Братство Революционного Декаданса (БРеД)

Иван Быков

«Братство Революционного Декаданса» («БРеД») – третья, заключительная часть триптиха «Змее-Week», повествующего о мирах Трилоки. В романе «Унаги с маком» читатель познакомился с Конторой Раджаса, огненного мира позитивных деяний. Вместе с агентом Раджаса Нагом Нестором принял участие в апокалиптической битве у Белого ясеня. В романе «Бюро Вечных Услуг» Нестор потерял друга и Наставника, но сумел разоблачить козни Германа, спасти сына и найти-таки свою кошку Ка-Цэ. Конечно же, не без помощи мира светлых замыслов Саттва. В третьем, заключительном, романе «Братство революционного декаданса» Нагу Нестору и его проводникам предстоит спуститься в темное хранилище памяти, в мир Тамас, и отыскать секрет древнего смертоносного оружия – «Молота Нагов».

ПОНЕДЕЛЬНИК

1

Каблучки размеренно стучали по паркету. Этот стук был слышен на другом конце длинного коридора, он пронзал тишину девятого этажа офисного здания. На этаже работало множество людей, но все они прятались за тяжелыми, звукоизолированными дверями студий, над каждой из которых пылали электрические мантры: «Тихо! Идет вещание!» или «Тихо! Идет запись!». Поэтому коридор был пуст и целомудренно тих в те минуты, когда паркет оживал и начинал благодарно откликаться на точечные удары металлических набоек.

Случалось это ежедневно: каблучки начинали стучать без двух минут девять — цок-цок, и секундная стрелка больших настенных часов, стилизованных под уробороса, змея-поедателя собственного хвоста, перескакивала на одно деление. Два удара по паркету — и еще одна Вселенная сжималась в компактную секунду, секунда же уходила в вечность, архивировалась и становилась пленницей Тамаса.

В эти две минуты директор замирал, околдованный и беспомощный, — директор мог лишь ждать, затаив дыхание, отставив чашку ароматного кофе, — ждать приближения этого неумолимого «цок-цок». Сто двадцать секунд, двести сорок шагов. И даже пульс сердца в эти минуты синхронизировался с этим уверенным ритмом, похожим на ритм медицинского прибора, благодаря которому пациент находит успокоение и забывает о своих недугах. Забывает и начинает видеть сны. Сны, вызванные стуком каблучков по паркету за две минуты до пробуждения…

Высокая, стройная от природы женщина, в элегантном и простом черном платье, без тени улыбки на лице, вошла в кабинет директора ровно в девять утра, как уже без малого шесть лет входила в эти открытые двери каждое утро буднего дня, — без отпусков, без пропусков даже по самым уважительным причинам, без опозданий. Вошла и присела без приглашения на стул для посетителей, положив на стол руководителя внушительную папку дневных материалов, — папку неизменную по объему и неизбежную по содержанию.

Собственно, женщина не нуждалась в приглашении — такова была ее работа, сложная, интересная, претенциозная: каждое утро приносить материалы, которые после утверждения в стенах этого кабинета продолжали свой путь либо в руки корректоров и далее — в эфир, либо в архив на будущее, либо в мощный уничтожитель бумаги.

Конец июля выдался жарким. В помещении работал кондиционер, окна были закрыты, а потому все запахи не выносились сквозняком в коридор или в пространство городка, а переплетались в единый узор, сливались в плотное облако: аромат кофе, терпкий букет коньяку, кислинка лимона, тон мужского парфюма. Вместе с женщиной тихо зашелестела волна летнего утреннего бриза. Облако ароматов вздрогнуло и благодарно приняло, впитало в себя новую, свежую ноту. Минуту молчали.

— Что сегодня? — очнулся директор.

— Лауреаты, — ответила женщина.

Она сложила руки на коленях, развела плечи, что сделало ее безупречную осанку чуть демонстративной. Это говорило о внутреннем напряжении: вопрос предстояло решать не в первый раз, обе стороны в споре позиции имели прочные, убеждения неизменные, но обсуждение данной темы стало уже своеобразным ритуалом, без которого работа делалась немыслима, поскольку теряла сокровенную суть.

— Их? — уточнил директор.

— Нобелевские, — подтвердила женщина. И добавила нокаутирующим ударом:

— Плюс «Оскар».

Директор вздохнул и откинулся на спинку массивного кожаного кресла. Кабинет был невелик, а потому кресло это выглядело несколько громоздко. Вновь на минуту воцарилась тишина.

— Лариса, — наконец вздохнул руководитель, — даже рыба на одну приманку дважды не идет.

— Вы рыбак, Нестор Иванович? — невозмутимо спросила женщина.

— Нет, — улыбнулся Нестор Иванович. — Ловить рыбу не люблю и не умею. Я образно. Мог бы сказать «опять двадцать пять» или «снова на одни и те же грабли»…

— Я поняла, — Лариса даже не кивнула; она ждала продолжения ритуала.

— Вы же понимаете, что любой вывод информации в эфир, — неважно, позитивна ли подача или негативна, — последовало традиционное продолжение, — так вот, любой вывод информации в эфир является рекламой. Почему наш канал должен способствовать внедрению этого информационного вируса?

— Совершенно согласна, — теперь Лариса все-таки кивнула. — Любой вывод информации в эфир — реклама. Я бы даже сказала — пропаганда. Любая номинация — инструмент.

— Оружие! — усилил директор.

— Оружие, — вновь кивнула Лариса. — Речь идет о любой номинации. А потому не вижу причин для некоего избирательного отношения. Их, наши — кто компетентно может провести демаркационную линию?

