…А Видов категорически против

Жанна Благодарова (2024)

Знакомьтесь…Главный герой, Видов, категорически против кредо Жеглова (про всенепременное сидение вора в тюрьме). Видов считает, что всё сложнее, чем прописано в законе. Впрочем, Видов и не представляет закон. Он же не мент. Он врач. На скорой.Но иногда приезжает не к больному, а к потерпевшему — раненому или даже убитому. Тут уж как кому везёт… И, если смерть подозрительна, а следствие не ведётся (а хоть бы и ведётся), сам докапывается до истины. Наказывает преступника тоже сам. Или НЕ наказывает. Поступает так, как подсказывает ему его Внутренний Закон.

Пять см

Следствие первое, хронологически — далеко не первое

— Видов, ты печеньку будешь?

— Не, спасибо. Ну-ка, дай-ка сюда шоколадку. Много сладкого вредно, особенно тем, кто мало двигается.

Основательно початая шоколадка с торжественным шуршанием перешла из рук в руки.

— Это чой-та я мало двигаюсь? Ты мой огород видел?

— Видел. А вот кто там пашет, ты или Катька, большой вопрос. Ты же из-за руля не вылезаешь. Когда-нибудь вообще там застрянешь! Но есть на свете замечательные люди. Мы, врачи скорой помощи. Мы тебя спасём — быстренько затолкаем машину вон в тот гараж, а кормить не будем. Так и похудеешь!

Все заржали. Час ночи. Хоть бы никто не подпортил дежурство… Хоть бы часок, чтобы шоколадка с печеньками улеглись… Из динамика послышались самые отвратительные звуки в мире:

— Пятая, на выезд! Экстренный!

Видов пробежал глазами карту: «Женщина. Травма головы, без сознания, много крови, как долго лежит, неизвестно. Вызвала соседка».

— Твою ж ты налево…

Русский народный мат, конечно, сила, только вот не волшебная. Сколько ни ругайся, а вызов не отменишь… Машина взвизгнула на повороте, из-за чего три медицинские личности, всё ещё дожёвывающие свои десерты, синхронно поперхнулись. Видов проворчал:

— Ну, чего нас гонять? Лучше бы ментам позвонила. Им бы понравилось — чем свежее труп, тем легче раскрыть преступление. А нам там делать нечего, мы этих жмуриков досыта навидались… — Видов потёр шею ребром ладони.

— Максим Андреич, зачем вы так…

— Сонечка! Как ты думаешь, я знаю своё дело?

Девушка вздрогнула. Видно было, что циничное отношение к смерти, обкатанное многолетним опытом на скорой, коробит юное стажёрское сердце. Пока — коробит…

— Знаете, конечно. Что вы спрашиваете! Я не об этом. Всё-таки… человек.

— Человек… Конечно, человек. Только, ЕЙ уже ничего не поможет, а вот мы — которым ещё жить и жить… ну, уж тебе-то точно ещё жить и жить, могли бы нормально пообедать. Кабанчик, ну, куда ты так гонишь? Хочешь вон в того Шумахера впечататься?

Действительно, впереди лихо выписывал восьмёрки серебристо-серый джип, эффектно обходя редкие машины на почти пустой улице.

— Так экстренный же!

Видов глубоко вздохнул: «Мдя…»

Машина затормозила у распахнутой калитки. Все окна в доме светились, из открытой двери слышался женский плач.

— Интересно, ментов уже вызвали, или, как это всегда бывает, перепугались до столбняка?.. Соня, не дрожи… никто на тебя из-за куста с ножом не выскочит.

Видов задумчиво шагал по дорожке к дому. Господи, каких-нибудь пятнадцать метров, а дорожка как после бомбёжки! Калитка косая, а у сарая-развалюхи груда металлолома, и уже вся травой заросла… Алкаш хозяин, сто пудов алкаш. Кого же он грохнул-то? Жену, мать, любовницу?

На пороге нарисовалась женская фигура.

— А, доктор… Опоздали вы! — женщина сжала кулаки, затопала ногами, — умерла!

— Вызов был принят в час ноль три… сейчас час семнадцать. Мы ехали так быстро, как только могли.

— Нет, нет… вы не поняли. Я не обвиняю вас. Она умерла, когда я ещё говорила с вашими.

— Так что ж не сказали, что умерла-то?!

— Так не знала я-а-а… — женщина залилась слезами, — Егорка-то к нам прибёг, говорит, мамке плохо, я скорей к ним, сюда то есть. Ой, как увидала… скорей домой, звонить в скорую… потом опять к ним, сюда то есть… а она-то уж и не дышала-а-а! — женщина заскулила.

— Ну, ну… — Видов деликатно взял её за руку, — вы — соседка?

— А-а? А, да, да. Вон там мы, слева живём.

— Милицию, то есть полицию, вызвали?

— А-а? Да, да. Муж звонил. А можно, я пока заходить не буду? Боюсь я.

— Можно… — Видов глубоко вздохнул и перешагнул плохо освещённый порог.

Господи! Чуть не наступил на лицо. Глаза выпучены, левое ухо в крови… волосы растрепались, прилипли к шее, тоже слева… и шея вся в крови…

— Соня, что я тебе говорил? — удовлетворённо прошептал Видов, — такие раны смертельны. Соседка могла и перезвонить, между прочим. Чтобы не летели сюда как полоумные. Ну, смерть констатирую. А теперь — иди-ка ты отсюда, ты мне мешаешь.

Видов присел на корточки. Ещё бы она была не мертва! И, уж конечно, не сама себя так огрела… Но кто же?

Сзади кто-то глубоко вздохнул. Видов вздрогнул и резко обернулся — рядом стоял незнакомый мужчина, бледный как мел. Его губы дрожали.

— Вы кто?

— Васютин. Сосед…

— Понятно… хОдите тихо, как привидение. Помогите мне, пожалуйста.

Мужчина мигом спрятал руки за спину, но через секунду опомнился, его лицо порозовело от стыда.

— Простите…

— Ничего… к смерти непросто привыкнуть…

Они приподняли тело — рваная рана на затылке. Ударили сзади… н-е-е-е-т! Не ударили, а толкнули. И не сзади, а спереди. На что же она напоролась-то так?! Видов пошарил глазами по полутёмной прихожей — выключатель был справа от крючков вешалки. Медленно встал, протянул к нему руку… выключатель прикрепили криво, неплотно, клавиша елозила под пальцами.

Вот и оно… орудие. Один из крючков вешалки был в крови. Ага… Женщину толкнули, она отлетела в сторону вешалки и ударилась головой о крючок. Да уж, ничего себе толкнули! В одной из комнат кто-то громко всхрапнул. Видов оглянулся, но из прихожей ему не было видно спящего. Осторожно, стараясь быть незамеченным, подкрался к освещённому проёму, и заглянул внутрь.

На диване раскинулось тело — грязное, источающее омерзительный запах, вдрызг пьяное мужское тело. Видов подошёл поближе. Рассматривал его без стеснения и спешки: «А-а… вон там, между стеной и боковиной дивана, пустые бутылки. Из-под водки и вина. О, и банка из-под пива, но она уже ближе к креслу. Господи, какое всё грязное, драное… В правом кулаке зажато несколько длинных чёрных волос. Ну да, ну да. Потерпевшая — крашенная в смоль брюнетка. Кармен…

Стоп, а причём тут Кармен? А, убийство-то наверняка из ревности. Но, чёрт возьми, какая же силища у этого баска русского розлива! Пьянющий, наверняка еле на ногах стоял, а уж толкнул так толкнул!»

— Подойдите сюда, пожалуйста, — Видов обернулся к прихожей. Нервный сосед моментально и так же бесшумно нарисовался в проёме, — они что, часто дрались?

