Схемотоз де Моску́ / Грехи против

Зосима Тилль, 2019

Разочарование, разлад, разлюбить… Всё бывает однажды, в первый раз. Вроде бы «раз» – начало. Ан нет! Эта приставка при добавлении к разным частям речи образует слова со значением распределённости, разъединения, увеличение охвата. Обычно, люди настороженно относятся к тем, кто вместо всем удобного и привычного «е» везде, где это необходимо пишет особняком на компьютерной клавиатуре стоящее «ё» – букву, до которой ещё нужно дотянуться. «Мало ли до чего ещё сможет дотянуться такой писатель?» – думают они. И не зря! Зосима Тилль – всё через «Ё»! Иллюстрации автора. Содержит нецензурную брань.

СХЕМОТОЗ ДЕ МОСКУ́

Преуспевающий казанский архитектор Максим Студеника из послания в одной из соцсетей неожиданно узнаёт о существовании у него взрослого сына, якобы рождённого в результате скоропалительного и короткого студенческого брака. Новость приходит вскоре после полученного им от бывшего однокашника предложения о строительстве крупного объекта в Москве. Максим отправляется в столицу. В «случайно» навязавшейся ему даме лёгкого поведения он не сразу узнаёт свою бывшую жену Маргариту, которая пытается возобновить с ним отношения, ловко играя на его слабостях, остатках былого чувства и сомнительном отцовстве.

В результате сложной многоходовки Марго пытается присвоить бизнес Максима, и это ей почти удаётся, так как она оказывается связана интимными и финансовыми отношениями с большинством заинтересованных лиц. Она не гнушается никакими средствами, апофеозом которых становится кража проектной документации. А чтобы окончательно «обезвредить» бывшего супруга, Марго ловко инсценирует и снимает компрометирующее видео с его участием.

Максиму удаётся обезвредить Марго её же оружием: в ответ на угрозу выложить весьма пикантное хоум-видео на всех видеохостингах он возбуждает против бывшей уголовное дело, по которому ей грозит серьёзный срок. Происходит обмен оригинала видео на отказ от возбуждения дела.

В финале истории Марго признаётся, что отцом её сына на самом деле является ближайший друг Максима и начальник его службы безопасности Владимир, утешавший Маргариту после расставания с Максимом. Максим обретает семейное счастье в гражданском браке со своей референткой Зебенисой, всё это время помогавшей ему противостоять козням Маргариты, примиряется с Владимиром, но такая идиллия длится недолго…

Памяти Карпова Вадима посвящается. Любое пересечение фамилий и фактов случайно, но закономерно.

Предисловие. Пустынная вакханалия

Когда ты остаёшься один на один с Миром, когда стоишь на руинах того, что ещё недавно казалось нерушимым, когда в реку непонимания и неслышания летят последние догорающие балки мостов, начинает казаться, что стоишь ты посреди бескрайней пустыни. И нет ничего — ни прошлого, ни будущего, ни настоящего. Голову обжигает Солнце пустоты, ступни всё глубже и глубже увязают в раскалённом Песке отчаяния. Но ты ещё живой. Внешне, но внутри… Внутри начинается эта извечная борьба Добра со Злом. Они так часто меняются местами, что порой кажется, что они просто близнецы. Причём однояйцевые. И вот, завидев первый мираж определённости, ты начинаешь движение. Куда направлены твои первые и робкие пустынные шаги? На миг может показаться, что к самому себе. С каждым новым шагом, с каждой новой внутренней баталией ты начинаешь шагать чаще, но мираж отдаляется до тех пор, пока не исчезнет совсем.

И начинается самое страшное — Верх сменяется Низом, затем наоборот, затем снова смена позиций. А всё потому, что тебе уже глубоко параллельно и широко перпендикулярно, что тебя спалит — раскалённый песок или палящее солнце. Вот тут — откуда ни возьмись, появляется Родник безразличия. Вода в нём прохладная, кристально-чистая. Сначала ты пьёшь жадно и, напившись всласть, позволяешь себе сделать запруду. Тут же. И когда воды прибыло достаточно погружаешься в эту плавню с головой. Тут приходит понимание того, что вот он — твой новый мир. Не хватает только яств. Но что это? Чей злой гений грамотно расположил неподалёку шатёр со столом, щедро уставленным самыми разнообразными угощениями? И вот сидишь ты такой — расслабленный, вкушаешь Похоть, пьёшь напиток Извращённых фантазий, куришь кальян Вседозволенности. Периодически ходишь к источнику освежиться, затем выходишь в пустыню для того, чтобы в очередной раз изменить положение песка и солнца. Просто так — для разнообразия. Внутренние битвы закончены. Штандарты Совести зачехлены, мечи Веры спрятаны в ножны, флаги Надежды брошены под стену Крепости Одиночества…

И ты делаешь своим миром Пустынную вакханалию. А всё почему? Да потому, что пусто место свято не бывает…

Часть первая. На Горячее

Схемотоз — существительное, неодушевлённое, мужской род

1. неол. — способ быстро заработать много денег за счет глупости других

2. синоним. — афера, разводняк, кидалово, обувалово, лохотрон.

Как многогранен и загадочен мир! Нас окружают Вселенные и Космос, причём как в прямом, так и в переносном их смыслах. Мы легко можем опережать время, перемещаясь в часовых поясах, бежать из зимы в лето, из осени в весну… Бежать… Мы многое познали и многому научились — даже изменять гендерные признаки. Мы с лёгкостью тасуем слова, создавая из них новые, многозначащие и всеобъемлющие миксы. Но одна константа в этом параде новых и старых лексем остаётся всегда неизменной — это наречия. Вопреки, наперекор, однажды…

Однажды… Синтаксическая роль «однажды» — это обстоятельства. И, чёрт возьми, оно с ней справляется!

Всё подчинено этому маленькому трудяге, который не перестаёт нас удивлять. Жизнь по накатанной идёт своим чередом, до тех пор, пока в ней не случается трудяга-«однажды». И тогда неотвратимость событий начинает валиться тебе на голову с геометрической прогрессией, грозя погрести всё вокруг под слоем этого самого разнообразного «однажды». Это — его хобби. Ну, должно же быть хобби у каждого?! Многоэпохальный аншлаг! Иначе жить становится скучно и невкусно.

Рабочий день начинался как обычно — разбор «полётов» в связи с завалом плана на новом участке стройки, моральный подзатыльник молодому «спецу», в очередной раз допустившему грубейшие ошибки в «чертёжке», грозящие полным обрушением пока существующего только на бумаге здания, подпись платёжек, согласование деталей с заказчиками и только после всей этой кутерьмы — просмотр нападавших в электронную почту писем и уведомлений.

Бегло листая список «входящих», взгляд Максима цепанулся за оповещение из «Однокашников»: «У Вас одно новое сообщение». Ради интереса решил посмотреть, кому это он там мог понадобиться, ведь в этой социальной сети он не проявлялся с тех пор, как закончил институт, да и люди его уровня в «Однокашниках» стараются не светиться… Что там? Письмо от некой Михтялёвой Марго… «Кто такая? Не помню… Хотя… Нет, потом, всё потом. Сейчас главное — не это».

Весточка на аккаунте в давно заброшенной соцсети была совсем не тем, чего ждал Максим Студеника. А он ждал. И ждал трепетно. Ждал того самого единственного сообщения, от которого, возможно, зависела вся его дальнейшая карьера архитектора, из-за которого он постоянно прессовал молодёжь из проектного отдела. Студеника ждал результатов заседания московской конкурсной комиссии по представленному им проекту, существовавшему пока лишь только на бумаге. Проекту, шлифовку которого никак не могло завершить возглавляемое им архитектурное бюро его имени.

На этот конкурс он вышел абсолютно случайно, в открытую его никто не объявлял. Просто в один прекрасный день в его электронном почтовом ящике появилось письмо от Вовки Митрошина, бывшего однокурсника по Казанскому архитектурно-строительному, в котором тот под строжайшим секретом предлагал ему поучаствовать в «закрытом распиле московского пирога».

Вовку Максим, к своему теперешнему стыду, помнил исключительно на уровне ощущений. Да, был такой на параллельном потоке, пересекались в компаниях, вместе водку пили. Вроде… Но не более того. К тому же с момента окончания альма-матер лет уже минуло прилично… «Если вас находят люди, о которых Вы не слышали более трёх лет, значит им от Вас что-нибудь да нужно. Скорее всего, за ваш счёт».

С чего это Вовка решил пригласить его «на горячее», Максу было не ясно, и поначалу это очень напрягало. Но, что бы и как там ни было, ехать в Москву Максиму необходимо было по-любому. Он оттягивал этот момент, как когда-то немецко-фашистские захватчики оттягивали свой позорный конец, судя по учебнику новейшей истории из его школьной юности.

Надо было закончить процедуру оформления отцовского наследства, пока остальные страждущие не налетели, по любимому выражению его матери, «как на горячее дерьмо с острым ножиком». Долгожданное письмо от Вовки, случись оно вдруг, в чем Макс сомневался день ото дня всё больше, лишь выступило бы катализатором в происходивших с ним в последнее время жизненных процессах.

В Казань они перебрались сразу же после шумного развода родителей Максима. «В ссылку на ПМЖ», — как с горечью любила шутить мама в особо тяжкие минуты их с Максимом «автономки». Макс долгое время пытался разобраться в причинах произошедшего расставания родителей. «Для себя». Но, сполна выслушав больше похожие на самооправдания их «правдивые» истории, окончательно запутался и бросил это бесполезное занятие. Ни мать, ни отец вины за собой не видели, ответственностью за произошедшее много лет назад отчаянно играли в пинг-понг, и, казалось, до сих пор могли испытывать друг к другу пусть и глубоко уязвлённые, но весьма себе нежные чувства.

По крайней мере, ни тот, ни другая узами брака себя более не связали и братьями-сёстрами Максима не порадовали. Мать отцовскую фамилию — Студеника — назад на девичью так и не поменяла, разговоров о смене фамилии Максом в момент получения первого общегражданского паспорта не заводила.

С полгода назад Максима разбудил подутренний звонок из Москвы. «Максим Валериевич, Ваш отец, Валерий Максимович Студеника, сегодня ночью скончался от острой сердечной недостаточности. Примите мои соболезнования…», — сообщил отстранённый голос в трубке. — «Прощание с Валерием Максимовичем состоится послезавтра. Для вступления в права наследования после похорон Вам необходимо посетить нотариальную контору по месту жительства усопшего…»

Далее Максим уже не слушал. Отец, его отец, который всегда казался ему некоей пусть далёкой, иногда вплоть до недостижимости, но жизненной константой, отец, бегством под крыло к которому Максим грезил, утешая себя в самые отчаянные моменты своей жизни, его отец… ушёл. Внезапно, одномоментно и безвозвратно….

— Максим Валерьевич! Максим Валерьевич! Вы меня слышите? — вывел его из прострации голос в трубке.

— Да, да… Простите…

— Максим Валерьевич, я взял на себя смелость заказать Вам билет на вечерний поезд до Москвы. Остановиться Вы сможете в квартире усопше… Извините, в Вашей квартире. Для подтверждения брони мне необходимо узнать Ваши паспортные данные. Вам удобно будет сейчас их мне продиктовать?

— Да, секунду… — Максим вылез из-под одеяла, кое-как, не включая света, нашел паспорт и продиктовал необходимые нотариусу реквизиты.

— Ни о чем не беспокойтесь, все организационные моменты я, как душеприказчик, по воле усопшего взял на себя. Мой водитель встретит Вас на вокзале, передаст ключи от квартиры и отвезет по адресу. Позже я с Вами свяжусь…

— Да, конечно…

— До встречи в Москве, Максим Валерьевич…

— Да-да… До свидания…

Из тяжёлых воспоминаний Максима вырвал звук оповещения о наличии нового «входящего» в его электронном почтовом ящике, использовавшемся для сугубо конфиденциальной деловой переписки. «Истории дали ход. Требуется твоё личное присутствие. Вопрос весьма срочный. Билеты на самолёт во вложении. Надеюсь, бизнес-класс тебя устроит? Подтверди паспортные данные и зарегистрируйся. Ковальчук может соскочить с темы. Остальное при встрече. Буду ждать тебя вечером в аэропорту прилёта. С уважением, Владимир Митрошин».

«Кто такой Ковальчук?», — первым делом сыграло в голове у Максима. Он на автомате закрыл окно с конфиденциальной почтой и начал перебирать в памяти всех своих деловых партнёров, всех знакомых по бизнесу и знакомых их знакомых, о которых только могла идти речь в междусобойных разговорах, но никакого Ковальчука среди них он так и не обнаружил.

Долгожданное письмо, как бы мало в него до этого ни верилось, всё-таки пришло. Надежды начинали оправдывать себя, и надо было начинать движение вперёд. Теперь дело за главным — до момента принятия окончательного решения по проекту заставить молодёжь закончить всю строительную документацию. Презентация, хоть и расширенная, всё равно лишь только презентация. Чтобы его предложение «заиграло в живую», нужно «мясо» — факты, чертежи, расчёты, выкладки. Без этого его проект — просто пшик, а второго такого шанса судьба может и не преподнести…

Примерно так размышлял Максим, колёсиком мышки автоматически скролля окно с электронной корреспонденцией. «Твой сын хочет познакомиться с тобой!» — его взгляд вновь выцепил из кучи спама письмо, отправленное «Однокашниками» от имени Михтялёвой Марго. Фамилия отправительницы Максиму до сих пор ничего не говорила.