— Лариса, не ёрничайте, — на этой стадии спора Нестор использовал всегда одни и те же аргументы, меняя только метафорическую оболочку. — Как можно сравнивать антикварный меч в червленых ножнах, дамасский клинок на стене коллекционера, раритетную рейтарскую саблю под стеклом в музее с финкой в руках бандита, со стилетом или ронколой в руках убийцы-каморриста или с навахой в руках баратеро?

— Вы разбираетесь в холодном оружии? — скорее констатировала, чем спросила Лариса.

— У меня отец — антиквар, — пояснил Нестор Иванович. — Да и сам я пару лет занимался ножевым боем. В качестве хобби.

— Вы разносторонний человек, — похвалила Лариса. — Но метафора мне не ясна. Просветите, будьте добры.

— Различие в том, — с готовностью пояснил Нестор, — что коллекционные, музейные экспонаты содержаться в хорошем состоянии, отточены и готовы к применению. Но их назначение — лишь демонстрация силы; они скрывают в себе потенции, скорее, эстетические, чем прикладные. А все эти засапожные и запазушные ножи — оружие коварное, их лезвия омыты кровью, а рукояти согреты теплом недобрых ладоней.

— Сложно и спорно, — не улыбнулась Лариса. — Так что будем делать с лауреатами? Про рыбу и наживку я уже слышала. Познаниями в области холодного оружия Вы меня поразили. Но вопрос нужно решать. Эфир ждать не будет.

— Наш — будет, — не согласился Нестор. — Канал «Nestor de Liver!» не новостной. Нам торопиться некуда. Наша задача — формировать концепт. Вернее, противостоять формированию концепта…

— Я помню, — Лариса поняла, что и в этот раз одержала победу, осанка ее вновь стала безупречно-естественной. — Мы часто говорили об этом с Киром.

— О чем? — уточнил Нестор.

— О деиндоктринации, — Лариса произнесла термин легко, он явно был в ее активном лексиконе. — И о том, что индоктринация — это антоним Наговой инициации. Но, насколько я помню, время еще не пришло.

— Не пришло, — кивнул Нестор.

Он смотрел на платье Ларисы, черное элегантное платье. Каждый год в этот день, в самом конце июля, Лариса надевала черное платье. Нестор так и не разобрался в полной мере, какова была официальная версия Конторы об исчезновении Кира. Но если жена носит траур, значит, надежд ей не оставили никаких.

Одно время Нестор был на перепутье: рассказать или не рассказать. Документы о неразглашении были подписаны, обещания даны, клятвы принесены. Но Кир был не просто другом — он был Наставником. И Нестор всерьез подумывал о том, чтобы передать от него весточку супруге. Как-то, спустя несколько дней после изгнания Наставника, Нестор попытался найти путь через Раджас в новое жилище Кира. Но было поздно: дом, в котором Кир и Майечка нашли пристанище, был уже локализован в альтернативной Взвеси. А в другие Взвеси путь заказан всем, даже Нагам Пятого дна. Можно было бы обратиться к одному знакомому Дракону, тем более, что этот новоинициированный Дракон и сам некогда провел ночь в том же самом доме, но Драконы не вмешиваются в дела Взвесей. Дилемма «рассказать или не рассказать?» разрешилась сама собой — в пользу долга и обязательств перед Конторой.

И вот уже шесть лет Лариса надевает черное платье в этот жаркий июльский день. И нет на ее лице улыбки, и традиционный спор в девять утра в этот день лишен шуток и отличается особенной жесткостью. Нестор вздохнул и смирился.

2

— Так что там у нас по лауреатам? Начни с Нобелевской премии.

Лариса уверенно распахнула папку в нужном месте, но заговорила, даже не глянув на страницы.

— Как Вы знаете, Нестор Иванович, вручение Нобелевской премии осуществляется десятого декабря, ждать еще пять месяцев. Но Комитет уже разослал три тысячи официальных запросов…

— Это же секретная информация, — Нестор сказал это больше для поддержания темпа разговора; он был прекрасно осведомлен о тех источниках, через которые информация поступала в аналитические службы «Nestor de Liver!».

— Безусловно, — Лариса не улыбнулась, но глаза ее и губы отчитались: шутка принята и оценена. — Так вот, здесь мы можем увидеть интересные персоналии.

Нестор благодарно кивнул: Лариса сделала своеобразный, весьма тонкий реверанс в сторону принципиальной позиции своего руководителя. Она так и сказала: «можем увидеть интересные персоналии», задав в винительном падеже неодушевленное управление дополнением. Она говорила о вещах, не о людях.

— Например? — Нестор потянулся за кофейной чашкой. Для этого ему пришлось сесть в кресле более ровно, что сразу же придало беседе характер серьезного делового общения. Кофе совсем остыл, и Нестор допил его лишь из уважения к изрядной толике содержащегося в чашке коньяку.

— Формат вещания нашего канала специфичен, — Лариса не напоминала, Лариса просто собиралась с мыслями. — Потому нас не так интересуют медицина, физика, химия, экономика, как литература и содействие установлению мира. А также введенная в прошлом году номинация за содействие в распространении демократии. По всем трем позициям наши аналитики не ошиблись.

— Значит, главный в мире демократ… — начал Нестор Иванович.

— Президент-губернатор Калифорнии, — закончила Лариса. — Он наберет вдвое больше голосов, чем президент-рейнджер Техаса.

— Что и требовалось доказать, — кивнул Нестор. — А премия мира…

— А премию мира конунг Северных республик вручит нашему наследному президенту. Как мы и предсказывали, инфант уверенно обходит Генерального секретаря Объединенной Кореи и даже Его Величество царствующего президента. Генсека подвел буддизм, а Его Высочество выручила принадлежность к мусульманской конфессии.