— Ну… это всё Санёк. Ритка-то нормальная… была. А он… пил, да, часто. Может, и бил её, но синяков я не видел. На лице их точно не было, а остальное… под одеждой не видно, сами понимаете. Но она никогда не жаловалась. А сынишку Санёк бил, да. Случалось, у нас прятался…

— Он работал? — Видов вспомнил разбитую дорожку, груду у сарая.

— Ну, может, когда ещё не был женат, то работал. А женился — как отрезало. Ритка работала. Не он за неё держался, а она держалась за него. Любовь у неё, видите ли. Вот и долюбила… уголовника!

— О-о… — Видов как будто услышал то, что давно ожидал услышать, — а за что же он сидел?

— Магаз обворовали с дружками. Ритка уж так ждала его! Дождалась вот…

Ш-ш-ш… Подъехала машина. Послышались голоса — один женский, соседкин, и два мужских. Нервный Васютин быстро и как-то незаметно испарился, а через несколько минут по ступенькам крыльца затопали энергичные ноги.

— Здрасьте, пожалуйста! Чего вы тут рассматриваете?!

Видов удивлённо оглянулся. Не дежурный оперативник, а участковый Витя. В целом, неплохой мужик, но сейчас был злой как цепной пёс. Он мрачно оглядел храпяще-воняющее тело.

— Ну, треш… прибил бабу, и завалился спать!

«Да-да, — подумал Видов, — это сколько же надо выпить, чтобы не понимать, что ты убил, ну, не убил — тяжело ранил, человека? Или он накатил уже после того, как она упала и лежала, не шевелясь? От страха, даже не пытаясь помочь, допил то, что ещё не было допито на начало ссоры. Не позвонил в скорую, как было бы логично, не убежал, как было бы ещё логичнее, а накатил в трёх метрах от умирающей — чтобы забыться…

Кстати! — Видов мысленно поднял палец вверх, — а оставалось ли что-нибудь, чем можно было накатить?.. Ещё один мутный момент… если он был настолько пьян, что еле шевелился, почему рана оказалась такой серьёзной, даже смертельной?»

— Скорая, нарисовал заключение? Давай быстрей и катись отсюда, — защитника правопорядка явно раздражало присутствие Видова. Впрочем, тот уже строчил в бланке.

— Э, Санё-о-ок… — участковый потряс тело за левый локоть, — просыпайся! — Санёк, вставай, кому говорю.

Тело реагировало на раздражители, но слабо. Ворчало, отбрыкивалось. Даже попыталось плеваться, но получилось плохо — слюна потекла по подбородку, и, изящно обогнув кадык, достигла груди. Смотреть на это было противно. Видов вышел в прихожую. Неужели они ссорились в тёмной прихожей, у входа? Вряд ли. С её правой ноги слетела тапка — вон, валяется в комнате, около косяка.

Скорее всего, стояла у двери, а он — в комнате. Толкнул её… Метра три лететь до крючков. Нет, ну реально силища богатырская! А на вид — спившаяся дохлятина. Видов повернулся к крючкам. Они были расположены на уровне плеч. Его, Видовских, плеч. А погибшая заметно ниже ростом, ей они где-то на уровне глаз. Он шагнул ближе — три празднично блеснули, будто обещали рассказать что-то интересное. Четвёртый словно увернулся от взгляда, прикрываясь засохшей кровью.

Видов вышел на крыльцо: в ночной тишине по-прежнему слышались всхлипывания. У крыльца, закрыв лицо полотенцем, кашляла от слёз Васютина — соседка, а в машине шмыгала носом Соня. Видов задумался, балансируя на нижней ступеньке. Потом шагнул в сторону соседки:

— Можно попросить у вас воды? Тут хозяйничает милиция, и на кухню не попадёшь.

— Да… да… конечно, — соседка поперхнулась, глубоко вздохнула, — пойдёмте.

Они зашагали вдоль забора из профиля. «О, — подумал Видов, — вот здесь хозяин имеется, и этот хозяин — очень даже хозяйственный хозяин». Действительно, всё, что было видно при свете двух фонарей — у калитки и у крыльца, могло стать вполне достойным видео о ландшафтном дизайне. Или сработал контраст? С такими-то соседями…

Дорожка ровная, широкая, дом тоже… новый, просторный. Ухоженный. Ступеньки крыльца из хорошего дуба и недавно покрашены. Дверь была чуть приоткрыта. Васютина сразу метнулась куда-то вбок — видимо, на кухню. Видов топтался на придверном половичке — не хотел пачкать пол. Его наверняка помыли недавно, скорее всего — сегодня вечером.

Точнее, уже вчера, потому что был третий час ночи. Вдруг справа щёлкнул замок. Оказывается, локтем он почти упирался в другую дверь. Из-за неё осторожно выглянула юношеская голова с мокрыми волосами. Лицо какое-то страдальческое.

— З-здрасьте… — испуганно прошептало лицо, — а вы кто?

— Я — врач скорой помощи, — Видов старался говорить как можно нейтральнее, — у вас тут соседи подрались.

— А-а-а… — похоже, парень пожалел, что выдвинулся из-за двери ванной, но нырнуть назад было бы неловко.

— Ты что-нибудь слышал?

— А… да… что там слышать… они часто дрались.

— Пили?

— Ну, Санёк каждый день, а Рита… — парень горестно вздохнул, — она не пила почти. А чего вы к нам зашли? — эти слова он сказал виноватым шёпотом, как будто накосячил.

Видов хотел задать парню какой-то вопрос — очень важный, но соседка со стаканом воды сбила его с мысли:

— Какая она тебе Рита?! Вдвое старше! — тон её голоса был бесцеремонным и немного угрожающим, — вот.

Последняя фраза, сопровождавшая соответствующий жест руки со стаканом, предназначалась Видову.

— Спасибо, — он очень хотел остаться здесь. И спросить что-то ещё. Зачем-то это было надо…

Но вот что точно было надо, так это идти к машине. Всё-таки он на дежурстве, и за оставшиеся его часы вполне может спасти чью-нибудь жизнь. И не было в этих его мыслях никакого пафоса. Васютина затрусила рядом.

— Что, оба они сильно пили?

— Санёк-то давно спился, а Ритка нет ещё, но была как все… такие.

— Какие?

— Ну… И как это он её раньше не прикончил! Она ведь давалка та ещё. Мало кому отказывала. И сама тоже вешалась. Потому и бил её Санёк. И мальчишке ихнему ни за что прилетало… Да вот, вчера, уже позавчера то есть, она с Серёгой… хахалем своим бывшим, лаялась. Во-он там, на углу, я сама всё слышала. Такими матюками друг друга обвешали, аж уши вяли. Он грозился ей рыло начистить, уж не знаю за что. Думаю, за то, что без дармовой водки остался. У таких баб для мужика одно угощение…

— И к вашему мужу подкатывала?

— А-а? — она отшатнулась и прикрыла рот рукой, — да ну вас… Паша меня любит! И занят он целый день, некогда ему по шалавам шастать. Видать, не знаете, сколько в частном доме дел! А дети?! У нас их пять. Три сына, все послушные, помощники и хорошо учатся! Потому что отец их воспитывает, отец! Своим примером!!! А ещё две девочки-близнецы, красавицы, умнички и отличные щи варят. А у них в классе ещё никто варить не умеет!

Видов вздохнул. Классика. Васютин отзывался о погибшей хорошо. Чисто мужское поведение. Васютина полила её грязью больше, чем позволяют приличия. Это уже чисто по-женски. Никаких противоречий в их показаниях нет! Парень напуган. Чем? Ха! Да тем, что… разве нормальные люди каждый день сталкиваются с умирающими от тяжёлых ран в лужах крови?! Васютина наверняка попросила сына проводить её до соседского дома, и мальчишка всё видел…

— А вы пошли к соседям вместе с сыном? Ну, с тем, с которым мы сейчас разговаривали?