«Сын! Как же я мог забыть!» — на секунду впав в ступор, освободившаяся от занозы участия в столичном конкурсе память начала судорожно копаться в прожитом. Где и когда он мог наследить и сделать ещё одного Студенику? Студенику-сына… И главное — как? По всему выходило, что былое и думы вели его строго туда же, откуда всё это и началось. В «Однокашники».

Пароль от аккаунта был давно уже забыт, и Максим восстановил свои учётные данные с помощью номера мобильного телефона. Благо, ещё со студенческой скамьи он оставался ему верен. Макс вошёл к себе на давно не обновлявшуюся страницу, и уже здесь совпадений долго искать не пришлось. В очередной раз раскрыл письмо и заглянул на страницу его отправительницы — Марго Михтялёвой — которую он в упор не помнил, просмотрел фотки разных времен. Очень многое стало ясно, но вопросов от этого только прибавилось…

— Ты чего замер и на вопросы не отвечаешь? — свесилась над ухом голова Вовки — друга по жизни и зама по безопасности на работе. — Чего случилось-то?

— На, почитай… — Макс для удобства чтения развернул письмо на весь экран и увеличил масштаб.

Вовка бегло прочитал, мотнул головой и, тихо присвистнув, выдал:

— Ты её хотя бы знаешь?

— Имя отправительницы — «Михтялёва Марго» — мне «ни о чём», но Маргаритой звали мою бывшую… Давнюю бывшую… Первую жену… И она есть у этой самой Михтялёвой на групповых фотографиях.

— Ты никогда мне об этом не рассказывал! Давай, колись! — не унимался Вовка.

— Банальный студенческий брак. Мы были вместе давно и не более пары месяцев…

— Ну, прямо ситуация! Как у Стивена Кинга! «Иногда они возвращаются вновь…» У-у-у!

— О чём ты? Я и думать о ней забыл! Если случайно встречу — не узнаю! Понимаешь, я достиг уже того возраста, когда никакая драма мне абсолютно не нужна. Если вдруг мне покажется, что я ощущаю острую нехватку тепла и ласки, если в голову начнут лезть дурные мысли завести с кем-нибудь отношения, я первый предпочту, подойдя к зеркалу, ударить себя по лицу и, сказать отражению: «Одумайся!»

Я всегда жил, считая, что о мужчине нужно судить по его порядочности, характеру и поступкам. Сегодня в цене дешёвые понты, завышенная самооценка и длинный язык. Эпоха потребления, болеют почти все! Так о чём ты говоришь? При моих принципах максимум на что я пойду, так это дать объявление типа: «Ищу любовницу. Интим не предлагать». Чтобы никакого вмешательства в личную жизнь друг друга. Чтобы адекватность, секс, деньги, ужин, пара хороших фильмов и время на отдых вдвоем.

— Ой-ли? — прищурившись зацокал языком Вовка.

— Ладно! Признаюсь, погорячился. Пусть даже пьянство, разврат, транжирство, совместный просмотр беспонтовых сериалов и жестокое похмелье в понедельник. Но только чтобы всё честно. Попользовались друг другом и разбежались, пока вновь не припрёт. Без того, чтобы занять друг у друга место в сердце, засесть в печени и выносить мозг. Лучше уж пускай ко мне будет приходить «белочка» с какой-нибудь очередной «заей», чем одна и та же «заибелочка» по жизни. А здесь… «Твой сын хочет познакомить с тобой!»… Спустя столько лет… Сын! Понимаешь, о чем я?

— Не ведись! Перепроверь, разберись и отойди от этой ситуации… Многие тебе своих детей уже пытались вешать…

— Вот, пока я буду в Москве, ты и порешай этот вопрос, пожалуйста! Закинь запрос своим ребятам — пускай соберут досье.

— Ты собрался в Москву? И почему это я, твой зам по безопасности, ничего об этом не знаю?

— Ну вот, теперь знаешь. Я сам ещё полчаса назад был не в курсе, что куда-то сегодня лечу…

— Так ты ещё и самолетом? Это по делам наследства?

— Может быть, в том числе, попутно… Если успею… Я ранее никому не говорил об этом, но теперь, думаю, можно. Но только тебе! Я решил залезть на московский рынок…

— Ну ты… фантаст? Это же не реально!

— Реально — не реально, а подвернулся шанс попробовать. Пока только «тсс!», а то так и сглазить не долго…

— Ты же меня знаешь, я — могила!

— Знаю-знаю… Потому и делюсь… Ладно, давай, иди… Мне к поездке подготовиться надо. В аэропорт выезжать уже через пару часов, а у меня ещё и конь не валялся…

Вовка, не заставляя себя просить дважды, быстро вышел из кабинета, и Максим надолго замолчал. Потянулся было к пачке сигарет, но… передумал. Вместо этого взял с подставки именную трубку из яблони, подарок друга-краснодеревщика. Её он курил редко, только в исключительных случаях. И случай сейчас был не то, что именно, а вдвойне такой…

Отвечать на письмо Макс не торопился. Он курил и долго разглядывал фотографии в «Однокашниках». Если, удерживая в памяти её выцветший со временем облик, судить по ним и закрыть глаза на явный перебор с использованием фильтров фоторедактора, Марго почти и не изменилась. Та же смазливая мордашка вкупе с чуток поюзанной временем фигурой… Но если посмотреть отстраненно, сквозь призму прошедшей четверти с гаком века, то даже сквозь толстый слой штукатурки на лице можно было разглядеть мелкие морщины, но у кого их нет после сорока пяти? Чисто внешне женщина на фото выглядела ухоженной, но какой-то не такой… Вульгарной что ли? «Так выглядят холёные и очень дорогие проститутки. Пожалуй, встретив её сейчас где-нибудь «в захолустном ресторане, где с пятёркой на ура» я бы «вживую» её и не узнал…», — мелькнуло в голове Максима, но он поспешил отогнать от себя эти мысли. — «Она это, не она? Зачем вообще об этом думать». И хотя глаза вкупе с памятью сколько-нибудь точного ответа дать не могли, но чуйка… Чуйка подсказывала иное… Затянувшись и выдохнув душистый дым, Макс погрузился в воспоминания.

Ох, уж эти давнишние «однажды»! Лишь «однажды» обстоятельства складываются таким образом, что именно этот сперматозоид оплодотворяет конкретную яйцеклетку, являя Миру новую Вселенную. Лишь «однажды» Вселенные сталкиваются, а дальнейшее уже зависит от них. Невозможно многократно сталкивать «однажды». Однажды — это шанс. Однажды нужно заслужить. Лишь однажды можно попробовать карамболь, понять, что это не твоё и отдать предпочтение сочной груше — ваше с ней «однажды» случилось много лет назад, в босоногом и зелёноколенном детстве.

Лишь однажды можно увлечься творчеством. Можно уезжать, приезжать, брать тайм-ауты, но оно всегда будет ждать тебя. Потому, что у вас случилось это «однажды». Лишь однажды можно испытать сладость и волнение от первого поцелуя, первой желанной близости, первого «да», первого шевеления новой Вселенной…

И пускай «однажды» не всегда окрашено в праздничные цвета. У него тоже есть хобби — дарить бесценные подарки: мудрость и опыт.

Берегите свои «однажды». Ведь они предназначены именно Вам.

Это было ещё в студенчестве. Однажды они случайно столкнулись в институте, посмотрели друг на друга, вдохнули и, стремительно выдохнув, поженились.

Жили у её родителей, так как это было ближе всего к институту. Трехкомнатная квартира в центре, теща — властная домохозяйка, тесть — старпом на международном лайнере, нормальный такой работяга-мужик.

Он в тот день как раз вернулся из круиза и привез в подарок матери Максима очень интересной формы бутылку вина. Марго подсуетилась и отправила его восвояси домой передать подарок. Тёплый летний вечер, бутылка в руках, но желания ехать у него не было. Никакого. Позвонил другу, тот жил в той же квартальной коробке. Зайдя в ближайший магазин и купив другую бутылку, покрепче, Максим быстрыми шагами вместо автобусной остановки направился наискосок двора. Водочка, пельмешки, свежие огурчики, молодой лучок, приятный разговор двух закадычных друзей… После третьей, потянувшись, оба направились покурить на крохотный балкончик. Долго что-то разглядывали в небе и обсуждали, пока друг задумчиво не толкнул Макса в бок:

— Это не твоя там?.. В машине…

У дома напротив возле машины двое обнимались и целовались на зависть всем, кто мог их только видеть. Эхо, в квартальных коробках такое чуткое на любой звук, подтверждало, что Максу это не привиделось…

— Моя вроде… А кто этот хмырь? Прикольно… — улыбка сползла с его лица.

— Смотри… Они уходят…

Макс сорвался, выбежал сначала из квартиры, потом и из дверей подъезда-секции и стремительно направился в сторону той двери, куда уже успели нырнуть любовники. Вычислив квартиру по томным стонам, он нажал на кнопку звонка и прислонился ухом к дверному косяку. Спустя пару минут открыли.

— Бог в помощь… — только и смог, что негромко сказать Максим, решительно войдя вовнутрь.

Тихо вскрикнув, Марго — его Марго — натянула одеяло до подбородка, оголив босые пятки, и принялась верещать, срываясь на обычную бабью истерику…

— Максим… Ты всё не так понял! Это не то, что ты подумал… Не надо драки, это не интеллигентно…

— Заткнись! — зло и тихо отрезал Макс.

От его холодного и спокойного голоса Марго стала орать ещё громче. Повернувшись в сторону мужика, мысленно прикинув разницу в весовых категориях, Макс уже разряжено произнёс:

— Мужик… Ты это… Расслабься… Я тебя ни бить, ни, тем более, убивать не буду. Убью тебя, она себе другого найдёт. Судя по всему, ты — не первый, ты — не последний. Всех вас не попереубиваешь. Её тоже трогать не стану. Хотя надо было бы… Но она уже твоё дело. В общем, забирай её и живите, как хотите… — он резко развернулся и, прикрыв за собой дверь, вышел из квартиры.

У подъезда Максим наткнулся на стоявшего неподалеку друга.

— Ты это… Бутылку забыл… Всё-таки дорогой подарок-то…

— Ладно, спасибо…

— Что делать-то будешь?

— Вещи собирать пошёл…

Попрощавшись, Максим забрал подарочную бутыль и направился назад в квартиру родителей Марго. Из дверей сразу же прошёл в определённую молодым комнату и начал собирать свои вещи.

— Ты чего тут? А где доча? Куда собираешься? — в дверях появился тесть.

— Марго кувыркается там с каким-то мужиком в соседнем доме. Случайно увидел… — Максим задохнулся. — Я так не могу…

Тесть икнул, громко вдохнул и, с трудом подбирая слова, начал говорить:

— Погоди… Куда ты на ночь глядя?.. Давай посидим, поговорим… Пошли, а?..

До утра они сидели на кухне. На полу выстроилась «стенка» из нескольких пустых бутылок, под потолком висело марево сигаретного дыма… Когда Максим уходил, тесть в дверях всхлипывал:

— Извини… Не углядел… Она же хорошей девчонкой росла… Мать избаловала вседозволенностью бабьей…

— Пал Палыч… К вам никаких претензий… Марго сама сделала выбор… — они обнялись и Максим уехал.

Два дня было тихо. На третий Марго выловила его в институте между парами и попросила помочь вернуться домой.

— Отец дома лютует, мать побил, всю посуду тоже… Если одна вернусь — убьёт…

— Надо было бы… — сквозь зубы процедил Максим. — Ладно, поехали…

Передача из рук в руки такого «сокровища» предполагала повторение Варфоломеевской ночи в отдельно взятой квартире. На деле же всё произошло очень тихо и почти даже мирно. Звонок в дверь. Мрачное лицо тестя в дверях. Тихое «заходи» в лицо дочери и очередное «извиничтотакполучилось» — ему. В ответ Максим лишь кивнул и начал спускаться по лестнице. Дверь ещё не успела закрыться, как по всему дому уже катился громогласный рык тестя:

— Дура! Если бы ты не была такой отборной шлюхой, жила бы всю жизнь, как у Христа за пазухой! Может это единственный раз, когда в твоей жизни нормальный мужик встретился! Дура!

И немного погодя:

— Прошмандовка!

Весь дом затих, ожидая продолжения… Последовала ещё одна длинная тирада. На этот раз жене, которая «вырастила такое чмо». Затем последовательно — звук удара, шлепок тела о стену и тихий всхлип. На этом всё стихло. Через месяц Макс и Марго тихо проставили в паспортах штамп о разводе и разбежались.

