Сводные

Жасмин Майер, 2023

Жизнь восемнадцатилетней балерины Юлии Дмитриевой меняется в одночасье, когда неизвестный парень в маске угоняет машину ее отца, Платона Дмитриева, не заметив девушку на заднем сидении. Костя Гронский, по прозвищу Кай, стритрейсер и лидер гонок без правил, он словно из другого мира, где нет закона и правил, и хорошей богатой девочке, грезящей балетом, с ним точно не по пути. Оба уверены, что никогда больше не встретятся, но у родителей оказываются свои планы. И когда Платон Дмитриев приводит Юлю знакомиться со своей будущей женой, именно он, опасный и непредсказуемый, именно Кай становится ее сводным братом. Но смогут ли они сопротивляться этому притяжению?

Жасмин Майер «Сводные»

…в жизни нет героев, в жизни нет злодеев,

Есть только дорога и повод что-то сделать.

Егор Крид «В книге все было по-другому»

Пролог

— Почему на тебе эта рубашка?

Десятая неделя, папа.

Сильнее кутаюсь в безразмерную фланелевую рубашку и не могу произнести ни слова. Только не отцу.

— Юля, ты меня слышишь? Ты ведь знала, что сегодня мы собираемся в ресторан. Я понимаю, что за время изоляции ты отвыкла выходить в свет, но, проклятье, это очень важный вечер для меня. Почему ты выбрала именно эту рубашку?

Отец смотрит на меня ярко-зелеными глазами. Я знала, что он будет возмущен моим внешним видом, но оказалось, что вся моя одежда ужасно тесная и неудобная. А еще я не успела заехать домой. Сойдя с московского поезда, я сразу поехала в ресторан, надеясь не растерять решимости.

Я совершенно не помню маму, и только благодаря фоткам знаю, что мы с ней совершенно не похожи. Я вылитая копия отца.

Раньше я не особенно скучала по маме. Папа сделал все, чтобы я не чувствовала себя обездоленной или одинокой. Чтобы у нас, пусть и вдвоем, была настоящая семья.

Но сегодня, выйдя из клиники, я впервые поняла, насколько одинока. Если бы ты только была жива, мамочка, я бы не села на поезд до Москвы, глядя только на флаер, который мне спешно сунули в руки в клинике «Помощь подросткам в трудной ситуации»…

Без тебя, мама, помощь искать пришлось очень далеко. При взгляде на Ксению Михайловну¹ из московского центра я думала только о тебе, мама. Она была очень внимательна и накормила меня булочками.

Я бы очень хотела рассказать именно тебе, мама, о своей сумасшедшей первой любви. Ты бы меня обязательно поняла. Было ли тебе так же страшно, мама, когда ты поняла, что ждешь ребенка?

Мама умерла во время родов. Ей было всего лишь восемнадцать. Совсем как мне.

— Да что с тобой такое? Я задал тебе вопрос, Юля!

Набираю полные легкие, но договорить не дает официантка. Низко наклонившись, она ставит перед моим отцом чашку кофе.

Терпкий горячий аромат бьет в нос, едва не отправляя меня в нокаут. Обхватываю себя обеими руками, пытаясь сдержать тошноту. Фланелевая рубашка льнет к телу, как теплый котенок, и удачно скрывает округлившиеся бока, пока я делаю несколько глубоких выдохов.

— Спасибо… Лиза, — произносит отец, бросая заинтересованный взгляд на глубокий вырез, а потом на бейджик.

Теперь я хорошо знаю, что означает этот мужской небрежный взгляд.

Теперь я вообще знаю больше, чем хотелось бы.

Когда Лиза разворачивается, отец делает глоток кофе, небрежным взглядом окидывая ее задницу. Интересно, смотрел бы он так на нее, если бы Оксана была рядом?

А Кай? Он ведь тоже мужчина. Смотрит ли он так на других девушек, когда меня нет рядом? Или даже рядом со мной?

— Постыдился бы. Ты без пяти минут женат, папа.

— Следи за своим языком, Юль, — многозначительно замечает отец.

Поздно, папа. Не уследила. И не только за своим.

