Печальная принцесса

Злата Иволга, 2023

Инспектор жандармерии вынужден прервать медовый месяц и отправиться по особому заданию в захолустье. Убита знатная женщина, и семья хочет знать, кто виновен. Однако ведут они себя странно. Причастны ли они к убийству вдовствующей маркграфини? Может, это кто-то из недовольных арендаторов? И при чем тут три совершенно разные деревенские женщины и таинственный приезжий художник?

Глава 2

Утро встретило назойливым карканьем вороны, облюбовавшей ветку дерева прямо за окном. Только услуга завтрака в номер немного примирила сонного инспектора с действительностью.

— А ведь мы могли бы уже быть в Зальцбурге, ― сказал Курт, созерцая унылый ноябрьский пейзаж. Окно выходило на небольшую рощицу из уже почти облетевших лиственных деревьев.

— Зато здесь работает телефон, а на третьем этаже висит картина с белоснежной лисой, ― утешила его Ада, которая бодро намазывала булочку маслом. ― Паромобилей в аренду нет, но есть прекрасные паросамокаты. Так что тебе не обязательно зависеть от милости маркграфа.

— Сорока шестилетний инспектор жандармерии разъезжает по Мерену на паросамокате, ― повернулся к жене фон Апфельгартен. ― Прекрасный заголовок для газет.

— Какие глупости, Курт, ― фыркнула Ада. ― В моем родном Айсбахе на них ездят даже древние старушки. Я вот обязательно осмотрю окрестности, пока ты будешь работать. Кстати, о газетах. О смерти вдовствующей маркграфини фон Зильберштайнадлер была всего лишь небольшая заметка. И об убийстве там умолчали.

— Ну еще бы, ― усмехнулся инспектор. ― Высший свет не любит скандалы. К тому же маркграфиня ― урожденная принцесса. Дочь прусского герцога цур Фойердехсе.

— Будь я журналистом, мы бы разбогатели за счет твоего доступа к материалам, ― заметила Ада. Судя по всему, она уже перестала удивляться высоким титулам.

Курт даже не захотел представлять себе все ужасы и скандалы, которые повлек бы за собой брак с женщиной такой профессии. Да брата удар бы хватил. Вместо этого он рассказал Аде о маркграфах фон Зильберштайнадлер.

Итак, Доминик, уже покойный, женился на дочери прусского герцога по имени Лилли. Насколько брак получился удачным и не были ли супружеские ссоры поводом затаить злобу, сейчас уже не узнать. Через три года после свадьбы родился Фердинанд, и маркграфиня стала часто болеть. Врачи находили разные причины, но обычно ставили неопределенный диагноз «душевная тоска», прописывали покой и прогулки на свежем воздухе. Иногда маркграфиня навещала отчий дом, но от печали ее это не спасало. Так она и чахла долгие годы, пока не скончался Доминик и замок с землями не перешли к Фердинанду. Как дочь герцога, пусть и иноземного, Лилли могла воспользоваться правом наследовать после мужа, но не захотела. Сын повозил ее по Европе в поисках новых докторов, и Лилли стало немного лучше, хотя печаль в ней оставалась до самой смерти. До есть до того, как кто-то забил ее тяпкой в оранжерее, где она ухаживала за экзотическими цветами. Сын нашел ее, когда пробило полшестого пополудни, но умерла она раньше, примерно с двух до четырех часов.

— Ужасно, ― сказала Ада. ― А что же остальные?

У Доминика было три брата: Рудольф, Франц и Бертольд. И все они устроили жизнь по старой дворянской традиции: один стал военным, другой ― священником, третий… кем захотел. Рудольф уехал в составе торговой компании на острова в Бенгальском заливе, а двое остались в родных краях. У Бертольда и его супруги Амалии родился сын Иоганн.

— Идиллия продолжалась, пока не пришла весть о смерти Иоганна? ― задумчиво спросила Ада.

— Верно, ― кивнул Курт после того, как унесли остатки завтрака и посуду. ― Затем Франц упал прямо во время причастия и скончался. И шесть недель назад убили Лилли. Между их отходом в мир иной прошлой всего две недели.

— Вот так и поверишь в истории о семейных проклятиях и местных вампирах в придачу, ― сказала Ада.

