Свет четырёх влюблённых звёзд, или Приключения доктора в Запределье. Часть первая

Елена Трушникова, 2022

А вы знаете, что душа человека может разлететься на осколки? И каждая из разрозненных частиц самостоятельно существует в другом измерении, живет полноценной жизнью: дышит, влюбляется, творит. А то и, не ведая, что творит, вдруг соглашается перейти на сторону зла… А слышали о Сияющих Сознаниях? Да-да, такие Сознания – искорки Света самого Создателя, живут среди нас. Но большинство из них не догадывается о своем предназначении. И что же делать? А надо лишь попасть в Запределье. Именно в Светлое… Живет в небольшом городе врач, искренне стремится помочь людям. Много в жизни его было разных испытаний, которые могли доктора нашего запросто лишить веры в себя… Но! Попав в Светлое Запределье, герой обретает единомышленников, вспоминает свои прошлые жизни. И, дабы обрести изначальную суть, вместе с соратниками вступает в схватку с представителями Темной стороны Запредельного мира.В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой.

ПРОЛОГ

День подходил к концу. Жара спадала, неторопливо уступая место легкой прохладе. Летящие в далекой вышине перистые облака налились волшебным золотисто-оранжевым сиянием, заревом растеклись в закатном небе, играя и поминутно меняя оттенки в лучах заходящего солнца. В рассеянном вечернем свете поля, перелески и высокие горы окрасились в рыжие тона, блаженное предчувствие ночи повисло в сонном неподвижном воздухе. Необъятные просторы степей, пышные зеленые луга, низины между невысокими холмами мало-помалу скрылись под белесым пологом тумана.

Пряные ароматы трав и цветов сливались с ровным дыханием прогретой земли, щедро возвращающей миру накопленное тепло. И по-особому проникновенно, сладкозвучным напевом провожая день, возносились к небу переливчатые голоса овсянки и малиновки, постепенно отдаляясь, стихая и словно растворяясь в тягучем сумеречном спокойствии. Природа засыпала…

Вдруг безмятежность уходящего дня нарушил неясный шум, стайка птиц с беспокойными криками взлетела в небо. По светлому сосновому бору, пронизанному косыми лучами заходящего солнца, по плотному ковру из опавших иголок стремительно бежали две юные девушки. Их гибкие стройные тела, казалось, не знали усталости. Развевающиеся от быстрого бега длинные одежды ничуть не стесняли движений.

Впереди легко и проворно неслась изящная блондинка с роскошными золотыми волосами, с правильными и живыми чертами лица; через плечо у нее была перекинута холщовая сума, которую девушка бережно прижимала к груди. Следом мчалась сильная и крепкая рыжеволосая красавица, затянутая в легкую воинскую броню, ничуть не скрывавшую ее царственной грации. Поминутно оборачиваясь и бросая пронзительный взгляд зеленых глаз на сгущающийся позади сумрак, дева-воин повторяла: «Быстрее, надо еще быстрее!»

На миг она остановилась, широко распахнув руки, словно крылья. Резко взмахнула ими — и в небо взмыл белый орел, принялся кружить над высокими деревьями, зорко осматривая пространство. Маховые перья огромных крыльев и хвостовое оперение отливали серебром, ярко сияя на солнце.

— Ты зачем Память и Проницательность в дозор отправила? — ужаснулась золотоволосая красавица. — Разве можно так необдуманно себя на части разделять? Ты же не выдержишь пространственного расслоения!

— Иначе не успеем. Стоит на миг задержаться — всё пропало! — на бегу отвечала амазонка.

Уставшее за день светило лениво покатилось за горизонт. Девушки, стараясь всё время держаться в свете закатных лучей, уже поднимались по горному кряжу. А лес внизу неудержимо погружался во мрак: с востока темно-синим покрывалом надвигалась ночь. Неясные тени под деревьями налились чернотой, поднялись над землей, обретая форму и объем. Из колючих кустарников, укрывшихся во влажной лощине, вслед бегущим заклубилась мглистая темень. Свиваясь в дымные щупальца, разрастаясь и набирая силу, она потянулась за беглянками.

Солнце скрылось. Лишь его яркие лучи, разметавшиеся по краю неба, всё еще пытались рассеять надвигающийся сумрак ночи. Но и они один за другим меркли, таяли, угасали. На фоне бледнеющей вечерней зари на юго-западе у самого горизонта появилась яркая звездочка.

— Венера взошла! — глянув на догоревший закат, выдохнула на бегу блондинка. — Скоро и луна появится.

Ночной спутницы Земли еще не было видно, но безоблачное синее небо над чернеющим вдали восточным лесом чуть посветлело. Прошла минута, потекла другая… Девушки проворно взбежали на широкую каменную площадку над пропастью. Резко затормозив у высокого обрыва, Воительница протянула руку к едва-едва появившемуся над верхушками деревьев краешку луны — и словно рванула к себе невидимое лассо. От всплывающего в небе желтого диска к ногам подруг пролегла лунная дорожка, соединяя собой два пространственных подуровня явного мира, открывая проход в Светлое Запределье.

— Беги, Нина, ты должна успеть! — обернулась отважная амазонка к своей хрупкой спутнице. И, убедившись, что пространственные слои наложились друг на друга, завершили взаимопроникновение, закрепила край легкого мостика на каменном уступе.

— Нет! Вместе, Арина! Только вместе, — со слезами на глазах прошептала блондинка.

— Не теряй времени!

— Я без тебя не смогу! — светлая дева в нерешительности остановилась.

— Теперь только ты — Хранительница Сияющего Сознания! — Арина с напором взглянула в ясно-голубые глаза нежной красавицы. — Я сдержу тьму! Беги!

Грозная Воительница подтолкнула растерявшуюся подругу к лунной дорожке и, проявив в руках мечи-молнии, повернулась к лесу. Оттуда, изрыгая зловещие всполохи, стремительно катилась черная бурлящая волна.

Нина, прижав к груди драгоценную ношу, ступила на шаткий мостик. Сделала шаг, другой. Наконец побежала, всё ускоряя темп. И чем дальше убегала она, тем четче в небе над ней прорисовывались очертания второй и третьей луны. В запредельном многоцарствии эти спутники всё еще сияли в небе, тогда как в мире людей и в восьмом подуровне пространства они были злонамеренно уничтожены сотни тысяч лет назад.

Арина яростно отбивала вздымающиеся волны черноты. Но густая тьма надвигалась безудержной лавиной, клокоча и захватывая всё большую территорию, окружая юную Воительницу со всех сторон. Один из липких зловонных жгутов проскользнул незаметно меж серыми камнями, взвился плетью, стремясь связать, обездвижить амазонку, но с неба на него грозной молнией обрушился белокрылый орел — и с клекотом растерзал когтями лоснящуюся черную змею. Взмахнул огромными крыльями, разогнал клочья мрака, гневным взором оглядел сгущающиеся армады тьмы, взвился ввысь, распластавшись на фоне наливающегося темной синевой неба.

Он яростно метался среди грозовых раскатов. Громко хлопая крыльями, выныривал из черной пропасти, успевая на лету отразить десятки яростных атак. Порой казалось, он с размаху ударится о скалы и погибнет, но вновь и вновь сильная птица, пикируя среди вскипающих смертоносных волн, прикрывала Воительницу от удара в спину.

Вот преданный союзник Арины снова взвился к небу, ринулся на безумствующий круговорот, разбивая крыльями свирепую муть. Но вдруг резко рванулся в сторону, уходя от смертельного удара. Не успел… Два огромных черных крыла взметнулись над ним, и злобное чудовище темнее самой тьмы лязгнуло острыми зубами, жутко захохотало, смяло гордую птицу в яростно ревущем потоке — и бросило в кипящую бездну.

Орел, судорожно пытаясь взмахнуть переломанными крыльями, закувыркался в грязно-серых вихрях. С клекотом, с надрывным криком падал он в беснующееся злобное варево. В его отчаянном призыве звенела не только боль потери — в нем звучала любовь к жизни, прорывался неистребимый напор, чувствовалось столько веры и преданности, что Арина услышала, рванулась на зов, пробивая путь сквозь бурлящий черный шквал. Вырвалась из цепких когтистых лап тьмы и на миг застыла на краю утеса, проводив орла долгим взглядом, слившись с ним воедино в последний миг жизни гордой птицы…

Крепче сжав в руках мечи-молнии, стремительно развернувшись, с новыми силами кинулась дева на врагов, прорубая в черной бушующей массе огромные бреши, уничтожая всё на своем пути. Понимая, что в одиночку ей не справиться с нарастающей мощью противника, Арина распылила себя, разделила свою суть на части и сражалась сразу в нескольких местах. Только бы сдержать воинство мрака, только бы выиграть для Нины хоть малую крупицу драгоценного времени… Но тьма не сдавалась. И одна за другой светлые частицы Воительницы таяли, погружались в бездну, сгорали в яростной битве дотла… И вот опять Арина, одна только Арина обороняет легкий мостик, искусно орудуя сверкающими мечами…

Неприятельское войско ринулось в очередную атаку. Черные вихри сомкнулись в гудящий вал, мрачная громада рванулась неотвратимым, сокрушительным ураганом, с чудовищным ревом взмыла ввысь над Воительницей, задержалась на секунду в поднебесье — и с грохотом рухнула позади девушки на широкий каменный уступ. Разлетелась черными брызгами, растеклась-скатилась в пропасть. Но какая-то часть ее хлынула вслед за Ниной по сияющей лунной дорожке, с невероятной скоростью нагоняя беглянку.

Арина бросила короткий взгляд вслед золотоволосой Хранительнице: «Ты успеешь, Нина! Я верю в тебя!» И, скрестив над головой мечи-молнии, ослепительно вспыхнула — ввысь взметнулся столб белого пламени. Огненный шквал за краткий миг разметал тьму, волной раскатился на многие мили вокруг. Черные потоки развеяло в мгновение ока. Но и лунная дорожка под ногами Нины, не выдержав яростного натиска, вздрогнула, завибрировала от неимоверного напряжения и, словно истлевшая от жара бумага, посыпалась хлопьями пепла в бездну.

Хрупкая красавица, отчаянно прижимая к груди холщовую суму, в последний раз оттолкнулась от рассыпающейся под ногами опоры — и уже было полетела вниз, на острые, громоздящиеся на дне глубокого ущелья скалы. Но в этот момент от ближайшей луны отделилась яркая искра, проявилась в темном небе белым облаком и, молнией скользнув к девушке, окутала ее серебристым светом, удержала от падения. А в следующий миг беглянка, достигнув невидимой черты, исчезла, растворилась в пространстве, оставив после себя легкое сияние.

Прекрасная Воительница, стоя на краю обгоревшего обрыва и скрестив на груди руки, смотрела на мерцающие блики торжествующим взглядом. Тело девы покрывал застывающий кристальный панцирь обережного кокона. Наконец она закрыла глаза и погрузилась в сон.

* * *

Спустя минуту пространство в нескольких метрах позади Арины всколыхнулось, вспыхнуло сияющим водоворотом — и из образовавшейся воронки на обгоревший склон шагнул высокий мужчина. Он зябко кутался в широкий кожаный плащ, под которым угадывалась худощавая фигура; низко надвинутый капюшон скрывал лицо. С Темной стороны Запределья в явный мир восьмого пространственного подуровня соизволил прибыть сам Черный Предводитель, маркграф¹ Жеглард.

Грозовые тучи надвинулись на округу, утопили ее во тьме, отгородили высокую гору от лунного сияния и света далеких звезд. Убедившись, что мрак надежно укрыл окрестности, черный господин скинул капюшон, подставил ветру бледное скуластое лицо, втянул ноздрями пропитанный гарью воздух и обвел почерневший выступ скалы жестким взглядом желтых, словно кошачьих, глаз. Подошел к краю каменного карниза, глянул вниз и… спокойно сделав еще несколько шагов по воздуху, как по земле, с брезгливым интересом остановился напротив застывшей над обрывом девушки.

— Самопожертвование — великая сила, — в раздумье произнес злобный гений. — Какой завидный трофей мне достался!

Он провел длинным и острым алмазным когтем по зеркальной поверхности обережного кокона — ни следа, ни царапины! Вот это артефакт! Граф Жеглард отчаянно завидовал мастерству кудесников Светлого Запределья. Надо же! Эта глупая Воительница отдала все свои силы, чтобы одолеть тьму. Это какой же нужен выброс энергии, чтобы за секунды расправиться с его лучшими воинами! С армией лучших воинов!

Предводитель с ненавистью смотрел в закрытые глаза прекрасной амазонки. Он понимал, что сил в ней осталась малая толика. Знал, что только этот непроницаемый хрустальный панцирь и поддерживает в ней жизнь. Кокон возник в последний миг, успев предотвратить гибель рыжеволосой хозяйки. Волшебный оберег будет хранить ее тело хоть тысячи, хоть миллионы лет. Но стоит только солнцу озарить прозрачную капсулу своим светом и окутать животворящим теплом — волшебная защита примет эту энергию, воскресит деву и сделает в сотни раз сильнее.

— Долго же тебе рассвета ждать придется, благородная Воительница! Наберись терпения! Уж оно-то тебе очень пригодится, — злобно оскалился маркграф. — Уберем-ка мы тебя подальше от сияния солнца и любопытных глаз.

Сняв с шеи блестящий ключ на алмазной цепочке, Жеглард пристально оглядел скальную поверхность, слегка повернулся и замысловатым жестом расслоил пространство. Гранитная твердь расступилась. Злодей щелкнул пальцами, искусным движением-росчерком отделил хрустальный кокон вместе с куском оплавленного камня от утеса и бережно перенес внутрь горы, в темную и мрачную пещеру. Затем запечатал гору, свел вместе пространственные слои, воссоздал изначальный образ гранитного карниза и наложил на всё вокруг заклятие забвения.

Небо и звезды, камни и растения — всё живое и неживое на долгие века забыло о произошедшем. Словно и не было битвы над обрывом. Один только ветер, развеяв по округе черный пепел — отголосок недавнего сражения, — унесся вдаль, прихватив с собой несколько белых перьев — частичку памяти прекрасной зеленоглазой амазонки.

* * *

Многие годы раз за разом приходил Жеглард к Арине, пытаясь достать светлую Воительницу из прозрачного кокона. Подчинить себе такого сильного и отважного врага было верхом его желаний. Он испытывал чудесную броню на прочность всеми доступными заклинаниями, пробовал разрушить защитный кристалл всесокрушающей физической силой, но ни на волос не приблизился к цели. Сгонял в пещеру сонмы черных эманаций: зависть и подлость, коварство и трусость, жестокость и сластолюбие, пробовал добиться от Арины реакции на любую подвластную ему отрицательную эмоцию. Безрезультатно. Темные вибрации вздувались, пузырились, дыбились вокруг прозрачного оберега, но не вызывали в спящей красавице никакого отклика.

— Бесполезное отребье! — Предводитель в сердцах стегнул злобой одну из эмоций.

Та отлетела, влажно шмякнувшись о сверкающий купол, и с шипением испарилась. Граф присмотрелся: на зеркальной поверхности осталось крошечное мутное пятно.

— Вот и разгадал я тебя, — с ехидной улыбкой обратился он к недвижимой красавице. — Ну что ж, начнем покорять твое огненное сердце!

Великий Предводитель призывал из мира людей, раздираемого бесконечными войнами и противоречиями, всё новые и новые энергии обиды, досады, боли и гнева. Темные субстанции наваливались вязкой смердящей грудой на сверкающий кокон, пытаясь затопить светлое естество океаном разочарования, отчаяния и безнадежности. Эмоции наслаивались, цеплялись друг за друга, смешивались в клубок и давили на сияющую оболочку сплошной чернильной массой.

Ядовитая смесь, шипя и испаряясь, капля за каплей неустанно разъедала хрустальную защиту. На место сгоревших эмоций горой наваливались всё новые и новые. Жеглард никуда не торопился: впереди были столетия…

И вот в одну из ночей перед ним появился подобострастный подручный. Суетливо переступая копытцами, он с низким поклоном сообщил:

— Господин, пленница на Обиду отреагировала. Ее веки дрогнули!

— Время пришло! — Предводитель порывисто встал, вынул из потайного ящика стола инкрустированный самоцветами ключ на ярко сияющей цепочке.

Он стремительно направился к выходу, по пути властно бросив всё еще замершему в поклоне прислужнику:

— Гордыню ко мне!

* * *

На скалистом карнизе за сотни лет почти ничего не изменилось: тот же серый гранит, тишина и покой. А внутри, под многометровой каменной толщей, в просторной пещере — прозрачный кокон, сберегающий от зла прекрасную амазонку. По гладкой, уже не сжигающей нечисть, но всё еще непроницаемой для негатива поверхности ползали, струились, перетекали гадкие и злобные эмоции. Они шептали о безысходности, вечной тьме и безвременной утрате. Старались достучаться до сознания Арины, сковать, омрачить ее мысли. Пытались заставить пожалеть о самопожертвовании, проснуться, выйти из-под защиты и сдаться на волю зла.

На самом верху кристалла бесформенной кляксой прилипла длинноносая Обида и, словно заправская плакальщица на деревенских похоронах, причитала:

— Ой, да увяла дева юная во цвете лет! Ой, да не придет к ней боле добрый молодец, не поцелует в сахарны уста!

«Ой, да на кого же… зачем же… да как же!» — разносились по пещере заунывные вопли. Обида метила получить статус Отчаяния, поэтому старалась вовсю.

Предводитель подошел вплотную к оберегу и внимательно всмотрелся в лицо девы. Вот от очередной визгливой тирады веки Воительницы нервно дрогнули… Вот еще раз… и еще…

«Нет, тут не в Обиде дело, — злодей осмотрел снующие вокруг эманации и удивленно поднял бровь. — А это что за… недоразумение?»

Немного поодаль, свернувшись в тугой штопор, трепетало Раздражение. Оно не пыталось проникнуть в кокон, не старалось угодить господину. Его до такой степени всё раздражало, даже бесило, что каждый вопль Обиды отзывался в его материи всё новым и новым всплеском негодования и ярости. Жеглард понял: это Раздражение просочилось сквозь нерушимую оболочку хрустального оберега, вызвало эмоции у спящей покуда девушки. Ага! Оно не стремилось взломать защиту капсулы, но все-таки сделало это — а все эти услужливые рабы изо всех сил старались, но ни грамма не преуспели…

«Так-так», — ухмыльнулся он.

И, решив подтвердить свою догадку, грозно надвинулся на Раздражение:

— Быстро! В кокон!

Раздражение передернулось и… оказалось внутри защитного периметра, трепетно приникло к ногам девушки. У него было одно жгучее желание: только бы оставили в покое!

— Тебе ясно, как действовать? — граф бросил жесткий взгляд на Обиду, наблюдавшую за происходящим с вершины хрустального оберега. — Отбрось дикое желание уничтожить Воительницу или хотя бы чем-то ей досадить. Стань на миг нейтральной, безучастной — и ты проникнешь внутрь, просочишься к естеству светлой девы. Будешь моим преданным шпионом в стане врага. Сделаешь дело — присвою звание Отчаяния.

Эмоция утерла сопли, вязкой каплей стекла с кокона и в порыве страсти с размаху приложилась к сапогу господина мокрыми губами. Затем шумно выдохнула и, пытаясь прикинуться доброй тетушкой, слюняво ощерилась. Собралась, откатилась назад, обтекла кристальную крепость по периметру и… просочилась внутрь, навалилась на затянутую в кольчугу высокую грудь Воительницы грязной тряпкой. Глаза девушки распахнулись, в них затрепетали проблески обиды.

«Процесс пошел!» — удовлетворенно потер руки маркграф.

Он хищно ощерился, затем повернулся к Гордыне:

— Теперь ты… Вперед!

Немного постояв перед намеченной жертвой, вперив в нее надменный взгляд, Гордыня налилась зеркальным блеском и… стала копией рыжеволосой красавицы. Расправила плечи, выпрямилась, вздернула подбородок:

— Не надоело гнить в этом стеклянном гробу? Сколько столетий коту под хвост?! Постыдись, Воительница! Тебе ли в темноте чахнуть?! Посмотри на меня, почувствуй вкус настоящей жизни, без запретов, без правил! Объединись со мной, и ты поймешь, чего достойна! Ощути мощь свою! Выйди из кристалла, отомсти обидчикам за сотни лет заключения! Ведь ты — несокрушимое оружие. Узнай наконец свое предназначение, уничтожь врагов! — И Гордыня, распахнув объятия, потянулась внутрь кокона.

Но дева взглядом остановила непрошеную гостью. Она пристально, с подозрением вгляделась в свое «отражение» — и запретила кому бы то ни было к себе приближаться.

Однако на подмогу отверженной эмоции поспешил сам Предводитель. Он мгновенно изменил выражение худого скуластого лица с колюче-презрительного на услужливо-подобострастное, всплеснул руками и воскликнул:

— Госпожа, неужели я нашел вас?! Сколько лет прошло! Помните ли вы свою прошлую жизнь, Антонина?

— Меня зовут Антониной? — тихо спросила девушка, медленно обводя взглядом своды пещеры. Она ничего не помнила, не могла определить, друзья перед ней или враги. Она словно заново обретала мир. Каким он будет? Что он несет ей?

Воительница внимательно поглядела на того, кто пробудил ее от долгого сна. Перед ней стоял сухопарый брюнет с тонкими чертами лица и аккуратными усиками. Девушка с недоверием смотрела на собеседника: всё бы ничего, вот только глаза он почему-то постоянно отводил в сторону…

Но тот, взмахнув перед амазонкой блестящим ключом на длинной сияющей цепочке, радостно ответил:

— Конечно! Разве вы не помните? Я расскажу обо всем! Только вернитесь к нам… Выходите же, послужите справедливости, без вас мы не справимся с врагами!

Голос его был бархатистым, мягким, вкрадчивым. Заставлял прислушаться и довериться, незаметно и изобретательно уводил мысли от истины. Тихо звучал в темной пещере, повествуя девушке о событиях восьмисотлетней давности. О том, какой сильной и непобедимой была она, как билась на стороне Света, яростно отражая атаки злобных сил. Как пожертвовала собой, как предали ее друзья и единомышленники, оставив на сотни лет во тьме и в забвении.

Жеглард почти ничего не скрыл от нее. Просто немного извратил события, вложил в сознание девушки только ту информацию, что была ему удобна. Он хорошо знал, где надо надавить, чего не сказать. Что произнести с горестным надрывом, а что — с пафосом. Он плел свою сеть неторопливо и искусно, опутывая сознание красавицы тонкими и крепкими нитями зла. Через преданных шпионов, обманом проникших в кокон, он неустанно подавал внутрь сияющего контура крупицы тьмы. Капли яда, поначалу незаметные, сильно разбавленные. Постепенно, аккуратно увеличивая дозу зла и учащая периоды подачи, он напитывал сознание амазонки пагубной энергией, со злорадным вожделением ощущая исходящие от Воительницы всё более агрессивные импульсы.

И вот наступил момент, когда естество девушки-воина до предела заполонила тьма. Даже частичка ее сознания не в состоянии была воспринять Свет. Нетерпеливо ожидавшие этого часа Раздражение и Обида накрепко сковали ее душу каменным панцирем, а властная Гордыня, воспользовавшись мрачным помешательством амазонки, проникла наконец внутрь кокона и своими вибрациями заледенила жаркое когда-то сердце. И Арина, великая Воительница и защитница идей Света, стала антиподом Нины — Антониной. Дева с холодной решимостью вышла из-под хрустальной защиты и добровольно сделалась соратницей Черного Предводителя маркграфа Жегларда.

ГЛАВА 1

Август вступил в свои права. Летняя жара заставляла плавиться не только тело, но и саму душу, влекла горожан подальше от раскаленного асфальта — на дачи, в тенистые дворы и зеленые парки, в раскинувшуюся по берегу Енисея и его многочисленным протокам зону отдыха, превратившуюся в это время в настоящий объект паломничества. Люди отправлялись получить свою порцию летнего загара и освежающей прохлады на близлежащие озера и к берегам двух полноводных рек, у слияния которых расположился небольшой уютный город.

На шумном рынке, в просторных павильонах и под широкими тканевыми навесами, — море овощей и фруктов, заполонивших спелым и душистым изобилием широкие прилавки. Сахаристые арбузы и медвяные дыни грудами лежат на огромных поддонах, игриво завлекая прохожих налитыми боками. Так и хочется, отрезав большой ломоть, впиться в нежную мякоть, ощутить вкус и аромат прохлады, растекающейся во рту невероятной сладостью.

Традиционное в это время года оживление царит вокруг дачников, укрывшихся от палящего зноя под большими пляжными зонтиками. Разложив на складных столиках плоды своего нелегкого труда, они привлекают обитателей многоэтажек свежей и сочной огородной зеленью, хрусткими огурчиками и молодыми, где-то еще не совсем спелыми домашними помидорами. И ягодой! Лесной и садовой, пронизанной солнечным светом и до предела насыщенной задорным летним теплом, — в банках, контейнерах и стаканчиках, в разнокалиберных пластиковых ведерках — на все вкусы, на любой кошелек!

В большом здании рынка прохладно и спокойно. Кажется, уличная суета вместе с испепеляющей жарой остаются за кирпичными стенами. Ступая по ровному бетонному полу, словно приобщаешься к размеренному ходу внутреннего времени. Конфетно-пряничные, чайные и кофейные павильончики нарядными красочными кубами расположились в центре, стараясь привлечь внимание блестящими фантиками и этикетками, яркими цветами и броскими названиями на коробках. Выстроившиеся в ряд витрины-холодильники радуют глаз разнообразными продуктами местных производителей. А у дальней стены — отделы со свежим душистым хлебом и разнородной сладкой выпечкой, выставленной на всеобщее обозрение, словно произведения искусства.

* * *

Крепкий светловолосый мужчина лет сорока с военной выправкой и глубоким взглядом светло-карих глаз выбрал бородинский хлеб, сунул его в пакет, где уже лежали сыр, колбаса и сочные помидоры — сегодняшний обед. «Вчера не успел ничего приготовить, — вздохнул он. — Надо быстро перекусить, следующий пациент придет на прием к двум часам дня».

Вышел под палящее солнце, оглядел с высокого крыльца толпы людей и… замер, увидев поднимающуюся по ступеням рыжеволосую черноглазую красавицу.

«Давно на девушек не засматривался», — улыбнулся мужчина сам себе, тряхнул головой и направился к расположенному неподалеку зданию, где арендовал кабинет. Краем глаза он заметил справа от себя сияющую белую тень, щитом отгородившую его от красотки. Но решил, что это яркое солнце слепит глаза после полутьмы помещения.

Военный медик Сергей Земцов вышел в отставку в звании майора. И, вот уже четвертый год занимаясь частной практикой, всё свое время посвящал восстановлению человеческого здоровья. Люди шли и шли к нему за помощью, услышав от знакомых о хорошем враче-неврологе, о чудодейственной силе его рук. Приезжали из других городов, записываясь на прием заранее, только бы попасть к специалисту, который, вопреки вердиктам медиков из поликлиники, высвобождал защемленные нервы и восстанавливал позвоночник, возвращал подвижность суставам и избавлял людей от острых болей при радикулите и остеохондрозе.

И доктор принимал больных с утра до ночи. Бывали дни, когда, занимаясь с последним пациентом, пришедшим на прием к девяти вечера, он выкладывался полностью, завершая работу буквально на излете, на пределе сил. Даже отдохнуть по-настоящему не получалось.

Сергей работал на износ. Он устал от всего… Устал доказывать правильность методики, следуя которой, вернул здоровье уже тысячам людей. Устал биться в стену непонимания и противостоять сторонникам традиционной медицины, опирающимся в подходе к лечению пациентов на утвержденные министерствами ГОСТы.

Хотелось просто от всего отрешиться, передохнуть, отвлечься… Не получалось. Слишком многим надо было помочь. К вечеру оставалось только одно желание — просто лечь и ни о чем не думать, провалиться в сон и забыться…

* * *

Доктор закончил прием раньше обычного — всего-то в семь вечера. Надо было постараться не заснуть от жары и усталости сразу после душа, а хоть что-то приготовить себе на завтра, на обед.

Народу на улице было много. Вечерняя прохлада выманила из перегретых за день квартир сотни горожан. Люди неспешно шли по тротуару, смеялись и весело переговаривались. Кругом царила непринужденная атмосфера субботнего вечера.

