего сержанта прервал чей-то истошный крик: «Воздух!»

Солдаты поспешно улеглись на спины, с любопытством разглядывая приближающиеся самолёты. Двенадцать зелёных машин с крестами на фюзеляже и фашистской свастикой на хвосте не спеша летели вдоль дороги со стороны переправы. Непривычный излом крыльев у основания и закрытые обтекателем не убранные шасси делали их похожими на стаю пикирующих, хищных птиц. Самолёты летели так низко и близко, что были видны лица пилотов и стрелков из-за стёкол кабины, поглядывающих на лёгкую панику внизу, вызванную их появлением.

Кто-то из бойцов неуверенно помахал рукой, один из немецких самолётов, перевалившись с боку на бок, махнул крыльями. Ответный жест лётчика, если, конечно, это был он, вызвал у солдат бурю восторга, и вскоре уже полбатальона, вскочив на ноги, радостно приветствовало пролетающую мимо немецкую эскадрилью. А через несколько мгновений, сделав небольшую горку, самолёты скрылись за лежащим впереди холмом.

— И ничего это не война! — радостно затараторил за спиной у Лёхи стряхивающий пыль со штанов красноармеец Красовитов. — Нормальные мужики, хоть и фашисты! Правильно политрук говорил: немецкий пролетариат за буржуев воевать не станет!

— У этого «пролетариата» бомбы над переправой закончились, нечем ему с тобой воевать было, — ехидно ответил солдату Цепеленко.

— Похоже, что так, — невесело согласился боец, — а чего они здоровались-то тогда? Ручкой бы ещё помахали, гады!

— Да рожи наши испуганные увидели, вот и решили приободрить — не дрейфь, мол, пехота сиволапая, не настал ещё твой черёд! — со смехом ответил Димке кто-то из толпы. Взвод заржал, прогоняя страх и напряжение последних часов. Веселье мгновенно разлилось по всему батальону, и только замполит, с растерянным видом подскочив к сидевшему на подножке грузовика комбату, пытался привести того в чувство. А майор, со смехом вытирая катившиеся из глаз слёзы, поддерживая рукой трясущийся живот, орал на всю округу:

— А я-то, старый дурак, аж в кузов запрыгнул! Кхе, кхе! Стою по стойке смирно и ручкой так вослед, как баба на перроне! Кхе, кхе, кхе!

Уже на закате, выбрав место среди отдыхающих в негустом подлеске подразделений, остановились на ночёвку и ужин. Батальон догнали машины с переправы. Леха с Цепеленко, изловив водителя одной из них, допросили с пристрастием. Оказалось, за день фашисты прилетали три раза.

— Мост так и не разбомбили, зато техники покалечили кучу, но потерь среди людей не очень много — успели разбежаться, — похоже, в который раз устало повторял длинный, как жердь, красноармеец. — Немец в основном за танками да артиллерией гонялся. А после бомбёжек к машинам подходить жутко — там же снарядов полно! Горит и рвётся всё до сих пор, наверное. Никто не тушит — страшно…

Рядом стояли танкисты, те самые три КВ-2 — вчерашние попутчики. Гремели гаечными ключами, приводя в порядок технику, долбили по железу кувалдами. Матерились жутко! Зато, неспешно прогуливаясь мимо, старший сержант Цепеленко с красноармейцем Красовитовым сумели умыкнуть у «братьев по оружию» огромный кусок брезента плюс пару штыковых полноразмерных лопат — чтоб унести, и, не особо торгуясь, променяли «добычу» у старшины на две бутылки водки, буханку хлеба да три банки тушёнки. Тот ещё и благодарил.

