Шакалота. Цена свободы

Елена Филон, 2017

Максим Яроцкий пережил страшную трагедию. Больше он не тот парень, которого все любили. Мало кто знает, какую опасную игру он ведёт, считая это расплатой для тех, кто обязан понести наказание. Это тайная игра на прохождение заданий посредством шантажа, в которую втянули мою сестру и изнасиловали. А следом втянули и меня. Я понятия не имею, какой компромат нашёл на меня Макс и за что так поступает с девчонкой, которой год не было в городе, но, вернуться в школу и пройти игру, всё, что мне остаётся, чтобы докопаться до истины и помочь сестре. А ещё, у меня тоже есть секрет. Вот только я понятия не имела, насколько он страшный.

Глава 7

10 класс

Сентябрь

— Я сказал: пропусти, — рычу сквозь зубы. Гляжу исподлобья, кулаки сжимаю: руки так и чешутся! Давай, сука! Давай, повтори ещё раз, чтобы я убирался, мне только в кайф тебе по роже съездить будет! Мне вообще насрать на всё! НА ВСЁ!!! И НА ТЕБЯ, СУКА!!!

— Иди домой, сопляк, — ржут с меня. Вышибалы чёртовы!

Ну ладно! А я ведь просто выпить пришёл!

Просто выпить на хрен пришёл!!!

— ОТВАЛИ!!! ОТВАЛИ, СУКА! — Скрутили, твари, руки заломали.

— Спокойно, малый, сейчас до отделения прокатишься.

— Держи его! Вот резвый какой!

— Отпустите его! — какой-то знакомый голос бабский. Ааа… Светлакова. Какого хрена тебе надо?

Этот лысый ублюдок толкает в спину, так что приходится проехаться животом по ступеням и ещё раз послать их в задницу: погромче, раз не понимают, да с интонацией.

— Мы вызовем полицию, Вероника Николаевна, заходите внутрь.

— Не надо никакой полиции, — трещит, будто я не слышу! Овца. Если я пьян, это ещё не значит, что я глухой!

— Да он псих какой-то, Вероника Николаевна. Заходите внутрь. Мы сами разберёмся.

— Слышь, ты… — с трудом языком ворочаю. Шатаясь, встаю на ноги и пытаюсь подняться по ступеням.

— Пропустите его, — Светлакова смотрит на меня взглядом своим стервозным. Что, жалко тебе такое дерьмо, как я? Сочувствие своё проявляешь? Да пошла ты…

— Пропустите, я сказала!

Подхватывает меня под руку и ведёт в бар своего папашика. Раньше меня и так пропускали. Меня, Чачу, Оскара и Костяна моего. Дружищу моего. Братишку…

— Эй? — чьи-то руки обхватывают меня за лицо.

— Чё те надо? — отталкиваю Светалкову в сторону и плетусь куда-то… по идее к бару, но что-то с трудом ориентироваться получается.

Что вообще с этим местом не так? И почему всё так кружится?

— Э-э-эй! Где тут бар?!! — кричу, вращаясь на месте с раскиданными руками.

— Пошли! — Опять Светлакова. Обнимает меня, будто я сам идти не в состоянии и тащит куда-то.

— Мы в бар? — кричу ей на ухо. Смотрит недовольно и губы свои краснющие поджимает. Красивая. Но стерва. А может и хорошо, что стерва. Стервам проще живётся. Стервам никто не нужен. У стерв есть они сами, а большего для счастья и не надо!

— Так, да? Я прав?! — вновь кричу ей на ухо. — Или не прав?

— О чём ты? — смотрит едва ли не отвращением, толкает меня на что-то мягкое и приказывает сидеть на месте, пока она не вернётся.

— Это… а это не бар! — оглядываюсь по сторонам. Всё кружится, прыгает перед глазами, размазанное всё какое-то. Чёёёрт… Хреново что-то.

— Пей, — на столик передо мной опускается бутылка с водой, а Светлакова рядом присаживается. — Помочь?

— А?

— Помочь? — кивает на бутылку и морщится, так что между бровями впадинка вырисовывается; так и хочется её пальцем разгладить.

