Избранные эссе. Пушкин, Достоевский, Цветаева

Зинаида Миркина

В книгу известного поэта, прозаика и переводчика Зинаиды Миркиной вошли эссе о Достоевском – «Истина и ее двойники», о Пушкине – «Гений и злодейство», а также исследование о творчестве Цветаевой, ее поэзии, ее взглядов на искусство – «Огонь и пепел» (духовный путь М. И. Цветаевой).

Зинаида Александровна Миркина родилась в Москве в 1926 году. В 1949 году она окончила филологический факультет МГУ, но из-за болезни на пять лет приковавшеё её к постели, распределения не получила и работала потом дома. Писала всю жизнь стихи и прозу. В советское время печататься могла лишь как переводчик из-за религиозной направленности своих стихов. Основные переводы — Р.-М. Рильке, суфийская поэзия. В 90-е годы начали выходить книги — вышло десять поэтических сборников и несколько томов эссеистики и художественной прозы, часть из них в соавторстве с Г. С. Померанцем. З.А.Миркина — лауреат норвежской премии Бьёрнстерне Бьёрнсона.

Учиться падать

В сказке Михаэля Энде¹ человек живет на уютно меблированном диске, вертящемся в уютной полусфере, вроде планетария, украшенной звездами и луной. Но вдруг небесный свод треснул и сквозь трещину глянула бездна. В бездне, ни на что не опираясь, стоит закутанная человеческая фигура, — и этот человек ни на чем позвал: «Иди ко мне!» — «Я упаду, — ответил человек на диске. — Ты обманщик, ты зовешь меня в пропасть…»

Трещина за трещиной — весь мир человека разваливается, а человек ни на чем при каждом повороте диска смотрит в глаза и мягким голосом зовет к себе: «Учись падать. Учись падать и держаться ни на чем».

Я помню вечер в Коктебеле, когда Зинаида Миркина читала свои стихи. «Нет, я еще жить хочу!» — воскликнул поэт Р. Он не хотел падать и держаться ни на чем. И как человек на своем рассыпающемся диске, он вцепился в обломки. Но диск рассыпается, открыты или закрыты наши глаза, видим мы трещины или нет.

Мир начинается с нуля.

Из ничего встает Земля.

И звезд немое волшебство

Рождается из ничего.

Из полной тьмы восходит свет.

Из одного сплошного «нет»,

Как океанская вода,

Разлилось мировое «да!».

О, тот чреватый миром ноль,

В котором утихает боль!

Та точка, где весы стоят,

Уравновешивая ад,

Где Дух одолевает вес

Всех гор и всех семи небес.

………………………………..

Кто не доходит до нуля,

Под тем колеблется Земля,

Над тем гремит небесный гром —

Тот не становится творцом.

Кто до нуля дойти не смог,

Тому лишь только снится Бог,

И глаза Божьего овал

Его пугает, как провал.

(3. Миркина)

Нуль Зинаиды Миркиной — это опустошенность сосуда, в который входит дух Целого. «Одна капля твари вытесняет всего Бога», — говорит Майстер Экхарт². Нуль — это ни одной капли твари, абсолютное ничто твари. И вот здесь, когда все очевидное рассыпается в прах, наступает черед веры. «Вера же есть… уверенность в невидимом» (Послание к евреям, 11:1), которое не может быть удостоверено внешне и постигаемо только внутренне. Говоря языком автора, это черед истины без ее двойников, без застывших авторитетов, без слов, выцветших от тысячи повторов, миг авторитета внутри нас, миг творчества.

Зинаида Миркина обращается к истокам творческого самосознания, о котором писали «Вехи»³: к Пушкину, к Достоевскому — и изнутри Пушкина, изнутри Достоевского освобождает их от препятствий, созданных страхом падать и держаться ни на чем, когда вдруг терялась способность идти по водам — и, подобно апостолу Петру, они начинали тонуть (Матфей, 14:30–31). Это не внешний суд (очевидно, немыслимый); это Пушкин судит Пушкина, Достоевский — Достоевского. Да, но устами Миркиной? Странно. Непривычно.