— Нет! Я ведь ихнему Егорке, — Васютина ткнула пальцем в сторону покосившейся калитки, велела сидеть у нас. Кому ещё за ним присмотреть, как не старшему? Егорка, слава богу, уснул… Господи… Да как же я ему скажу-то про мать! — она снова заскулила.

Видел ли что-то этот Егор? Очень вероятно. Только вряд ли у него, Видова, будет возможность поговорить с ребёнком… Он неловко забрался в машину, как-то долго и раздражённо усаживался.

— Видов, а тот Шумахер-то — вот!

— То есть?! Кабанчик, можешь ты излагать мысли внятно?

— Ну, помнишь джип, который обогнал нас?

— А! Так это соседский?! — Видов усмехнулся, — а что, если сосед спешил попрощаться с умирающей… — последние слова он пробурчал настолько неразборчиво и тихо, что водитель и Соня их не услышали. Что, понятно, только к лучшему.

— Ага! Мы с Соней сразу его заметили! — Кабанчик подмигнул девушке. У той был очень мрачный вид, и видимо, он хотел её подбодрить, — едем?

— Да, давно пора… — Видов глубоко вздохнул, задержал дыхание, — похоже на убийство!

Кабанчик подпрыгнул, дёрнул руль, из-за чего машину сильно тряхнуло, Соня вытаращила глаза:

— Максим Андреич… да почему… Это наверняка несчастный случай! Муж…

— Эх, Сонечка. Когда она ударилась о крючок, муж вполне мог крепко спать. Ментам пока не удаётся его разбудить. Он упился в хлам, и в хлам он уже не менее часа. А то и больше. Следовательно, в доме мог быть кто-то третий. Хотя, с мужем Рита действительно дралась — незадолго ДО… Только вот… — Видов запнулся. Дальше ехали молча.

Машина влетела во двор подстанции. Кабанчик хмуро наблюдал, как врач и Соня вылезали из машины, но ничего не сказал. Он всё ещё сидел за рулём, когда их спины растворились в темноте, особенно густой у торца больничного корпуса.

— Максим Андреич, а почему вы подозреваете убийство?

— Не знаю, — ответил Видов, — впрочем, насчёт убийства я… слишком громко высказался. Может быть, это и есть несчастный случай. Но муж вусмерть упоротый, и… мог, мог там быть кто-то ещё! У ментов, похоже, таких подозрений нет. Кстати, ты обратила внимание, что приехала не дежурная группа, а один местный участковый, Витя его зовут? Похоже, менты хорошо знают эту семейку, вот и попросили Витю заскочить. А, может, соседка, когда звонила в ментовку, не знала ещё, что Рита умерла.

Неизвестно, захотят ли менты разбираться в этом деле. У них ведь тоже план, начальство зады драит. Усложнять себе жизнь — при очевидном-то подозреваемом, они не будут.

— А вдруг мужа посадят, а он не виноват? Несправедливо как-то. И зря вы милицию так не любите — другой же нет, — наставительно пробурчала Соня.

— Ага, а все вокруг, — Видов несколько высокомерно улыбнулся и театрально взмахнул правой рукой, — ментов просто обожают. Насчёт мужа… ему будет полезно отдохнуть за решёткой пару месяцев, хотя бы пока идёт следствие. Уж в этом-то я уверен. Протрезвеет — может, это с ним будет впервые за несколько лет? Ну, расскажу я о своих подозрениях. Их ещё доказать надо! А кому оно надо? Нет, Соня, ты правда думаешь, что моё мнение может на что-то повлиять?! Ей-богу, ты пересмотрела детективов, моя милая!

— Максим Андреич, простите пожалуйста, — Соня поняла, что тема борьбы за справедливость неприятна Видову, и заговорила о другом, — а почему все зовут вас Видовым? Вы же — Капустин…

Видов иронично улыбнулся.

— Не Видов, а Видок. Так меня назвал один врач, когда я только начал работать на скорой. Видок — французский сыщик, основоположник криминалистики. Один из основоположников. В молодости он был преступником, сидел в тюрьме. А потом взялся за ум и стал одним из лучших сыщиков в мире!

— Ну, что у Вас сыщицкий талант, я слышала. Только почему вас сравнили именно с этим…Видоком?

— Почему-почему… — Видов скривился, — биографии малость похожи. Особенно в начале карьеры.

— Да что вы! — Соня всплеснула руками, — да я в жизни не поверю, что вы закон нарушили…

— Таки нарушил… а наказания без преступления не бывает.

— Пятая, на выезд!

— Так… признательные показания откладываются, — весело отрапортовал Видов, — пошли быстрей.

Остаток дежурства прошёл, образно говоря, штатно. Вызов, прервавший «признательные показания» в самом их начале, представлял собой часовое сидение у постели пожилой женщины-гипертоника (ждали, пока давление упадёт до приличных значений), а сразу вслед за ним выехали к мужчине в предынфарктном состоянии. Больные были обычные, без заскоков. Короче, никаких ярких впечатлений и сильных эмоций. В восемь сдали дежурство, и медленно-устало побрели к больничным воротам.

— А можно, вы расскажете… простите, что я спрашиваю… — тон Сониного голоса был заискивающим.

— Ты правда хочешь знать моё прошлое? — Видов рассмеялся, а Соня кивнула, — ну, могу рассказать, если ты кое-что пообещаешь.

— Обещаю!

— Так я же не сказал, что именно. Вдруг попрошу пообещать что-то неприличное? Домогательское, например, — Видов хищно пошевелил пальцами, — а попрошу-ка я тебя сделать кое-что, действительно очень трудное для девушки: никому ничего не говорить. Даже лучшей подружке.

— Нет, никому не скажу, — Соня насупилась, — я не болтливая. Мне просто интересно…

— Имей в виду — проболтаешься, не пройдёшь стажировку. Я же криминальный элемент, а значит, жестокий и беспощадный.

Соня засмеялась, и почти сразу замолчала. Тихонько, робко потянула Видова за рукав:

— Максим Андреич, ну…

— Сонечка! — он постарался придать голосу строгость, — не сейчас. Может быть, когда-нибудь… расскажу. Ну, давай!

Видову нужно было на трамвайную остановку — это метров пятьдесят за углом, направо. Соня побежала вперёд, так как вдали показалась её маршрутка. Он задумчиво смотрел ей вслед. Соня напоминала кое-кого из далёкого прошлого. Кому он хотел всё объяснить. Пусть даже сейчас, спустя тридцать два года. Ладно, пусть не «оригиналу», а кому-нибудь похожему. Той же Соне.

Видимо, трамвай только что отъехал — на остановке не было ни души. Видов передёрнул плечами, потёр виски: опять ему надо было то, чего не надо бы — хотелось знать, кто же шмякнул Риту о крючок. Зачем — из любви к справедливости? Чтобы посадили кого следует, если уж посадят… Да ничего подобного. Так уж сложилось: Видов всегда проводил своё собственное «дознание», если приходилось оформлять человеку последний документ.

Чаще всего смерть была естественной, возрастной — всё-таки работал он на скорой, а не в милиции. То есть не в полиции. Но когда человек умирал от раны, или с трупом было нечто, смущавшее ум… Видов всегда докапывался до правды.

Но докапывался совсем не для того, чтобы поделиться со следствием — хотя бы в тех случаях, когда следствие вообще было. Нет! Он сам наказывал преступника, если преступник имелся. Методы наказания тоже были «авторские».

А ещё Видова не смущало, когда осуждали невиновного. Конечно, не каждый раз, а когда невиновный был настолько «хорош» сам по себе, что вполне заслуживал хоть какого-то наказания. Разумеется, заслуживал не по закону, а по Видовскому мнению. Странный он, конечно, этот Видов.

