Шакалота. Птичка в клетке

Елена Филон, 2017

"Максим Яроцкий пережил страшную трагедию. Больше он не тот парень, которого все любили. Мало кто знает, какую опасную игру он ведёт, считая это расплатой для тех, кто обязан понести наказание. Это тайная игра на прохождение заданий, в которую втянули мою сестру и изнасиловали. А следом втянули и меня. Я понятия не имею, какой компромат нашёл на меня Макс и за что так поступает с девчонкой, которой год не было в городе, но, вернуться в школу и пройти игру, всё, что мне остаётся, чтобы докопаться до истины и помочь сестре. А ещё, у меня тоже есть секрет. Вот только я понятия не имела, насколько он страшный".Содержит нецензурную брань.

Глава 3

Не знаю, который по счёту час меряю шагами пятнадцать квадратных метров нашей с Полиной комнаты. Считаю серебряные звёзды на синих обоях, сбиваюсь, начинаю считать заново. Не помню, сколько часов спала этой ночью, да и спала ли вообще. Зато точно помню, что выпила успокоительных на две таблетки больше, чем можно было — подсчёт лекарств за последний год стал той привычкой, которая фиксируется на корочке мозга уже на автомате, вбивается в память.

Не нужно было пить больше необходимого — теперь ещё сильнее спать хочется, но не могу себе этого позволить, когда моя глупая сестра вот-вот проснётся и начнёт собираться в школу; и она начнёт — уверена. А я места себе не нахожу и понятия не имею, как уговорить себя её туда пустить. Как начать разговор, да и стоит ли. Как вообще продолжать жить, делая вид, что всё в порядке вещей и ничего ужасного не случилось.

Останавливаюсь у трюмо, упираюсь ладонями в столешницу заваленную грудой косметики и с минуту-другую, как зомбированная смотрю на своё бледное отражение. На осунувшееся лицо, серые мешки под глазами на несколько тонов темнее цвета радужки, а белки будто кровью налитые, веки тяжёлые, распухшие — совсем забыла, что ревела вчера в три ручья, после того как Полина уснула.

Выдохнуть. Выпрямиться. Пригладить растрёпанные волосы, а лучше собрать в хвост, чтобы не раздражали, и натянуть на лицо максимально спокойное выражение.

Просто?

Вообще нет.

— Лиза? — хриплый шёпот Полины заставляет вздрогнуть. Привстала на локте, смотрит сквозь глаза-щелочки.

Ну вот. Пора вновь становится умной старшей сестрой, а не тряпкой.

— Завесь шторы, глаза болят, — протягивает сипло и с головой уходит под одеяло.

— Утро уже, — говорю лже-беспечно. — Мама придёт через минут тридцать. Отец примерно через час. И ты… ты знаешь, что тебя не должно быть дома, или…

— Или будет куча вопросов, — доносится из-под одеяла. — Паника, клиники, анализы, наркологи, да?

— Какой из тебя наркоман? Не говори ерунды, — пытаюсь усмехнуться, присаживаюсь на край кровати, обводя спальную рассеянным взглядом, ища, за что уцепиться и цепляюсь им за серый, давно полинявший ковёр.

— Нет, наркота — отстой. Но предки точно проверить захотят. А батя ещё просто ради профилактики по башке даст. Мне.

— Полина…

— Ой, не начинай, а? — отбрасывает одеяло в сторону и удивительно быстро вскакивает с кровати.

— Полина, — иду следом за ней в ванную, — ты знаешь, что нам надо поговорить. Тебе не избежать этого разговора.

— Почему? Потому что ты сдашь меня? — сбрасывает на пол нижнее бельё и поворачивает кран с горячей водой. Выкрашенные в голубой цвет волосы ёжиком топорщатся на затылке, лицо отливает землистым оттенком, а взгляд, очевидно, избегает встречи с моим.

— Нам повезло, что мама осталась ночевать у тёти Аллы, — подпираю плечом дверной косяк и складываю руки на груди, унимая дрожь. — Она вчера пять раз звонила и уже была на пороге квартиры тёти Аллы, когда я вовремя ей перезвонила.

— Зачем мне это слушать? Дай помыться, а? Так и будешь торчать здесь?