— Ты что делаешь?! — дёргается в сторону, отшвыривая от себя мою руку, а я глупо посмеиваюсь в ответ.

— Сколько ты выпил? — качает головой, вручая мне открытую бутылку с водой. Делаю глоток и фонтаном всё на пол выплёвываю.

— Фу. Безалкогольное, — отдаю бутылку обратно Светлаковой.

— Ну, да. Потому что это вода! Пей!

— Сама пей, — утыкаюсь лбом в столик.

— Яроцкий? — зовёт настойчиво. — Яроцкий?! У меня, думаешь, дел других нет, кроме как с тобой тут торчать?

— Ну, так проваливай. Чего расселась? — взмахиваю рукой и роняю её обратно на стол.

Слышу, как шумно вздыхает, поднимается на ноги и обратно для чего-то садится.

— Я вызову тебе такси.

— Катафалк сразу.

— Не смешно.

— Согласен. Катафалк — вообще не смешной был, — отлипаю от столика и приваливаюсь к спинке дивана. Смотрю, как лицо Светлаковой раскачивается из стороны в сторону… Это её штормит, или меня?

— Сколько ты пьёшь?

— Сегодня, или вообще? — улыбаюсь ей.

— И в школу не ходишь, потому что пьёшь?

— Есть сигарета?

Открывает пачку и протягивает мне. Забираю всю пачку: одну сигарету зажимаю зубами, а пачку прячу в карман.

— Потом откуплю, — бурчу, ища по карманам зажигалку.

— Ты же не куришь, — головой качает, будто я бля*ь её жестоко разочаровал! — А, точно, — придвигаюсь к ней. — Дай подкурить.

Делаю затяжку и густо кашляю. Ещё затяжку, давлюсь кашлем, но продолжаю делать это — травить себя, будто кайф от этого получаю. Может и получаю.

— Ты ещё тут? — приваливаюсь обратно к спинке дивана и смотрю на Светлакову, красивую, как всегда, ухоженную. Как кукла пластмассовая.

— Не думаешь, что завязывать пора?

Роняю голову набок:

— У тебя смена началась, или что?

— Смена?

— Ночного психолога, — смеюсь с одной из самых своих тупых шуток, а эта всё больше лицо своё разукрашенное кривит.

— Мне жаль Костю, — и вдруг выпаливает. Очень не вовремя грёбаное своё сочувствие проявляет.

— Себя пожалей, — а у меня в голове даже как-то свежее становится. Она ведь даже не знала его… А все кто знал, так и вообще — твари последние.

— Просто свали, — откидываюсь затылком на спинку дивана и закрываю глаза.

— Посмотри в кого ты превратился, Яроцкий, — ещё и упрекать меня берётся. — Пьяный, жалкий, никому не нужный.

Перекатываю голову набок и, язвительно улыбаясь, смотрю на Светлакову из-под полуприкрытых век:

— Много у нас общего, да?

— Я не пьяная, — цедит.

— Да, но в остальном-то!

— Да что ты знаешь?

О, непробиваемую принцессу за живое задели?

— Можно не быть проницательным, когда всё лежит на поверхности.

Вероника холодно усмехается и складывает руки на груди, которую с трудом маленькая тряпочка прикрывает, не оставляя места для фантазий.

— Это я-то поверхностная?

— Типа того, — вновь вздыхаю. Говорить не просто сложно — говорить в принципе не хочется.

— Где твои друзья? — спрашивает.

— Друзья? — смеюсь. — Это ты о ком сейчас?

— Где Паша, Оскар? Давай я позвоню кому-нибудь из них.

Выхватываю у неё телефон и смотрю на заставку. Свою фотку поставила. Охренеть.

— Даааа… — протягиваю весело. — Да у тебя всё ещё хуже, чем кажется.

— Отдай.

— А то что? Охрану позовёшь? Давай, я не против.

Уходит куда-то. Думаю, что за теми шкафами у входа, но нет, возвращается в компании двух бокалов пива. Один опускает на столик передо мной, ко второму тут же прикладывается.

Долго не раздумывая — ну а чего добру пропадать, — хватаю второй бокал и практически залпом осушаю.

