Хорватские сказки стародавних времён

Ивана Брлич-Мажуранич, 2020

Ивана Брлич-Мажуранич (1874-1938) выдающаяся деятельница хорватской культуры. Часто её называют хорватским Андерсеном (за виртуозность детского рассказчика) и хорватским Толкином (за погружение в фантастический мир мифологии). Ивану Брлич-Мажуранич можно поставить в один ряд с классиками детской литературы. Её произведения были переведены на почти все европейские языки; она не раз выдвигалась на Нобелевскую премию..

Сказка первая. Как Потех искал истину

I

Было это в стародавнее время. На некоей прогалине в горах, средь дремучего букового леса жил старец Вещий со своими тремя внуками. Вышло так, что старцу пришлось одному вскормить и вырастить всех троих. И вот стали внуки уже настоящими молодцами, деду по плечи да и повыше плеч. Звались они Лютиш, Марун и Потех.

Однажды весенним утром поднялся старец Вещий рано до солнышка, разбудил всех трех внуков и сказал им, чтобы они шли в лес, в то место, где в прошлом году мед брали, посмотреть, как перезимовали пчелиные рои и пробуждаются ли пчелы от зимней спячки.

Марун, Лютиш и Потех встали, собрались и пошли. Было довольно далеко до того места, где находилась пасека. Но все три брата знали хорошо лесные тропинки и потому уверенно и бодро вошли в лесную чащу.

Однако в лесу было совсем темно и жутко, солнце еще не всходило, и не слышно было ни зверья, ни птиц. И вот постепенно стало братьям жутко в этой тишине, потому что на заре, перед солнечным восходом, злобный Бесомар, лесных бесов владыка, бродит среди лесной чащи, пробираясь от, дерева к дереву.

И стали тут братья друг у друга выпытывать о всякой всячине, что бывает на свете. Но так как никто из них никогда из этого леса не выходил, то и не знали они ничего, что могли бы рассказать друг другу, и стало им оттого еще более жутко. Чтобы подбодрить себя, запали они песню Сварожичу, и стали призывать его и просить, чтобы показал он солнышко:

Боженька мой, Сварожич,

Солнышко златое, ясный свет!

Боженька мой, Сварожич,

Солнышка все нету, нету, нет!

Так распевая во весь голос, вышли они лесом на такое место, с которого видна была другая гора. И вот на вершине той горы увидали они, как сверкает никогда еще невиданное ими сияние, сверкает словно трепещущее знамя из золотой парчи.

Обомлели братья от дива, а сияние уже исчезло с горы и появилось ближе, над одним большим камнем, потом еще ближе — на вершине старой липы и, наконец, засияло чистым золотом прямо перед ними. И явился им прекрасный юноша в блистающей одежде, а на нем риза златотканая развевается, как знамя парчовое. Не могут братья даже взглянуть в лицо юноше, и глаза от страха великого ладонями прикрыли.

— Что же вы, глупенькие, меня зовете, а сами меня боитесь« — усмехнулся светозарный юноша. А был это сам Сварожич.

— Сварожича зовете, а Сварожича и боитесь; белый свет поминаете, а белого света и не знаете. Но, так и быть, покажу я вам весь миръ: и землю, и небо, а потом скажу, что вас ожидает.

Вымолвив это, распахнул Сварожич свою ризу и окутал ее парчовыми складками и Лютиша, и Маруна, и Потеха. И взвился Сварожич; а на нем риза, и из складок ризы братья выглядывают; и так все выше и выше поднимаются, все больше и больше круги делают. И стало им видно все, что на свете есть. И увидели они сначала все поля со всеми стадами, со всеми хозяйствами и со всеми богатствами, какие в ту пору на свете были.

И выше и дальше кружат они, и видят, войска несметные и все их вооружение, копья и колчаны со стрелами, и всех полководцев, и всю добычу — все, что в ту пору на свете было.

И еще выше кружат они, и видны им сразу все звезды, и созвездия, и месяц, и все облака, ветрами по небу гонимые.

От всего виденного помутилось у братьев в голове, а риза все еще вьется, раздувается и шелестит, как знамя парчовое. Вдруг все исчезло, распустились складки ризы, и вот Лютиш, Марун и Потех опять очутились на лесной тропинке. А перед ними стоит по-прежнему светозарный юноша Сварожич и так им говорить:

— Вот вы, глупенькие, видели сейчас все, что есть на белом свете; а теперь слушайте, что вам суждено, и что вы должны делать для вашего счастья».

И только он это сказал, как напал на братьев еще больший страх, от боязни не забыть того, что он им скажет. А Сварожич, между тем, уже заговорил:

— Вот что делайте: оставайтесь у деда и не покидайте его, пока он вас не оставит, и не ходите в мир ни за худым, ни за хорошим делом, пока не докажите любовь к деду.

