Литературный оверлок. Выпуск №2 / 2020

Иван Иванович Евсеенко

Жизнь – мельница, а мы – зерно,Нас жернова судьбы измелют,И тело то, что нам дано,Мукою праха ляжет в землю,Но колос духа прорасти,Над прахом тела может в небо,Чтоб в нём бессмертье обрести,Став Божьей плотью, то есть Хлебом.Сергей Шкарпета Книга содержит нецензурную брань.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Литературный оверлок. Выпуск №2 / 2020 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

ПРОЗА →

Авторы: Евсеенко Иван Иванович, Косовская Мария, Шкарпета Сергей, Сычиков Яков, Манжос Алина, Речер/чений Даниил, Крамер Александр, Игнатов Дмитрий, Воскресная Николь, Сержантова Иоланта, Ланс Георгий, Кречетов Владимир, Логинова Юлиана

Редактор-составитель Иван Иванович Евсеенко

Зав. отделом прозы Яков Михайлович Сычиков

Зав. отделом поэзии Дмитрий Колейчик

Художественный редактор Александра Будникова

ISBN 978-5-0051-7381-2 (т. 2)

ISBN 978-5-4498-8861-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

от редактора прозы

Как не написать роман

«И зачем создавать произведения, если так приятно просто мечтать о них?»Пьер Паоло Пазолини

Лично мне бывает неловко, когда автор (пусть и не бесталанный, но чаще всего это вопиющая бездарность) выступает неким хранителем секретов писательской кухни и на коммерческой основе (знакомый штамп?) предлагает ими поделиться. Немного, мол, звенящих монеток в банку, и вы узнаете, как вкусно приготовить (не пересолить) рассказ, роман и т. д. Сколько сыпать шуток на литр воды, какой температуры должны быть сексуальные сцены, как не завязнуть в пелевинщине и достоевщине и т. п. Кулинарное сравнение не случайно, потому что эпитеты типа «вкусная» по отношению к современной прозе превалируют у современных же критиков над остальными, видимо, по принципу противоположности. Ибо не может дерьмо быть вкусным. В связи с этим, когда коммерциализируется уже даже не некая алхимическая тайна, а просто трата (в буквальном смысле и в обе стороны) личного времени (ЧСВ по сути), я и решил как-то ухватить эту ускользающую от меня эстафету (челлендж, говоря по-модному). Почему? Просто потому, что я нимало времени потратил (и продолжаю это, признаться, делать), чтоб именно научиться писать, понять, как это делается. Как получается роман, рассказ и пр. Постичь механику превращения замысла в текст. От этого умственного процесса у меня осталась куча не примененных гипотез и даже формул (часто противоречащих друг другу), которыми можно руководствоваться при сочинении произведений. Эту вот мою «Писаниаду» я и решил, пронумеровав, изложить списком. Сразу скажу, что роман (именно роман) я так и не написал, поэтому кто-то резонно усомниться в ценности моих мыслей и в моем личном писательском авторитете. На это скажу. Никаким авторитетом никогда я и не был, а все мною ниже изложенное обращено было исключительно ко мне одному. Я сам себя так учил писать. Никого другого. Просто я подумал, почему бы и не обнародовать все это таким вот особым манером. Чтоб не пропадало зря. К тому же: дареному коню в зубы не смотрят. Все бесплатно. Без семинаров, вебинаров, мастер-классов и прочего шарлатанства. Ну и сам список «кораблей», который легко бы сошел за очередные записки сумасшедшего:

