Ключевой вопрос

Иван Сабило, 2022

Автор представляет новый взгляд на работу следственных органов, которые в отдельных случаях могут руководствоваться не только "буквой закона", но и здравым смыслом, и глубиной понимания всего, что привело к совершению преступления. И если не встать на сторону преступника, то постараться сделать так, чтобы он не понёс наказания, так как на нём лежит ответственность за жизнь и судьбы других людей. Прежде всего за жизнь ещё не родившегося ребёнка. Таким образом "узаконенная справедливость" вступает в противоречие со справедливостью личностной, душевной. Это фабула романа. В нём показана наша современная жизнь с её острой проблематикой – межгосударственными взаимоотношениями, пандемией, другими острыми вопросами, решение которых может привести к более упорядоченной жизни людей.

5

Следователь Андрей Евгеньевич Маков прикатил на Смоленскую, припарковал машину к полицейской Ауди с мигалкой и поднялся на третий этаж. Дверь в квартиру не заперта, он вошёл и увидел своих помощников — грузного, розовощёкого капитана Дорофеева и высокорослого, изящного лейтенанта Хмелёва. Ему рассказали, зачем они здесь: позапрошлой ночью в этой квартире покончил с собой двадцатишестилетний сотрудник оранжереи Малеев. Как выяснилось, жил один, увлекался наркотиками и, по словам матери, «таял на глазах». Она отдельно проживала с младшей дочерью и тремя внуками. Часто приезжала к сыну, умоляла его одуматься, начать лечение, но безрезультатно. А тут целых два дня не могла дозвониться. Всполошилась, перенервничала, и когда приехала, увидела сына мёртвым — из травматического пистолета он выстрелил себе в висок. Прочитала на столе короткую посмертную записку, где он «от всей души» благодарил маму за то, что дала ему жизнь, и просил прощения за свой поступок. Она позвонила в скорую, и когда та примчалась вместе с полицией, увидели её без сознания на полу. И повезли в больницу. А сына в морг.

— Ничего удивительного, — сказал лейтенант Хмелёв и окинул Макова беспечным, ребячливым взглядом. — Наркоманы однолюбы, им легче расстаться с жизнью, чем с наркотиками.

— Графологам отослали? — спросил Маков, разглядывая скромное убранство двухкомнатной квартиры. Всё обычное, столы, кровати, в каждой комнате по шкафу. Окна без штор и занавесок, старинные венские стулья, а под батареей две ржавых гантели.

— Да, нашли его блокнот и отправим вместе с запиской, — сказал Хмелёв. — Но и мы, вглядевшись в почерк, поняли, что рука одна и та же. Вы то зачем сюда? По-нашему, дело не сложное, накропаем рапорт.

— Не доверяет нам, — усмехнулся Дорофеев.

— Не в этом суть, зачем ерунду городить? Просто по долгу службы позвонил подполковник. И не только это. Ещё он таким образом готовит вас на повышение.

— Нет, я думаю, решил, что дело сложное, а тебе он в таких случаях больше благоволит.

— Лишние слова, не одобряю, — поморщился Маков. — Блинов, понимаешь, не дали поесть.

— Сочувствуем, но я тоже не завтракал, — сказал Дорофеев.

— Я вообще не завтракаю, — сказал Хмелёв. — Я всегда плотно ужинаю, поэтому завтрак пропускаю.

— А как же насчёт мудрого предписания: «Завтрак ешь сам, обедом поделись с другом, а ужин отдай врагу?» — спросил Дорофеев.

— Подобная мудрость для толстяков. А я, как видите, изящен и светловолос. В университете МВД Прожектором звали.

— Ещё хорошо, что не лазером, — не удержался Дорофеев, полагая, что ехидный коллега намекает на его комплекцию. — Ты всегда так изящно себя нахваливаешь. Как женщина. У тебя женский ум.

— Спасибо за комплимент, буду соответствовать. Я думаю, женский ум отличается от мужского так же, как женская грудь от мужской. В нём больше жизненного, животворящего.