Первое время о его сыскной деятельности никто не знал. А уж соответствующие структуры никогда Видовской сыскной деятельностью не интересовались. Но как-то так получилось… Нет, он ни с кем не делился. Даже наоборот, всегда был скрытным. Но работал всё-таки не в вакууме, а в коллективе, то есть в бригаде. Кое-какие обрывки его размышлений — коротенькие, случайно вырывавшиеся на волю мысли вслух, сделали своё дело.

Кроме того, он запросто мог заявиться на место преступления и побеседовать с родными и соседями потерпевшего. Как правило, с Видовым общались охотнее, чем с сотрудниками «органов». У него был удивительный дар «разговаривать» самых молчаливых и недоверчивых. И даже злобных.

Конечно, будучи врачом скорой, Видов спас много жизней, но из него вышел бы замечательный психиатр. О чём он, собственно, и мечтал когда-то… Как-то Хитрый Лис — умный, начитанный и любознательный врач, проработавший на скорой около пятидесяти лет, сравнил его с Видоком.

Само собой, никто из медперсонала, и уж тем более из персонала водительского, не стал разбираться, что за перец этот Видок. Непонятно кто и фамилия нерусская. Да и интернет в то время был дорогим и продавался «по талонам». Точнее, по карточкам типа банковских.

Кабанчик, тогда совсем ещё молодой и совсем не кабанчик, а просто крупный плотный мужик, сразу переделал Видока в Видова. Того Видова в те времена помнили многие. Советский актёр, симпатичный такой мужчина. Играл «правильные» роли — положительных героев, примеры для подражания. В том числе, милиционеров.

«Да… — размышлял Видов, рассеянно топая ногой по коробке из-под зефира, брошенной в урну, но не вписавшейся в её узкое отверстие, — вероятнее всего, убийство случайное, но, может, и не случайное. Бытовые ссоры — взрывоопасная штука. Шекспир грызёт ногти от зависти».

И кто только придумал эти урны! Надо быть снайпером, чтобы закинуть внутрь что-то покрупнее яблочного огрызка… Вот ведь хотел человек показать себя с лучшей стороны — бросил коробку в урну. А что вышло?

«Да, да… — мысли Видова не ссорились друг с другом, и не создавали путаницу, от которой могла заболеть самая светлая голова, — Рита и кто-то выясняли отношения, а вышло… труп, тюрьма и детдом. Вся семья вляпалась по самую макушку». Коробка была окончательно растоптана, и Видов потерял к ней интерес.

С кем же Рита — женщина весёлой ориентации, могла выяснять отношения в среду, то есть в будний день, да ещё после полуночи? Ну, кроме мужа. Сын не виноват — десятилетний пацан, у него не хватило бы сил. Или хватило бы? Нет, нет. Серёга, этот отвергнутый страстный претендент на дармовую любовь и выпивку? Возможно… Сосед?.. Уж точно нет — Васютина не было дома. Его машина обогнала скорую на повороте к Ильинке. Лихо так обогнала…

Ну, с соседями вроде всё логично: к ним прибежал напуганный сын Риты и Санька, рассказал о лежащей в коридоре матери. Васютина, естественно, побежала к ним. Естественно, тут же позвонила мужу. Ну он и рванул домой. А… вот что интересно: почему этого хозяйственного хозяина не было дома — в первом-то часу ночи?!

Да уж… Ну вот хотелось ему знать, что же там, у них, произошло, и всё тут!

Вдалеке задребезжал трамвай. Наконец-то! На остановке уже собралась порядочная толпа. Видов издал какой-то невнятный звук, похожий на рычание. К счастью, издал очень тихо, не распугав людей.

«Закушу, посплю пару часов, а потом — за дело», — решил Видов, заваливаясь на трамвайное сиденье, и одновременно вытаскивая проездной из внутреннего кармана. Трамвай громко хлопнул дверями-заслонками, и, тяжело подпрыгивая на каждой дорожной неровности (а неровностей этих было — ого-го), поплёлся дальше.

— Макс, ну и видик у тебя… — жена погладила Видова по щеке, — тяжёлая была смена?

— Да ничего особенного, Танюша, — Видов зевнул и удовлетворённо улыбнулся, — даже задачка попалась.

Странные смерти он называл задачками. Сам удивлялся, почему — но в этом не было цинизма или пренебрежения к чужому горю. Бесстрастное отношение к трупным делам (ещё одна фирменная Видовская фразочка) — как к задаче, пусть сложной, но имеющей решение, помогало ему докопаться до правды.

— Ну-у-у, — жена сразу приуныла, — а кто же мне поможет помидоры окучить? А?

— Танюша! — Видов нахмурился, — помогу, если время останется. А не останется — прости великодушно. У меня только сутки в наличии, послезавтра опять на смену.

Он вяло залез в ванную, долго настраивал воду «под себя» — чтобы полностью расслабиться под идеально сильными и идеально тёплыми струями, потом лениво тёр уставшее тело мочалкой…

— Спасибо, что живой, — проворчал он, отдавая мокрое полотенце жене.

— А есть-то, есть будешь?

— Точно, а я-то голову ломаю — что такого важного забыл. Давай! — Видов энергично потёр ладони и уселся за стол. Мигом вычерпнул ложкой яичницу — он всегда ел яичницу ложкой, потому что так было быстрее, затем слопал три сосиски с макаронами, быстренько залил всё это чаем с многоэтажным бутербродом, и завалился спать.

«Итак, что делал Васютин в городе в двенадцать ночи? Если работал, то зачем сорвался — не его же жену прибили. А если… то… имеет ли это отношение к делу… — губы Видова беззвучно шевелились, — хррр». Последнее, «хррр», прозвучало вполне отчётливо.

— Максим Андреич, ну, пожалуйста… — Соня робко положила ладони ему на плечи. Вышло мило и трогательно.

Видов всмотрелся в её наивное личико. Улыбнулся, даже чуть-чуть расчувствовался.

— Тебе, наверное, хочется острой любовной драмы с кровопролитием? Ладненько… Ну, как сама думаешь, из-за чего всё произошло?

Соня встрепенулась, глаза заблестели, а щёки порозовели. Она неловко чмокнула Видова в щёку. Получилось не в щёку, а в челюсть около уха. Прошептала:

— Я думаю, из ревности…

— Не-а… Из-за водки. Чисто русская причина, как видишь. Вкратце, было так. Собралась компания. Большая. Выпили. Парень пристал к девушке. И тут в его спину воткнули нож.

Сонины глаза расширились, губы побелели:

— Насмерть?

— Нет, выкарабкался, — захохотал Видов, — так неинтересно?

Соня надулась. Было видно, что интерес к Видовскому преступлению действительно поубавился. Но, однако, не угас.

— Почему же… Ну, не рассказывайте, если не хотите. Наверное, вы очень любили её?

— Кого? — Видов отшатнулся, — я же сказал, никакой любви в той истории не было, — он взял Сонины ладошки, сжавшиеся в кулачки-бутончики с нежно-розовыми ноготочками-лепестками, осторожно поцеловал сначала один, потом другой, — не напились бы, никто и не пострадал бы. Ни физически, ни морально, ни криминально.

Внезапно Видов задумался.

— А давай-ка мы поиграем с тобой в одну игру… — сказал он интригующим шёпотом.

— Какую? — Соня затаила дыхание от любопытства, смешанного с восторгом.

— А вот в такую: ты выдаёшь свою версию тех давнишних событий, а я говорю — угадала или нет. Только не всю версию сразу, а, так сказать, пошагово. За каждый угаданный шаг — шоколадка. Поняла?

— Н-не совсем…

— Ну, вот скажи, как ты думаешь, кем я тогда был? Это будет первый шаг.

— А-а! Теперь ясно. Думаю, что вы были студентом. Может, на последнем курсе… — последние слова прозвучали очень неуверенно.