— Уже лучше, — хмыкаю и лезу в карман за бумажником. — Ладно, мне пора. Сколько?

— Что сколько? — смотрит в недоумении.

— За пиво наше сколько?

Фыркает, отбрасывая волосы за спину, и даже взгляда решает не удостаивать:

— За счёт заведения.

— То есть за счёт кошелька твоего папаши, — достаю пару купюр и бросаю на стол. — Что? Кто-то впервые в жизни за тебя заплатил? Непривычное ощущение и всё такое? — продолжаю посмеиваться.

— А ты эти деньги сам заработал, ага, — цинично посмеиваясь, кивает на мой бумажник.

— Это — компенсация папаши в честь смерти моего друга, — прячу бумажник в карман. — Но без них я не напьюсь, увы.

— Да что с тобой не так? — головой качает.

— А с тобой? — поднимаюсь на ноги. Слегка ведёт в бок, но устоять на ногах удаётся всё же. — Иди, — киваю в сторону бара, — пора продлевать аренду друзей, а то обидятся ещё.

— По крайней мере, я не одна, — поднимается с дивана и с вызовом смотрит.

— Правда? — с горечью усмехаюсь и практически вплотную приближаюсь к Светлаковой. — А если у твоего папаши деньги закончатся, сможешь сказать то же самое? Хрен, да?.. Ты одна. Даже сейчас, в толпе людей… ты одна.

— Как и ты, — читаю по губам, и вдруг такое жгучее желание просыпается поцеловать их. Просто, чтобы забыться. Просто потому что плевать, с кем это делать. Просто потому, что две недели назад умер мой лучший друг, и мне, сука, нужно сделать хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума!

— Как и я, — отвечаю, накрывая губы Светлаковой своими.

***

— Доброе утро. Садитесь, — Николай Генрихович открывает журнал и просит старосту назвать отсутствующих. — Яроцкий!

— Здесь я.

— Молодец. Кепку сними!

Украдкой поглядываю, как Макс нехотя стягивает с головы кепку и небрежно ерошит волосы. Простой жест — ничего особенного, а у меня вновь всё внутри расцветает, а желание улыбнуться настолько велико, что приходится немедленно спрятаться за учебником математики и раз десять подряд пробурчать себе под нос название темы, которую проходить не раньше, чем в следующей четверти будем.

— У Багряновой праздник сегодня? — слышу, как перешёптываются девчонки со среднего ряда.

— Ничего такая, — кто-то из ребят замечает, и я ещё ниже сползаю на стуле.

— Итак! Васильев идёт к доске! — объявляет Николай Генрихович, и половина класса с облегчением вздыхает. — Остальные передают мне тетради с домашней работой.

— Давай свою, — не глядя на Макса, протягиваю ему руку и получаю лишь хлопок по ладони.

— Ты серьёзно? — глаза сужает, с насмешкой фыркает и прилипает к парте щекой. — Разбудишь, когда вся эта фигня закончится.

— Фигня? Мы на уроке, — шиплю.

— Ну. А я о чём? — зевает, прикрывая рот ладонью, и набрасывает на лицо кепку.

Что-то слабо ударяет по плечу и к ногам падает скомканный клочок бумаги. Оглядываюсь и вижу, как Вероника намекающе кивает на записку.

«Попросись выйти в туалет. Надо поговорить», — написано в ней.

Хмуро смотрю на Светлакову, и та головой в ответ кивает, подгоняет.

Поднимаю руку и нехотя озвучиваю:

— Можно выйти?

— Урок только начался, Лиза.

— Мне срочно.

— У Багряновой недержание, — ржёт Кириллов.

— Сейчас у кого-то пожизненное нестояние случится!

— Смычкова!

— Я не в этом смысле, Николай Генрихович! — улыбается Зоя, пока весь класс обхохатывается с покрасневшего до самых ушей Саши Кириллова.

Через две минуты я уже стою в женском туалете второго этажа и жду, пока и Светлакова почтит его своим присутствием.

— Отпускать не хотел, — бросает с порога и захлопывает за собой дверь. Отстукивает шпильками по плиточному полу, замирает передо мной, отбрасывает за спину волосы и смотрит таким взглядом, будто я ей отчёт должна предоставить.

