Поколение апатрид

Ефим Захаров

Действия повести «Поколение Апатрид» происходят весной 2015 года в Крыму и Москве. Герои произведения после вхождения полуострова в состав России, остались не у дел, в один момент лишившись статуса и званий.Посвятившие всю жизнь служению государству и оказавшиеся ненужными новой державе, герои повести переосмысливают произошедшие с ними события, пытаясь разобраться в причинах случившегося и в самих себе, а также ответить на терзающие их вопросы: «Есть ли у меня Родина?» и «Как жить дальше?».

© Ефим Захаров, 2021

ISBN 978-5-0055-1955-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Описанная история от начала и до конца является продуктом фантазии автора. Все имена и события вымышлены и ничего общего с реальностью не имеют, совпадения названий случайны.

Глава первая

Дотлевшая до фильтра сигарета обожгла пальцы и на несколько секунд вернула в реальность, ровно на столько, сколько нужно для того, чтобы сделать жадный глоток самогона из стеклянной пивной бутылки без этикетки, достать из пачки новую сигарету и щёлкнуть зажигалкой. Остекленевшие глаза вперились в желтую полоску бамбуковых обоев, пепел падал прямо на грудь, а скатившаяся до подбородка слеза замерла перед падением, запутавшись в недельной щетине и оставив на щеке жирную мокрую полосу.

Из подключенных к ноутбуку колонок играла «Fade to Black», а по подоконнику барабанил мелкий тёплый майский дождь. Илюха обожал Metallica, знал тексты и сам играл эти песни на гитаре. Пять лет назад, в конце апреля, Илья вытащил его в Москву на концерт. Это было охренительно. Сам Олег никогда раньше не бывал на таких шоу и то, что он впервые увидел в свои тридцать пять, заставило его подумать, что самая лучшая часть жизни прошла без чего-то важного и интересного. Звук, свет и энергия, которую вырабатывали четыре уже далеко не молодых человека, как вместе, так и каждый по отдельности, подхваченная забитым под завязку «Олимпийским», и возвращенная на сцену, умноженная многократно, тут же бросалась обратно в зал, взрывала тебя изнутри и давала ощущение прикосновения к чему-то великому и уникальному, свидетелем чего ты был, но это уже больше не повторится. Ты — особенный, ты видел Metallica. «Это лучше, чем секс и кокс», — сказал он тогда сорванным в хлам голосом, выжимая мокрую от пота майку после концерта. Илья ничего не ответил, просто улыбнулся глазами, как умел только он.

Но Илюхи больше нет.

Они были самыми близкими друзьями, хотя и не ходили семьями друг к другу в гости (их вторые жены, молодые, амбициозные и высокомерные барышни, терпеть друг друга не могли, а как же иначе, ведь они — жёны судей), да и общались в последнее время достаточно редко, в основном по телефону и по делу, но присутствие надежного друга в своей жизни, бывшего рядом на всех этапах продвижения по карьерной лестнице, Олег постоянно ощущал на протяжении последних восемнадцати лет. Познакомились они летом девяносто седьмого в пыльном коридоре третьего этажа четырехэтажного здания на улице Севастопольской крымской столицы перед кабинетом начальника отдела кадров прокуратуры Крыма, где ожидали известий о своём трудоустройстве. Илья, симферополец, окончивший Харьковскую юракадемию, получил направление в прокуратуру Керчи, а он, уроженец восточного Крыма, который учился в местном госуниверситете, остался в Симферополе. Поначалу ездили друг к другу, отжигая по клубам и дискотекам, потом перестали, обзавелись семьями и детьми. Созванивались редко, в основном по необходимости, иногда бывали друг у друга на днях рождениях. В 2004, не сговариваясь заранее, оба сдали квалификационный экзамен и через год стали судьями, попав в один Указ Президента. Илье повезло больше — был назначен судьей районного суда Симферополя, родители помогли, а Олег вернулся в свой родной город, с его рабоче-крестьянским происхождением столичные суды оставались несбыточной мечтой. В 2010, незадолго до поездки в Москву, вместе съездили в Киев, где Верховная Рада без проблем избрала их на должности бессрочно.

Как-то всё у них в жизни синхронно получалось. В один год женились, потом почти одновременно развелись, и снова обзавелись семьями. Дети — ровесники, у обоих мальчик и девочка от разных жён, только у Илюхи мальчик старший, а у него наоборот. Казалось бы — жизнь удалась — живи, работай и радуйся. Хер там.