— Верно! Я тогда был студентом. Мы все были студентами. Втормед, пятый курс. В Москве, знаешь? Кстати, тогда ещё была специализация, но это не важно. Я хорошо понимал, чего хочу. А хотел я стать психиатром. Учёным. Чтобы исследовать асоциальное поведение и криминальное поведение.

И — на тебе, ухмылка судьбы, получил просто идеальную возможность изучать это! С погружением, так сказать. Не хочу показаться лучше, чем на самом деле, но у меня было будущее. Может, большое. Я был самым перспективным студентом курса, да. Не по оценкам, а… ну, ты понимаешь. Если бы не та пьянка!

— А я не думаю, что такая уж страшная была пьянка! — вырвалось у Сони, — ой, простите, перебила… Просто у нас тоже вроде того… бывало.

— Молодец! На одну шоколадку наугадывала! Действительно, пьянка была самая обычная, студенческая. Ну, собрались отметить окончание сессии. У Лёшки — он общительный, любил в гости звать, — как раз родители уехали, ну и завалились все к нему.

И был один кадр… удобрение, а не человек. Блатной. Влад-блат, или Влад-гад, так его и звали. Мразь, если честно. Докапывался до всех, кто был из провинции. Унижал бедных. Да-да, и тогда были богатые и бедные. А ещё была у нас одна девчонка, Светка.

Нет, не из бедной семьи. Обыкновенная семья. И московская. Но сама она… глупая и жалкая какая-то, инфантильная. Чуть что — в слёзы. Внешность никакая, серая мышь. Мелкая, слабая. До неё Влад докапывался ну просто по-чёрному. Мы заступались, даже морду ему чистили. Бесполяк. Ну, а дальше что было, как думаешь?

Соня и правда задумалась. Как будто стопка шоколадок от Видова значила для неё больше, чем защищённый на «отлично» диплом.

— Я думаю так. Раз уж вы упомянули этого… Влада, значит, из-за него… ну… вы…

— Ага! — рассмеялся Видов, — ты тонко чувствуешь законы жанра!

— Да нет, просто такой козлина на каждом курсе есть… Думаю, он тогда напился как свинья. Наверное, даже не закусывал толком, — Соня вопросительно посмотрела на Видова, тот ободряюще кивнул, — ну, полез, наверное, к этой девушке… Светке. Тут и гадать нечего… А заступаться никто не стал, потому что все уже плохо соображали или вообще уснули… Да такие вещи на каждой второй студенческой пьянке случаются!

— Ну, на каждой второй — это ты загнула, — возразил Видов, — но так всё и было. Нет, мы тогда были не то чтобы никакие. Просто было уже поздно, а перед этим… высокоградусным мероприятием мы пережили несколько почти бессонных и почти голодных дней и ночей… сессия, да. Всех сильно развезло и всем было довольно-таки… плевать. Однако, это только пол-шоколадки. Что же дальше?

— Ну… — Соня замялась, боясь ответить неправильно, — наверное, эта девушка стала сопротивляться, может быть, попыталась убежать. Я так сделала бы… Вы говорили, про нож… может, решила закрыться на кухне или в ванной? Но в ванной вроде ножей не бывает, если только маникюрные ножницы…

— Да, всё правильно. Эта дурища убежала на кухню, только вот навряд ли с целью запереться там. Потому что тогда двери на кухню (и вообще почти все двери в квартирах) не запирались. Не принято было! А дальше что?

— Ну, вы много от меня хотите, Максим Андреич… не знаю. Если рассуждать логически, зажал этот Влад её в углу. Фу, не хочу говорить, противно…

— Угадала. Ещё одна шоколадка твоя! Говоря юридическим языком, он решил перейти от обычных оскорблений — словами, к оскорблению действием. Я услышал только Светкин писк. Дурища, даже заорать нормально не могла. Рванул на помощь. С той скоростью, на какую был способен. И вот заруливаю на кухню… Теперь твоя очередь додумывать!

— А чего тут додумывать, Максим Андреич? Вы же тоже пьяный были… Может, попытались его оттащить — не получилось, и тогда на глаза попался нож. Может, и сразу за нож схватились. Пьяный человек, как правило, агрессивный… А! Вот как ещё могло быть! — видимо, Соню уже не коробило копание в подробностях той роковой пьянки, — нож схватил Влад, чтобы ударить вас, а вы вырвали, и… и…

Видов захохотал, одобрительно кивая головой. Заразительно так захохотал, надолго, от души. Соня тоже невольно улыбнулась.

— Ладно, и третья шоколадка твоя! Но больше не дам, много сладкого вредно! Влад нож не брал — руки у него были заняты. Светкой. Как всё вышло, никогда не пойму… Светкино лицо было ужасно бледное, перекошенное. И я не мог этого не сделать. Как сейчас помню: Светка трясётся, шепчет что-то неразборчиво. Влад сползает по стене, медленно загребая ногами.

На какой-то миг я застыл на месте, потом какой-то провал… и вот я уже аккуратно кладу нож на самое видное место — около плиты, на разделочную доску.

— Кошмар какой, — пролепетала Светка, прижав кулачки к подбородку.

— Дурища, вымой руки! Ты что, не видишь, что на них кровь?! — прошипел тогда я.

Она лихорадочно закрутила вентиль — тогда, знаешь ли, краны были другие, долго крутили их, чтобы получился нужный напор. Наконец, вода зашумела. «И ты вымой». Это уже она — мне. У-у, дура…

— Это неправдоподобно, и тебя могут заподозрить… что ты тоже брала в руки нож! А ты не брала, слышишь, не брала! Так всем и говори! Иди, ну! — я рявкнул и даже замахнулся на неё кулаком, — звони в скорую, быстро, надо этого ублюдка спасать… если не сдох ещё.

Телефон был в коридоре, так что ребята отлично слышали Светкин разговор со скорой — по тону он больше походил на покаяние. Через несколько секунд все были на кухне. И все были абсолютно трезвые! Перетащили Влада в комнату, обработали, как могли, рану… А мы уже кое-что могли — как-никак, пятикурсники. Я наскоро объяснил всем, что произошло. Скорая подъехала быстро. А потом подкатили менты.

— А дальше?.. — глаза Сони блестели от возбуждения.

— Да ничего интересного. Следствие ни в чём не разбиралось. То есть, вообще ни во что не вникало. Зачем — обвиняемый налицо и во всём сознался. Но я всё равно их не понимаю… как же так? Ударов ножом было множество, но вразнотык. Ясно, что бил слабый человек, и в истерике. А я… уж если бы ударил, то раз или два, и… сразу царствие небесное этому Владу… Видать, много у них в то лето висяков было.

Да… Может, отделался бы я условкой — преступление-то началось с попытки изнасилования… если бы не блатное Владово происхождение. Ну, сыграла роль и серьёзность ранений. Он до-о-олго восстанавливался. Впрочем, приговор был мягкий — Светкины родители наняли мне хорошего адвоката. Спасибо им! Помогли даже больше, чем мои собственные предки.

Мои-то очень, очень расстроились. Мне казалось, к их расстройству примешивалась досада: будущее у меня, конечно, было, но совсем не светлое. Они всегда мной гордились, а как гордиться теперь? В общем, не поняли они меня, особенно мама.

Наташка — моя невеста, тоже не поняла и очень расстроилась. Так сильно, что бросила меня. Но это не из-за тюрьмы с судимостью, нет. Просто она дурой ревнивой оказалась. Решила, что я влюбился в Светку…

А после тюрьмы стало куда хуже: из института выперли, на работу никуда не брали. Спасибо, помогли Светкины предки. Устроили на скорую. Светка тоже помогала как могла. Она ведь ждала меня. Встретила, образно говоря, у ворот.