— Так что с этой рубашкой, Юля? Ты вроде так радовалась, что мы наконец-то сможем отметить нашу первую годовщину в ресторане, а в итоге пришла в этой тряпке. Или она только выглядит так, как будто ей лет тридцать, а на самом деле это брендовая шмотка из ГУМа?

Отец в жизни не уделял столько внимания моей одежде, но сейчас он нервничает. И недаром. Клетчатая сине-красная фланель до безумия неуместна рядом с дорогими платьями и безупречными костюмами, в один из которых одет и мой отец в такой значимый для нашей семьи вечер.

Эта рубашка даже старше меня. А еще она даже не моя. Она принадлежит Каю.

Отец оглядывает забитый ресторан, высматривая наших гостей. Оксана с сыном задерживаются.

— Говори уже, Юля. По тебе сразу видно, что что-то не так. Тебе нужны деньги? Новая машина? Что тебе в твои девятнадцать нужно, что ты так нервничаешь? У тебя сломался ноготь, ты набила тату или беременна?

Хватаю ртом воздух и сильнее обнимаю себя. Опускаю голову. Воздух сгущается в легких, а щеки вспыхивают. Пауза затягивается.

Ну же!

Брошенная вскользь фраза обретает вес. Крепнет и растет в удушающей тишине, накрывая наш стол куполом. Отец выпучивает глаза и выдыхает:

— Юля…

Самое время рассмеяться. Отмахнуться и сказать: «Что ты, папа, я не такая».

Но мне не смешно.

Кровь в венах становится похожа на кислоту, когда я со скрежетом отодвигаю стул и поднимаюсь на ноги прямо перед отцом. Я не смогу сказать это. Но я должна. Разговор с Ксенией Михайловной помог расставить все точки над i.

Я распрямляю плечи и разглаживаю на талии фланелевую ткань, которой больше четверти века. Онемевший отец переводит расширенный взгляд на мой живот.

У некоторых беременность протекает незаметно вплоть до третьего семестра, так мне сказали в женской консультации. Но из-за узкого таза и худобы это не мой случай. Анатомия, которая столько раз меня выручила за время моей карьеры, на этот раз оказалась бессердечной сукой.

— Сколько? — цедит отец сквозь зубы. — Какой у тебя срок?

— Почти три месяца… Я не знала, папа.

Мой голос такой же серый, как небо над Исаакиевским. Только на горящий золотым пламенем купол я и смотрю, хотя голова кружится так, как не кружилась, даже когда я рискнула повторить знаменитые тридцать два фуэте².

— Что именно ты не знала в свои восемнадцать?! — кричит отец. — Что надо предохраняться? Что от секса бывают дети?! — он вскакивает на ноги и смахивает со стола все, что там было. — Кто отец этого ребенка? Кто этот мудак?! Твой Яков из академии? Да я его голыми руками придушу, но сначала обрезанный член вырву!

Ненавистный кофе нефтяным пятном разливается по белой скатерти.

Со звоном посуды мгновенно замирает ресторан. Люди не доносят вилки с едой до рта. Уставшие от карантинной изоляции, все рады внезапному спектаклю.

Столикам сбоку от меня достались лучшие места — им отлично виден мой живот, и для них трагедия ясна даже без либретто³. Зычный голос отца донесет подробности и до мест на галерке, никто из зрителей не уйдет обиженным.

Мне не привыкать к вниманию, но раньше после нескольких секунд тишины следовал взрыв аплодисментов. А я позволяла себе улыбку подрагивающими от волнения губами.

Я мечтала о бенефисе на сцене, но не таком. Но другого уже не будет.

Отец останавливается, тяжело дыша. В таком состоянии он, пожалуй, может сделать все, о чем грозился.

— Это не Яков.

— А кто тогда?.. — отец вдруг бледнеет. — Тебя ведь не…

— Нет, — качаю головой. — Меня не насиловали.

Я сама хотела этого, папа. Очень хотела.

Стеклянные двери ресторана распахиваются с приветливым перезвоном колокольчиков, которые не было бы слышно из-за привычного роя голосов. Но теперь в ресторане тихо.

Драма достигла кульминации. В такие моменты обычно замирает даже многоголосый оркестр.