Позвав Лёху и растолкав ото сна младшего лейтенанта, удобно устроились в сторонке от спящего взвода. Подальше от глаз начальства. На недоумённый взгляд командира при виде спиртного бойцы ответили многозначительными ухмылками бывалых служак. Недовольного Димку Красовитова с банкой тушёнки под мышкой в качестве награды отправили спать: не по рангу ему с начальством за одним столом сиживать. В общем, вечер обещал быть приятным. Хорошего настроения добавил молодой майор, командир танкистов, присевший по нужде рядом. От камешка, метко брошенного Лёшкой, танкист испуганно подскочил и, сверкая голыми ягодицами, молча унёсся в темноту ночи. На обратном пути подошёл с грозным видом, но был приглашён к «столу», оттаял, да так и остался с компанией, восхищаясь умением пехоты — даже посреди «голого поля» раздобыть выпивку. Работой своих подчинённых продолжал руководить дистанционно — благо горло и армейский словарный запас позволяли…

Оказалось, что танкисты, как и их батальон, из одного механизированного корпуса — пятнадцатого, только из другой дивизии.

— Десятой танковой, Огурцовской! — как, не замечая в темноте насмешливых улыбок пехотинцев, гордо заявил подвыпивший танкист. На пьяный, с ехидцей Лёхин вопрос, отчего это целый майор «Огурцовец» всего тремя танками командует, хоть и тяжёлыми, захмелевший майор принялся врать про какой-то личный приказ товарища Сталина, а разглядев-таки в темноте недоверчивые ухмылки собутыльников, перешёл в «наступление» сам:

— У вас тоже на батальоне майор, а не капитан, да и староват он для этого звания. Ему по возрасту уже давно пора дивизией командовать!

— А наш дед на батальоне до сих пор сидит потому, что дуэлянт! Глаз у него верный и рука твердая! — с пьяным вызовом, гордо ответил за всех младший лейтенант.

— Что???

— А что слышал, майор! В тридцать шестом, по пьяному делу, застрелил кого-то! Говорят, из-за жены. Но ты не подумай, танкист, всё честь по чести было — на дуэли. Как раз его на полк поставили, обмывали вот… А полгода назад выпустили. Досрочно!

— Раз выпустили, значит, по уголовной статье сел. В тридцать шестом, говоришь? Хм, повезло, — задумчиво протянул танкист.

«Какое же тут везение? — молча пытался понять логику командира изрядно захмелевший Алексей, слышавший эту историю не впервые. — Четыре с половиной года человек отсидел! Хотя досрочно же выпустили — вот и повезло… Наверное?»

Тему сменили и под чоканье котелками принялись обсуждать события дня прошедшего. Решили, что разбомблённые войска на переправе — это никакая не провокация, а самая настоящая война с Германией. Просто штабисты страсть как секретничать любят — где надо и не надо… Шумно спорили о том, долго ли ещё немец огрызаться будет, и, пьяно признав того противником серьёзным, улеглись спать. Засыпая, Лёха опять переживал, что не успеет повоевать, что идут они медленно, а война их обгонит. Попытался горем своим поделиться с храпевшим рядом Цепеленко, но был прерван в грубой, ругательной форме и, замотавшись в шинель, обиженный, уснул.

Утром подняли ни свет ни заря. Заспанные бойцы хмуро поглядывали на комбата, гордо стоявшего на груде ящиков в кузове одного из грузовиков и лично руководившего побудкой. Благо глотка позволяла — кони ночевавшей рядом кавалерийской части испуганно фыркали и взбрыкивали. Чумазые, полусонные танкисты, полночи латавшие свои машины, недовольно ворчали, с головой укутываясь в чёрные, лоснящиеся от масла ватники. Один командир их, не обращая внимания на суету вокруг, укрывшись кожанкой, сладко посапывая, спал. Замёрзший Лёха, борясь с лёгким похмельем и с завистью поглядывая на безмятежно дрыхнувших бойцов из других подразделений, зло подгонял ворчащих на комбата солдат своего взвода.