Собственно, они встретили меня всей семьёй. Светка верещала, что сделает всё, чтобы искупить свою вину. Потому что ей ужасно стыдно, ведь я так пострадал из-за неё, а моя хрустальная мечта о научной деятельности разбилась вдребезги. Короче, вскоре мы поженились…

Видов взял Соню за локоть.

— Ну, хватит о прошлом, лучше пойдём-ка гулять!

Молча и медленно они направились туда, где было светлее, и с каждым шагом всё теснее прижимались друг к другу.

— У-у… чёрт, наступил на что-то острое, — Видов выругался, дёрнул ногой и… проснулся.

Перекатился на спину, раскинул руки, потянулся… хрясь! Левая нога снова дёрнулась, как от укола иголкой, да ещё и лягнула нечто в пространстве. Видов расхохотался. Да это же кот — огромный мохнатый кот благородной помойной масти, как любила говорить Танюша, осторожно провёл лапкой по его ступне.

— Ну, Товарищ Старшина! Сразу тебе — вставай, — ласково проворчал Видов, а кот важно прошествовал в изголовье и уселся на Видовскую грудь, — ага, ещё и гладь тебя, отдавай дань уважения!

— Мырр-мур-мур, — буркнул кот и энергично замесил передними лапами.

Видов потянулся к телефону — тот лежал на полу, «дабы пушистые шаловливые лапы» не свалили его с тумбочки. «Ого, полтретьего, — Видов провёл рукой по волосам, — знатно я поспал». Криминальное прошлое моментально испарилось, уступив место криминальному нынешнему.

«М-да… И чего это я прицепился к Васютиным? Ну, разнервничались люди, обычное явление. Возможно, к Рите приходил любовник. Одноразовый или постоянный, у неё наверняка был какой-нибудь. Васютина, конечно, приврала насчёт её любвеобильности, но не так чтобы уж: роковой цвет волос, накладные коровьи ресницы, татуаж бровей… А, может, это жена любовника? Хватило бы у обычной женщины сил?»

Видов почесал кота за ухом: «Товарищ Старшина, разрешите встать!»

У кота, конечно, была нормальная кличка. Ну, относительно нормальная: Пуфик. Жена придумала. Вроде как мило и забавно. Пуфик всегда был очень плотным, пушистым. Действительно похожим на одноимённый предмет мебели. Но Видов считал, что кличка должна соответствовать характеру. И самоуверенный, упрямый, громогласный Пуфик вскоре получил достойное звание.

Видов осторожно убрал кота с груди, рывком встал с кровати и потянулся. Выглянул в окно: жена копалась в грядках, в том углу сада, куда уже доползла тень. «Жарко, конечно, — Видов почесал царапины на груди, оставленные кошачьими когтями, — но ехать надо».

Он быстро оделся, стоя выпил чашку чая с печеньем, и вышел в сад.

— Танюша!

— Чего? — спина жены не сразу разогнулась, лицо было потное, пыльное, — выспался?

— Что же ты меня не разбудила? Теперь времени в обрез!

— Всё-таки намылился?

— Да, но постараюсь не задержаться.

— Ну, иди, иди, — она посмотрела на Видова так, как смотрят на неизбежность, и, провожая его удаляющуюся фигуру тяжёлым взглядом, проворчала, — не пьёшь, и ладно…

До места событий Видов добрался довольно быстро: на трамвае, и даже без пересадки. Это была последняя остановка маршрута. «Крайняя», как говорили местные. Видов вышел из вагона и оглянулся: трамвайное кольцо блестело в невысокой, но густой траве. Куда податься? Да всё равно. Лучше, конечно, поговорить с бабками на рынке. Если такой ещё не разошёлся, в четвёртом-то часу. Эх, как же можно было так долго спать!

Видов не спеша шёл по улице — той же самой, да и одна она тут, какую можно назвать улицей. Ночью она казалась более разбитой, а при дневном свете вроде и ничего. «О, икс-перты, — так Видов называл разговорчивых тёток и мужиков, — то, что надо». Он медленно подошёл к забору, через который происходил обмен новостями. Одна женщина стояла на улице, обеими руками держась за колышки, вторая — за забором, с мотыгой в руке.

О чём женщины говорили, Видов так и не узнал: они замолчали сразу же, как его заметили. Ну, ничего страшного. Он же, Видов, незнакомец. Сейчас будет знакомец, и разговор продолжится.

— Здравствуйте! — Видов улыбнулся и даже совершил некое телодвижение, вроде поклона, — я врач. Со скорой. Приезжал ночью вон в тот дом.

Успех был моментальным. Видимо, новость о смерти Риты ошеломила всю округу, но данных для перемывания косточек было маловато. Обе тётки воодушевились, заохали, умоляли о подробностях. Хором, громко, с активной мимикой и жестикуляцией. Та, что за забором, лихо выписывала мотыгой эллипсы и восьмёрки, как будто это была не мотыга, а лента для художественной гимнастики. «Через забор не перелетит», — подумал Видов, но инстинктивно отступил на шаг назад.

— Да какие подробности, — вздохнул он, — похоже, поругались они, эта женщина и её муж. А потом, видимо, подрались.

— Ой, да все давно думали, что прибьёт он её, — сказала тётка, стоявшая на улице.

— Много ты знаешь, чего другие думают, — проворчала вооружённая мотыгой, — но дрались они часто, да. Санёк же ж не просыхал, а Ритка иногда погуливала. Два в одном, как им было не драться!

— Так у неё был любовник?! — Видов сделал изумлённое лицо.

— Не, — обе женщины энергично замахали руками, — постоянных не было. Кому охота с Саньком связываться? Так…

— А как же Серёга? — тон вопроса был строгий, не допускающий сокрытия правды от «следствия».

— А, Серёга! — вспомнила та, что с мотыгой, — да, не ожидал он, что Ритка так быстро его бросит. А чего тут удивляться, он же — тот же Санёк, только не муж. И в тюрьме сидел, и не работает.

— Он им сосед?

— Не-ет! Он в Степновке живёт. На мопеде к ней пригонял.

Видов нахмурился. Дело осложнялось. Поездка в Степновку — это… Нет, сначала надо выяснить, видел ли кто-нибудь Серёгу вчера и здесь.

— А вчера его тут не было?

— Кого? — женщины изумились.

— Ну, Серёги этого.

— Навряд ли. Санёк его отметелил так, что скорую вызывали. Мы все — кто соседи ихние, всё слышали! — та, что стояла на улице, неодобрительно покачала головой, — вот только не скажу, забрали в больницу или кто домой его отвёз…

Так… Видов удовлетворённо хмыкнул. Вот он, повод. Если, конечно, любовник-неудачник не лежит в хирургии с ушибом мозга или переломом пары-тройки рёбер… Судя по Ритиной травме, это вполне возможно.

— Гости у них бывали?

— А то! — тётка за забором решительно ткнула мотыгой в землю, — когда у Ритки получка, Санёк всегда дружков звал. Только вчера получки-то не было. Она в магазе работала, вместе с моей Ленкой. Вот я и знаю! А больше к ним никто не ходит. Санёк-то почти всегда пьяный, смотреть противно.

— Верно, — кивнул Видов, — плевался в участкового, я сам видел.

— Да это его обычное состояние, — тётка с улицы ткнула кулаком в Видовское плечо, — он, кроме как плеваться и матюкаться, ни на что не способен.

«Да! — сверкнуло в голове, — ни на что не способен. А вдруг способен?!»

— А мог вчера кто-то зайти к ним? Хотя бы из ближайших соседей. Например, Васютины?

Женщины захохотали.

— Не-ет! Да чтобы Васютины зашли в этот дом? Да ни за что на свете! Они ж ото всех нос воротют. Все из себя. Мы таких не любим, у нас по-простому. И они с нами ни с кем не дружат.

