Штормило! Море волнующих историй

Елена Чиркова

«Штормило!» – это название первого одноимённого рассказа в книге. Он о работниках рыбоперерабатывающего комбината, замурованного в российской глубинке, которые отродясь не видали моря.⠀«А море – ваших рук дело! – в преддверии Нового года на общем собрании провозгласил начальник консервного цеха по отчеству Карлович. – Наряжайтесь всякими рыбами, медузами, морской капустой и гребите на праздник!»⠀Вскоре рукотворное море штормило.

Крутые кепи

Рассказ

— Мне идёт? — Татьяна Николаевна Пискарёва примеряла кепи в отделе головных уборов в ЦУМе провинциального российского городка. — Как я тебе?

— Как Олег Попов, — резко внесла ясность острая на язык приятельница Пискарёвой, которую тоже звали Татьяной.

В быстрых разговорах приятельницы перекидывались общим именем, как мячиком пинг-понга.

— Поняла, Таня… Тогда я снимаю, — Пискарёва стянула неуклюже развалившееся на голове коричневого цвета вязаное изделие с козырьком и брошью в виде кошки.

— Снимай, Таня. Снимай.

Избавившись от кепи и выпустив на волю светлые кудряшки, непослушно торчащие по бокам головы, Татьяна Николаевна сделалась похожей на усталого юношу-купидона, посадившего зрение на прицеливании из чудо-лука и потому носившего очки, но не потерявшего азарта.

Впрочем, мишенью Пискарёвой были не половозрелые сердца, а детские умы.

Ведь обе Тани работали в школе.

* * *

Ноябрьский вечер присваивал людей. Он, как паук, словно сетью, опутывал прохожих темнотой, чтоб те, дрожа, беспомощно барахтаясь, осознавая силу власти поздней осени, сдавались бы, хандрили. И отдавали радость жизни ноябрю.

Сверкающий ЦУМ зло выплюнул ничего не купивших подруг.

Туда, где высекая из-под колёс дорожную жижу, спешили к месту ночлега машины.

Татьянам тоже хотелось домой.

* * *

— Знаешь, Таня, — Пискарёва всё же замедлила шаг, — ты видела моих новеньких, девочек-двойняшек, Ивановых? У них бабушка очень странная.

— Что с бабулей не так?

— Она каждый день в новых кепи в школу приходит!

У Тани промокли ноги, и ей не хотелось поддерживать разговор о школе, флегматично бредя по лужам. Но оставить волнение приятельницы без внимания она не могла, поэтому решила обратить беседу в шутку.

— Так она безумная шляпница! — задорно предположила Татьяна.

— Кто? — не поняла внезапно прилетевшего юмора Пискарёва.

— Ну, помнишь, раньше шляпники использовали ртуть? — Татьяна театрально понизила голос до шёпота. — Ядовитые испарения сводили шляпников с ума!.. Может, эта, твоя в кепи, тоже того? Сумасшедшая?

— Да ну тебя! — поняв неуместность начатого обсуждения, шутя, шлёпнула подружку перчаткой по плечу Пискарёва. — Хорошо, что ртутные градусники выпускать перестали, шляпники здоровее будут!

Тани дружно рассмеялись и разбрелись в разные стороны.

* * *

На следующий день после уроков Татьяна Николаевна Пискарёва раздавала родителям их первоклашек.

Первая смена закончилась, а вторая почти началась, поэтому в вестибюле было много народу.

Охранник собачился со старшеклассниками, которые нахально крутили «вертушку», «забыв» переобуться. Зарёванная девочка искала потерянную куртку. Сидя на руках у пирсингованной в крыло носа родительницы, скрипуче лаяла ручная собачонка.

Пискарёву то и дело дёргали с вопросами родители, совали деньги за столовую, дотошничали.

Внезапно на фоне всей этой вакханалии перед взором Татьяны Николаевны тревожно вспыхнул алый мак. Это Иванова предстала перед ней в бессовестно красном головном уборе. И вот так, с цветком на голове, она приблизилась к онемевшей от удивления Пискарёвой, расплылась в дружелюбной улыбке.

Татьяна тоже скорчила гримасу.

«За нами бабушка пришла, — одна из двойняшек потянула за рукав впечатлённую Таню. — Домой идти можно?»