Воспоминания вообще очень странная штука… Память хранит в них всё, что с нею случается и со временем либо расталкивает клочками по самым дальним своим закоулочкам, либо же напрочь блокирует их. Максиму в минуты тягостных раздумий, когда, казалось, что хуже быть уже не может, память всегда собирала и подкидывала один и тот же сюжет из его студенческой юности. Он стоит себе спокойно на одной из станций казанского метрополитена с пол-литровой банкой, вдетой вовнутрь варежки, и цедит так потихонечку, выжидает, пока его не заметят ещё ничего не знающие о грядущей через несколько лет переаттестации милиционеры. Стоит смирно, хоть дой. И как только понимает, что клиенты уже «на крючке», начинает глохтать из варежки уже нагло-демонстративно, но банку наружу не вытаскивая. Напряженно наблюдает, как одухотворяются лица служивых, как их в глазах, точь-в-точь словно в старых заокеанских мультфильмах, начинают мелькать символы денежных знаков, как они чуть-ли не бегом всей толпой спешат к нему… И вот он, миг торжества: «Молодой человек, распиваете?!» Макс же вытаскивает из варежки банку какой-нибудь безобидный безалкоголки и спокойно так отвечает: «Я?! Да ни в жисть!» Ровно в тот момент лица стражей порядка тухнут, сморжопливаются, и «менты» уходят с лицами ребёнка, у которого ты только что отобрал конфетку. Максиму же становится смешно и немножечко стыдно. Он садится в первый подходящий ему поезд и едет восвояси домой. С мыслью, что и этот день им был прожит. И прожит совсем не зря… Тут Максима попускало, и как-то сам собой находился вдруг вход. Там, где, казалось, никакого выхода вообще нет.

Память вообще — это, в известной степени, синергия, дежавю разума, порождающее и усиливающее эффект взаимодействия двух или более факторов из твоего прошлого. Если же к этому примешивается и память генетическая, не исключено, что и из будущего. Эмергентность этого взаимодействия по своему результату существенно превосходит простую сумму действий каждого из этих факторов. Объясняя «на пальцах», память и есть та самая эмергентность, синергетический итог, подобный эффекту от одновременного приема снотворного и слабительного. Поэтому стоит тебе вдруг что-то увидеть, услышать, а иногда достаточно даже унюхать, как одно малозначительное событие разом цепляет за собой все связанные с прошлым ассоциации, и всё, ты — попал! Тебя накрывает лавиной из прошлого, в красках всплывают «преданья старины глубокой», дела уже прожитой и, казалось бы, напрочь забытой жизни. Типа, ты на эти грабли уже наступал… Не надо… Но если тебе хочется ещё раз… Как у Макса с Марго. Жизнь как-то сразу развела их и больше уже ни под каким предлогом не пересекала… Отселе и присно, и вплоть до письма «Твой сын хочет познакомить с тобой!»

В аэропорт, с недавних пор носящий имя Габдуллы Тукая, Максим приехал загодя. Пройдя паспортный контроль и контроль безопасности, он расположился в давно облюбованной им кафешечке «белой зоны», заказал кружечку кофе и, чтобы скоротать время, принялся разглядывать таких же, как он, случайных пассажиров, расположившихся за соседними столиками.

Вскоре, это занятие ему надоело. Из головы не шли всколыхнувшие прожитое события уходящего дня, и Максим решил прогуляться по магазинам зоны вылета, чтобы хоть немного развеяться.

«Начинается посадка на рейс номер двести сорок восемь авиакомпании „Комета“, вылетающий в двадцать часов сорок минут по маршруту „Казань — Москва“. Посадка будет производится с выхода номер тринадцать», — со свойственными компьютерной программе нотками-запинками объявил автоинформатор, призывая пассажиров приготовиться к скорому вылету в пункт назначения.

Обойдя все торговые павильончики и прикупив литровую бутылку грузинского коньяка девятилетней выдержки, Макс, дабы не стоять в очереди на посадку, решил ненадолго, пока не схлынет основная масса вылетающих, вернуться в кафе.

Её он отметил для себя ещё на подходе, издалека, и подсел к ней намеренно. «Как тогда… На транспортной развязке, — почему-то пронеслось у него в голове. — Мимо со свистом проехала машина, окатив дурманом духов. В окне мелькнуло лицо и исчезло. Ни догнать, ни свернуть… И почему-то уже не хочется ехать туда, куда хотел. Может, и тогда это тоже была она?» Её спокойная манера держаться выделялась на фоне остальной суетливой толпы авиапассажиров.

— Добрый день! Можно с Вами познакомиться? Позволите угостить Вас кофе?

Она повернулась в его сторону, откинула привычным движением прядь черных волос с лица, и внимательно посмотрела ему в глаза.

— Вы фаталист? Что для Вас судьба? — вместо приветствия спросила она.

— Ну… Как-то не задумывался, — Макс замялся от внезапности такого серьезного вопроса. — Разрешите присесть?

— Судьба — это не перечень событий, которые обязательно должны с тобой произойти, — еле заметным кивком головы позволила она. — Это коридор. Двигаясь в нем, ты имеешь определенный выбор, как поступить дальше, с кем столкнуться на миг и расстаться или с кем дальше идти рука об руку. Временами этот коридор расширяется, становится, как двенадцатиполосный хайвей. И можно не задумываться, что и как произойдет у тебя дальше — всё и так работает, летит по накатанной, никаких неприятностей не предвещает. А иногда коридор сужается до горной тропы, и тогда любое неверное движение грозит тебе смертью. С кем-то можно даже не пересечься — вас разведет многоуровневая транспортная развязка, а с кем-то придется очень сильно обняться, чтобы разойтись на горной тропе. Тогда и может случиться «однажды». Не стоит превращать свой мир в хайвей. Там можно зазеваться. И тогда вылетишь за обочину, за этот самый коридор жизни…

«Продолжается посадка на рейс номер двести сорок восемь авиакомпании „Комета“, вылетающий в двадцать часов сорок минут по маршруту „Казань — Москва“. Пассажиров просьба пройти к тринадцатому выходу».

Макс было засобирался, но был усажен назад тихим волевым голосом:

— Позвольте, я дам Вам один совет, — продолжила незнакомка. — Даже если Вы смертельно обижены на весь женский пол и потолок, не поленитесь, сходите в ближайший выходной иль проходной в любую избу-едальню по вашему выбору. Посмотрите на количество женщин, которые одиноко просиживают время до начала нового трудового дня в компании собственных детей, почувствуйте себя отомщенным и, в конце-то концов, пригласите одну из них вечером в ресторан. Отпразднуйте так, чтобы волоком втаскивать, но при этом ввезите на закорках, если не сможете внести на руках! Главное, перед тем как начать «подкатывать», задумайтесь, а не захотите ли закатать всё обратно. Перед тем, как «подлизываться», уверьтесь, что потом никому не придётся зализывать раны. Ведь это очень важно — иметь человека, причём регулярно…

«Начинается посадка на рейс номер пятьсот пятьдесят четыре авиакомпании „Автопилот“, вылетающий в двадцать часов пятьдесят пять минут по маршруту „Казань — Тель-Авив“. Посадка будет производится с выхода номер восемь».

«Мне пора», — женщина порывисто встала, вздохнула, кивком головы откинула волосы назад, изучающе, будто пытаясь убедиться, что её собеседник понял всё, что она хотела ему сказать, стрельнула в сторону Макса иссиня-голубыми глазами, поднялась с кресла и прошла мимо, обдав еле уловимым запахом неведомых цветов. Макс было подскочил, чтобы догнать, но она словно бы растворилась в этой многоголосой толпе…

«Аэропорт — душитель мой.

Кому-то слезы и обман…»

— Заканчивается посадка на рейс номер двести сорок восемь авиакомпании «Комета», вылетающий в двадцать часов сорок минут по маршруту «Казань — Москва». Пассажира Студенику просим срочно пройти на посадку к выходу номер тринадцать, — компьютерный автоинформатор аэропорта Казани не оставлял Максиму шансов изменить предначертанное.

«…Кому-то радостный запой,

Ты всё расставил по местам…»

— на выдохе доцитировал Макс внезапно подкинутые памятью строчки из стихотворения одной известной в сети казанской поэтессы, быстро поднялся и споро направился в сторону указанного громкоговорителем выхода.

— Что будете на горячее? Могу предложить курицу, мясо, рыбу… — вырвал Максима из полудрёмы голос бортпроводницы.

— Нет, спасибо… Принесите мне подушку и плед. И не тревожьте, пожалуйста, до самой посадки. Я во время полёта хотел бы немного отдохнуть.

— Хорошо, как Вам будет угодно…

У Максима оставался последний неполный час для того, чтобы попробовать набраться сил, перед тем как чья-то неведомая воля погрузит его в рискованный водоворот событий, попробовав подать «на горячее» ничего пока об этом не подозревающего Максима Студенику.

Часть вторая. Лавочка

Кто сказал, что люди не умеют летать? Люди не умеют приземляться! Поэтому никогда, слышите, никогда не спрашивайте у человека, за что он вас любит. А то он может на секундочку задуматься и понять, что любить-то Вас, в общем, вроде, как и не за что. Просто он мечтает. Ни о чём конкретном, но скорее бы… А вам? Вам остается только и делать, что писать свою хронику сбитого летчика на потерявшем управление пикирующем бомбардировщике.

— Молодой человек, молодой человек… Посадка через пять минут. Пожалуйста, просыпайтесь — учтивая стюардесса аккуратно потормошила задремавшего в полёте Максима за плечо.

— А? Что? Да-да… Конечно… Кажется, я немножко задремал. Спасибо.

Борт «двести сорок восемь» авиакомпании «Комета» заходил на взлётно-посадочную полосу московского аэропорта «Внуково». Максим потянулся, отдал ожидавшей подле бортпроводнице ранее предоставленные ему подушку и плед, проверил, надёжно ли застегнут ремень безопасности и, приготовившись к посадке, поудобнее устроился в кресле.

Сели штатно. Пассажиры эконом-класса традиционно сопроводили факт удачной посадки хлипкими аплодисментами экипажу. «Слава Богу, что пилоты через дверь кабины не слышат этого позора. Я бы на их месте за такую «овацию» мог и обидеться», — спросонно подумал про себя Максим и расстегнул замок «удавки». — «Хорошо ещё, что чемодан формата «кабин-сайз» — без вопросов пронёс в салон, как «ручную кладь». Хоть в ожидании багажа время терять не придётся. Митрошин обещал встретить. А как он выглядит, этот Митрошин? Надеюсь, он догадается взять табличку с его именем, а не то придется, как дураку, «шакалить» по толпе встречающих и выспрашивать: «А не вы ли талантливого архитектора из Казани для распила московского пирога встречаете?..» Примерно такие мысли крутились в голове Максима Студеники, пока он шествовал по «кишке» из салона лайнера в здание аэровокзала.

Несмотря на то что параллельно с Казанью посадку во «Внуково» совершили ещё несколько рейсов, и пассажиропоток был достаточно плотным, опасениям Макса по поводу встречи сбыться было не суждено. Как только он сошел с длинной череды траволаторов в холл зала прилётов, его внимание сразу же привлёк невысокого роста, чуть полноватый, начинающий лысеть мужчина лет сорока пяти — сорока восьми, по всему видно, опоздавший с билетом в первые ряды встречающих и теперь выглядывавший то тут, то там из-за спин своих собратьев по томительному ожиданию. Максим, как-то сразу уверился, что никем другим, кроме как Владимиром Митрошиным этот «телепузик», как он его для себя почему-то окрестил, быть не может. И, когда голова «Тинки-Винки» в очередной раз промелькнула промеж плеч впереди его стоявших, Макс приветливо помахал рукой и жестами показал, что сейчас он пройдёт вперёд и будет ждать его у выхода из здания терминала.

— Вы, должно быть, меня встречаете? Позвольте представиться, Максим… Максим Студеника… — Макс сдержанно протянул руку с трудом протиснувшемуся к нему обладателю лысеющей шевелюры с табличкой «СДМ-девелопмент. Максим Студеника». — Из Казани… — на всякий случай зачем-то дополнил он.

— Боже! Макс! Сколько лет, сколько зим! Если бы ты сам не подошёл, я бы тебя ни за что не узнал!

— Владимир?.. Вовка?.. Вовка Митрошин? — с некоторым недоверием в голосе спросил у обладателя таблички Макс.

— Ну!? А кто же ещё! Конечно же! Боже, Макс! Как я рад! Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть! — орфоэпическим пулемётом затараторил «телепузик». — Ты, наверное, устал с дороги? Пойдем скорее! Я припарковался… здесь, неподалёку. Отвезу тебя, куда скажешь! Макс, ты приехал! Теперь наши дела точно лягут в масть!

То ли Максим действительно устал, то ли на него так подействовал перелёт, но из всего фонтана Митрошинского красноречия, он, дай Бог, разобрал треть. Понял и того меньше. Да и самого Вовку, как бы Макс не силился, но не то, что опознать, даже вспомнить никак не мог.

Минут через пять они подошли к ряду припаркованных вдоль бульвара машин, и Володька, пикнув пультом сигнализации, услужливо распахнул перед Максом дверь в салон достаточно приличной иномарки.

