Через призму цвета

Зоя Белова, 2023

Как это жить, когда от тебя отказываются с рождения, потому что ты родилась «ущербной», «бракованной»? Отец – скрипач, мечтал о ребенке, достойном его, а тут такое. Девочка оказалась талантлива в другом – она становится известной художницей, о которой говорят и пишут. Сможет ли она простить отца и попасть под его покровительство? Сколько интересных людских судеб рядом с нами! Будем смотреть на все через призму цвета! Истории заиграют разными красками, и заставят грустить или улыбаться, или даже всплакнуть. Не стесняйтесь своих эмоций – сопереживайте героям рассказов!

Через призму цвета

Ударом прозвучало сообщение о недоразвитии трех средних пальцев на левой ручке новорожденной, вместо них торчали три бугорка.

— Может, вырастут? — с надеждой обратилась Валя к доктору.

— Это будет такая же неожиданность, как и то, что их нет! — умно произнесла врачиха и вдогонку добавила, — рожать вовремя надо!

Валя со страхом ждала реакции мужа на такую новость, в ответ через сутки получила записку: «Оставь в больнице!»

Они поздно поженились, ей тридцать пять, а мужу и вовсе пятьдесят. Музыкант, скрипач, ему совершенно не нужна была семья из-за его постоянных гастролей, но мама убедила, что, когда ее не станет, он пропадет без женской руки. Глеб выбрал Валю: «Гармоничная! — отметил он, — Эта не будет привлекать ненужного внимания, но и выйти на люди с ней не стыдно!» Ухаживания были недолгими, Валя ответила согласием, и вскоре они расписались.

Никто не приехал забирать Валентину, а она, как бы предчувствуя, все детские вещи для выписки взяла с собой.

Валя своим ключом открыла дверь, у порога оставила дорожную сумку и, не снимая пальто, прошла в спальню. Она бережно положила на кровать дочку, развязала розовые ленты, стягивающие одеяло, и ослабила пеленки. Девочка, почувствовав свободу, потянулась во сне, кривя мордашку. Валя улыбнулась, но вдруг ощутила чей-то взгляд — в дверях стояла свекровь с перекошенным от злости лицом.

— Принесла-таки в дом урода!

— Ну зачем вы так, это лишь пальчики…

— Сначала пальчики, потом выяснится, что умственно отсталая! — Уходя, с визгом добавила, — у нас в роду таких не было!

Валя с испугом оглянулась на дочь, та безмятежно спала.

Скрипнула входная дверь, и тут же зашаркали ноги свекрови — упредить сына, подготовить! Глеб вошел в их спальню и хлопнул дверью перед носом матери.

— Ну, показывай, коль принесла! — сказал он, не глядя на жену.

Валя поспешно вытащила ручку младенца из распашонок.

— Всю разворачивай!

Она раздела девочку догола, та морщила личико, а потом открыла еще замутненные голубые глазки и смотрела на нависших над нею родителей.

— Переверни! — потребовал муж. Валя положила девочку на живот, и тут она расплакалась. Она плакала с обидой, взахлеб, будто понимая, что ее разглядывают, ища брак на ее маленьком беззащитном тельце.

— Только пальчики, — тоже с обидой в голосе вторила девочке Валя, — здоровенькая она!

— Я мечтал, что моя дочь будет скрипачкой, уже скрипку приглядел, а ты кого родила? Ущербную! Не было у нас в роду таких, правильно мама говорит!

— Врачи сказали…

— Не перебивай! Ты сейчас откроешь окно и выйдешь из комнаты. Будет плакать — не входи!

— Ты что говоришь такое, на улице март, мороз еще, она же умрет!

— Выбирай, я или она! — муж выскочил из комнаты.

Валентина спешно укутала в пеленки дочь, потом дала ей грудь, чтобы та успокоилась. Пока дочка сосала, она принимала решение. «Проживем, малышка!» — и ночью они тихо ушли.

Поселились у мамы в городке Курской области. Мама вышла на пенсию, а Валя закончила бухгалтерские курсы и стала работать. Марта, именно так и назвала дочь Валентина, росла умной и талантливой девочкой. Конечно же, она обращала внимание на свою ручку, но Валя ей как-то сказала: «У тебя Божья отметина, это особый знак!» И дочь больше не приставала. А когда она брала в руки краски или карандаши, то забывала обо всем! По иронии судьбы, она была левша, но вынуждена была развивать и правую руку. В результате рисовала обеими: основной рисунок наносила правой, а потом, зажав кисть или карандаш своими двумя пальцами левой руки, она вырисовывала мелкие детали. И сразу картина становилась выразительной! В свои четыре года она знала множество оттенков: аквамариновый, амарантовый, бирюзовый…, и использовала в своих картинах. Иногда она признавалась маме:

— Я закрываю глаза, и сразу соседская беленькая собачка, когда лает, становится лиловой!

А по дороге из детского сада рассказывала:

— Воспитательница, когда сердится, бывает то цвета свеклы, то лаванды!

— Фантазерка! — думала Валя.

Бабушка водила маленькую Марту в кружок, а уже с шести лет ее отдали в художественную школу.