На пороге появляется красивая стройная женщина с каштановыми волосами. Думаю, она улыбалась, когда только заметила нас, но знать этого наверняка я не могу — маска скрывает половину лица Оксаны. Все защитные маски у Оксаны необычные, дизайнерские, и я никогда не видела ее, например, в обычной медицинской. Сейчас на ее лице маска с кружевом, которая делает ее похожей на восточную принцессу. Особенно когда ее темные глаза так густо подведены.

Оксане хватает нескольких секунд, чтобы понять, что все очень плохо. Она оказывается возле нашего стола, даже не сняв кашемирового пальто на входе. Оксана правильная, поэтому маску она срывает со своего лица только у стола и зачем-то шепчет ярко накрашенными губами:

— Что случилось?

Отец недолго смотрит на свою невесту, но, кажется, даже не узнает ее. Взгляд у него дикий. Ошалевший.

Зеленый яд его глаз возвращается ко мне.

— Юля, — хрипит папа. — Кто он? Назови имя, чтобы я его уничтожил.

— Какие ужасные вещи ты говоришь! — Оксана оглядывается по сторонам и тянет моего отца вниз, сесть, но он вцепился в край стола и не сдвигается. — Платон? Юля, что ты ему сказала?..

Оксана ахает, замечая мой живот. Прикрывает рот ладонью.

Ну да. Его нельзя не заметить.

На УЗИ я очень боялась услышать, что там двойня, но плод оказался один. Просто я очень худая.

Как иначе, я же балерина.

Была.

— О боже… — шепчет Оксана. — Юля, девочка, когда это произошло, мы ведь все время виделись?.. Костя! — командует Оксана, глядя на появившегося в дверном проеме сына. — Костя, не раздевайся, мы уходим! Платон, идем. Не нужно разбираться с этим здесь.

Держась одной рукой за живот, я тоже смотрю на Костю. Он только вошел в ресторан. Над черной маской сверкают его серые глаза.

Мой Кай.

Прости, но я больше не могла скрывать правду.

— Кто это сделал, Юля? — ревет мой отец, отпихивая в сторону Оксану. — Скажи мне! Я должен знать, какому мудозвону оторвать яйца!

Отец сильно встряхивает меня за плечи. Сейчас ему плевать на сплетни, прессу и репутацию. Даже на меня в какой-то мере.

— Язык проглотила?! Говори! Кто он?!

— Тише, Платон! Ну что ты такое говоришь… — причитает Оксана. — Все будет хорошо. Мы справимся с этим вместе! Девочка обязательно обо всем расскажет, только позже. Позже!

Нет, я сделаю это сейчас. Сегодня, сидя в кресле перед Ксенией Михайловной в Москве, я поняла, что и так врала слишком долго.

Мой сводный брат по-прежнему стоит в проходе, держа дверь нараспашку, но никого в ресторане не волнует промозглая питерская сырость. За его плечом в свете фонарей искрят желтым вспышками капли дождя.

Кай внезапно срывает с себя маску, хотя не имеет права этого делать, стоя на пороге ресторана, но, в отличие от матери, плевать он хотел на правила.

«Давай. Скажи ему всю правду, — читается в его стальных глазах. — Раз начала, иди до конца».

Он готов к последствиям.

А я по ощущениям несусь к краю сцены, не замечая темного провала оркестровой ямы. В ушах гремит так и не исполненная партия, а ресторан перед глазами кружится, как карусель. Сердце колотится о ребра.

Каждая кость горит, как от перелома, когда я вытягиваю руку.

Разжимаю скрюченные пальцы и указываю на темную фигуру сводного брата в проеме ресторана.

— Это он. Я беременна от него.

Примечания

1

Ксения Михайловна — героиня романа «Табу», серия «Запретные отношения». Поездка Юли в Москву происходит в последней главе романа.

2

Тридцать два фуэте — символ балетной виртуозности. Первой, кто проделала 32 оборота на месте, была итальянская балерина. Впоследствии трюк повторила Матильда Кшесинская.

3

Либретто — текст музыкально-сценического произведения, например оперы, балета, оперетты и т. п.