Зачерпну я ладонью туманы

Иван Кирпичев

Очередной сборник стихотворений кузнеца и поэта Ивана Кирпичева не оставит равнодушным даже самого изысканного читателя. Автор великолепных булатных клинков, известных любителям холодного оружия из разных стран, воспевает в своих стихах неброскую, но притягательную красоту русской природы. Этот сборник – прогулка с автором в невообразимые по красоте миры, скрывающиеся в шуме осеннего дождя, в безмолвии снежной пелены, в шорохе падающих листьев.

© Иван Кирпичев, 2018

ISBN 978-5-4493-8396-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Весна

«Беспокойные сны у осевших снегов…»

Беспокойные сны у осевших снегов:

Март нарушил покой — впереди долгий путь.

Потекут они вдаль между двух берегов.

Можно их вспоминать, но уже не вернуть.

Надоели снега, их нисколько не жаль.

Скоро станет зеленым пригорок седой.

Межсезонную грусть и о прошлом печаль

Вниз на раннюю Пасху утянет с водой.

Свои чувства к тебе прячу в складках души.

За морозным узором мир новый укрыт.

Ты однажды с утра на стекло подыши,

И растают колючие льдинки обид.

«Изменяют себя на бегу облака…»

Изменяют себя на бегу облака —

Легковесным принять можно образ любой.

Ивы тонкая ветка трепещет слегка —

Деревянного сердца нарушен покой.

Ива мелко дрожит от ветвей до корней.

Хоть слова и не к ней — не наслушаться всласть.

Если ветер молчит — не молчит соловей.

Влита в майский пейзаж соловьиная страсть.

Чуть качает певца ивы тонкая плеть.

Он всю душу раскрыл соловьихе своей.

До рассвета не спал — он не может не петь…

Проклиная любовь, утром смолк соловей.

«Мне кукушка с утра не считала года…»

Мне кукушка с утра не считала года —

Серый дождь убаюкал ее невзначай.

С ветром сгинул апрель, не оставив следа.

Что в душе у тебя, злой январь или май?

В желтокожем бору капли синих небес —

Пьет кукушкины сны под дождем сон-трава.

В этом мире полно незаметных чудес.

А слова о любви, ведь не просто слова?

Смотрит в небо земля миллионами глаз —

Не сморгнут, не обманут лесные цветы.

Пусть кукушка споет не одну сотню раз.

Я тебя полюбил, только любишь ли ты?

«На острый лист присела стрекоза…»

На острый лист присела стрекоза —

Ее не взять осоковым клинком.

В фасеточные синие глаза

Ночной вселенной втиснулся объем.

Вот плещется с сомами водяной,

Но на него так просто не взглянуть.

За камышовой плотною стеной

Пугая всех, хохочет птица-Жуть.

Мохнатый леший поднимает бровь,

Иначе ему девы не видны:

Русалкам юным согревает кровь

Таинственный холодный свет Луны.

От звезд небесный купол весь седой.

Рекой в нем отразился Млечный Путь.

Небесный мир, а также мир земной —

Всех вод ночных загадочная суть.

«Опьяненный мерцающей в небе звездой…»

Опьяненный мерцающей в небе звездой,

Ее выпив серебряный свет,

Соловей до утра, словно бражник хмельной,

Выводил для подруги сонет

Одуванчиков поле вздыхает пыльцой,

Золотистый мне снится туман.

Соловьиную трель заберу я собой,

Положив осторожно в карман.

Я ее запишу на ольховом листке

Ароматной сосновой иглой.

И кусочек луны приколю в уголке,

Сполоснув его чистой водой.

Заверну в тихий плеск засыпающих рек

Поцелуй ненавязчивый свой.

И однажды тебе, добрый мой человек,

Свой подарок вручу колдовской.

«В набухших почках спрятана листва…»

В набухших почках спрятана листва.

Ее не сглазит мимолетный взгляд.

Всю красоту лесного естества

Еще скрывает мартовский фасад.

Туманы в клочья утром разорвет

На голый лес глухой кукушкин крик.

Водой исходит прошлогодний лед

На бьющихся сезонов тонкий стык.

Достала верба легкий балахон —

Пришлось одеть — апрельское тепло.

Как-будто ранний гром пасхальный звон.

Что сгинуло, но что-то и пришло.

Вздохнет устало спящая трава,

Проткнув собой коричневую грязь.

И паутинка видная едва —

Для всех времен нервущаяся связь.

«В ожидании ранней весны…»

В ожидании ранней весны

Тихо плачет синица в кустах.

Почки соком подземным полны,

Размывается лед на глазах.

Незаметно промчался февраль —

И листает деньки март уже.

