Чебурек пикантный. Забавные истории

Жан Висар

Книжка эта представляет собой сборник рассказов, состоящий из забавных случаев и смешных историй, собранных в одном месте так же, как и калейдоскоп сюжетов, представленных в картине Брейгеля на этой обложке. Внутри обложки тоже беспорядочное сборище никак не связанных между собой историй из моей жизни и жизни моих друзей и знакомых – историй смешных и не очень. Тут уж ничего не поделаешь – просто в такой забавной трагикомической местности мы все здесь живем… Книга содержит нецензурную брань.

Маленький гигант большого достоинства

Человеку по фамилии Заремба в жизни не повезло. Причем, прямо с детства. Почему-то он получился хоть и симпатичным, можно даже сказать, — красивым мальчиком, но уж очень маленьким. Толи гены подвели, толи витамины, а может экология так повлияла? Черт его знает! Такая уж судьба у него получилась. Про таких маленьких обычно говорят — «метр с кепкой». А в довершение всего, бедняга еще и очень этого своего роста стеснялся. Он вообще был стеснительный.

Таким стеснительным и рос, вернее взрослел, потому что рост его с годами почти не менялся. Когда я с ним познакомился, он был уже студентом, и чтобы хоть как-то скомпенсировать свой гадкий рост, стал он заниматься культуризмом. Сейчас тоже самое не менее красиво и тоже не по-русски называется бодибилдингом.

Накачанный этим бодибилдингом будто насосом Заремба теперь всегда открывал дверь своей квартиры одетый лишь в красивый и обязательно широко распахнутый байковый халат. Надеялся на то, что если вдруг за дверью окажется какая-нибудь красивая девушка, то она сначала обратит внимание не на его мизерный рост, а на внушительные выпуклости его ладного и атлетически сложенного торса. Но красивые девушки в его дверь почему-то не звонили, а измученный сквозняками Заремба лишь чаще обычного стал болеть простудными заболеваниями. Это отрицательно сказалось и на его спортивной форме, — приходилось пропускать тренировки. А любые простои в искусстве бодибилдинга не приветствуются категорически — накачанные мышцы без обязательных каждодневных упражнений сдуваются мгновенно.

Кстати, не только дельтовидные мышцы спины, бицепсы, трицепсы и разные там квадрицепсы, были у Зарембы крепки как сталь — другое — главное достоинство его организма тоже оказалась выдающимся. Причем не только в переносном, но даже и в прямом смысле этого слова…

Рассказывают, что как-то, ребята в общежитии, где одно время проживал и он, затеяли спор — чьё достоинство тверже. Гормоны то тогда были у мужиков о-го-го какие, причем без всяких там заморских снадобий и разных постыдных приспособлений, — всё исправно работало само собой — не то, что сейчас.

Так вот, этот животрепещущий вопрос так захватил всё мужское население общаги, что соревнования шли не прерываясь несколько дней, вернее ночей, подряд. Днем же, вместо лекций, претенденты отсыпались. Это незамедлительно сказалось на учебном процессе, и даже привело к отчислению самых ретивых борцов. Родители последних переживали страшно, так как все эти физиологические игры, происходили в Первом Меде, попасть в который было тогда так же непросто и дорого, как и сейчас.

Так вот, наш маленький Заремба эти соревнования с легкостью выиграл. Занял первое место. Смелый эксперимент будущих эскулапов и ученых-физиологов с очевидностью показал, что к росту индивидуума, как такового, эта часть мужского организма никакого отношения не имеет. Она развивается независимо от своего носителя и по молодости живет как бы сама по себе, часто функционируя когда и как ей вздумается.

Что же касается объективности судейства в этом непростом с технической точки зрения единоборстве, то тут все было железно, потому что активное участие в этом принимали такие признанные классики марксизма, как сам К. Маркс и его молодой дружок Ф. Энгельс. Спорить тогда с ними, а тем более сомневаться в их правоте не допускалось категорически — отчисляли мгновенно…

Тут надо отметить, что в те времена шоколадно-коричневые отсвечивающие золотом собрания их сочинений, длинными рядами стояли везде: в любом кабинете, библиотеке, книжном шкафу и даже на кухонной полке. Как только где-нибудь оказывалась свободная плоскость длинною в два метра, на ней мгновенно самовозрождались бесконечные труды этих нетленных, и так любимых в народе, классиков.

Так вот, Заремба мог удерживать аж целых пять таких томов, домиком одетых на испытуемое место, в то время как результат тестирования обыкновенных, среднестатистических студентов дневного отделения был смехотворно ниже — всего лишь два, максимум три тома, что кстати, по нынешним феминизированным временам тоже не так уж и плохо…

Ну, вот! — по глазам вижу — не верите. Я так и думал…

Жаль, что сейчас эти сочинения не в моде и найти их хоть где-нибудь, для того чтобы доказать правоту моих слов, весьма затруднительно. Но клянусь вам, я сам это видел, собственными глазами — пять томов!!! Полное собрание сочинений «К. Маркса и Ф. Энгельса». Один на другом. Домиком. Высота стопки доходила даже до красиво напряженных квадратиков брюшного пресса самого Зарембы, едва не достигая его волосатой груди. А он как Атлант — стоял и держал…

Все вокруг просто замирали от немого восторга и зависти. Ведь произведения этих столпов марксизма легкими не назовешь. Вспомните. Один этот неподъемный «Капитал» чего стоит! Да вы что! Полкило — не меньше!