— Ну? — спрашивает, наконец. — Как всё с родителями прошло?

— Не делай вид, что тебя это интересует, — нехотя отвечаю. — Ты ведь не об этом поговорить хотела?

— Хм, — улыбается. — Смелее стала, да?

— О чём ты поговорить хотела?

Вздыхает спустя паузу:

— Всё о том же. Или забыла, что всё ещё в игре?

— Спасибо, но мне твоя помощь больше не нужна. — Обхожу её и направляюсь к выходу, но Вероника ловит меня за локоть и разворачивает к себе:

— Дура, я ведь и вправду помочь хотела!

— Спасибо. Я оценила. Родители тоже.

— Зато третье задание было зачтено.

— Зато моей сестре… — Заставляю себя замолчать и потираю переносицу подушечками пальцев. — Слушай, просто не лезь больше, ладно?

— Я не могу не лезть, пока мой парень в этом замешан.

— Твой парень был замешан в этом ещё до меня. Могла бы и раньше до него достучаться попробовать.

— Четвёртое задание уже получила? — тему переводит.

Молчу, лишь взглядом её сверлю, таким, что и без слов понятно — «Отцепись».

— Макс… он больше не говорит со мной на эту тему, — произносит слегка неловко. Складывает руки на груди и смотрит вниз, отстукивая каблуком по полу. — Не знаешь почему? — смотрит исподлобья.

Пожимаю плечами и качаю головой:

— Нет.

— А что это за представление на курилке было? — холодно улыбается. — И куда он увёз тебя вчера?

Неужто ревность проснулась? Странно… а я думала: к такой, как я, такие, как Светлакова, ревновать не умеют. Собственной гордостью давиться будут, но ревность?.. Не-е-т, разве это возможно? Я ведь — никто по сравнению с ней, и Вероника это довольно доступно мне объяснить успела.

— Чего молчишь? — И даже улыбается, чтобы неуверенность свою скрыть. Слишком широко, слишком фальшиво. — Мне просто интересно.

— Тогда у Макса спроси.

Фыркает и отворачивает голову к окну:

— Разве не из-за четвёртого задания он тебя увёз вчера?

Тяжело вздыхаю:

— Я на урок пошла.

— Стой! — вновь меня за руку ловит, больно так пальцами предплечье сжимает, и вдруг опоминается, опускает руку и делает шаг вперёд. — Я просто переживаю за него, понимаешь? Оскар и остальные бесятся, зуб точат на него. И я просто не могу спокойно смотреть на это и ничего не делать. Макс должен дать тебе четвёртое задание, или… или ему и тебе конец, говорила об этом уже ни один раз!

Решаю, что лучше промолчать, чем врать. Плохо у меня дела с враньём обстоят, сразу расколет. А с другой стороны… может, стоит сказать ей?.. Вероника та ещё штучка, но за Яроцкого искренне беспокоится, вижу это, он — её уязвимое место. Единственный, кто может сорвать маску с лица ледяной королевы. Но как она поможет — вот вопрос. Так же как и в прошлый раз? В спину толкнёт, заставлять будет, чтобы я задание выполнила?.. Ну, это я и сама могу, не нужна мне такая помощь.

— Макс сказал мне не лезть, — шепчет практически жалобно. — Сказал, что сам с игрой разберётся. Только я же вижу — он не хочет! Наигрался!

— А разве ты не этого хотела? — хмурюсь. — Чтобы он из игры вышел.

— Да, но не так! — резко выдыхает и приближается практически вплотную. — Это из-за тебя всё. Да? Да-а-а… Понимаешь это лучше меня. Что ты ему сказала? Что такого сделала, что он с тебя теперь глаз не сводит? Почему он игру на половине решил бросить? Из-за жалости? Жалко ему тебя? — Впивается пальцами мне в плечи. — Или у вас с ним уговор какой-то? Ха. Разумеется, уговор! С чего бы ещё ему с тобой тягаться! — Встряхивает меня. — Ответь мне! Я должна знать, Багрянова! Расскажи! Потому что Макс мне больше ничего не рассказывает. — Снова встряхивает. — Что у вас с ним за дела? Куда он возил тебя? Что задумал? Как с Оскаром разбираться собирается? — Встряхивает. — Что он тебе рассказал? Как много? У вас есть план, да? Что он придумал?! Скажи мне, Багрянова!