Та, что с мотыгой, добавила:

— Мальчишка ихний, Егорка, забегал иногда к Васютиным. А Ритку с Саньком они и на порог не пускали. И других прочих никого. Крутые больно… Ей-ей, а Васютина-то и в городе нет. Уехал он, вчера ещё.

— Разве? — Видов взялся рукой за колышек забора, — и не вернулся ночью?

— Да нет его, говорю вам. Он же вон, на Стройке, торгует. Уехал за товаром. В ларьке только продавец сидит. Я сама видела, потому что вот за этой вот мотыгой ходила. Там их точут.

— Стройка — это рынок, во-о-он тот, там всё для ремонта продают, — пояснила тётка с улицы, показывая рукой куда-то на северо-запад, — и все вещи для хозяйства там можно купить.

«Итак, что есть в наличии? Любовник Риты мог прийти на разборки, если был в состоянии ходить после драки. Ну, это легко проверить. Жена любовника? Сейчас спрошу о ней… Васютин зачем-то срочно вернулся, а потом опять уехал. Не криминально вроде бы, но странно — очень, очень».

— А не знаете, жена у этого Серёги есть?

— Вот не знаем, да и не нашенское это дело, — похоже, женщины решили, что наговорили лишнего совершенно незнакомому человеку. И ещё неизвестно, тот ли он врач, за кого себя выдаёт! — только вряд ли. Но, может, и живёт с кем.

Видов извинился, поблагодарил и попрощался с икс-пертами. И пошёл дальше. Он настолько отключился от реальности, что не заметил, как оказался у знакомой покосившейся калитки.

Днём двор выглядел ещё неряшливее — как-то безысходно, а дверь в дом была опечатана. Видов прошёл дальше, вдоль Васютинского забора. Пока он раздумывал, как объяснить хозяйке свой визит, Васютинская калитка распахнулась, и на улицу выскочили две девочки.

— Здравствуйте, девочки! — Видов заулыбался, потому что любил детей, — вы ведь Васютины?

— Да-а-а! — закричали девочки хором, — Даша и Маша!

— А папа дома? Мне нужно кое о чём с ним поговорить.

— Не-е-ет! Он вчера уехал по делам!

— На машине?!

— Ага-а! — тут девчонки толкнули друг дружку в бок, и убежали за ещё одной девчонкой, выскочившей из-за угла.

Видов понял, что ничего не понял. Кто же тогда приезжал на машине ночью, и чья была та машина?! Повернул назад. Дело нечисто, а, значит, Васютина будет врать, и ещё больше его запутает. Впрочем, это нечистое дело необязательно связано со смертью Риты. Даже навряд ли связано. Ничего, Видов ещё встретится с настоящим Васютиным — на Стройке, когда тот вернётся.

Было около шести, когда Видов зазвенел ключами у двери дома. Из кухни слышались холодно-тревожные нотки дикторского голоса — телевизор источал очередную порцию раздражающего негатива, который СМИ преподносят как новости. Плюмм! Некий небольшой твёрдый предмет упал в ёмкость с водой. Это жена чистила картошку, склонившись над мусорным ведром.

— А, это ты! Быстро обернулся.

— Да, нужного человека в городе не оказалось.

— Ах, как жаль! Придётся, тебе, несчастному, целых лишних два часа дома провести. Занимаясь скучными домашними делами, и общаясь с немолодой, надоевшей женой!

— Танюша, что ты говоришь!

— То и говорю, что слышишь. Только и думаешь о том, чтобы из дома слинять! Потому что не любишь ни меня, ни свою семью… Её забыть не можешь! — жена угрожающе взмахнула ножом.

— Кого это — её? — Видов отшатнулся. Он считал, и не без основания, — любая рассерженная женщина с ножом непредсказуема, — что ты, что ты? Ну, зачем было садить двести кустов, а? Ведь нам столько не нужно, а работа большая! Конечно, ты устаёшь, обижаешься. А тебя я люблю, люблю. Кого же мне ещё любить, кроме тебя и Вадика?!

— Как — кого? Ты хочешь сказать, что Костю ты не любишь?

— И Костю люблю. Танюша, ну давай уж детей не будем трогать. С развода со Светкой почти тридцать лет прошло!

— Вот! Вот!!! И Светку — тоже любишь, всегда любил! На всё был готов, парня из-за неё прирезал! А ради меня даже грядочку не окучишь, — жена пару раз всхлипнула, а потом залилась слезами, — мно-о-ого ему помидоры-ы… не нужно ему столько-о-о… А ты пожалей, помоги!

— Ну, ну, успокойся! Никого я не прирезал, зачем ты так? Прекрасно знаешь, что он жив… — Видов был опытным в подобных разговорах, и изъяснялся осторожно, как будто шёл по хлипким мосткам, — за Светку я заступился случайно. Сколько можно это повторять? Напился, благородство в голову и ударило. Дурак был! А поженились мы очень просто… После тюрьмы меня знать никто не хотел, а она во мне героя видела. Хотела отблагодарить. Так и закрутилось у нас…

Да недолго прожили вместе, ты ведь и это прекрасно знаешь. И не смогли бы долго прожить. Потому что без любви! Хотя я был хорошим мужем. Уверен в этом. А она была хорошей женой. Даже отличной. До приторности. Старалась во всём мне угодить. Практически боготворила. Сначала я понимал её. Чувство вины и всё такое. Может, оно и выветрится, но это займёт некоторое время. Потом её преданность стала меня раздражать.

Я разговаривал с ней. Подолгу, по-взрослому. В конце концов, не так уж я пострадал. А о загубленной карьере — хочешь верь, хочешь нет, и вовсе не жалел. Я ведь увидел жизнь с другой стороны. Я и не подозревал, какие разные у жизни стороны…

Объяснял ей, что поступил как мужчина. Что это никакой не подвиг. Умолял её не мучиться и жить спокойно. Думать о будущем. Я ведь не считаю те полтора года ни ужасными, ни впустую потраченными. Ничего подобного. Мне было даже интересно пожить так, как ТАМ живут люди, у меня же научный склад ума. А Светка продолжала истерить: «Да, да. Я всё понимаю. Я тебя погубила!»

Я отвечал примерно следующее: «Никого ты не погубила, к чему эти шекспировские фразы? Я вполне счастлив». «Правда?! Я так рада, что могу что-то сделать для тебя!» После этих слов Светка всегда заливалась слезами.

…Родился Костя. Я очень надеялся, что сын поможет ей забыть прошлое — не такое уж страшное, откровенно говоря. Но нет. Когда Костик научился ходить, Светка взялась за старое. Я видел, что она наказывает сама себя, и наказывает гораздо строже, чем другие наказывают других.

Я понял — так будет всегда. И даже хуже — она свихнётся! Потому что я рядом. Этакий воплощённый укор, который раздражает её совесть! Когда стало очевидно: мы оба станем счастливее, если расстанемся, я уехал из Москвы. Приехал сюда. Устроился на скорую, а потом… Тебя встретил, глупенькая!

Видов подошёл к притихшей жене и крепко её обнял.

— Ну, давай-ка я посуду после ужина помою — искуплю свою вину за прогул огородной повинности!

— Ладно, помой. Ей-богу, я так замоталась! — жена вздохнула, — слушай, ты не звонил Вадику?

— Нет. А зачем?

— То есть как — зачем?! Это же твой сын, неужели у тебя душа за него не болит?

— Танюша, — Видов погладил жену по спине, — он вырос, этот факт мы должны просто принять. Вот не желаю я ему такой жизни, чтобы у меня душа за него болела. Хочу, чтобы душа моя за него только радовалась.

— А-а-а-х, — жена возмущённо всплеснула руками, — а я, по-твоему, не хочу?! Но вот болит у меня душа, и всё тут. Потому что я — мать!