* * *

Иванова — это грузная женщина лет шестидесяти. Большой живот придавал приземистой женщине округлую форму. Тряпичный, на утеплённой подкладке, сильно поношенный коричневый плащ тем более утяжелял Ивановское рыхлое тело, делая её похожей на домашнюю сытую утку, сильно раскормленную по осени.

— Вон, смотри! Видишь? — шепнула подошедшей коллеге Татьяне возбуждённая Пискарёва и незаметно повела взглядом в спину торжественно плывущего к выходу «алого мака».

— Вижу, — кивнула та. — И правда, крутое кепи!

— А пойдём-ка, кепи обсудим, — Татьяна Николаевна «под локоток» увлекла с собой подругу в свой опустевший кабинет.

— У меня ЧП! — устало опустилась на стул Татьяна Николаевна. — Кто-то в классе ворует… Так, по мелочи, большую пачку новых фломастеров у девочки из портфеля вытащили. Родительница мне звонила, жаловалась. На прошлой неделе клячку кто-то потерял, на этой неделе — сто рублей… Короче, разбираться надо.

— Возможно, слово «потерял» здесь главное? — предположила не проникшаяся проблемой собеседница.

В ответ Пискарёва так нервозно дёрнула плечиком, что Татьяна своё предположение «замяла».

— На кого думаешь? — примирительно протягивая утомлённой приятельнице карамельку, участливо спросила она.

— На Ивановых.

— Ну почему? Они хорошие девочки. Почему Ивановы?

— Они новенькие! Что мы о них знаем?

— А ты узнай.

— Слушай, Таня! Я сейчас, наверно, скажу ерунду, но я правда так думаю, — Татьяна Николаевна так разволновалась от настырного выпада подруги в свою сторону, что речь её, обычно более-менее спокойная и размеренная, стала вдруг сбивчивая и рваная. — Таня, я не понимаю, откуда взялось это моё убеждение, но мне кажется, что эта бабка их, Иванова, кепи ворует. А внучки в бабку пошли. Тоже воруют. Как говорится, не родит свинья бобрёнка, а родит того же поросёнка.

— Иванова кепки тырит? — Таня прекратила сосать карамельку. Лицо её вытянулось. — С чего ты взяла?

— А где она каждый день берёт новое кепи?

— Ну, не знаю… Коллекционирует. Покупает и в шкаф складывает… Почему сразу ворует?

— Таня, пойми, все кепи высшего класса. Это элитные головные уборы. Крутые! Они не на рынке куплены. Эти кепи больших денег стоят. А Иванова… Ну, ты её видела. Очевидно, что кепи ей не по карману!

— Она их шьёт!

— Чтобы шить такие кепи, эстетический вкус нужен. И бюджет! От Ивановой нищетой и затхлым шкафом пахнет.

— А где родители двойняшек? Почему их бабка забирает?

— Мать, кажется, на инвалидной группе. Отец как будто из семьи ушёл, не помогает. Как девчонкам из такой семьи яркие фломастеры не выкрасть?

— Танюша, ты устала.

— Как устала? До конца учебного года пахать и пахать!

* * *

Вечером Татьяна Николаевна накапала себе валерьянки, присела на диванчик в ожидании звонка от взрослого сына.

— Что с тобой? — обеспокоился Танин муж. — Ты сегодня квёлая.

— А вот послушай, — оживилась Татьяна. — У меня в школе есть женщина по фамилии Иванова. Очень бедная женщина, она бабушка новеньких двойняшек. Так вот, Иванова каждый день приходит в школу в новых крутых кепи. Как ты думаешь, где она их берет?

— Так, надо сообразить, — как бы всерьёз задумался Танин муж, отличный инженер с деликатным чувством юмора.

Он воткнул указательный палец в очковую перегородку:

— Я думаю, что Иванова высматривает женщин в крутых кепках на улицах города, выслеживает их, прищучивает в тёмных закоулках, срывает с них кепи и растворяется с добычей в руках, как кусок сахара в кофе!

— Да ну тебя! — отмахнулась от несерьёзного супруга Татьяна. — Иванова — крупная пенсионерка. И раствориться, как рафинад, она не может.

Зазвонил телефон.

И Пискарёвы забыли о кепи.

* * *

Нужно было разобраться с воришкой. И Татьяна Николаевна отправилась к Ивановым.