— Как изменился мир за последние шесть лет, — вздохнул Нестор.

— Не думаю, — пожала плечами Лариса. — Мир всегда меняется. В большей или меньшей степени. Вам ли не знать, Нестор Иванович? И Вы как сотрудник Конторы, и Ваши концептуальные оппоненты немало влияете на непрерывный процесс перемен. Вы храните интересы Взвеси, иерофанты блюдут свои личные интересы, и это перманентное противостояние детерминирует судьбы нашего мира. Расставляет фигуры на геополитической доске. Да что там! Эта ваша игра перекраивает саму игровую доску.

— Как сложно вы заговорили, Лариса, — искренне удивился Нестор.

— Муж научил, — Лариса изобразила подобие улыбки — сухой, дежурной, безэмоциональной. — Кстати, Нестор Иванович… — Лариса тронула кончиками пальцев неглубокое декольте платья. — Нестор Иванович, на улице за сорок.

— Да, лето выдалось жарким, — Нестор не мог не согласиться.

— Сделайте что-нибудь, — Лариса встала, подошла к окну и глянула на маленький городок, который с высот девятого этажа был открыт взору в той части, что простиралась от офисного здания до самого моря.

— Что же я могу сделать? — удивился Нестор.

— Призовите дождь! — сказала Лариса не оборачиваясь. — Тропический ливень на весь день. А лучше на два. Пусть прибьет пыль, разгонит комаров, подарит свежесть. Чтобы залило весь город, чтобы транспорт прекратил движение, чтобы моторы захлебнулись в потоках, чтобы воздух — пусть ненадолго — очистился от выхлопных газов, а улицы — от людей…

— Чтобы улицы очистились от людей? — переспросил Нестор, удивленный таким неожиданным выплеском мизантропии.

Лариса кивнула:

— Пусть сидят дома и смотрят в окна.

— Уж лучше пусть смотрят наш канал, — улыбнулся Нестор.

— Можно и так, — легко согласилась Лариса. — Так Вы призовете дождь?

— Что Вы, Лариса? Разве это в человеческих силах? — Нестор даже развел руками.

— Но Вы же не только человек, Нестор Иванович, — напомнила Лариса. Она наконец повернулась и взглянула своему руководителю в глаза. — Вы же еще и Наг.

— Даже как Наг я этого сделать не могу, — Нестор тоже глянул за окно. С кресла он видел только крыши более низких зданий под цветной черепицей. Крыши дышали жаром: воздух над ними заметно струился. «Действительно, как было бы хорошо, если бы нынче хлынул ливень», — подумал Нестор.

— Да? — разочарованно вздохнула Лариса. — А Кир мог. Иногда он делал мне такие подарки. Он знал, как я люблю дождь.

Нестор взглянул на свою незаменимую сотрудницу — Лариса не шутила: видимо, Кир действительно имел власть над погодой и мог призывать дождь по собственному желанию. Или по желанию супруги. Нужно будет спросить у Эрика. Но тот наверняка отшутится одной из своих невозможных поговорок. Скажет что-то вроде «Ты же Наг? Так забейся в щелку и жди погоды» или «В плохую погоду Наг и змейку из Раджаса не выгонит». Юморист Седьмого дна. Одно слово — силовик.

3

— Что сёгунат? — Нестор вернул разговор в деловое русло.

— Сёгунат Японии и Его Императорское Высочество Принц Хитачи, как обычно, вручат ежегодные премии в номинациях живопись, скульптура, архитектура, музыка, театр или кино, — с готовностью откликнулась Лариса. — После распада Соединенных Штатов на президентства и ликвидации всех западных военных баз на территории Японии, вручение этих наград утратило политическую ангажированность. Культура Японии ныне переживает период реставрации. Наркотическая зависимость молодежи от массовой культуры Запада практически ликвидирована. Поэтому сёгунат Японии уже третий год старается номинировать по всем позициям японских, китайских, корейских или индийских авторов. Вот здесь информация на трех листах, — и Лариса раскрыла папку в нужном месте.

— Политическая ангажированность в номинациях такого масштаба всегда есть, — заметил Нестор, подозрительно покосившись на папку. Он не стал изучать досконально — доверял своим сотрудникам. — Так что весь материал по номинациям Нобеля и сёгуната отдайте Зурабову. Это его парафия. Что с «Оскаром»?

— Как Вы помните, два года назад Голливуд объявил о независимости. Кинопремия стала откровенным товаром. Совет президентов Трансатлантического Содружества…

— Трансы? — улыбнулся Нестор.

— Да, — недовольно поморщилась Лариса, — в просторечье Трансы. Их совет пытался вернуть политическое влияние, но Pontifex Hollywoodus, мягко говоря, задал им маршрут в навигаторе, указав пункт прибытия. И запросил денег. Чем спутал всю нашу прошлогоднюю аналитику. И пришлось им платить.

— А в этом году? — поинтересовался Нестор.

— В этом году все будет проще, — заверила Лариса. — После совместного заявления канцлера Баварии, короля Каталонии и диктатора Франции Pontifex Hollywoodus решил пойти на некоторые уступки, снизил цены, и теперь даже эти небольшие государственные экономики могут позволить себе масс-медийного идола. Так что в этом году из немецких актеров выдвинули Анетту Шварц, а Францию будет представлять Дэни Бун. По другим номинациям…

— Не стоит, — жестом остановил Нестор поток информации. — Оскароносцев передайте Павлу Стрельцову. Пусть Макс и Паша составят для Лизы роскошное повествование из двух частей в двадцатиминутном формате. И, как обычно, — раз в два часа в эфир. Что у нас?