— Располагайся! Чувствуй себя, как дома, но не забывай, что ты в гостях, хе-хе. Шучу. Водителя я на сегодня отпустил. Надо исключить даже малейшую возможность утечки информации. Ты — мой «туз в рукаве»! Так что сегодня тебя домой доставлю лично я!

Макс закинул чемодан на диван заднего сидения и с удобством расположился впереди на пассажирском.

— Ну, что? С Богом? — в свойственной ему манере протараторил Митрошин. — Тебе домой? На Михалковскую? В Коптево?

Макс был несколько ошарашен такой осведомленностью почти неведомого ему экс-однокурсника, но придавать этому какое-либо определённое значение решил пока что повременить. «Но прислушиваться и держать „ушки навостре“ надо…»

— Ну да, куда же ещё? — с лёгкой заминкой ответил Студеника, и через несколько минут, с оттяжкой преодолев череду светофоров Центральной улицы посёлка Внуково, они выехали на полупустую магистраль Боровского шоссе.

Минут десять ехали молча. Вопросов у Макса к Митрошину накопилось достаточно ещё в Казани, а с такой встречей преумножилось вдвое, если не втрое, поэтому он решил нарушить тишину первым:

— В письме ты упоминал какого-то Ковальчука и говорил о том, что он может спрыгнуть с темы…

— Вот, Макс! Скажи мне, какая у нас самая распространенная фамилия? — немного невпопад взвился Володька, который, казалось, только и ждал подходящего момента. — Правильно, Кузнецов. Кузнецов, Коваль — это кузнец с украинского, Коваленко и прочее. Ну, скажи мне, почему только Ковальчуки из них считают, что они — потомки иудеев? Даже поляки-Ковальчики и те не такие хитро… выкованные, сцуко!..

— Что, всё так запущено?

— И не говори… — Володька в сердцах сплюнул в окно и зарядил вплоть до дверей Максовского дома.

За тот неполный час, что они ехали по плавно уходящей в ночь Москве, он рассказал, как показалось Максиму, всю свою жизнь после окончания института и до сегодняшнего дня, но только в конце Макс понял, каким боком всё Вовкой натараторенное имеет отношение к его проекту.

Уже на прощание гонимый чувством голода Макс попросил бывшего сокурсника посоветовать ему какую-нибудь избу-едальню, ведь готовить самому себе у измученного дорогой Максима не было ни сил, ни, признаться, желания.

— «Ленинград» на Коптевской, в котором вы устраивали поминки по Валерию Максимовичу, закрыли. Так что даже не суйся туда, — услужливо сообщил Володька. — Я бы тебе посоветовал пройтись до бывшего кинотеатра «Байкал». Его с момента твоего последнего приезда в столицу, конечно, тоже успели… фланкировать. На реконструкцию. Мы же, девелоперы, не дремлем! Но рядом там есть чудесная кафешка. Кажется, «Пипермент» называется. Пожалуй, именно туда наведаться с дороги тебе и стоит. Но, прошу, без излишеств! Не забудь, завтра в десять тридцать, встречаемся в Москва-сити на совещании у Ковальчука. И прошу тебя, не опаздывай, он очень этого не любит…

— Спасибо за совет, обязательно воспользуюсь! Ну что? Тогда до завтра?

— До завтра. И пожалуйста, постарайся не делать того, за что мне может быть завтра за тебя стыдно. Ты должен выглядеть, как огурчик, но не зеленым и в пупырку. Понимаешь, о чём я?

— Будь спок, понимаю, понимаю. До завтра! Если, что, на созвоне… — Макс вышел из машины, достал с заднего сиденья свой багаж и направился в сторону отцовского подъезда.

Немного постояв у дверей и убедившись, что авто Вовки успело выехать из двора, Максим развернулся на сто восемьдесят градусов и целенаправленно прошествовал к близстоящей дворовой лавке.

— Откуда он знает, где мы справляли поминки по отцу? Откуда он вообще так много про меня знает? — Максу не давали покоя иголки настороженных мыслей. Туман подозрений начинал сгущаться…

Он присел и закурил. Табак сделал своё дело, дым потихоньку вытеснил напряжение и оставил в сухом остатке лишь чувство нечеловеческого голода и усталость. Студеника выбросил хабарик в урну, вошел в подъезд, на лифте поднялся на этаж. Долго искал в чемодане ключи. Наконец-то открыл замки… В квартире после похорон ничего не изменилось. Это радовало и подсознательно вселяло некоторую уверенность в завтрашнем дне. «Хотя бы здесь всё без изменений». Макс закатил чемодан в спальню, умылся проточной водой, причесался старой, отцовской ещё расческой и направил свои стопы в присоветованное заведение, своей вывеской больше смахивающее на название жевательной резинки.

Удобно расположившись за столиком в дальнем тёмном углу, Максим заказал себе сто пятьдесят граммов виски, тушёную баранину, овощи-гриль и расслабленно начал анализировать то, что по дороге пытался вложить ему в голову Митрошин.

По всему получалось, что, пока Максим в Казани упорно, кирпичик за кирпичиком стоил своё дело, Вовка сразу же по окончанию института отправился искать счастья в Москву. Работы по специальности, естественно, не нашёл. Не то было время, не архитектурное. И, как многие тогда, устроился куда брали. А именно, продавцом в палатку. Там и нашёл себе разведёнку с ребёнком по фамилии Непейпиво, с которой позже еле расплевался, там и столкнулся впервые с бандюками, называвшими себя околостроительным понятием «крыша». Может, потому что почувствовал за ними реальную силу, а может, на подсознательном уровне сыграло образование архитектора-строителя, но вскоре Митрошин перешёл на работу в «сферу безопасности». В самом уродливом её виде а-ля «лихие девяностые».

Жить «по понятиям» Володьке оказалось близким. Разборки, «бабки», стрелки чуть не проглотили Митрошина с потрохами, однако он вовремя спрыгнул и в материалах уголовного дела профигурировал лишь в качестве свидетеля. После громкого процесса его «контора» приказала долго жить, оставив под Вовкиным покровительством несколько строительно-монтажных управлений и наработанные за годы полукриминального бизнеса связи.

Так бы и не вписался к тому времени уже Владимир Алексеевич Митрошин в наступившие «сытые нулевые», если бы не пресловутый Ковальчук, посоветовавший ему объединить подконтрольные СМУ в единую фирму «СДМ-строй», войдя в состав её учредителей со своим «СтройНИИПроектом». Худо-бедно, но партнёры строили типовое жильё и с хлеба на воду не перебивались. Тем более что цены на московскую недвижимость, благодаря усилиям тогдашнего московского градоначальника, «скакануть» успели в разы.

Так и продолжалось до тех пор, пока Ковальчук не решил и сам двинуться во власть. На Совете директоров «СДМ-Строя» общий бизнес было решено разделить. Свою долю Ковальчук резвенько продал и через некоторое время всплыл в очень высоком кресле городского стройдепартамента. К его чести, бывшего компаньона он не забывал, подкидывал изредка выгодные подряды, но деньги это были уже не те. К тому же и сам Ковальчук требовал за свои услуги откаты.

Так бы и сгинул Владимир Алексеевич Митрошин, если бы в один прекрасный день всё тот же одиозный Ковальчук не вызвал его к себе и не предложил поучаствовать в конкурсе на строительство административно-гостиничного центра с апартаментами и торговыми площадями в самом сердце столицы. Предыдущий застройщик дело успешно завалил. Кресло с седалищем Ковальчука, в связи с этим входило в ощутимый резонанс, и нужно было срочно искать выход из сложившейся ситуации.

Для того, чтобы войти в долю, Вовке было необходимо выполнить «всего» два условия. Первое — реорганизовать полуразвалившийся и трещавший по швам «СДМ-Строй» в презентабельный и респектабельный «СДМ-Девелопмент». И второе — найти экономически выгодный давним партнёрам по схемотозу проект постройки этого самого пресловутого центра. И если с первым Митрошин, пускай и вложив в дело все свои оффшорные накопления, но благополучно справился, то со вторым пунктом у него возникли определённые проблемы.

В Москве его достаточно хорошо знали и потому доверять как-то не торопились. Володька принялся истово шерстить все свои завязки и связи, и в конце концов вышел на Макса с его казанским архитектурным бюро, которое и должно было выступить локомотивом поезда Володькиной жизни в его фешенебельное светлое будущее.

По всему получалось, что Митрошину нужна была «канарейка за копейку», и роль этой «трясогузки» была уготована Максу. Естественно, что Володька успел навести самые широкие справки. Отсюда и его осведомленность о всех деталях Максимовой жизни. Что же… Большие деньги здесь заработать у Макса вряд ли получится, это было ясно, не выезжая из Казани. Но перспективы засветиться в столице, получить входной билет на московский рынок манили нещадно.

Далее мысль сама по себе не шла. Заказанные ранее виски и горячее успели закончиться, а аналитический процесс упрямо требовал дальнейшего орошения и подпитки извне. Максим уже минут десять как пытался разрешить сложную для позднего столичного вечера дилемму — заказать себе ещё или попросить счёт и развеять себя прогулкой на свежем воздухе, как вдруг…

— Мущщина! Мущщина-а! Да, да… Я к Вам обращаюсь! — над плечом Максима навис не очень трезвый женский силуэт. — Джентльмен, угостите даму спичкой!

— О! Привет, красавица! Вот только тебя мне сейчас и не хватало! — с удивлением на грани сарказма тут же отреагировал Максим. — В ротик берёшь? В попку даёшь?

— Мущщина! Что Вы себе позволяете? — протягивая гласные и играя в возмущение, ответила незнакомка.

— Ох, и трудно же тебе в жизни придётся, — философски заключил Максим, сочтя попытку съёма его скромной персоны законченной.

— Вообще-то, сближает людей не секс, я считаю. И не постоянное присутствие рядом, — неожиданно нашлась женщина. — Людей сближает соприкосновение их душ. Даже если они на расстоянии.

— Соприкосновение душ — это, конечно, хорошо, — не нашел ничего лучшего как в ответ заметить Максим. — Но только если перед этим они в этот самый душ и сходили.

— Ну почему же вы, мущщины, все такие, а? Почему вам вечно всё опошлить надо?

— Пошлость — это, по меткому определению солнца русской поэзии, то, что пошло в народ. Я же предлагаю не в народ, а в душ, — неожиданно даже для самого себя срезонировал Максим. — А то иные души, после того как всплывут, воняют очень. По привычке, что ли…

— Ну, в душ так в душ! — бодро закруглила на своём уровне беседу незнакомка. — Ну что, куда? К тебе? Ко мне? Только возьми ещё выпить, чтобы обошлось без катастрофы, ладно? Официант! Литр виски с собой и счёт. Мущщина платит! Я права, милый? — спросила она порядком уже захмелевшего Макса, и сама за него же ответила: «Права, конечно права! Я всегда права!»

Что было дальше Максим помнил смутно, да и то лишь до третьего глотка на брудершафт из горла в салоне такси, устроившего им обзорную экскурсию по «живописным» окрестностям. Далее не помнил ничего вообще. Себя он нашёл ранним утром, у себя дома, в большой комнате, сидящим в кресле со спущенными до колен штанами. Рядом на журнальном столике располагалась недоприговоренная бутылка «пиперментовского» вискаря и два стакана-«хайбола», ободки которых были сплошь заляпаны губной помадой. Налив себе «на ход ноги», Максим зажмурился и выпил, после чего решил пропутешествовать в сторону туалета.

Проходя мимо спальни, он с удивлением для себя отметил так и не раздевшуюся «шальную императрицу» коптевского уезда московской губернии, мастерски снявшую его вчера в баре, а теперь распластавшуюся в нелепой позе на не до конца расправленной двуспальной кровати.

— Оба-на! Эй! Ты жива? — с издёвкой поинтересовался Макс, заметив, что женщина, услышав шаги по коридору предприняла попытку повернуть голову в сторону настежь распахнутой двери.

— Мудикаба… — прохрипела она в ответ.

— Что? Не понял… Чего тебе надо?

— Налей немножко, там должно было остаться, — продрав горло, попросила она Максима. — Мне бы выпить сейчас. А то совсем хреновенько что-то… И мужика бы…

— Ну, нет, красавица, так дело не пойдёт! Налить я тебе, так и быть, налью. Ну, а потом — всё, адьёс амигос! Хорошего помаленьку — горького не до слёз… Мне ехать скоро… Надо…

— Ну, милый! — капризно прогнусавила женщина. — Давай сделаем так — ты закроешь меня в квартире, ключи заберёшь с собой. Я за денёк здесь отхиляю, а вечером сделаем то, ради чего мы, собственно, здесь и собрались. А то кроме белкового коктейля мне вчера от тебя так ничего и не алё… Или даже белкового коктейля не было? Хоть убей не помню…

— Ладно, лежи покамест. Сейчас вискаря принесу…

«С этим нужно что-то делать!» — под нос прошептал Максим и, под видом типичного марша утреннего похмелье́, отправился строить планы по выдворению навязчивой гостьи из своей берлоги. «Действовать нужно резко и неожиданно. Так, чтобы до тех пор, пока она не окажется за дверью, не успела прийти в себя». В голову, как это обычно случалось с тяжёлого бодуна, сами по себе лезли обрывки юношеских стихов — забавы, которую он, как считал в трезвом состоянии, уже смог в себе перерасти. «А действительно! Чем чёрт не шутит? Огорошу-ка я её в стихотворной форме! Такое с похмелья и слона прогонит до Луны раком. А дальше? Дальше буду действовать по обстоятельствам». Он подошёл к журнальному столику, плеснул в «хайбол» добрую порцию виски и вернулся в спальню. «Белковый коктейль говоришь? Ну, держись!» — Максим понял театральную позу и…

«Зачем же ты, звизда шальная

Заприминетила меня?»…

…начал фристайлом декламировать с порога он. В глазах незнакомки нарисовалось крайнее недоумение.