1. Трудно выявить истинные мысли по поводу выдуманного, тут всегда тьма вариаций. В чем истинность выдуманной мысли? В скороспелости или в обдуманности, нужно ли вылизывать мысль, как собака вылизывает новорожденных щенят? Нужен ли план? Возможно, нужно точно знать, чего хочешь? А я не знаю правды о том, чего не было, что я только хочу создать. А что есть «создать»? Обман. Сделать таким манером страшилку, веселушку, дурашку — любого значения и функциональности вещь, не имеющую ничего общего со своими переживаниями. Что вообще общего между тем, что я хочу, и тем, что я пытаюсь? Возможно, что разница в способах. Нужно сквозь надуманную схему событий нащупать изначальный импульс, толчок — зерно всего предприятия. И исходя из него, лепить чучело и набивать его мясом. 2. Ничто не продвигает так сюжетостроение как естественно текущая в уме паранойя и бредообразование; из этого можно вывести, что все великие романисты были сумасшедшими параноиками. 3. Героя не надо набубнивать, расхаживая в бабьем халате, скрипя паркетом, пока теща заваривает на кухне чай, новый герой является сквозь ночи в бреду, галлюцинацией в супермаркете, мужиком с топором за дверью, кричащим: «Убью, сука!», когда ты, потный, в постели пьешь горькую третий день. 4. Фантазия работает хорошо только, когда вымысел касается твоего преуспевания, либо ты обсасываешь, как мстишь тому, кто тебе еще не успел навредить. Опять я склонен утверждать, что речь идет о клинической паранойи. Но как искусственно включить ее. Нужно обязательно этого добиться. Всегда помнить об этом. Вспоминать это слово (паранойя) каждый раз, когда садишься писать за стол. Также необходимо выработать привычку к столу. Также необходимо помнить об эффекте пианино, даже сидя за столом. То есть когда каждое слово на счету. Нельзя тарабанить по клавишам (хотя в некоторых случаях можно) без приступа вдохновения. Лучше обдумать, обсосать мысль, в то же время не забывая, что промедление смерти подобно. Также (в который, сука, раз уже)… Точно также стоит проанализировать момент с откладыванием дела. Например, почему не подкрепить сию гипотезу практически прямо сейчас? Практикум!

5. В текст нужно вдохнуть жизнь. Не в смысле — соцреализма, в смысле — живости. Нужно представить себе героя, реализовать его, при выборе речи предаться артистичности. Создать объем. За счет стоящего за спиной у каждого образа, слова; можно всыпать горстями в текст слова-ассоциации. Из них потом делать образы, или оставлять так — для стиля. Пробовать писать и так и сяк — по-разному, он первого, от третьего лица. Чтоб не мучиться — что писать, за начальный импульс брать сцену из заготовленного сценария. Самое сложное — начать. 6. Не надо ничего ждать. Ничего готовым не вылезет из тебя, сколько не дави. Кроме дерьма. Надо залезать щипцами внутрь себя и болезненно вытаскивать, выскабливать из себя то, что будет творением. Как абортированного. 7. Придется упорядочить хаос, выхлестывающий из щелей самозабвенного, не гнущегося, немого распростертого твоего. 8. Ты пытаешься плести нить повествования, а надо нести бред, чтобы из бреда этого, как из мертвого трупа, вырезать потом живой кусок фразы, застывшей в груди его трепетной. 9. Всегда делать так, когда больно или непонятно. Вставать в позу вольнодумца и месить в мозгу — как миксером — слова, даты, события, идеи — все, что было и не было. Так становится легче. 10. При потоке сознания не нужно ничего самому делать, надо только открыть сознание животворящему свету подсознания. При описании трудно называемого особо хорошо. 11. Объективным писателем, таким, какие пишут исторические многогранные романы, может стать только абсолютно здоровый человек, который может оставить в покое себя самого и полностью сосредоточиться на объекте восприятия. Это гений, инженер, строитель храма, в который люди будут приходить молиться — читать на стенах его слова, которые нельзя поменять местами, которые вытесаны как должно и представляют собой абсолютное совершенство. Идеал, которым не может похвастаться человек, скрывающий в себе боль — сигнал о болезни. Такой человек не напишет роман с кучей действующих персонажей, он весь сосредоточен на себе, весь обращен в слух — к пульсации своей боли. Такой человек может только творить субъективное, никакого созидания, есть только брызги боли на холсте, реставрация своих рассыпающихся в прах клеток; мнимое восстановление. Хотя с другой стороны, только больной человек и может писать, рисовать, создавать образы. Здоровый — хороший докладчик, замечательный обтёсыватель глыб, заливатель непрерывного хаоса жизни в удобоваримые формы для лицезрения их обывателем. Не всегда плохого, часто очень хорошего человека в свежей рубашке, изучающего вселенские судьбы по формам котлет и оладий, поедаемых за добрым ужином; болтающим известные истории, выслушивают которые из одного только семейного благополучия и уважения. Субъективный творец всем слухом и зрением обращен к своей патологии; он холит и лелеет ее, как молодой бог первую паству, оставляя за кромкой мировоззрения все потусторонние — не угодные его боли предметы. 12. Спать не хочется, и это одна из причин взять в руки ручку и писать, вспоминать старые обиды, мелкие и крупные грешки, главным из которых, конечно, признавать спущенную в унитаз жизнь, оставляя право за собой все когда-нибудь исправить, словно это глина, из которой можно лепить. Вспоминать какую-то бабу из литературной тусовки и жалеть, что не поехал с ней в тот вечер. Находить себе оправдания в том, что, возможно, еще бы и не дала. 13. Кто не познал одиночества, тот вряд ли достоин писать. Иди работать — к станку. 14. Не надо писать так быстро портреты волнующих близких тебе людей, словно пытаешься отговориться, проглотить мысль, едва лизнув образ, вместо того, чтобы, омыв его первородными слезами греха, исповедально причаститься его истине. Зарыться камнем забвения туда, где вряд ли найдет человек или зверь; под этим камнем можно пролежать века, пока злой ураганный ветер не оторвет его от земли, перевернув на бок, и свету откроется в копошащихся насекомых и слизнях сырая твоя, земляная сущность. 15. Писать не хочется, потому что, как только появляется установка писать, ты ставишь себя в позицию разума, рационально пытаясь все вспомнить, все детальки. Это не искусство — это доклад, искусство иррационально, только поэтому оно и удивляет, восхищает, и преображает реальность. 16. Писать по два-три часа в день. Разминка в виде дневника. Потом можно впускать отвлеченные темы. Например, утро. Тема утра — центральная тема нашего творчества. 17. Он с трудом мог писать, когда рядом люди. Люди, жрущие, гадящие, алчущие удовольствий. Ему хотелось идти по улице, не думая о будущем. 18. Спокойной ночи, и да хранит вас бог от всякой литературщины, от всякого неприемлемого слова. Писать романы не сложнее, чем — письма в ящик стола. Но избави бог от несусветной избыточной литературщины: сюжеты, менуэты, всякая бестолочь, тьфу, тьфу, тьфу, через левое плечо, тьфу, тьфу, тьфу, через правое, изойди дух графомании! Прочь, чур меня!