Направившись к автостоянке, Сергей неожиданно вновь увидел девушку. Ту самую, что обратила на себя его внимание еще днем. Она явно выделялась из толпы. Шагала по тротуару целеустремленно, как по подиуму. Длинные ноги, высокие каблуки, красное облегающее платье, выгодно подчеркивающее фигуру, — яркая, красивая, завораживающая. Она смотрела прямо на Сергея. Мало того — она ему улыбалась. И он сам не понял, как потянулся навстречу…

Но тут кто-то цепко ухватил доктора за рукав:

— Сынок, не поможешь сумки до остановки донести? Больно уж тяжелые. Совсем из сил выбилась!

Рядом, невесть откуда взявшись, стояла сгорбленная седая старушка, опирающаяся на деревянную клюку. Отполированное до блеска дерево словно сияло изнутри, замысловатый лиственный узор вился по всей поверхности посоха. Бабка уронила одну из многочисленных кошелок, охнула и, протянув мужчине красивую резную палку, попросила:

— Подержи.

Сергей про себя отметил, что вывалившиеся из разорванного кулька конфеты, переливаясь глянцевой оберткой, рассыпались вокруг старушки ровным кругом. Он уже готов был протянуть руку, чтобы взять у старухи палку, но тут боковым зрением «зацепил» подпрыгнувшего за ярким мячом и замершего в воздухе мальчугана. А в следующий миг обратил внимание на зависших с распахнутыми крыльями голубей, мгновение назад с шумом взлетевших от неподвижного теперь автобуса, присевшего в момент торможения на передние колеса. С нарастающим удивлением оглядел разноцветную праздничную толпу, только что оживленно шумевшую и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, окаменевшую во всем своем разнообразии. Кто-то, подобравшись перед прыжком через ступеньку, смешно вскинул растопыренные руки; чей-то смех, не успев сорваться с уст, веселой гримасой запечатлелся на неподвижном лице, как на фотографии; воодушевленно взмахнувший смычком уличный музыкант, глубоко вдохнув, застыл в предвкушении первого звука нежной мелодии.

В этот момент словно кто-то дернул Сергея в сторону — образ властной красавицы заполонил сознание. Забыв про старуху с ее сумками, он развернулся и пошел, всё ускоряя шаг: «Где она, где?» Он почти бежал, он ясно понимал, в каком направлении двигаться. К ней! К той, ради которой он был уже готов на всё! Словно кто-то подстегнул изнутри: «Скорее!» Сергей перешел на бег. Сколько он так бежал? Куда бежал? К ней! Именно к ней!

Неожиданно магнит, тянувший к себе всё естество доктора, исчез. Он потерял ориентир, споткнулся. В недоумении остановился и осмотрелся — куда идти? Где его красавица? И хотя тело уже не подчинялось властному приказу, в сознании всё еще не переставала биться одна мысль: «Ее нельзя потерять!» Мужчина готов был обежать весь город — только бы найти ее! «Может, она в тот проулок завернула?» — спросил он себя.

В густой тени небольшого проема между двумя высокими домами девушки не было. А ведь она должна его там ждать — Сергей твердо это знал! Он заглянул в чернеющую щель — там царил кромешный мрак, стояла гулкая тишина и пахло озоном (как будто только что прошел дождь). Доктор вдохнул эту странную свежесть, тряхнул головой и в нерешительности остановился… Что-то изменилось… Он оглянулся, поискав в душе ту всепоглощающую силу, что минуту назад вынудила его бежать за непонятной мечтой. Не нашел.

Спустя миг показался неясный силуэт: из темноты, словно из тумана, постепенно проявилась большая белая собака. Она двигалась грациозно, неторопливо и что-то несла в зубах. Морда ее была сильно исцарапана, но огромная псина выглядела довольной. Она небрежно выронила из клыкастой пасти растерзанный кусок красной ткани и совсем не по-собачьи широко улыбнулась человеку.

Наваждение пропало. Больше не хотелось бросить весь мир к ногам загадочной незнакомки. Сергей огляделся, приходя в себя. Определил, где находится, глянул на часы и удивился: как далеко успел убежать за такой короткий срок!

Вернулся к машине, завел мотор и направился домой.

Странные явления никак не выходили из головы. Но почему-то не получалось бить тревогу, столбенеть от нахлынувших событий, пытаться обнаружить в себе признаки сумасшествия. Словно кто-то отключил в нем инстинкт самосохранения и способность трезво оценивать происходящее. Его не покидало ощущение, будто подобное уже случалось с ним прежде… Когда? В прошлой жизни, что ли?

* * *

У подъезда аккуратной пятиэтажки на развесистой, густо убранной оранжевыми ягодами рябине сидела белка, сжимая в лапках сосновую шишку. Она словно превратилась в безмолвное изваяние, только кончик пушистого хвоста нервно подрагивал. Белка старалась быть как можно незаметнее. Но Сергей ее увидел, скорее даже — почувствовал. От зверька исходило настолько родное, уютное тепло, что он поневоле остановился.

Насмотревшись на такую непривычную в городе гостью, доктор набрал код домофона и открыл дверь. Из кромешной темноты дохнуло холодом. «Опять лампочки перегорели», — решил он. В последнее время тьма закрадывалась в подъезд всё чаще. Порой приходилось до своего этажа подниматься в странном, почти осязаемом промозглом сумраке, заполнявшем лестничные пролеты липкой паутиной страха и безнадежности.

Но как-то раз сумрак вдруг отступил. Уже дня три как на площадке пятого этажа обосновалась огромная белая собака. Сергей встречал ее, выходя из квартиры, сталкивался с лохматой громадиной у подъезда. Часто видел, как, сидя на перекрестке, она следила внимательным взглядом за его машиной. А когда доктор подъезжал к трехэтажному офисному зданию, где вел прием пациентов, собака уже лежала у крыльца. Внимательно осматривала человека, но не приближалась. Словно безмолвный телохранитель — всегда рядом, всегда следит. Вот и полчаса назад встретилась ему в темном закоулке…

«Может быть, это разные собаки? — спрашивал себя Сергей. — Мало ли их в городе?»

Но где их столько наберешь, огромных — почти полтора метра ростом, снежно-белых и таких лохматых? А если собака одна, то как она может перемещаться по городу быстрее автомобиля? Ну просто мания преследования какая-то!..

Кстати, сейчас собаки видно не было…

Сергей уже почти вошел в подъезд, но тут неожиданно за спиной у него кто-то вскрикнул, послышался звук падения, что-то посыпалось. Мужчина повернулся и увидел растянувшуюся на тротуаре бабку. Ту самую, что просила его помочь с тяжелыми сумками…

«Вечно у нее что-то падает! Неуклюжая»… — Отпустив ручку двери, доктор поспешил женщине на помощь.

Притаившаяся в глубине подъезда тьма завибрировала, потянулась вслед за человеком жадными щупальцами. Но белка была настороже: она с размаху кинула шишку в клубящийся мрак, вспышка света отшвырнула черные потоки внутрь, дверь с грохотом захлопнулась. Во дворе внезапно появилась воронья стая — и с громким карканьем обрушилась на рябину, пытаясь выцарапать из сплетения ветвей шустрого зверька.

Порыв ветра ударил в спину, чуть не сбив Сергея с ног. Он в три шага оказался рядом со старушкой. Вывалившаяся из разорванного пакета картошка рассыпалась, образовав почти ровный круг. Желая помочь старой женщине подняться, доктор ступил внутрь картофельного кольца и в изумлении вскинул голову: их обоих легкой пеленой накрыла невесомая полусфера из сияющих искорок. Светящиеся капли переливались и издавали тонкие, высокие звуки. Казалось, будто мельчайшие хрустальные подвески, сорвавшись с большой люстры, поют вокруг них волшебную мелодию.

— Клюку подай, — сдавленно прошептала бабка.

Голос ее едва звучал, но во взгляде была такая внутренняя сила, что Сергей безропотно повиновался и нагнулся за палкой.

— Скорее, время уходит, — торопила его женщина, уже заваливаясь на бок. Ее землисто-серое лицо быстро бледнело и словно расплывалось, растворялось в пространстве.

Сергей как во сне протянул клюку старухе. Та неожиданно сильно ухватилась за резной посох, цепко накрыв пальцы доктора своей шершавой ладонью. Судорожным рывком, словно вложив в это движение остатки сил, опрокинула мужчину на себя. Тот машинально выставил вперед свободную руку, чтобы избежать столкновения с костлявым бабкиным телом. Но удара не последовало. Тротуар под ними расступился — оба рухнули в образовавшийся проем, перед глазами замелькали искры, звезды, сияющие блики… В ушах стучала кровь, в голове гудело. Было слышно, как сильно колотится рядом бабкино сердце. Или это — его сердце? Или — не сердце? Казалось, что всё пространство вокруг дышит, пульсирует, перерождается. Еще один вдох — и калейдоскоп ощущений, цветов и звуков слился в одну сплошную линию…

* * *

…Минутой ранее из соседнего подъезда вышел молодой человек со стекляшкой пива в руках. В пронзительном вороньем гомоне он поначалу ничего необычного не заметил. Ну прилетели, ну разорались. С воронами такое часто бывает. Но оказалось, что черные бестии отчего-то нацелились на непонятно откуда взявшуюся белку, которая пыталась укрыться от них в густой листве рябины. Чего доброго, заклюют! Такая поднялась круговерть — с дерева градом сыпались ягоды и листья, вороны орали, белка верещала.

Одна из больших птиц всё же схватила рыжего зверька за хвост и хищно взмахнула крыльями, стремясь как можно быстрее скрыться в чернеющем небе. Ничего кроме пива в руках у парня не было. И он, не раздумывая, запустил в крылатую охотницу бутылкой. Стая с гомоном взвилась ввысь. Бутылка разбилась о бетонную стену дома, оставив на светло-серой стене пузырящееся пятно. А белка, растопырив лапки и распушив хвост, полетела на землю.

Остальное не поддавалось логическому объяснению: юноша с изумлением наблюдал, как посреди двора в золотом сиянии исчез мужчина из соседнего подъезда. Как откуда-то с крыши — а может, из окна верхнего этажа — выпрыгнула собака. Как, извернувшись, она одним ловким движением подхватила падающую белку и влетела в сверкающую полусферу. В следующий миг сияние с легким звоном схлопнулось, исчезло…

И всё вокруг стало обычным. Вороны, рассевшись по деревьям, примолкли, словно в страхе чего-то ожидая. Зажглись фонари, окна квартир осветились за разноцветными шторами. Проехала машина, на парковке раздался смех, послышалась музыка. Как будто кто-то повернул невидимый рубильник, и жизнь «включилась».

Дверь подъезда с грохотом распахнулась, оттуда стремительно вышла высокая яркая девушка. За ней следовал скользкий тип с тонкими усиками, разодетый в новомодный темно-серый костюм. Красавица обвела взглядом вернувшийся к жизни двор и, встретившись глазами с обалдевшим парнем, злобно бросила: «Негодяй! Ты у меня за всё ответишь!» И уже шагнула вперед, явно собираясь выполнить угрозу.

— Я бы не советовал вам этого делать, дорогая Антонина, — лишь слегка повернув голову в сторону молодого человека, проговорил ее спутник.

— Почему? Он же был с алкоголем! Значит, у вас есть над ним власть, господин.

— Уже нет, — тип с усиками глянул на юношу искоса, сквозь ресницы, брезгливо щурясь и поеживаясь. — Уже нет. Слишком много света…

Он изящно повернулся на каблуках и, раздраженно поигрывая тонкой тростью, двинулся обратно к распахнутой двери подъезда. Девушка, напоследок бросив испепеляющий взгляд на того, кто посмел нарушить ее планы, твердой походкой направилась следом за господином в зияющую зыбким холодом темноту. Дверь за ними бесшумно затворилась, изнутри раздался легкий хлопок.

И на этом — всё… Светловолосый мускулистый парень обреченно смотрел на черную железную дверь. Ему всё равно никто не поверит. Ему никогда не верили, что бы он ни рассказывал…

…Сашкино детство до десяти лет было самым обычным, а потом стало более чем странным. С рождения (он твердо это помнил) рядом всегда находился самый родной на свете человек — брат. Имена двойняшкам особо-то и не выбирали. Счастливые родители назвали сыновей, появившихся на свет с разницей в полчаса, в честь дедушек. Старший стал Андреем, младший — Александром.

Андрейка был абсолютно не похож на голубоглазого кудрявого Сашку и таких же родителей — белокожих, синеглазых, с вьющимися волосами цвета спелой пшеницы. Он разительно отличался от всех в семье — черноволосый, смуглый, худющий и донельзя серьезный. С самого рождения — очень серьезный и не менее сильный духом. Мальчишки были такими разными и такими родными…

Брат был для Сашки всем — его другом, советником и напарником в разнообразных приключениях — от запуска картонной межгалактической ракеты с крыши дачного домика до ночного похода в соседский сад за яблоками (ох и досталось же им тогда от отца!). И в школе, и на спортивных соревнованиях, и во всех дворовых играх они оставались неразлучны. Десять лет были вместе. А потом… Андрейки вдруг не стало. Он не уехал и не заболел, не попал под машину и не погиб в страшной катастрофе… Вчера был рядом, а сегодня… исчез. И ни у кого, совсем ни у кого не осталось о нем воспоминаний… Исчезло вообще всё, что могло напомнить об Андрее, — личные вещи, документы, даже двухъярусная кровать в детской комнате утром вдруг стала одноярусной. Ни в школьном журнале, ни в наградных грамотах — нигде не сохранилось даже имени Андрея. Ни учителя, ни родители, ни тренер по самбо не могли понять, чего от них хочет свихнувшийся вдруг мальчуган.

— Хватит придумывать! Нет у тебя никакого брата и никогда не было! Опомнись уже, приди в себя. Не бывает так, чтобы вся рота не в ногу шагала, а ты один — правильно, — говорили ему.

— Бывает! — горячо спорил Сашка. — Я же о нем помню, а вы все почему-то нет!

Он неустанно твердил, что надо искать, надо бежать в милицию и писать заявление о пропаже. Но на него все смотрели как на полоумного. Друзья только пожимали плечами в ответ на вопрос: вспоминают ли они о смуглом заводиле во всех играх?

— Где мой брат? — повторял встревоженный мальчишка на протяжении нескольких месяцев.

— Да нет у тебя брата, — следовал неизменный ответ.

— Где брат??? Куда он делся?! — кричал Сашка почти в беспамятстве.

Никто не помнил, никто не верил. А он — помнил, ждал, искал…

Его водили к светилам в области психологии и психиатрии, пичкали успокоительными препаратами, таскали на всевозможные психотерапевтические сеансы. Но он видел, что совсем никто ему не верит, никто не помнит о его брате. Как это вышло? Он без конца прокручивал в голове сцены из прошлой, такой веселой и беззаботной жизни. И не мог понять: как, почему все вдруг забыли об Андрее? В конце концов после очередной дозы успокоительных препаратов он понял, что его просто-напросто закормят лекарствами, превратят в овощ… И — замолчал.

Он больше никому не говорил о брате. Но надеяться не перестал. Главным помощником в поисках был интернет. Сашка высматривал любую информацию о странных исчезновениях. Да, люди часто терялись. Но исчезнуть так, чтобы о человеке не осталось даже памяти, — подобных случаев было немного. Но кое-что всё же попадалось. И Сашка жадно собирал на просторах инета крупицы информации о таких же, как он, не сумевших забыть своих пропавших без следа близких.

И наконец, спустя пятнадцать лет, взрослый уже парень что-то нащупал. Ему казалось, что вот-вот перед ним распахнется невидимая раньше дверца — и он шагнет в неизведанное, найдет Андрея. Ох, сколько же ему надо рассказать своему старшему брату!..

ГЛАВА 2

Бездонная пустота поражала своей бесконечностью. Вокруг была кромешная тьма. Понятия «верх»-«низ», «далеко»-«близко» утратили актуальность.

Кто он? Где? Что происходит?

Попытался сосредоточиться, собраться. Величественное движение Космоса ощущалось каждой клеточкой. Клеточкой чего? Руки-ноги — ничего не чувствовалось, ничего не болело. Уходили в небытие, рассыпались в прах ощущения и эмоции. Было никак. Или… никак не было. Теряя осознание, он медленно растворялся в необъятном пространстве, распадаясь, расщепляясь на мельчайшие частицы, сливаясь с Абсолютом.

Неожиданно пришло видение: вокруг столько звезд! И появились мысли. Много мыслей. Словно яркие искорки чьих-то сознаний сновали со всех сторон. Он ловил то одну, то другую эмоцию. Не успевая сосредоточиться на ближайшей, тут же переключался на следующую, и еще на одну, и еще…

Чьи они?

Звезды! Такое немыслимое количество, что местами они кажутся одной сплошной туманностью… Особенно явственно выделяется Млечный Путь… Красивый, безбрежный, завораживающий… Только с обратной стороны… А как можно понять, что это не другая галактика?.. Зачем понимать? Это очевидно…

Кто это думает? Чьи мысли?

Неожиданно его окутало сияющее облако, понесло куда-то с невероятной скоростью. Звездный свет замерцал, завибрировал, потек сквозь время.

Мыслей-искорок больше не было. Но явственно ощущалось, как думает несущая его в себе сияющая субстанция. Слившись с облачным сознанием, он вдруг увидел (или почувствовал) воспоминания этого странного существа. И были они почему-то знакомыми.

Откуда?

Он видел, но не понимал, кто рядом с ним, что происходит и зачем ему это. Он просто был там. И всё.

— Проголодалась, животинка?

На площадке верхнего этажа сидит большая белая собака. К ней по лестнице поднимается пухлая неряшливая женщина в засаленном халате. В волосах тетки — ярко-розовые бигуди, глаза скрыты за зеркальными стеклами огромных пляжных очков. От нее пахнет жареной рыбой. Но запах кухни перебивает дурманящий аромат ванили, гортензии и еще чего-то до боли знакомого, опасного. Но определить не получилось. Эх, Клавдия, Клавдия… Как-то вдруг забыла ты об осторожности…

Клавдия? Кто это? — промелькнуло и угасло.

Грузная дама, натужно кряхтя, поставила на бетонный пол большую миску с маслянистой жидкостью и осторожно подвинула поближе к собаке. Та поднялась и перешла на другую сторону лестничной клетки.

— Что, собачка, не хочешь? Невкусно? Может, тебе посолить для верности? — толстуха достала из кармана небольшой пузырек, сыпнула из него в миску и, словно стряхивая с пальцев мелкие крупинки, хлопнула в ладоши.

Частички пыльцы вонзились Клавдии в глаза, искрами пробежались по длинной мохнатой морде, опутали естество липкой паутиной.

— Спи, дорогуша. Спи долго-долго, — женщина с коварной улыбкой провела рукой над собакой, посыпая ее легкой пыльцой.

Заклятие оцепенения сделало свое дело: серебристый панцирь сковал лохматую голову, собака медленно опустила морду на лапы, закрыла глаза и окаменела… Только ее мятущееся, сияющее лунным светом сознание ринулось к цинично улыбающейся ведьме, пытаясь остановить, удержать, не дать свершиться злу… Безрезультатно… Эх, Клавдия…

Он снова погрузился в созерцание, растворяясь в глубинах космического пространства. Лучи звезд, как золотые нити, текли в пустоте, свиваясь в причудливые узоры. Ласково мигали, завораживая и убаюкивая.

Пришло новое видение:

Очкастая тетка, удачно наложив на белую собаку заклятие, неспешно спускается вниз по лестнице. С каждым шагом внешность ее преображается, объемы уходят, шарообразное тело трансформируется в гибкую безупречную фигуру. Неопрятный халат превращается в дорогой брючный костюм, выгодно подчеркивающий стройный девичий силуэт. Пластиковые бигуди растворяются в воздухе, выпуская на свет огненно-рыжую гриву роскошных длинных волос. Изящной рукой с ярким маникюром красавица снимает солнцезащитные очки и, выходя из подъезда, бросает их в урну.

В воздухе перед ней появляется большая хрустальная чаша со сверкающей пыльцой. Юная колдунья пригоршнями черпает сияющую пудру и развеивает ее по двору, что-то напевая, особенно четко проговаривая окончания. Всё вокруг — здания, скамейки, тротуары, листва деревьев и припаркованные машины — покрывается искристой изморозью. Затих дом, затих двор, остановилось всякое движение…

Только в раскрытое окно одной из квартир первого этажа, игнорируя действие заклятия, хоть и очень медленно, но неудержимо вползает большой паук и, бережно придерживая в лапках микроскопическую сияющую скляночку, направляется к откупоренной бутылке пива. Запотевшая стеклянная емкость красуется на компьютерном столе перед застывшим у монитора светловолосым парнем.

И что потом? — возник вопрос. Непонятно, кто и к кому обратился…

Пришел мысленный ответ: «Паук принес сияющее зелье, снимающее заклятье оцепенения. Сначала в пиво капнул, потом парня расколдовал. А тот разбудил дом и меня от заклятия освободил. И я, недолго думая, выпрыгнула в окно…»

Что такое — окно?

Ответ почему-то покоробил: «А не пойти бы тебе… Лучше бы спросил — кто я и куда мы направляемся…»

Кто он? Где он? Куда он? Всё угасло. Тишина. Темнота…

* * *

Медленно-медленно пробуждалось сознание, выхватывая из пространства неясные оттенки, отзвуки, ощущения. Они наслаивались друг на друга, смешивались, перекликались, формируя звуки, образы, возвращая мировосприятие. Постепенно из обрывков сложилась реальность.

Плавно-тягуче плывут по небу облака. Нет, это он плывет в облаках, кружится с ними в танце, пытается погладить невесомые, расходящиеся от движения воздуха туманные завитки, погружается в белую молочную прохладу, выныривает из нее и парит-летит-плывет в ясной пронзительной синеве. Такой высокой, такой безграничной…

Да нет, это уже не глубокая небесная синь. Это — вода… Голубая, чистая, прозрачная. Она обволакивает тело, плещется у лица, лучится солнечными зайчиками в легких волнах. Что это? Река? Широкая, спокойно несущая свои воды меж лесистых берегов, она влечет его течением всё дальше и дальше… По обеим сторонам сплошным зеленым ковром раскинулся лес. Красиво как! Хорошо, спокойно, безмятежно… Сколько он уже плывет? Час, день, вечность? Какая разница… Так бы плыть, и плыть, и плыть…

Неожиданно в густой листве слышится громкий свист и щебет. Чаще всего раздается: «Чак-чак-чак!»

«А-а, — появилась ленивая мысль, — это же белка! Где она?»

Сконцентрировался — стена деревьев резко приблизилась, обозначились стволы, ветви, тонкие прожилки на зеленых листочках. Взгляд поймал яркую беличью шубку, пушистый хвост, даже кисточки на ушах видны отчетливо! Рыжая зверушка взволнованно смотрит на него круглыми бусинками глаз.

«Опять белка, опять шишка», — промелькнуло в сонном сознании. Мысль вспыхнула, но тут же погасла, и восприятие действительности медленно потянулось дальше, купаясь в пронизывающих кружевную листву солнечных лучах. Но зацепилось: белка нахмурилась… Что? Белка — нахмурилась? Да быть того не может! У нее и мимические мышцы не в состоянии так работать! Он присмотрелся внимательнее. Да нет, показалось… Сознание вновь стало погружаться в неторопливое покачивание, плеск волн и сияние солнечных лучей.

Но вредная белка никак не отставала — вскинула лапки, схватила себя за усы, потом суетливо перескочила с раскидистого клена на нижнюю ветку растущей у берега сосны и сорвала крупную шишку. Тщательно прицелившись, с размаху бросила в его сторону.

«Не долетит», — подумалось сквозь негу журчащей вокруг прохладной воды.

Однако хлесткий удар в переносицу доказал обратное. От неожиданности он вскинулся и… обнаружил себя на зеленой поляне.

Вдруг осознав, что он — не сгусток лучистой энергии, а человек по имени Сергей, отвлекся от расслабленного созерцания, сконцентрировался, прислушался. Откуда-то издалека пробивался голос, который, сминая пелену небытия, звучал в сознании всё громче и громче: «Ну вот, ирод, проявился наконец. Молодец, Рыжуля, хоть на боли смогла его сфокусировать. Так, собрались все, выводим человека в пространство-время…»

ГЛАВА 3

Глубокая ночь охватила Темную сторону Запределья. Низкие тучи висели над бескрайним лесом, запутывались в ветвях вековых сосен, карабкающихся по уступам отвесных скал, и еще сильнее омрачали картину. Время от времени среди грозно нависших облаков вспыхивала длинная изломанная молния. Она на миг освещала окрестности и вырывала из тьмы очертания вырубленного в скале замка с высокими башнями, узкими окнами-бойницами и неприступными стенами.

Резко выступая из мрака, несокрушимая цитадель Черного Предводителя маркграфа Жегларда наводила на округу суеверный ужас. Окрестные жители в страхе обходили зловещую крепость стороной. К тому же хозяин оградил свою обитель неприступными заклятьями, так что кроме него самого и нескольких особо приближенных войти туда не смог бы никто. Выйти — тем более: многочисленная челядь навечно оставалась в плену, безропотно исполняя свои обязанности.

Добротные ворота, толстая железная решетка с острыми шипами преграждали путь любому, кто решился бы проникнуть за стены замка. Но если бы кто-то вдруг и сумел пробраться туда, то удивился бы неимоверно. Внутри всё выглядело совсем не так устрашающе, как снаружи: за высокими стенами скрывался широкий ухоженный двор, обрамленный пышной вьющейся зеленью. Неяркие фонари освещали выложенные каменной плиткой аллеи и ажурные чугунные скамейки. Главная дорога вела к обширному крыльцу в готическом стиле с двумя громадными статуями в виде разверзших зубастые пасти драконов, стерегущих вход в черный дворец. А за высокой двустворчатой дверью замка — широкая парадная лестница из серого мрамора, с изящными перилами в виде переплетающихся в страстном танце змей, устланная темно-зелеными с золотым орнаментом коврами.

Внутреннее убранство замка также поражало великолепием: одна парадная зала сменяла другую. Стены, выложенные мрамором и перламутром, отделанные узором из драгоценных камней, переливающихся в неярком искусственном свете. На громадных мраморных каминах — дорогая бронза. Шелковые занавеси и тяжелые плотные портьеры на окнах, роскошные ковры на мозаичном дубовом полу. Золотые канделябры, дорогие вазы, картины в золоченых рамах и редкие гобелены — всё заявляло о богатстве и претенциозности владельцев черной цитадели.

Но Жегларда мало привлекали блеск роскоши и разноцветье драгоценных камней. Это всё — баловство Антонины, которой он предоставил возможность менять интерьер по собственному усмотрению (вернее, по наущению Гордыни, которая, поработив сознание прекрасной амазонки, развернулась не на шутку). Единственное условие, на котором настоял хозяин цитадели, — ни капли солнечного света.

Предводитель давным-давно обосновался в громадной зале на первом этаже замка, у дальней стены, в которой распахнул страшный зев отделанный черным мрамором камин с массивными спиралями решетки. Именно здесь граф любил проводить «разбор полетов»: и пленников из темниц на экзекуцию вести недалеко, и самому в пыточную спуститься недолго (если вдруг особый интерес возникнет).

Вдоль камина по дивному шелковистому ковру, скрадывающему стук высоких каблуков, нервно расхаживала Антонина.

— Но почему?! — заламывая руки, недоумевала она. — Всё было так хорошо спланировано, всё шло как по маслу! Никакого намека на то, что в обездвиженном заклинанием дворе могут проявиться непредусмотренные действия, непредвиденные люди и тем более враждебные нам светлые вибрации! И вдруг из-за каких-то аналитиков и исполнителей весь детально продуманный и мастерски подготовленный план провалился!

Кто следил за пространством? Откуда появился этот любитель пива? Как случилось, что ни одна из тщательно подготовленных ворон не смогла защитить портал от проникновения? Там была всего-навсего белка! Одна-единственная! На три сотни отборных крылатых воинов! Почему ни на кого нельзя положиться? Почему уже который раз всё летит к… — она осеклась и быстро взглянула на Жегларда.

— А вы спросите об этом у своей златокудрой ипостаси, дорогая Антонина, — с алчной ухмылкой ответил тот, продумывая наказание для закованных в цепи операторов, что управляли действиями ворон в недавнем событии у подъезда. Специалистам, воздействующим на поведение птиц, была отведена особая роль в мероприятии по захвату человека. Но план провалился, и проштрафившиеся слуги в ужасе ждали наказания.

— Господин, если бы хоть один из светлых остался в той реальности, в людском пространстве, сфера ни за что бы не закрылась! — с надрывом воскликнула прекрасная амазонка.