Проговорив это, Сварожич запахнулся ризой и исчез, будто никогда его и не было; в лесу же настал белый день. Все это, между тем, подслушал и подсмотрел Бесомар, лесных бесов владыка. В личине тумана лесного крался от вслед братьям, пробираясь от дерева к дереву, и скрылся, наконец, в ветвях старого бука. Издавна ненавидел Бесомар старца Вещего. Возненавидел он его так, как только может ненавидеть нечисть праведного человека, и особенно за то, что старец на своей прогалине развел и поддерживал святой неугасимый огонь.

Сильно кашлял Бесомар от святого дыма.

Не понравился Бесомару совет Сварожича, чтобы братья остались при деде и служили ему, и замыслил Бесомар погубить Вещего, взбунтовав его внуков. И только Лютиш, Марун и Потех опомнились от виденных чудес и собрались идти домой, Бесомар быстрее облака, ветром гонимого, спустился в лесное болото, где росла большая ракита. Служила та ракита бесовским логовом. Маленькие, необычайно уродливые, худые, шершавые, косматые, лохматые, всякого вида бесенята возились на раките.

С писком, визгом и свистом бесновались они там. Все это были проказливые, но глупые бездельники, не годные ни для какой работы и безвредные для человека, пока человек сам их к себе не позовет. Но об этом заботился уже сам Бесомар.

И вот выбрал он троих из них и приказал им пробраться к братьям и разведать, как при их помощи нанести вред старцу Вещему.

Пока Бесомар так напутствовал бесов, Марун, Лютиш и Потех шли своей дорогой и от пережитого страха никак не могли припомнить, ни того, что они видели при полете, ни того, что им сказал Сварожич. Дойдя до хаты, сели они на камень и рассказали деду, что с ними приключилось.

И спросил Вещий старшего внука Маруна:

— А что ты видел, летая, и что сказал тебе Сварожич?

В затруднении стоит Марун, не может он ничего вспомнить, забыл и то, что ему сказал Сварожич. А из-под камня, где сидел Марун, вылез бесенок маленький, уродливый, рогатый и серый, как мышь. Потянул бес Маруна сзади за рубаху и шепчет ему:

— Скажи: видел я несметные богатства, сотни пасек, избу из тесаного леса и много мехов драгоценных. И сказал мне Сварожич, что буду я самый богатый из братьев.

Марун и не раздумывал — правду ли говорит бесенок, а обрадовался и ответил деду, как бес подсказал. Но лишь он это сказал, бесенок прыгнул к нему в сумку, забрался в самый угол и засел там. И спросил дед второго внука, Лютиша, что тот видел, летая, и что сказал Сварожич. И Лютипгь ничего не видал и ничего не помнил. А из-под камня вылез другой бесенок, маленький, гадкий, уродливый, рогатый, а цветом, как хорек. Потянул он Лютиша сзади за рубаху и шепчет ему:

— Скажи: видел я множество людей, вооруженных луками и стрелами, и много рабов в оковах. И сказал мне Сварожичъ: будешь ты самый сильный из своих братьев.

И Лютиш, как и Марун, не раздумывал, а обрадовался и солгал деду, как ему бес нашептал. А бесенок в тот же миг прыгнул к нему за пазуху, да и засел там.

Теперь спрашивает дед младшего внука, Потеха; но и тот ничего не помнил. А из-под камня вылезает третий бес — самый молодой, самый уродливый, с самыми длинными рогами и черный, как крот.

Потянул бес Потеха за подол и шепчет:

— Скажи: все, что есть в небесах — все звезды и все облака узнал я. И сказал мне Сварожич: будешь ты мудрец величайший и будешь понимать, что говорят ветры, и что рассказывают звезды.

Однако, Потех, очень любивший правду, не захотел послушать беса и солгать деду, а отпихнул бесенка ногой и говорить деду:

— Не помню, дедушка, ни того, что видел, ни того, что слышал.

Взвизгнул тут бесенок, укусил Потеха за ногу и, как ящерица, шмыгнул под камень. А Потех тут же нарвал целебной травы и повязал ею ногу, чтобы скорее зажила.

II

Когда Потех отпихнул ногой бесенка, шмыгнул бесенок сперва под камень, прошмыгнул дальше в траву, а сквозь траву проскочил в лес, а из леса на болото к раките. Приходит бесенок к Бесомару и, дрожа от страха, говорит:

— О, грозный царь Бесомар, не смог я забраться к тому малому, которого ты мне назначил.

Страшно разгневался Бесомар. Знал он всех трех братьев, но более всех опасался Потеха, боялся, что Потех доищется правды. А доищется он правды — не избавиться тогда Бесомару ни от старца Вещего, ни от святого огня. И схватил тут разгневанный Бесомар бесенка за рог, поднял его на воздух и крепко отхлестал березовой розгой.

— Иди туда, — крикнул он затем, — иди туда, к тому малому и горе тебе, если он доищется правды.