Фон Апфельгартен укоризненно посмотрел на нее и заметил:

— Вряд ли проклятие или вампиры достали одного члена семьи в Мерене, а другого в Бенгальском заливе.

— Мало ли какая нечисть водится в дальних странах… Не хмурься, дорогой. Я всего лишь рассуждаю. Святой отец мог упасть от болезни или недоедания. Так бывает, если рьяно придерживаться постов.

— Я сильно надеюсь, что не придется в итоге требовать эксгумации его тела, ― буркнул Курт. ― Проще сразу уйти в отставку.

— Тебя позвали найти убийцу маркграфини, остальное неважно, ― голос Ады звучал взволнованно. ― Будем надеяться, что виновен кто-то из этих трех.

Но «эти» оказались не сколько подозреваемыми, сколько «задержанными для галочки». Так назвал их инспектор жандармерии в Брюнне, куда фон Апфельгартен отправился сразу же, как только получил от хозяина отеля новый паросамокат.

— Последняя модель, в Вене заказывал, ― заверил герр Зденек, улыбаясь во весь рот.

В кабинете инспектора Курт заканчивал читать отчет о расследовании убийства вдовствующей маркграфини, больше всего на свете желая умчаться отсюда в Зальцбург. За шесть недель работы жандармерия не продвинулась ни на шаг. Они даже не могли толком сказать, нашлись ли в оранжерее чужие отпечатки пальцев, не семьи или слуг. Хорошо хоть с орудием убийства было все ясно. Острое лезвие тяпки пробило жертве голову и свело на нет попытки позвать на помощь. После чего убийца ударил ее еще несколько раз, будто в сильной ярости. Или Бертольд прав, и это дело рук сумасшедшего, или же вдовствующая маркграфиня кому-то сильно насолила.

— Эти задержанные женщины, ― сказал фон Апфельгартен, когда вернулся местный инспектор, грузный, грустный и с усталыми глазами. ― Вы просто тыкали пальцем и хватали первых попавшихся?

— Двух подозреваемых уже отпустили, ― затряс отвисшими щеками инспектор, ― а срок задержания третьей истекает сегодня.

— Фройляйн Клара Браун, ― зашелестел бумагами фон Апфельгартен, ― старшая горничная в Зильберштайнадлере. На нее указали не потому, что у нее отсутствует алиби, как и у половины слуг, а потому, что она не посещает церковь. Вы это серьезно?

— Очень дерзкая девушка, и отец Ворличек говорил… ― инспектор Генке осекся.

— То есть теперь вы понимаете, как это звучит, ― сказал Курт. ― Далее. Элишка Орсак. Фройляйн или фрау неизвестно, род занятий тоже, местная нищая, бродяжка. Подходящий козел отпущения…

— Вот и мы так решили, ― поспешно вставил Генке. ― Выпустили неделю назад. Оказалось, видели, как она дрыхла на сеновале у фермера Шульца.

«Теперь ее днем с огнем не сыщешь», ― подумал Курт, а вслух продолжил:

— Фрау Чандра Мюллер, вдова владельца сувенирной лавки. Иностранка?

— Муж привез ее откуда-то с далекого востока года три назад. И год, как он скончался от пневмонии. Путешествия подорвали здоровье. Местные говорят, что она странная и наверняка ведьма.

— Но как она связана с вдовствующей маркграфиней? Или ее задержали только потому, что она неместная?

Генке почти виновато почесывал плохо выбритый двойной подбородок.

— Да вы сами с ней поговорите, герр фон Апфельгартен. Только после нее не останется ни одного подозреваемого. Не будет больше нашей убогой тройки.

Курт положил на стол папку и почувствовал, как у него заныла верхняя челюсть. Как бы зубы не разболелись. Дело и так завалено хуже некуда.

— Ведите сюда фрау Мюллер, ― приказал он.

Через несколько минут он рассматривал сидящую напротив молодую женщину. Наверное, двадцать с небольшим, стройная, даже тоненькая, смуглая, черноволосая и с большими широко расставленными темно-карими глазами. На левой щеке красовалась небольшая родинка, а лоб, прямо между бровей, украшал рисунок в виде маленькой капли красного цвета.