— О-ох-хо-хо! — рассмеялся Дорофеев. — Андрей, ты слышишь? По-моему, наш коллега собирается менять пол и готовит…

— Ничего он не готовит. Просто являет нам с тобой человека с аналитическим складом ума. У него большое будущее.

— Спасибо, Андрей Евгеньевич. Вы нашему коллеге объяснили это в двух словах. А мне пришлось бы потратить часа полтора, не меньше.

— И это, несмотря на аналитический ум?

— Всё, друзья, завершаем встречу.

Они вышли на лестницу. Хмелёв замкнул дверь и сказал, что передаст ключи матери в больницу. Маков поинтересовался, куда они сейчас.

— В отдел. Ты с нами? — спросил Дорофеев.

— Обойдётесь, у меня выходной.

— Да, и блины. Ох, давненько я блинов не кушал.

— Поехали, жена много напекла.

— Спасибо, но придётся в другой раз, — облизнулся Хмелёв и вскочил в машину.

Андрей Евгеньевич сел в свой Фольксваген и вырулил на проспект. Поначалу думал о самоубийце, у которого не сложилась жизнь из-за пагубной страстишки. О его матери, которая на исходе лет лишается последних сил в переживаниях за сына. Ещё слава богу, что у неё дочь и внуки, есть о ком заботиться и любить. Это в случае, если свалившееся горе её саму не загонит в могилу.

Но вот его мысли вернулись к себе, к Женьке и Кате, что росли каждый месяц по сантиметрам и радовали своими безмерными успехами. И тут же в сознании возникало красивое, с недавних пор раздосадованное лицо жены, которое вызывало у него не чувство радости и прочности жизни, как прежде, а скорбь и обиду за её необдуманное поведение. Суть беды в том, что у Марины, как ему казалось, возник так называемый служебный роман, который и привёл в смятение чувства обоих… Летом, в разгар проклятой ковидной пандемии, когда в городе ежедневно тысячи людей заболевали этой заразой, мать Марины — Анастасия Ильинична, которая не так давно похоронила мужа и жила одна, предложила привезти ей в Новосибирск Женьку и Катю. Она ужасно соскучилась по внукам и желала заполучить их на непродолжительное время. Так и сделали. Марина в начале августа полетела с детьми на родину, оставила их там до сентября и вернулась. Но до сентября не получилось — бабушка сама тяжело заболела. Передала внуков дальней родственнице и позвонила в Петербург: срочно забирайте.

В то же утро Марина и Андрей решили, что полетит Андрей. Без проблем купили электронные билеты с маршрутными квитанциями туда и обратно. Она поехала на работу и, созвонившись, встретились в аэропорту. Андрей направлялся к входу в аэропорт, когда рядом с ним затормозила Тойота, и он увидел в ней Марину. Она и водитель вышли из машины, и Марина представила его:

— Мой сотрудник Артём Григорьевич Воробьёв. Узнав, что я тороплюсь в аэропорт, вызвался отвезти. Без всяких метро и автобусов, за что ему большое спасибо.

Это был смуглый невысокий парень лет тридцати пяти, в белых кроссовках, узких джинсовых брючках, рубашке в разноцветную клетку и светлой ветровке с множеством карманов на молниях. Его не стриженные много месяцев, а может, и лет, тёмные, крашенные «под каштан», волосы забраны в массивную кичку на макушке, похожую на вторую, только маленькую, голову. Большие серые глаза смотрят внимательно и как будто ждут какого-то приказа.

После регистрации на рейс они остановились, чтобы попрощаться, и к ним подошёл сосед Андрея и Марины по этажу — розоволицый, упитанный Павел Сысоев. Он работал в мясном отделе ближнего к ним магазина «Лента», и они не только часто видели его за прилавком, но и покупали курицу и мясное филе. Поинтересовался, кто и куда летит, полюбовался кичкой Воробьёва и сказал, что он и сам только что проводил отца в командировку. И предложил Марине подбросить её домой — он тут на машине. Марина поблагодарила и отказалась — ей необходимо вернуться на работу.