Выпустил после этих слов Бесомар беса, а тот, еще пуще дрожа от страха, залез под ракиту и просидел там целых три дня, всячески стараясь придумать, как ему выполнить грозный приказ.

«Ох, и будет же мне мука с этим Потехом, ну, да и Потеху со мной тоже», — размышлял бес. А был он проказливый бездельник, и трудная работа была ему вовсе не по нраву.

Пока он так раздумывал под ракитой, двое других бесенят, один в Маруновой сумке, а другой за пазухой у Лютиша, были уже за работой.

И Марун и Лютиш с того дня начали бродить по горам и долам, редко даже ночевали в хате и все из-за бесов.

Возился бесенок на дне Маруновой сумки, а любил этот бесенок богатство больше, чем свой правый рог. И целый день тычет он Маруна рогом в бока, соблазняет его и пищит: «Скорее, скорее! Нужно искать, нужно найти! Поищем пчелиных ульев, наберем столько меду, что будем бирки считать сотнями!»

Говорил так бес потому, что в те времена счет вели по зарубкам на бирках.

И Лютиша бесенок за пазухой тоже тыкал рогом: хотелось тому бесу быть сильнейшим между всеми и стать первым владыкой на свете. И вот гонит он и подгоняет, Лютиша разыскивать в лесу молодые березы и тонкие клены, и выделывать из них оружие всякое и доспехи богатырские. «Скорее, скорей! Нужно искать, нужно найти копье, лук и стрелы по нраву богатырскому, чтобы затрепетали перед нами и звери и люди!» — верещал бёсенок.

И слушались Лютиш и Марун своих бесов, и бродили по бесовским делам, по бесовскому нayщeнию.

А Потех и в тот день и еще три дня оставался при деде и все пытался припомнить, что такое сказал ему Сварожич. Потому что хотелось Потеху сказать деду правду, да только, вот, никак ее вспомнить не мог.

И так один день, и другой, и третий. На третий день говорить Потех

деду:

— Прощай, дедушка, ухожу я на гору и не вернусь, пока не вспомню правды, хотя бы на то десять лет понадобилось.

Вещий был уже глубокий старик, и не было у него другой радости на свете, кроме любимого внука Потеха. Мил был Потех старцу, как роса небесная листу увядшему. Задрожал старец и говорить: «На что мне, внучек милый, твоя правда, коли я, дряхлый старик, трижды могу помереть, пока ты ее доищешься?»

Так он говорил, а в сердце своем скорбел, думая про себя: «Как же это меня внук покидает». — А Потех отвечает:

— Ухожу я, дедушка, — решил я, что так будет лучше.

Мудрый старец был дедушка Вещай и потому подумал: «Может быть у этого ребенка больше мудрости, чем в моей старческой голове. Но только, если он, бедняга, согрешить против меня, придется ему искупить свой грех, ибо правдив он и благороден».

Подумав это, Вещий еще больше опечалился, но ничего больше не сказал, расцеловал внука и отпустил его идти туда, куда он задумал.

А у Потеха, деда покидающего, заныло сердце, и уже на пороге он чуть было не передумал остаться. Однако он пересилил себя и решения своего не переменил, вышел и направился в гору.

Пока Потех так расставался с дедом, тем временем тот бесенок, в раките, решил заняться своим трудным делом и направился к поляне, чтобы как-нибудь забраться к Потеху. — Вот идет Потех в гору, опустив голову; у первого же камня перед ним появился бесенок.

«Э, да это тот самый, — подумал Потех, — совсем маленький, поганый, черный, как крот и с огромными рогами».

А бесенок стал на пути Потеха и не дает ему пройти. Рассердился тут Потех на преградившего ему путь малого поганца, схватил камень, кинул в беса и угодил ему прямо между рогов. — «Убил я его!» — подумал Потех.

Взглянул на беса, а тот жив и здрав и еще у него два новых рога выросло, на том месте, где его камнем стукнуло.

«Э, видно камнем этого не прогонишь», — молвил про себя Потех и, обойдя бесенка, пошел дальше своим путем.

А бесенок и тут скачет перед ним то слева, то справа; летает и скачет по тропинке перед Потехом, словно заяц.

Так дошли они до одного места, вроде небольшого ущелья между скал, очень каменистого. Сбоку был колодец. «Здесь и останусь», — подумал Потех и тут же, под дикой яблоней, разостлал свою овчинную куртку, и сел, чтобы в тишине обдумать и вспомнить, что взаправду сказал ему Сварожич. Но как только бесенок это заметил, то забрался под пень напротив Потеха и стал выкидывать всякие штуки и досаждать ему: то пустит Потеху ящерицу под ноги, то накидает ему репейников на рубаху, то запустить в рукава кузнечиков. Так продолжалось довольно долго. Встревожился Потех и думает: «Несносно мне это! Покинул я мудрого деда, родных братьев и отчий дом, чтобы в тишине доискаться истины, а вот попусту гублю время с этим бездельником рогатым». Но, вспомнив и своем правом деле, решил, что все же правильнее ему здесь остаться.