— И что теперь? Вы за ними на солнечную сторону пойти собирались? — вопросительно приподнял бровь Предводитель. — Не хотел бы я, моя дорогая Антонина, увидеть, что бы с вами тогда произошло. Очень не хотел бы. — Он с коварной улыбкой кинул на девушку мимолетный взгляд и тут же, болезненно скривившись, отвернулся.

Затем властно бросил юркому приспешнику:

— Заклинателей пространства сюда… Всех!

Жеглард разошелся не на шутку — кого испепелил, кого в камень обратил, а кого-то вообще в пространствах развеял, исключив в дальнейшем саму возможность соединения тела и разума. Вороньим операторам злобный господин наказания всё еще не придумал. Они явно заслуживали более долгих и изысканных мучений. Быть развеянными в прах — слишком легкая смерть для них.

Граф в раздумье расхаживал вдоль ряда закованных в цепи нерадивых исполнителей его воли, замерших в полуобморочном состоянии и со страхом ожидающих своей участи. Но тут послышался осторожный цокот копыт и хриплое покашливание.

— Кто там еще? — рявкнул Предводитель жалко жмущемуся на пороге залы дворецкому.

Тот, низко согнувшись и нервно перебирая когтистыми пальцами край обшитой золотым позументом ливреи², произнес:

— Там… господин Черный Смерч пожаловали…

Жеглард махнул рукой в сторону встрепенувшихся операторов:

— Убрать! — И указал на дверь: — Пригласить Его Темнейшество!

В залу вихрем ворвался новый гость. Высокий, черноволосый, донельзя субтильный. Его можно было бы назвать тощим и бледным, если бы не поразительные гибкость и подвижность, страстность в движениях, огонь во взгляде угольно-черных глаз. Широкий плащ развевался от его стремительно-порывистой походки, даже легким мановением руки он создавал вокруг себя постоянный круговорот воздуха.

Молодой господин Нерц, владетельный князь Ветреных Земель, гордый представитель верхушки мрачноаристократического общества, носитель знатной фамилии Темнейший Черный Смерч, не утруждая себя расшаркиваниями перед хозяином, с интересом уставился на Антонину, привычно опустившую взгляд при появлении темного существа:

— Это то, о чем я думаю?! Злонравный дядя! Да у тебя тут…

— Рад приветствовать, мой злокозненный племянник, — прервал его на полуслове Жеглард. И повернулся к Антонине: — Не будет ли так любезна моя дорогая госпожа собственноручно распределить по камерам нерадивых слуг? Вы были правы, за всем постоянно приходится следить, ничего подчиненным доверить нельзя.

Девушка коротко поклонилась господам и, мановением руки собрав заключенных в непроницаемый сосуд, направилась к выходу из залы. Когда она удалилась, Смерч, быстро дернув тесемки плаща и бросив его на ближайшее кресло, восторженно воскликнул:

— Да у тебя тут замороченная светлая Воительница! Ну, дядюшка, ты просто монстр! Уступи ее мне! Если я ее съем, поглощу, растлю — какой мощью неимоверной обладать буду! Да мне всё нипочем станет! А ты чего силищу такую не используешь? Возишься с этой вражиной, как с принцессой. Порадуй племянника, дядя! Уступи, не скряжничай!

— И не проси, чудовищный мой, — усмехнувшись, ответствовал хозяин.

— Ну, продай или обменяй! Я тебе за нее что угодно отдам! А хочешь коралловый жезл? Я знаю, ты давно на этот артефакт заришься. Другой такой только на дне морском у мавьего царя имеется.

— Может, и уступлю. Только позже, когда дела сделаем, — задумчиво произнес Предводитель. Так или иначе, ему необходимо было воплощать свои гнусные замыслы в отношении человека и его Хранительницы. — А у тебя на ближайшее время никаких новых злодейств не запланировано? Прогуляешься с нами на границу?

— За кем охотиться будем? — тут же переключился на новую авантюру Нерц.

— За человеком, — нараспев протянул Жеглард, слегка склонив голову.

— За человеком? Откуда ему взяться в Запределье? Насколько я помню, ты все входы-выходы из светлого пространства в мир людей запечатал, — отмахнулся юный князь.

— Нашлась лазейка, недоглядел… Кстати, как там моя злоехиднейшая старшая сестрица поживает? Всё плетет свои интриги?

— Да что ей сделается? Матушка хоть и стара стала, но всё никак угомониться не может. Всю округу уже извела, на соседские владения зарится. Как мой злонамеренный родитель в сражении с этой стервой Воительницей сгинул, так мать-старушка за двоих старается.

— Злоречивый мой, ты на Антонину-то не бушуй. Если бы не она, ты бы до сих пор у своего катастрофического родителя на побегушках был. А так — ты уже восемьсот лет как Темнейший князь, полноправный хозяин Ветреных Земель и Владетель Морских Пределов. Кроме того, такой родословной, как у тебя, мало кто похвастать может. По материнской линии ты — племянник самого Черного Предводителя, а по отцовской — Всетемнейшего Властителя. Один из претендентов, так сказать, на трон…

— Трон для меня — пустое место. Пусть другие соискатели из-за него друг друга в корень изводят, — отмахнулся молодой князь. — А что от родителя мне досталось кроме знатного имени? Развалины родового замка, пустая казна, да вот эта безделица? — порывистый юнец небрежно бросил на ковер связку серебристых перьев. — Мамуля что-то там об их ценности говорила, я и не запоминал особо. Но, думаю, это всё бредни выжившей из ума старухи. Какая в них важность? Блеск один… Глазам от него больно…

Взгляд Жегларда сверкнул. Моментально оградив зрение светозащитным заклятием, граф схватился за подлокотник кресла, стремительно вскочил. Но тут же взял себя в руки — прошелся по зале, остановился у высокого окна и сделал вид, будто рассматривает что-то очень интересное в ночном саду.

— Что там, дядя? — вслед за ним рванулся к окну и Смерч.

— Что… там? — помедлил с ответом Предводитель. — Да Гордыня опять разошлась. Уже и не знает, куда эту роскошь приткнуть. Весь двор музейными ценностями заставила, все колючие кусты переломала… — И перевел разговор на другую тему: — Что-то не стремишься ты остепениться, потомством обзавестись?

— На кой они мне, потомки эти? Летать за ними по разным пространствам, выбирать достойного, обращать к тьме… Или вести под венец какую-нибудь обезличенную человеческую женщину, напрочь лишенную настоящих эмоций? Зачем? Для чего? Чтобы потом начались интриги да посягательства на добро накопленное? Чего я от наследников этих ждать должен? Чтобы злопыхали без конца да норовили меня поскорее в Тихую Обитель упечь? Не дождется маман внуков. Она меня с этими разговорами до того замучила, что я порой в бешенстве верхний предел тьмы перейти готов.

— Угомонись, аспидский мой. Помнишь тетку свою троюродную, Рабьезу, маркизу Вздорную? Ты сам видел, как она полтора столетия тому назад на приеме у Сумрачного Лорда так разошлась в буйстве своем, что нечаянно за предел перевалила да на Светлую сторону выскочила. Чего-то ей там недодали, должного поклонения не выказали, вот она и взорвалась, словно переспелый помидор. То-то смеху было — в черном царстве белая ведьма! Нам ее тут же ликвидировать пришлось. К великому удовольствию твоей анафемской матери. Уж больно родитель твой неравнодушен был к ее прелестям.

— Кстати, о прелестях. Ты мне Воительницу когда отдашь?

— Отдам, отдам. Позже, — ответствовал граф. — Я же сказал тебе. Пообещал. А мое слово, сам знаешь, крепче… Придумал! За Антонину я с тебя детских слез возьму всего-то раза в… три больше того, о чем договаривались во время последней нашей сделки. Оплата — предварительная… Кстати, принес новую партию? Возьму еще… да вот хотя бы перышки эти, — он кивнул на брошенную Нерцем связку перьев. — Чего им без дела валяться? Пусть Гордыня со своих экспонатов пыль сметает. Она любит всё яркое…

— Жадоба ненасытная! — отвернувшись, сквозь зубы процедил племянник.

— Я всё слышал, — почти пропел дядюшка.

— Это комплимент, сам понимаешь, — мерзко улыбнувшись, в тон ему ответил гость.

— Знаю и ценю твою изворотливость, — еще шире оскалился Жеглард. — А не отужинать ли нам? Проходи, порывистый мой, в обеденную залу. Там как раз всё готово. Твое любимое свежее мясо.

— Ага! — зловредный племянник, расшвыривая слуг, понесся на запах крови.

Жеглард проследил, пока тот удалится на достаточное расстояние, и жестом подозвал подручного — ближайшего своего советника.

— Знаешь, что это? Помнишь? — помахал перед его длинным носом связкой перьев, заключенных в прозрачную, непроницаемую для убийственного света оболочку.

— Не может быть! Проница…

Предводитель с размаху пнул слугу по чешуйчатой ноге. Зубастая пасть подчиненного с лязгом захлопнулась.

— Ты еще с главного балкона об этом провозгласи! — злобно зашипел на него господин, протягивая блестящий ключ на длинной цепочке. — Тихо! Чтоб никто не понял, не заметил. Ключ береги как зеницу ока! Сделаешь дело, сразу отдашь мне! А этот, с позволения сказать, веер отнесешь в дальнюю кладовую. И спрячешь так, чтобы ни живой, ни мертвый даже подумать не могли, что это за вещица, пусть и в голову никому не придет, что она вообще в пространствах существует!

Он проводил подручного взглядом, размышляя про себя:

«Никому не доверяю… Всех подозреваю. Поэтому почти всё самому приходится делать… И кого посвятить в тайну заветного ключа? Вернее, кому открыть местонахождение дубликата?

Советник темный, но хитрый. Того и гляди, воспользуется моим артефактом, открывающим все замки и расщепляющим пространственные слои, да в сокровищницу проникнет… Антонина хоть и не обращена до конца, но честность и преданность ее сомнений не вызывает. Как-никак она моя правая рука.

И кто в случае чего меня выручать кинется? Советник? Да он сбежит, прихватив по пути всё, что под когтистую лапу подвернется… Решено! Место хранения запасного ключа покажу одной только Воительнице… Нет… Не покажу. Вдруг что-то непредвиденное произойдет? Никому не доверяю…»

ГЛАВА 4

Сергей открыл глаза, и ахнул:

«Это — не сон?! Это всё на самом деле происходит?»

Он неподвижно лежал на спине, а над ним, образовав правильный круг, подняв к синему небу остроносые головы и расправив широкие крылья, стояли восемь длинноногих журавлей. Их клювы будто испускали искрящиеся лучи света, которые сходились вместе высоко над головой Сергея. В точке пересечения ярко сиял бирюзовый кристалл, фокусируя исходящий от птиц свет и перенаправляя его на распростертого меж ними и ничего не понимающего человека.

— Процесс идентификации завершен. Всем спасибо. Молодцы, ребята, хорошая работа, — услышал доктор над собой слегка надтреснутый и с некоторых пор очень знакомый голос.

Кристалл погас, растворился в воздухе. Журавли сложили крылья, расступились, разошлись по небольшой поросшей мягкой травой полянке на своих тонких ходулях. Через некоторое время, словно немного посовещавшись, большие птицы дружно повернули головы в сторону человека и на пару мгновений замерли в изящном почтительном поклоне. Затем все вместе развернулись в одном направлении, подобрались и устремились вперед, беря разбег и отталкиваясь от земли крепкими худыми ногами, пока не взмыли в небо дружной стаей. Сергей приподнялся на локте, провожая их взглядом. Оглядел зеленую полянку, заросли шиповника на залитом закатными лучами пригорке, светлую, тихо шелестящую яркой листвой березовую рощицу.

Перед ним на коленях стояла бабка. Она взялась за голову доктора шершавыми ладонями, осторожно повернула из стороны в сторону, пристально заглядывая то в один, то в другой глаз, сосредоточенно высматривая что-то поверх его лба и, казалось, даже внутри черепной коробки.

— Бред! — мужчина попытался тряхнуть тяжелой головой.

— Тихо-тихо, без резких движений! — старая женщина цепко сжала пальцами его виски и вновь внимательно впилась взглядом внутрь черепа. Еще немного его обследовала.

— Кто вы? — обеспокоенно воззрился на нее доктор.

Вместо ответа старуха улыбнулась. Лишь осторожно потянула его с мягкой зеленой травы:

— Ну, вставай! Вставай, касатик, в избу пойдем, ночь уже скоро…

— Где я? — с недоумением оглядывался Сергей.

— Да дома, родной. Уже дома.

— Где?

— Дома у нас… у меня, — поправилась бабулька, направляя ничего не понимающего доктора к старенькой бревенчатой избенке.

Аккуратно провела его через низенькую дверь, проследив, чтобы не стукнулся головой о притолоку, усадила на колченогий стул у скрипучего, покрытого серой льняной скатертью стола. Присела напротив и с нескрываемым любопытством стала рассматривать озадаченного гостя.

Сергей со своей стороны тоже наблюдал: обитательница захудалого домишки была по меньшей мере странная (чтобы не сказать — чокнутая). Вроде обычна старуха, но взгляд… Смотрит и всё чему-то усмехается. Порой удивляется каким-то своим мыслям, время от времени задает наивные вопросы. А ответ будто заранее знает, проверяет — соврет гость или нет. Зараза такая…

Разум Сергея сопротивлялся изо всех сил: ну никак он не мог допустить присутствия в своей жизни каких-то фэнтезийных аномалий, сияющих порталов и прочего волшебства. И сейчас тщетно пытался удержать себя в рамках привычной реальности.

— А что такое реальность? — бабка, неведомым образом прочитав его мысли, прищурила один глаз, глядя на доктора с усмешкой. — Думаешь, это то, что можно увидеть, услышать, на зуб попробовать? То, что вы своими пятью чувствами определить пытаетесь?

Она встала, отошла к печи, к кипящему в чугунке вареву, и замолчала, помешивая содержимое деревянной поварешкой. Немного погодя наполнила темной жидкостью большую кружку и протянула Сергею, проговорив:

— А вот выпей. Посмотрим — пять ли у тебя чувств.

— Женщина, какими грибами вы меня опоить хотите? Что за дела тут происходят? — нервно отстранился тот.

— Ты на грибы-то не наговаривай! — хозяйка выпрямилась. — От грибов в жизни своя правда имеется. Вы вот их мухоморами окрестили, а они…

Глаза Сергея округлились. И бабулька, видя его реакцию, поспешила уверить:

— Да что ты, нет-нет. У тебя тут в кружке травки особые успокоительные. Заварила для того, чтобы всё, о чем я тебе сейчас говорить буду, воспринял адекватно. У меня же тут своя технология производства, всё по рецептам, всё по правилам…

Гость осторожно отхлебнул глоток. На вкус — обычный травяной чай. Хотя после третьего глотка в душе… что-то хрустнуло… Да-да, именно хрустнуло, растеклось по нутру золотым сиянием. И Сергей впал в какое-то беспамятно-летучее состояние, когда явь и сон, замысловато переплетаясь, слегка подрагивая и волшебно переливаясь, играя разноцветными сияющими бликами, рисуют в воображении такие яркие, такие изумительные картины, что сознание заворачивается тугим узлом и, вдруг вспыхнув, разлетается звонкими брызгами в необозримом пространстве. Скрипучий старушечий голос, поразив слух неожиданно плавными и нежными нотками, божественной мелодией звучал вокруг и в то же время внутри гостя, притягивая и завораживая. Он то доносился слабым эхом из далекого далека, то, постепенно разрастаясь и накатывая, обрушивался неудержимой лавиной, огнем растекался по венам, вибрировал и раскрывал-рассказывал Сергею его же жизненную историю, бесцеремонно вплетая в нить повествования неприятные, порой рвущие душу комментарии и умозаключения.

* * *

По залету женился… И откуда узнала? И что за выражение такое — «по залету»…

Взгляд доктора был устремлен в потемневшую от времени бревенчатую стену. Воспоминания нахлынули волной. Столь долго сдерживаемые эмоции заполнили всё его естество… Светлана! Его Светка, которая была и солнцем, и радостью жизни, и воплощением всех его желаний и чаяний. Она еще в школе заняла всё его сердце — всё, без остатка.

Когда, заливаясь краской стыда и кусая губы, призналась, что беременна, столько чувств разом вспыхнуло в сознании: Сергей не смог сразу сказать, что творится у него в душе. А она, прижав ладошки к мокрым щекам, ждала. Смотрела на него испуганным взглядом и ждала ответа. Родители, конечно, были против раннего брака. Институт, соревнования… Но он смог всё — и переубедить родителей, и наладить контакт с ее суровым отцом, и работать, учиться, тренироваться…

Когда родилась Иринка, когда взял он ее на руки — такую хрупкую, такую родную… Столько было счастья, когда эта малышка, неосознанно схватив Сергея за палец, с глубокомысленным видом пыталась покусать его беззубыми деснами.

Он всегда был рядом, с замиранием сердца следил, как малютка делала первые шаги. Как спешила навстречу, распахнув объятья, когда после лекций забирал ее из детского сада… Приводил дочку домой и уходил на работу (по вечерам трижды в неделю успевал тренировать юных спортсменов). А уже на третьем курсе института, отведя свою любимицу в детский сад, бежал к профессору за новыми, интересными и такими необычными знаниями…

И в памятный для семьи год, когда дочь уже готовилась к школе — вертелась перед зеркалом, любуясь новой прической с огромными белыми бантами, — о своем решении прийти в этот мир заявил и Славик… Чего еще желать: замечательная семья, двое здоровых детей, интересная работа…

Но голос бабки вынул его из безмятежно-созерцательного состояния — не так всё радужно. Вот денежные трудности, вот череда неприятных событий с коллегами по цеху, вот та ужасная драка… После травмы позвоночника и перенесенной операции в отношениях со Светланой всё изменилось. Его всегда такая солнечная, такая радостная жена вдруг стала замкнутой, молчаливой. Порой, взяв на руки дочь, она судорожно прижимала ее к себе и что-то пыталась вспомнить, напряженно хмуря красивые брови. Свет как будто ушел из ее естества, она часто заходилась в истерике, обвиняла мужа во всех грехах. Даже рождение Славика не заставило ее вернуться к жизни.

Жена становилась всё угрюмее, всё нетерпеливее и под конец, заявив, что не может больше «существовать в таких условиях», потребовала оставить ее и детей. Не сразу, конечно. Сначала года два тайно встречалась с другим. А потом, когда Сергей, как в классическом анекдоте, раньше намеченного времени вернулся из командировки, всё раскрылось. Светлана, конечно, обвинила в произошедшем мужа — из-за его постоянной занятости, из-за невнимания к семье (что, по сути, не соответствовало действительности), но пути назад уже не было. Разочарованный и оскорбленный в самых лучших чувствах, Сергей собрал личные вещи, загрузил их в машину и уехал. Из семьи, из города, от любимой работы, от прежней жизни…

* * *

Доктор проснулся от странных звуков: под топчаном, на котором он неизвестно как оказался, кто-то возился, кряхтел, время от времени чертыхаясь. На размышления о том, что уснул за столом, а проснулся… неизвестно где, не было времени.

Мужчина сгруппировался и, соскочив с деревянного лежака, дернул на себя лоскутное одеяло. Из-под дощатой лежанки торчал старый валенок. Сергей заглянул в подкроватную темноту — где там столько места-то? Глянешь сверху — максимум полутораметровая постель, а под ней — как будто еще метров пять до стены, если не больше…

Бабка на четвереньках, пятясь задом, вытащила на свет два кувшина. С трудом выпрямившись и отряхнув с подола какие-то перья и обрывки паутины, она влезла ногой в валенок, бережно подняла один из сосудов (по виду — глиняный, покрытый белой эмалью) и поставила на табурет. Второй кувшин, угольно-черный, с узким горлышком, деловито заткнула кукурузным початком. Наконец обратила внимание и на гостя:

— Чего рано поднялся, милок? Спал бы еще. Солнце вон только взошло.

Сергей молча присел на кровать. В голове было звонко, ясно и пусто. На душе легко. Боль, долгие годы сковывавшая сердце, не дававшая вдохнуть свободно, полной грудью, исчезла. Воспоминания остались, но были какими-то невесомыми, наполненными легкой грустинкой и светом. А боль ушла. И еще… не было страстного желания возвратиться в свой мир, в свой город, вернуть всё на свои места. Он будто оказался там, где нужно. Откуда знал? Душа, что ли, подсказала?

Доктор осмотрелся: в окно заглядывало солнце, освещая комнату красноватыми спросонья лучами. Бревенчатые, потемневшие от времени стены. Домотканый ковер над его лежаком. Белый, отливающий холодным серебром кувшин… Сергей был готов поклясться, что из высокого сосуда поднимаются сияющие искорки. Он открыл было рот, но бабка проворно прикрыла посудину рушником³, искусно расшитым красными цветами. Пока она возилась со вторым, черным кувшином, в воздухе разлился приятный цветочный аромат. Сергей вспомнил — так пахли мальвы, что росли в палисаднике его бабушки. Он внимательнее взглянул на льняное полотенце и обомлел: вышитый гладью лепесток явно смахивал на настоящий. Такой бархатистый, живой.

Желая убедиться, что глаза не обманывают, мужчина протянул к вышивке руку, но хозяйка его опередила. Цепко схватила с табуретки кувшин, пристроила под мышкой другой и, как ни в чем не бывало, скоренько поковыляла к двери, бросив через плечо:

— Умывайся и завтракать под березу приходи.

* * *

Сергей неспешно вышел на покосившееся крыльцо. Потянулся, оглядел заросший травой дворик, местами завалившийся, а кое-где и просто дырявый штакетник. Травы и цветы, разбуженные и омытые росой, сладко разливали вокруг свежие задорные ароматы. Тихое утро улыбнулось человеку чуть подсвечивающими легкие облака солнечными лучами, поприветствовало щебетом птиц и басовитым жужжанием пролетевшего рядом и словно поздоровавшегося с ним шмеля. Сам не понимая почему, доктор помахал вслед мохнатому насекомому.

Затем быстро сделал растяжку, поплескал в лицо ледяной колодезной водой из гремящего жестяного умывальника. Утерся свежим полотенцем, расшитым по краю веселыми петушками и лучистыми полусолнцами. Задержал на узоре взгляд, словно что-то вспоминая…

Под березой гость издалека заметил крепкий дубовый стол, застеленный белоснежной льняной скатертью. О том, что по краю она вышита голубыми вензелями, Сергей почему-то знал заранее. Или… помнил. Откуда? А еще знал, что угощать его будут варениками и булочками… ароматными, свежими и удивительно вкусными…

«Безобразие какое-то», — тряхнул Сергей головой, отгоняя видение.

Но… всё именно так и было: на расшитой скатерти, в красивых глиняных мисках красовались политые маслом вареники с творогом, матово желтела сметана, сквозь прозрачное стекло изящных вазочек расплавленным янтарем и игристым рубином просвечивало свежее варенье. А на большом подносе румянились пышными боками горячие сдобные булочки. И, конечно же, над всем этим «безобразием» самодовольно возвышался пузатый медный самовар.

* * *

За завтраком Сергей узнал, что попал в Светлое царство Запределья к своей Хранительнице. Очень солидной и очень сильной светлой сущности, оберегающей его естество на протяжении более чем восьмисот лет! Вчера она освободила его сознание от сковывающих эмоций. А с сегодняшнего дня начнется… не вспоминание, а именно воспоминание прошлых жизней, восстановление в памяти забытых уроков и обучение новым знаниям.

— Ты, касатик, пока Ниной Петровной меня зови. А дальше — как пойдет, — проговорила хозяйка, наливая гостю в большую фарфоровую кружку свежезаваренный травяной чай.

— И как дальше может пойти? — недоуменно спросил Сергей, осторожно отхлебнув ароматную жидкость и прислушавшись к своим ощущениям: не унесет ли его снова в дальние дали от этого напитка? Нет. Всё в порядке. Чай как чай.

— По плану, надеюсь… — лукаво прищурилась, наблюдая за его внутренними исканиями, баба Нина. — Я, конечно, у тебя за восемьсот-то лет как следоват пообносилась. Но ты — молодец! Спиртягой не балуешься, по бабам особо не шастаешь. Посмотрел бы на других Хранителей: кого лет за сорок-пятьдесят так потреплет — места живого нет. А ты у меня — орел! Спортсмен! И в мыслях у тебя порядок… Ну, почти…

— И что же во мне такого орлиного? — пожал плечами Сергей. — Крыльев вроде нет…

— Захочешь — будут, — махнув рукой, ответила бабка, словно рассуждая о чем-то обыденном. — Но не в этом дело! Тебе повезло, что изначальные светлые знания в себе до сих пор несешь, не растерял за столетия, — пояснила она.

Подложила гостю на тарелку еще несколько горячих вареников и не без гордости добавила:

— Конечно, в этом и моя заслуга имеется, я же тебя всему сквозь века обучала, в голову твою бестолковую знания вкладывала. Хорошо еще, что последние два десятка жизней ты в своем роду перерождаешься. Полегче стало нам с тобой знания воспоминать, а не учить их заново.

— А если бы в чужих родах перерождался? — спросил доктор, с удовольствием уплетая завтрак.

— Тогда бы учил… Да тебе и так постоянно всё заново приходится вдалбливать. С каждым разом пустой как барабан возвращаешься.

— Так уж и пустой, — покривился от бабкиной грубости Сергей, внутренне не соглашаясь с ее мнением и считая себя очень даже образованным и интеллигентным человеком (как-никак ученая степень имеется).

Исходя из этих соображений, спорить со старой женщиной не стал. И, чтобы разрядить обстановку, спросил:

— А как я попал в ваше Запределье?

— Всё труднее нам тебя из мира людей в нашу реальность через подпространство переправлять. Жеглард (это, скажем так, главный наш недоброжелатель) хитер больно. Только найдем ход тайный, незаметный — так он, нежить подлая, его сразу запечатывает. Словно шпионы у него тут имеются… Сознание-то твое в этот раз мы быстро переправили, дядюшка Шмель лазейку нашел. А вот тело, развеянное на молекулы, пришлось Клавдии через звездные просторы нести. Молодец волчица! Кроме нее вряд ли кто справился бы с таким трудным заданием.

Сергей опешил: кто мог его развеять? Как это случилось?

— Да так и случилось, — без промедления ответила на его мысли бабка. — Сфера сияющая тебя на частицы разнесла, в космос отправила. А там уже Клавдия физику твою по частичкам собрала. Изумляюсь ее хваткости: ни единой молекулы не потеряла. И то сказать — лунная межзвездная путешественница, правая рука Хранителя.

— Бабушка, а вы ничего не перепутали? Может быть, это мое сознание, а не тело в космосе распыленным было? Я же там всё видел, чувствовал. И такие же искорки-сознания рядом со мной оборотную сторону Млечного Пути разглядывали.

— Я пока еще из ума не выжила, — покачала головой баба Нина. — Знаю, что говорю. Тело твое в межзвездном пространстве находилось. А у каждой клетки живого организма свое сознание имеется. Вот этими клеточками ты Великий Космос и ощущал. Думал, пытался осмыслить происходящее. Но, как видишь-помнишь, не сильно-то получалось. Не было единого сознания у тебя в тот момент, одно облако разрозненных молекул.

— А вы сами как из мира людей в свое пространство прошли? Тоже через космос?

— Здесь я была, никуда из Запределья не уходила. Не прорваться телу моему сквозь пространства. С тобой лишь мое сознание контактировало.

— А как же вы меня за руку схватили?

— Так просто. Лишь силой мысли своей, — улыбнулась старуха.

— А белая собака, белка и та интересная девушка?

— Белка тоже мыслью в твой мир перенеслась. А Клавдия с тобой через космос летела.

— Ну, а девушка?

— Что — девушка? — Баба Нина вздохнула, помолчала немного. — Злыдни — они в твой мир беспрепятственно ходят…

Сергей задумался ненадолго над словами хозяйки, но новые вопросы не давали ему покоя:

— Бабуль, а почему на других Хранителях, как вы сказали, порой места живого нет? Что с вами за такой короткий срок — пятьдесят лет — случиться может? Вы же вроде всесильные? Я правильно понял, что вы, Нина Петровна, восемьсот лет без перевоплощений в этом теле продержались?

— Продержалась… Куда ж я денусь. Всё жду, когда время нужное придет для преображения сути… А на всякую светлую силу своя чернота найдется, — со вздохом продолжала старуха. — Забыли люди о том, что в их жизни без позитивного отношения к миру окружающему ничего хорошего произойти не может. Недаром все добрые дела творятся в Со-Знании, то есть с помощью Великой Силы. Забыли истину, отвергли знания изначальные, Свет души растеряли. Вот тьма и распоясалась.