— Хватит! — вырываюсь, сбрасывая с себя её руки, и пячусь к стене.

— Прости… — шепчет Вероника, спустя паузу, опускает голову и тяжело дышит. — Просто я… я, просто… Боже… Такое чувство, что я схожу с ума. Всё из-за игры… Всё из-за его мести. Если бы не ты… Если бы только не ты! Чёрт!.. Я боюсь за него. Боюсь того, что они могут с ним сделать. — Шагает к окну и упирается ладонями в подоконник.

— Хорошо, — выдыхает шумно. — Если ты должна быть рядом… Если это поможет вытащить его… Хорошо, Багрянова, будь рядом. Я отдам тебе его на время. И даже подыграю. — Разворачивается ко мне и смотрит с неприкрытой угрозой. — Но потом, когда это всё закончится, ты свалишь, поняла? Когда игра закончится, ты и близко к Максу не подойдёшь. Я спрашиваю: поняла?!

— Он — не вещь, — говорю тихо, — чтобы отдавать его на время.

— И это всё, что ты услышала?! — кричит и ко мне шагает. — Мы с ним уехать собираемся, об этом знаешь?! Нет? Макс не сказал тебе, что после окончания школы мы: он и я, свалим из этого города и забудем обо всём этом дерьме! Так что мой тебе совет, Багрянова: забудь о моём парне. Такая, как ты ему точно не нужна. Ты — удавка на его шее, не больше. «Сбросит» тебя и даже имени твоего не вспомнит. Чего молчишь? Чего вылупилась?!

— Ты сама меня о помощи просила, — шепчу, равнодушно глядя в перекошенное от злости лицо Вероники, — а теперь я для тебя проблемой стала?

— Стала? — холодно усмехается. — Ты всегда была проблемой, Багрянова. С самого своего рождения!

Хлопок.

И только спустя несколько долгих секунд понимаю, что это моя рука взлетела в воздух. Что это моя рука только что отвесила Светлаковой пощёчину. Что это на её щеке останется красный след.

А трясёт меня.

А плакать мне хочется.

Медленно, кажется, что целую вечность, на алых губах растягивается острая улыбка, а в глазах вспыхивает ледяное пламя. Уверена — сейчас ответит, сейчас, ещё секунда, и в волосы мне вцепится, но нет… просто смотрит. Таким взглядом, который больнее всякого удара ощущается.

— Знаешь, почему Макс никогда не выберет тебя? — усмехается ядовито. — Знаешь?.. Всё просто, Багрянова. Макс никогда не будет с той, кого до последней секунды своей жизни любил его лучший друг. Ты — живое напоминание о смерти Кости.

Хватит.

— Подумай об этом, Багрянова! — кричит мне в спину, когда я уже оказываюсь в коридоре и хлопаю напоследок дверью туалета.

Николай Генрихович поглощён разбором материала и даже взгляда меня не удостаивает, стоит вернуться в класс, зато чувствую, как Зоя глаз с меня не сводит и шепчет, когда прохожу мимо неё:

— Что случилось? Чего бледная такая? Мне пойти наказать мегеру? Вот сучка!

Не отвечаю, просто сажусь на своё место и утыкаюсь взглядом в учебник. Ни буковки, ни циферки разобрать не могу, от слёз всё плывёт перед глазами, а голос Светлаковой продолжает греметь в голове: «Ты — живое напоминание о смерти Кости». А следом слова Зои в мыслях вспыхивают: «Тебе мало страданий в жизни? Вот только такого, как Яроцкий тебе для полного комплекта не хватало».

Видимо, не хватало.

Видимо, я совсем идиотка…

Слышу, как хлопает дверь, как раздаётся стук каблуков…

— Что с твоим лицом, Вероника? — ахает её соседка по парте. — Что это такое?