III

Так и жили Потех и бесенок рядом в каменистом овраге, и как было в первый день, так и дальше шло: бесенок всячески досаждал и мешал Потеху.

Вот однажды прекрасным ранним утром проснулся Потех, поднялся и с весельем подумал: «Как тихо, как радостно; сегодня я допытаюсь правды». Глядь, а с дикой яблони уже сыпется на голову Потеха целый ворох яблок, и помутилось у него все в голове, все мысли смешались. А бесенок на яблоне хохочет, хохотом заливается. — И вот опять, только Потех в тенистой прохладе собрался с мыслями и уже начал кое-что припоминать: «Вот, вот память моя проясняется, теперь вспомню я всю правду!» — В тот же миг бесенок, набравши воды в свернутую из древесной коры трубку, издали нацелился, дунул и окатил Потеха струей холодной водицы так, что у Потеха все мысли из головы разбежались.

И много всяческих проказ и дурачеств проделывал бесенок в том ущелье. Было б это еще пол беды, если бы Потеху самому иногда не доставляло удовольствия глядеть на эти проказы. Только соберется он с мыслями, а глаза его уже следят за проделками мерзкого проказника.

Так вот и тратил он время по пустому. И рассердился Потех, все сильнее томимый желанием скорее вернуться к деду и видя, что при этом бесе он никогда не доищется правды.

И решил Потех: «Надо мне его уничтожить».

Вот однажды утром придумал бесенок новую забаву. Взобрался он на верхушку скалы, где начиналось каменистое русло водомоины, оседлал гладкий сучок и, на нем сидя, молнией скатился вниз по водомоине. Понравилась бесенку эта забава, как ни одна другая, и захотелось ему собрать для нее подходящую компанию. Наладил он из травяного стебля свистульку, и вот с верхушки скалы разнесся его свист по всему лесу. А из кустов, из-под каменьев, из-под ракиты и из камыша повылезли и прискакали все бесенята. По его приказу захватили они по сучку и взобрались на скалу. И надо было видеть, как, оседлавши сучки, все они стремглав скатились вниз по водомоине! А каких только не было тут пород племени бесовского. И красные, как ряполовы, и зеленые, как ящерицы, и лохматые, словно ягнята, и голые, как лягушки, и рогатые, словно улитки, и серые, как мыши. Словно очумелая летела эта рать вниз по водомоине на своих сучках, как на конях бешенных. Друг за другом плотной гурьбой летели они со скалы поперек ущелья, до середины его, где лежал большой камень, густо обросший мхом. С разгона налетали они на этот камень и, тиская друг друга, кучами валились на мох, словно одурелые.

Так эта бесовская толпа скатилась с визгом и хохотом два-три раза, а у Потеха мысли разбегаются: и глядел бы на них и смеялся бы, да досада берет — как тут в такой сумятице добраться до правды. Так и этак, туда-сюда, но вот Потех решил таки: «Нет, не до смеха тут, не до забавы; должен я извести этих бездельников, иначе напрасно я пришел сюда».

Заметил Потех, что сучки с бесенятами скатываются из водомоины в направлении прямо на колодец, и, не будь на пути их камня, обросшего мохом, полетели бы бесы стремглав в колодец. И прислонился Потех к тому камню; и вот, когда бесы с визгом и писком скатывались вниз по водомоине он одним толчком отпихнул камень — и покатила одуревшая бесовская рать прямо на колодец.

А там и в колодец вверх тормашками все, один за другим — и красные, и зеленые, и голые, и мохнатые, и серые, и рогатые, и первым Потехов бесёнок.

А Потех тут же навалил камень на колодец, и очутились бесы, как мухи под опрокинутым горшком.

Обрадовался Потех, что так удачно отделался от бесов, и пошел он на свое место, чтобы теперь в полном спокойствии додуматься до правды.

Но, увы, не тут — то было. В колодце бесы стали метаться и бесноваться, да так, как никогда. Через все щели колодца стали прорываться мелкие вспышки пламени; выпускали их бесы от жестокой муки. Далеко во все стороны разлетались брызгами эти вспышки, и так беспрерывно, что у Потеха сразу же закружилась голова. Закрыл было Потех глаза, чтобы вспышки ему не мешали.

А там в колодце такой шум, визг, писк, вой, стук и возня, что у Потеха в ушах звон оглушающий стоит, и где уж тут о чем либо думать! — И зажал он уши, чтобы ничего не слыхать.