— Выставки, конкурсы, фестивали, биеннале и триеннале — по всем направлениям искусства. Вот интересная информация: губернатор Ливийско-Сирийского автономного округа запросил из федерального резерва немыслимую сумму на расширение экспозиции Пальмирского краеведческого музея. Какой-то титанический проект по переносу в музейный парк двух египетских пирамид. И наши — или Ваши — аналитики прогнозируют, что федеральный центр свое согласие даст.

— Смеяться ли? Плакать ли? — задумчиво произнес Нестор. Он хотел увеличить утреннюю порцию коньяку, но при Ларисе, всегда собранной, деловой, трезвой, такой жест казался неуместным.

Но Лариса потому и была незаменимой сотрудницей, что умела понимать желания руководителя с полувзгляда. Она плавно (цок-цок) переместилась от окна к офисному шкафу со встроенным баром, изящным жестом открыла дверцу, потом беззвучно — пробку и плеснула ароматный напиток «на два пальца» в широкую коньячку. Еще одно плавное перемещение (цок-цок), и коньячка уже стояла на директорском столе.

Нестор Иванович благодарно глянул на Ларису снизу вверх, пригубил осторожно и тут же смутился, потупился, как провинившийся школьник. Затем собрался и решительно проявил готовность работать:

— Что с тенденциями?

— В театре все печально, — и Лариса проиллюстрировала печаль вздохом. — После абсолютной легализации порнофильмов театральные подмостки отреагировали почти мгновенно. Классический театр бросил якорь в прошлое и безапелляционно противопоставил себя театру современному. Экспериментаторы же пустились во все тяжкие. То, что нынче искусствоведы и критики стыдливо называют эротеатром, уже почти ничего не имеет от эротики, зато все больше от порнографии: бессюжетность, несколько камер на сцене, чтобы проецировать крупные планы на большие экраны, развешанные по зрительному залу… Кроме того, на сцене оказалось возможным реализовать вещи, экстремальные даже для порно.

— Например? — заинтересовался Нестор.

— Ну, БДСМ-постановками теперь уже трудно кого-то удивить, — Лариса взглянула в папку, как бы сверяясь со списком. — Вот, например, фурри-арт-постановки в формате йифф — это не из нового. Скажем, из новолегализованного, поднявшегося из глубин андеграунда.

— Поясните, — растерянно попросил Нестор. — Термины совершенно незнакомые. Я не настолько, к стыду своему, погружен в театроведение.

— О! эти понятия никакого отношения к искусству не имеют, — Лариса наконец улыбнулась широко, открыто, как только она умела это делать в другие дни, свободные от поминовения Кира. — Речь идет о сообществе антропоморфных животных. «Furry» в переводе с английского — пушистый, мохнатый, покрытый мехом. А «yiff» — это звукоподражательное междометие. Имитирует поскуливание, подлаивание. В сообществе фурри раскрывает исключительно сексуальный аспект отношений.

— Зоофилы, что ли? — брезгливо поморщился Нестор.

— Не совсем, — возразила Лариса. — Правда, на сцене современного театра выглядит именно так. Но это не самое страшное. Недавно появились некротеатры, где роли покойников играют, естественно, живые актеры. Этакий новый вид актерского амплуа…

— Хватит! — чуть ли не испуганно остановил Нестор Иванович. — У меня коньяку не так много, чтобы все это переварить.

4

— Кстати, — поспешила добавить Лариса, — большинство постановок интерактивны — актеры вовлекают зрителей в творческий процесс.

— Сомнительное творчество, — заметил Нестор.

— Искусство должно откликаться на требования времени, — пожала плечами Лариса.

— И наше время бросает искусству именно такие вызовы? — Нестор был раздражен: он упустил момент зарождения трансформаций; все изменения, о которых говорила сейчас Лариса, казались ему слишком резкими, неоправданными, пугающими.

— Время — это люди, — сказала Лариса ровно. — А люди всегда жаждали зрелищ.

— Но это же слишком! — возмутился Нестор. — Это уже не зрелища, это… — и он замялся, не зная, что сказать.

— Это сплошная порнография, — Лариса закончила фразу вместо руководителя. — И тут не поспоришь. Зрелище в чистом виде.

— Но не искусство же! — не унимался Нестор.

— Любое зрелище рано или поздно назовут искусством, — заверила Лариса. — Современные идеологи считают, что искусство должно вызывать эмоции, не должно оставлять зрителя равнодушным. И с этой точки зрения порнография — самое что ни на есть то.

— Мы с Вами идеологи от искусства, — Нестор вновь пригубил бокал, теперь уже уверенно, с чувством собственного достоинства и без всякого стеснения. — Нам доверили эту роль. А мы, вместо того, чтобы диктовать собственную волю, только и умеем, что констатировать факты и комментировать уже свершившиеся события.

— Время еще не пришло, — напомнила Лариса. — Но мы не закончили с тенденциями.

— Есть еще что-то? Еще более… — Нестор возвел очи горе. — Еще более зрелищное?

— Напротив, — улыбнулась Лариса. — Полная противоположность. В мире театра родилось интересное явление. Режиссер-новатор назвала свое творение «Подмостки многословной статики».

— «ПМС», — автоматически сократил Нестор.

— Может быть, именно эта аббревиатура и стала ее путеводной звездой, — с серьезным видом согласилась Лариса.

— Что за чудо? — уточнил Нестор.