Наконец колонной двинулись. Впереди, нещадно пыля, три оставшиеся полуторки на малом ходу; сзади, ту пыль, глотая и постепенно разогреваясь, — пехота. Сам комбат с кузова слазить не стал, присел только и с высоты своего положения продолжал руководить походом — главным образом пытаясь вернуть в строй выбегавших из него по малой и другой нужде солдат. Строил злую рожу, грозил кулаком, орал, конечно, но был не в силах победить природу, а потому через десять минут марша объявил остановку, чем и сам не преминул воспользоваться, причём с кузова не слезая.

И вот только снова тронулись, спереди, из-за леска, навстречу как-то неожиданно появились точки самолётов, через несколько мгновений превратившиеся в немецкие пикировщики с уже знакомыми хищными очертаниями. Вражеская эскадрилья, казалось, летела мимо, чуть стороной, но, заметив колонну на дороге, набирая высоту, повернула к ней. Хор глоток взревел: «Воздух!» Все побежали по кюветам — прятаться.

Сначала было почти не страшно; Лёха, лежа на спине, разглядывал приближающегося врага. Над дорогой самолёты по очереди стали переворачиваться через крыло и в пикировании устремились к земле.

Высота была небольшой, молодое Лёшкино зрение, не обременённое излишним чтением, — остро. А потому захватывающая дух картина штурмовки предстала перед младшим сержантом во всей красе. Вот из-под крыльев первого пикировщика плавно выплыли щитки в виде решётки. Воздух взвыл! Вой мурашками растёкся по телу, ворвался в голову и, парализовав, подчинил себе полностью. Хотелось бежать, но уже невозможно было оторвать взгляда от хищного излома крыльев надвигающейся с неба смерти.

Вдруг всё закончилось. Щитки спрятались обратно, сирены замолчали, и самолёты, выйдя из пике, вновь стали набирать высоту. Затем опять завыло, но уже сзади: на недавно оставленном месте ночёвки загромыхали разрывы. Не страшно, словно швейные машинки, застрекотали пулемёты. Лёшка видел лошадей, в ужасе несущихся по полю. Полусонных, очумевших солдат, в панике разбегавшихся в разные стороны. Затем на дороге показался грузовик. Не обращая внимания на ухабы, высоко подскакивая и опасно кренясь, машина на бешеной скорости неслась в их сторону.

Подлетев к перегородившим путь полуторкам Лёшкиного батальона, шофёр, не снижая скорости, попытался объехать их по обочине, но не смог удержать автомобиль на насыпи и, шарахнувшись кузовом о последнюю в колонне машину, перевернувшись, слетел в кювет.

Не придав большого значения досадному происшествию, Алексей продолжал разглядывать фашистские самолёты. Вот, резко взлетев вверх, вражеская машина на мгновенье зависла в воздухе и, перевернувшись, стремительно понеслась к земле; опять завыла сирена, застрекотали пулемёты. Затем всё повторилось, но уже с другой стороны.

— Красиво, блин, летают! Как акробаты в цирке! — прошептал Лёха, затем, вспомнив свои недавние ощущения от такой «красоты», с ненавистью добавил: — Сволочи!

Налёт закончился неожиданно быстро. Видимо, израсходовав боезапас, бомбардировщики собрались вместе и с набором высоты не спеша пошли на запад, а пролетая мимо залёгшей по обочинам дороги пехоты — весело помахали крыльями.

Защёлкали винтовочные выстрелы. Замполит батальона, пристроившись на капот одной из стоявших машин, в бессильной ярости спешно стрелял вслед улетавшим самолётам. Затем, грохнув разряжённой винтовкой о землю, с удручённым видом присел на подножку. Перепачканные землёй бойцы не спеша выползали из кювета. Строились. У опрокинувшейся полуторки собралась толпа. Видно было комбата, как всегда, шумно и с руганью руководившего работами. Вскоре опрокинувшуюся машину поставили на колёса, вытолкали на насыпь. Затем…

От того, что Лёха увидел затем, у него потемнело в глазах: на дорогу вынесли и аккуратно выложили в рядок несколько неподвижных тел.