Но тут пошел сквозь колодезные щели такой чад и серный смрад от бесовского смертного страха, что Потех в этом чаду и смраде сталь задыхаться. Понял Потех, что ничего не поделаешь. «Вижу теперь, говорить он, что плохо: запертые бесы во сто крат хуже вольных. Пойду-ка да выпущу их, коли невмоготу мне их уничтожить. Все же мне легче терпеть их проказы, чем страдать такой мукой!»

Пошел он и отвалил камень в сторону, а перепуганные бесы быстрее диких кошек повыскакивали и бросились в рассыпную, кто куда, иные и в гору, и никогда уже больше никто из них в овраг ни ногой.

Остался только тот единственный, черный, как крот и с огромными рогами, не смевший из страха перед Бесомаром оставить Потеха.

Но и он с того дня, как будто присмирел, стал больше уважать Потеха.

Так они вдвоем кое-как и устроились. Привыкли друг к другу и стали жить рядом.

А время шло; и вот уже почти целый год прошел, а Потех еще далеко не додумался, что взаправду сказал ему Сварожич. А к концу года стало и бесенку невмоготу. Думает он:

«Доколе я так зря здесь торчать буду».

Вот однажды вечером, когда Потех было уже спать собрался, подходить к нему бесенок и говорит:

— Что же ты, голубчик, сидишь здесь, почитай, целый год, а к чему тебе это? Ведь дед твой там на прогалине может быть за это время уже и помер!» Острая боль схватила Потеха за сердце, словно его иглой пронзило, но все же он ответил:

— Такой я дал обет не уходить отсюда, пока не дознаюсь правды, а правда прежде всего». Говорил так Потех, ибо был он правдив и благороден. Однако, Потеха глубоко уязвило то, что бес сказал о деде, и не мог он заснуть всю ночь, метался и ворочался и все думал о том, что теперь с его дедом, с его милым старцем.

IV

А дед тем временем продолжал жить на своей прогалине с Маруном и Лютишем, да только жалкое было его житье. Внуки не заботились о деде, мало и были с ним. Не здороваясь с ним по утрам, не прощаясь с ним на ночь, целыми днями бродили они по своим делам, слушаясь своих бесов, сидящих все также — один в торбе, а другой за пазухой.

Марун что ни день приносил из леса новые ульи, тесал бревна, строил и выстроил себе новую избу. Первым же делом вырезал он себе десяток бирок и всякий день считал и подсчитывала как бирки заполняются зарубками.

А Лютиш бродяжничал, охотился и разбойничал; приносил меха и дичь, таскал и скотину, а раз привел с собой и двух пленников и как батраков поставил их на все работы служить себе и брату. Все это тяготило и огорчало деда Вещего, а братьев тяготил старец, и все враждебнее глядели на него внуки. Зло их брало, что старец отказывался от услуг батраков и срамил их тем, что сам колол дрова и сам носил воду из колодца. И дошло дело до того, что все в старце досаждало внукам, даже и то, что старец неизменно всякий день приносил щепки на поддержание святого огня.

И стало ясно старцу Вещему, куда дело клонится, и что не сдобровать ему скоро. Не смерти он боялся и не жизни жалел. Жалел он, что умрет, не увидевши Потеха, свое возлюбленное чадо, радость старости своей.

И вот однажды вечером, как раз в то время, когда Потех так тосковал по деду, говорить Марун Лютишу:

— Идем, брат, прикончим деда. У тебя есть оружие, подстереги его у колодца, да и убей его.«

Заставило Маруна сказать такие слова желание любой ценой устроить на месте старой избы новый пчельник.

— Нет, брат, не могу, — ответил Лютиш, сердце которого даже от крови и от разбоев не так очерствело, как у Маруна от жадности и богатства.

Марун, однако, все не отстает, и бес в торбе ему тоже шепчет-нашептывает. Бес в торбе Маруновой видел, что ему первому удастся старца Вещего со света сжить и тем великую похвалу Бесомарову заслужить.

Уговаривает так Марун Лютиша, а Лютишу никак не хочется своей рукой убить деда. Но вот сговорились они наконец и порушили в тот же самый вечер подпалить старую избу. Пускай, мол, сгорит она, а в ней сгорит и старец.

Когда перед вечером все стихло на прогалине, отослали братья обоих батраков в лес сторожить западни. А сами подкрались к избе дедовой, заложили дверь снаружи тяжелым клином, чтобы дед не мог выйти из избы, и подпалили избу со всех четырех углов.

Сделав это, отошли они подальше в гору, чтобы не слыхать дедовых стонов. И тут же сговорились обойти все нагорье, все как есть, чтобы вернуться только к утру, когда все кончится — сгорит и дед и изба.

Отошли они, а огонь помалу стал разгораться и лизать углы избы. Но тверды, как камень старые ореховые бревна, лижет их пламя, облизывает, а охватить не может. Только поздно ночью загорелась одна лишь крыша.