— А что, человек сам, без потусторонних сил, не может что-то сделать, совершить, придумать?

— Может. В зависимости от того, сколько в нем Света. Да и силы разные бывают: какие-то по ту сторону от человека находятся, какие-то — по эту. Одни выше, другие ниже. И вибрации, излучаемые силами этими, тоже разные. Один человек живет на уровне грубых вибраций, заботится только о животе своем, об удовлетворении низменных страстей — таких как вожделение, зависть, жадность, жажда власти…

— Но чаще всего бывает, — перебил ее доктор, — что, как бы ни старался человек жизнь свою выправить, ничего у него не получается. Весь мир к нему враждебен.

— Мир враждебен?! — всколыхнулась бабка. Но затем собралась и уже спокойно спросила: — А ты не думал о том, что, если человек мыслит неправильно, он этими самыми мыслями к себе определенные события притягивает? Короче говоря, что излучает, то и получает.

В твоем мире издается море книг по психологии богатства. Людям прямо вдалбливают в голову, как стать успешными, богатыми и четко видеть цели: машина, коттедж у моря, энная сумма на расчетном счете… И очень мало внимания уделяется духовному росту.

Только вот парадокс: чем больше материальных благ оказывается во владении человека, не обладающего достаточной духовной силой, тем быстрее он превращается в дракона. Желания, амбиции и, наконец, неуемная жажда власти поглощают, порабощают его естество.

Деньги в твоем мире, конечно, много пока весят. Но рассматривать их необходимо не как цель, а как средство для достижения цели. Тогда всё на свои места встанет. Свободно мыслящий человек вместо обладания недвижимостью и прочими атрибутами богатства предпочтет путешествия и расширение кругозора…

Научиться мыслить правильно, нарастить свой духовный потенциал и с помощью внутренней силы перестроить окружающий мир — вот главная задача живого существа. В любом мире, в любом пространстве.

— Нина Петровна, я взрослый человек. Сколько можно мне тут лекции о строении мира и духовном росте читать?! Я сам кому хочешь и сколько хочешь могу о взаимодействии тела и сознания рассказывать.

— Ну так расскажи! — прищурилась бабка.

Сергей поискал, подумал, с чего начать, и замер: не было в голове информации, с которой он выходил к студентам, читая лекции в университете.

— У меня что, провалы в памяти? Вы гипноз применили? Может быть, мне всё это кажется? А на самом деле тело мое, облепленное датчиками, где-нибудь в больничной палате лежит?

— Я вот тебя сейчас как прутом огрею! Сразу отличишь, где гипноз, а где реальное Запределье! Некогда нам в детективов играть! — охладила его порыв хозяйка. — Твое дело сейчас — внимать и запоминать. А сознание твое само разберется, где ложь, а где правда!

Сергей даже привстал от такого неуважительного обращения. Он приготовился было дать отпор наглой старушенции, но та, словно и не было этого отклонения от темы, с воодушевлением продолжала:

— Удивляюсь я порой терпению организмов человеческих. Глупое естество занавесит их жиром, распустит ленью, перетрудит задачами непосильными, надсадит каждый нерв стрессами. А потом ноет: то болит, это не работает. Нет чтобы мысли в порядке да тело в чистоте да в радости сохранять.

Но на это ума не хватает. Одно заботит — поесть повкуснее, одеться побогаче. Главная цель мужиков — машину иметь покруче да бабу позабористее. Для баб — сам знаешь, и говорить не стоит… — Она махнула рукой, вздохнула и продолжила: — А чем тоньше вибрации у человека, тем выше его сознание, тем ближе он к энергоинформационному полю, к Свету, к Создателю, тем больше он полезного сделать может для себя, для людей, для Матушки-Планеты…

— А почему «для себя» вы в первую очередь сказали? — снова сел на лавку доктор, заинтересованный невероятными поворотами в бабкиных речах. — Нас ведь всегда учат: сначала для других, а уж потом для себя…

— Ага, — махнула рукой хозяйка. — Учат их… Кто учит и чему? На первый взгляд слова правильные, нужные… Но задумайся: что ты другим можешь дать, каким светом обогреть, если сам не наполнен энергией в достаточной степени? Бывает так, что есть в душе у человека огонек. Есть страстное желание весь мир напитать светом. А энергии внутренней недостаточно… И сияют такие светлячки, пока сил хватает, и идут наперекор тьме, отдавая себя без остатка. Сгорают быстро…

— Так что, светить не надо? — доктора помимо воли затягивал водоворот информации. Он словно что-то постепенно вспоминал, невольно отзываясь на душевные порывы Хранительницы.

— Ты что! Надо, конечно. Но тут два пути: или изначально незамутненное сознание иметь, или в содружестве со Светлой Силой подготовиться основательно к служению своему…

— Может быть, на это правильное воспитание, достойные преподаватели, расширенный кругозор влияют, а не ваши Силы Света?

— Ну ты посмотри на него! — возмущенно воскликнула старуха. — Бестолочь стоеросовая! Всё забыл! С этим твоим новым воплощением еще больше возни предстоит мне. О Небеса, дайте мне терпения!

— Ну, вообще-то не «бестолочь», а «дубина стоеросовая», — аккуратно поправил ее Сергей и продолжил гнуть свою линию: — Скажите еще, что прозрение на человека нисходит.

— А что это, если не прозрение, если не совместное с энергией Светлого пространства творчество, когда стихи рождаются, совершаются открытия? — воззрилась на него неуемная хозяйка. — Даже профессора твоего взять! Ты за шестнадцать лет серьезных исследований всего четыре методики для восстановления человеческого организма сумел разработать. И сам себе постоянно вопрос задавал: откуда к учителю твоему пришли знания и умения, чтобы таких методик больше тысячи создать? — Женщина неловко повернулась и схватилась за поясницу: — Ох, неладна будь!

Сергей даже не удивился, что Нина Петровна знает о профессоре, который научил его стольким премудростям в области неврологии и психиатрии. Гораздо глубже и обширнее эти знания, чем те крохи, что преподают в университетах. Но он не стал пока расспрашивать об этом Хранительницу. Доктор сосредоточился на другом. Представил, что нужно сделать, чтобы помочь хозяйке преодолеть боль, высвободить нервные окончания, защемленные сместившимся в поясничной части позвонком.

Бабка, словно почувствовав его мысли, как-то встрепенулась, расправилась вся. И, неожиданно бодро поднявшись, подытожила:

— Ну что, не будем откладывать в долгий ящик! Начнем жи́зню восстанавливать!

— Восстанавливать? И как мы это сделаем?

— Ну, с мыслями у тебя порядок. Еще немного врать подучишься, и…

— Врать? — не понял собеседник. — Для чего мне эта премудрость?

— Врать — означает «лечить словом». В твоем мире многие слова приобрели со временем противоположный смысл. Тьма старается… А знахарские заговоры тебе необходимы на тот случай, если в ответственный момент солнечного света рядом не будет. Мало ли что приключиться может…

— Чувствую, что приключения мои только начинаются, — обреченно вздохнул Сергей.

Бабулька ободряюще улыбнулась:

— Ну да ладно, ты не тушуйся. Вместе мы справимся. Свою энергию сомнений перенаправь-ка лучше в высокие сферы, научись силу оттуда получать. Помни, что ты не один на свете. Да и время на воспоминание прошлого у нас в запасе имеется…

— С чего мне начать? — поинтересовался напоследок Сергей.

— Для начала погуляй по окрестностям, обвыкнись. Ну, конечно же, за стол вовремя приходи. Обед и ужин — по расписанию, — ответила хозяйка. — Но главное — до темноты спать ложись. Я тебя еще до рассвета разбужу, в баню пойдешь…

ГЛАВА 5

За обедом, с аппетитом прожевав сочный кровяной кусок и жадно запив его красным вином, Нерц поинтересовался:

— Как ты думаешь, дядя, отчего черная кровь тетки Рабьезы в одно мгновение обратилась? Стоило только нашей буйной маркизе верхний предел бешенства перейти, и сразу — ожила? Сразу вся тьма с ее сердца спала, и оно забилось вдруг? Я сам слышал!

Помнишь ее невероятные эмоции? Поначалу я в замешательстве наблюдал, как сменяли друг друга тревога и покой, умиротворение и смятение, волнами исходившие от ее обращенной сути. Видел неподдельный ужас на ее лице. А через миг, вдруг с недоумением ощутив свою мелочность и незначительность, с омерзением воспринимал ее величие и сопереживание нашему невежеству. Меня чуть не взорвали пульсации страшной любви, тут же замещенные страхом неминуемой гибели! Ощутив себя изгоем в нашем королевстве, маркиза каждую секунду сходила с ума!

Когда меня осенило, что она теперь ничтожнее грязи, я пришел в бурный восторг! Сразу же утратил страх перед ее титулом, ответственность перед родителем и с упоением проткнул тетку кинжалом!

— Да не ты один тогда ринулся на нее — живую! — с усмешкой поддержал Жеглард хвастливую речь племянника.

— А кровь! Такая яркая, горячая! Я помню, как она по парадной лестнице разлилась! Как, забыв обо всем, пестрая толпа гостей на эти красные потоки жадными глазами смотрела, слюни пускала.

— Еще бы! Жизнь испить — главное стремление нежити! — взор Жегларда затуманился. — Я тогда тоже чуть на колени не бросился, чтобы с мрамора эти вожделенные капли слизнуть. Только придворный этикет и присутствие Всетемнейшего удержали от того, чтобы не упасть в кровь лицом… Живая, волнующаяся субстанция! Источник силы и вечной молодости…

А вот почему обращение крови мгновенно происходит? — дядюшка, откинувшись на высокую спинку кресла, сплел пальцы на слегка выпирающем после сытного обеда животике. — Я долго этот феномен исследовал. Признанное мнение: Свет — наш убийца. С этим не поспоришь. Луч солнца, лишь только вырвавшись из-за горизонта, мгновенно растворяет мрак ночи, испепеляет темную сущность.

Но если та же самая нежить вдруг в бешенстве или злобе переполняется мраком свыше того объема, что ей по иерархии тьмы положен, она рискует «перейти барьер», сменить полярность и вырваться на другую сторону — в светлое пространство. И знаешь, что я выяснил? Свет никого не убивает. Он в принципе не имеет и капли жестокости. У этой субстанции полностью отсутствует присущая нашему брату потребность кого-то поработить, испепелить, завладеть чужой энергией. Просто мы, в силу своего строения, не можем вынести его сияние. И, попав под действие солнечных лучей, обращаемся в прах без какой-либо возможности вновь воплотиться в физическом теле. И, что особенно опасно, при распаде теряем многомерность. Вот поэтому после растления многие из нас становятся всего-навсего бесами, двухмерными сущностями, способными только паразитировать на чьем-либо сознании…

Так вот… Свет не вступает в неравный бой, где необходимо обязательно одержать победу, быть первым и главенствовать. Он действует по-иному: не сопротивляясь вторжению чужеродной энергии, принимает в себя тьму, наполняется ею, адаптируется к новым условиям. А затем, растворив в себе всю отрицательную энергию, преобразует ее, насыщает каждую клеточку попавшего в его поле существа свечением, сиянием жизни. И кровь обращается. Сущность оживает. Сердце начинает биться. И обращенное существо навек потеряно для темного общества.

И какой вывод? Чуть меньше солнца — растление и небытие. Чуть больше — жизнь. Постыдная, жалкая, наполненная любовью и добром! Парадокс! И все учения, трактаты и рассуждения мудрецов темного пространства, противостоящих моим изысканиям, описывают междуполярный опыт перехода однобоко. Так называемые коллеги по цеху не хотят ничего знать о губительной силе и трагизме передачи Света сверх того, о чем твердят их постулаты. Не ведают, не видят в своих открытиях противоречий. Им абсолютно наплевать на предложенную мной теорию иррациональности живой, самовоспроизводящейся жизни. Ненавижу солнечный Свет! — хозяин поморщился. — Он для меня — наимерзейшая субстанция! Ну, не будем о нем за трапезой. Для пищеварения вредно… Что-то я опять увлекся.

* * *

После грандиозного обеда злобные родственники, уютно расположившись в черной зале, продолжили разговор. Дядя всё склонял племянника к участию в авантюрной затее:

— Ну так что, мой чернокрылый князь, летим на границу со Светлым Запредельем? Мы к проникшему туда человеку прикоснуться не в силах, слишком много света в нем. А тебе ничего не сделается. Закрутишь его в свое поле, затянешь во мрак и перенесешь в мою тайную пещеру. Только бы знать, в каком месте искать проход на ту сторону…

— Подумаешь, человек, — небрежно отмахнулся ветреный мальчишка. — Выжал из него до капли всю энергию да выбросил. Или Хаосу скормил.

Смерч щелкнул зубами, сыто зевнул и, закинув руки за голову, развалился на огромном мягком диване, умостив тощие ноги в высоких кожаных сапогах на меховых подушках:

— Что-то я устал! Вчера снова партию бесов по проложенному тобой тракту⁴ в человеческий мир переправил, по бутылкам с алкоголем расквартировал. Представляешь, дядя, эти плоские бестии прошение подать вздумали! В элитный алкоголь их, видишь ли, подсаживай! Совсем от рук отбились. Ну, я им устроил! Всех в бутылочное пиво закупорил. И результат не заставил себя ждать! Из одной только партии — две поножовщины, двенадцать уличных драк и восемь семейных сцен с участием малолетних детей. Ты только глянь! — он бросил на ковер бархатный кисет, из которого яркими искрами просыпались сияющие алмазы.

— Детские слезы высшей пробы! — глаза Жегларда загорелись жадным огнем.

— Они самые! Не зря я этим бизнесом занялся. Предприятие по добыче детских слез никогда не обанкротится! — похвалился Смерч. И добавил с презрением: — Людишки! Слабые, безвольные. Поработить их с помощью бесовской силы — раз плюнуть!

— Ты всё с чертями упражняешься, — качнул головой Жеглард. — Грубая работа. Всё нахрапом хочешь взять, пускаешь ситуацию на самотек. Бесы-то в своем безобразии не сильно разборчивы — налететь, разгромить, накуролесить.

— Да, работа грубая, зато эффективная, — парировал племянник. — Там — драка, здесь — погром. А в результате моя казна постоянно пополняется. Вспомни, какими были наши владения при папаше, которого только войны да титулы интересовали. Какие там налоги да подати, когда в наших землях если не засуха, то — град. Крохи одни… А теперь, когда я бесов к рукам прибрал, богатства текут ко мне со всего человеческого света!

Ты только представь, как мне с этими рогатыми повезло: влезет такая наглая образина в душу какого-нибудь выпивохи, заполонит сознание своими требованиями — жрать, пить, топтать всё на пути! Подомнет под себя слабое человеческое естество. Разойдется-разгуляется, натворит дел. Угомонится, конечно, потом, алкоголем пресытившись. А на утро просыпается ничего не помнящий человечишка, осознает всю глубину своего падения, схватится за голову в раскаянии да самобичевании. И еще в мою сокровищницу горы эмоций привнесет!

Хотя… Я с тобой согласен. Надоело однообразие. Надо мне новые методы воздействия выискивать, чтобы не свихнуться от скуки. А ты, дядя, как теперь развлекаешься с душами людскими?

Жеглард уселся поудобнее, отпил из хрустального бокала поднесенное лакеем дорогое красное вино и после небольшой паузы начал свою пространную речь.

— Я люблю ювелирную работу, — самодовольно изрек он. — Чтобы было чем пощекотать нервы, испробовать обороты самых тонких, изысканных чувств и коварных мыслей, способных развратить даже наиболее возвышенную душу. С бесконечными оттенками, с роскошным букетом фантазий, с невероятной игрой изящных и неистощимых наслаждений! В этом деле мне необходим трепетный азарт…

На мой взгляд, интереснее всего сыграть злую шутку с душами людей, искренне верящих в то, что совершают они добрые дела, спасают чьи-то судьбы, заботятся о планете, делают себя и свою жизнь чистой, правильной. И что особо забавно — от осознания своей значимости и праведности они просто в восторге! Считают, что сами добились значительных высот, заслужили благосклонность и восторженное одобрение окружающих. А о том, что во всех начинаниях их светлые силы поддерживают, как-то вдруг забывают, только себе приписывают все заслуги. Вот тут-то направленные мною гордыня, зависть или подлость их и подстерегают.

Нравится мне уводить мысли людишек чуть в сторону. Вроде к свету шагают, но вдруг — развилка на пути. И каждый раз выбор предстоит — честно поступить или выгоду свою поиметь? И заметь: никто не принуждает, никто не настаивает. Есть выбор — следует решение. И не задумываются глупцы о том, что каждое своекорыстное побуждение незаметно, по каплям их всё дальше и дальше в наше царство уводит. Шаг, другой, третий — и вот душа уже совсем в ином месте назначения!

Особо увлекательно, искусно расставив капканы, завладеть сутью живого существа таким образом, чтобы раб твой до последнего момента считал себя самостоятельным и независимым от воли Света, забыл о Со-Действии, Со-Творчестве, Со-Знании.

И как потом, сорвав с воспаленного естества пелену дурмана, сладостно наблюдать за охватившими человека раскаянием и муками совести. Эмоции таким густым потоком текут! Хоть пей, хоть ешь их! Вот, кстати! Ты уже определил сорт предложенного мною вина?

— Красное столовое. На вкус приятное. Дядя, я же не дегустатор! И к тому же почти поднос свеженины умял. Где мне букеты с ароматами разбирать?! Рассказывай, что в нем не так?

— Вино времен Французской революции! — хвастливо ответил дядюшка. — В нем столько горя, несбывшихся надежд и разбитых судеб! Чувствуешь этот сладковатый одурманивающий привкус? Это отчаянье аристократов, ожидающих неминуемой смерти на гильотине! Не каждый может щегольнуть обладанием подлинных чувств такой выдержки!

— Да ты, дядя, тот еще извращенец! — одобрительно кивнул юный князь. Предводитель не зря ценил в нем достойного слушателя.

Закинув ногу на ногу, старший родственник с воодушевлением продолжал:

— Обычно людишки в себя приходят перед самым концом, когда уже ловушка захлопнулась и нет пути назад. Их агония вызывает во мне дикое, неудержимое, сладострастное ощущение! Не передать!

Но и это — не самое вожделенное! Очень редко, но всё же попадаются такие, в ком тяга к Свету и сила жизненная непомерно велики! Вот именно этих ломать — особое удовольствие!

Племянник с интересом внимал словам Жегларда, а затем спросил:

— Так ты чего охоту затеял? От скуки? Или новых ощущений захотелось? Чем этот попавший в Светлое Запределье человечишка так тебя заинтересовал?

— Да не простой это человек, — Предводитель со смаком отхлебнул большой глоток вина. — Обладатель Сияющего Сознания. И Хранительница его — известная тебе особа, златовласая Нина. Ох какая сильная. С ней еще повозиться придется…

— Да ты что?! — с восторгом всплеснул руками черноглазый юнец, моментально вскочив и создав вокруг себя сильные воздушные завихрения, от которых ярко вспыхнули тлеющие в камине угли. — Сколько их таких на планете сохранилось, человеков настоящих? С удовольствием посмотрю, как ты из него Свет выбивать будешь! Я — в деле!.. А Хранительницу мне отдашь в уплату за содействие. Редкий экземпляр. Как раз для моей коллекции!

ГЛАВА 6

Клавдия улеглась под березой, блаженно зажмурилась, собираясь как следует выспаться. Однако по-настоящему расслабиться ей не давали какие-то сумбурные и в то же время настойчивые размышления. Чужие… Чьи это мысли сверлят мозг?.. Белая волчица недовольно огляделась, затем подняла длинную морду к верхним веткам дерева, выискивая источник. Ментальная связь безошибочно выдала:

«Так, дальше что? Спорт у него был с детства — самбо! Ничего такое занятие… Подходящее! Учился, значит, в медицинском… Ага, на третьем курсе его приметил профессор, обучил своей методике, помог раскрыться талантам.

Окончил институт, затем ординатуру… И стал не просто дипломированным специалистом. Навыки его до того обширные, что… такие, что прямо… ну, вот если бы все врачи могли то, что может наш доктор, больных на земле стало бы наполовину меньше! И это я так, прикинула просто. На деле же всё гораздо интереснее, тут потребуются расчеты… Но этим я чуть позже займусь… Дальше — система…»

Клавдия, умело скрыв свои мысли, исподтишка наблюдала за Рыжулей, умостившейся у основания толстой ветки. Шустрая белка, неизвестно когда своровав у Сергея прядку русых волос, погрузила их в сияющий нежным светом артефакт. И сейчас, без зазрения совести вторгшись в чужое личное пространство, поэтапно считывала жизненный путь человека:

«А в мире людей система — что?.. Разве может она такую силищу без своего контроля оставить? Да ни в жисть! Поэтому его после института и обучения у профессора"пригласили"служить во внутренних войсках. И там он… ничесе! Прямо отделом заведовал! Знания были очень глубокими, задания — тоже на грани… Вот и звание майора в столь молодые годы… Круто, круто».

Белка с воодушевлением потерла лапкой нос, распушила усы и продолжала:

«Так… а тут что? Ого! Молодец какой! Он у нас и научной деятельностью заниматься не переставал, собственные методики разрабатывал. Да еще и читал лекции студентам, из которых многие тоже стремлениями и способностями обладали — а потому под наблюдением системы находились… Ага, значит, и студенты нашего Сергея — люди служивые… Однако… никто из них не зафиксирован в нашей светлой картотеке… Непорядок!»

Внезапно белую волчицу окатило волной сострадания. Она вслед за белкой с ходу ворвалась в область горьких переживаний Сергея и, прочувствовав их каждой клеточкой, чуть не заскулила от внутренней боли. Но всё равно продолжала подслушивать мысли рыжей подруги:

«Ох, батюшки… Страсти-то какие… Что ж так-то? Тут и трудности в семье, и уход со службы… Вот, значит, как нити судьбы переплелись… Не стал продолжать карьеру, в отставку вышел. И поскольку семья уже разрушена — решил сменить всё разом. Уехал в маленький город и начал всё сначала как врач частной практики. Постепенно приходил в себя, учился жить заново».

Клавдия перевела дух, оглянулась на дом и предусмотрительно отошла за ближайший куст смородины, спряталась там от чужого взгляда. Но считывать мысли белки не перестала.

«Опять внутренние войска… — сокрушалась меж тем Рыжуля. — Куда от них деться-то? По всему получается: хоть в отставку уйди, хоть частной практикой займись — до конца жизни будешь под наблюдением. У них там всякие ограничения и грифы секретности снимаются через десятилетия…

Да-а, возвращать доктора обратно нам придется именно в тот день, из которого забрали… Где там мои амулеты для точного расчета?..»

Белка, отправив артефакт вместе с ДНК Сергея в подпространство, резво подскочила… и тут заметила за смородиновым кустом Клавдию. Обе, пойманные за подсматриванием чужих секретов, замерли.

Но выяснять отношения было некогда. С покосившегося крылечка уже спустился сам обладатель проявленных лохматыми подругами воспоминаний и направился к березе. Постоял, подумал. Вздохнул, оглядывая с высоты холма окрестности.

* * *

«Привет, Человек-Сергей! С новым приходом в Запределье…»

Доктор заозирался по сторонам: кто это говорит?

С ветки растущей рядом березы на него смотрела белка. Почему-то вдруг зачесалась переносица, и гость волшебной страны непроизвольно поднес руку к лицу. В голове тоненько зазвенел беличий смех. Что смеялась именно белка, было очевидно.

— Вредная задира! — пристально посмотрел Сергей в черные глазки-бусинки.

«Сам такой!» — прозвучал прямо в голове дерзкий ответ. Рыжая егоза задорно прищурилась и принялась умываться, шустро разглаживая шерсть за ушами и расчесывая пышные усы.

— И как это ты со мной говоришь? Как я могу слышать твои мысли? — наклонился к ней человек.

«Это ментальный язык, — белка перепрыгнула на раскрытую перед ней ладонь. — Духовное взаимодействие. Меня, кстати, Рыжулей зовут. А для особо умных я — Рыжуля Авдеевна!»

— Здравствуй, Рыжуля Авдеевна, — улыбнулся Сергей. — Что ты там про ментальное взаимодействие думала-говорила?

«Духовное… Я прокладываю мост или дорогу к твоему разуму, нахожу точки соприкосновения, связываю воедино мыслительный процесс, — важно выпрямилась белка. — Ведь мой речевой аппарат не предназначен для человеческого языка, а ты мой беличий вряд ли выучишь. Да и ни к чему он тебе».

— Духовное? — не понял Сергей. — Но прости, ведь ты же… белка.

«Ну да! А ты — человек, — склонила голову рыжая попрыгунья. — И что?»

«Так душа же только…» — собирался было возразить доктор, но тут же осекся. Нет, кажется, он думает что-то не то… что-то совсем не подходящее для пространства, в котором очутился.

«Хочешь сказать, что душа только у людей бывает? — без труда отследила его мысли собеседница и возмущенно взмахнула лапками. — Я о тебе была гораздо более высокого мнения! Заблудшее твое… сознание. Не сильно-то вы, люди далеко ушли за тысячелетия, своей самостью и гордыней управляемые. Разучились слушать мир, позабыли о взаимодействии с природой. Бедные, бедные… И духом, и душой бедные. Цари природы, блин». — Она скептически осмотрела доктора, покачала головой.

«Но я же не новичок в психиатрии, я-то знаю…»

«Знает он! — почти по-человечески хмыкнула белка. — Знания к тебе возвратятся — тогда и поговорим. А сейчас знакомиться продолжаем… Так! Взаимодействие у нас с тобой мысленное, от души, — она еще раз внимательно, с напором глянула Сергею в глаза, — к душе! Но что самое интересное: если поблизости вдруг окажется кто-то третий, да еще и с недобрыми намерениями, то он этого мысленного разговора не услышит».

«Еще как услышит!» — раздалось в ответ.

Доктор обернулся. К нему размеренной грациозной походкой приближалась та самая белая лохматая собака, что сопровождала его в мире людей.

«Ну, тебе — можно. Ты же наша, — махнула крохотной лапкой белка. — Ты вообще постоянно лезешь в голову со своими советами да наставлениями. Волчица лунная!»

«Я — Клавдия! — коротко представилась та. — Я буду тебя сопровождать, пока не освоишься у нас, Человек-Сергей. — Собака, не обращая внимания на мысли белки, смотрела на мужчину умными карими глазами. — Вновь научу всему, что ты успел забыть».

«Забыть?» — доктор в недоумении приподнял бровь.

«Ага! Вместе мы всё вспомним», — подытожила белка.

«Ну что ж, приступим!» — проник в сознание человека еще один голос.

Сергей опять повернул голову. Теперь уже в сторону крыльца, откуда спускалась улыбающаяся хозяйка с большой миской спелой черники.

«Интересно, — подумал доктор, — обычно голову поворачивают на звук».

«А ты повернулся на отправленный мною импульс — или, если тебе так удобнее, энергетическую волну, — мысленно ответила Нина Петровна. — Осваивай, касатик, ментальный язык. Пока время есть, осмысливай прошлые жизни. Что ты о себе помнишь?»

Сергей задумался. Его явно спрашивали о событиях не нынешней, известной ему сорок лет, жизни…

«Ну, что помнишь из прошлых воплощений?» — нетерпеливо переспросила белка.

— Ничего, наверное, — провел он рукой по подбородку, одновременно подумав о том, что не мешало бы побриться.

«Да какое сейчас бритье! Ты о деле думай! — рыжая егоза схватилась за усы. — Думай!!!»

«Ну, про работу-знания-умения ничего на ум не приходит?» — решила помочь ему Клавдия.

— Да нет же! — рассердился доктор. — Что вы со мной как с маленьким?

— С двенадцатого века по летоисчислению вашей цивилизации ты очень серьезным делом занимаешься, — размеренно произнесла Хранительница. — На руки свои посмотри, ты же все болячки на ощупь определить можешь. Никаких ваших томографий компьютерных, сканеров и прочих технологических премудростей не нужно. И в профессию не просто так пошел… Вспомни хотя бы, как спортом занялся, как институт выбирал.

— А я и не выбирал, — без раздумий ответил человек. — Я с детства понимал, что жизнь моя со спортом связана будет.

— Вот и я о том же! — кивнула Нина Петровна. — Твое увлечение борьбой не ограничивается текущей жизнью. Ты рукопашным боем занимаешься не тридцать лет, а гораздо больше, — бабка загадочно улыбалась. — В одном воплощении — самбо, в другом — дзюдо. А искусству ратного боя, насколько я помню, обучался на протяжении целых восьми жизней!