Оказалось, что двойняшки живут в затёртом высотками частном доме. Деревянная избушка, одна из тех, которые числятся под снос, ютилась в центре города и, ничуть не конфузясь современных новостроек, весело пускала в небо душевно пахнущий деревней печной дым.

Татьяна Николаевна, толкнув ворота, отяжелевшие от влаги, вошла во двор.

Пёс высунул из конуры крупную голову, но покидать нагретое телом убежище не пожелал.

Татьяна юркнула под навес. Здесь пахло гниющими брёвнами и пыльным хламом — печальной участью умирающих домов.

«Вот почему одежда двойняшек пропиталась затхлостью», — подумала Татьяна и толкнула дверь.

Внутри оказалось куда веселее.

В буржуйке трещали двора, редкий по осени солнечный луч геометрически чётко расположился на деревянном прогретом полу, под ноги вошедшей Татьяне метнулась рыжая кошка.

Откуда-то сбоку вывалилась Иванова в махровом тёплом халате, в шерстяных носках на босу ногу, без новой кепи на непривычно непокрытой голове.

* * *

— Вы? — растерялась Иванова. И суетливо стала распихивать по карманам катушки ниток, которые до сих пор держала в руках. — А девочки на швейный кружок убежали.

— Вы тоже шьёте, Клавдия Петровна? — повела глазами в сторону Ивановских распухших карманов Пискарёва.

— Нет, что вы? Нет… Вы проходите, Татьяна Николаевна, — хозяйка кинулась стягивать пальтишко с гостьи. — Это дочка шьёт. Я не умею.

* * *

Пискарёва присела к столу.

Пока Иванова гремела на кухне чайником, Татьяна осмотрелась. Внутри домик казался столь же убогим, что и снаружи. Но всюду царил порядок.

Скатерть на столе казалась кипенно-белой. Окна цедили дневной свет открыто и без помех. От ситцевых штор в букетах ромашек пахло стиральным порошком и летом.

Из соседней комнатушки-закутка послышались короткие фразы. Это Иванова переговаривалась с кем-то, для Татьяны пока невидимым.

Но вот дверь распахнулась, и Иванова выкатила из каморки инвалидную коляску, в которой сидела молодая женщина.

— Вот, Наташа, познакомься, это Татьяна Николаевна, — сказала хозяйка и подкатила дочь к столу. — Она наших девочек в школе учит.

А пять минут спустя женщины пили чай, болтали, смеялись.

— Я головные уборы шью, — весело рассказывала Наташа. — Выполняю личные заказы, в магазины пристраиваю… А мама у меня такая модница, кепки любит! Я ей даю разок пофорсить, потом забираю. Продаю.

— Вашей маме кепи к лицу! — абсолютно искренне восхитилась Татьяна. — Ей кепи очень идут! Правда-правда!

* * *

Неделю спустя ученики Татьяны Пискарёвой заполняли рукописи. Педагог ходила вдоль рядов, следя за тем, чтоб дети правильно держали ручки.

Серо-буро-малиновые ладошки самого «мелкого» второклассника по фамилии Барашкин притянули Танин взгляд.

— Где ты руки испачкал? — спросила она мальчишку после урока.

— В туалете.

— А чем?

Парнишка, поняв, что «прокололся», замялся, зарыдал, но тайны не раскрыл.

Таня кинулась к предполагаемому месту преступления. В урне изуродованные, вывернутые наизнанку искорёженной грудой валялись фломастеры.

— Зачем ты фломастеры у одноклассницы взял и сломал? — спросила у Барашкина Таня.

— Она обзывалась.

— А как?

— Бараном.

Позже нашёлся и ластик. Уборщица, обнаружив его в раздевалке, определила в потеряшки.

А сто рублей исчезли навсегда.

* * *

Под Новый год, в последний учебный день, перед началом каникул двойняшки принесли Пискарёвой подарок.

Красный подарочный пакет с изображением Деда Мороза, который на тройке коней взмывал в звёздное небо, Татьяна поставила в шкаф до конца уроков.

И о презенте забыла.

А собираясь домой, всё-таки вспомнила, открыла. В пакете лежала фетровая шляпа.

Татьяна примерила её и снимать не захотела.

— Как я тебе? — имея в виду новый головной убор, спросила Пискарёва у приятельницы Тани, которая дожидалась её в вестибюле.

— Как английская королева! — восхищённо выпалила та.