Попрощались. Андрей улетел. Через день вечером вернулся с детьми. В аэропорту взяли такси и покатили домой. А когда вышли из машины, встретили Сысоева. Увидев Андрея Евгеньевича, тот отозвал его в сторонку и по-дружески сказал:

— Я вот кумекаю, говорить тебе такое щекотливое дело или нет, но всё-таки надумал сказать. Вчера утром, сидя в машине и ожидая дочку, чтобы самому отвезти её на спорт, увидел, как из нашего подъезда вышла твоя жена и этот, с кичкой.

— Т-ты не ошибся?

— Нет, Андрюша. У меня есть все основания так говорить. Их ни с кем не спутать. Кому другому я бы не сказал. А говорю тебе, так как давно уважаю.

— Сможешь подтвердить, если придётся?

— Безупречно. Из уважения к тебе. И что ты с ней теперь сделаешь?

— При чём тут она? Тут не она, тут судьба виновата.

— Чья судьба?

— Моя, конечно. С ней и буду разбираться.

— Ну-ну, конечно. Если она позволит. Интересно ты устроен.

— Ладно. Дети ждут.

Андрей Евгеньевич посмотрел на Катю и Женьку, и пошатнулся от неприятности, которую услышал от Сысоева.

— Па, идём! — позвала Катя и первая направилась к подъезду.

— Да, Катенька, я с вами, — сказал он, идя вслед за дочерью и сыном. Поднялись в лифте на шестой этаж. В квартире бельё на сушилке и работающий телевизор — уходя, жена не выключила его.

Когда она вернулась после работы и, радостная оттого, что видит сына и дочку, бросилась их обнимать, Андрей Евгеньевич сжал губы и ушёл в другую комнату. Хотелось пойти и отнять детей, чтобы она не пачкала их, не оскорбляла своим прикосновением. Но сдержался. Где-то глубоко в сознании ещё была мизерная надежда, что Сысоев, если не соврал, то ошибся, приняв другую пару за тех, о ком он сказал такую грязь. Но злая обида брала своё. И почему-то вспомнилась их первая встреча много лет назад на борту теплохода, что вёз их на остров Валаам. Оба они студенты, он юридического факультета, питерский парень, она экономического, сибирячка. Солнечный день, голубое небо, синяя вода Ладоги… Большие карие глаза Марины, её негромкий смех и нарастающая радость, что они вдвоём, что уже вместе…

— А где наш папочка, почему не с нами? — услыхал он голос жены. — Расскажите, как долетели, хорошо ли было у бабушки?

Андрей Евгеньевич вышел к ним, стал слушать.

— Хорошо было, — сказала Катя. — Каждый день пели песни и ели мороженое.

— И в зоопарк ходили, — добавил Женя.

— Каждый день? — пошутила мама.

— Нет, два раза. Мне там рысь понравилась, — вскинул руку Женя. — Хвостик такой маленький, даже нельзя помахать. И ушки с кисточками. Нам бы такую!

— А мне понравился тигр. Большой, красивый и не страшный. В общем, как на моей вышитой картине. Смотрел на меня и улыбался, будто уже давно меня знает.

— А как вам бабушка? Понравилась?

— Ну да, — сказал Женя. — Она песни поёт лучше всяких артистов. Обещала к нам приехать.

— Да, теперь её очередь — подтвердила Катя.

— Обязательно приедет, — сказала мама. — Но что-то папа молчит. Устал с вами за дорогу?

Он не хотел участвовать в разговоре. Держался так, будто ничего не произошло, и всё идёт, как раньше, как было всегда. Боялся, что не сдержится и рявкнет на жену как на изменницу.

— Как долетели, Андрюша? — спросила она и положила руку ему на плечо.

— Хорошо долетели, ты же видишь. С ними общаться одно удовольствие. Катя такая развитая, столько всего знает.

— Да, читает много. И хорошие книги. И мы с нею часто беседуем на различные темы. И учителя у неё отличные. Помнишь, их классная сказала, что, если дело с учёбой и дальше так пойдёт, она вполне может стать кандидаткой на золотую медаль. Столь ответственные слова просто так не произносят.