— Получается, неспроста мне всё время казалось, что работа тренера — мое призвание, — словно что-то припоминая, ответил Сергей. — И в медицинский я поступил потому, что всегда интересовался строением человеческого тела. Мне в институте предлагали серьезно заняться психиатрией. Но я стал неврологом. И знал!.. — он осекся, что-то вспоминая. — Я же с детства знал, что встречу профессора, буду его учеником! И на третьем курсе института он появился в моей жизни. — Сергей улыбнулся, вспоминая, как горячо убеждали его наставники. — Тогда тренер и профессор тянули меня каждый в свою сторону. Оба считали, что я должен серьезно заниматься только одним делом. Тем, в которое каждый из них всю душу свою вложил. Видели мои успехи, прочили мне великое будущее, а о том, чего я сам хочу, слышать не желали…

Мне даже пришлось им встречу устроить, чтобы оба наконец поняли, что спорт и медицина для меня — равноценны. И всё у меня получилось — и в спорте, и в обучении новым знаниям. И семья у меня тогда уже была… — Он тяжело вздохнул.

Баба Нина, как бы невзначай перетянув на себя его эмоции, быстренько собрала в ладонь отрицательную энергию и стряхнула ее с кончиков пальцев искристыми брызгами. Капли упали на землю у крыльца и… проклюнулись зелеными ростками, потянулись к солнцу.

Ощутив вдруг, как вызванная воспоминаниями горечь сменилась полным отсутствием каких-либо чувств, Сергей удивленно воззрился на споро распускающиеся рядом белые ромашки:

— Это что?

— Природный преобразователь! — ответила хозяйка, хитрó прищурившись и нежно погладив раскрывшиеся навстречу солнцу лепестки цветов. — Сейчас к тебе энергия вернется. Только положительная, как ты уже понял.

— И правда… — Доктор с интересом прочувствовал прилив энергии, ощутил в душе благостное состояние, улыбнулся светло и радостно. — Работают ваши ромашки… Честное слово, работают!

А хозяйка, считав информацию с энергоконтура Сергея и удовлетворенно кивнув, продолжила:

— Скоро и сам научишься этаким премудростям… Вернее, вспомнишь. Всё вспомнишь… Вас таких — Человеков настоящих — хоть и немного осталось, но каждого сквозь новые воплощения сам Создатель ведет. Всякая вновь воплотившаяся сияющая душа своей дорогой следует. Шишек набьет в детстве-молодости, пооботрется-оглядится, наберется жизненного опыта, а к сорока годам начинает воспоминать навыки бытия, к служению готовиться.

И задача у каждого своя. Кто лес охраняет, кто водные просторы. Кто-то речь родную сберегает, а кто и саму Жизнь на планете. А таким, как ты, суждено людей спасать, к Свету вести…

Обрести себя не в каждой жизни удается, некоторые воплощения (в зависимости от тяжести ошибок, допущенных в жизни предыдущей) как во сне проходят, однако сдаваться нельзя… Но что особенно важно: духовный потенциал, за каждое воплощение накопленный, достойного применения требует.

К примеру, шаман, приумножив в течение жизни полученные свыше знания, должен о них позаботиться. Он просто не может подаренную Матерью-Планетой силу оставить без хозяина. И, завершая земной путь, колдун под ритуальные песнопения прячет в укромном месте свои шаманские атрибуты, которые затем помогут последователю открыть врата судьбы. И тот, кому посылка предназначена, подсознательно ведает, куда идти. Судьба приведет.

А потом и сам ученик оставляет приумноженные знания, которые вновь найдет первый шаман, уже в новом теле воплотившись. И каждый выбранный судьбой последователь должен найти то, что ему завещано. И служение принять как положено, по всем правилам.

— А если ученик не узнает о предназначенной ему миссии и эти ваши врата не найдет? Если не захочет к ним пойти?

— Не исполнит предназначение — значит, будет отвечать за свою несостоятельность.

— И как? — взволнованно спросил Сергей.

— По-всякому бывает, — пожала плечами хозяйка. — Беды-ненастья на его голову свалятся, новые испытания на каждом шагу подстерегать будут. А в особо серьезных случаях уклонившийся от предначертанного служения может в последующей жизни и человеком уже не стать. Придется исправлять ошибки, отвечать за свою, скажем так, халатность по отношению к долгу, природе и миру людей.

— Так что же, и мне теперь шаманом сделаться предстоит? — опешил мужчина.

Тут белка встала на задние лапки, картинно отставив левую в сторону, приложила одну из передних к груди, вторую протянула к Сергею и продекламировала:

«Шаманом можешь ты не быть…»

«Но жизнь людей спасать обязан!» — закончила собака.

Обе дружно засмеялись. На ментальном уровне смех белки заливисто звенел легким серебристым колокольчиком. Смех Клавдии был по-человечески красивым, грудным, словно смеялась молодая, уверенная в себе девушка.

— Вот и у тебя своя особая история, — продолжила баба Нина. — Как сорок лет исполняется — начинаешь потихоньку вспоминать знания прошлых воплощений. К сорока пяти годам всё в твоей голове по полочкам разложится, картина, как говорится, нарисуется, задачка решится. И — вперед! К Свету, к новым знаниям! Так от жизни к жизни свой опыт преумножаешь.

Время от времени мы тебя в Запределье переносим. Когда чему-то особенному обучиться необходимо. Но с каждым разом всё реже мы это можем сделать. Врата Междумирья давно разрушены, технологии их строительства утрачены. А на те тропинки, что остались, Жеглард свою лапу наложил. Один за другим все проходы в ваш мир перекрывает, всё больше людей от Света отстраняет. В последний раз семь жизней назад ты к нам приходил…

— Но подождите! — прервал ее Сергей. — Вы обозначили временной промежуток с сорока до сорока пяти лет! Мне что, пять лет здесь находиться? А как же моя привычная земная жизнь? У меня же пациенты! Кто о них позаботится? Да меня без вести пропавшим признают! Или в шпионы-перебежчики запишут! Как я вообще домой вернусь?

«Не переживай. Сколько бы ты здесь ни находился, в свой мир возвратишься ровно в тот же день и час», — успокоила Клавдия.

«Ну, час возвращения, если хочешь, мы тебе слегка подкорректируем! — подскочила вездесущая белка. — А то мало ли что…»

— Так если я целых семь жизней в вашем мире не был, а опыт прошлых воплощений сам могу вспомнить — почему же вы меня сейчас-то сюда перенесли? Чем эта жизнь от предыдущих отличается?

— Сейчас случай особый, — вздохнула Хранительница. — Антонина проснулась и под влиянием Жегларда уже много черных дел натворила. Только ты ее остановить сможешь и к Свету вернуть.

«Ты не торопись, вспомни все знания. Обрети новые навыки. И самое главное — соедини разрозненные части воедино, восстанови гармонию жизни», — добавила волчица.

— Что соединить? — не понял Сергей. — Какие части?

Бабка вдруг как-то вся осунулась, помрачнела. Взгляд ее затуманился.

— Ну, вы тут сами, без меня… — Не закончив фразу, она поднялась и шаркающей походкой направилась к дому.

Сергей проводил ее взглядом и обернулся к хвостатым собеседницам:

«Что случилось?»

«Сейчас расскажем. За хозяйку не переживай. У нее в организме свои процессы — завершительные».

«Какие процессы? Что там завершается? К смерти, что ли, готовится? — забеспокоился доктор. — Может быть, Нине Петровне помощь нужна, лекарства или процедуры какие-то? Всё же восемьсот с лишним лет — это не шутки… Я могу ее осмотреть».

«У нее как раз всё по плану идет. Ты о себе думай. Чтобы всё получилось у тебя, еще одно правило есть: надо самому здоровым стать. Ты просто обязан во время нахождения в Запределье свой позвоночник выправить. Тогда связь с Великим Космическим Со-Знанием восстановится, и жизнь твоя в норму придет. А нет — так и будешь из века в век переживать то войны, то семейные неурядицы. А Рожденных-к-Свету так и не сможешь до места назначения довести».

«Рожденных… как?»

«К-Свету. Ну, это Живые, незамутненные Сознания, еще не достигшие Сияющего статуса. Им проводник необходим. Ты им нужен. А тебе самому за место под солнцем постоянно сражаться приходится. Не можешь ты свое предназначение выполнить, пока разъединена душа твоя. Нет в тебе Изначального Света, той жизненной силы, что за собой повести может. Поэтому и надо половинчатые половинки вместе свести, собрать воедино. Вновь засияет твое Сознание, многим вокруг покажет Путь Истины, Дорогу Правды».

«Какая дорога? Какие половинчатые половинки? Тут бы от вашей информации не свихнуться…»

«Не свихнешься, — приободрила его белка. — Не для того мы тебя через Космос Великий сюда переправляли. Будем готовиться к Празднику Трех Лун».

«Как это — трех? Одна луна вообще-то…»

«А ты в небо ночное теперь внимательнее смотри, — ответила ему Клавдия. — Это в вашем мире сначала ближнюю малую луну Лелю, коварно заселенную кощеями, уничтожили, потом и вторую, доставленную в околоземное пространство, на Землю скинули-уронили, вызвав долгую ядерную зиму. Возможно даже, что и третью луну свою вы потеряете, если не одумаетесь вовремя, не прекратите извечное противостояние и бесконечное наращивание ядерных арсеналов…

А у нас в Запредельном небе до сих пор три спутника. Лунные волки свою вотчину, третью луну под названием Месяц, силам тьмы в обиду не дали. На первый, самый малый спутник кощеев не пустили. И взяли, так сказать, шефство над второй луной — Фаттой (вы в своем мире ее как Фаэтон должны помнить), когда ее в пространство околоземное доставили.

А в то нелегкое для Матери-Земли время, когда темные из разных миров решили на Фатте военный арсенал разместить, волки не позволили, всех злобных визитеров распугали.

А еще есть легенда. Как раз про тебя: на Праздник Трех Лун две половинчатые половинки должны соединиться, образовать цельную сущность, или душу. И тогда всё встанет на свои места!»

«А это не сказки?»

«Что — это?» — переспросила белка.

«Всё, о чем вы мне тут рассказываете».

«А правда в вашем мире только в сказках и осталась. Она на подсознательном уровне считывается, — карие глаза волчицы серьезно глядели на человека. — Ты же чувствуешь, что мы не обманываем…»

«И откуда, Клавдия, вы всё это знаете?»

«Вообще-то она не совсем собака, она из рода лунных волков, — белка разлеглась на загривке своей подруги и запустила лапки в серебристый мех. — Думаешь, почему такая шерсть у нее красивая? Она с ближайшей к нам луны Лели. В ваших сказках, помнишь, говорится:"Смерть Кощея на конце иглы, игла — в яйце…"А яйцо это — именно Леля, потому как она не круглая, а в форме яичка. Сила земного притяжения ее так вытянула… Вот допустили злобных кощеев в свой мир, до сих пор расхлебываете».

«А вам, я смотрю, и без кощеев в Запределье зла хватает», — покачал головой Сергей.

«И не говори, — вздохнула лунная волчица, — зло в любом пространстве существует. Хоть Кощеем его назови, хоть Жеглардом…»

Человек вновь всмотрелся в утреннее небо:

«Странные дела творятся со мной. Вроде и не сплю, а в реальность поверить никак не получается. Сначала сюда расщепленным на части попал, потом животные говорящие да еще какие разумные жизни учить начали, потом еще и еще… В конце концов так сознание перекрутило, что просто хоть волком вой… Ой! Извини, Клавдия, что-то я…»

Волчица мысленно усмехнулась и, ничуть не обидевшись, так же мысленно ответила:

«Ты не переживай, всё образуется. А волки воют на луну не потому, что просто переговариваются. Родину свою вспоминают, тоскуют. Большинство из наших забыли древние знания, серыми стали. А истинные лунные волки всё помнят. И в энергоинформационное пространство проникать умеют, знания в мир несут. Межпространственная энергия — наша стихия».

«А еще они образ сами себе выбирают, — мечтательно подумала Рыжуля. — Клавдия то собакой обернется, то белой волчицей станет. А как надоест бегать, развеет себя на молекулы и в подпространстве к звездам отправится…

Везет же некоторым с перевоплощениями. Ведь она, если захочет, может и в деву обратиться, только не любит на двух ногах ходить… А я сквозь все жизни — белка! Как ни кувыркайся — всё те же усы, хвост всё тот же. Ничего в облике не меняется. А я же все-таки женщина! Так порой с внешностью поэкспериментировать хочется!»

«Тебе ли жаловаться, заклинательница артефактов? — повернула к ней длинную морду Клавдия. — Ты лучше вспомни, как с амулетом перевоплощения в прошлом году намудрила. Пока хвост вновь не обрела, всё с березы норовила навернуться. Белка без хвоста — то еще зрелище!»

«А тебе бы всё потешаться. Нет бы помочь подруге!» — раздраженно дернула ее за ухо белка.

«Значит, Клавдия — специалист по взаимодействию сознаний и межпространственным перемещениям, а ты, Рыжуля, мастер оберегов?»

«Хранитель! — с серьезным видом поправила белка. — Я их храню в подпространстве, в особом, защищенном месте. И извлекаю, когда надобно. И я тебе не какая-нибудь там заштатная ворожея без диплома! Я — обережная белка, Хранительница талисманов. Очень сильная и, наверное, уже последняя в нашем роду».

ГЛАВА 7

— Александр! Встречай гостей! — зычный голос матери разнесся по двору, разбудив, казалось, весь пятиэтажный дом.

Сашка уткнулся носом в подушку и тихонько взвыл: выходные испорчены! Эту женщину, стоявшую сейчас с полными сумками перед его окном, он люто ненавидел. Но кому в его положении расскажешь, что место его такой доброй и такой нежной мамы заняла враждебная сущность с ужасными манерами и неприятным голосом? Что его сильный, заботливый и всё понимающий отец превратился в бесплатное приложение к дивану с вечно устремленным в экран, дисплей или монитор взглядом…

И виновным во всех этих бедах Сашка считал себя. Если бы не его извечные поиски…

…После окончания школы и успешного поступления в институт он вдруг решил посмотреть, что творится на пыльном чердаке старенького дачного домика, где они с братом устраивали свой пиратский (или военный, или шпионский) штаб. Хотя чаще всего чердак был штабом сияющих рыцарей.

В большой коробке со старыми книгами, меж пожелтевших от времени страниц, он неожиданно обнаружил фотографию, на которой они с Андрейкой стояли на берегу реки, мокрые, загорелые и счастливые. Вдвоем! Сашка не помнил, как спустился по приставной лестнице, вбежал в маленькую кухоньку, где мама варила на зиму смородиновое варенье, протянул ей фото. От волнения он не смог ни слова вымолвить. Но женщина вдруг замерла, увидев старый снимок, глаза ее наполнились слезами.

Весь вечер они так и просидели — обнявшись, вспоминая, утирая слезы. А когда Сашка лег спать, мама всё куда-то звонила, с кем-то разговаривала, собираясь с утра бежать подавать заявление на розыск пропавшего, обращаться на телевидение, в прессу, искать сына через сайты в интернете.

Сашка уснул в слезах от ощущения, что хоть что-то сдвинулось с мертвой точки. А когда утром, проснувшись от аромата блинчиков, вбежал в кухню, собираясь ехать с мамой в город, взгляд его уткнулся в спину незнакомки, почему-то вдруг нарядившейся в мамин халат с роскошными синими цветами.

— А где моя ма… — он хотел сказать «мама», но голос неожиданно прервался.

От плиты к нему обернулось… странное, незнакомое, враждебное существо. Хоть эта женщина и была точной копией его мамочки, но не чувствовалось в ней ни любви, ни тепла, ни нежности. Холодный взгляд рептилии едва не отшвырнул парнишку к стене.

— Что ты сказал, дорогой?

— А? — не понял он, ошарашенно разглядывая злобную сущность. Как бы ни старалась эта тварь быть похожей на человека, но Сашка отчего-то видел ее насквозь…

— Что потерял, спрашиваю?

— А ма… майка моя спортивная где? — нашелся с ответом парень. — Я в институте в футбольную секцию записаться планирую. — И выбежал из кухни.

— Так позавтракай сначала! — маминым голосом крикнула ему вслед чужая тетка с естеством дракона.

— Некогда! В город еду, на автобус могу опоздать! Я по дороге чего-нибудь перехвачу! — Сашка спешно покидал в сумку вещи и сбежал.

Дома он первым делом заглянул в спальню — вернулся ли из командировки отец? Не случилось ли с ним какой беды? Даже не удивившись погрому в комнате, с тяжелым сердцем ринулся в зал. Отец сидел перед телевизором, без конца переключая каналы, и ничего не выражающим взглядом смотрел в экран.

— Папа, ты приехал! — приободренный было сын кинулся к отцу, спеша обнять, всё рассказать. Но…

А вдруг это не он? Вдруг его тоже подменили, как маму? Парнишка в нерешительности остановился, сделал несколько шагов к мужчине и осторожно положил руку ему на плечо… Это был отец. Теплый, родной, настоящий, но… совершенно пустой, словно выгоревший изнутри.

Сашка от бессилия заплакал. Он тормошил отца, пытался разговорить, но всё бесполезно.

«Это я во всем виноват! Это из-за меня страдают родные люди!» — с горечью подумал он и, не желая потерять последнего близкого человека, решил впредь держаться от папы подальше. Чтобы никто не смог, стараясь сломить волю непутевого сына, заодно и отцу навредить еще больше (хотя куда уж больше-то!). Теперь не только брата искать, но и родителей из беды вызволять надо!

И Сашка навсегда уехал из родного города. Тем более что лето подошло к концу и начинался первый учебный семестр. Но вездесущая маман не оставила его в покое. Раз в месяц они с зомбированным отцом приезжали к сыну на выходные.

Мать под предлогом генеральной уборки расставляла в укромных уголках его комнаты и на кухне разрисованные какими-то непонятными символами камни, подвешивала под кроватью странные корешки и травки, называя всю эту муть оберегами от сглаза, талисманами для успехов в учебе. Но Сашка ей ни капли не верил и каждый раз выкидывал всё это пропитанное злом барахло в мусорное ведро. А потом остервенело оттирал пол от какой-то розовой дряни, пропитавшей, казалось, всю комнату своим одурманивающим, приторным ароматом.

Он пытался звонить отцу в рабочее время, что-то выяснить, узнать, как тот себя чувствует, что помнит. Но папа почти ничего не говорил или отвечал невпопад. Он, ежемесячно навещая сына на протяжении пяти лет, каждый раз с тем же ничего не выражающим взглядом неизменно сидел напротив телевизора…

Сашка успешно окончил институт и устроился в небольшую фирму программистом. Но визиты родственников продолжались с завидным постоянством. С одной стороны, парня трясло при виде женщины с леденящим взглядом, но с другой… во время этих встреч он хотя бы мог видеть отца. Убеждался, что с ним ничего худшего не случилось. А в остальное время искал выход из тупика и ни на миг не позволял себе расслабиться или отрешенно забыться.

Оставаясь в одиночестве, он много размышлял. Вспоминал времена, когда отчаяние накатывало с такой силой, что он просто отключался от внешнего мира, никак не реагировал на окружающие события. Вывести его из этого состояния могла только мама: тихо садилась рядом, долго гладила по спине и шепотом звала: «Сашечка, возвращайся. Иди ко мне…» И накатившая безысходность отступала. Он обнимал маму, уткнувшись в ее теплое плечо, и засыпал. Часто он просил: «Мама, позови меня». И она звала: «Сашечка, иди ко мне. Я тебя очень люблю». И на душе сразу становилось теплее…

* * *

Как обычно, мать-самозванка первым делом отправилась поболтать к Марье Гавриловне, что проживала в соседней однушке, а отец, привычно глядя мимо сына и не разуваясь, прошел в большую комнату, уселся в кресло и, включив телевизор, принялся давить кнопки пульта.

— А мои вещи привезли? — спросил его Сашка.

— Что? — не отрывая взгляда от экрана, вопросом на вопрос ответил отец.

— Коробка с вещами из гаража где? — снова спросил сын. — Я вчера звонил, привезти просил.

— А? — перевел на него соловый взгляд родитель.

Однако постепенно у него в голове что-то сформировалось, и он протянул ключ зажигания:

— В багажнике глянь… — И тут же забыл обо всем, снова устремив взгляд в экран.

Порывшись в машине, Сашка нашел не в багажнике, а на заднем сиденье небольшую коробку из-под обуви, перемотанную изолентой.

«Значит, от папы это»… — догадался он.

Открыл коробку, с удивлением воззрился на заполнявший ее до половины серый пепел от сгоревших фотографий из давно забытого детства. Родители очень любили фотоальбомы, их было в доме штук двадцать. А теперь… Среди золы виднелись обожженные кусочки фотобумаги. Сашка горестно вздохнул…

Возвращаясь, в полутьме подъезда парень услышал из-за полуоткрытой двери жилища Марьи Гавриловны скрипучие, почти нечеловеческие голоса. Но разобрал слова: «Чрезвычайное событие… Троелуние… Отчет немедленно отправить по инстанциям… Как бы чего не вспомнил… Не допустить проникновения за пределы…»

В озаренной восходящим солнцем комнате сидел отец. В той же позе, с тем же потухшим взглядом. Сашка не выдержал, сел рядом, уткнулся лбом в его небритую щеку:

— Как же так, папа? Как же так? Что мне делать? Как вернуть тебя и маму?

— Мама? — глаза отца вдруг озарились. — Да! Та женщина, та злая женщина… она всё сожгла. Она сидела на крыльце и бросала в костер наши фотографии, всю нашу такую счастливую жизнь! А меня… мне она приказала чай принести… Я принес, а она… она мамину фотографию подожгла… Подожгла и с наслаждением так смотрит, как ОНА горит!.. Я не выдержал, сделал вид, что споткнулся, кипятком гадину обжег. Та вскочила, закричала сильно, рукой взмахнула. Фотография мимо костра пролетела тогда. А я с крыльца упал… На фотографию мамину упал, огонь затушил своим телом и незаметно спрятал… мамочку нашу… Забери ее. Ей у тебя спокойнее будет… — Он дрожащими руками достал из внутреннего кармана потрепанного пиджака обгоревшее с нижнего края фото и протянул сыну.

Сашка помнил этот волшебный день. Они были на отдыхе в Ялте. Родители подарили пятнадцатилетнему отпрыску новый фотоаппарат. Конечно, можно было и на телефон снимать всё, что вздумается. Но на семейном совете решили, что качество фотографий важнее. Кроме того, папа с мамой надеялись, что новая дорогая игрушка поможет сыну отвлечься от тяжелого недуга…

Сашка незаметно тогда подкрался и сделал, пожалуй, лучший снимок в своей жизни: загорелая мама в легком голубом сарафане и широкополой соломенной шляпе сидит на большой белой скамье, закинув руки за голову и вытянув ноги в красивых плетеных сандалиях. За спиной у нее радостно машут ветками пальмы, плещется море и жаркое солнце сияет как сумасшедшее. Мама на этом фото такая счастливая, такая безмятежная…

Дверь распахнулась и застывшая на пороге лжемать противным голосом крикнула:

— Эй ты, диванное приложение, вставай! Ехать пора!

Отец беспрекословно подчинился. Встал и направился к выходу, по пути взяв со стола ключи от машины и даже не взглянув на сына.

— А уборка? — недоуменно воскликнул Сашка, предусмотрительно спрятав фото в задний карман джинсов.

— Я, это… утюг забыла выключить… наверное. — Женщина, уперев руки в бока, с подозрением оглядела отца, затем сына, уставилась на обувную коробку на журнальном столике и нагло усмехнулась. — И вообще, взрослый уже. Сам убираться в своей конуре должен!

Она грубо дернула нерасторопного отца в темноту подъезда и хлопнула дверью, не попрощавшись. Наверняка дракониха надеялась, что, ликвидировав истинную хозяйку самовольно занятого тела, сможет уже безраздельно властвовать в их семье. Поэтому и с домочадцами сюсюкать больше не требовалось. Полный семейный не контролируемый извне тоталитаризм!

Сашка подошел к окну, глядя на выезжающую с парковки машину, и проводил отца (именно его) взглядом. Убедившись, что остался один, достал обгоревшее фото и еще раз посмотрел на маму: уже не на цветном, наполненном сиянием солнца, а на черно-белом снимке у самого края скамьи, испуганно поджав под себя ноги, сидела она, его горячо любимая мамочка.

— Здравствуй, родная моя, — с нежностью погладил глянцевую бумагу истосковавшийся по материнскому теплу сын.

— Здравствуй, Сашечка! — тихо прошелестел ответ.

ГЛАВА 8

Бревенчатая банька, выстроенная на берегу спокойной широкой реки, уже была жарко протоплена. Раскаленный пар, свежий березовый веник, раскрасневшееся от горячей воды тело. Каждая клеточка организма, очищенная жаром русской бани, пела от восторга. И совсем не напрягало раннее, почти в три часа ночи, пробуждение.

Вволю наплескавшись, Сергей вышел в предрассветную прохладу. Небо посветлело, посерело, и в молочной тишине всё заливистей и громче перекликались звонкие птичьи голоса. По тропинке мужчина неспешно вернулся к дому. Под развесистой березой, на верхушке которой что-то напевала белка, его ожидал большой медный самовар, а рядом гордо пристроился свежеиспеченный хлеб. Густая сметана и янтарный мед так и ждали, когда их намажут на большой хрустящий ломоть.

Белая собака лежала на пестром домотканом коврике и внимательно смотрела на приготовления к завтраку. Не спали все обитатели маленького двора. Как будто чего-то ожидали…

Сергей с удовольствием надкусил хрусткий хлебный ломоть и, отхлебнув из белой фарфоровой кружки обжигающий чай, обратился к собаке:

«А почему баба Нина тебя порой"Облачком"называет? Ты же вроде Клавдия?»

Белка перепрыгнула пониже и, свесившись с толстой ветки, засмеялась:

«Вольный перевод, так сказать… Ты с английского Клауд⁵ переведи — вот тебе и облачко, и Клавдия — два в одном».

«Нина Петровна английский знает?»

«Ну ты же знаешь».

«Знаю. Но это — я. А она, живя в Запределье, — откуда?»

«Дубина! Всё, что знаешь ты, знает и она. — Белка помолчала и добавила: — Жалко, что ты сейчас не можешь знать всего, что ей известно. Приходится вдалбливать тебе простые истины».

«Ничего себе, простые!» — покачал головой человек.

«Да как же можно не знать? Это ж как два пальца об…»

«И откуда у вас троих такая грубая манера разговора?» — поморщился Сергей.

По меньшей мере странно было слышать от непоседливого милого зверька крепкие слова, зачастую переходящие в почти площадную брань. И опять перехлест в сознании: «Брань — от зверька?!» Когда уже он ко всему этому привыкнет?

«Не откуда, а для чего! — считав его мысли, ответила Клавдия. — Для энергетического баланса».

«Что?»

«Ну, баланс необходимо соблюсти, — белка деловито почесала пушистое пузико. — Чтобы у Антонины там, в ее темноте, была возможность хоть что-то светлое сохранить. Правильная речь — ее спасательный круг в море тьмы».

«Ну а нам с хозяйкой и с этой хвостатой тараторкой приходится почти что жаргоном пользоваться. Вот и делим этот груз на всех, — вздохнула белая собака. — Хорошо, хоть можно поругаться по-настоящему, уединившись. То, что ты порой от нас слышишь, Человек-Сергей, это, поверь, такая мелочь…»

«А куда деваться? Мы Нине Петровне помогаем. Если бы не наша поддержка, она тебе строение мира на фене бы объясняла, — продолжила Рыжуля. — Ты думаешь, я там песни на березе пела? Да материлась я нараспев. Залезла повыше, чтоб никто не слыхал, и крыла всех и вся на беличьем матерном».

* * *

На покосившемся крыльце появилась бабка в домотканой рубахе и накинутом сверху капоте⁶. Кряхтя, спустилась по ветхим ступенькам. Отдышалась немного, оглядела Сергея, улыбнулась:

— Ну что, соколик, чист и свеж как огурец? Пойду и я старые косточки попарю, чтобы восстановление веселее шло.

Опираясь на клюку, она побрела к берегу.

— Может, помочь чем, баба Нина? — глядя ей вслед, спросил доктор.

— Да чем ты сейчас поможешь? Разве что ковш воды мне в баньку принеси. А я пока отдохну, — хозяйка присела на ствол упавшего дерева и словно окаменела. С каждым часом она двигалась всё тише, всё чаще замирала, будто отключалась от мира.