Тает зимняя в сердце печаль,

Расцветает надежда в душе.

Под стрехою густые кусты

В мелких брызгах купает капель.

Прочертили когда-то мечты

Между явью и сном параллель.

Не понять то ли есть, то ли нет

Наша жизнь, что течет день за днем —

На ходу сочиняем сюжет

Некой сказки про то, как живем.

«Крутятся в пустоте медленно два ковша…»

Крутятся в пустоте медленно два ковша.

Из осевой звезды льется полярный свет.

Искоркой в небесах мчится на Суд душа

В утренний звездопад — мира на свете нет.

Врезана в небосвод млечная полоса.

Метит стрелу стрелец в рыбьи хвосты комет.

Лес шелестит листвой — слышатся голоса,

Тех, что уже ушли — мира на свете нет.

Месяц — ножа порез, трудно без шва зашить.

Раны открытый край в небе сто тысяч лет.

Верят, что где-то там тоже возможно жить…

Чтобы уменьшить страх — мира на свете нет.

«Слегка затлел небесный океан…»

Слегка затлел небесный океан —

У горизонта всполохи огня.

Белесый растворяется туман

На кромке возникающего дня.

Макушки елей в сумерках видны

Нарушен блеклым светом их покой.

Короткие тревожащие сны

Уводит ночь куда-то за собой.

Давно-давно журчит в реке вода,

Здесь лошадей поил бродяга-скиф,

Но он однажды сгинул в никуда

До капли чашу жизни осушив.

Пусть бесконечен времени отсчет —

Сто тысяч лет мелькнут, сто тысяч зим…

Пока живет земля — живет народ,

И мы теперь туманы сторожим.

«Тихо щелкает на стене…»

Тихо щелкает на стене

Из далеких времен прибор,

По несмазанной шестерне

Бьёт баланс, как по пню топор.

Льется мертвых секунд кумач —

В тишине еле слышный стук.

Время — жалостливый палач.

Стрелки чертят привычный круг.

Серебристый раздастся бой —

Вновь отмеренный час истек.

Время — видящий всё слепой.

Время — стерший язык пророк.

Скрипнет ходиков барабан —

Словно чей-то предсмертный крик.

Время лекарь и шарлатан.

Время — век, время — час, время — миг.

«Что было — то уже давно прошло…»

Что было — то уже давно прошло.

Что будет дальше — знает только Бог.

Но оголит бесстыжее тепло

Весною кожу стройных женских ног.

И кровь бежит быстрей, взглянёшь едва

На то, как в «мини» девушка идет.

Ведь где-то в закоулках естества

Запрятан бесконечной жизни код.

Что было — скроет времени туман.

Что будет… Кто же знает наперёд?

Но только птиц весенний караван

Одно и то же сотни лет поёт.

Вернется всё. Кричи, иль не кричи —

Планета совершит свой оборот,

И к ранней Пасхе прилетят грачи,

И о любви напишет рифмоплёт.

«Солнца вечный круг. Поздняя заря…»

Солнца вечный круг. Поздняя заря.

Я искал мечту но, похоже, зря.

Только пыль дорог, да на сердце лед.

А моя мечта меня дома ждет.

Только пыль дорог, да лишь грязь путей.

Средь густой толпы я искал людей.

Мир такой большой, а я слишком мал.

То что не нашел — словно потерял.

Пусть растопит лед золотой закат.

Смоет с сердца грязь пенных волн накат.

В небе серый гусь мне взмахнет крылом.

Где-то далеко ждет меня мой дом.

Дикий серый гусь, погоди, постой.

Ты мою печаль забери с собой.

Пропадет она, зацветут сады.

Где-то далеко у меня есть ты.

Нежная сирень. Все кусты в цвету.

Позабыть бы все — я домой иду.

Позабыть бы все и начать опять

С чистого листа свою жизнь считать.

Солнца вечный круг. Поздняя заря.

Я вернусь к себе на закате дня.

Тихо постою и открою дверь:

«Я пришел домой, я другой теперь»

«Напророчат судьбу небеса…»

Напророчат судьбу небеса —

У кукушек любовный сезон.

Пестрых птиц по утрам голоса —

Может песня, а может быть стон.

Белый саван смущенных берез

На опушке по краю Межи.

Я хочу знать ответ на вопрос:

Сколько жить мне, кукушка, скажи.

От цветов на поляне бело,

Пахнет первой прозрачной листвой —

И, наверное, ей тяжело

Отвечать на вопрос непростой.

Нет у серой кукушки гнезда

Нет у серой кукушки семьи.

И считает кукушка года,

Может чьи-то, а может свои.