— Все в названии, — пояснила Лариса. — Гаснет свет, занавес, и на сцене — несколько актеров, замерших в определенных позах. После антракта состав актеров и их позы могут быть изменены в соответствии с творческим замыслом режиссера. Представления длятся два-три часа.

— И в чем суть? — Нестор действительно не сумел раскрыть для себя новаторскую идею.

— Суть в том, — пришла на помощь Лариса, — что зритель не просто созерцает неподвижные скульптуры на сцене, зритель погружается в сеттинг постановки, как бы впадает в совместный с актерами стазис. В это же время разум должен воссоздать сценическую картину по Станиславскому: откуда кто пришел, куда кто уйдет. Сколько зрителей в зале — столько оригинальных сценариев.

— В этом что-то есть, — задумался Нестор.

— Есть, — согласилась Лариса. — В любом творческом процессе можно отыскать рациональное зерно. Хотя… Хотя есть моменты, которые для меня все-таки остаются непрочтенными. Не могу разобрать творческий почерк.

— Например? — Нестор грел коньяк ладонью. Ему было хорошо.

— В живописи не так давно появилось новое направление. Супрареализм. Это не совсем живопись, скорее синтетический вид искусства.

— В наше время все виды искусства в той или иной мере синтетические, — сказал Нестор голосом мудрого суфия.

— Вы правы, Нестор Иванович, — не стала спорить с директором Лариса. — Так вот, супрареалисты поступают следующим образом. Художник выбирает в лесу живописную поляну. Его помощники — группа людей — выливают на все предметы в пределах композиции тонны белой краски. На деревья, на траву, на поваленные стволы, на грибы и цветы, на пни и кочки. А потом вновь раскрашивают изгаженную краской поляну в естественные цвета, добиваясь максимального соответствия скрытому под краской оригиналу.

— Зачем? — поразился Нестор.

— Чтобы обратить внимание общественности на решение экологических проблем, — пояснила Лариса. — Они пытались так же рисовать животных, но дело хлопотное — натурщики ведут себя беспокойно. А усыплять животных не дают активисты из общества защиты. Поэтому супрареалисты ограничиваются полянами, натюрмортами и обнаженной натурой. Весь процесс они снимают на трехмерное видео, по окончании работы делают ряд снимков. Таким образом, в итоге — сразу несколько творческих продуктов: сама природная инсталляция, мини-фильм, фотографии-картины.

Нестор тяжело вздохнул. Затем спросил обреченно:

— У нас на руках есть образчики подобного творчества?

— Конечно, — кивнула Лариса. — Все, что было создано за последнее время. Есть интервью с художниками, содержащие их планы на создание аналогичных шедевров в будущем.

— Интервью — не нужно, — решительно запретил Нестор Иванович. — А несколько мини-фильмов — в эфир. Без указания авторства — нечего создавать имена этим…

— Художникам, — мудрая сотрудница поспешила уберечь своего руководителя от неосторожных горячих слов. — Есть еще одна интересная тенденция в живописи, теперь уже в портретном жанре.

5

— Ну-ка? — Нестору казалось, что теперь он уже ко всему готов.

— Тыловой портрет. Или спинной — у критиков нет единства в терминологии. Выполняется в различных техниках, на различных основах и разными инструментами. Многие звезды кинематографа и шоу-бизнеса, видные политические деятели и даже лидеры государств заказывают тыловые портреты. Поэтому жанр для художников — многообещающий. Сулит известность, рукопожатность, обеспеченность.

— Расскажете подробнее? — попросил Нестор.

— Расскажу, — Лариса задумалась буквально на секунду. — Лет сто назад об этом виде творческого продукта писал Флоренский. Он говорил, что божий лик на иконе требует изображения анфас. Так портрет несет внутренний свет натуры в физический мир, за рамки картины, как бы выводит за себя. Тыловой портрет, по словам Флоренского, «в себя вводит». Он сравнивает такие изображения с черной зияющей дырою, в которой угасает текущая туда энергия. Такие портреты — черное солнце, очаг уничтожения.

— Зачем же их заказывают? — удивился Нестор в который раз за сегодняшнее утро.

— Именно поэтому, — пояснила Лариса. — Если предмет искусства не дает зрителю, а, наоборот, отбирает у него, то есть вероятность «отбить» вложенные в портрет активы. Хотя бы на метафизическом уровне.

— Мир сходит с ума? — Нестор попросил взглядом утешения, но Лариса была неумолима.

— Это перманентный процесс, — кивнула она. — И по-видимому, в мире слишком много ума, раз сумасшествие длиться уже несколько тысячелетий.

— Хорошо, — смирился Нестор с неизбежным. — Тоже в эфир. И тоже без авторства. А вот натурщиков обозначьте. Пусть народ узнает своих героев даже со спины. И пусть Паша Стрельцов составит соответствующие комментарии для голоса за кадром, — распорядился Нестор. — Он умеет.

— Довести абсурд до абсурда? — понимающе спросила Лариса.

— Именно, — подтвердил директор.

Лариса сделала пометки в рабочем блокноте, закрыла внушительную папку и встала, давая понять, что с утренним отчетом на сегодня все.

— Минут за сорок я разнесу материалы по кабинетам ребят, — сказала она, как всегда говорила в половине десятого, — и буду у себя. Если нужен будет кофе, чай или долить, — Лариса кивнула на коньячку, и Нестору вновь стало стыдно, — то просто нажмите кнопку, — теперь Лариса указала взглядом на стационарный телефонный аппарат с кнопкой селекторной связи.

— Договорились, — улыбнулся Нестор. — А Вы без кнопки, просто заварите мне черного чаю.