19. Это скучно и нечестно писать только то, за что никогда не будет стыдно. Рассуждать о третьих лицах, опираясь на факты и логические заключения. Пусть даже очень умно, изобретательно, но эта изобретательность — всего лишь уверенный шаг добропорядочного гражданина, на который более-менее способен каждый. Шаг в сторону пресловутого здравого смысла, веря в который человек живет в заблуждении пять тысяч лет или два с половиной миллиона лет и еще один день. Или сколько-то там. Это большой человеческий грех — потворствовать этому здравомысленному безумию и заключать себя в клетку благопристойности. 20. Конечно, это было ошибкой писать от третьего лица, сваливать вину на кого-то другого, придумывать имена, все должно было быть не так. 21. Долгое время я писал, цепляясь за последнюю мысль, отталкиваясь от нее, не мог закончить чего начал, прыгал с одного на другое, как блоха по строчкам. Теперь я понял, что писать надо спиралеобразно, возвращаясь к мысли, с которой начал. Но первый вариант имеет место быть. Когда нельзя ставить точку. Только так будет движение. Обратное ведь ведет к дурной бесконечности. 22. Писать «Я», значит брать на себя ответственность исполнителя, а не пародиста. Роман — это длинное письмо ко всем. 23. Эта современная брутальная женская проза с фразами вроде: да, он был полное дерьмо, зато у него всегда стоял вовремя. Или Мать не любила меня, эта сука всегда… Ну и так далее. 24. Почему в тренде именно роман? Все просто, дело в сюжете-приманке. Как собака за косточкой. 25. Проза музыкальна и подчиняется ритму и звуку больше, чем смыслу. Он, смысл, неуловим, витиеват, путан и относителен. Он изменчив как поверхность воды. Ничто не бывает так однозначно как звук наедине с ритмической подоплекой. 26. Читал дневники Кафки. Заметил такую штуку: если на чистом листе написать слово «Постель», то это никому ничего не скажет, но если стоять будет дата, а напротив — слово «Постель», то тут же рождается образ — лежащего весь день безвылазно больного человека. Я же не ставлю никогда дат; я вообще не помню, когда и что случилось, время течет сквозь меня хлынувшим потоком, как вода, спущенная из сливного бочка. 27. А теперь я мечтаю оказаться в том времени, когда можно было писать книгу. Раньше каждый мог писать книгу, зная, что только почтой, либо лично, сможет отправить свою рукопись в «Мир». Это было почти посланием богу, таинством, в котором вызревал человек. Нынче же связь с «богом» потеряна, книгу можно выкинуть в мир в любой момент, можно писать ее он-лайн, получая мгновенные комментарии. Бог теперь повсюду и везде, и он никому не нужен. 28. В бетонной коробке номер восемь находился один неизвестный писатель. Много дней подряд уже он все думал, что бы такое написать, и все вот никак не находил подходящего. Хотелось ему, чтобы все было бы так же, как у других писателей: чтобы герой ходил, бродил, лазил куда-то, в какие-то дела, жил, короче говоря, полной жизнью, и чтобы все это прямо чувствовалось, — ну жизнь эта его чувствовалась!