Фон Апфельгартен отметил, как необычно, даже причудливо смотрелся центрально-европейский женский наряд на уроженке дальнего юга-востока. Кажется, в искусстве это называется эклектикой. Иностранная вдова лавочника выглядела крайне экзотично для имперской провинции, неудивительно, что местные наговорили на нее при первой же возможности.

— Вы знали вдовствующую маркграфиню? ― спросил фон Апфельгартен после того, как уточнил ее имя и положение.

— Видела один или два раза, ― с непривычным акцентом ответила Чандра Мюллер. ― Я приносила украшения для продажи в замок. Я делаю очень красивые ожерелья и серьги.

— Прямо в замок? ― не поверил фон Апфельгартен.

Спрашивается, к чему маркграфине странные побрякушки, сделанные чужеземкой?

— Я приходила к слугам, ― тут же развеяла его сомнения Чандра. ― Им нравилась моя работа. Старая хозяйка садилась в пар… паромобиль. Так, верно? ― Она улыбнулась. ― А я пошла к входу для слуг.

— Понятно, ― протянул Курт и задумчиво побарабанил пальцами по столу. ― Маркграфиня показалась вам расстроенной или… печальной?

В углу инспектор Генке издал какой-то булькающий звук, и Курт повернулся к нему.

— Могу я попросить вас позаботиться о чашке чая, инспектор? Даже двух. Прошу прощения, но я немного замерз. И фрау Мюллер, думаю, тоже не откажется.

Генке закивал, попятился к двери и когда он вышел, фон Апфельгартен снова посмотрел на Чандру. Та часто заморгала и ответила:

— Старая хозяйка ходит прямо, голову держит ровно. Простите, ходила. Так ведь принято, да? У нее волосы цвета серебра и глаза серые, чуть темнее. Как туман. И очень красивая маленькая модная шляпка. Нет, она не казалась расстроенной.

— А что говорили о ней в Старых Гнездовьях, деревне, где вы живете?

Молодая женщина взглянула на инспектора уже с явным интересов. Не к таким вопросам она здесь привыкла.

— Друзья Лотара, мужа, называли ее доброй и красивой. А их жены ― чертом в юбке.

— Неужели? ― еле удержался от того, чтобы усмехнуться Курт.

— Я тоже дочь сатаны, ― пожала плечами Чандра. ― Лотар рассказывал мне, и мы смеялись. Люди такие странные существа.

— Почему вы не оставили деревню после смерти мужа, фрау Мюллер? Вас же здесь ничего не держит, ― с сочувствием заметил Курт. Ему нравилась эта чужестранка. Она чем-то напоминала дочь.

— Родная страна далеко. И я люблю нашу лавку. Лотар путешествовал, привез диковинные вещи. Он сам умел делать много всего и меня научил. Люди с удовольствием покупают, хотя я им не нравлюсь.

— Что ж, рад слышать. Вы были знакомы с Кларой Браун и Элишкой Орсак?

— Клара покупала у меня серьги, ― кивнула Чандра. ― У нее громкий голос, она часто ругается. Но ее хвалят в замке, она хорошо работает. Старая хозяйка не наказывала ее, была довольна. А Элишка нищенка. Просила у меня еды и монеты. Я дала два раза, потом не пускала. Лотар всегда ее гнал. Говорил, обворует.

— Он прав. Такое часто случается, ― согласился Курт. ― Не знаете, где можно найти Элишку?

— Фермер Шульц позволял ей ночевать на своей земле. Но она исчезла из деревни, как ее отпустили отсюда.

Фон Апфельгартен ожидал чего-то подобного, поэтому легко сдержал досадное ругательство. А Чандра продолжила:

— Но я заметила ее здесь, в городе. Могла ошибиться. Меня ведь везли в крытой повозке. Она стояла и покупала газету у разносчика. И одета не в лохмотья, а красивую одежду.

— Когда это было? ― быстро спросил Курт

— Я здесь пять дней. Ее привезли до меня. Она сидела дольше. ― Чандра на миг нахмурилась, а затем кивнула. ― Элишку выпустили тридцатого дня октября. В лавку тогда фрау Шульц заходила за украшениями из тыкв. Говорила ― снова это отребье придет на их сеновал.