— Будет сделано, — отрапортовала Лариса и собиралась уже выйти из директорского кабинета, чтобы второй раз за сегодняшнее утро исполнить ноктюрн высоких каблучков, но Нестор остановил ее неожиданно для самого себя.

— Лариса…

— Да, Нестор Иванович? — сотрудница обернулась и выжидающе замерла.

— А не хотите ли почтить наш дом визитом? Посидим, поболтаем, я мангал распалю, вино откроем. Нина будет рада: к нам гости редко заглядывают. Она часто бурчит, что я «зарыл сокровище в глубинке»…

— Хочу, — согласилась Лариса не раздумывая. — Все жду: когда же пригласите? Мне нравится у вас — тишина, покой, воздух замечательный — смесь моря и полей.

— Собак у нас много бесхозных, — как бы извиняясь, заметил Нестор. — Лают часто и помногу.

— Собачий лай не нарушает тишины, — улыбнулась Лариса. — Главное, чтобы они кошку вашу не обижали.

— Как же! — усмехнулся Нестор. — Обидишь ее! Собаки всех трех племен чтят нашу Ка-Цэ как идола.

— Трех племен? — переспросила Лариса.

— Это неофициальное разделение. По генетическому признаку. Лисьемордые, коротколапые и длинноухие. Видимо, у них запрещены межплеменные браки. Браки переходят в драки, — попытался пошутить Нестор и сам себе напомнил Эрика, куратора, пришедшего на смену Наставнику Киру. — Так что, приедете?

— Обязательно! — заверила Лариса.

— В субботу? — обрадовался Нестор. — Часа в четыре?

— Давайте в пять, — скорректировала Лариса. — Будет не так жарко.

— Договорились! — еще раз сказал Нестор.

— И не забудьте, Нестор Иванович, — напомнила Лариса, — у Лизы сегодня День рождения. Цветы от Вашего имени уже в кают-компании. Подарок — в верхнем ящике Вашего стола.

Лариса вышла, и вновь по коридору деловым ритмом грянула звонкая капель стальных набоек. Нестор благодарно заглянул в ящик рабочего стола — там лежал небольшой параллелепипед. Он был упакован в подарочную обертку, стилизованную под старую газету, и перевязан бежевой лентой. Что именно пряталось в коробочке — не было никакой возможности узнать: Лариса таким образом корила директора за его забывчивость. «Барашек в ящике», — с улыбкой вспомнил Нестор незабвенного Экзюпери.

6

Следующие несколько часов прошли, как обычно, — за чтением новостных лент и просмотром новостных видеорядов. Со стороны могло показаться, что директор погряз в безделье: развалившись в кресле, он потягивал коньяк и почти бездвижно следил за экраном монитора, где мелькали строки, кадры, сюжеты. В эти часы Нестор пропускал через разум и чувства сотни мировых событий, делал пометки в блокноте и ждал. Ждал, когда в коробе плевел золотом блеснет хлебное зерно. Он выискивал зерна интуитивно — что-то могло быть пропущено, что-то оказывалось лишним.

Затем предстоял следующий этап работы: между отобранными фактами, событиями, явлениями нужно было провести линии причинно-следственных зависимостей, определить мотивации, установить взаимосвязи. Нестор будто бы собирал огромный пазл, заполняя пустые ячейки. Он выстраивал целостную картину мира; анализировал настоящее, дабы быть готовым к предсказуемому будущему. Собственно, в этом и заключались его обязанности: предугадывать и оповещать. И его основная специальность — историк — оказалась в такой работе эффективным подспорьем. Как писал Джордж Оруэлл: «Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым». То же можно было сказать не об управлении, а о знании.

Конечно же, предугадывал будущее Нестор не в одиночку — за его спиной работала целая армия аналитиков Седьмого дна. Без их незримой помощи Нестор не сумел бы очистить истину от скверны. В одиночку невозможно противостоять системе, основанной на недомолвках, утаивании, откровенной лжи, передергивании слов и фактов, на контекстуальных вырезках, на противных человеческому естеству изворотах.

Задачу оповещения призван был решать созданный Конторой шесть лет назад канал «Nestor de Liver!». Название оформилось совершенно случайно, в беседе с Киром, в тот самый день, когда Наставник и змейка Майечка были изгнаны в иную Взвесь. Английский глагол deliver, доставлять (вовремя), распался на дворянское de и Liver, потроха, в значении «суть событий». В общем, Кир решил поиграть словами, и у него, на взгляд Нестора, получилось.

— Мониторите? — раздался в дверном проеме почти детский голосок. В кабинет заглянула Лиза Довгая, ведущий диктор канала «Nestor de Liver!». Трудно было поверить, что этот голосок во время записи сюжетов становился глубоким, хорошо поставленным, профессиональным голосом экранного чтеца, а сама Лиза из веселой девочки превращалась в недосягаемую, неприлично фотогеничную светскую львицу, мечту каждого зрителя.

Нестор Иванович приветливо встал навстречу своей бывшей ученице, а нынче — вдохновенной, ответственной, старательной сотруднице. Одновременно директор извлек жестом фокусника таинственный подарок из верхнего ящика стола.

— Со светлым праздником явления на свет! Сегодня мир сияет! — широко улыбнулся Нестор Иванович.

— Спасибо! — Лиза приняла коробочку совершенно естественно, без тени обычного в таких ситуациях смущения, — неважно, искреннего или показного. — Цветы просто замечательные! А я за Вами.

— На ковер к начальству? — серьезно спросил Нестор.

Лиза звонко рассмеялась.

— Да нет же! У нас перерыв сейчас. В кают-компании намечается небольшой сабантуй. Техники все позже соберутся — у них сейчас самый шквал работы. Только мы, втроем, — все Ваши. Паша, Макс и я. Заглянете? Без Вас никак нельзя начинать.

