Полёт Филина

Иван Кочнев, 2015

Конец 90-х. Слом эпох и переломанные судьбы людей. Главный герой Вадик Филиппов по прозвищу Филин, отсидев очередной срок в тюрьме, возвращается в родной город, где он вырос и прошёл школу выживания. Теперь же у героя одна цель – «завязать» с прошлым и начать новую жизнь. Стиснув зубы, не брезгуя ничем, карабкается он вперёд и вверх. Однако криминальное прошлое, новые партнёры и старые друзья, постоянно ввязывающие героя в сомнительные авантюры, неудержимо тянут его в пучину гибели.

ГЛАВА 3

Банька была пристроена прямо к дому, так что, распарившись в парной, не надо было бежать через двор, можно сразу попасть в горницу через прорубленную в стене дома для этих целей дверь. Как раз сквозь эту дверь в горницу и проникал банный аромат распаренных веников, божественный аромат телесного блаженства и всего здорового, что может дать русская баня измученному трудами человеческому телу.

Вадик и Ильдар, два дружка по прошлым пацанским вылазкам, два бывших одноклассника и в некоторой степени даже однокашника, распаренные после очередного посещения парной и со смаком отхлёбывая пенное пиво из массивных стеклянных кружек, расслабившись предавались банным наслаждениям. Оба были худыми и жилистыми. Ильдар не был предрасположен к полноте по личной физиологии и в результате неугомонного образа жизни неисправимого бабника и мелкого жулика. Вадик же, напротив, был бы рад поднакопить жирку, да вот жёсткая тюремная диета недавно «откинувшегося» зека не позволила ему вовремя обзавестись дополнительными телесными запасами.

Обстановка в доме была без особых излишеств, сразу видно, хозяину не до шика, по крайней мере последние годы, и лишней копеечки для создания уюта в карманах у него пока ещё не завелось. Характерной особенностью домашнего интерьера являлись расставленные на мебельных полочках, на тумбочках и на подоконниках всевозможные фигурки и картинки с изображениями филинов и сов — необъяснимая страсть Вадика к этой хищной птице. За что, кстати, его среди братвы и прозвали Филином.

— Молодец, брателло, что в своё время пристроил баньку прямо к дому, щас вот есть где косточки погреть, — нахваливал Ильдар хозяйскую хватку своего дружка.

— Да-а! Насчёт косточек это ты правильно заметил. Нынче моим косточкам как никогда веничек не помешает, — распарившись, и может быть впервые за последние годы расслабившись, Вадик еле ворочал языком, — грейся, Ильдар, грейся брателло! Вот встану на ноги, отстроюсь, новую баньку оборудую, с предбанником, с верандой. А щас пока временный вариант. Ещё хочу во дворе мангал оборудовать. Мангал не простой, из кирпича, с барбекю и коптильней, типа летней кухни. Вот тогда ваще вдоволь посидим.

— А чертежи того мангала у тебя имеется, ну типа проект?

— Зачем чертежи? Я и так знаю, как его построю. Я ж ещё пацаном печурку сам сложил, с плитой и дымоходом на крышу, классная печурка тогда получилась, грела замечательно.

— Нет, Вадик, ты не прав. Вот смотри, русская печь, вроде ничего особенного, а хозяева сами её не клали, всегда опытного печника звали, иначе дымить будет, греть неравномерно, или ваще не будет греть. А здесь мангал, причём с коптильней, да ещё из кирпича, в некотором роде печь.

— Где ж я нынче печника-то возьму? Печники уж вывелись все, наверное.

— Так ты в книжках почитай, в журналах. Нынче всяких книг полезных на-издавали, там можно всё найти. И как дом построить, и как баньку оборудовать, и как печь сложить. Так что лучше книжки почитай на досуге, чтобы перестраивать не пришлось. Кстати, как банщик банщику рекомендую, парилку обей фольгой, чтобы тепло вовнутрь излучалось, как в термосе, а затем уже осиновой доской, а лучше липой, тогда и воздух легче будет.

— Точно! Надо будет так и сделать.

— Вадик, там к тебе мужичок какой-то пришёл, — заглянула к друзьям мама Вадика, — Не хочу его в дом пускать, не нравится он мне. Сам к нему выйди.

Вадик почернел лицом, словно почувствовал что-то неладное. Да и кто к нему, вору-рецидивисту, в столь поздний час зайти может? С соседями общих интересов не имеется, да и в это позднее время спать уже все собираются. Товарищи бывшие не знают ещё, что он на днях с зоны откинулся. Вот только дружок-одноклассник Ильдар, с которым ещё со школьной скамьи приятельские отношения складывались, да не только приятельские, что-то большее притягивало их друг к другу, что-то на уровне родственных душ. Только Ильдар, с которым он и с зоны переписывался последнее время, только он в курсе его, Филина, возвращения.

Накинув халат, Вадик вышел во двор. Спустя с десяток минут он вернулся крайне недовольный и подавленный.

— Чё случилось, может помочь чем?

— Нет брателло, сам справлюсь.

— Кто приходил-то? — Не унимался Ильдар.

— Да так, шнырь один, Кешей назвался. Знаешь, его?