— А второго ноября Элишка уже гуляла при деньгах или благодетеле, ― пробормотал фон Апфельгартен. ― Вы не запомнили, во что именно она была одета? Это поможет нам в поисках.

Чанда помедлила, будто колебалась, а потом нерешительно сказала:

— Кажется… светлое коричневое пальто и шляпка чуть темнее. А на пальто вставки из кожи теленка. Еще желтый шарф, шерстяной. Больше не помню.

Дверь скрипнула, и появился молодой жандарм, несущий два стакана с чаем. Генке не вернулся, похоже, верно понял намек.

— Выпейте и согрейтесь, фрау Мюллер, и вы свободны, ― сказал фон Апфельгартен и подвинул ей стакан. ― Печенья нет, уж простите. Если при вас были какие-то вещи, дежурный у выхода их выдаст.

Чандра улыбнулась, сложила ладони вместе, поднесла их к груди и поклонилась. Видимо, так благодарила.

Когда она уходила, Курт отметил, как плавно она двигается. Словно скользит по неровному плохо вымытому полу жандармерии. Ему даже показалось, что он слышит тихий шорох. Курт моргнул, помотал головой, продолжил быстро писать в блокноте и еле успел крикнуть вслед:

— Если что еще вспомните, я остановился в гостинице «Три лисицы».

И записал: «Рассказать Аде о чудесной лавке».

Позже он отдал распоряжение о розыске Элишки Орсак, выслушал стенания инспектора Генке «зачем мы ее тогда выпускали», снова оседлал паросамокат и отправился искать место, где можно арендовать паромобиль. Все же поздняя осень не лучшее время для такого транспорта, да и несолидно. Чтобы там ни говорила Ада.

В замок он попал, когда уже надвигались сумерки. Оставил старый паромобиль, который проискал полдня, под не менее старым деревом и пошел к воротам.

На этот раз маркграф меньше болтал и выглядел лучше. Похоже, он смирился с тем, что приглашенный инспектор никуда не денется только потому, что его сиятельству неприятно. Или дядя Берт уговорил. Фон Апфельгертен поставил в уме заметку получше присмотреться к младшему из братьев. Ведь он вполне может настаивать на раскрытии убийства, которое сам же и совершил. Если громко кричать «воры» и указывать пальцем в сторону, то тебя никто не заподозрит.

Фон Апфельгартен извинился за поздний визит и сказал, что ему необходимо поговорить со старшей горничной, Кларой. Маркграф цокнул языком, раздраженно качнул головой и сказал:

— Только будьте с ней подобрее. Бедной девушке и так досталось от ваших коллег. А дядя Берт хотел, чтобы я ее выгнал. Как будто он не знает, как в деревне сложно найти умелую и расторопную прислугу. Маме Клара нравилась.

— И вам? ― спросил Курт и заметил, как вспыхнули щеки собеседника. Вот так сюрприз. Неужели тут старый, как мир, роман между дворянином и горничной?

— Она хороший работник, ― ответил маркграф.

— Несмотря на тяжелый характер и нежелание посещать церковь? ― уточнил фон Апфельгартен.

— А, вы говорили с отцом Ворличеком, ― с некоторым облегчением произнес маркграф. ― Так он почти фанатик. Дядя Франц утверждал, что к вере не приводят насильно. Но он был в меньшинстве среди своих.

— А вы с ним согласны, ваше сиятельство?

Маркграф на миг опустил глаза в пол, но затем прямо посмотрел на инспектора и твердо сказал:

— Полностью. Дядя Франц был хорошим человеком, прихожане любили его. Если бы не та трагическая случайность, он бы еще долго прожил. Хотя у него начинало побаливать сердце. Но кто из нас полностью здоров?

Сердце, значит. Надо оправить запрос через жандармерию к семейному врачу фон Зильберштайнадлеров. Нет, здесь лучше поговорить лично. Или прибегнуть к помощи Эриха. При этой мысли Курт вздохнул про себя.

Маркграф позвонил в колокольчик, и скоро в гостиной появилась девушка лет восемнадцати, одетая в платье горничной. Ее туго стянутые на затылке русые волосы, накрахмаленная накладка и выглаженный передник говорили об аккуратности и склонности к порядку. Она почтительно присела и поздоровалась.