— Нужно официальное разрешение руководства, чтобы легализовать пьянку в рабочее время? — нахмурил брови Нестор Иванович.

Лиза снова рассмеялась, и ее веселое личико вмиг исчезло из рамы дверного проема — девушка умчалась в кают-компанию, комнату общего сбора, находящуюся в самом начале коридора. Умчалась бесшумно: хоть в прямой эфир (что, кстати, случалось крайне редко) и на запись диктор выходила на высоком каблуке, но тут же меняла туфли на мягкую спортивную обувь, как только слышала «Стоп!», при этом совершенно не заботясь о стиле и сочетаемости вещей гардероба.

Нестор рассеянным жестом пригладил волосы (надо бы постричься), поправил ворот рубашки и направился следом за Елизаветой Довгой. По дороге он вспомнил — тоже рассеянно, краем сознания, — что Елизавета в переводе с древнееврейского означает «божья клятва», или «обет богу», или «почитающая бога».

Пусть в кают-компании пировали лишь три сотрудника, однако движение они создавали за все штатное расписание. Как в старые добрые школьные времена. Но надо отдать ребятам должное — свою неуемную энергию они старались выплескивать почти бесшумно. Обязывала специфика деятельности: все-таки в некоторых студиях на этаже шла запись материалов для последующих трансляций.

7

Первым из бывших учеников к Нестору Ивановичу пришел работать Макс Зурабов. Угрюмый максималист неожиданно для всех — для учителей, родителей, знакомых и старшего брата — решил стать психологом. Вряд ли он отчетливо представлял себе прикладное значение получаемой специальности, но выбор был сделан, документы, а затем экзамены сданы, и психологический факультет педагогического университета обрел нового студента. Уже на первом курсе Макс понял, что будущая специальность его — мыльный пузырь, наполненный воздухом легковесных слов и незафиксированных, размытых полузнаний.

Один из лучших преподавателей, доктор наук, специалист с мировым именем, на вступительной лекции курса пропедевтики весело разъяснил слушателям, что работа психолога — это танец шамана, а следовательно может дать результаты только в случае обязательного доверия всех участников к самому процессу. Макс понял не сразу, записал прилежно этот постулат в конспект и уже дома вдумался в его сакральное значение. И тут же воспарил мыслию и делом над наукой психологией и над учреждением, где эту науку преподают. Другими словами, Макс с тех пор стал редким гостем на занятиях, экзамены при этом сдавал легко — за счет проснувшегося дара красноречия и (в редких случаях) за счет финансовых вложений в собственное будущее.

Свободного времени у Макса было много, денег было мало. Зурабов вспомнил, что последние два года в школе их классный руководитель, Нестор Иванович, с горделивым трепетом рассказывал о новой своей работе — то ли о новостном, то ли о культурологическом канале вещания. И, что самое важное, Нестор Иванович этим каналом руководил. И Макс решил поступить так, как учили на лекциях по психологии, которые чем-то напоминали тренинги личностного роста: он решил взять свою судьбу в собственные руки. Макс набрал телефонный номер, и уже через несколько дней приступил к работе, будучи при этом студентом-первокурсником. Этим летом государственные экзамены и дипломная работа были успешно сданы, на магистра Макс решил не учиться, копия диплома психолога теперь украшала стену в его маленьком кабинетике.

Потом Макс привел Лизу. Нестор Иванович так и не разобрался, Лиза ли обаяла Макса с целью получения работы, Макс ли решил приблизить к себе симпатию школьных лет, но Лиза — не отнять — оказалась весьма ценным кадром. Лиза Довгая всегда была звездой — магнитом мальчишеских взоров. Умная, красивая, харизматичная, улыбчивая, с хорошо поставленной речью — прямое попадание на должность ведущей. Родители отправили Лизу в какое-то темное царство престижа и дипломатии, но их смекалистая дочь без споров, истерик и криков тихонько перевелась с одного факультета на другой в рамках одного университета. Переводилась она, к удивлению всего ректората, на специальность реликтовую, а потому совершенно не престижную: на русское отделение филологического факультета. Введя таким образом в когнитивный ступор все университетское руководство, Лиза умудрилась прилежно сдать академическую разницу и выиграть год обучения, переведясь с первого на третий курс. Вот уже год, как Елизавета Довгая была бакалавром и ведущей канала «Nestor de Liver!», а этим летом получила магистра, доучившись последний год в заочном формате.

Третьим был Павел. После школы Срельцов не изменил своему взбалмошному характеру. Его любовь к последним партам и бессодержательным выкрикам с места нашли отражение в выборе профессии: Павел отправился в столицу малой родины в совершенно дикий, но весьма известный вуз, где царила настолько творческая атмосфера, что выпускники любого факультета вряд ли понимали, какую именно специальность получают.

В стране бурлили процессы полной и безоговорочной интеграции в европейское сообщество. В стране царила такая же творческая анархия, как в вышеупомянутом столичном вузе. То, что раньше в справках стыдливо называли «незаконченное высшее образование», теперь каралось вручением диплома с научной (!) степенью «бакалавр». Большинство недоспециалистов в стране, проучившихся в институтах, университетах и академиях четыре года, теперь козыряли именно такими, бакалаврскими, дипломами.

Таким был и Паша Стрельцов. В его образовательном документе значилось маловразумительное «ивент-менеджер, специалист по организации мероприятий». Получив долгожданный диплом, Паша вдруг протрезвел, и радость свободного творчества предсказуемо сменилась печалью неприкаянности. Печаль, как известно, — ржавчина души, и ржавчина эта изъела бы Пашину душу до самого основания, если бы не счастливая встреча в пивной «Варяк» с бывшим классным руководителем, учителем истории Нестором Ивановичем.