Сергей пошел в избу. В предрассветном сумраке вода в кадушке показалась ему не совсем свежей. Может, где еще есть? Огляделся, увидел за печкой два кувшина. Взял ближайший и налил содержимое в черпак. В спешке совсем не обратил внимания на разлившийся по избушке хрустальный звон. Или просто стал привыкать к непонятным пока еще волшебным звукам, ощущениям, цветам.

Ковш он поставил в предбаннике на лавку. Огляделся, заметил, что холодной воды маловато. Спустившись к покрытой утренним туманом реке и наполнив два больших ведра, долил доверху пузатую деревянную бадью. И поспешил назад: большая собака обещала рассказать еще много интересного.

Возвращаясь, он отметил про себя, что надо бы соорудить лестницу с перилами, ведущую от подножия холма к самому дому. Чтобы Нине Петровне сподручнее было подниматься. По пути, поравнявшись с отдыхающей еще хозяйкой и по-пионерски отсалютовав, весело сообщил:

— Товарищ командир, ваше задание выполнено! Ковш я на лавку поставил. Заодно и свежей воды из реки принес.

— Молодец, касатик. Быстро обернулся, русалки не защекотали.

Старуха медленно встала с бревна и неуверенной походкой направилась к реке. Через плечо у нее был накинут расшитый цветами рушник, в руках — маленькая скляночка, ярко сверкающая сквозь заскорузлые скрюченные пальцы.

* * *

Баня была жаркая. Бабка вымылась, прогрелась на славу. Так хотелось попариться душистым березовым веником. Но сил не оставалось. «Ничего, еще успеется, — подумала она про себя. — Еще многое успеется».

Выйдя из баньки в свежей домотканой рубахе, она посушила полотенцем седые волосы, расчесала их большим деревянным гребнем, немного отдохнула, глядя в светлеющее небо. Вот нижний край облаков порозовел, затем из-за горизонта вырвались ослепительные лучи, раскрашивая небосвод расплавленным янтарем, переливаясь багряным и золотым сиянием. И медленно, словно нехотя, из-за кромки леса стало выкатываться солнце. Когда в расцвеченном утренними лучами небе оформился сияющий полукруг, иссушенная временем женщина поднялась и осторожно, опираясь на клюку и вымеряя каждый шаг, вернулась в баньку.

Уходили силы, мутилось зрение, руки дрожали. На ощупь старушка взяла маленький пузырек с сияющей жидкостью, аккуратно вылила содержимое в ковш и вышла на улицу. Солнечного света она уже не видела, только чувствовала на лице тепло.

«Пора!» — поднесла волшебный эликсир к губам. Один большой глоток, второй, третий… Ковш упал на землю, сияющая жидкость, едва коснувшись травы, моментально испарилась и оглушительно взорвалась.

* * *

Беззвучный разговор под развесистой березой непринужденно продолжался. Сергею было очень интересно с Клавдией и Рыжулей. Вдруг со стороны реки громыхнуло. Да так, что все трое подскочили. Не раздумывая, они ринулись вниз по тропинке.

Бабка лежала на боку, седые пряди разметались по зеленой траве, в воздухе вокруг нее искрились-сверкали-перемигивались капли света. А в следующий момент сияние словно подхватило бездыханную Хранительницу, приподняло над травой — и вдруг в мгновение ока вошло-влилось-впилось в тело старой женщины. Жизнь к ней вернулась, но наблюдать за происходящим Сергею было ох как страшно: бабку била крупная дрожь, тело выворачивалось наизнанку, как у эпилептика, челюсть ходила ходуном, зубы стучали. «Как бы последние не вылетели», — пришла в голову неуместная мысль.

Животные смотрели на эту картину внимательно, но без тени страха.

«Ой, что сейчас буде-е-ет!» — нараспев протянула белка.

— Еще что-то будет? — Сергей и первое-то событие не успел хоть сколько-нибудь переварить.

«Это только начало, — глубокомысленно произнесла собака. — Давай, Рыжуля, свои амулеты. А то сейчас Нина Петровна все припасенные для человека знания растеряет».

Белка подскочила к хозяйке, хлопнула лапками. В воздухе повисли серебряные браслеты. Их было четыре — массивные кольца из черненого серебра с витиеватым узором из листьев, трав и цветов. Каким-то своим беличьим заклинанием шустрая ворожея замедлила судорожные движения бьющейся в припадке женщины и быстро нацепила обереги ей на руки и на ноги. Дрожь утихла, дыхание восстановилось, щеки порозовели. Тело старушки медленно опустилось на траву, она открыла глаза и обвела всех отрешенным взором. Потом остановилась взглядом на Сергее — и вдруг, что-то вспомнив, вся встрепенулась.

— Что же ты, окаянный, наделал? — хрипло шептала она. — Ты откуда воду наливал? Я даже подумать не могла, что в черпаке не вода! Я же Сиянну наземь разлила! Да сколько разлила — полковша! Это ж сразу на той стороне о нас прознали! Вот беда… А если бы ты Санию мне подсунул?! Что бы тогда было? А?! Катастрофа ты ходячая!

«Тихо, тихо, хозяйка, — ровным тоном успокоила ее собака. — Будем решать проблемы по мере их поступления. А вам пока надо выспаться. Восстановление уже полным ходом идет. Сейчас мы вас в избу отнесем».

Она кивнула человеку:

«Нести тебе придется».

* * *

Бабка «оживала» быстро. Что бы она там, в баньке, ни «приняла на грудь», но, судя по всему, явно перебрала: без умолку болтала, громко смеялась и даже пыталась орать песни. Доктор тащил ее на себе к старой избенке и по ходу следования всё больше удивлялся: почему дикция Нины Петровны шаг от шага улучшается? Вроде бы с пьяными всё наоборот…

Постепенно в деревенский говор хозяйки замысловатым образом стали вплетаться научные термины:

— Эйфория, милок, такая коварная штука! Я и не заметила, как искусственно вызванная повышенная секреция дофамина вернула организму чувство удовольствия и радости. Меня прямо прет от счастья! Или это эндорфины разгулялись? Хотя это общее название для нейромедиаторов. А ты знаешь, милок, сколько этих самых нейромедиаторов? — она попыталась взмахнуть рукой. — Целая куча!

Бабка помолчала, всхлипнула и сама себе ответила:

— А-а-а, ты же знаешь, ты же доктор!

Немного поерзав на спине у Сергея, она неожиданно сильным и ровным лекторским голосом четко произнесла:

— Структурно они напоминают опиаты, отсюда и происходит название — «внутренние морфины». Соответственно, рецепторы эндорфинов называются опиатными…

Зевая, она еще немного порассуждала о гормонах радости. И, подытожив: «Лет пятьсот так хорошо не было!», — сонно засопела.

Клавдия, толкнув носом непонятно почему новую, пахнущую свежим деревом дверь избушки, скомандовала:

«Неси хозяйку наверх, в горницу».

— Куда? — не понял Сергей.

«На второй этаж по лестнице», — пискнула белка, всю дорогу сидевшая верхом на лохматой подруге.

— Да нет здесь второго этажа!

«Уже есть. Иди за мной», — собака оскалила клыки в своей неподражаемой улыбке и легко взбежала по деревянным ступеням. Сергею ничего не оставалось, как последовать за ней.

Наверху он опрокинул бабкино тело на застеленную красивым атласным покрывалом постель и огляделся. Светлая уютная комната второго этажа появилась словно по волшебству. Он провел руками по лицу, сжал виски: еще вчера вечером не было в стареньком домике никакой верхней надстройки. И лестницы не было… И входную дверь он помнил хлипкой и скрипучей!

А сейчас обстановка горницы согревала душу домашним теплом. Высокое окно, озаренное светом недавно взошедшего солнца, прикрыто от любопытных лучей легкими шторами. На широкой деревянной кровати пестрой компанией расположились пухлые подушки. Прикроватные тумбочки покрыты узорчатыми салфетками. На спинке глубокого мягкого кресла у окна — аккуратно сложенный пушистый плед. В углу — туалетный столик с большим овальным зеркалом. Мило и комфортно. Чудеса!

Белка вспрыгнула на постель и потащила яркую подушку бабке под голову:

«Что стоишь, человек? Помогай!»

Сергей наклонился к женщине, подкладывая подушку. Поправил разметавшиеся по одеялу волосы и с изумлением воззрился на пробивающийся сквозь седину золотой блеск. Хозяйка открыла глаза, вздохнула и погладила его по щеке совсем не шершавой рукой.

— Ты не буди меня, я посплю. И, пожалуйста, ничему потом не удивляйся, — попросила она и снова отключилась.

«А что мне еще остается, если в Запределье вашем оказался? Только и делаю, что рот от удивления разеваю. И каждый раз — всё шире…»

Доктор медленно спустился по свежевыкрашенным ступеням новой лестницы, вышел на улицу, присел на крыльцо. От пережитого слегка кружилась голова.

«Спит?» — прыгнула к нему на плечо белка.

«Уснула, — кивнул головой Сергей. — А о чем это Нина Петровна у бани говорила? Что она разлила? Сиянию?»

«Сиянну, — поправила белка, — силу жизненную. Помнишь, в первое утро хозяйка у тебя из-под топчана два кувшина доставала? Белый — с Сиянной, черный — с Санией. Каждый раз твою жизненную энергию ей процеживать-разделять приходится. С каждым твоим визитом сюда — всё тщательнее и осторожнее. Столько мути ты в себе из мира людей приносишь — просто жуть!»

Сергею стало интересно:

«А как она из меня эту энергию доставала?»

«Так топчан твой — это не простая кровать. Это, если можно так выразиться, энергетический разделитель, — ответила белка. — Ты чай травяной пил?»

«Ну да».

«Ну так вот, с его помощью слежавшаяся в камень суть твоя разбалансировалась. Образно говоря, подогрелась, дошла до нужной кондиции. А потом твоя энергетическая кровь (или, как в мире людей ее называют, «прана») расслоилась и по двум кувшинам растеклась».

«А как она расслоилась-то? Каким образом в кувшины попала?» — не унимался человек.

«Ты принцип работы сепаратора можешь себе представить? — подключилась к их мысленному взаимообмену подошедшая Клавдия. — Сначала все энергии твои, и светлые, и замутненные злом, гомогенизированы, смешаны в единое целое. А как их разделить?»

«Да просто! — взмахнула хвостом Рыжуля. — Всё происходит под воздействием такой энергетической центробежной силы: тяжелая темная субстанция отбрасывается на периферию, а более легкие светлые энергии собираются ближе к центру. Чем ниже вязкость и выше скорость вращения, тем легче происходит разделение фракций. Вот по двум каналам и вытекли из твоего тела разнонаправленные энергии. Так что в один кувшин отправлялась тяжелая Сания, а в другой — легкая и светлая Сиянна».

«Но сепаратор — физическое тело, бытовой прибор! А вы мне про энергии рассказываете».

«Мы на примере этого прибора тебе всё объяснить пытаемся, — ответила волчица. — Чтобы твоему еще не осветленному сознанию понятнее было. А на физическом или энергетическом уровне этот сепаратор работает — уже неважно. По крайней мере, в нашем мире».

«Так из меня что, всю энергию за ночь выкачали? — с сомнением произнес человек. — Неправда это. Я же помню, как проснулся. Было так легко на душе. Немного грустно, но всё равно легко. Тело казалось таким свежим, чистым…»

«Вот именно! Тело было чистым, а сознание — легким. Тебя просто от всего наносного освободили. Осталась только твоя изначальная суть», — ответила ему Рыжуля.

«В принципе, человек именно таким и должен быть. На протяжении всей жизни. А наносное только портит», — заметила Клавдия.

«Ну ладно, пусть Сания — темная энергия. А Сиянну-то зачем доставали?»

«Для профилактики», — последовал невозмутимый ответ.

«И всё? Это всё, что можете мне сказать? — рассердился Сергей. — Нет, подруги, признавайтесь: что за эксперименты вы тут надо мной ставите?»

«Эксперименты?! — от праведного гнева круглые глаза белки чуть не вылезли из орбит. — Да ты что?! Как тебе вообще такое в голову могло прийти?!»

«Неправ ты в своих подозрениях, — спокойно ответила волчица. — Истина в твоей сути зафиксирована. Нельзя допустить хоть малейшее ее искривление».

«Искривление сути?» — не понял Сергей.

«Именно! — подскочила немного успокоившаяся белка. — Даже в твоем мире степень искривления пространства и времени определяется количеством содержащихся в них материи и энергии. А теперь переведи эти величины в Запредельную сферу, взгляни на себя с нашей стороны. Вот и получается, что каждый раз в мире людей суть твоя подвергается огромному давлению. И извне, и изнутри».

«То есть вполне допустима ее деградация на материальном, ментальном и (что самое важное) на духовном уровне, — закончила ее мысль Клавдия. — Каждый раз по прибытии твоего естества в Запределье требуется тщательная проверка работы всех систем и тела, и сознания. Поэтому Сиянна тоже извлекается и тщательно исследуется».

«А что с ней делается потом?»

«Отстоится, испарится, растворится в пространстве и вернется к Естеству».

«То есть не ко мне, а к какому-то там…»

«Не к какому-то! — возмущенно прервала его белка. — А к Великому Светлому Естеству».

«А ко мне уже не вернется? Энергия-то моя».

«Вернется ровно столько, сколько заслужил».

«И что, пришел с одним количеством Сиянны, а заслужить могу меньше?»

«Всё в твоих руках. Вернее, в помыслах», — неопределенно ответила волчица.

Сергей помолчал немного, подумал. Оглядел этот новый для него мир и уже примирительно попросил:

«Вы расскажите мне об этих энергиях. В чем их важность, что мне о них знать необходимо?»

«Сиянна — первая субстанция, — словно ожидая именно этих вопросов, тут же начала рассказ Клавдия. — Кристально чистая энергия человека. С ее помощью можно воплощать мечты, возвращать здоровье. Да что здоровье! Годы жизни можно вспять повернуть!» — Клавдия подняла длинную морду к небу и прикрыла глаза. Сергей отметил, что во время таких «энергетических» разговоров ее шерсть начинала излучать волшебное сияние, нежно серебрилась и переливалась в ласковых солнечных лучах.

«Да всё можно! Всё, чего ни пожелаешь! Это же — великая сила человеческого естества! Можно сказать, неубиваемая субстанция, Богом данная на радость, на развитие, на самосовершенствование! — эмоционально воскликнула белка. — Поэтому темные за ней так охотятся. Настроив человека на свой лад, поработив его мысли и чувства, используют огромную жизненную энергию в своих целях».

Постепенно, порой переругиваясь и споря, они «нарисовали» перед Сергеем картину, где во всех красках расписали нелегкую судьбу Сании.

«Сания — вторая субстанция, — пояснила белка, — замутненная горем, обидами и другими отрицательными эмоциями. Ее можно очистить, восстановить структуру, оживить в ней чистую энергию. Отделить Свет от тьмы опять же с помощью нашего энергетического сепаратора. Только фильтры уже другие будут. И, скажем так, гайки энергетического контура гораздо туже затянуть придется. Но и это еще не всё… Потом надо будет воспользоваться таким своеобразным…» — Рыжуля запнулась, воззрившись на Сергея прищуренным взглядом и предвосхищая его недоверие.

«Ну да, этот прибор можно сравнить с самогонным аппаратом, — невозмутимо продолжила Клавдия. Ее спокойно льющиеся уверенные мысли Сергей не подвергал сомнению. — Свет возвращается к своему источнику. А оставшуюся темную, больную энергию надо передать медведю. Он отнесет ее на ледник, только ему такое под силу».

«Да, медведь очень силен! — подхватила белка. — И ведомы ему изначальные знания о том, как сберечь мир от зла. И даже, приняв в себя непосильный груз отрицательной энергии, он долгое время может противостоять отравляющему действию мрака».

«Медведь успешно накапливает жир, — продолжила рассказ волчица. — В человеческом мире известна только одна сторона этого процесса — накопление жира с целью пережить холодную зиму, впав в спячку в приготовленной заранее берлоге. Но на самом деле у этой медвежьей особенности совсем другая задача. Жир связывает любую энергию, замедляет ее движение, может совсем заблокировать. Поэтому косолапые носители Сании со всей ответственностью подходят к своей работе. Да-да, именно работе! Они искренне радуются, что могут в связке с Хранителем очистить мир хотя бы от небольшой частицы тьмы. Проглотив маленькую сферу с запечатанной внутри Санией, суровый зверь становится сейфом для темной субстанции и безболезненно для себя может унести ее в горы».

«И в нашем мире было время великих битв, когда тьмы собралось так много, что медведи ценой собственно жизни уносили зло в горы и, переполненные им, не добравшись до Духа ледника, погибали, навечно запечатав в себе черную энергию, — подтвердила Рыжуля. — Они становились каменными глыбами, неразличимыми среди горных кряжей. Только ходить в те гиблые места, где когда-то геройски погибли медведи, до сих пор опасно. Темный фон не обращенной солнцем тьмы хоть и не может покинуть тюрьму медвежьего тела, но сил своих не растрачивает и пытается захватить любого, кто приблизится».

«Из медвежьей утробы черная Сания не сможет вырваться на свободу, пока зверь сознательно не выпустит ее из себя — не отдаст Духу ледника, — вновь вступила Клавдия. — Дух свяжет темные силы и оставит отрицательно заряженную субстанцию на холоде в тишине и недвижимости. Сания, оставшись в одиночестве под солнцем и звездами и день за днем слушая пение ветра над горными склонами, постепенно вернется к источнику знания…»

«Но знание это несет только боль».

«Но иначе нельзя возродиться!»

«А откуда это знание? Где его источник?» — прервал их спор Сергей.

«Так от звезд же! Они веками передают всем живым существам энергию Великого Космоса, информацию обо всем, что происходит во Вселенной», — подивилась белка его несообразительности.

«Поначалу эти новые ощущения кажутся Сании абсолютно чужими, ненавистными, — с болью и состраданием думала белая собака. — Зараженная тьмой субстанция не может принять в себя светлые знания, отторгает их. Но те снова и снова пробиваются к ее естеству, жгут как огненные стрелы. Сания чувствует одну только враждебную силу, окружившую ее со всех сторон. Свет. Тьма. Снова свет. Нестерпимая мука, непрекращающееся расщепление сути, бесконечные метания — и, кажется, нет этому конца.

Но время идет. И почерневшая от страданий сущность Сании под неуемными солнечными и звездными лучами капля по капле наполняется светом и силой, каждым своим кристаллом, каждой клеточкой начинает"вспоминать", отчего помутилось ее сознание. Как вспомнит — взметнется ввысь гневом и обидой. В лучах далеких и близких светил с болью воскресит в себе пережитые беды, увидит их во всех красках, зарыдает от горя и бессилия, прольется на белоснежную гладь ледника горючими слезами и застынет, закаменеет от опустошенности и отчаяния. Но постепенно отойдет в принятии, забудется в прощении и вновь захочет Быть…»

«Как это — Быть?» — не понял Сергей.

«Сказать миру:"Я есмь!.." — вставила Рыжуля. — Ну, значит: я есть, я существую!»

«И вот тогда минусовая энергия, по каплям, по микронам впитав в себя силу света, воды и тепла, очистится и преобразуется. Отогретая солнышком Сания обратится, воскреснет, просочится через прозрачный лед, впитается в землю, пройдет сквозь нее, оставив позади боль и беды. А Мать-Земля вычистит из нее последние крохи черноты».

«И в пробившихся сквозь земную твердь родниках воскресшие капли Сании засияют положительной энергией. И накопленным опытом всё живое от новых невзгод будут охранять. Предупреждать, чтобы не верили тьме, не шли к ней с распахнутой душой и чистым сердцем. Чтобы умели разбираться, кому можно доверять, а кому — нет. Потому что злые силы с всепоглощающей страстью пользуются людской простотой и доверчивостью. А потом с не меньшим наслаждением горечью разочарования питаются. Так уж они устроены…»

«Отдельно стоит заострить внимание на Силе Чистой Воды — источнике здоровья и долголетия. Именно вода с ледников и есть такой источник. А теперь вспомни, ответь на вопрос: почему воду засоряют, заставляют бежать по трубам, изобретают бытовую химию, неустанно удобряют почвы сельхозугодий?»

«Чтобы у воды не осталось сил на передачу информации, — мысленно ответил Сергей. — Хватило бы их на самоочищение…»

ГЛАВА 9

Стол был накрыт так, словно хозяйка ожидала к обеду гостей. Горячий борщ в расписном глиняном горшочке, на красивых овальных блюдах — запеченные овощи и фаршированные грибами помидоры, подрумяненная на подсолнечном масле картошечка, разноцветные соусы и свежая зелень. Сергей поначалу расстроился от того, что борщ вегетарианский. Но, приправленный сметаной, тот оказался ничуть не хуже мясного. И вся остальная снедь, как он впоследствии убедился, не содержала мяса, лука или чеснока.

Пробегавшая мимо Клавдия на ходу пожелала человеку приятного аппетита и, заметив его немой вопрос по поводу отсутствия мясных блюд, весело добавила:

«Дух твой возвышается, не допуская в тело тяжелую пищу. Мысли твои станут легкими и будут свободно перемещаться в пространстве».

Волчица унеслась вдаль, белка вообще не появлялась, хозяйка должна была выйти из горницы только через сутки… Обедал Сергей в одиночестве. И ему оставалось лишь наслаждаться прекрасной погодой и едой…

Закончив обед кружкой наивкуснейшего компота, он спустился к берегу реки, прогулялся немного. Вернувшись, обнаружил, что кто-то уже успел убрать со стола. Навстречу ему из дома выбежала Клавдия. На спине у нее, уцепившись за длинную шерсть, гордо восседала Рыжуля.

«Нагулялся, Человек-Сергей?» — навострила уши лунная красавица.

«Давай уже заниматься!» — пискнула в объединенном сознании белка.

«Я не против, — ответил доктор, присаживаясь за чистый стол. — А вы не расскажете мне для начала, что за легенда про три луны и две половинки?» — спросил он у неразлучных подружек, пристроившихся рядом.

«Красивая такая легенда…» — Белка вспрыгнула на стол и с выражением продекламировала:

Когда прольется луч рассветный

На западной границе неба

Сойдутся вместе три лунных диска

И Солнца свет в себя впитают

И переправят в Место Силы

Разрушив низменные планы

Свет четырех влюбленных звезд

Сольется вмиг в одном сосуде

И станет Солнцу равен странник

И небо будет петь от счастья

И Мать-Земля во всех пространствах

От гнета тьмы освободится

«И что это означает?» — обратился за разъяснениями Сергей.

«А об этом тебе никто не расскажет. Эту легенду тебе самому прожить придется», — ответила Клавдия.

«Это как?» — недоуменно приподнял бровь доктор.

«Так! — передразнила его белка. — Сам проживешь. И от того, КАК ты ее проживешь, судьба всего нашего мира зависит. И твоего, кстати, тоже. Да и не мы должны тебе об этом рассказывать. Есть существо посильнее. Придет время, с ним поговоришь и в легенду пойдешь».

«Куда идти-то? И когда? Подожди, Рыжуля. Дай я запишу эту легенду. Это же инструкция все-таки. А ты ее протараторила. Я же с маху не запомню…» — Сергей поискал глазами бумагу и ручку. Как ни странно, они оказались под рукой. Совсем как в его пространстве: стопка белых листов четвертого формата и оранжевая шариковая ручка с синим колпачком…

Записав текст стихотворения, Сергей задумался:

«Как это может луч рассветный быть на западе?»

«Это как ребус-загадка, — повела длинным носом Клавдия. — Что-то вроде"Казнить нельзя помиловать". От правильно поставленной запятой всё на свои места и встанет».

«Куда что встанет?»

«Слова на место встанут и знаки препинания. И мысли твои тоже! — подсказала непоседливая Рыжуля. — Ты запятые правильно расставь. И строчки разнотроично выведи».

«Разнотроично? Разве так стихи пишутся? Не ямбом и хореем, а разнотроичным… способом?»

«Не способом, а чтивом! — перепрыгнула на ветку дерева белка. — Не тупи, давай! Смотри и соображай!»

Сергей разделил стихотворение по троестрочиям. В первом сразу определил место запятой:

Когда прольется луч рассветный,

На западной границе неба

Сойдутся вместе три лунных диска…

«Вот и молодец», — оскалила Клавдия клыкастую пасть.

«А то рассвет у него на западе, — пискнула белка. — Только троестрочие не так выглядит».

«Так покажи, каким оно быть должно!» — напрягся Сергей.

«Так смотри лучше», — с напором помыслила Рыжуля.

Человек глянул на листок и обомлел. Вот оно — запредельное троестрочие!

Когда прольется луч рассветный,

На западной границе неба сойдутся вместе три лунных диска.

И Солнца свет в себя впитают, и переправят в Место Силы,

Разрушив низменные планы.

Свет четырех влюбленных звезд сольется вмиг в одном сосуде.

И станет Солнцу равен странник.

И небо будет петь от счастья.

И Мать-Земля во всех пространствах от гнета тьмы освободится.

«Это — легенда?.. — озадаченно протянул Сергей. — Вообще-то легенды говорят о том, что было. А здесь говорится о том, что будет».

«Так это же твоя легенда, — перескочила ему на плечо белка. — Вот проживешь ее, и мы споем о том, что было…»

«А пока будем работать над ошибками. Вон в этой жизни как туго тебе пришлось. Серьезно тебя развод подкосил, — вздохнула Клавдия. — Мы отсюда очень старались помочь, поддержать твое раздробленное болью сознание. Хозяйка аж скрючилась-поседела вся за какой-то месяц. Но спасла суть твою. Не сломался ты, справился, выстоял».

«Да, я помню тот год, — Рыжуля с волнением схватилась за усы. — Нину Петровну тогда так скрутило! Думали, не выходим. А Антонина (видела ее во время последнего нашего задания) такие щеки на твоем горе наела — со спины было заметно. Как вспомню — с души воротит. Против сути своей идет Воительница наша. И не подозревает, каких дел в сумеречном дурмане натворила».

«Да что за Антонина? Расскажете мне о ней когда-нибудь?» — не выдержал долгих отступлений Сергей.

«Да не торопись ты! Нам самим надо на нужную волну настроиться, чтобы историю эту тебе поведать!»

Они, забыв о намеченных занятиях, еще долго сидели под раскидистой березой. Рыжуля суетливо взмахивала лапками, перескакивала во время рассказа с нижней ветки на стол и обратно. Клавдия то и дело смущенно взрывала землю мощными когтями. Им явно было не по себе. Словно это на них лежала вина за расщепление человеческой души.

* * *

«Мир Великого Космоса хранит в себе частицы Создателя — Сияющие Сознания, — начала рассказ Клавдия. — Когда приходит время, Сознания отправляются на разные планеты в Живые Миры. Чтобы нести обитателям тех миров знания, процветание и гармонию. Но тьма исстари ведет охоту на Живой Свет. Не по нутру ей, что Силы Света ее пропитания лишают, судьбы людские выправляют и по Пути Правды в лучший мир ведут».

«Тебя, малую искорку, еще при переходе в пространство людей захватили, собирались лишить воли, вывернуть твое естество наизнанку и создать грозное орудие мрака, — продолжила Рыжуля. — Но предназначенная тебе в Хранительницы Светлая Инарина ждала на Земле, следила за твоим космическим переходом. Она пробралась в Восьмое Подпространство, незаметно проникла во владения тамошнего Темного Повелителя и выкрала тебя из Черной пещеры. А для того, чтобы через вражеские заслоны пробиться, ей пришлось разделить свое изначальное естество на две части: Нину — твою веру, врожденную интуицию, Любовь и тягу к знаниям — и Арину — великую Воительницу, воплощающую в себе Любовь, мужество и силу».

«Любовь два раза сказала», — заметил Сергей.

«И что?» — не поняла белка.

«Пополам Любовь поделили?» — переспросил человек.

«Ты что? Как ее можно делить? Любовь — субстанция цельная! Она и в одной, и в другой части Хранительницы осталась неделимой, даже возросла тысячекратно. Синергия⁷, в общем.

Из одного цельного могучего естества получилось две ипостаси — Нина и Арина. Нина несла тебя, согревая жаром своего сердца. Можно сказать, поддерживала в тебе силы, передавая свою энергию, объединившись с тобой духом. Арина рубила в капусту стражников, расчищая выход из пещеры, а потом сражалась за вас, отбиваясь от преследователей и прорываясь сквозь армады тьмы к лунному переходу в Запределье. В общем, пришлось им несладко. И Арина пожертвовала собой, чтобы вы с Ниной спаслись».