О девочке заговорили, в школе устраивали ее персональные выставки. В работах Марты уже просматривался собственный почерк, а цвета имели приставку глубокий — карминный, зеленый, коралловый. «Малышка Анри Матисс!» — с таким заголовком в рубрике «Новости из провинции» вышла заметка в «Литературной газете» с тремя работами Марты.

Однажды в их квартире зазвонил телефон, подошла Валя.

— Это Глеб, здравствуй!

— Глеб?

— Я прочитал о нашей дочери в газете.

— Вот как — нашей! Ты отказался от нее.

— Но она носит мою фамилию, кстати, спасибо за это! Я тебе деньги высылаю… иногда.

— Это дочке на образование.

— Я буду больше присылать…, а мама умерла, я один остался.

— Соболезную.

— Марта знает про меня?

— Знает.

— Можно, я с ней встречусь?

— А как же ее уродство, пальцы ведь не выросли!

— Прости меня, я был глуп, слушал мать.

— Марта особенный ребенок, чувственный, она живет в своем мире цветов, своим появлением ты можешь разрушить ее гармонию. Не сейчас! — Валя положила трубку.

Марта еще училась в Художественном институте в Москве, а ее работы уже имели успех на выставках художников, их покупали. Цвет по-прежнему играл главную роль, он цеплял и приковывал взгляд и был основой ее картин, его хотелось изучать, понимать, давать ему название. Постепенно природные мотивы сменились сюжетами с людьми, здесь тоже чувствовалось влияние Матисса. Лица были нарисованы широкими мазками, и лишь отдельные черты тщательно вырисовывались левой рукой с зажатой двумя пальцами кистью.

Как-то однажды возле института ее остановил мужчина, он был в возрасте. Его костюм отличался умело подобранной цветовой гаммой, что сразу отметила про себя художница.

— Марта, можно без церемоний? Меня зовут Глеб Николаевич, тебе о чем-то говорит это имя?

— Вы мой отец? — растерялась девушка.

— Давай на «ты», Марта! Ты без меня выросла красивой, умной, талантливой. Времени у меня мало — я ведь уже старик!

Девушка не знала, что говорить, и выпалила наспех:

— Мне надо на лекции!

— Дочка, я жду тебя после занятий по этому адресу — он протянул листок.

Когда Марта вошла в квартиру, первое, что увидела — свою картину! Она висела по центру и занимала весь проем в стене.

— Ты ее купил? И понял, о чем она?

— Ну конечно! Вот сидит женщина, облокотившись на спину мужчины. Это же мама, да? А мужчина, мне кажется, что я. Привстал, чтобы уйти, и мама потеряла опору и слегка завалилась назад, ее руки раскинулись, и в следующий миг она должна упасть. А наши ноги вязнут в зыбком песке. Ну скажи, я правильно понял сюжет, это ведь мы с твоей мамой? И назвала ты картину «Мгновение», ведь секунда — и все разрушится! Все, как у нас. А каких глубоких тонов краски — желтые, зеленые, фиолетовые!

— Но ты не увидел главного, видишь, из-под руки мамы видна маленькая фигурка девочки, вот это воздушное розовое пятнышко — это я бегу на помощь, чтобы остановить мгновение!

— Дочка, прости меня! — Глеб взял ту самую руку Марты и поднес к губам, но она отдернула ее.

— Я не знаю, почему ты бросил нас, мама так и не объяснила, или не захотела, но все это время я видела тебя «фиолетовым». Я все вижу через призму цвета, возможно, и ты в моем представлении «перекрасишься», и тогда я напишу другую картину.

— Я перекрашусь, ты же мне поможешь? И еще музыка! Только позволь быть рядом, дочка! Ведь нас осталось только двое!

— А мама?

Глеб задумался, а потом, как тогда в далеком прошлом, заговорил в том же тоне, но уже с дочкой:

— Она украла тебя у меня, не позволила встретиться раньше! Это не прощается. Когда умерла моя мать, я остался совсем один…

Марта молча слушала, и все вглядывалась в этого человека, еще вчера совсем незнакомого, а сегодня уже претендующего на роль отца. А Глеб продолжал:

Это все будет твоим, — он обвел руками пространство вокруг себя, — а наш союз даст нам обоим особый подъем. Я опять начну гастролировать, а ты будешь ездить со мной, заботиться обо мне, и писать свои картины. Я покажу тебе мир, он такой разноцветный! Мы поедем на родину Матисса!

Глеб возбуждался, в ход пошли руки, он ими то взмахивал, то будто водил кистью в воздухе. Марта же, чем больше слушала, тем меньше интереса он вызывал в ней. Она медленно обвела глазами комнату, и обратила внимание на фиолетовый оттенок обоев с чернильным витиеватым рисунком, на бледно — сиреневые шторы, на изящные, лавандового цвета чашечки с фиолетовым ободком. Она почувствовала, что устала от его словесного потока и от этой депрессивной комнаты. И тут до ее слуха донеслось:

— Я заметил, что ты меня не называешь папой, это ее влияние! И вообще, дочка, мы с тобой люди творческие, а мама, ну что мама…

Марта, не дав ему договорить, вдруг произнесла:

— И все-таки, ты фиолетовый!

Повернулась и ушла, закрыв дверь дома, который, как она почувствовала, никогда не станет родным.