— Кеша? Вродь слышал. Под Тарасом ходит, кажется. Чё ему надо-то?

— Привет передал от местной братвы, помощь предлагал. Послал я его, короче. Завязать хочу.

Нежелательная по своей сути, к тому же ещё совершенно нежданная именно в этот вечер, весточка из воровского мира разрушила блаженную ауру тёплой дружеской беседы, и за столом повисла гнетущая пауза. Понимая, что хозяину следовало бы остаться наедине, Ильдар допил начатую кружку пива и засобирался домой.

— Ильдар, брателло, останься, — всё же остановил Вадик гостя, — сам же говоришь, завтра выходной у тебя, побухаем ещё, попаримся.

Очередной заход в парную с интенсивным массажем берёзовым веником, частично разогнал неприятный стресс от визита воровского посланника, и друзья продолжили празднество.

Из динамиков магнитофона доносились слова песни Владимира Высоцкого:

«Протопи ты мне баньку по-белому,

Я от белого свету отвык,

Угорю я и мне, угорелому,

Пар горячий развяжет язык…»

— Ты бы знал, брателло, как же всё-таки сладок аромат свободы, особенно когда только с зоны откинулся, — прорвало, наконец, Вадика. Раньше он никогда и ни с кем не делился своими потаёнными мыслями, своей томившей до глубины души болью. — На воле и солнце греет теплее, и даже воздухом морозным дышится легче. Не так-то просто удержаться в спец-колонии для малолеток. Там нет законов воровских, там беспредел свирепствует. Это у себя на квартале я шишку держал, а в колонии пацаны покрепче оказались. Да ещё такую прописку устроили, что неделю в больничке провалялся. Зато потом этому Кнуту, козлу вонючему, что зачинщиком был, череп поленом проломил. С тех пор пацаны и зауважали.

— А второй срок?

— Что второй срок? Откинулся с малолетки, героем себя почувствовал. Пацаны в рот заглядывали, когда им байки травил про жизнь тюремную. Да тут ещё Генка Шест объявился. Нечего, говорит, мелочёвкой по сараям побираться. Дела, говорит, надо вести по-крупному, брать квартиры побогаче, у торгашей и цеховиков. Барахло у них и так ворованное, так что помалкивать будут, иначе ОБХСС их самих же и загребёт. Мягко стелил, пройдоха.

«Ох, знобит от рассказа дотошного,

Пар мне мысли прогнал от ума,

Из тумана холодного прошлого

Окунаюсь в горячий туман»

— Взяли-то всего две квартиры, а куш уже хороший был. Представляешь! Я раньше столько бабла в руках не держал. Бухла немерено, девки, шалавы всякие, сами ноги раздвигают — не жизнь, а малина. Я тогда про всё забыл, и про колонию, и про то, что завязать собирался. Даже про матушку забыл. А ведь хотел вырвать её из жизни этой поганой, подарков накупить, старость обеспечить ей достойную. А тут ещё, представляешь, встречаю как-то Славку Игнатьева. Тогда я ещё думал, что это он меня по малолетке мусорам сдал. Едет, сволочь, в новых"Жигулях". Очки тёмные, пальцы в перстнях. Вот, думаю, на заводе у станка так не прибарахлишься. Наверняка барыжничает Славка. Он, значит, в кабак заходит, я на улице жду. Целый день прождал. Выходит он оттуда пьянёхонек, с бабой в обнимку. А баба хоть и старше его выглядит, но не потасканная вовсе, не шалава какая-нибудь, ухоженная вся, в украшениях золотых. Вот тогда я и понял, где бабки настоящие вертятся, а мы с Шестом всего лишь мелкие домушники. Ещё сильней на Славку обозлился — я, блин, там срок по колониям мотаю, а он здесь, не зная забот, жизнью наслаждается. Баба, значит, за руль, она потрезвее его оказалась, и поехали они по трассе, что за город ведёт. Я частника тормознул и за ними. Приезжаем мы в посёлок дачный, я такого не видал раньше. Забор, шлагбаум, будка полосатая и никаких вывесок с названием. Что за дачи, не разберёшь. Охранник нас не пустил, пропуск потребовал. Пришлось за поворот отъехать. Частника отпустил, а сам через забор. Еле успел засечь, в который двор они заехали. Вот и решил я тогда дачу ихнюю обнести.

«Эх, за веру мою беззаветную

Сколько лет отдыхал я в раю,

Променял я на жизнь беспросветную

Несусветную глупость мою»

Генка Шест на дело идти отказался, дачи, говорит, серьёзные, с охраной. Меня же, дурака, заело. Мести хотел, вот и решился идти один. Короче, взяли меня на месте преступления. Я даже притронуться ни к чему не успел, а мне пятерик припаяли.

— Чё так строго?

— Баба та, мымрой горкомовской оказалась. А Славка в любовниках ходил у неё, вот и прибарахлила она его.

— Ну ты Филин, блин, даёшь. А чё, на самом деле Славка сдал тебя по малолетке?

— Да нет. Я потом у одного знающего сидельца пробил, когда на зоне оказался. По всем раскладам Славка ни причём. Там другие ходы оказались.