Снег давно растопило тепло

В золотой мать-и-мачехе склон.

В лес кукушкино время пришло —

У кукушек любовный сезон.

«Слетев с непостижимой высоты…»

Слетев с непостижимой высоты

По капельке струился легкий сумрак,

Закрашивая в серый цвет мосты

И контуры на них людских фигурок.

Каким-то нежным дождиком грибным

Сочилась тьмы туманная завеса,

Стесняясь первозданной белизны

Чуть снегом припорошенного леса.

Объяла мрак кустистая сирень,

Не смея отказать ему во встрече.

Растаял тихо став прошедшим день,

А может быть спустился новый вечер.

Полупрозрачен в темноте зенит.

Волшебен пошлый мир в мгновенья эти.

Тропинкой между двух времен лежит

«Я весной, когда тронет восход…»

Я весной, когда тронет восход

Небосвода прозрачную шаль,

Вдруг уйду в свой последний поход —

В голубую звенящую даль.

Бестелесные тени богов

Населяют ту землю чудес,

А невидимый глазу покров

Стережет от досужих повес.

Разбужу спящих духов в корнях,

Поднимусь вместе с ними к ветвям

И забуду о прожитых днях,

Рассказав о себе соловьям.

«Заманённый лихим соловьем…»

Заманённый лихим соловьем,

Его редкий услышав фальцет,

Перламутр смешав с серебром,

Выползал из-за леса рассвет.

Покрывалась листвою стена

Из сгрудившихся серых осин.

Опускалась в болото луна

Цвета первых нежданных седин.

Загорался небес уголок.

Майской ночи росистый конец

Предрекал перелетный пророк —

Замурованный в чаще певец.

Прикоснувшись не вызовет ран

Тонкой веточки гибкая плеть.

Одеялом — в ложбинке туман,

Но ему никого не согреть.

Отражая вселенскую суть

Черным зеркалом стыла вода.

Ночь прошла и ее не вернуть…

Я хочу возвратиться сюда.

«В овраге журчал, пробиваясь, родник…»

В овраге журчал, пробиваясь, родник

Сквозь толщу тяжёлых пород.

К холодной воде лось усталый приник —

Цель здешних загонных охот.

Он пятые сутки в болотах кружил,

Замучив себя и собак.

И вот напоследок напиться решил

Холодной воды натощак.

Бока подвело, подобрало живот —

Нет счёта голодным верстам.

Он думал от пули свинцовой уйдёт,

Но люди гнались по пятам…

А сердце рвалось из сплетения жил —

Собаки унюхали след…

Осеннее небо, и в нём наступил

Для зверя последний рассвет.

И сил не осталось — не дали поесть

Осинки молоденькой ствол.

И лось, сохраняя звериную честь,

Вздохнул, и под выстрел пошёл…

«Мне не нужен роскошный фламинго в раю…»

Мне не нужен роскошный фламинго в раю.

Я на стаю гусей помышляю взглянуть.

Жду, когда мне покажет пригорок свою,

Пусть и мокрую, но обнажённую грудь.

Пусть в Египте тепло, а я жду не дождусь,

Этот ранний, российский, весенний стриптиз.

Пусть ещё где-то в Африке серый наш гусь,

Но с сосулек вода так и капает вниз.

Где-то там, в Занзибарах, смешной пеликан

Ловит шуструю рыбу в подклювный мешок.

А у нас в талых лужах ледок по утрам

Засыпает колючий и мелкий снежок.

Задержалась весна, не отходит земля,

И морозы ночами случаются тут.

Хоть от них и трещат во дворе тополя,

Я дождусь, когда гуси тепло принесут!

«Лег поперек плаща черного с серебром…»

Лег поперек плаща черного с серебром,

Россыпью жемчугов вышитый млечный путь.

Слабые огоньки — памятки о былом:

Не сосчитать наград — в звездах у неба грудь.

Ценности прошлых лет мхом поросли давно,

Прервана связь времен — где-то порвалась нить.

Некому пригубить красной зари вино,

Некому на земле память героев чтить.

Гаснущая звезда в прахе лежит земном,

Ждать от небес наград стало теперь смешно.

Жизненный смысл свой модно искать в другом,

Только без звезд вверху, станет совсем темно.

«На дороге стоял потерявшийся пес…»

На дороге стоял потерявшийся пес,

Ожидая, когда его в дом заберут.

И в собачьих глазах все читали вопрос:

«Почему я один, что я делаю тут?»

— Что сказать тебе, псина? Я тоже один.

Только я не терялся, а сам потерял,

Был, когда-то своею хозяйкой любим,

А затем, постепенно, бродягою стал.

У нас очень приятный и чуткий народ.