Проснулся старец Вещий и видит — горит над его головой крыша. Поднялся он и пошел к двери; пробует отворить, а тяжелый клин ее снаружи держит. Догадался он сразу, чье это дело.

— Ох, дети мои, несчастные! — говорит старец, — сердца свои опустошаете — пользы себе все ищете. Но смотрите: многого вам еще надо, а сердца ваши уже до дна опустошены, коли вот деда и родную избу палите.

Подумал так дед Вещий про Маруна и Лютиша и тут же перестал о них вспоминать и скорбеть, а отошел, сел и спокойно стал ждать смерти.

Сидит он так на сундуке и вспоминает всю свою долгую жизнь. И ни о чем, что было в его жизни, не жалел он, тяжело ему было только одно, что вот в смертный его час нет возле него Потеха, возлюбленного его дитяти, единственной его радости.

Думает он так свою скорбную думу, а крыша избы вся уже огненным столбом пылает.

Загорелись и прогорели стропила, трещат в огне потолочные балки.

Прогорели, сломались и рухнули внутрь избы и стропила и балки. Охваченные пламенем валились они и падали вокруг старца. И окружило пламя старца Вещего. А сквозь разрушенную крышу видит он, как в небе утренняя заря занимается.

И встал старец Вещий на ноги, воздел очи и руки свои к небесам и ждет, когда огонь унесет с этого света и его, старика, и его старую избу.

V

Сильно измученный в ту ночь Потех, как только занялась заря, пошел к колодцу освежить холодной водой горячее лицо свое. Показалось уже солнце на небе, когда Потех подошел к колодцу. Подошел и видит он, как в воде свет сияет. Засиял свет, поднялся и вот перед Потехом на краю колодца появился прекрасный юноша в золотых ризах.

И это был Сварожич.

Встрепенулся от радости Потех и говорить:

— Боженька мой Сварожич, уж сколько времени я тебя жду! Скажи мне, горемыке, что мне нужно делать? Вот я уже целый год здесь скитаюсь и мучаюсь, и призываю всю мудрость — и никак не могу добраться до правды!

Только он это проговорил, покачал Сварожич укоризненно златокудрой головой.

— Эх, братец, братец! Ведь сказал я тебе оставаться при деде, пока не проявишь ему любовь свою, и не покидать его, пока он сам тебя не покинет, — говорит Сварожич. А затем добавил еще:

«Думал я, что ты самый мудрый из братьев — ан вышло: ты-то и есть самый глупый. Хлопочешь, и мучаешься, и мудришь целый год, чтобы узнать правду. А вот, если бы ты послушался сердца своего, когда оно говорило тебе тогда, на пороге избы, вернуться и не оставлять деда, в этом и была бы, горемыка, вся правда немудреная.

Сказав это, Сварожич еще раз укоризненно покачал своей златокудрой головой, запахнулся парчовым плащом и исчез.

А пристыженный и смущенный Потех остался один у колодца, а из-за камня выглядывает и смеется все тот же мерзкий рогатый бесенок. Понравилось бесу, что Сварожич так осрамил Потеха, этого праведника. Потех же, оправившись от первого смущения, воскликнул радостно:

— «Мигом умоюсь и помчусь к моему милому старичку.

Сказав это, припал он к колодцу, чтобы умыться. Нагнулся Потех зачерпнуть воды, перегнулся слишком сильно, поскользнулся и упал в колодец.

Упал в колодец и утонул.

VI

И выскочил бесенок из-за камня, вскочил на сруб колодца и заглянул в него, дабы своими глазами увидеть и убедиться в том, что случилось. И видит, что утонул Потех; вот он лежит на дне колодца, как воск желтый.

Совсем одурел тут глупый бесенок от радости: «Ой-ой, повеселюсь же я теперь, братец мой!».

Бесенок так визжал, что пронзительный визг отдавался по скалам и разносился по ущелью. А затем уперся он в камень, оставшийся прислоненным к срубу колодца; перевалился камень и наглухо завалил колодец. И приволок бесенок овчинную куртку Потеха, разостлал ее на камне, взобрался на нее и давай плясать и скакать по овчине.

— О-го-го! О-го-го! Конец дела моего! — верещал бесенок. Скачет он по овчине и приплясывает.

А когда бесенок обессилел, огляделся он вокруг по оврагу и стало ему как-то не по себе. Привык бесенок к Потеху, и жилось-то ему рядом с этим праведником легко и привольно, как никогда еще. Возле него он на полной свободе проказил, и никто ему не запрещал, и никто им не помыкал.

А теперь вот, как подумает, надо вернуться опять под ракиту, на то болото к свирепому царю Бесомару и жить там среди сотен беснующихся таких же, как и он сам, безобразников. Отвык он уже от всего этого. Раздумывая так, бесенок задумался, а задумавшись загрустил, а там и затосковал. Да как всплеснет он вдруг ладошками; и, глядь, только что ликовавший безмозглый дурачина сталь тут выть и реветь и, обливаясь слезами, метаться по овчине от лютого горя.