— При чём тут медаль? — не выдержал он. — Катя только в шестом классе, и не нужно ей дурить голову медалями.

Марина отошла, озадаченно посмотрела на мужа.

— Да, — всё-таки ты устал, — сказала она. — Сейчас покушаем и на отдых.

После ужина дети отправились спать. Марина стала гладить бельё, настороженно поглядывала на мужа, который смотрел что-то по телевизору, не включив звук. Он же в это время думал о том, к чему приведёт разговор на столь чувствительную тему, как измена. Главное — дети. Если разрыв, с кем они будут? Если с ним, полбеды. А если с матерью?

— Тебя что-то беспокоит? — не выдержала она.

— Есть одна закавыка, — сказал он, не оборачиваясь. — Какие у тебя отношения с этим… Шариковым?

— Не знаю я никакого Шарикова.

— Или как его? Что с тобой провожал меня в аэропорту.

— Воробьёв, что ли? Только тише, пожалуйста, дети спят.

— Да, он самый.

Марина отставила утюг, рассмеялась:

— Что значит, какие? Служебные, вместе работаем. Почему ты спросил?

— Мне Сысоев поведал, что видел, как утром вы вместе выходили из нашего подъезда. Поставь утюг на подставку, а то пахнет палёным.

— Ну да, ночевал у нас. Поссорился с женой и попросился переночевать. Спал в гостиной на диване. Я сама тебе хотела сказать.

— И всё?

— А что ещё? И как всё это понимать? И ты в силу своей профессии ведёшь расследование? В чём-то подозреваешь?

— Не только я, но и Сысоев.

— Неужели ты думаешь, что, если у нас кто-то переночевал, то обязательно с двусмысленной целью?

— Так было или нет?

— Не было, Андрей. И не могло быть. Тебе не в чем укорить меня. И скажи этому ублюдку… нет, сама скажу. И дам по морде. Бескорыстный сплетник и осведомитель.

Андрей выключил телевизор и встал.

— Ты права, Сысоев дерьмо. Он не знает Шекспира. Великий классик где-то устами своего героя говорил: «Не обманут тот, кто не знает, что его обманули». А Сысоев вскрыл обман.

— У Шекспира не совсем так. У него: «Не может быть обманут тот, кто сам не хочет быть обманут». Но оба они — хоть брось: и Сысоев, и твой Шекспир. Недаром наш Лев Николаевич Толстой ни во что не ставил этого любителя остренького.

— Толстой сам гений. Он может так о другом гении. А я, не вдаваясь в подробности, вспомню его сонет:

Заботливо готовясь в дальний путь,

Я безделушки запер на замок,

Чтоб на моё богатство посягнуть

Незваный гость какой-нибудь не мог.

А ты, кого мне больше жизни жаль,

Пред кем и золото — блестящий сор,

Моя утеха и моя печаль, —

Тебя любой похитить может вор.

В каком ларце таить мне божество,

Чтоб сохранить навеки взаперти?

Где, как не в тайне сердца моего,

Откуда ты всегда вольна уйти.

Боюсь, и там нельзя укрыть алмаз,

Приманчивый для самых честных глаз.

— Да, красиво перевёл Маршак. Мы с тобой давно знаем эти стихи. Но запомни: я не алмаз, меня нельзя похитить. И даже купить. Я собака, которая никогда и ни за что не предаст своего владыку.

Андрей и сам не заметил, как внутри у него стало что-то меняться, теплеть и разливаться по всему телу. Он не знал, откуда это вдруг возникшее тепло, пока не понял, что от жены. Точнее, от её слов, которые заставляли думать, что не могла столь умная и развитая женщина позволить себе недостойный поступок. Однако спать в их комнату не пошёл. Сказал, чтобы она постелила ему в гостиной.

— Я действительно устал за дорогу — туда и обратно, — сказал он. — В особенности, обратно.

Теперь, сидя в машине, он думал о том, что надо сдержанно вести себя с женой — в доме дети.