Не скули слишком громко, виляя хвостом.

Если кто-то услышит тебя, не поймет…

Будет грустно сначала, привыкнешь потом.

Знаешь, псина, нам люди желают добра,

Только часто куда-то спешат по делам.

Ты меня извини, но мне тоже пора.

В общем, я побежал, ну а ты дальше сам…

«Художник Небо строит горы…»

Художник Небо строит горы

Из белых шапок облаков,

Пытаясь оживить просторы,

Играя простотой цветов.

В палитре радуги мешая

Неярких красок лоскутки,

Не тихо, и не поспешая

Он делает свои мазки.

И чертит линии ветрами

На синем призрачном холсте.

Ему известными словами

Он пишет гимн о простоте.

И эти образы живые,

То растворяясь, то сойдясь,

Пусть непонятные немые,

С души людской смывают грязь.

«Одежд у неба полный гардероб…»

Одежд у неба полный гардероб —

Забито всё по самые края.

Хоть небо и не модник и не сноб,

На каждый день, похоже, есть своя.

Не устают в небесной мастерской;

Считать фасоны — тратить время зря,

Там шьется каждый час наряд другой:

«Рассветный миг», «вечерняя заря»…

Расшитый жемчугами в сто карат,

Что звездами горят в прозрачной мгле,

Накинет небо легкий свой халат

Для скромного ночного дефиле.

Сотрет с людских сердец налет дневной,

Земли коснувшись темным рукавом,

Как одеялом, их укутав тьмой,

От страхов и забот накроет сном.

И снится жизнь… Лишь ворохи одежд

Порой напоминают о былом,

Да контуры потерянных надежд

Как облака на небе голубом.

«Ветер с Балтики снова кровавит закат…»

Ветер с Балтики снова кровавит закат,

Развязав майской ночи глубокий мешок.

В темноте одуванчики желтые спят,

Завернув недозревших семян узелок.

Завалилось на землю крыло-горизонт,

Край небес щеткой перьев из елей задев.

Там не спят соловьи — брачный снова сезон.

Я послушать пришел их волшебный напев.

Незнакомая птица споет поутру.

Я укутаюсь в теплое марево грёз.

Чтоб напиться, в ладонь серебро соберу

Не росу, а бриллианты русалочьих слёз.

Где-то в тонких ветвях, как в сплетении жил,

Перелетный певец, словно сердце, дрожит.

Он о том, как мечтал, и о том, как любил

Бессловесную песню щебечет в зенит.

Не желает худеть отрывной календарь —

Не считаю прошедших и будущих дней.

На зеленой травы я прилягу алтарь,

Чтобы слушать, как что-то поет соловей.

«Плыли одуванчики вздохами пушистыми…»

Плыли одуванчики вздохами пушистыми.

Голосами птичьими охала листва.

Соблазнял любимую строчками цветистыми.

И росою плакала смятая трава.

Колеёй ромашковой, васильковой поступью,

Страсть неугомонная бродит по душе.

И в глазах сияющих серебристой россыпью,

Звезды отражаются тусклые уже.

Напою желанную радостью безбрежною.

Растревожил сердце нам соловьиный крик.

Лето раскошелилось этой ночью нежною —

Возвратило молодость на короткий миг.

«Пусть не Волга, не Енисей…»

Пусть не Волга, не Енисей,

Ей хватает своих красот.

Чтоб ни думали мы о ней,

А Торопа себе течет.

За сезоном идет сезон:

Пыль июля, январский лед.

Крик младенца, последний стон,

А Торопа себе течет.

Жизнь не поле и не большак,

То стремнина, то поворот.

То дубрава, а то ивняк,

А Торопа себе течет.

Приходилось не раз встречать

Молодым у реки восход.

Много помнит речная гладь,

А Торопа себе течет.

Купола вековых церквей

Молча смотрят в пучину вод.

Мы теряем своих друзей,

А Торопа себе течет.

Белой чайки надрывный крик.

Пролетает за годом год.

От рожденья до смерти — миг,

А Торопа себе течет.

«Возвращаясь на круги своя…»

Возвращаясь на круги своя,

Медленно сменяются сезоны —

Вновь весна и снова песни-стоны

О любви маэстро-соловья.

Светом наполняется восток —

Бесконечен бег светил по кругу.

Ищет соловей свою подругу —

Легких перьев маленький комок.

Зеленеет на березе лист,

Сонный майский жук как будто пьяный,

И несется над лесной поляной,

То ли птичий стон, а то ли свист.

Между тьмой и светом на краю

Быстрый миг не зря певцом потрачен,

Хоть маэстро может быть невзрачен…

Замолчал — нашел любовь свою.