«Кого? Тебя я домогался?!

Ну ни хара́ссмента себе!..»

Сквозь недоумение в глазах женщины начали проскакивать искорки гнева. Заметив это, Макс вновь сделал несколько шагов по направлению к кровати, на которой до сих пор располагалась женщина, и с ещё большим вдохновением продолжил:

«Я утром пьяный просыпаюсь,

Смотрю, а в спальне ты лежишь!»

На смену недоумению и гневу пришла полная растерянность. Казалось, женщина была готова разреветься от произведенного Максимом эффекта.

«Ну-ну, не плачь, щас выпьешь водки,

И будет точно «по любви»…

«Почему водки? Откуда взялась „водка“? У меня же виски… Ну да ладно, слово не воробей», — Максим протянул стакан с янтарной жидкостью незнакомке, и пока та, еле сдерживая тошноту, делала маленькие глоточки, угрожающе освободился от штанов и продолжил свой бенефис.

«Ну, а потом, трусы в котомку,

Такси не будет — денег нет!

Езжай ногами восвояси,

Тебя, наверное, мама ждёт!»

— За… Закажи мне такси! — уперевшись полными ужаса глазами в район топорщащегося с утра Студеникинского паха, осторожно, но настойчиво потребовала незнакомка.

— Я же ясно тебе сказал: «Такси не будет — денег нет!» Так что давай… Собирайся! А иначе «Вы всё ещё кипятите? Тогда мы идём к Вам!»

— Ты что, смерти моей хочешь? Что ты вообще себе позволяешь?! — женщина резко вскочила с кровати и, борясь с головокружением, попыталась прорваться к выходу из спальни.

— Ну иди… Иди ко мне, моя Мудикаба! Сейчас у нас с тобой будет маленький грязный секс по большой и чистой любви… — Макс растопырил руки, изображая попытку заключить незнакомку в свои крепкие мужские объятия.

«Какого всуе вы меня не чтёте?

Я здесь кобенюсь только ради Вас!

Я вялю шнек с похмелья, я в расчёте:

Жопачья соба — в фас или в анфас?..

Быть может, я приближу Вас под смазку,

По ляжкам так стекает — не унять!

А вы пока рассказывайте сказку,

Где вы принцесса. В мозг стучится: «Б…»

— Псих! — не дав Максиму завершить строфу, взвизгнула женщина и, юркнув в любезно оставленный ей просвет, ринулась прочь в сторону входной двери.

— Ну куда же ты, милая! Мы же с тобой ещё даже и не кончили! — крикнул ей вслед, не сбавляя поэтического тона, Макс. Раздался грохот с силой захлопнутой входной двери. — «…Хотя мы даже и не начинали… Ну да ладно, всё что не делается — не делается к лучшему».

— Псих ненормальный! Маньяк! — донеслось с лестничной площадки, и тотчас же железная дверь содрогнулась от прилетевшего в неё со стороны лестничной клетки мощного пинка.

— Псих не псих, а свои десять рублей имею, — процитировал Максим любимый с молодости анекдот. «Нет, всё-таки во мне, определённо, умер поэт, — думал он, направляясь в сторону ванной комнаты. — Как её сила моего слога смела, а?»

Раздевшись донага, он встал под обжигающие струи контрастного душа. Надо было привести себя в порядок после так никчемно скомканной ночи. На половину одиннадцатого была назначена встреча с новоявленными «деловыми партнёрами», и хочешь — не хочешь, а надо было хоть как-то соответствовать…

Деловая программа, как это и было запланировано, началась ровно в десять тридцать с презентации проекта архбюро Максима Студеники в офисе на заоблачном этаже одной из башен пафосного центра московской деловой жизни. Сначала собравшиеся долго пытались въехать, для чего они, собственно, говоря здесь собрались, а после цокали языками, восхищались, жали Максу руки и желали всяческих успехов в реализации проекта. Всемогущий Ковальчук собрание своим присутствием не почтил, ограничился пунктирным участием по видеоконференцсвязи.

После обеда долго ходили по кабинетам различных московских министерств и ведомств, где утреннее действо неизменно повторялось, только в сильно локализованном масштабе. Оббежав, казалось, все башни «Москва-сити» и сбившись со счету числу посещенных властных кабинетов, к концу дня партнёры в сухом остатке имели лишь согласованное со всеми решение назначить генеральным архитектором проекта Максима Студенику, а генеральным подрядчиком — «СДМ-Девелопмент» Вовки Митрошина. Пост генерального конструктора не самого возводимого комплекса, но всего комплексного проекта по его постройке вкупе с причитающимися бюджетами и всеми преференциями ожидаемо досталось всемогущему Ковальчуку. На его фирму, взявшую на себя роль «смотрящего» проектного офиса, отошли и все сопутствующие стройке бюджеты: реклама, маркетинг, продажи, тендеры, поставки, и, что самое важное, взаимодействие с государственными структурами. «Забавно!» — улыбнулся сам себе Максим. — «Ковальчук взаимодействует сам с собой, и ему за это ещё и платят! Мне бы так жить!» В общем, день был проведен насмарку. Куча пустой болтовни и на выходе пшик, который и так был всем известен заранее.

Вчерашние ночерние возлияния давали о себе знать, и измотанный за день деловых встреч организм Максима настойчиво требовал огнетушителя. Расставшись в Сити с Володькой и по центральному желдоркольцу добравшись до Коптево, Макс позволил себе немного отдышаться.

Зайдя в первый попавшийся на пути к дому минимаркет, он сразу же направился в винный отдел. У стеллажа с шампанским его взгляд привлекла внимательно изучавшая небогатый ассортимент лавочки особа псевдомодельной внешности. По выражению лица было понятно, что вопрос выбора вина уже давно завёл её в тупик, и выхода из него самостоятельно найти она не в состоянии. «Если ноги растут от ушей, вполне логично, что на месте полушарий в конце концов неминуемо появляются полупопия», — подумал, глядя на эту «картину маслом» Студеника, и решил предложить свою посильную помощь обладательнице двух пока ещё далеких от перекрещения прямых.

— Знаете, — с места в карьер припустил Макс. — Ровно так же, как сумочка подбирается в цвет туфель, так и бутылка вина должна гармонировать с длиной ног её покупательницы, — он взял с полки полуторалитровую бутылку игристого и протянул девушке. — Вот! Мне кажется, вот эта будет в самый раз.

— Вы уверены, что это точно? Тогда отнесите её на кассу. Мне ещё нужно выбрать что-нибудь к вину. В отделе сыров такие же любезные консультанты? — похоже, девушка приняла его за сотрудника магазина.

— Хоть это и не моя работа, но для вас я сделаю исключение, и не только отнесу вино на кассу, но и с удовольствием оплачу его для Вас.

— Вот ещё! Больно надо! Я что, похожа на какую-то там нищебродку?! Отдайте сюда бутылку! Я всё сделаю сама! Будут ещё ко мне всякие мерчандайзеры клеиться!

«М-да, похоже с местом произрастания ног здесь я попал в самую «десяточку», — про себя решил Максим, всучил бутыль модельке, благо та уже начала тянуть к ней своих ухоженные ручки, взял со стеллажа напротив чекушку молодого коньяка и направился в сторону касс.

Войдя в отцовский двор, Макс поймал себя на мысли, что меньше всего он хотел бы сейчас возвращаться в стены когда-то отцовской, а теперь, по завещанию, собственной квартиры. Всё в ней тяготило и напоминало ему об отце. Немного постояв в раздумьях, Макс направился в сторону облюбованной им вчера лавочки, с удобством на ней расположился и, поцеживая коньяк поочерёдно с затяжками табачным дымом, принялся на телефоне изучать содержимое ящика электронной почты, трещавшего по швам от писем, накопившихся за время его отсутствия. Так он и сидел под сенью многолетнего каштана до тех пор, пока…

— Эй! Как там тебя…

Максим обернулся на голос.

— Мущщщина… Да, да! Ты! Можно тебя на минуточку?

У подъезда стояло такси, дверь авто была распахнута, возле неё, слегка приоблокотившись на крыло, стояла его, Максима, вчерашняя «мудикаба» из «Пипермента». Макс нехотя покинул насиженное место и подошел к ожидавшей его женщине.

— Я у тебя, кажется, телефон забыла. Могу забрать?

— Ты уверена, что оставила его именно у меня?

— Как пить дать! Кстати, у тебя выпить не найдётся, а то в горле что-то пересохло…

— Ладно пойдём, только быстро.

— Расплатись за таксо, у меня деньги закончились. Всё так внезапно… — дама была явно не очень трезва.

— Этого хватит? Сдачи не надо. — Макс сунул таксисту купюру и выразительно посмотрел на женщину.

— Ну что, болезная?

— Хм… — только и смогла, что со скепсисом выдавить из себя незнакомка, и они вошли в полумрак подъезда.

Поднявшись на лифте и открыв ключами, Макс услужливо распахнул дверь, пригласив «потеряшку» пройти вперёд.

— Тебе в спальню. Вперёд и прямо, если помнишь. Именно там ты так неудачно и провела всю прошедшую ночь…

Женщина прошла в комнату, недолго порылась в кровати и действительно извлекла из-под подушек достаточно навороченный смартфон не самой последней модели.

— Не насосала, а подарили… — прокомментировала она итог своих манипуляций Максу, демонстрируя результат раскопок.

— А ты мне нравишься, ты смешная…

— Это ты меня ещё голой не видел!

— Так за чем дело встало?

— Погоди, перед тем как даму танцевать, для начала её нужно хотя бы покормить!

— Еды в холодильнике нет, но есть литр коньяка.

— А ты мне тоже нравишься, ты смышлёный.

— Это ты меня ещё в деле не видела! — поддержал начатую не им игру Максим. — Ладно, проходи на кухню, я пока суши закажу.

— Не утруждай себя! Когда я захочу суши, я дам тебе знать. Ты «Секс в большом городе» смотрел? Наливай!

— Ну давай тогда напьемся под телевизор, а там решим, — утвердительно предложил Максим и нажал красную кнопку на пульте дистанционного управления.

Не бывает некрасивых людей — бывают люди, которые не нашли своё лицо. Не бывает глупых людей — бывают люди, которым поиск своего лица не оставил сил на поиск себя. Самое грустное, когда человек, исчерпав все силы, отведенные ему на поиски, не находит ни первого, ни второго. И тогда на авансцену выходит алкозависимость, которая даёт иллюзию наличия всего. А женщины? Знаете, женщины — они, как шаурма. Если пытаться подходить к ним только с нежностью и аккуратно, они к тому времени уже охладеют и вкус будет совсем не тот. Если же слишком резко и напористо, можно и язык обжечь, и начинка вся полетит в стороны, запачкаешься с ног до головы. Так что время… Время есть! И пить…

До пятой пили в тягостном молчании, друг перед другом делая вид, что увлечены действом какого-то беспонтового телесериала. Но, постепенно, коньяк расширял не только сосуды…

— Тебе могло показаться, что я — банальная шлюха, а я — не шлюха. Я — «лавочка», — первой нарушила молчание она.

— Лавочка? В смысле? Временное отдохновение для уставших путников?

— Можно сказать и так, хотя, признаюсь, не задумывалась. Лавочка — от английского «love» — лав… Любовь. Девочка-любовь, лав-девочка, лав-очка, лавочка…

— Лав очка? Звучит заманчиво… А в чём разница? И шлюхи, и ты, как бы поаккуратнее выразиться, личности «публичные».

— О, кстати о публичности… Никогда не замечал, что публичная личность и публичная женщина — это про разное? Так вот, я — личность.

— По секрету скажу тебе, именно потому я и избегаю публичности, что и для женщин, и для личностей она суть одна и та же. Только женщина публичествует телом, а личность — лицом.

— Ой, только давай без философии, и без того мозг взрывается. Давай я скажу тебе проще. У шлюх модель успеха какая? «Отсоси, потом проси»! Я — не шлюха, я — «лавочка», моя модель успеха — «девочка, не бойся секса, член во рту послаще кекса». Поэтому я, пусть и девушка б/у, но — не шлюха.