Ну а я о чём говорила?..

Вот оно — утро. Кто-то вчера рыдал мне в грудь и просил о помощи?.. Не-е-ет, не было такого!

— Ладно, — прикрываю за собой дверь, но не до конца, бросаю мимолётный взгляд на станки у раковины, упрекаю себя за дурные мысли и шагаю на кухню.

Вновь зарядил дождь и барабанит по стеклу, ветер гнёт деревья к земле, а море наверняка бушует. Так и стою у окна, сжимая в кулаке красную занавеску в белый горошек, и слушаю шум воды из ванной до тех пор, пока он не стихает.

Подхожу к холодильнику. Отрываю. Закрываю. Вновь открываю, достаю две банки клубничного йогурта и ставлю на стол. Включаю конфорку, ставлю чайник и считаю про себя пока не засвистит.

— Я не буду есть. — Полина появляется в кухне одетая в то, в чём обычно дома не ходит. — Сделай кофе. Пожалуйста.

— Хорошо, — отвечаю спустя паузу и пока вожусь с кофе, искоса поглядываю на сестру.

Офигенное чувство: один подросток пытается быть психологом для другого. Психологом, которому самому психолог не помешал бы.

Ставлю перед Полиной кружку с кофе, придвигаю сахарницу и забиваюсь в самый уголок кухонного диванчика.

— Ты идёшь в школу?

— Да я иду в школу! — выпаливает с вызовом, будто я уже ей запрет выдала.

Делает глоток из кружки, проводит ладонями по влажным волосам, складывает руки на столе и наконец, встречается со мной взглядом.

— Слушай… Лиза, — облизывает губы и замолкает.

Смотрю на неё, будто вижу впервые. Будто ещё вчера утром у меня была другая сестра, а теперь её заменила совершенно другая девушка. Разглядываю тонкие черты лица, курносый нос, как у мамы и аккуратные губки бантиком. Для чего-то подсчитываю количество серёжек в её ушах, включая проколотые хрящики и в общей сложности заключаю, что их восемь, девятой не хватает. Замираю взглядом на колечке в носу и ловлю себя на мысли, что очень хочется за него дёрнуть, просто от злости, но, разумеется, никогда этого не сделаю. Отмечаю, что сегодня на Полине никакой пёстрой одежды, наоборот, чёрные джинсы, тёмно-синяя толстовка с рисунком обезьяны лопающей жевательный пузырь, а на ногах уже зашнурованы кеды.

И даже не накрасилась ещё. Обычно ради этого дела моя сестра просыпается раньше остальных.

— Я иду в школу, — говорит, глядя на меня твёрдо, — и если что-то против имеешь, можешь оставить при себе.

— Вот как, — горько усмехаюсь, — то есть вчера ты…

— Я не хочу об этом говорить.

— Полин, вчера ты…

— Я не хочу говорить об этом, сказала же! — кричит, вскакивает на ноги, так что табурет заваливается на бок и смотрит злобно, поджимая губы.

— А я хочу, — отвечаю спокойно. — Хочу. Давай, Полина, мама будет дома очень скоро, и если не хочешь, чтобы и она подключилась к нашему разговору, советую тебе начинать говорить прямо сейчас.

— Сдашь меня? — злобно щурит глаза.

— Сдам? — вновь усмехаюсь, поднимаясь с дивана. Пожимаю плечами. — Почему бы и нет? Расскажу где и с кем ты вчера пропадала! Расскажу, сколько выпила! Расскажу, что какой-то урод трахнул тебя на полу ванной дома Светлаковых, а ты, Полина, делаешь вид, что ничего не произошло! Вообще ничего!

— А что ещё мне делать?! — пинает кедом табурет и тот отлетает в стену. Приближается ко мне и яростно шипит в лицо: — Ну? Скажи мне, умная, старшая сестра, что бы ты делала на моём месте? А-а-а-а… подожди, ну да, знаю: такая как ты никогда бы не оказалась на моём месте! О чём это я тут распинаюсь?!

— Стой, — хватаю её за локоть и разворачиваю к себе. Пытаюсь подобрать нужные слова, которые попросту закончились, остались только злость, отчаяние, обида! — Я помочь хочу!