«Есть такая субстанция, словно встроенная в естество Хранителя, — обережный кокон, — присоединилась к разговору Клавдия. — Ты еще будешь изучать его действие. Ну вот, Арина, сражаясь на краю пропасти с темными силами, всю свою энергию израсходовала до капли. Она бы непременно умерла, но ее биоэнергетический каркас не смог этого допустить. Он воплотился в явном мире живой непробиваемой защитой. Воительница словно застыла в сияющем кристалле. Если бы Арину утреннее солнышко согрело, осветило, то энергия кокона преобразовала бы солнечный свет в жизнь и пробудила бы деву. И красавица наша преспокойно следующим вечером по лунной дорожке в Запределье пришла бы».

«Но появился граф Жеглард, Черный Предводитель. Он спрятал деву от солнца, восемьсот лет держал в темнице, а потом обманом заставил поверить, что она — орудие тьмы, — сверкнула глазками-бусинками белка. — Он со всеми сильными врагами так поступает. Обманом захватывает сознание, заставляет обращенных служить тьме. Это он, гад ползучий, ее Антониной нарек. А имянаречение — особая часть порабощения. Пока Антонина не осознает, что она Арина, не сможет вернуться к Свету. И опять же — не став Ариной, не сумеет объединиться с Ниной и вновь сделаться Инариной. А вспомнить она не может, потому что Память и Проницательность от себя отделила… В общем, потеряла их… Тогда, столетия тому назад…»

«Как видишь, у нас тут своя Санта-Барбара: Нина хочет вновь соединиться со своей половиной, стать с ней единой цельной субстанцией — частью души твоей. Антонина, порабощенная Предводителем, стремится уничтожить Нину. Она считает, что таким образом останется одной-единственной у человека и оправдает ожидания Жегларда: приведет к своему господину еще одно Сияющее Сознание. Не пойму никак: что такого в его чарах, что все порабощенные так и мечтают ему угодить, ценой жизни своей его самые жестокие приказы выполняют?»

«А что, еще были у него на примете Сознания?»

«Это его работа — Сознания порабощать и силы тьмы множить», — ответила белка.

«Однако нам прежде всего придется решить головоломку: чтобы без твоего участия Антонина перешла на сторону Света, ей надо переполниться отрицательной энергией», — добавила Клавдия.

«Которая достигнет своего предела в наивысшей точке"кипения". И, перевалив за грань, изменит значение с минуса на плюс», — подхватила шустрая непоседа.

«Но Воительница так сильна, настолько насыщена отрицательной энергией, что может спокойно уничтожить все параллельные земные миры и всё еще останется на стороне тьмы. Преодолеть барьер просто так не получится. Поэтому без твоего участия вернуть ее к Свету невозможно. В общем, что мы имеем в сухом остатке? Пока духовная субстанция расщеплена, об обретении Единого Сознания можно и не мечтать», — резюмировала волчица.

«А Злобный Гений использует обиды Антонины в своих интересах, манипулирует ею. А ты еще ничего не вспомнил, никаких новых знаний не обрел, чтобы выправить ситуацию», — подытожила Рыжуля.

«Честно, я буду стараться», — пообещал Сергей, преисполненный осознания навалившейся на него ответственности.

Лохматые подруги одобрительно закивали.

«А где родители Инарины?» — почему-то вдруг спросил доктор.

«Скорее всего, там, — белка показала лапкой в небо. — Мы их никогда не видели, а хозяйка не рассказывала».

«Но имена всем им кто-то же дал? Сначала Инарине… А потом, когда единая суть разделилась, как вышло, что у двух половинок моей души тут же появились имена?»

«Само так сложилось. Не заморачивайся на эту тему, — отмахнулась белка и, легко взмахнув лапками, создала хрустальную вазу со спелой клубникой. — Угощайся, Человек-Сергей!»

«Вообще, теперь они — Нина Петровна и Антонина Антиповна, — добавила Клавдия, создав рядом с вазочкой еще одну — с банановым муссом. — Думаю, сочетание банана и клубники тебе понравится».

«Разные отчества?» — улыбнулся подружкам Сергей, одновременно поблагодарив за угощение и в то же время не отвлекаясь от основной темы разговора.

«Ну да», — обе обрадовались, что угодили человеку.

«Петр и Антип — анти-Петр… — медленно проговорил Сергей, смакуя лакомство. — Как у вас всё запутанно».

«Да нет, всё логично. На отчества обратил внимание, а на имена не смог?»

«Нина и анти-Нина?»

«Ага, догадался!» — засмеялась белка.

«А почему вы Антонину по отчеству не зовете?»

«Да не заслужила она», — Рыжуля выбрала из вазы большущую ягоду и взгромоздилась с ней на толстую нижнюю ветку дерева.

«Но вы же о ней в пренебрежительном тоне не отзываетесь».

«Мы ее уважаем как хозяйкину ипостась. А отчество не заслужила, потому что слабая», — наставительно подумала собака.

«Ничего себе — слабая! Вон как вы ее подвиги красочно расписывали. Да еще и про великую силу ее упоминали».

«Слабая, потому что Раздражение с Обидой до себя допустила. Да коварство Гордыни углядеть не смогла».

«Так вы же сами говорили, что она чуть не умерла…»

«Чуть — не считается. Чем ты сильнее, тем пристальнее к тебе присматриваются враги, постоянно ищут твои слабые стороны. Поэтому должен быть готов к провокациям. Всегда. А если не можешь совладать с собственной силой — умри, но тьме ее не отдавай», — серьезно ответила Рыжуля.

«Хорошо тебе говорить, сидя на ветке с ягодой в лапках. Еще неизвестно, как бы ты на ее месте поступила», — покачал головой Сергей.

«А так! — белка в сердцах отбросила надкушенную клубничину. — Я поступила так, что одна из всей семьи из бушующего водоворота вырвалась и несокрушимую силу родовых артефактов от тьмы спасла, не отдала мраку мощь неимоверную! А родители мои и братья в той круговерти сгинули. Нагрузили меня могуществом целого беличьего рода, а сами погибли! Все!»

ГЛАВА 10

Варилось-плескалось адское зелье. Варилось-плескалось, дыбилось-бурлило в огромном пространстве между мирами, именующемся Загадочным местом. Миллионы лет собиралось здесь всё зло, порожденное живыми существами планеты. Страхи и обиды, горести и беды, гнев и вожделение, жадность и гордыня, привязанности и отвращение стекались ядовитыми каплями в большие сияющие котлы посреди обширных кварцевых пещер, промытых твердом песчанике Великой Рекой Мироздания.

Множество рукавов было в подземном хранилище. И в каждом ответвлении, зависнув в пространстве, сиял круглыми боками расписанный древними рунами вольфрамовый котел. Вокруг каждого металлического сосуда в песчаниковых стенах были устроены ниши, где располагалось до десятка сфер из тугоплавкого вещества. Этот многослойный панцирь, усиленный нерушимыми заклятиями, предназначался для сдерживания ядовитых энергий, если те вдруг сокрушат энергетический накопитель. Мощные двери-створы защищали подходы к хранилищам… Заполнится один резервуар — бдительные Стражи тут же запечатывают пространство вокруг него и открывают другой. Но каким бы огромным ни казалось Загадочное место, когда-то и его ресурсы будут исчерпаны…

Рогатый курчавый смотритель, поставленный Темными силами следить за наполнением сверхпрочных котлов, только головой покачал, глядя на бурлящее варево. Сработавший предохранительный клапан сигнализировал об избыточном давлении внутри сосуда, не так давно отворенного для новой порции зла и уже почти готового для наложения закрывающей печати. Но стража волновало не столько стремительное заполнение, сколько накал кипящих страстей: в своем неистовстве отрицательные энергии готовы были расплавить котел в любую минуту. Темный дозорный обратился к напарнику — представителю Светлых сил:

— Судя по энергетическому всплеску, не миновать пространству людей новой войны.

— Вижу, знаю, — коротко ответил тот. — Каждый день обновленную информацию отправляю наверх.

Оба Стража с возрастающей тревогой наблюдали за дико вспенивающейся от неимоверной ярости субстанцией.

— Смотри, верхняя прозрачная полусфера может не выдержать… Сколько ей еще экранировать всё более интенсивные волны зла? Может быть, ты своим скажешь, чтобы хоть немного давление на людское сознание ослабили? — предложил Светлый смотритель. — А то, не ровен час, баланс сил нарушится.

— Ты же в курсе, что они и без меня об этом ведают, — озабоченно ответил Темный. — И знаешь, что наши никогда не устанут проверять на прочность силу духа каждого человека. Вот и готовят всё новые испытания для рода людского.

— Да уж… — горестно покачал головой Светлый. — Слышал, в Темном Запределье опять очередную охоту планируют. И когда угомонятся?

— Судя по количеству и силе кипения адского варева в нашем с тобой котле, еще очень нескоро, — задумчиво ответил рогатый охранник. — Вон сколько злобы собрали в сердцах своих люди — на десяток планет хватит. А тут на одной Земле столько отрицательной энергии. Тамошние жители сами своими мыслями зло творят… А без испытаний и треволнений не обойтись. Как же иначе душа человеческая сможет себя осознать, все преграды на своем пути преодолеть, взрасти над суетой, над тленностью бытия и ввысь устремить полет свой?

— И это — рассуждения темного! — улыбнулся крылатый смотритель. — Не накажут тебя за такие речи?

— Нас с тобой только Вечность наказать сможет, — хмуро парировал тот. — А глядя на всё, что здесь происходит, еще не так заговоришь…

— Отойдем-ка подальше, — потянул курчавого за рукав Светлый страж.

Они поднялись по каменным ступеням на верхнюю смотровую площадку, неотрывно наблюдая за дикой пляской огненного взвара. Котел завибрировал. Пришел в действие рабочий клапан. Ядовитые испарения с помощью принудительной вентиляции потекли в новую пещеру, заранее подготовленную Стражами для очередной порции зла.

— Ну всё! Чувствую смещение пространства. Не выдерживает металл нагрузки… Вызывай свою дезактивационную бригаду, а я пошел печати на новом накопителе открывать, — и Светлый, гремя ключами, направился по длинному, оснащенному широкими створами-перегородками коридору в соседнюю пещеру.

За ним, озабоченно покачав головой, побрел и сослуживец, запечатав за собой все выходы сложными заклятиями.

Спустя полминуты вольфрамовый корпус сферического котла не выдержал внутреннего давления и, словно бумажный, разошелся по швам. Взорваться он не мог: заклятия не позволяли. Но сила вырвавшихся наружу эмоций была настолько велика, что песчаная пещера моментально раскалилась добела, превратившись в кипящее стекло. За ней расплавился первый защитный рубеж — окружающая пещеру ванадиевая сфера. Горячий шар всё увеличивался, песок плавился, запечатывая в своей структуре всё новые и новые потоки зла. Одна за другой магические преграды таяли, не выдерживая накала страстей. Воздуховоды едва справлялись с потоками отравляющих испарений. Разрастание токсичных энергий остановила лишь преграда из сплава гафния и тантала.

Но не вся злоба была нейтрализована многомерной оболочкой: часть ее, испарившись, прорвалась на свободу. И, как бы четко ни срабатывали вентиляционные колпаки, призванные обезопасить живые миры от злобы, этой малой части с лихвой хватило, чтобы отравить ядовитым излучением многие и многие души. Столько отрицательных энергий выплеснулось из хранилища, разлилось в пространствах, огненными искрами метнулось в незрелые умы, в живые сердца, что хрупкое равновесие между двумя великими силами нарушилось, и в мире людей в очередной раз грянула жестокая братоубийственная война.

* * *

На Темной стороне Запределья проросли падшие души. Много их на охотничьем поле. Найдутся ли абсолютно чистые сознания в мире людей? Сознания, не омрачившие сути своей, не отринувшие Свет, а идущие к нему сквозь вереницу жизней? Если есть таковые, то, закончив свой земной путь, отправляются они к Создателю прямой дорогой, минуя охотничьи угодья темных. А остальные, хоть раз поддавшись зависти, единожды солгав, пожелав даже в мыслях своих чужого (не говоря уже о более жестоких преступлениях против мира и сути своей), — теряют ориентиры, сбиваются с пути. И, в зависимости от степени замутненности, рискуют попасть в лапы к хищному черному соколу с неуемным огнем во взоре…

…На пологом берегу величавой реки раскинулись пестрые шатры — один другого роскошнее, выше, презентабельнее. Богатая сбруя коней соперничала с дивной инкрустацией охотничьего оружия и с великолепными нарядами собравшихся на большую потеху вассалов Темнейшего Повелителя. Каждый из присутствующих стремился превзойти в чем-либо остальных: будь то стать и порода принадлежащих ему лошадей, количество и достоинства ловчих птиц и гончих псов, сила и красота оружия. Каждый спешил заявить о себе мрачному миру, выслужиться перед Величайшим, снискать его благосклонность.

Вездесущие прорицатели Темного Запределья обещали в это полнолуние огромный скачок смертей от войн и болезней, предрекли богатый урожай падших душ. И в предвкушении неимоверного сладострастия назревала в подлунных землях дикая охота. Со всех сторон съезжалась на ловчий путь темнейшая знать в сопровождении сокольников и ястребников. Борзые и гончие, предчувствуя добычу, не грызлись, как обычно, между собой, а ждали, навострив уши, команды псарей.

Рассвет был сумрачным. Предварительно наложенное на округу мощное заклятье перевело солнечный свет на Темной стороне Запределья в инфракрасную фазу. «Колдовство такого уровня по силам только Вседержителю», — шепталась завистливая знать. Разношерстная публика, придерживая коней и пристроив на замшевых перчатках ловчих птиц, приготовилась, притихла в ожидании сигнала к началу охоты.

За каждым из знатных вельмож стояло по десятку рабов, несущих на плечах высокие, искусно выполненные насесты, где сидело по пять-шесть птиц с бубенчиками на хвостах (чтобы не могли укрыться в кустах с пойманной жертвой). Ожидание затянулось, но роптать никто не смел…

Наконец Всетемнейший вышел из своего шатра, вскочил на огромного вороного скакуна и кивнул подручному. Тот взмахнул платком и громко свистнул. Тотчас затрубили рога, гончие пустились сквозь высокую траву, громким лаем заставляя приникшие к земле души рваться ввысь. Темное небо запестрело белесыми разводами. Кавалькада всадников вслед за собаками ринулась на добычу.

Сокольничие, шустро сдернув с соколов расшитые шелками и золотом клобуки⁸ и бросая птиц с руки, принялись напускать их разными способами: кто в подлет, кто в угон, а кто и вверх. Ястребы, издалека заприметив взвивающиеся к небу полупрозрачные тени, без промедления бросились в атаку, хищно срываясь с перчаток хозяев и стремительно уходя ввысь.

Проросшие на темном поле души все до одной были изуродованными, заблудшими, падшими. Оставив неправедное земное существование, каждая вдруг ощутила весь ужас своего бесплотного состояния. Это раньше у них были тела, которые, словно поплавки на поверхности воды, держали бессмертные субстанции вдали от темной силы, на протяжении жизни уравновешивая вокруг себя разнонаправленные эмоции; теперь же, увы, ничто не могло отсрочить страшного суда. И, более всего трепеща перед неминуемой адской мукой, грешные души отчаянно стремились обмануть злую судьбу и во что бы то ни стало соединиться с Создателем.

Потревоженные дикой сворой псов, бестелесные субстанции изо всех сил старались преодолеть темное небо, вырваться на солнечный простор, попытаться достучаться до Небесного Стража, взмолиться о прощении и принятии. Но редко кому из падших это удавалось: частицы естества, отягощенного грехами, стали неповоротливыми, приземленными. В полете их без труда настигали разряженные в золото и драгоценные каменья хищные птицы.

Три часа продолжалась неуемная охота. Бесплотные существа в ужасе метались между землей и обрушивающейся на них со всех сторон крылатой погибелью, рвались ввысь, на недосягаемую, казалось бы, для птиц высоту. Но и оттуда на них камнем падали быстрые соколы, пронзали крепкими когтями, с клекотом несли хозяину. И, едва выпустив еле живую душу из хищных лап, тотчас рвались в небо — за новым трофеем.

Собаки возбужденно носились по огромному полю, жадно хватали нерасторопных, не успевших взлететь, позабывших себя от страха жертв. Прижав добычу лапой к земле, звонким лаем звали псарей, стремя́нных и борзятников⁹, мчались за свежими призраками, высунув от усердия языки.

Всадники, вооруженные арбалетами для метания ловчих сеток, с гиканьем устремлялись вслед за разгоряченными псами. Сбивали измученные души в полете кто волшебной сетью, кто стрелой с заговоренным наконечником, кто обездвиживающим заклятьем.

Дикое веселье, непередаваемый охотничий азарт овладели каждым темным существом. Глаза неистовых охотников всё ярче разгорались неуемным огнем, в пылу погони они порой налетали друг на друга, сбивали с ног прислугу, сминали копытами коней невзначай подвернувшихся собак. Преследуя ускользающую добычу, мало кто обращал внимание на нечаянные жертвы. Все жаждали схватить, ощутить, почувствовать, как бьется пойманная человеческая суть, как трепещет в жестких руках живая заблудшая душа.

Охота была знатная. Предсказатели не подвели: такой богатой поживы темный мир не видел давно. Шустрые слуги без конца принимали от подлетающих птиц белесые тени, помещали их в герметичные контейнеры, на ходу делая ставки: чьи же крылатые хищники окажутся самыми проворными, кто принесет Вседержителю наибольшее удовлетворение?

Наконец Всетемнейший насытился зрелищем дикой травли и махнул рукой. Затрубили рога, и вереница запыленных лошадей потянулась к лагерю. Хищные птицы, возвращаясь на свои насесты, утомленно складывали крылья. Высунувшие языки собаки сбивались в своры, нетерпеливо перебирали лапами в ожидании награды за труды. Молодые конюхи неспешно вели лошадей к водопою… Надвигался вечер. Заходило за горизонт сумрачное солнце, приближалась ночь — время долгожданного пиршества.

Падшие души у темных считались тем еще деликатесом — что-то вроде ядовитой рыбы фугу. Кто знает, встретишь ли следующее новолуние истинно темным, отведав хоть однажды осветленной субстанции… Но риск так увлекает, а желание насладиться трепетом человеческого естества превосходит по силе своей все остальные страсти, вместе взятые… Вот и стараются обезопасить себя вассалы Темнейшего, заставляя пойманную душу пройти еще несколько этапов затемнения сути.

Сначала принуждают своих запуганных рабов поглотить трепещущий свет, чтобы прошел тот сквозь страх и боль. Затем приближенным к господину предлагалось испить крови раба, еще больше загрязнив попавшую в нее призрачную сущность энергиями подлости и бесконечных интриг. А уж потом яремную вену слуги с наслаждением вскрывал сам владетель. Он уже без боязни мог лакомиться энергией бессмертной человеческой души, до предела напитанной тьмой. И сквозь замутненную злом прану ощущать нежнейшую, сводящую с ума сущность обращенного Света.

Рабы, слуги и подручные темных аристократов испытывали те же страх и боль, что и проходящая все круги ада полоненная¹⁰ душа, но разве это кого-то волновало? Среди господ даже считалось оказанием наивысшей милости прокусить приближенному горло во время ночного пиршества после дикой охоты.

* * *

Всетемнейший, ничуть не уставший после долгого, насыщенного событиями дня и ночной вакханалии, решил навести порядок во владениях. Один за другим в его роскошный шатер входили вассалы. Обратно выходил не каждый. Порой из шатра раздавались такие ужасные вопли, что ожидающие аудиенции у Повелителя дрожали как листья на ветру.

В предутренний час перед Вседержителем на дорогом ковре стояли, склонив головы, два владетельных сеньора¹¹ — .

Старший по званию — территориальный владетель Восточного округа Темного Запределья ландграф¹² Фердинанд Родригес де Морильо, великий герцог Куэронто, — более трех тысяч лет назад был удостоен величайшей милости Повелителя. С высочайшего соизволения темноплеменная знать «одобрила» избрание герцога на пост Военного Предводителя. Дон Фердинанд был невысок, лысоват и очень подвижен. С острыми ушами и пронзительно-зелеными, фосфоресцирующими, как у почуявшего добычу кота, глазами, герцог производил впечатление верткого и пронырливого интригана. Коим на самом деле и являлся.

Хотя был он пришлым (ибо в Восточный округ Темного Запределья прибыл из-за Янтарного моря), Вседержитель благосклонно принял его при своем дворе. Кроме того, даровал ему титул Сумрачного Лорда и возможность руководить почти половиной своего войска, расквартированного по всему округу.

Роптать никто из темных аристократов не посмел. Но каждый второй за спиной дона Фердинанда шептал, что тот, будучи начальником, нагло пользуется достижениями Жегларда, «выезжая» на талантах маркграфа. Знать Темного Запределья с нетерпением ждала громогласного свержения ненавистного всем лорда. Почти каждое столетье заключались новые пари на предмет того, долго ли еще продлится власть герцога в Восточном округе и кто же станет новым Военным Предводителем.

Герцог Куэронто своим маниакальным стремлением доносить на всякого (даже на собственную мать) уже порядком надоел Повелителю. Способности лорда больше пригодились бы в шпионском деле, а не в управлении многочисленным войском. Но Вседержителя почему-то устраивал такой расклад, и менять в ближайшее время он ничего не желал. Тем более что устранить извечного кляузника, одним махом лишив полномочий, Великому князю было неинтересно (да и Великому Абсолюту это не понравится)… Подставить Фердинанда — вот наиболее подходящий вариант. И развлечение, и назидание остальным, чтобы не слишком распускались…

Слева от герцога в полупоклоне застыл Черный Предводитель маркграф Жеглард, обладающий не менее знатным титулом, но чуть меньшими полномочиями и землями. Более того, Черному Предводителю в силу своей должности приходилось подчиняться лорду. Графа просто бесило, что во время военных действий или дикой охоты его знамена развеваются позади герцогских вымпелов и стягов. С каким бы вожделением всадил он в затылок наглого Фердинанда копье…

Но, как обычно, никто из представителей темнейшей знати не показывал своих истинных ощущений, при встрече каждый раз рассыпаясь в льстивых заверениях и страстно скаля саблезубые пасти, норовя при этом как можно незаметнее плюнуть в спину злопыхательному конкуренту.

От этих двух сеньоров Великий Князь ждал ответа на один из самых насущных на данный момент вопросов: почему неведомым образом попавший в Светлую часть Запределья обладатель Сияющего Сознания до сих пор не схвачен?

— Что скажет мне лорд? — лениво ковыряя в зубах острой длинной спицей, глянул на Фердинанда своими оранжево-алыми глазами Вседержитель.

Тот, склонившись как можно ниже (насколько позволял переполненный от недавнего обжорства живот), перевел стрелки на подчиненного:

— О Величайший! Согласно донесениям моих многочисленных шпионов, инцидент произошел на территории, подведомственной графу Жегларду. Я неоднократно докладывал о халатности и непредусмотрительности Черного Предводителя и трижды отправлял в вашу канцелярию подробнейший отчет.

«Ах ты, пасквилянт!»¹³ — прошептал себе под нос Жеглард, мечтая как можно скорее разделаться с доносчиком. Но виду не подал, склонился еще сильнее.

Огненные глаза пробуравили сжавшегося графа:

— Что скажет мне маркграф?

— Владыка! — упал на колени Предводитель. — Информация, отправленная вам от имени лорда, недостаточно верна. Прошу соизволения объяснить, расставить, как говорится, все точки…

— Соизволяю! — махнул когтистой рукой сытый и вальяжный Повелитель, развалившись в большом мягком кресле с высокой спинкой.

— Всетемнейший! Много столетий я проводил эксперименты с одной из ипостасей так интересующего вас Сияющего Сознания. Опыты весьма успешны. Разрешите представить вам!..

Жеглард щелкнул пальцами, и вооруженная до зубов охрана пропустила в шатер прекрасную деву, одетую в темно-зеленый охотничий костюм. Отделанная лисьим мехом шапочка выгодно оттеняла цвет глаз амазонки. Ее точеная фигурка поневоле притянула к себе взгляды всех присутствующих в шатре мужчин.

— Какая… — Всевластительный даже с кресла поднялся, чтобы поближе рассмотреть опустившую глаза Антонину. Он с интересом приблизился к девушке. — Думаю, себе ее забрать стоит!

— Осторожнее, Владыка! — вскочил Жеглард. — Дева не до конца обращена! В глаза ей не смотрите, прошу вас, господин!

Тот с недоумением остановился на полпути, глянул на стражу. Зубастые воины тут же окружили амазонку. Вседержитель, не приближаясь, с интересом прислушался к энергиям девы.

— Красота нездешняя. Сколько силы нерастраченной… А стать какая! И Свет в ней определенно чувствуется! Сердце не бьется, а живая… Эх! — Он повернулся к Предводителю: — Как полностью обратишь, к себе ее востребую…

Жеглард, не смея возразить, снова покорно склонился…

— Как дерзнул ты Светлую без должной защиты Властителю представлять?! — поспешил выслужиться дон Фердинанд.

— Но у меня же не было выбора! — воскликнул маркграф. — Признать свою бездеятельность и лишиться головы или предоставить свидетельство своей преданности и получить возможность продолжить изыскания! Более того, благодаря опытам над этой девой есть шанс целиком захватить Светлое Сознание! Это ли не доказательство моей верности?! И если одна из ипостасей человека уже находится у меня в услужении, кто поспорит, что с ее помощью я не порабощу Светлое Сознание полностью?

Герцог, не смея при Великом Князе устраивать разнузданную перепалку, промолчал. Только скривился от злобы.

— Господин! — вновь кинулся Жеглард на колени. — Дозвольте продолжить изыскания! Никто кроме меня так далеко не продвинулся в изучении светлых созданий! Я не подведу!

— А куда ты денешься… — ехидно прошептал лорд.

Всевластительный же, хлестнув взглядом надоевшего герцога, отчего тот согнулся пополам, в очередной раз подумал про себя: «Как вознес твой длинный язык тебя на небывалую высоту, так и свергнет он тебя из Запределья в пучину огненную! Хотя тебе там — самое место. С грешников спрашивать да отчеты строчить — как раз твое…»

А затем с явным удовольствием произнес:

— Я решил! Устрою-ка между вами состязание. Кто представит мне человека, тот и заслужит мою благосклонность. Проигравшего — съем. Или растлю, или… Позже придумаю… Земли конфискую. В общем, вы оба ход моих мыслей поняли.

— За что, Вседержитель?! — слабо пискнул дон Фердинанд и осел на пол. Герцог сразу сообразил, что соревнование с графом заведомо будет им проиграно.

Всетемнейший, поймав эмоции лорда, ехидно воззрился на него, уже продумывая наказание не столько за проигрыш, сколько за позорную капитуляцию и безропотное согласие сдаться без борьбы.

— Благодарю, Повелитель, век не забуду милости вашей! — бросился к его ногам Жеглард. — Но только позвольте…

— Что еще? — вскинул тот красивую бровь.

— Мне бы помощников, — еще ниже склонился граф, почти уткнувшись носом в ворсистый ковер. — Представленную вам деву и нашего общего племянника — князя Темнейшего… Предварительные переговоры с ним я уже провел. Он не возражает против приключения…

— Ох уж этот Нерц! — улыбнулся вдруг Всетемнейший. — Всё бы ему приключения да развлечения… Повелеваю: согласен! Тем более племянник потом так красочно все свои похождения опишет. Словно сам в авантюрах ваших поучаствую… Свободен ты и дева твоя, — он разрешающим жестом позволил им удалиться.

Жеглард был вне себя от радости: он посмел (!) обратиться к Мрачному Владетелю с просьбой и остался цел! В неуемном порыве вновь и вновь возносил он хвалы милости Вседержителя, пока не вмешалась Антонина. Она твердой походкой подошла к распластанному на полу господину, сгребла его в охапку и, не поднимая глаз, коротко кивнула Князю Тьмы и вынесла своего хозяина из шатра.