Страх, проявившийся в конце февраля 2014 вместе со слухами о выдвижении на полуостров «Поезда дружбы» с боевыми отрядами «Правого Сектора», сменился истеричной радостью. Ура! Ура! Ура! «Зелёные человечки» защитили нас от фашистов и националистов, Крым и Севастополь возвращаются в родную гавань. Щас заживём, молочные реки по кисельным берегам потекут. Без сожаления сдали украинские паспорта и налегли на изучение российского законодательства, с улыбками и надеждами шагая на работу, где с чувством гордости выносили решения именем Российской Федерации и ждали завершения «переходного периода» и «российских зарплат». Звоночек, прозвеневший практически сразу, когда таких же мужиков из прокуратуры «их призыва — конца девяностых», дослужившихся до заместителей и прокуроров городов и районов, носящих на погонах две, а кто и три, большие звезды, выперли из ведомства без объяснения причин, не дав доработать до заслуженной пенсии даже не годы, а месяцы, мозги не отрезвил. Нет, не может быть. Мы же судьи, избранные парламентом, с нами так поступить не могут, нам ведь обещали, что всё будет хорошо. Люди из Москвы приезжали, коллегами называли, улыбались искренне. А мы верили. Лохи. Могут, ещё как могут.

В октябре четырнадцатого был первый раз, когда большие московские дядьки с важными лицами и осознанием собственной важности, в ультимативной форме поведали крымским судьям, что каждый четвертый из них остаётся без работы. Не только Олег и Илья, а ещё четыре десятка коллег. Шок. Кое-кто обжаловал такие решения в Москву. Бесполезно. Против лома нет приёма. Что произошло? Почему так? Почему именно мы? Подключили все возможные связи — кое-что узнали. И здесь у них с Ильей практически одинаково — секретная справка ФСБ об их коррумпированности. Таким не место в кристально чистой судебной системе России. А что в ней написано — никто не знает. Вернее кто-то то, конечно, знает, для кого-то ведь они и пишутся, эти справки, однако достоверной информации — ноль. Но всё по-доброму, ласково так. Работайте, пока, граждане судьи, не волнуйтесь. Возможно, произошло недоразумение, разберёмся, исправим. У вас будет ещё возможность подать документы. И правда. Подали документы ещё раз, в декабре, но в марте пятнадцатого всё повторилось. Вежливо, доброжелательно, с намёком на улыбку: «До свидания, вернее прощайте, Ваша Честь». То, что вместе с ними стали безработными ещё полсотни крымских судей, утешение слабое. И ведь как всё было изначально продуманно: украинские паспорта забрали, дали поработать и скомпрометировать себя в глазах Украины вынесением решений именем Российской Федерации, чем отрезали дорогу назад, а потом выгнали вон пинком под зад, не оставив никакого шанса на трудоустройство в «системе» ни прежнего, ни теперешнего государства, сделав из умных и работоспособных людей изгоев.

А ведь им обоим оставалось меньше трёх лет до пенсии. То, на что положено двадцать с лишним лет — растоптано, а цель, к которой они шли всю сознательную жизнь и которую достигли, исчезла, как будто её и не было вовсе, став фантомом, который уже невозможно материализовать. Но ведь этот мираж ещё вчера был реальностью, и, надо сказать, достаточно успешной реальностью. Уже забылось. Всеми. И прежде всего теми, у кого получилось этот фантом сохранить. «Я не смогу жить жизнью обычного человека», — сказал ему Илья сразу после того, как они вышли из зала, где окончательно решилась их судьба.

Олег «квасил» почти неделю, уничтожая самогон, выгнанный бабой Маней с соседней улицы, сидя в трусах на полу на балконе собственной трёхкомнатной квартиры, выходя из дома только в магазин за сигаретами, или в гости к бабе Мане за пополнением запасов. Самогон он пил не из экономии, денег на водку или виски пока хватало, ему просто нравился вкус «натурального продукта», да и голова от него утром болела меньше, чем от «казёнки». Жена и сын сразу после похорон уехали к тёще на майские праздники, и общение за неделю свелось к минимуму, с каждым днём сокращаясь наполовину. А вчера жена, кажется, вообще не звонила. Голос старшей дочери он не слышал уже месяц, может больше. Взрослая стала, занятая, про папку сама и не вспомнит, только когда что-то нужно.