— Так помоги: просто заткнись, Лиза — очень поможешь! Забудь, всё что видела. Дай мне жить дальше! Ничего не произошло, ясно?!

— Во что ты ввязалась?! — не отпускаю. — За что прощение у меня просила?

Выдёргивает руку, сжимает кулаки и смотрит на меня, как на заклятого врага, чёрт бы побрал эту Полину!

— Во что?! — и сама на крик срываюсь, слёзы душат.

— Не твоё дело.

— А чьё тогда? — хватаю её за плечи, заставляя смотреть мне в глаза. — Кому ещё ты можешь довериться, если не мне? Веронике?.. Пф… ей плевать на тебя! Ты же знаешь: я не сдам тебя родителям, но я должна знать, Полина! Я хочу и имею право, после всего, что вчера видела, знать, что происходит с моей сестрой! Я волнуюсь за тебя, дура! Просто скажи, во что ты вляпалась!

— Успокойся…

— Да я с ума схожу!

— Успокойся, Лиза!

Замолкаю. Не помню, когда в последний раз позволяла себе подобное. Я даже кричать забыла что такое.

— Ты таблетки пила? — ну вот и морщинка беспокойства между бровями Полины нарисовалась. Здоровье моё её всё ещё волнует, в отличие от мозга, который вот-вот взорвётся!

Успокаиваюсь, упираюсь спиной в дверку холодильника, сбрасывая на пол несколько магнитиков, и смотрю себе под ноги, выравнивая дыхание.

— Лиза?

— Пила, — отвечаю на заданный вопрос. — Знаешь же, что пила.

Молчит.

Слишком долго молчит. Слышу, как тикает секундная стрелка в настенных часах-вишенках. Слышу, как дождь бросает в стекло острые струи. Слышу, как барабанит в груди сердце и кровью обливается за эту идиотку.

— Это игра, — говорит наконец, со вздохом поражения опускаясь на другой табурет. — Игра, в которой я участвовала. Довольна?

Сложно понять, насколько здраво сейчас говорит моя сестра.

— Они организовали тайную игру. Выбирают себе жертву для прохождения пяти испытаний, каждое из которых контролируют судьи и решают насколько хорошо ты выполнила задание. А если… — встаёт, обнимает себя руками и подходит к окну, — если их что-то не устроило, то тур повторяется заново, с другим заданием, пока ты не оправдаешь надежды судей.

— Стой… — трясу головой и неуверенно посмеиваюсь. — О чём ты говоришь? Что это за бред, Полина?

— Теперь понимаешь, почему я не хотела тебе ничего рассказывать? — круто разворачивается ко мне, кривя губы в болезненной улыбке. — Разве такой, как ты понять?

— Я просто… — подхожу ближе, тщательно фильтруя слова. — То есть… ты хочешь сказать, что кто-то втянул тебя в какую-то безумную игру, где ты должна была выполнять чьи-то безумные команды?

— Выполнять задания — так это называется. Проболтаешься кому-нибудь, нажалуешься, сдашься, откажешься играть, сбежишь — поплатишься за это. Пройдёшь всё до конца — тебя оставят в покое и выполнят одно желание, любое, включая денежное. Игра тайная. Никто кроме организаторов и тех, кто её проходит о ней не знает. Да и знать не должен, это тайна. И как я уже сказала: развяжешь язык — тебе конец.

И тут я к своему ужасу понимаю, что в её голосе нет и капли иронии, насмешки или чего-то такого, что мне бы сейчас очень хотелось услышать. Моя сестра предельно серьёзна!

Вот же чёрт…

— Так. Подожди, — напрягаю извилины, хмуро глядя в её расслабленное лицо. — И… как давно…

— Месяц, — перебивает. — Мои пять туров длились месяц.

— И ты всё это время молчала?

— А должна была тебе, что ли сказать?

— Тогда почему сейчас сказала?

— Потому что всё уже закончилось!

— То есть теперь можно? — Трясу головой. Не хочу в это верить. Вспоминаю, как две недели назад отец забирал Полину из отделения полиции, и всеми силами избавляюсь от мысли, что те удары, которые она получила от папы, были получены из-за участия в какой-то там сумасшедшей игре.