— Клара, это инспектор фон Апфельгартен, ― сказал маркграф. ― Он расследует смерть вдовствующей маркграфини и хочет поговорить с тобой.

Горничная нелюбезно уставилась на Курта дерзкими серыми глазами, но ответила смиренным голосом:

— Как прикажете, ваше сиятельство.

— Ничего, если мы расположимся здесь? ― осведомился фон Апфельгартен маркграфа.

Тот задумался, а затем указал на дверь в глубине гостиной.

— Там вам будет удобнее. Это кабинет дяди Берта. Если что понадобится, позвоните дворецкому.

Получается, вездесущий реставратор проводил много времени в замке. Не исключено, что больше, чем дома. Интересно, как на это смотрит его жена? Особенно после того, как они потеряли сына.

— Присаживайтесь, фройляйн Браун, ― кивнул фон Апфельгартен на стул напротив своего. Кресло хозяина кабинета он предпочел не занимать.

Она села и посмотрела на него, сложив руки на переднике. Почтительности в ней явно поубавилось.

— Вы снова меня арестуете? ― прямо спросила она, задрав подбородок.

— Вряд ли, ― улыбнулся Курт. ― Мои местные коллеги погорячились.

Клара фыркнула.

— Я четыре дня проторчала в камере. С соседкой легкого поведения, между прочим. А я девушка приличная, не знаюсь с такими. И передо мной не извинились.

— Что ж, извините, фройляйн Браун, за все жандармерии империи, ― развел руками фон Апфельгартен. ― Но, сами понимаете, случай серьезный.

— Они никого не искали, ― заметила Клара, чуть смягчившись. ― После меня заперли эту убогую Элишку и странную фрау Мюллер. Те еще дамочки. Но не стали бы убивать ее сиятельство. Они даже не знали ее.

— Вы покупали у фрау Мюллер украшения, ― напомнил Курт.

— Да, ― нехотя произнесла Клара. ― Красивая работа, ничего не скажешь. Но сама фрау Мюллер пугает. Есть в ней что-то… Еще эта точка на лбу.

Ох, уж эта неприязнь к чужакам, присущая провинции. И чем дальше от столицы и крупных городов, тем она пышнее процветает. Впрочем, вздумай Клара Браун посетить родину Чандры, ее бы наверняка ожидал такой же прием.

— А с Элишкой Орсак вы общались?

— Да что вы. Зачем бы мне это? Но таскалась она везде. Даже недалеко от замка появлялась. Ее прогнали.

— Хорошо, ― сказал фон Апфельгартен. ― Давайте поговорим о вдовствующей маркграфине.

Клара отвечала охотно. Она с шестнадцати лет работала в замке с тех пор, как уехала из Брюнна, от матери и отчима. Да, хозяева были ей довольны, она с ними не ругалась. Нет, остальные слуги рассказывали, что с мужем, теперь покойным, маркграфиня тоже не ругалась. Хотя тот любил выпить и женщин и часто пропадал в Брюнне. Нет, маркграфине было или все равно, или она держала лицо. Маркграф Доминик умер от цирроза печени. По словам врача, он сам был в этом виноват. Да, говорили, что семья скорбела на похоронах. Болезнь ее сиятельства? Врач считал, что у нее ипохондрия, но с ним не были согласны. Молодой хозяин все же сумел ей немного помочь, нашел лояльного доктора. Да, герр Бертольд почти всегда жил в замке, а отец Франц часто заходил. Хотя потом перестал. Нет, Клара не знает, почему. Вот незадолго перед своей смертью и перестал. Вроде не ссорился ни с кем. Никто из слуг ничего не слышал.

— Амалия? ― удивленно переспросила Клара, услышав следующий вопрос. ― Ах, вы, верно, про жену герра Бертольда. Она редко приезжала сюда. Последний раз была за неделю до смерти ее сиятельства.

— Она навещала ее или мужа?

Клара чуть нахмурилась и помедлила.