Попробуйте сами, и вы убедитесь, — два тома — максимум, и не томом больше. Только прошу вас, господа, не надо расстраиваться по этому, в общем-то, пустяковому поводу — два тома это тоже совсем неплохой результат, уверяю вас…

Кстати, вся эта политическая вакханалия происходила уже в самом конце 60-х, но даже и тогда, если бы хоть кто-то стукнул куда надо о том, что богоравных классиков марксизма крутят по ночам на причинном месте, причем в прямом смысле этого слова… Да, все бы во главе с победителем тут же оказались бы или за решеткой, или в дурдоме. Но, как говорится, Бог миловал…

И вот однажды этот Заремба, этот мистер Мускул, напросился с нами на встречу очередного Нового года, где должна была присутствовать целая куча каких-то девиц, отношения с которыми у Зарембы пока никак не складывались. Бедняга в силу своего роста был еще девственником, и все время мечтал перейти от этой тяжелой многотомной марксистской теории к более легкой, как ему тогда казалось, и безумно желанной им жизненной практике…

Даже и не помню, у кого мы тогда собирались, потому что народу было много: действительно, какие-то малознакомые крепкие девицы с развитыми формами, Валера Кац, мы с Гариком, этот Заремба, еще кто-то…

Запомнилось, что там было очень много вкусной еды. Когда мы с Гариком вышли на кухню, он тут же заглянул под крышку огромной кастрюли, стоящей на плите. Мамочки! Она до верху была наполнена вареными куриными ногами. Мы воровато вытащили по одной и мгновенно проглотили их чуть ли не с костями. Божественно!

Сейчас-то этим никого не удивишь, а тогда куриные ноги отдельно от курицы не продавались. Да и обычная курица в те годы тоже была дефицитом и выдавалась только целиком, обтянутая в целлофан и вместе с праздничным набором. А тут десятки куриных ног! Торчат костями вверх, как патроны в барабане, да еще и в несколько слоев…

Нет, угощение в тот раз было классное, да и выпивки было навалом, а пить-то особо еще не умели — только начинали осваивать этот бесконечный и, как показало время, пожизненный процесс. Вот наш маленький Заремба и перебрал. Весь вдруг позеленел, появилась в нем какая-то вялость, глаза стали слипаться, речь участилась и стала нечленораздельной. Отключился, короче.

Пришлось уложить его прямо на диван в большой комнате, рядом с елкой, в интимном мигающем свете которой там были организованы танцы. Так он на протяжении всего праздника на этой тахте недвижно и лежал.

У нас же с Гариком все, наоборот, сложилось поначалу очень успешно. Съели, наверное, по десятку этих бесподобных куриных ног, поэтому и не очень пока еще охмелели. Закадрили двух каких-то смазливых девиц. Танцы-шманцы-обжиманцы. За этим сладким занятием про бедного Зарембу совсем забыли…

И тут я тоже что-то немного приустал и от выпитого, и от этих возбуждающих танцев, сел на диван перекурить и вдруг слышу чей-то утробный, еле слышный, потусторонний голос:

Василий… это ты?

Я сначала даже и не понял, откуда это. Даже испугался слегка. Думаю, — ага, а не белая ли это горячка так начинается? Дурак был совсем. Не знал, что допиться до белой горячки — это еще уметь надо. Люди над этим годами работают, да еще и не каждому дано. Со стакана водки она не приходит…

А тут вдруг опять:

— Василий… — да тихо так, будто шелест ночного ветерка по листве.

Наконец до меня дошло:

— Заремба, — говорю, — это ты что ли?

А он лежит лицом к спинке дивана и даже не шелохнется, только этот придушенный и еле слышный голос:

— Да, это говорю я, — Заремба. Только прошу тебя — тише! Не поворачивайся ко мне и сиди спокойно, а то на меня обратят внимание, — а сам лежит будто труп окоченелый, абсолютно без движения…

— Да, что случилось-то, — тоже шепотом, испуганно спрашиваю я, не поворачивая к нему головы — с тобой все в порядке?

— Нет, со мной не все в порядке, — отвечает голос.

— Зар, ты что, встать что ли не можешь?

— Не могу. Даже пошевелиться не могу.

— Да в чем дело? Ё-моё! Тебе что — плохо?

— Плохо. Очень плохо. Меня вырвало. Прямо на тахту.

— Как? Все это время ты лежишь в собственной блевотине! — только теперь я почувствовал неприятный кисловатый душок с его стороны.

— Да, с тех пор. Если я встану — все увидят, что я весь облевался. Только, умоляю, — не говори никому и принеси мне стакан воды — умираю от жажды…

Вот, господа, до чего доводит наполеонов комплекс! Так этот бедняга и не встал с той тахты до тех пор, пока мы все там совсем не перепились и, как и он, тоже не начали травить. Травили все, — не зависимо от пола и возраста. И по одиночке, и попарно, и даже целыми группами. Пусть уж Верди меня простит, но тогда просто какая-то сплошная «Травиата» у нас получилась. Видимо эти красивые куриные ноги нас подвели. А может, водка несвежей оказалась…

А утром, когда мы расходились, то заметили длинные подозрительные полосы даже и на бетонной стене дома, идущие вниз от всех четырех окон этой несчастной, вконец заблеванной квартиры. Во как! Умудрились даже и снаружи наследить. Такой вот тошнотворный тот Новый год у нас у всех вышел.

Да и утром года наступившего нас всех еще продолжало подташнивать. По молодости и неопытности утреннее похмелье бывает ужасно неприятным. Единственный из всей нашей компании, лишь малыш Заремба был уже свеж, розовощек и весь светился тихой радостью. Его физические, а главное моральные страдания, наоборот, уже закончились, а вот применить свои, воистину, выдающиеся возможности ему и на этот раз не удалось. Не до того всем было…