Но он живой. Хоть и пьяный, опустившийся и вонючий, но живой. А Илюха — нет. Не выдержал. Не смог. Рассыпался. Сгорел. Заперся в ванной, когда жена на работу ушла и дочку в школу отвела, и вены себе вскрыл. Под «My Friend of Misery», свою любимую композицию. У него всегда мурашки по коже бежали, когда акустический гитарный проигрыш звучал. Всё осознанно. Готовился он к этому. К нотариусу сходил, завещание написал, счета в банках обнулил, все деньги, которые припрятаны были, домой принёс, на стол положил и сверху записку — «Я так жить не могу».

Зачем всё? Зачем…??? Похоронили Илью Первого Мая, в День солидарности всех трудящихся, мать их так. Почти никто из тех, кто друзьями себя считал, кому повезло больше, кто при работе остался, на похороны не пришёл. Стыдно, наверное. Каждый только о своей заднице думает. Почти все, за исключением пары человек, из тех, кто на должностях российских закрепились, отвернулись, звонить перестали, а при встрече в городе старались сделать вид, что не узнали, потупив спрятанные за стёклами тёмных очков глаза. Зачем с ними общаться? Они теперь никто.

Самогон закончился, и бутылка покатилась в угол балкона к куче таких же опустошенных, как и он сам, стекляшек, смятая пачка «Marlboro» полетела следом в том же направлении. Телефон, поставленный на беззвучный режим, завибрировал. Олег поморщился, закрыл крышкой поллитровую стеклянную банку полную окурков, которая стояла около правой ноги и жутко воняла, взял телефон. «Настя». Жена.

— Ты всё бухаешь? — ни «привет», ни «как ты?», ни «как дела?», сразу к делу — выносить мозг. Это у неё получается лучше всех в мире.

— Ну. Чё хочешь? — раз она так, тоже сюсюкать не буду.

— Заканчивай, давай. В животное уже превратился, квартиру засрал так, что я туда возвращаться не хочу…

— Не хочешь — не возвращайся, — перебил Олег супругу.

— Ты ох… л, муж мой? Все мозги пропил. Это моя квартира.

— Это моя квартира, я её покупал. За свои кровные, а то, что на тебя оформил — дурак был. И вообще, иди в жопу. Все неприятности из-за тебя, жизнь мне испортила… — жена отключилась, а Олег подумал, что Настя, в принципе, ни в чём не виновата, просто она единственная, кто позвонил ему сегодня. За что он её так, дурак? Правда, скотиной стал.

Встать удалось с трудом. Ставшая непослушной и ватной от долгого сидения в одной позе нога не хотела сгибаться, и он пошатнулся, ударившись губой о дверной косяк. Кровь стала заливать подбородок и капать на пол.

— Пи… ц, допился, — Олег снял майку, зажал губу и, как мог, побежал в ванную.

«…The Ultimate in Vanity

Exploiting Their Supremacy

I Can’t Believe the Things You Say

I Can’t Believe, I Can’t Believe the Price You Pay

Nothing Can Save You

Justice Is Lost, Justice Is Raped, Justice Is Gone

Pulling Your Strings,

Justice Is Done

Seeking No Truth

Winning Is All

Find it So Grim,……….So True,……….So Real…»

Остановив кровь и постояв под холодным душем, Олег вышел из ванной комнаты и, прислонившись к стене, дослушал «… and Justice for All» до конца, внимательно вглядываясь в своё отражение в зеркале.

— А я буду жить. Я не сломаюсь, — взяв мусорный пакет, куда бросил окровавленную майку, он вышел на балкон и услышал громкие хлопки.

Небо озарилось яркими вспышками. Маленькие белые точечки, взмыв в небо, взрывались и превращались в огромного белого паука, лапы которого росли и вытягивались вниз, после чего кончики лап снова взрывались и весь паук распадался на искры, а новые маленькие беленькие точечки всё взмывали и взмывали в небо, меняя паука на оранжевый цветок или сказочное дерево, раскинувшее свои разноцветные ветви. Финальный залп салюта в честь Дня Победы, раскрасивший небо яркими узорами, подвёл черту под праздником, который закончился.