Ревёт он и завывает, будто случилось вовсе не то, чему он только что с таким визгом радовался. Беснуется бесенок, ревёт, по овчине крутится, катается, клочьями шерсть из овчины рвет, как сумасшедший.

В это самое время подошли к оврагу Лютиш с Маруном. Обошли они уже все нагорье и теперь возвращались домой на прогалину поглядеть, благополучно ли сгорели дед и изба. Подошли они к оврагу, где им еще ни разу не случалось бывать. Слышат Лютиш и Марун вой, видят куртку Потеха и сразу пришло им обоим в голову, — не случилось ли какой беды с Потехом. Однако о брате жалеть они не стали, так как не могли они жалеть никого, пока носили при себе бесов.

Но бесенята их тем временем стали тревожиться, услыхав жалобный вой своего сотоварища. Известно, ведь, что бесы в беде самый дружный и верный друг другу народ. Там у себя, под ракитой, они ссорятся и дерутся, а в беде готовы друг за друга головы сложить.

И вот, закопошились оба, забеспокоились, насторожили уши и высунулись один из сумки, а другой из-за пазухи. Высунулись и видят: летят во все стороны какие-то клочья, а товарищ их барахтается и реветь благим матом. И закричали перепуганные бесенята:

«Его зверь какой-то дерёт; — и выскочили один из сумки, другой из-за пазухи и опрометью бросились к товарищу.

Подскочили к нему, а тот распластался на овчине, обессилел, а все кричит: «Погиб малый, погиб малый!»

Успокаивают его бесенята, недоумевая: пятку он себе занозил, что ли, или комар в ухе у него сидит; не знали ведь они Потеха и невдомек им было, о чем ревёт их товарищ. А тот все ревёт, сам уже ничего не слышит и не видит, а успокоиться не может.

Измучились бесенята, хлопоча около него; а оставить товарища в беде не могут. Наконец надумали: ухватили куртку за рукава и поволокли куртку с товарищем в лес, а из леса к раките, к самому Бесомару.

VII

А Лютиш и Марун впервые за целый год очутились одни без своих бесов. И только теперь, когда покинули их бесы, почувствовали братья, что целый год бродили они ослепленные и только теперь в овраге снова прозрели.

Опомнились они тут, а опомнившись, сразу поняли, какое греховное и злое дело они над дедом учинили.

— Братец, родимый, — кликнули они друг другу, — скорей помчимся спасать деда.

И помчались они на прогалину так, словно крылья у них выросли соколиные.

Прибежали они на прогалину и вот перед ними изба без крыши, а из избы пламя столбом. Только одни стены ее стоять да двери, тяжелым клином заклиненные.

Подскочили братья, отбили клин, кинулись в избу и на руках вынесли старца из пламени, уже охватывавшего ему ноги.

Вынесли Лютиш и Марун деда, положили его бережно на траву и стоят рядом, не смея слова вымолвить.

Немного спустя, открыл старец глаза, молча поглядел на них, а затем спросил только:

— Не нашли ли где-нибудь в горах Потеха?

— Нет, дедушка, — отвечают братья, а сами поднять глаза не смеют. — Погиб ведь Потех, утонул нынче утром, в колодце. А нас ты, дедушка, прости, будем мы тебе служить и рабски во всем покоряться.

Только они это сказали, собрался дед Вещий с силами и поднялся и стал на ноги.

— Вам, детки мои, вижу я, прощено, вы вот остались в живых. А вот праведник, тот должен был смертью искупить свою ошибку. Идем, дети, ведите меня, хочу посмотреть то место, где он погиб.

С сокрушенным сердцем Марун и Лютиш повиновались, взяли деда под руки и повели его к оврагу.

Прошли они немного и видят, что заблудились, что никогда в этом месте не были. И сказали о том деду, а он велит им идти дальше той же дорогой.

Дошли они так до большой кручи, где крутой подъем вел на самый гребень.

— Не умер бы наш дедушка. Где ему осилить такую кручу… — шепчут братья. А старец Вещий им говорить:

— Идемте, детки, куда путь ведет.

Стали они взбираться на кручу, а старец в лице осунулся и все бледнее становится. А наверху, на гребне, что-то мелькает, сияет, блещет и сверкает.

Поднялись они на самый гребень и онемели, окаменели от дива дивного.

Нет перед ними земли, с холмами и долинами, с горами и равнинами, а стелется море облаков белоснежных, а над облаками белоснежными облачко румяное. На облачке румяном гора хрустальная, а на горе хрустальной терем золотой, а к терему широкие ступени ведут.

Были это золотые палаты Сварожича. Ярким светом радостно сияет и облачко румяное, и гора хрустальная, и стены золотые, а еще ярче сияют окна терема. Пируют там Сварожичевы гости званые и поднимают они заздравные кубки золотые, приветствуя новых пришельцев.