— Как я посмотрю, даже если ты и девушка б/у — то, в первую очередь — девушка «больно умная», а уже во вторую, «бывшая в употреблении». Хотя, при таких раскладах, и «больные умом» случаются…

— Потому и «больно умная», потому что «бывшая в употреблении». «Бывавшая в употреблении», я бы даже сказала… — собеседница на минуту замолчала и задумалась. — Не принесёшь мне из коридора сумочку? У меня там носовые платочки остались и сигареты…

— Член, завёрнутый в газету, заменяет сигарету. А сопливчики тебе на что? «Хнык-хнык» замучил?

— Это у вас в Казани, где грибы с глазами, как ты выражаешься, «хнык-хнык» «сопливчиком» лечат. А у нас в столицах, где хрен знает, что на лицах, «сопливчики» не прокатывают. То, что у нас в столицах на лицах, обычно влажными салфетками вытирают. Обязательный пунктик в дамских сумочках столичных охотниц за мужчинами, кстати.

На порядком сомлевшего к тому моменту Макса словно бы ушат холодной воды вылили.

— Во-первых, грибы с глазами — в Рязани. «Их едют, а они глядют». И, во-вторых, откуда ты знаешь, что я из Казани?

— Не напрягайся, — по-пьяному звонко рассмеялась «лавочка». — У тебя на чемодане в спальне наклейки досмотра из казанского аэропорта. Много наклеек. Это же логично, как дважды два четыре!

— Сколько будет «дважды два», зависит от того, покупаешь ты или продаёшь, — пробурчал, потихоньку оттаивая, Максим. — Вот мы здесь сидим, выпиваем, разговоры скабрезные разговариваем, а ведь ты даже не знаешь, как меня зовут! И после этого ты подводишь мне философию про различие между «лавочками» и «шлюхами»?

— Знаешь, у кого-то в «Чикаграме» я читала, что когда человек умирает, у него уходят все чувства — обоняние, осязание, слух… А когда, одним из последних, уходит зрение, и окружающее выцветает, то последние минуты человек видит всё в фиолетовом цвете. Отсюда и поговорка — мне все фиолетово, что значит «мне уже все не важно», «мне уже все равно». Это тебе просто для информации. Так вот, как тебя зовут мне — фиолетово.

— Готичненько… Я слышал другую историю про «фиолетово». Типа, это выражение пошло, когда в бассейны для туристов стали добавлять реагент на мочу. Пописал человек, не вылезая из воды, и вокруг него расплывается фиолетовой пятно. Типа, мне фиолетово, мне поссать. Хотя, ты права, смысл от этого не меняется…

— Слушай, плейбой, а ты когда-нибудь сексом в авто занимался?

— Да, в молодости… Было дело с одной, — теперь пришло время замолчать Максиму.

В голове почему-то уже второй раз за несколько дней промелькнула транспортная развязка, со свистом проезжающая мимо машина, дурманящий шлейф цветочных духов… В окне затормозившего рядом авто мелькнуло и исчезло чьё-то лицо… Ни догнать, ни свернуть… Может и тогда это тоже была она?

— Неудобное это дело, писюн выскакивает, — с силой вытащил себя из плена наваждения Максим.

— Хороший писюн не выскочит. Ох… Ну всё, девушка созрела и очень хочет «суши»!

— Нет, Смешная, ты мне определённо нравишься! Что ты там говорила про то, что я тебя голой не видел? Раздевайся!

Незнакомка по-кошачьи потянулась, встала из-за стола, покачивая бёдрами вышла на центр кухни и без лишних слов, отрепетированными движениями, не отрывая взгляда от глаз Макса, медленно и томно сняла с себя всё, во что в тот вечер она была «раздета». Уже через минуту она приняла гламурную позу пантеры перед прыжком в сторону развалившегося на стуле Максима.

— Ну как я тебе? Скажи, что нравлюсь!

Попытавшись оценить представшую перед ним в неглиже незнакомку двоящимся от выпитого взглядом с ног до головы, Макс споткнулся на её бедрах и сначала тихонько, а потом уже и в полный голос начал давиться от смеха. Через минуту он ржал, аки сивый мерин…

— Ну… Ты… Даёшь…!!! Удивила… Так… Удивила…!!! Такого… Я… Ещё… Никогда… Ха-ха-ха!!!

Начиная от заниженной линии талии, все бёдра и ягодицы обольстительницы были сплошь усыпаны разноцветными вытатуированными бабочками. Махаоны, павлиноглазки, сатурнии, разнообразные парусники, нимфалиды, бархатницы, голубянки, агриппины, урании, парнасиусы и прочие разновидности чешуекрылых ровным слоем покрывали всё пространство от уключин таза до середины ляжек «лавочки»-незнакомки, образуя собой некое подобие кружевных панталончиков.

— Оденься… Христом Богом молю… Я сейчас умру… От смеха… Ты меня убиваешь! — корчился в судорогах гогота, утирая выступающие слезы, Максим.

— Хам! — возмущенно взвизгнула в ответ представшая перед ним во всей красе немолодая лепидоптерофилистка. — Хам и подонок!

Она спешно сгребла в кучу сброшенную на пол одежду и, пытаясь хоть как-то прикрыться сграбастанными тряпками, неловко посеменила из кухни.

— Дверь — там! Захлопни за собой посильнее! — хохот Макса шёл только по нарастающей.

— Хам! — донеслось из прихожей.

— Телефон не забудь, капустница! — давясь остатками смеха, прокричал в ответ Студеника.

— Мудофил! Мразь! — на прощание вместо «спокойной ночи» донеслось из прихожей, затем послышался звук отпираемых замков, дверь громко хлопнула и наступила долгожданная тишина.

Максим долил себе в рюмку остатки коньяка, маленькими глотками, не отрываясь, выпил и крякнул:

— Как же ты, всё-таки, велик и могуч, о, русский язык! Тысячу раз был прав Иван Сергеевич. Ну? Посидели — пора и честь знать. Всем спасибо, все свободны! Завтра за день нужно успеть завершить все дела по наследству и в аэропорт. А посему, спокойной вам ночи, уважаемый Максим Валерьевич. Тропического рая во снах, извините, желать не буду — с Вас и так уже стало!

Он довольно улыбнулся своей, как ему показалось, удачной шутке и последовал в сторону спальни.

— Ну, хотя бы не в кресле, — сам себе заметил Макс и, не раздеваясь, завалился на кровать, так и не приведённую с прошлой ночи в порядок. — Завтра, всё завтра…

Максим хронически не переносил куда-то вечно спешащего ритма столицы, стараясь выпасть из него при первой подходящей возможности. И уже на завтра им было запланировано экстренное катапультирование из никогда не спящего города, которое сейчас, пока ещё только на уровне ощущений, но уже начинало казаться ему очень и очень кстати.

В полусне Макс поудобнее взбил подушку под головой, и уже через пару минут квартиру огласил размеренный тихий храп, со стороны чем-то напоминающий урчание благодарного сытого и немелкого мейн-куна.

Часть третья. Шлейф

Шлейф (нем. Schleife — «петля», «бант» нем. Schleifen — «тащить», «волочить»)

Утром Максим проснулся как ни в чём не бывало. Будто не было ни вчерашней загнанности от бешеного столичного ритма, ни усталости от беготни по чиновничьим кабинетам, не было литра грузинского коньяка с любительницей коллекционировать татуированных бабочек в самых неожиданных местах… Как будто вообще ничего не было. «Говорят, секс и смех продлевают жизнь… До секса дело так и не дошло, так что остаётся уповать только на силу смеха. Одна минута смеха полезней, чем кило кокоса…», — Максим переиначил на свой лад сточку из куплета старой забытой песенки, улыбнулся своему изображению в зеркале и, пройдя на кухню, не раздумывая, включил телевизор.

«Пускай судьба штормит семь баллов,

Уходишь ты, как в страшном сне.

Не надо слёз, я улыбаюсь,

Продляю жизнь тебе и мне…»

С экрана звучал полузабытый хит конца восьмидесятых прошлого века. «О, прямо сонг в руку… Да, давненько я так не смеялся… В принципе, можно было бы и повторить, но боюсь, теперь я видел всё…», — деланно, с ленцой пояснил Макс «ящику», наливая себе очередную порцию чёрного кофе в старую отцовскую чашку. На сегодня в планах стояло завершить все дела с оформлением имущества, отошедшего ему по завещанию отца.

С последним глотком Максим набрал нотариуса и договорился о встрече через полтора часа у дверей районной нотконторы. До вечернего отлёта в Казань предстояло посетить очередную туеву хучу государевых кабинетов и, как «делу венец», получить на руки свидетельство о регистрации его — Максимова — права на причитающиеся ему по воле отца столичные квадратные метры.

Стараниями душеприказчика Валерия Игоревича — нотариуса Бориса Иосифовича всё прошло быстро, «без сучка без задоринки», и уже около четырёх пополудни они на двоих отмечали успешное завершение наследственной эпопеи в уютном ресторанчике пафосного торгового центра недалеко от здания регистрационной палаты. До отлёта традиционного «триста двадцать пятого» у Макса оставалось ещё четыре часа. За два часа открывалась регистрация на рейс, час был необходим на то, чтобы добраться до аэропорта на такси, итого у Максима в распоряжении было примерно полчаса на то, чтобы заехать забрать вещи из только что ставшей на все сто процентов его квартиры и выдвинуться, наконец, в Казань. Домой…

Споро распрощавшись с тоже засобиравшимся к тому моменту юристом, Максим с помощью мобильного приложения вызвал машину и уже через пятнадцать минут, попросив водителя подождать, вошёл в дверь квартиры на Михалковской.

Методично пройдясь по всем комнатам, он собрал в пакет для грязного белья ношенные за время пребывания в столице вещи и, убрав пакет в чемодан, логично рассудил, что приводить в порядок квартиру после всех ночных посиделок у него нет ни времени, ни, что главное, желания. Макс выкатил багаж на лестничную клетку, ещё раз проверил, что в квартире отключено всё, что можно, закрыл дверь на все замки, спустился вниз, сел в авто и, по-запланированному, ровно через час вошёл в здание терминала «А» московского аэропорта «Внуково».

Пройдя регистрацию на рейс и все необходимые контроли-досмотры, он удобно расположился в зале «зоны вылета» и, найдя в «контактах» телефона имя «Владимир Коростелёв», набрал своего зама по безопасности. Сообщив, что вылетает, Максим отказался от предложенной Вовкой встречи «у трапа», попросив лишь пригнать на парковку аэропорта имени Габдуллы Тукая его — Студеники — личный автомобиль.

Отвечать на бесконечные Володькины вопросы по поводу деталей подошедшей к концу поездки у Макса никакого желания не было, а в том, что таких вопросов у его бессменного безопасника возникнет через край, уверенность, наоборот, была. Тем более что у Максима и у самого никакой определённости по поводу результатов его визита в столицу сформироваться ещё не успело. Пролетевшие дни должны были как следует повариться и отлежаться в памяти, чтобы Макс мог сказать себе хоть что-то определённое. А пока в голове Студентки Максима Валерьевича царил сумбур от шлейфа событий, произошедших с ним за эту пару дней. Вроде всё сложилось удачно, контракт подписан, но… Как говорил его отец — царапает что-то…

Через пару часов, выйдя из здания казанского аэропорта, Максим нашел своё заранее подогнанное Володькиными подчиненными авто в оговоренном месте, по пути заскочил в один из любимых ресторанчиков. Попытался было за едой разложить по полочкам произошедшее с ним в Москве, но то ли усталость брала своё, то ли ещё что, но мысль ни в какую не шла. Максим попросил счёт и без каких-либо происшествий добрался до дома.

«Завтра, всё завтра…», — думал он, шествуя из душа по направлению к кровати. «К чему сейчас ломать голову? За ночь мысли сами отлежатся, и всё окажется предельно просто и ясно. Как белый день. К тому же, Володька должен предоставить результаты своего расследования по Марго и её сыну. Надеюсь, он успел? Ведь истина всегда лежит на поверхности. Необходимо только суметь увидеть её и взять. А с этим у меня проблем, вроде бы, раньше не наблюдалось… Никогда».

Максим опустил голову на подушку, и, уже спустя пару минут, дом погрузился в состояние глубокого сна.

Едва появившись в офисе, Максим первым делом набрал Коростелёву по вопросу досье на Марго. Володька обещался быть через час, а пока порекомендовал ему почитать те три отчёта, которые он ещё вчера вечером положил ему на стол.

«Михтялёва Маргарита Павловна, рождена тринадцатого мая, уроженка города Казани. Постоянно проживает в городе Москве по адресу…», — начал читать первый из докладов Максим. «Ох, уж эти женщины! Как день рождения, так он у них есть, а вот, как год рождения, так тут уже, как с семейным положением — «всё очень сложно»…

Пролистав все три досье, Максим, к своему неудовольствию, констатировал, что в целом они содержали примерно одно и то же. Владеет и живёт в четырехкомнатной квартире в центре Москвы. Была замужем за… Кто-кто? После развода она вышла замуж за этого очкастого суслика из параллельного потока? Бедный… Так, дальше… Владеет строительной компанией такой-то, годовой оборот составляет столько-то… Не хило, конечно, но даже по казанским меркам — мелковато… Так… Сын, Игорь Станиславович, десятого августа одна тысяча девятьсот девяносто третьего года рождения… Образование среднее. Родился в Москве. Стоп! А почему он «Станиславович»? И с чего это Марго считает, что он — мой? Хотя… По дате рождения… Ну, плюс-минус два месяца… Да, при таком раскладе я вполне мог бы быть и его отцом. Но чего она прятала его аж целых двадцать шесть лет, а сейчас вот — здрасьте, прошу любить и жаловать, твоё чадо?