— Кто… кто… — Слова не подбираются.

— Не могу сказать.

— Так ты знаешь?!

— Нет, то есть… да. И да, и нет. Блин, Лиза, всё сложно!

— Ага… — начинаю говорить сама с собой, делаю круг вокруг стола и вновь замираю напротив Полины. — Я правильно понимаю, что изнасилование было частью игры?

Лицо Полины заливает краска; не стыда — ярости и чего-то ещё… понять не могу чего именно.

— Так ты согласилась на это?! — кричу. Поверить не могу! Готова рвать на себе волосы. Готова рвать волосы на голове этой дуры! — Так тебя не насиловали?! Полина!

— Я не хотела, — отвечает подавленно и отворачивается к окну. — Но уже было поздно, когда я начала сопротивляться и кричать, чтобы он отвалил от меня.

— КТО?!

— Не знаю я! Не видела его! Темно было! Просто… какой-то парень, которого выбрал куратор.

— Куратор… — киваю, будто понимаю хоть что-то. — Ты участвовала в какой-то нездоровой игре, выполняла задания, и даже позволила какому-то подонку лишить тебя девственности, а кто-то в конец отшибленный при всём при этом курировал тебя?

— Да, — отвечает, как ни в чём не бывало.

— Кто он?

— Не могу сказать.

— Почему не можешь? После всего, что уже сказала?

— Ты можешь знать про игру, но не про её руководителей и судей.

— Подожди, — с силой массирую висок, — если больше никто не знает про эту игру, получается… тебя изна… с тобой… это сделал один из судей?

Молчит.

— Кто был этим твоим куратором? Полина!

— Да ты заколебала! Ты мне в мамочки записалась, или что? Я не могу сказать, не доходит?!

— Да почему?!

— Потому что я не такая дура, чтобы сдавать человека, который может уничтожить мою жизнь одним щелчком пальцев!

— Да о чём ты говоришь?! Кто на это способен? — Вновь останавливаю её на выходе из кухни.

— Отойди. Мне нужно накраситься.

— Полина, мы не договорили.

Закатывает глаза:

— Да не о чем больше.

— Ладно, — мрачно усмехаюсь, — а что если я прямо сейчас пойду к директору школы и расскажу ему обо всём, что происходит за его спиной?

— Ты не сделаешь этого.

Иду по её пятам в спальную:

— Почему не сделаю? Очень даже сделаю!

Полина опускается на стул перед зеркалом, хватает тушь и принимается красить ресницы.

— Ответь мне, — выхватываю тушь у неё из рук и слушаю недовольное рычание. — Что значит «сдашь и тебе конец»?

— А то! — вопит на всю комнату. — У них есть компромат на каждую птичку, ясно?! И пока я не закончу эту сраную школу, не позволю, чтобы его обнародовали, поняла?! Я лучше с собой покончу, чем перед всеми опозорюсь!

Забирает у меня тушь и возвращается к подкрашиванию ресниц, пока я стою столбом и тупым взглядом смотрю на её отражение.

— Какими были первые четыре испытания? — спрашиваю практически беззвучно.

— Этот вопрос тоже под запретом.

— А какие не под запретом?

— Больше я тебе ничего не скажу, — хватает чёрные тени и превращает себя в панду.

— А как же желание? — хмурюсь, качаю головой. — Загадала уже?

— Нет ещё.

— И тебе… тебе плевать, что стало ценой для него?

Смотрит на меня через зеркало:

— Теперь-то что? Что было, то было.

— Вот так просто?

— Да, Лиза. А теперь отвали, ладно? — Поднимается со стула, забрасывает на плечи рюкзак и идёт к двери.

— Ты что-то не договариваешь! — восклицаю ей вдогонку. — Я же вижу!

Останавливается, вздыхает, и бросает на меня безутешный взгляд:

— Я видела.

— Что ты видела? — подступаю ближе.

— Это, — Полина кивает на тумбочку у моей кровати, и я далеко не сразу понимаю, о чём речь. — Твой пригласительный. Поэтому я и рассказала тебе об игре.