Но не зовет Сварожич и в терем свой не пускает тех, у кого на душе какая-нибудь неправда есть.

В палатах собраны только избранные праведники, и вот почему так ярко сияют окна.

Стоить на гребне дедушка Вещий со внуками, — в оцепенении глядят они на то чудо чудное. Глядят и вот вдруг замечают — сидит кто-то там перед теремом на ступенях. Закрыл лицо руками и плачет.

Смотрит старец, всматривается, присмотрелся и узнал Потеха.

Встрепенулась душа старца, собрался он с силами и раздался голос его, и донеслось по облакам до Потеха:

— Дитятко мое, что с тобою?

И отвечаете Потех:

— Ах, дедушка, вынесла меня из колодца какая-то великая светлая сила и перенесла сюда. Очутился я тут, а в терем меня не пускают за то, что согрешил я перед тобою.

Брызнули тут слезы из глаз деда, потекли по лицу его. Рвется его сердце, и простирает он руки обнять свое возлюбленное дитятко, дабы утешить его, помочь ему, выручить свое чадо милое.

Взглянули Марун и Лютиш на деда, а дед уже весь в лице изменился, потемнел, осунулся и не похож стал на живого человека.

— Помрет у нас старик, видя это диво чудное, — шепчут братья друг другу.

А тем временем старец совсем оправился и уже было в путь двинулся, но обернулся к ним и говорит:

— Идите вы, детки, назад на поляну и, коли вам прощено, живите и наслаждайтесь спокойно тем, что вам суждено. А я пойду помочь тому, кому тяжкой ценой достанется, быть может, иная доля.«

Ослабел тут совсем голос деда, однако, сам дед твердо стоял перед ними, прям, словно изваяние.

Переглянулись Лютиш с Маруном: рехнулся, что ли, дед, собираясь перебраться через облака, тогда как от слабости едва может говорить.

А старец уже удаляется от них. Идет, шагает по облакам, точно по лужайке. А как шагнул, так и пошел. Идет старец, идет, легко несут его ноги, словно перышко, и рубаха на нем ветерком раздувается, словно облачко на тех облаках. Вот перед ним и облачко румяное, вот и гора хрустальная, вот и ступени широкие. Быстро поднялся старец по ступеням к внуку. О, сколько радости, когда обнял дед внука. Обнимает его и так прижимает к сердцу, словно никогда уж его не отпустит. Прислушиваются Лютиш и Марун, и чудится им, будто слышат они чрез облака как у деда и внука сердца колотятся от счастья великого.

Но вот схватил старец внука за руку и повел его по лестнице к воротам терема. Левой рукой внука за руку держит, а правой стучит в дверь.

И вот чудо! Сразу широко распахнулись ворота, раскрылось все великолепие дворца, а все званые гости именитые у дверей встречают деда Вещего и внука Потеха.

Встречают, руки им протягивают и в терем их ведут.

И еще видят Марун и Лютиш через окна, когда их ведут и за стол сажают, что первый между первыми дед Вещий, а рядом с ним Потех, а златокудрый юноша Сварожич золотым кубком гостей приветствует.

Великая тоска охватила Лютиша и Маруна, когда увидели они себя покинутыми и одинокими среди таких чудес.

— Спустимся, брат, на нашу прогалину, — шепнул Марун.

И повернулись они и спустились. Угнетенные такими чудесами, добрались они до прогалины и никогда уже больше не могли отыскать нигде на горе того гребня.

VIII

Так было и так закончилось.

Марун и Лютиш прожили свой век на прогалине. Прожили долгую жизнь и как добрые юноши, и как почтенные мужи; вырастили славное потомство сыновей и внуков. Как все добро переходило от отца к сыну, так и святой огонь поддерживался ежедневно и неугасимо.

И не даром Бесомар так опасался Потеха. Ведь не погибни Потех, добиваясь правды, не покинули бы бесы Маруна и Лютиша, и не было бы больше на прогалине ни святого огня, ни честного народа.

Всё так и обернулось на позор и срам Бесомара и его воинства.

Когда те два бесенка приволокли к Бесомару Потехову куртку, а на ней третьего своего товарища, не перестававшего реветь благим матом, страшно тогда рассвирепел Бесомар, узнав, что от них ускользнули все три юноши. В бешенной злобе велел он срезать рога всем трем бесенятам, чтоб ходили они всю жизнь безрогими, всем на посмешище.

А все же было больше всех сраму самому Бесомару. Ведь всякий день кашлял он от священного дыма, а уж никуда в лес и выйти не смеет, чтобы не встретиться с кем-нибудь из порядочных людей.

И осталась Бесомару от всего этого лишь Потехова куртка. И пусть ею он владеет, ведь Потеху не надобна больше овчинная куртка там в золотом тереме Сварожича.