Ещё одним очевидным минусом работы всех трёх Володькиных источников было также и отсутствие каких-либо внятных фотографий сегодняшней Маргариты Павловны. Таких, по которым можно было понять, как предмет расследования выглядит на сегодняшний день. К тому же и фотографий Игоря в докладах не было, от слова «вообще». Всё вскользь, в общем, крупными мазками. Обо всём и ни о чём. В общем, вопросов у Максима по прочтении только прибавилось.

Макс нажал кнопку «прямой связи» с секретаршей:

— Коростелёв ещё не появлялся?

— Пять минут, как приехал, Максим Валерьевич! Сказать ему, чтобы зашёл?

— Нет, Зебениса, спасибо, не надо. Я сам…

В свои помощницы Зебенису Асанову Максим взял три года назад и, если быть честным, в основном из-за её имени. Что-то исконно мужское щёлкнуло внутри, и на следующий день после собеседования она уже заняла кресло его секретарши.

За годы совместной работы Максим ни разу не пожалел об этом скоропалительном решении. Зебениса не тратила сил на покорение призрачных вершин, чётко осознавала своё место в компании и потому старалась гармонизировать пространство исключительно вокруг себя.

Как истинная татарка, она могла либо преданно любить, либо также искренне ненавидеть человека. Третьего ей дано не было. Казалось, что от мужчин вне офиса «Арх-бюро Студеники» её жизнь не зависела ни в коей мере. Зе́би или Зебени́, как иногда на французский манер с ударением на последний слог называл её Макс, и здесь хватало интересов, чтобы не скучать по жизни, но делать её весёлой, насыщенной и полноценной. При чём не только для себя. Поэтому, если что между ними с начальником время от времени и случалось, то это никогда не выходило за рамки Максимова кабинета.

Тем, чтобы Макс сказал ей: «Привет!», а в своих мыслях она уже успела выйти за него замуж и родить от него троих детей, между ними никогда и не пахло. Зеби, ничего не требуя взамен, была глубоко предана Максиму и являлась его самой верной и бескорыстной поклонницей и поверенной. При этом резче и взыскательней критика Максиму было не сыскать. Со временем он так привык к ней, что не мог даже представить своего офиса без добродушной, целеустремлённой и по-женски слегка неорганизованной Зебени.

Однако сейчас в курс происходящего он её вводить не торопился. Да и было ли оно, это происходящее? Макс набил душистым табаком яблочного дерева трубку, которую курил только в исключительных случаях, вынул из внутреннего кармана пиджака телефон и набрал Коростелёву напрямую. «Володя, зайди ко мне, пожалуйста…» Через несколько минут дверь отворилась, в кабинет без предупредительного «селектора» от секретарши вошёл несколько растрёпанный и сконфуженный Володька.

— Володя, прочитал твои отчёты. Ты не подскажешь, какая девичья фамилия у Михтялёвой? Я почему-то не нашёл этой информации в твоих бумагах… — издалека начал Максим.

— Ты прав, Макс, девичью фамилию Маргариты Павловны мы как-то упустили из вида. Но после развода с тобой, она, как минимум семь раз выходила замуж. И это только официально, со сменой паспорта. Вскоре разводилась. Можно сказать, таким образом сформировала первоначальный капитал. При этом на каждом новом бракосочетании она обязательно брала себе фамилию своего нового избранника. За эти годы она успела побыть и Студеникой…

Максим посмотрел на своего зама так, что тот осёкся, мгновенно поняв, что взболтнул не того…

— Ну, это ты и без меня знаешь. Так вот. За свою жизнь Маргарита Павловна успела побыть и Епаничевой…

— В отчётах об этом было…

–…и, только ты не смейся, Сутрапьян, и Царёвой, и Шевчук, и Власовой, и Архангельской… Пока что она остановилась на фамилии Михтялёва… Если быть точным — Михтялёва-Зарузская. Она столько раз меняла фамилию, что свою девичью, кажется, давно и сама успела позабыть… Так что, шеф, прошу считать упущение незначительным.

— Ладно, пускай будет по-твоему… Но в бумагах всей этой информации не было… — с лёгкого подхалимажа потихоньку начал оттаивать Макс. — Чем ещё порадуешь?

— Да я и сам много чего до сегодняшнего дня не знал. Как ни странно, информации о Михтялёвой М. П. в открытых источниках — кот наплакал. С учётом того, что о ней удалось накопать сейчас, думаю, из интернета информацию о ней кто-то вымарал намеренно и очень качественно. А это, скажу я тебе, удовольствие совсем не из бесплатных…

— Ну-ну… Слушаю…

— Так вот, как ты уже успел прочитать, сразу после развода с тобой Маргарита, недолго думая, выскочила замуж на Сергея Епаничева…

— Наверное, отец из дома выгнал, — предположил Макс. — Он очень тяжело воспринял детали нашего с ней разрыва. Да и этот Епаничев — очкарик-тютя с параллельного потока — давно на неё слюни пускал… И слюни ли только?..

— Об этом, Макс, история умалчивает. Но и с ним она была недолго… Через два месяца Марго внезапно исчезла и, спустя некоторое время, всплыла уже в столице. Так что развод со вторым мужем она оформляла уже «по почте».

В столице Маргарита сразу закрутилась в околобогемной среде. Жила непонятно где, непонятно с кем и неизвестно на что. Из того, что нами знаемо о тех её временах, официально на жизнь она могла зарабатывать разве тем, что ходила в качестве зрителя по разнообразным телепередачам. Там и примелькалась до такой степени, что её начали приглашать участвовать в массовках второсортных телесериалов.

На этом быстром и достаточно мутном этапе своей жизни она родила сына Игоря, которого вскоре переправила к родителям в Казань и благополучно о нём забыла.

Игорь достаточно средненько отучился в школе, попал, как это водится, в дурную компанию, даже фигурировал в оперативных материалах по одному уголовному делу, но вовремя ушёл в армию, чем и избежал ответственности. Отслужил в пехтуре, вернулся. В ВУЗ поступать не стал. Перебивался случайными заработками.

Так и продолжалось до недавних пор, пока сначала отец, а вслед за ним и мать Марго не отправились на Самосыровское кладбище. После этого Игорь уехал к Марго, но вскоре вернулся назад в казанскую квартиру, отошедшую ему от бабушки с дедушкой. Кстати, многие говорят о нём как о крайне башковитом парне с сильными задатками. На этом об Игоре, в принципе, всё. Его текущие фотки обещали нарыть на днях. По крайней мере, работа в этом направлении ведётся.

— Так, здесь мне всё более-менее понятно. Вернёмся к Марго?

— Да, Марго… Начав сниматься в кино, вскоре она выскочила за продюсера телесериалов Сутрапьяна. Он начал двигать её вверх, и в итоге Марго даже утвердили на одну из больших ролей в очередной «мыльной опере». Она даже успела отсняться почти в целом сезоне, но потом между ними с Сутрапьяном что-то произошло, и сценаристы её героиню, как это в мире кино принято, «убили». С мужем-продюсером она развелась, отсудив при этом себе часть его имущества. После этого небольшой пробел.

Год спустя она вновь весьма удачно вышла замуж. На этот раз за крупного, по тем временам, окологосударственного «решалу» Царёва. Однако и этот брак долго не просуществовал. По отработанной схеме Марго отжала у Царёва часть имущества и поминай её как звали. Та же судьба постигла и двух следующих мужей Маргариты Павловны — танцора кордебалета Большого театра Шевчука, в «лавандовом браке» с которым она исполняла роль «бороды», и профессионального игрока одного из столичных казино Власова. И с того, и с другого Марго поимела, и поимела весьма себе внушительно…

Потом у неё случился брак с одним из «генералов» тогдашнего строительного бизнеса столицы Станиславом Архангельским, в определённых кругах известным, как Стасик-Архаровец. Игорю как раз исполнялось четырнадцать лет, и именно тогда мальчик с прочерком в графе «Отчество» по паспорту стал именовать себя Игорем Станиславовичем.

Архаровец быстро разглядел в Марго её блямурную сущность и, для статуса посадив её в кресло зама по кадрам и связям с общественностью своей фирмы, начал подкладывать под нужных ему людей. Переговорные процессы пошли выше всяческих похвал, бизнес Стасика процветал так, что он, успокоившись, перестал уделять ему должное внимание. Чем не преминула воспользоваться обросшая к тому времени связями на полях постельных баталий Марго: выкинула Архангельского из числа мажоритарных акционеров, путём дополнительной эмиссии сведя его участие в компании до минимума.

Стасик было чухнулся исправлять ситуацию, но быстро остыл. Ему аккуратно дали понять, что менять ничего не надо… Не последнюю роль в этом, как мне видится, сыграли и высокие покровители Марго, благо компромат она собирала везде, всегда и на всех без какого-либо разбору. Стасику ставший столь незначительным актив в строительном бизнесе оказался без надобности, так что развелись они тихо и спокойно. В результате Маргарита Павловна, в ту пору ещё Архангельская, стала полноправной владелицей достаточно крупного строительного холдинга. Впрочем, время шло, бизнесом Марго занималась спустя рукава, и сейчас её фирма представляет из себя нечто среднее между конторой по ремонту коттеджей и компанией по сносу аварийных строений и благоустройству дворовых территорий.

— Слушай, откуда ты это всё разузнал?

— Понимаешь, когда я понял, что наши казанские «пинкертоны» ничего существенного нарыть не в состоянии, мне пришлось обратиться к одному однокашнику по Высшей школе Конторы Глубокого Бурения. Был у него ещё со студенческих времён передо мной небольшой должок. Как бы не хотелось, но пришло, видимо, время мне его истребовать. Он-то мне всю подноготную на Марго и слил… Подожди, я ещё не закончил. Слушай дальше…

Как я уже говорил, бизнесом Марго почти не занималась. Рядом с мужиками её тоже в то время почти не видели, зато стали изредка замечать среди посетительниц тематических вечеринок в «радужных» клубах. Похоже, испробовавшая мужиков во всех позах Марго и сама почувствовала в себе мужское начало и начала интересоваться девочками. Где-то в этой тусовке она и встретила своего крайнего на данный момент бывшего мужа — дипломата Михтялёва-Зарузского, с котором вскоре вступила в законный брак и покинула пределы Родины, целиком и полностью посвятив себя вновь обретённой семье и дипломатической работе супруга.

Далее о Марго никто ничего не слышал. И так продолжалось до тех пор, пока её голубых кровей супруг не исчез при достаточно неоднозначных и до сих пор невыясненных обстоятельствах. После того, как по суду его признали умершим, Марго окончательно осела в Москве, где и проживает в своей большой четырёхкомнатной квартире в полное своё бабское удовольствие. Вот, вкратце-то, и всё…

— Вовка, да — ты глыба! Сорри, конечно, что я так тебя напряг…

— Да ну, брось ты. Это — моя работа. Да и должок однокашника за прошедшее время успел настолько обесцениться, что скоро из компромата достоинством бы стал, — многозначительно ответил Вовка. — Подожди, я ему твою конфиденциальную почту оставил. Ты ящик проверял?

— Нет ещё…

— Так в чём же дело. Он обещал свежие фотки Марго раздобыть и выслать «как только, так сразу».

— Обязательно проверю, но не сейчас. Сейчас, Володя, ты меня извини, мне нужно побыть одному, попробовать переварить тот поток информации, который ты здесь только что на меня вылил.

— Ну, тогда и я пойду. Не смею более нарушать интим руководителя! — намеренно учтиво, чуть ли не присев в книксене, откланялся Коростелёв. После чего положил на стол очередную папку с только что озвученной информацией, вышел в приёмную, подмигнул Зебенисе и пошёл по коридору. — Ты, это… Свисти если что, я рядом…

— Меня ни с кем не соединять! Нет меня сегодня! Ни для кого! — коротко кинул секретарше Макс и закрыл за собой дверь на ключ.

«Свистну, свистну», — Максим вновь набил табаком с ароматом вишни яблоневую трубку, сделал пару глубоких затяжек и ввёл пароль к ящику «секретной» электронной почты.

Действительно, во «входящих» лежало непрочитанное письмо с незнакомого ему почтового ящика. Открыв его, во вложении Макс обнаружил подборку фотографий. Похоже, снимали в не очень хорошо освещенном помещении и, к тому же, скрытно, поэтому качество материала местами оставляло желать лучшего и заставляло приглядываться.

Максим сделал очередную затяжку и принялся изучать снимки. Интерьеры, в которых работал фотограф, очень смахивали на не так давно посещённый им в Москве «Пипермент». На всех фото присутствовала одна и та же женщина, что в контексте расследования было не удивительно. Удивительно было то, что по нескольку раз отсмотрев материал, Максим признал в ней свою знакомую шальную императрицу коптевского уезда, а рядом с ней… «Ах ты ж, отставной козы я барабанщик! Мало того, что вертихвостку-Ритку не признал, так ещё и сам героем репортажа Коростелёвского папарацци в погонах стал! Хотя годков уже прошло будь здоров сколько… То-то же ей имя моё фиолетово было! Впрочем, чего я удивляюсь, все мы на карандаше у «папаши Мюллера»….