Литературоведы так не пишут. Филологи так не пишут. Пишут — поэты, а у каждого поэта свой Пушкин, свой Достоевский, и в этом своем Достоевском Зинаида Миркина видит его взлеты и провалы: так, как поэты видят взлеты и провалы своих героев. Ибо для каждого подлинного поэта его герой — сын, единосущный отцу… Можно не согласиться с Пушкиным Марины Цветаевой (у вас, может быть, — ваш Пушкин, ставший частью вашего внутреннего мира). Но некорректно возражать, что «Мой Пушкин» Цветаевой⁴ — не настоящий Пушкин. Настоящий Пушкин — это именно Пушкин личного восприятия, Пушкин читателей, а не памятник на площади и не условная схема юбилейных статей.

Все поэтические воплощения Пушкина или Достоевского — это факты одновременно двух творческих биографий: посмертной — того, о ком пишут, и живой биографии пишущего. Творческая личность познается творческой личностью. Лирический отклик на лирику не менее истинен, чем структурно-семиотический анализ (целостно истинен). А доподлинный Пушкин, доподлинный Достоевский — вечная, неисчерпаемая тайна, к которой можно бесконечно подходить — и никогда нельзя окончательно, бесповоротно прийти так, чтобы и говорить больше не о чем и пересматривать нечего. Зинаида Миркина, может быть, глубже других заглянула в эту тайну: до конца, до предстояния вместе с Пушкиным и Достоевским на Страшном Суде. Но это не документ из канцелярии с печатью Страшного Суда. Это поэт глазом своего сердца увидел поэта. Каждый подступ к великой тайне — «опыт», эссе (слово «эссе» и значит: опыт, попытка). Это эскиз целого. Факты, документы — осколки целого. Сами по себе они не складываются во что-то живое. Душу в глину вдувает художник, монтирующий факты, создающий из «фактов жизни» Пушкина и Достоевского живого героя. Всегда единосущного его собственной личности. «Пушкинская речь» Достоевского говорит мне и о Пушкине, и о Достоевском (неизвестно, о ком больше). «Мой Пушкин» Цветаевой — о Пушкине и о Цветаевой. «Прогулки с Пушкиным» Синявского (Терца) — о Пушкине и о Синявском. Так и эта книжка — самораскрытие ее автора. На той предельной глубине, которая автору доступна.

Дух нельзя измерить ничем, кроме духа. Только собственной глубиной, ожившей от прикосновения слова, я могу проникнуть в глубину поэта. И в процессе измерения я одновременно изменяю и его (приближая к себе), и себя (приближаясь к нему, вмещая его в себя). Я постигаю его собой (это субъективно); но в ходе постижения я действительно меняюсь и в себе постигаю его (его, существующего вне меня). Бердяев писал, что глубинное познание «транссубъективно» (то есть лично мое и в то же время не только мое) — по ту сторону объективного и субъективного.

Познание Целого подобно борьбе Иакова с ангелом, как ее описал Рильке:

Кого тот ангел победил,

Тот правым, не гордясь собою,

Выходит из любого боя

В сознанье и расцвете сил.

Не станет он искать побед.

Он ждет, чтоб высшее начало

Его все чаще побеждало,

Чтобы расти ему в ответ.

(«Созерцание». Перевод Б. Пастернака)

Не очень важно, какого поэта мы больше познаем в «Моем Пушкине», в «Истине и ее двойниках» и подобной «прозе поэта». Важнее, что мы познаем Поэта и сквозь него — «Поэта величайшего». Так — поэтом величайшим — Тагор называл Бога.

Григорий Померанц

Примечания

1

Михаэль Энде — всемирно известный современный немецкий сказочник-мистик, переведенный на многие языки и издаваемый огромными тиражами в разных странах мира.

2

Мейстер Экхарт — мистик XIII–XIV вв., оказавший большое влияние на развитие всей европейской и русской религиозной мысли. Его «Проповеди и рассуждения», пер. Маргариты Сабашниковой. М., 1912.

3

«Вехи» — сборник статей Бердяева, Булгакова, Гершензона, Изгоева, Кистяковского, Струве, Франка. 1909 г. «Творческое самосознание» — статья М.О. Гершензона.

4

Самим названием эссе Цветаева подчеркнула, что не скрывает своего личного подхода к поэту.