Соня, Сонечка, Софья-царевна. Сборник миниатюр

Зоя Криминская

Короткие рассказы о маленькой девочке Соне, которая росла, росла, боролась с братом и сестрами, ела макароны с сыром, и, наконец, выросла.

© Зоя Криминская, 2019

ISBN 978-5-4493-6916-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Соня, Сонечка, Софья-царевна

5 июня 1997 года

— Катя ушла на французский? (или английский или немецкий, не помню точно, какой именно язык она продолжала изучать в конце девятого месяца беременности).

Вопрос этот обращен был к Валере, твоему будущему отцу твоей будущей бабушкой, т.е. мною, 5 июня 1997 года около полудня.

— Нет, — с исчерпывающей краткостью ответил Валера.

— Почему, она заболела?

— Ну, возможно…

Наступила пауза, но я не отступила ни на шаг, стояла у стола, ждала объяснений.

Валера вздохнул:

— Её увезли рожать.

— Когда?!

— В 9 часов утра.

— И что ж ты молчишь? Дочь рожает, а я ничего не знаю. Надо звонить скорей.

— Я тоже вот сижу и думаю, что надо звонить.

Позвонили, и оказалось, что мы не будущие дважды отец и трижды бабушка, а настоящие, новоиспеченные.

Часа через два мы с Валерой уже были на пути в роддом.

Катя рожала в престижном роддоме-институте, название «Центр планирования семьи и репродукции». Расположен он на Севастопольском бульваре, и мы долго тряслись туда в битком набитом троллейбусе (чувствуешь, внучка, автомобиля у отца не было).

Нас пустили в палату, выдав белые халаты, и не пришлось общаться через окно, как я привыкла, кричать, надрывая горло, и всматриваться, пытаясь разглядеть внешний вид роженицы и ребенка через немытое паутинно-серое оконное стекло.

Когда мы вошли, Катя стояла, чуть покачиваясь, поддерживаемая медсестрой, бледная, в каком-то незнакомом халатике.

В такие минуты почему-то запоминается всякая ерунда — вроде незнакомого халата — и отвлекает, думаешь не о том, как чувствуют себя дочка и внучка, а о том, откуда взялся халат.

Я собралась с духом, чтобы сказать: «поздравляю дочка, слава богу, всё позади», как капля крови упала на пол возле Катиных тапочек. Маленькая такая, как капля воды из плохо закрученного крана.

Отец твой посмотрел на кровавое пятно на полу размером с пятак, побледнел, потом позеленел и грохнулся на стул, который, к счастью, оказался рядом:

— Какие ещё дети, — сказал он. — Лишь бы жена была жива.

— Да жива, она, видишь стоит, всё в порядке, — закричала я.

И Катя слабым жестом подтвердила, что она жива и всё позади, но жест был не вполне уверенный.

На самом деле она намучалась, рожала для вторых родов долго, и её зашивали под общим наркозом.

— Ты была, мама, когда-нибудь под общим наркозом? — спросила меня Катя позднее, когда она лежала на кровати, а мы сидели рядом. — Ещё то удовольствие. Потолок вдруг закружился, закружился, полетел вверх, и всё исчезло.

Рядом с Катиной постелью стояла пустая детская кроватка, но нас уверили, что с тобой всё в порядке. Ты была новорожденная девочка, 2 850 г весом, где-то в детской палате крепко спала после пережитых передряг. Имени у тебя не было.