Произошло это знаменательное событие в первых числах июня. Нестор, будучи теперь человеком публичным, узнаваемым и обремененным ответственностью, в последнее время редко заходил в «Варяк». Раньше здесь всегда можно было встретить Наставника, который, сияя неизменной улыбкой, без счета поглощал разливное пиво из запотевших бокалов и сушеных кальмаров из хрустящих упаковок. Где же ты теперь, добродушный Кир? В какой такой Взвеси, чужой для тебя, за каким столом и в какой компании пьешь ты свой любимый напиток? Даже Наставники ошибаются. Ошибся и ты, выбрав не ту змейку в личный эскорт. В типовом конторском доме, в таком же, как и дом Нестора на Кисельной,8, живешь ты с Майечкой и не знаешь, какая тоска поселилась в сердце твоей жены Ларисы. Не знаешь ты, что каждый год в конце июля, в день твоих инсценированных похорон, Лариса надевает черное платье и прогоняет с лица добрую улыбку. Не знаешь? Вот и здорово — ты бы мог этого и не вынести.

8

На рубеже весны и лета Нестор решил заглянуть в «Варяк». И действительно, какое лето без пива? Нужно было взять достойный старт, а сделать это лучше всего было в царстве величественной Тамары. Она не присаживалась ни на минуту от момента появления в пивной первого посетителя до момента, когда за последним запоздалым гостем закрывалась входная дверь. Точными, размеренными движениями Тамара доставала из морозильных камер запотевшие пивные кружки или пластиковые бутылки на вынос, давала ток пенным струям из множественных кранов, выкладывала на стойку упаковки с копчёными и солеными закусками, производила расчет, принимала оплату и возвращала сдачу. Короткими, умелыми фразами — этому не научат ни на одних курсах, ни в одном вузе — успокаивала буйных, обнадеживала отчаявшихся, развлекала праздных, утоляла страждущих. Нестор уважал профессионализм в любом деле, тем более в таком тонком, как обеспечение насущной потребности населения в благодатном напитке, снимающем усталость, рассеивающем недовольство, освежающем в жаркие дни.

В этот жаркий день, в полдень, за дубовым столом, на том же месте, где любил сидеть Кир, теперь понуро глядел в окно на прохожих Паша Стрельцов, двадцати одного года от роду. Паше Стрельцову вчера сообщили и подтвердили документально, что отныне он ивент-менеджер, специалист по организации меродприятий и пятно это теперь не отмыть до конца дней земных. Осознание катастрофы обрушилось утром, в момент пробуждения. Павел молча оделся и вышел, даже не пожелав матери, которая управлялась на кухне, доброго утра, в майско-июньскую жару, как в очищающее пламя инквизиторского костра. Вся жизнь теперь представлялась ему позорным аутодафе, где разгоряченные толпы улюлюкают и забрасывают тухлыми яйцами, тушками дохлых грызунов и гнилыми помидорами дипломированных дедов Морозов в нелепых колпаках и нищенских рванинах; где толпы топят ивент-менеджеров в праведном негодовании и заслуженном презрении, перед тем, как палач бросит факел в смоляную солому под дровами костра.

Несколько часов блуждал Павел во мраке тяжких дум и наконец естественным образом направил шаги в питейное заведение. Пока есть пивные и рюмочные, нашему народу не нужны психологи, психотерапевты и психоаналитики. Если бы, например, Макс Зурабов постиг эту простую житейскую мудрость, то, может быть, он в свое время избрал бы иной жизненный путь, чем неблагодатную тореную-переторенную тропу психолога.

Но в каждой драме обязательно должна наступить кульминация, краткий момент, который Аристотель называл переходом от несчастия к счастию, или наоборот. И такой кульминацией в жизни Павла Стрельцова стала встреча со школьным учителем, классным руководителем.

Нестор Иванович, хоть и сменил род деятельности, но учителем быть не перестал. Бывших учителей, как и бывших врачей, как и бывших офицеров, — вообще не бывает. И как педагог Нестор Иванович без труда распознал Пашину тоску. В разговоре за кружкой пива прояснились мотивы и было найдено решение, простое и предсказуемое: Паша стрельцов пополнил творческую команду канала «Nestor de Liver!». Стрельцов оказался на своем месте, и уже через пару недель Нестор счел нужным доверить ему подготовку эфирного текста. Павел справился на «отлично», чем надолго определил фронт дальнейших своих творческих работ.

Конечно же, в команде Нестора работали и другие спичрайтеры — профессиональные, с отточенным пером и завидным опытом. Но метафоры Павла, непосредственность его суждений, да и сам мировоззренческий ключ оказались настолько меткими, что самые яркие события в мире искусства теперь попадали для предэфирной обработки только на его стол. Таким же тонким созидателем эфирных текстов проявил себя и Макс Зурабов. Только его интересы лежали в несколько иной области: Макс с жадностью хватался за любой материал, имеющий отношение к политической жизни общества. Политика находилась вне зоны освещения идейного прожектора «Nestor de Liver!», но культурная жизнь народов и стран невозможна без влияния политических событий. Каждый художник — дитя эпохи. Пропуская предмет, явление, событие через призму собственных мироощущений, творец, пусть даже не желая того, инфицирует собственное творение вирусом синхроничной суеты. И вот эта синхрония — то самое поле, которое так любит возделывать Макс Зурабов.

Конец ознакомительного фрагмента.