— Ну, ну, — Видов чмокнул жену в висок, — не звонил я Вадику, и он не звонит и не пишет. Давай не будем дёргать его без повода, ладно? У него теперь своя жизнь.

Жена снова глубоко вздохнула и как будто вспомнила что-то важное:

— Да! Макс, что там у тебя за история?

— Да ничего особенного, — Видов не любил обсуждать «задачки» с женой, — алкаш подрался с женой, толкнул её. Она отлетела к вешалке в коридоре, ударилась о крючок.

— И что? — жена недоумённо пожала плечами, — алкашня только этим и занимается.

— Да, в общем-то, ничего, — в голосе Видова чувствовались нотки согласия, — так ударилась, что — прощай, грешная земля. Сознание, я думаю, потеряла сразу, и вообще долго не мучилась.

— Что ты! — жена схватила его руку, — да как же это толкнуть-то надо, чтоб насмерть!

— Вот и я голову ломаю, муж нажрался до состояния полного нестояния…

— Может, кто другой толкнул, а? Может, любовница припёрлась?

— Версия, конечно, красивая, но маловероятная. Он спился давно, сто лет не работает. Ни вида, ни денег нет, польститься не на что. И вообще, — Видов крепко обнял жену, — пойдём в зал, кино смотреть.

— Мы-урр-мяу! — раздалось откуда-то снизу и сбоку.

— Вот видишь, — Видов рассмеялся, — и Товарищ Старшина так считает, — пошли!

Не успели они поудобнее устроиться на диване, как в углублении между бедром Макса и коленками жены (она забралась на диван с ногами) очутился кот. Женины пальцы забегали по кнопкам пульта, а в Видовской голове всё крутились и крутились слова жены: «Да как же это толкнуть надо!»

Разумеется, он не сможет заскочить на Стройку завтра же. А, ничего страшного. Заскочит послезавтра — сразу после дежурства. А сейчас… нужно срочно отвлечься, или взорвётся мозг!

Видов даже не заметил, как пролетело дежурство. Не потому, что только и думал о своей «задачке». Наоборот, именно потому, что вовсе о ней не думал. А ещё весело отказывал Соне в «признательных показаниях», аргументируя тем, что всё уже рассказал ей. На недоумённое «когда» игриво бросал: «А во сне. Представь себе, ты мне снишься!»

Видову нравилось болтать с девушкой: только глядя на молодое и свежее, пожилой (ну, условно пожилой) человек способен верить — жизнь прекрасна, несмотря ни на что…

А ночью им вообще повезло: целых два часа отдыха, с половины третьего до половины пятого! Соня задремала. Какие все молодые люди милые! Особенно девушки. Сонино лицо снова напомнило ему давнюю любовь.

«Ну да, — размышлял Видов, — всё было логично. Даже Соня подумала то же самое в моём сне. Да, даже в моём собственном сне всё выглядело логично: я увидел Влада и Светку, захотел её защитить, и… защитил. Ножом. Зачем было ментам копаться, разбираться, если никаких явных нестыковок в деле нет? Тем более, что его кровь была на моих руках.

Стоп, а как попала на мои руки его кровь? А, ну я же взял нож в руки, чтобы положить на видное место. Что ещё выглядело убедительным? Я — мужчина. Ожидать удара от мужчины — в том случае, когда приходится выбирать из подозреваемых, как-то… естественнее, что ли.

Ха, а кто выиграл бы, если бы менты догадались, как всё было на самом деле? Влад-гад, конечно, остался бы «при своих». Он уже получил то, что получил, и это была наука, хорошая наука. Светка? Досадно, но выиграла бы — в таком случае она не застряла бы в прошлом. Ещё выиграли бы мои родители — я продолжал бы быть поводом для гордости… А я? А вот я — проиграл бы, и это я знал сразу.

Да… и всё-таки я не могу понять, до сих пор не могу… Ну, совершенно дикое выражение лица и безумный взгляд. Ну, окровавленный нож в дёргающейся руке… Почему, почему я решил взять её вину на себя? Она мне нисколько не нравилась. И не то чтобы жалко её стало. Рыцарское чувство? Нет, не было такого чувства.

О великодушии и благородстве я тоже не думал. Я вообще ни о чём думать не мог, даже если бы был трезвый — чтобы принять то решение, у меня была доля секунды. Зачем мне это было надо? Неужели только затем, чтобы не мучиться всю оставшуюся жизнь?! Но неужели я действительно мучился бы?

Да! Если бы я не взял Светкину вину на себя, я бы мучился до самой смерти. А почему, не понимаю. Загадка. Наверное, плохой из меня был бы психиатр».

Вздохнув, Видов собрался с мыслями. Что же он медлит, нужно узнать, где находится Серёга. Острожно вышел из комнаты, и торопливо зашагал к диспетчерской. Фамилию Серёги он не знал, да это и не важно было. Вызов на Зелёную улицу, четыре дня назад. Найдут!

— Ну вот, Максим Андреич, — диспетчерша была опытная и быстро вычислила вызов, — пациент попал в нашу хирургию. Сотрясение мозга и многочисленные гематомы.

Что же это получается, а? Серёга никак не мог довести свою Кармен до рокового конца…

— Как фамилия этого несостоявшегося Хозе?

— Кого?!

— Ну, Серёги этого.

— Петрунин. А вам это нужно… для следствия?

— Надюша, спасибо! — Видов усмехнулся, — а то как же, для очередного секретного расследования.

Ему ужасно хотелось сбегать в хирургию прямо сейчас. Но это было неуместно, приличия требовали подождать до утра. Кто же мог знать заранее, что утром придётся жалеть о своей деликатности!

В половине пятого, когда начало светать, его бригада снова выехала на вызов. Кабанчик, как всегда, что-то дожёвывал, а Соня имела вид примерной ученицы, которая рассчитывает на хорошую оценку не столько за знания, сколько за этот самый примерный вид.

Потом был ещё один вызов, и ещё один. Смена закончилась. Видов поспешил сдать дежурство, наскоро попрощался со всеми и, подгоняемый новой, только что проклюнувшейся версией, размашистым шагом направился в хирургию. Соня, как ни спешила, не успела его догнать.

— Привет работнику костоправного труда! — Видов поприветствовал дежурную медсестру, — скажите, милая девушка, вы мне поможете?

— Здрасти, — недоумённо пожала плечами девушка, — а чего вам надо?

— Я хотел бы увидеть Петрунина. Ну, больного. Если, конечно, он способен стоять на ногах.

Медсестра смутилась, почему-то покраснела.

— Ещё как способен… Нет его.

— То есть как — нет? Уже выписали, что ли?

— Вы проверяющий? — она явно не хотела говорить.

— Да никакой я не проверяющий! Я со скорой. Врач.

— А, — медсестра немного успокоилась, но всё ещё косилась на Видова с подозрением, — а он сбежал.

— Как это? Когда?! — такого поворота Видов точно не ожидал.

— Часа три назад…

Да что ж это такое?! Придётся-таки в Степновку ехать. Сам Серёга, понятно, не виноват. В ночь убийства он был в больнице. А вот его жена, если она существует…

— Плохо вы за больными смотрите, как я погляжу!

— Чего это плохо? — огрызнулась девушка, — он из окна выпрыгнул! Как я могла это видеть?!

— Ну, ну. Не расстраивайтесь! Такие кадры часто сбегают из больниц. Даже зимой. Я думаю, сильно ругать вас никто не будет. А если кто и вздумает, позовите меня, я заступлюсь. Вы же знаете, где наш корпус? — девушка кивнула, — моя фамилия Капустин. А вот скажите, приходил к нему кто-нибудь? — Видов задал вопрос автоматически, не надеялся получить нужную информацию.

Конец ознакомительного фрагмента.