— Сколько? Не видишь? — сипло спросил стоявший рядом взводный, тщетно протирая очки грязными, в пыли руками.

— Четверо, кажется, — выдавил из себя Алексей.

— Там водила ещё отходит. Грудь ему баранкой проломило. А этим по головам проехал, сразу всех насмерть, — разъяснил ситуацию подошедший с места происшествия Цепеленко. И мрачно добавил, увидев, как засобирался к аварии Лёха: — Не ходи, комбат там рвёт и мечет, увидит людей лишних — побьёт! Сам еле ноги унёс…

Пока, укрывшись под кронами деревьев ближайшего леска, батальон прощался с погибшими товарищами и водителем злополучной полуторки, с места вчерашней ночёвки вернулся разведывательный взвод под предводительством политрука. Ребята рассказали об искалеченных взрывами КВ-2, уничтоженной роте лёгких плавающих танков, побитых лошадях да побросавших своё добро, разбежавшихся интендантах. Пригнали пару почти неповреждённых, лишь с выбитыми стёклами, бесхозных грузовиков трёхтонок, тяжело гружённых продуктами и боеприпасами. На вопросы о людских потерях отвечали с содроганием:

— Не сосчитать! По веткам кишок намотано… Рвало всех, думали, свои потроха там выблюем! Военфельдшер раненых лечит, человек сто их, наверное, а он один и три санитара. Мы помогли немного, да там уже народ возвращаться начал. Побоялись, что хозяева машин найдутся, пришлось тикать. Ничего, на боевые потери спишут, там таких штук двадцать догорает. Замполит сказал, нам нужнее.

Комбат приказал провести с личным составом беседу по технике безопасности и раздать патроны. А буквально через десять минут слух резанула короткая пулемётная очередь, прибавив к могилам у дороги ещё один холмик…

— Куда идём-то? Немец где? Зачем нас за сто вёрст от границы высадили, железнодорожные пути ведь до самой Германии идут? — засыпал окружающих вопросами Красовитов, деловито набивая патронами пулемётные диски. Не забывая при этом покрикивать на своего второго номера — хохла Микулу, неумело помогавшего ему в этом небыстром и нелёгком занятии.

Продолжение марша было недолгим. Видимо, здраво рассудив об опасности воздушных налётов и до выяснения обстановки, командир батальона приказал отдыхать до заката, укрывшись в большом саду, невдалеке от пустынного, красивого селения из белых, крытых соломой хат.

К обеду ближе хорошо просматривающаяся с места стоянки батальона дорога начала заполняться колоннами войск и гражданскими, продвигающимися в обратном от границы направлении. Вдоль пути то и дело проносились пары вражеских самолётов, но, видимо, не найдя достойной цели среди повозок, грузовиков и пехоты, ревя моторами, скрывались за горизонтом. Танки и артиллерия, наученные врагом ещё в первый день войны, укрывшись в ближайших лесах, засветло на дорогу не выезжали.

Вскоре батальон нашёл посыльный мотоциклист. Обрисовав обстановку и начертив на клочке бумаги схему маршрута движения, курьер, лихо развернувшись, умчался дальше разыскивать разбросанные по дороге подразделения дивизии.

— Даже карты не оставил! — процедил комвзвода, с интересом наблюдавший за происходящим.

— У комбата своя, поди, есть? — откликнулся Алексей.

— В том-то и дело, что нет. Ни у комбата, ни у танкиста вчерашнего. Я спрашивал.

— У делегата этого тоже нет, — безапелляционно заявил Цепеленко. — Чего бы он на пальцах объяснялся да схемы на бумажках рисовал…

Подбежал красный от возбуждения ротный. Короткое совещание с командирами взводов. Команда на сбор, построение и вперёд — отменил-таки курьер дневной отдых.