— Замолчи, — шипит в ответ Светлакова, а я невидящим взглядом смотрю на страницу учебника, прячу лицо за волосами, вытираю мокрые глаза и продолжаю делать вид, что не замечаю, как всё это время Яроцкий пристально на меня смотрит.

***

Перед началом следующего урока меня позвал классный руководитель, чтобы узнать причину моего отсутствия в школе. Пришлось соврать, как и родителям — не очень хорошо себя чувствовала, голова кружилась, пришлось уйти. И либо Нине Эдуардовне до сих пор не донесли с кем и на чём я вчера уехала, либо она просто решила тактично промолчать. До поры до времени, разумеется, а точнее — до разговора с родителями. Не думаю всё же, что на мой побег с Яроцким кто-то станет закрывать глаза.

Уже после звонка вернулась на урок химии. Ни Макса, ни Светлаковой в классе не было.

Всю перемену перед третьим уроком Зоя компостировала мне мозги, пытаясь выяснить, что произошло между мной и Вероникой, и едва ли не запищала от восторга, когда я тихонько пробурчала, что не сдержалась и влепила ей пощёчину.

Чувствую себя из-за этого поганей некуда. Не знаю, как так получилось. И не важно, что она сказала, но я обязана была держать себя в руках. Чем я теперь лучше Светлаковой?

— По местам! — командует Наталья Ивановна и тяжело вздыхает, когда Макс и Вероника появляются в дверях класса. — Яроцкий… Как всегда. Без опоздания не можешь. Садитесь, чего встали? И кепку сними! Итак, продолжим!

Не успевает Макс опуститься на своё место, как хватает мою тетрадь, вырывает лист из середины и пишет:

«У тебя сколько сегодня уроков?»

Нет, это уже вообще не смешно.

Сминаю записку в кулаке и продолжаю смотреть в учебник английского.

— Эй? — шепчет, придвинувшись. — Я ведь и унести тебя отсюда могу.

— Что тебе от меня надо? — поворачиваю к Максу голову. — Что? Чего ты добиваешься?

Протягивает руку и кончиком пальца убирает прядь волос с моего лба.

Отворачиваюсь, утыкаясь взглядом в парту.

— Просто прекрати всё это, — шепчу так тихо, чтобы он один услышал.

Вновь тянется к моей тетради. Выхватываю её у него из рук и запихиваю в рюкзак.

Хватит записок. Хватит всего этого. Только разборок с его девушкой мне не хватало. Трусиха ли я после этого? Да, она самая. Не вижу смысла бороться за того, кто так или иначе рядом не останется.

А он просто смотрит. Без злобы, без агрессии, без недопонимания. Обычно.

— Вероника тебе всё рассказала? — решаю коротко и ясно прояснить ситуацию, пока Хромченко под диктовку Натальи Ивановны записывает на доске предложение на английском.

А Яроцкий по-прежнему молчит. Лишь смотрит, ведь это так просто.

— Она… она всё не так понимает, — пытаюсь говорить мягче и делать вид, что меня это ничуть не беспокоит. — Так что… так что всё. Ты понимаешь, о чём я.

«Почему молчишь? Почему смотришь? Ну же… скажи хоть что-нибудь, пока я сама себя снова грызть не начала!»

— Просто прекрати всё это, — бросаю напоследок и отвожу взгляд.

Уже спустя секунду Яроцкий подхватывает с парты шариковую ручку, следом тянет меня за руку, обхватив за запястье, и пока я тщетно пытаюсь освободиться, пишет на тыльной стороне моей ладони два слова:

«Не хочу».

Обводит надпись в ровный кружок, пока я смотрю на него затаив дыхание, и рисует расходящиеся по диаметру лучики.

Бросает ручку на парту, берёт меня за руку, переплетя пальцы, и не сводит глаз с моего застывшего в смешанных чувствах лица.

— После школы у ворот, — улыбается с той нежностью, против которой я так и не нашла оружия для защиты. Я как оголённые провода, когда он ТАК на меня смотрит — вот-вот искры от переизбытка эмоций полетят.

— Хорошо, — сдаюсь, продолжая зарывать себя всё глубже и глубже.

— Хорошо, — с теплотой повторяет Макс, сжимая мою руку всё крепче.