— Какой ещё… — подбираю с тумбочки единственное, что может подходить под это определение и протягиваю Полине маленькую открытку с изображением колибри в клетке. — Ты об этом?

— Да, — смотрит на неё с отвращением. — Это твой пригласительный. Ты следующая, Лиза. — И в этот раз её голос ломается, а в уголках глаз скапливаются слёзы. — Не возвращайся в школу, — слышу, как пытается контролировать дрожащий голос. — Просто не возвращайся в эту долбаную школу!

Это слишком.

Я в ступоре. Меня замкнуло. Не знаю, что сказать.

— Ну! Чего молчишь?! — подаётся вперёд. — Просто скажи, что не вернёшься в школу! Они найдут тебя! К тебе приставят куратора, Лиза! Тебе не избежать этого! Никто ещё не избежал!

— Что… что насчёт компромата? — не знаю, почему спрашиваю об этом, потому как всё ещё не верю в происходящее.

Полина тяжело сглатывает, кусает губу и с горечью выдаёт:

— Если они вручили тебе пригласительный… компромат на тебя уже готов.

— Девочки! Я дома! — щелчок входной двери, как молотком по голове ударяет, и я сминаю в руке кусок картонки с изображением клетки, будто на нём одном всю злость сорвать пытаюсь.

— Просто не приходи в школу, — шепчет Полина умоляюще, натягивает на лицо улыбку и выходит к маме в коридор. — Привет. И пока.

— Уже в школу?

— Да.

— Что с глазами? Ты плакала?

— Да. Лиза сожрала мой йогурт. Как тётя Алла?

— Как обычно. Никак, — вздыхает.

Слышу, как мама ворчит что-то насчёт яркого макияжа, и вот-вот ожидаю увидеть дыру, которую сверлю взглядом в стене, но она почему-то не появляется.

— Ма-а-а-м? — И слышу себя будто со стороны. — А когда мне в школу можно возвращаться?

— Через две недели, — голос мамы звучит удивленно, и её высокая фигура появляется в дверях. — Мы только вчера это обсуждали. Забыла? — беззаботно усмехается и резко напрягается в лице, когда я перевожу на неё задумчиво-решительный взгляд. Рассматриваю тоненькие морщинки в уголках серых, таких же, как у меня, глаз, наспех собранные в пучок светлые, как у меня волосы, и вчерашний макияж после их, наверняка, дорассветных посиделок за бутылочкой вина с тётей Аллой.

— Тебе плохо? — спохватывается, бросая взгляд на шкаф, где стоят мои лекарства. — Лиза? У тебя вчера температура была…

— Уже нет. Ты же знаешь, для меня это норма.

— Лиза…

— Всё хорошо, — вру нагло и натыкаюсь взглядом на Полину стоящую за спиной мамы и отчаянно качающую головой. — Просто… просто решила, что хочу пойти в школу раньше, мам.

— Раньше? — хмурится. — Насколько раньше? Надо обсудить это с папой, детка. Согласовать с врачом и директором школы, поэтому…

— Я иду в школу сегодня, мама, — перевожу на неё твёрдый взгляд, слушая, как по коридору уносится Полина и хлопает за собой входной дверью. — И надеюсь, ты не будешь против единственного решения, которое я хочу принять сама за последний год?

Мама растеряна. Всплескивает руками и, не понимая качает головой:

— Но… Лиза, что за срочность?

— Ничего особенного, — отмахиваюсь, шагая к шкафу за одеждой. — Хочу найти кое-кого.

— И кого же? Звучит как-то странно, если честно.

— Кое-кого, мам, не бери в голову. Просто Полина не помнит кое-кого очень важного. И я хочу помочь ей его найти.

Мама опускается на мою кровать и смотрит, не скрывая подозрения:

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? Между вами с Полиной что-то произошло? Вы поссорились?

Достаю с нижней полки старый джинсовый рюкзак и долго смотрю на нашивку улыбающегося смайлика; хочется вывернуть ему рот в обратную сторону.

— Лиза…

— Всё хорошо, мам, я всего лишь возвращаюсь в школу, — улыбаюсь ей также фальшиво, как этот тупой смайлик на рюкзаке. — Мне просто надоело сидеть в клетке.