В третий раз за день набив трубку, что с ним случалось крайне редко, и кольцами выпустив душистый дым, Максим сидел в кресле и напряженно перебирал приходящие на ум варианты развития ситуации. Зачем Марго нашла его? Почему предпочла играть с ним в непонятные игры, а не зашла сразу в лоб? Зачем вся эта история с «по типу его» сыном, который, судя по всему, и сам в силах дать прикурить так, что мало не покажется?

Отымев себя в мозг риторическими вопросами, только множащимися по мере продвижения в попытках анализа ситуации, в конце концов Максим решил не выпендриваться и не нарываться.

Все мы и так давно и крепко подсажены «на иглу» негативного контента. Мы, как без воздуха, уже не можем жить без плохих новостей. Если сегодня нигде ничего не взорвалось, никого не покалечили или не убили, или, на крайний случай, побережье какого-нибудь очередного бананово-лимонного Сингапура не разнесло цунами и не завалило вулканическим пеплом, нам начинает казаться, что жизнь проходит мимо нас. Тогда, в дефиците внешнего негатива, мы начинаем генерить негатив внутренний, негатив бытовой. И таким образом, думая, что восстанавливаем гармонию, купируем абстинентное состояние, сопутствующее нашей информационной ломке.

Макс решил не идти против течения потока событий и жить дальше по давно отработанной и проверенной временем стратегии — не выяснять отношения, прикинуться одноклеточным имбецилом с минусовым ай-кью, смотреть, слушать, но при этом тихонько анализировать всё услышанное-увиденное. Оговорки и очепятки по Фрейду ведь ещё никто не отменял!

«Раз Марго от меня чего-то нужно, значит, рано или поздно, это всё прорвется и выяснится… Судя по всему, акула она опытная, значит это — вопрос времени… Прокалываются все!», — думал Макс и пока что даже не подозревал, насколько рано может быть поздно и не вовремя.

Приехав в офис на следующий день, Максим сразу же почувствовал неладное. У подъезда его офиса стояла незнакомая машина с московскими номерами. «Три семёрки… Семь смертных грехов в семи кругах ада семь дней в неделю», — про себя «расшифровал» Максим шараду, поднимаясь в лифте. Его подозрения только усилились, когда в приёмной он увидел потерянно-обескураженное лицо Зебенисы.

— Максим Валерьевич, я её не впускала. Я пришла на работу, а она уже была там… Она сама… — изо всех силах то ли кудахтала, то ли причитала Зебени.

— Всё хорошо, Зеби… — тихо сквозь зубы бросил в ответ секретарше он и, не обращая более ни на что никакого внимания, уверенно проследовал к себе. У окна, повернувшись спиной к двери стояла ОНА. Собственной персоной…

— Ну, здравствуй, Марго! — поприветствовал Максим с порога свою «давнюю бывшую». — Какими ветрами?

— Знаешь, иногда момент, который ты так долго ждал, приходит в самое неподходящее время. Начать новую жизнь не сложно, сложно к старой не возвращаться. Самая большая глупость — это делать то же самое и надеяться на другой результат, — вместо приветствия задумчиво ответила ему она. — Я тебе визиточку со своими контактами на стол кинула.

— У тебя что-то не так? С сексом? К тебе мужики потеряли интерес?

— Столько лет прошло, а ты до сих пор на меня злишься… Нет, с сексом у меня всё в порядке. Я про Игоря…

— В Москве ты, помнится, уже говорила мне, что смешная. Спешу тебя обрадовать, ты не смешная, ты — комик!

— Ты думаешь, я шучу?

— Нет, в горле. Марго, я вырос в те времена, когда бутик ещё был бутербродом. Так что — «упс»…

— Но ребёнок же ни в чём не виноват! Игорь — твой сын!

— Ну да, ну да! Как сейчас помню… Каждый раз, когда ты была моей женой, а другие мужики предлагали тебе оральный секс, ты обижалась, но молча глотала обиду… Что уж говорить, когда секс предлагали не только оральный. Сам же тебя в чужой постели поймал! Забыла?

— Так это когда было? Считай, в детстве! Я изменилась!

— Ага, «как порвали целку в попе, так и детство на излёте»?..

— А ты, как был самым стильным в отделе канцтоваров, так им и остался несмотря на то, что на месте магазина «Школьник» уже давно открыли свингер-клуб. Что мне оставалось, если ты всегда был вне излишеств? Это твоё «правильное» маменькино воспитание, секс с человеческим лицом и всё такое…

— Минет…

— Что «минет», не поняла… Тебе минет?

— Минет — это секс с человеческим лицом. Сегодня явно не твой день! Каждый день не может быть хорошим, но что-то хорошее есть в каждом дне. Так что хорошего тебе дна и до свидания!

— Может быть, Макс, может быть… Но, знаешь, что-то хорошее есть и в каждом человеке! Хочется верить, что иногда это ты… Может, это?.. Того?.. Как молодости?.. Примирительный секс и всё-такое?

— Прости, но сексом без чувств я не занимаюсь…

— Почему без чувств? А как же жалость?

— А ты много меня жалела, когда при живом муже под других мужиков стелилась?

— Я думала, ты не узнаешь, — с непробиваемой наивностью вдруг на полном серьёзе заявила Марго.

— О, как! Выход там! — Макс тихо процедил слова, отворил настежь дверь и указал направление.

— Ну, вот и хорошо, вот и поговорили по душам, — спокойно ответила на его выпад Марго. — Скоро ещё раз встретимся, не закончили же ж… До встречи-и-и-и-и!

Она намеренно прошла в какой-то паре сантиметров от его носа и только воздух чуть ощутимо колыхнулся ей вслед.

— Пока ты льёшь воду на мою мельницу, у меня всегда есть шансы… — донеслось до ушей Максима уже с выхода из приёмной. — Пока-а-а, мой ми-и-и-и-илый!

Макс устало плюхнулся в кресло. По-хорошему, нужно было объяснить всё произошедшее Зебени, но сил уже не было.

— Как придет Коростылёв, пусть ко мне зайдет, — только устало сказал он секретарше и, удобно усевшись, снова погрузился в душистый дым из любимой трубки.

Настораживало многое, но одно очень сильно выбивало из колеи — от Марго ничем не пахло. Она прошла в сантиметре от него, окатила волной воздуха, но… Никакого запаха… Даже амбре от уличной пыли! Резиновая «Зина» и та чем-то да пахнет, а тут… Мыслей не было никаких. От слова «совсем».

Примета времени: сегодня куда-то подевались «шлейфовые» женщины. В молодости, бывало, пройдет мимо тебя такая красотка, и всё при ней — каблучки, локоны, талия, ножки… А глаза! И обязательно оставит тебе шлейф от духов. Такой, что ты невольно остановишься и, отдавая дань её красоте, обязательно проводишь восхищённым взглядом, ловя ноздрями воздух, как борзая на охоте.

Некоторые ароматы так западали в память, что даже спустя много лет, учуяв прошлый запах, ты мгновенно вспоминаешь ту его первую обладательницу, которой ты восхищенно цокал вслед языком в молодости. «Как тогда, на транспортной развязке, — вновь проявилось в голове у Максима. — Мимо со свистом проехала машина, окатив дурманом духов. В окне мелькнуло лицо и исчезло. Ни догнать, ни свернуть. И почему-то уже не хочется ехать туда, куда хотел. Может, и тогда это тоже была она?»

Когда-то она любила в обязательном порядке наносить капельку духов на самые интимные свои места. Специально для него. Он достаточно быстро привык к этому, и со временем даже стал реагировать на этот её секретный запах так, как мужчине положено реагировать только лишь на саму женщину. Позже, когда они уже расстались, он, ненароком, встречая этот тайный аромат на других, чисто рефлекторно вспоминал её, и любая сегодняшняя мимолётная обладательница этого парфюма тот же час меркла перед нескромными деталями его воспоминаний о ней. Да… Тогда женщины пользовались духами… А сейчас? Сейчас на дворе эпоха «воды». Парфюмированной, туалетной. Из лучших бачков Парижа, Лондона, Милана и Нью-Йорка. Прошла мимо, произвела мгновенный эффект, окатила запахом, будто кто-то свыше нажал на кнопку смыва, и всё, нет ничего больше. Ни шлейфа, ни аромата, ни волшебства. Так же, как нет о ней и воспоминаний. «Вода, вода… Кругом вода… Вода, вода… Шумит вода…»

«Э-эх! А ведь в чём-то она действительно права. Я дёргаюсь и тем самым показываю, что ситуация мне глубоко небезразлична. По сути, да, лью воду на её мельницу. Тысячу раз был прав тот, кто написал бессмертное «губит людей не пиво», — думал Максим, провожая взглядом мерно покачивающую бедрами от дверей его офиса Марго. — Жизнь раз за разом убеждает, что вода опасней в разы. «Губит людей вода»! Так что «не можешь петь — не пей», — резко закруглил ход мысли Макс и, попросив Зебени налить кофе и собрать через пятнадцать минут планёрку, вернулся на рабочее место. Надо было входить в рабочий ритм, и ничего для этого лучше, чем оперативное совещание, поверьте, ещё до сих пор не придумано.

Когда в его кабинете за длинным столом собрались все приглашённые, Максим вкратце рассказал о результатах своей поездки в столицу. Новость о том, что «Архитектурное бюро Максима Студеники» было выбрано на роль генерального архитектора проекта по строительству административно-гостиничного центра с апартаментами и торговыми площадями в центре Москвы, сорвала овацию коллег. «Как тогда, при посадке, — внутренне поёжился Максим. — Эконом-класс аплодирует экипажу корабля за то, что тот просто сделал свою работу».

Конечно, у Максима был вариант в последний момент отказаться и не пойти на совещание к Ковальчуку. И чёрт бы с ним, с этим архбюро! Как обычно, он закончил бы текущую стройку, уволил бы две трети сотрудников и начал бы искать, куда ещё приложить свои таланты в масштабах становящейся всё более и более резиновой Казани. А до тех пор перебивался бы тем, что рисовал проекты загородных поместий выскочкам из местной «кремниевой долины» — Иннополиса. Так что не ему и хорошо проделанной им работе аплодировали его подчинённые. Они аплодировали себе. Хлопали в ладоши тому, что на ближайшие пару-тройку лет у них гарантированно есть работа, а посему их ипотеки, кредиты и прочие ежемесячные потребности пока что находятся в относительной защищенности.

— Коллеги, хлопать в ладоши нам ещё рано! — дирижёрским жестом закруглил аплодисменты Максим. — Позвольте рассказать вам старый анекдот. Стюардесса объявляет по громкой связи: «Уважаемые пассажиры! Мы рады приветствовать Вас на борту нашего суперсовременного лайнера и желаем вам комфортного полёта! На первом этаже нашего лайнера находятся багажное отделение и кухня нашего а-ля карт-ресторана. На втором — располагается салон для пассажиров эконом-класса. На третьем этаже находятся фуд-корт и шоппинг-центр. На четвёртом этаже вы найдёте фитнес-холл. На пятом этаже — сам ресторан. На шестом этаже — бассейн. На седьмом этаже — салон для пассажиров бизнес-класса и конференц-зал. На восьмом — отель с номерами премиум-люкс и сауна. На девятом этаже — кабина экипажа и места для пассажиров класса «лакшери». Мы рады приветствовать вас на борту нашего суперсовременного лайнера. А теперь попрошу вас убрать столики, открыть створки иллюминаторов, привести спинки сидений в вертикальное положение и пристегнуть ремни. Сейчас мы с вами посмотрим, сможет ли эта многоэтажная хрень взлететь…». Так вот, уважаемые «пассажиры»! Проект ещё не то, что не «встал на крыло», но даже и не взлетел, а посему — за работу!

Дальнейший рабочий день шёл уже по накатанной — традиционный «разбор полётов» по завалу плана на новом участке стройки, моральные подзатыльники молодёжи из проектного по «чертёжке» ставшего уже официально «московским» проекта, подпись платёжек, согласование деталей и деталек, просмотр нападавших в электронную почту писем и уведомлений… За этой ежедневной кутерьмой Макс и не заметил, как наступил вечер.

Как только офис окончательно опустел, в кабинет к Максиму отметиться, а заодно и попрощаться до завтра зашёл Володька Коростелёв.

— Я смотрю, ты решил от проблем с головой уйти в работу, а заодно и весь офис с собой в этот тихий омут утащил?

— Знаешь, Володь, у меня из головы всё не идёт вопрос, кем мог вырасти Игорь без отца и при такой, как Марго, матери? Я весь день между делом читал тематические посты в интернете. Ну, не может быть, чтобы никто ему не пытался ответить ему на вопрос: «Кто мой папа?» Причём не в самых светлых тонах.

Конец ознакомительного фрагмента.