29. Слова сами по себе имеют смысл, даже если ты его в них не вкладываешь, такое их свойство — иметь смысл. Вот они его и имеют. Смысл. Мысль — она станет другой раньше, чем ты успеешь ее записать. Следовательно, писать нужно быстро, не кочевряжась, — все подряд, а там уже разберемся. Поначалу можно даже не соблюдать знаков препинания и орфографии. В голове есть мысли, есть образы, воспоминания, идеи и еще много-много всего, из этого и состоит искусство, — литература, по крайней мере. Если художник лепит, то, что видит, то писатель, то, что мыслит, то есть видит в голове. Надо давать мысли спокойно литься. Формы, правила, методы, приемы — все это наживное. Когда-то не было нечего этого. Человек сказал: «Му-у!», сказал: «Бе-е!» — вслед за животным, и стал потом изобретать всяко разно. Так что незачем думать о запятой, когда нужно не упустить мысль. Все это должно происходить, как игра на инструменте. Слова — это ноты. Ноты — это мысли. Играй их — вот и все. Потом разберемся со всей это чушью. Я не должен думать, что писать; я должен просто это делать. Но чтобы начать мне надо определиться точно ли я, правильно ли все делаю, ведь я страшный педант. Потом можно будет ничего уже не объяснять ни себе, ни окружающим, а просто творить, да. Кажется всё. 30. При постоянном писании постоянно натыкаешься на тот момент, когда становиться вдруг тошно. Ты в этот момент не думай об этом всерьез, ничего не случиться страшного, если ты продолжишь: весь мир строиться из глупостей, на глупостях он и стоит, так чего мелочиться?

31. Нету в мире постоянства, хочется писать сегодня, а завтра нет — не хочется. Что ты будешь делать, когда такое несогласие в тебе, а? А ничего, не запряжёшь ты кобылу таланта или чего там такого, что тебе все это дает, нет, не будет она на тебя работать. Она сама запрягается, когда захочет, но чем больше и чаще ты будешь порываться совершить чего-нибудь этакое, тем больше шансов, что и она родимая подтянется на помощь, — кобыла твоего таланта. 32. Пишу чушь, когда хочется писать чушь, или думается одна сплошная чушь. Чушь тоже вещество — и не из последних. 33. Чтобы написать хороший рассказ, нужно непременно услышать за день три раза «спасибо». Так говорил мой отец (то есть не про рассказ, но про спасибо безотносительно к чему либо). 34. И читатели рассядутся сложат ручки на коленочках и запоют хором: «Где же наш новый роман?» И выйдет господин писатель и будет писать, потея, мертвея и шамкая беззубым ртом. И читатели всплеснут руками, хором издадут премерзский рев, и всхлипнет украденная канарейка. 35. А потом он взял бумагу и начал писать: «Маленький мой ненасытный чертенок, живущий где-то под сердцем, я обращаюсь к тебе с просьбой — зажечь фантазией факел моих мыслей и окрасить разлившейся кровью моей души эти беспросветно черные небеса с дрожащими от страха звездами. Я устал от углообразных ощущений, в мирском обиходе нет ничего, что не приносило бы разочарования; лишь силы порыва в миг желания заставляют сгребать ворохом все звезды неба в руки и, обжигая ладони, разбрасывать их всем без разбора, распинать себя ради мгновения неповторимого соития с Богом. Ты искра, я хворост, и наш пожар сожрет их темные, не тронутые восторгом душки…»

36. Здесь я нахожусь уже давно — целый год, и поэтому решил писать. Сумасшедший дом стал моим домом. 37. Одинокий предвестник вечного дня. Из разверзнутых миру ладоней льет отчаянную радость бесконечного множества сгорающих в новой жизни лучей. Взгляд погружен в бездну позолоченного безмолвия; и кажется, что безнадежно утопаешь в словах и условностях, подбирая имена потаенному и созерцая со дна, как на поверхности пламенеет размытым пятном дивный образ, растекающийся по пути, как крик разрываемого солнца.