— Вроде говорила с ними обоими… ― начала она, запнулась и сощурила глаза. ― Знаю, на что намекаете, герр инспектор. У нас тоже болтали, мол, герр Бертольд давно остыл к жене, живут раздельно. Но ничего непристойного в их отношениях с ее сиятельством не было. Все бы знали, такое не скроешь. Так что фрау Амалия не убила бы ее из ревности. К тому же не приходила она в тот день. Ее бы заметили. Она постоянно ходит в таком роскошном красном пальто.

Курт не стал говорить, что соберись он или Клара кого убить, они точно бы сменили яркую одежду. Но расспросить Амалию надо, как и отца Ворличека. Очень уж спокойные жены в этой семье. На люди, конечно, семейные дрязги не выносят, однако слуги должны были что-то услышать или заметить. Придется хотя бы кратко, но расспросить всех. Инспектор Генке или один из его жандармов как раз для этого годятся, раз уж не сделали свою работу раньше.

Закончив допрос, фон Апфельгартен попросил показать ему оранжерею, и горничная охотно провела его через черный год к заднему двору замка.

— Вон там стеклянная крыша, видите? ― указала она пальцем.

Инспектор видел. Он поблагодарил и зашагал по узкой дорожке, чуть не столкнувшись с женщиной с пустым ведром в руках, вероятно, работницей кухни.

Оранжерея действительно располагалась всего в минуте ходьбы от замка за рядом густых хвойных деревьев. Внутри, само собой, уже ничего не напоминало о трагическом происшествии. Яркие пестрые цветы красовались в аккуратных клумбах или горшках разных форм. Располагались они не хаотично, а в определенном порядке и, надо сказать, тот, кто его создал, обладал хорошим вкусом. У дальней стены в специальной каморке стоял паровой генератор, насколько мог судить Курт, последней модели. Он видел такие в ботанических садах Вены.

Как грустно и нелепо умереть от чьей-то жестокой руки среди такого великолепия. Видела ли вдовствующая маркграфиня, увлеченная любимым делом, своего убийцу? Знала ли его? Фон Апфельгартен еще немного потоптался, осмотрел угол для садового инвентаря, где когда-то лежало орудие убийства, задумчиво провел рукой по пышно цветущим белым лилиям и покинул оранжерею.

Вернувшись в замок, инспектор сообщил о своем уходе маркграфу, и тот был столь любезен, что проводил инспектора до дверей.

— Что вы скажете о супруге вашего дяди Бертольда, ваша светлость? ― остановился тот.

— У них хорошие отношения, насколько мне известно, ― пожал плечами Фердинанд. ― А я едва ее знаю. Мама запрещала нам общаться.

— Вот как. А вы спрашивали, почему?

По лицу маркграфа тут же стало ясно, что он жалеет о том, что сказал. Его плечи напряглись, но он ответил:

— Не припоминаю. У мамы бывали причуды, знаете ли. К тому же они могли чего-то не поделить и поссориться. Не дядю Берта, ― вспыхнул он в ответ на взгляд Курта. ― Гнусно такое предполагать, герр инспектор. Доброго вам дня.

«Мне необходим сплетник, самый отъявленный и болтливый. Только где его взять?» ― рассуждал фон Апфельгартен, шагая по освещенному ярким и даже немного теплым ноябрьским солнцем двору к паромобилю.

К его удивлению, возле стоял Бертольд и что-то рассматривал внутри, у рычагов управления. Заметив Курта, он выпрямился, сдвинул на лоб массивные гогглы с толстыми стеклами, приветственно качнул головой и похлопал по дверце.

— Добрый день, герр инспектор. Где вы нашли такого редкого зверя?

— Добрый, герр Бертольд. Вы о паромобиле? В гараже аренды, в Брюнне.

— Это же одна из первых моделей, ― расцвел в улыбке Бертольд. ― Красавец. Если не развалите его, я к ним наведаюсь, выкуплю и приведу в порядок.

Курт, искренне считавший, что ездит на дышащей на ладан рухляди, удивился и вспомнил о своем вопросе, уже сев и закрыв дверцу.

— Герр Бертольд, ― крикнул он. ― Я собираюсь навестить вашу супругу. Когда ей удобнее?

Уже отошедший на приличное расстояние брат маркграфа обернулся.

— Амалия всегда дома, так что почти в любое время, ― ответил он. ― Но зачем?

Конец ознакомительного фрагмента.