Повелитель, проводив ее сладострастным взглядом, жадно облизнулся и, с откровенным вожделением взглянув на Фердинанда, поманил его пальцем…

Спустя примерно полчаса лорд на четвереньках выполз из шатра. Вконец обеспокоенные ожиданием и неизвестностью слуги подбежали, подняли его на ноги, подвели к коню. С трудом взгромоздившись на крылатого гнедого скакуна, дон Фердинанд попытался приосаниться, но ему это не очень-то удалось. Губы у него тряслись, взгляд бесцельно блуждал, на разорванном воротнике дорогой шелковой блузы запеклась черная кровь. Снедаемый животным страхом, герцог в который раз в мельчайших подробностях вспоминал тот момент, когда на его беломраморной шее сомкнулись алмазные зубы Всетемнейшего…

ГЛАВА 11

Воздух в Запределье был сказочным. Таким чистым, свежим, напоенным ароматами трав и цветов. От него хотелось петь, летать, переделать гору всевозможных дел и неустанно радоваться и смеяться.

Сергей с увлечением занялся ремонтом дырявого заборчика. Он установил на прежнее место завалившиеся столбики, нашел в сенях молоток и гвозди, выбил из забора несколько целых планок и теперь производил в голове немудреный подсчет: как их прибить, чтобы восстановленное ограждение казалось более-менее цельным, даже если штакетины будут располагаться пореже…

Подошедшая Клавдия удивленно воззрилась на его занятие.

«Ты чего это делаешь?» — пискнул в голове у доктора тонкий голосок. Рыжуля, восседавшая на спине у собаки, явно не понимала грандиозности его задумки.

«А ты не видишь?» — обернулся Сергей.

«Я не понимаю, зачем ты это ДЕЛАЕШЬ? Мог бы просто ПОМЫСЛИТЬ», — взмахнула лапками рыжая непоседа.

Два слова четко отпечатались в общем сознании.

«Не делать? Помыслить?» — переспросил Сергей.

«А ты представь себе штакетник из свежевыструганных планок, пахнущих деревом и смолой. Он такой новый, ровный, окрашенный в… Какую краску ты предпочитаешь?»

«Голубую, наверное…» — озадаченно протянул Сергей.

«Ага, новый заборчик из свежих досок на крепких горизонтальных лагах. Столбики деревянные, из лиственницы. Нижнюю часть столбиков обработаем от грибка и плесени?»

«Давай обработаем», — Сергей всё еще не понимал повышенного энтузиазма белки.

«И еще от дождя верхнюю часть столбов накроем колпаками. И про калитку не забудь. И ворота себе представь… Только очень четко представь», — подытожила Рыжуля.

Сергей нарисовал в воображении невысокий ладный заборчик, выкрашенный спокойной голубой краской, калитку, ворота на крепких столбах, аккуратную дорожку от калитки до крыльца, маленькую клумбу рядом с дорожкой.

«Красиво как! Да ты — художник! Архитектор мысли прямо!» — восхищенно протянула белка.

«Я бы еще скамью у калитки соорудила», — добавила собака.

«Что?» — обернулся Сергей.

И замер. Нарисованная в воображении картина словно по волшебству перенеслась во дворик бабы Нины.

«Ментальное строительство — в натуре! — захлопала в ладошки белка. — Давай еще и лавочку сообрази!»

Сергей подошел к забору, потрогал, попытался отколупнуть краску, потянул на себя калитку. Всё было настоящим.

Лавочку он создал не сразу — попытки с двенадцатой. Мешало ощущение нереальности происходящего. Но под руководством вечно снующих в голове подружек всё же справился… Глубоко вздохнув, осторожно присел на краешек придуманной скамейки. Испытал восторг и радость СО-ТВОРЕНИЯ! Ощущения были непередаваемыми.

Собака улеглась рядом с человеком на траве, белка взгромоздилась на новый забор, весело рассуждая о том, как всё просто строится, если правильно думать. И талисманов никаких не надо…

Зацепившись мыслью за последнюю фразу рыжей егозы, Сергей перешел к другой, давно интересующей его теме:

«Рыжуля, а как ты талисманы из воздуха достаешь?»

«Не из воздуха, из пространства реальностей, — поправила белка. — Ну, как тебе объяснить… Вот, скажем, есть же такое облачное хранилище, особое место в вашем интернете. Туда можно файлы разные, фотографии отправить на хранение. А когда понадобится, оттуда их взять. Работать с информацией, в общем».

«Так то — виртуальное пространство, информация… А ты достаешь предметы».

«Нет, я оперирую энергиями. А предметами они становятся по моему желанию».

Сергей не отставал:

«А как ты амулеты работать заставляешь? Что для этого нужно — научные формулы или волшебные заклинания?»

«Да какая мне разница! Формулы, заклинания — чушь всё это. Нудно и скучно, — белку явно забавляли наивные вопросы человека. — Мои талисманы — делаю с ними всё, что хочу».

«Так ты их одним"хотеньем"притягиваешь, что ли?»

«И хотеньем, и умением, и пониманием запредельных процессов, — беспечно ответила собеседница. — Ну, дар мне такой свыше дан!»

«Да вы тут все законы физики рушите не глядя. Одним своим даром пользуясь».

«Законы физики нарушить невозможно, — Рыжуля, словно учитель, подняла вверх крохотную лапку. — Только у вас физика трехмерного пространства, а у нас измерений гораздо больше».

«И какие же?»

«Ну, длина, ширина и высота у наших пространств одинаковы, иначе как бы ты так быстро ментальному строительству обучился… Но константа скорости реакции зависит от гораздо большего количества переменных. А еще время нелинейное… да подпространственное проецирование. И сила внутренней концентрации в нашем мире точнее фиксируется. Кроме того, дальность полета мысли у нас другая, да активнее и четче ее (мысли) материализация. А еще многослойность внутреннего объема в соотношении с…»

«Но у тебя в лапках не просто браслеты, камни или… вещи, — нетерпеливо перебил ее Сергей. — Это же артефакты… А ты такая маленькая и хрупкая… А вдруг талисман окажется гораздо могущественнее тебя? Как ты с ним справишься?»

«Сила… — Рыжуля слегка задумалась, — в духовной силе Хранителя! — и рассмеялась. — Я в любом случае справлюсь. Просто надо знать, как могущество амулета на свою сторону переманить. Скажем так, заинтересовать силой личной энергии и ее зарядом! К темным волшебникам одни артефакты"идут", к светлым — другие. Самое интересное, что все волшебные предметы в подпространстве находятся как бы в едином поле — в одном, скажем так, сундучке. А достать можно только"свой".

Вас, людей, эмоции постоянно из стороны в сторону швыряют. То одно хотите, то другое. А то и вообще не знаете, чего вам нужно. А кто-то из темного мира искусно вашей неустоявшейся психикой управляет. И что Хранителю, приставленному к человеку, прикажете делать? Достает из подпространства определенные артефакты, обращается к их могуществу, вытаскивает непутевое сознание из болота, тянет к Свету. Отдавая порой за спасение человеческого естества все силы, а то и саму возможность существования под солнцем. А ведь от вас одно лишь требуется — видеть свой путь».

«Ничего себе, как всё серьезно! — покачал головой Сергей. — Ну а сильные светлые Хранители как получаются?»

«Так от сильных же и светлых людей! Вся сила — в вас, ваших делах, в вашем стремлении к Свету или к тьме».

Белка вздохнула и добавила:

«В своем мире вы без конца друг друга поучаете:"Посмотри на свой внешний вид!"А вот на внутренний вид мало кто внимание обращает. Если никто не догадывается о ваших грязных делишках, то вы творите их, не задумываясь о последствиях для души. Никто не увидит, никто не осудит. А совесть… молчит».

* * *

Сергей вспоминал уроки прошлых воплощений. Он словно заново осваивал предложенную тему, старательно заучивал материал. Но внезапно сквозь вызубренные правила несокрушимым потоком прорывались волны таких немыслимых знаний, что напрочь сметали навыки сорока лет жизни.

Очередной урок проходил в компании всё той же непоседливой Рыжули под наблюдением рассудительной Клавдии.

«Ну, о влиянии синтетических препаратов на организм человека ты из этой жизни знаешь. Давай, рассказывай!»

«Организм должен сам с болезнью бороться», — начал Сергей, но неуемная белка перехватила инициативу:

«А медикаменты ему:"Посиди, дорогой, в сторонке, мы сами со всеми болячками справимся!"Ну, он сначала довольный такой: делать ничего не нужно, напрягаться не требуется, болезнь без его участия прогнали! Благодать! Раз повалялся в тенечке, другой… А там и забыл, как вообще негативу противостоять».

«И постепенно утрачивает способность защищаться и приспосабливаться к окружающим обстоятельствам, условиям и факторам», — закончил мысль Сергей.

Рыжуля и Клавдия дружно кивнули. По силе излучения энергий было видно, как близка всем троим эта тема. Как переживают они за судьбы людей. Нередко монолог переходил в диалог: белка никак не могла усидеть на месте. И Сергей сам не понимал, как, заразившись ее ребяческой непоседливостью, «вливался» в неуемный мыслительный поток. Клавдия только переводила взгляд с одного истинно негодующего собеседника на другого.

«А болезней всё больше, а лекарства всё яростней! И вот болезнь еще одну голову отрастила! А ученые в ответ пять медикаментов придумали».

«А болезнь шапку-невидимку надела, в клетках спряталась. Сидит там, поработила органы, ослепила всех стражников, разрастается. Опомнилась клетка, забила тревогу, да поздно! Нет уже сил у нее, чтобы с энергией черной бороться. А синтетические препараты — что? Одно лечат, другое калечат. Вот тебе и медицина».

«Ага! Ты еще эти мысли в сознание людей помести каким-нибудь волшебным амулетом своим…»

«Но ты сам сказал-подумал, что всё в ваших головах! Я же им в голову свои мысли не впихну! Сами пускай додумываются! А для того, чтобы правильные решения принимать, мысли должны быть легкими, сознание — незамутненным…»

«Ты прямо Будда с пушистым хвостом: чистые мысли рождают светлый дух, неспособный на грязные дела. А затем и тело чистым стать захочет, не позволит себе"грязную"пищу…»

«А то! В вашем мире, насколько я информацией владею, это самые древние учения! — подпрыгнула на ветке белка. — А ты давай не препирайся, ты главную мысль из нашего спора извлеки!»

Сергей немного подумал, сопоставил знания, приобретенные в мире людей и «воспомненные» в Запределье. Всё сходилось на одном:

«Человеческая медицина борется с последствиями, противопоставляет болезням синтетические препараты, отсекает больные органы с помощью хирургии. Она работает только с телом, забывая про дух. Нам же необходимо рассматривать человека на всех планах — и на физическом, и на духовном. Надо найти причину болезни».

«Которая кроется…» — свесилась с ветки белка.

«В неправильных мыслях, — сделал вывод Сергей. — Правильные мысли излучают вибрацию определенной частоты, которая питает организм и не дает негативным энергиям не то что управлять человеком, но даже приблизиться к нему».

«А негативные мысли, — продолжала белка, — что приходят с Темной стороны, помогают этой самой тьме управлять людьми. В том числе и с помощью болезней».

Так они могли долго спорить, рассуждать, находить решения проблем, однако эти перепалки всегда прерывала рассудительная лунная волчица.

«Тихо, дети! — наставительно произнесла Клавдия. — Не отвлекаемся от главной темы и переходим к Пренебрежимому старению. Рассказывай, Сергей».

«Термин"Пренебрежимое старение"обозначает темп старения, который трудно статистически отличить от нуля, а также"нестарение" — нулевую корреляцию между возрастом и вероятностью…»

«Стоп! Что ты мне энциклопедию человеческую пересказываешь? Давай настоящие знания вспоминай! Просто, быстро, в нескольких предложениях, без всяких там научных терминов и"выковыриваний из носа"!»

«Сила мысли, рожденной Светом! — выдохнул Сергей сведения, вдруг откуда-то свалившиеся на него. — Получается, чем больше в живом существе Света, тем менее подвержено его физическое тело разрушению. Тем быстрее процесс регенерации тканей и сильнее интенсивность сияния клеток.

Всякая клетка излучает постоянную световую волну — это способствует ее бесконечному существованию в полной гармонии с клетками всего организма и окружающим миром. И, если вдруг у какой-то из клеток сияние ослабевает, остальные сразу это чувствуют. Они начинают петь мелодию возрождения, восстанавливая тем самым свечение клетки и ее жизненную силу. В результате энергетический потенциал организма становится неограниченным».

«Молодец!» — Клавдия одарила его обворожительной улыбкой.

«А когда вы меня в свой мир переносили, там сияющая сфера возникла, — вспомнил Сергей. — Этот переход тоже Силой Света создан был… И мне кажется, что я такой же могу создать силой… своей мысли».

«Ты что, в ментальном строительстве настолько продвинулся?! — радостно всплеснула лапками белка. — Да, страшно весело тогда было! Я поначалу испугалась, что вороны меня на части разорвут. Так орали, заклевать пытались! А потом решила: чего это я спасовала? Перед кем? Перед прихвостнями Жегларда?! И давай блажить что есть мочи:"Х… фиг вам, трещотки крылатые! Не возьмете, я так просто не сдамся!"»

«Столько матерных слов на беличьем я еще ни разу не слышала, — осклабилась Клавдия. — Уже лет триста, как ваш язык освоила. Думала — куда уж больше знать? Но ты мой словарный запас хорошо пополнила…»

«Молчала бы! Пока ты там без движения валялась, мне за двоих отдуваться пришлось».

«Да, сплоховала я, — Клавдия смущенно прижала уши. — А стоило бы насторожиться: с чего это вдруг соседка решила бездомную псину покормить?.. Вот и попалась. — Волчица помотала головой, словно заново освобождаясь от морока. — А ты бы, рыжая, хоть спасибо сказала за то, что я тебя в полете спасла».

«Тебе-то за что? Я как раз на точку входа планировала. И сама бы справилась. А вот мальчишке тому голубоглазому — спасибо. Посмотрели бы еще, сколько там сфера открытой простояла, пока ты под заклятием недвижимости валялась, — осадила подругу белка. И тут же возмущенно спросила: — И как ты вообще мои воинственные вопли могла услышать? Ты же спала».

«Не спала, а была в оцепенении. На уши-то мне никто заклятие не накладывал. А ты верещала так, что в Запределье слышно было. Перед родней не стыдно?»

Белка открыла рот. Закрыла, дернула головой. Несколько раз сжала и разжала маленькие кулачки, как-то вся сгорбилась и насупилась:

«Что там от родни-то осталось…»

Собака осеклась:

«Ой, прости, хорошая моя. Вечно я со своим длинным языком… Прости… Вот сделаем дело — вернутся все твои… Да и я своих увижу…»

В тот момент они были так похожи: огромная лохматая собака и маленькая рыжая белка, примостившаяся на ветке дерева. Обе смотрели на заходящее солнце и думали… Каждая — о своем.

ГЛАВА 12

— Ты смотри, какой молодец! Настоящий мужик в доме! — с нового крепкого крыльца, с восхищением разглядывая ладный заборчик, ворота и пышную цветочную клумбу, спускалась улыбчивая женщина средних лет. Ярко-голубые веселые глаза на живом выразительном лице лучились любовью, нежностью, великой силой жизни.

Сергей посмотрел на ее совсем не старые ноги, обутые в красивые сапожки со шнуровкой, и спросил:

— А… бабка где?

— Какая бабка? — незнакомка лукаво улыбнулась. — Так я это!

— Ну… баба Нина… — доктор внимательно разглядывал эту женщину лет сорока, (которую бабкой назвать было просто кощунством), очень похожую на его непоседливую и ворчливую Хранительницу.

«Может, дочь? — промелькнула в голове мысль. — Похожа. И зубы все на месте, да такие белые, ровные. А у бабки словно столетний штакетник во рту — зубы через один. Нет! Бесспорно, не она».

— А! — женщина понимающе кивнула. — Ты про это. — Она с явным удовольствием посмотрела на свое отражение в оконном стекле, поправила на высокой груди передник, провела руками по бедрам. — Это, как там у вас сейчас говорят, апгрейд. Обновление программы, значить. А за то, что так быстро процесс пошел, никого кроме тебя винить не приходится. Кто ж просил мне вместо воды сияющую субстанцию подсовывать? Жди теперь неприятностей от Антонины.

— А как это взаимосвязано?

— Да просто! Видел в фильмах своего мира ядерный взрыв? Когда сначала ослепительная вспышка, потом ударная волна, потом…

— Видел, видел. И что?

— Что — «и что»? Тут ведь то же самое: и энергетическая вспышка, и ударная волна, и выпадение осадков, опасных для тьмы. А вычислить эпицентр сияющего взрыва после такого всполоха темным особого труда не составит. Вот и придет моя не помнящая родства половинка со своим господином и за тобой, и за мной. Я, конечно, этого и хотела. Ну, не совсем этого, а чтобы наше с Антониной воссоединение на Светлой стороне произошло. Но не так быстро… Поэтому времени на твою подготовку почти не осталось… Будем воспоминать, учить. Решать, как говорится, поставленные задачи…

Учились они постоянно. Даже во сне пробивались к Сергею всё новые и новые крупицы знаний. Бабка вещала:

— Жизнь — это поток сознания. Физическое тело — инструмент, с помощью которого человек познает окружающий мир. И если в вашем пространстве основная часть — познание, то в Запределье ты это пространство можешь трансформировать по собственному усмотрению. Главное — знать, как это делать. Ты уже начал, и вполне успешно осваиваешь образное мышление и ментальное строительство. Совсем скоро мы перейдем к оздоровлению собственного тела. Потому как, не выправив себя, ты не изменишь и мир человеческий.

Чувствуя силу и объем перетекающих энергий, глядя на непрерывные занятия, Клавдия только лобастой головой качала:

«Не мне, конечно, учить вас, хозяйка, но отдыхать вам обоим всё же надо. Вы же сами знаете, что такими радикальными методами значительно себя ослабляете. Ваша защита перед Жеглардом и его прислужниками от такого расхода внутренней энергии стремительно проседает».

— А что делать? Времени катастрофически мало, — устало отвечала ей женщина. — Вот общий курс воспоминания завершим, Санию выварим, медведю отдадим. Затем сразу нарастим защиту пространства. Да и сами отдохнем перед встречей с Антониной, перед схваткой решительной с силами зла. А пока…

Они готовились, тренировались с утра до ночи. Неустанно зубрили заклинания, усваивали полезные навыки, оттачивали быстроту реакции и умение владеть собой в самых критических ситуациях. Вспоминали (вернее, воспоминали) знания из прошлых жизней, учились управлять всё возрастающей ментальной и физической силой человека. Но порой обучение превращалось в банальный спор:

— Ну не получается у меня! — откровенно сердился Сергей. — Если вы, Нина Петровна, такая умная, сами и откройте мне этот ваш глаз! И я без лишних усилий и бесконечных занятий вмиг стану проницательным!

— Да как я тебе его открою, глаз этот третий, когда ты шорами многоэтажными от природы закрылся?! — Нина недовольно смотрела ему в переносицу. Прямо сверлила взглядом.

Ученик обескураженно молчал.

— Ну, вот гляди, — она вновь подступилась к Сергею. — Смотришь ты на женщину. На молодую, красивую, очень привлекательную женщину. Что представляешь?.. И тут же — на старую бабку вроде меня прежней. И мысли разные, и ощущения от присутствия рядом таких разных субстанций. Обе — женщины, обе бабы, а что разное?

— Ну… возраст, там, красота, уровень привлекательности.

— Так-так, — Хранительница, кивнула. — А этот уровень привлекательности какими категориями измерить-определить можно?

— Ну, опять же — возраст, красота… — Сергей терпеливо, как ребенку, пытался втолковать глупой женщине простые истины.

— Болван! — Нина в сердцах хлопнула его полотенцем. — Главное слово здесь — энергия! Разная она у них. Всё в мире пронизано энергией. У кого-то ее больше, у кого-то — совсем мало. К огромному источнику силы всё вокруг тянется, как к солнышку. А минусовая энергия только отвращение может вызвать, она из тебя жизнь тянет, а ты сопротивляешься, не даешься, отторгаешь черноту. Потому что человек от Света на земле рожден. Не по пути ему с нежитью. — Нина вскочила на своего любимого конька — тему о вреде тьмы для человеческого естества.

Сергей покорно слушал. Не забывая при этом «записывать» информацию на подкорку.

— Тьма хитра, — продолжала хозяйка. — Она терпеливо выжидает своего часа, присматривается, изучает. Ждет, когда человеку плохо станет, когда Свет в нем начнет гаснуть и сила его внутренняя уменьшится. И тут же со своими «дарами» подступает.

Каждого начинает «прощупывать» с самого рождения. Сначала смотрит, выглядывает, есть ли в физическом теле дефект. Болью заползает в организм, страданиями выматывает душу, заставляет с младенчества чувствовать, что окружающий мир враждебен. Приглядывается к родителям — нет ли в них лазейки какой? То во время ссоры, то пользуясь усталостью, всё закручивает гайки, всё сильнее сжимает черное кольцо, наращивает влияние на неокрепшую душу. Да что родители! Те и сами из собственного детства груз губительный несут. В семье, в детском саду, во дворе или в школе испытали боль, обиды, унижения — всё хранят в себе, не могут светить, согревать мир своим сиянием искренне и с любовью, через фильтр своих душевных ран свет этот просеивают.

И всё меньше и меньше Света излучают люди в мир, всё больше горя и обиды отдают и получают взамен. Стремятся ответить ударом на удар, забывают предначертание. И груз каждого вновь пришедшего в мир естества напрямую зависит от дел, свершенных в предыдущих жизнях. Словно снежный ком растет зло на земле. Вот и вырождается, затухает в людях Сознание, забывается изначальный язык, подменяются понятия, целенаправленная деградация съедает человеческие реальности — одну за другой. Справляются с ситуацией немногие. Большинство же безропотно погружается в пучину зла. А от человека и природа хиреет, и живность вымирает…

— А как, на ваш взгляд, выглядит среднестатистический лишенный энергии человек? — поинтересовался прилежный ученик.

— Самый простой пример — сплетник, — вздохнув, ответила хозяйка. — Слова «Я расскажу об этом только тебе!» с энергетического языка переводятся как «Я очень нуждаюсь в твоей энергии!»

Они не только учились. Они выстраивали новую жизнь.

— Получается, прошлое не изменишь? — спросил однажды Сергей.

— А зачем его менять? Дело сделано, — пожала плечами Нина. — Прошлое можно только принять. Простить обидчиков, пережить потери. Забыть обиды и подняться вновь. Если боль от пережитого уже не сможет твою душу ранить, тогда ей и питаться нечем будет, всё темное уйдет. Останется только опыт, который поможет в последующих испытаниях. А испытания — это что? Это ступени в небо, которые даются человеку для того, чтобы сквозь все воплощения идти вверх. Если поймешь это, на все преграды по-иному смотреть станешь… А теперь тебе задание.

— Какое? — Сергей потер руки в предвкушении новых интересных заклинаний и боевых плетений.

— Домашнее задание, — уточнила хозяйка. — Силой мысли создать внутреннее убранство дома. Хочу понять, каким ты видишь уютное человеческое жилище.

— А пожелания будут?

— Какие пожелания? — всплеснула руками Нина, поднимаясь. — Доверяю твоему вкусу. — И уже на ходу добавила: — А я пока пойду Санию вываривать.

— Что делать?

— Вываривать, — обернулась женщина. — Семь дней с момента извлечения субстанции из твоего сознания прошли. Сания отстоялась, свыклась со своим нынешним положением. Пора пришла.

— Как вы ее вываривать будете?

— Да просто, методом возгонки. Знаешь, как самогон варят? — белозубо улыбнулась ему Нина.

— А поприсутствовать нельзя? — с надеждой привстал человек.

— Нельзя, — осадила его хозяйка. — Тебе рядом с Санией в этот момент находиться не дозволено. Она тебя почувствует, волноваться начнет.

* * *

Перед сном Сергей долго размышлял над интерьером просторного пятистенка, «выросшего» на месте покосившейся избушки благодаря его собственным правильным мыслям и неустанному омоложению Хранительницы. Дом принимал из окружающего пространства нарастающую позитивную энергию и, благодарно впитывая этот живительный Свет, возвращался к своему изначальному состоянию.

Сергей каждой клеточкой чувствовал исходящее от строения тепло, словно в этот вечерний час особняк притих в предвкушении перемен. Будто с интересом ждал, что же придумает человек, каким он видит настоящее «живое» жилище.

Доктору очень, очень хотелось порадовать хозяйку. Он мысленно пролистывал в уме всевозможные варианты сочетания цветов в интерьере, качества мебели, отделки… Ничего стоящего, на его взгляд, не получалось. Он махнул рукой, пообещав себе решить эту задачу утром, и отправился спать.

А наутро прибыли гости. Вернее, гостьи. Они бесцеремонно стащили сонного Сергея с мягкого удобного дивана (кстати, а куда подевался скрипучий топчан?) и дружно зацокали когтями по сияющему дубовому паркету просторной гостиной, громко размышляя о качестве и функциональности представленной на их суд мебели и роли света в формировании пространства. Сергей, потягиваясь и недоуменно оглядывая новое убранство дома, побрел за ними.

Обозрев внимательным взглядом и гостиную, и современную кухню в стиле хай-тек с выполненной по последнему слову встроенной техникой, белка присвистнула:

«А у нашего Человека-Сергея губа не дура!»

Белая собака, обойдя кухню, уставилась на свое отражение в сияющей двери холодильника и спросила:

«А как ты себе представляешь источник питания для всей этой электрической утвари?»

Сергей задумался. Электростанция, дизельный генератор? Нет, пусть будут солнечные батареи. Экологически чисто, удобно. А еще всё должно быть из качественных материалов, чтобы без перебоев и без всякой техподдержки работало долгие годы.

«Понятно, — отследила его мысли Клавдия. — А зачем тебе такое громоздкое промежуточное звено?»

«Почему промежуточное?» — не понял Сергей.

«Ну как? Ты же силой мысли его создал. К этому звену еще одно — солнечные батареи».

«Еще и встроенную техподдержку присобачил», — добавила Рыжуля.

Клавдия бросила взгляд на зарвавшуюся белку, но смолчала.

«Для чего же еще? Еду готовить», — пожал плечами доктор.

В ответ лохматые подруги затараторили:

«А ты видел когда-нибудь, чтобы хозяйка у печи стояла?»

«И после ночной баньки ты что на завтрак ел? Свежий хлеб».

«Ага, а хозяйка тогда уже совсем плохая была. Кто ж тебе его испек?»

«Наверное, кто-то из вас? Ты же, Рыжуля, можешь скатерть-самобранку из подпространства достать с помощью амулетов своих», — предположил доктор.

«А вот и нет, — вспрыгнула на стол белка. — Думай, думай еще. Сам догадайся!»

Сергей вдруг ощутил, как его естество стремительно преодолевает ментальный мост. Человек на миг оказался в самом центре сознания шустрой рыжей непоседы, выхватил оттуда целый блок информации и… вылетел из белкиной головы со скоростью кометы.

«Ты что себе позволяешь! — взъярилась Рыжуля. Глазки ее сверкали, огненная шерсть встала дыбом. — Кто тебе разрешил? Быстро возвращай, что украл! Как ты вообще посмел в чужое естество вторгаться?»

«Сам не пойму, — Сергей отпрянул от налетевшего на него зверька. — Извини. Я не нарочно. Я и себе объяснить не в силах, как у тебя в голове оказался. Наверное, мне вдруг захотелось прочесть твои мысли».

«Вот тебе и ответ, — пришла на помощь Клавдия. — Захотел — представил. Подключил к этому заряд своей ментальной энергии — получил определенный результат. Результат, опять же, прямо пропорционален силе отправленного тобой заряда».

«Ага, заряд у него! Бесстыдник! — не унималась белка. — Не смей больше такие фокусы проворачивать!»

«А ты следи за самообороной, — одернула ее собака. — Чего расслабилась? С человеком всё время надо быть начеку. Он сам понятия не имеет, какие знания ему в следующий миг откроются. Где твой магический щит? Или ты о нем вспоминаешь только тогда, когда нежить рядом?»

«Может, еще и атакующие плетения заранее подготовить? На всякий непредвиденный случай?» — Белка насупилась и отвернулась.

«Я же извинился, — примирительно погладил ее Сергей. — Я даже не просматривал твои мысли. Если бы можно было их обратно вернуть…»

«Не просматривал? — с недоверием и одновременно со всё более нарастающим интересом склонила голову Рыжуля. — И как ты это объяснишь?»

«Откуда я знаю? Может быть, сам запретил себе вторгаться в твое личное… пространство?»

«Точно ничего не прочитал? — прищурилась белка. — Дай проверю! — Она быстро пробежалась по ментальной дорожке, вынула из памяти Сергея блок нераспечатанной информации, мельком заглянула в его мысли, проверила волевой импульс, отследила телепатические сигналы. — Ну ты силач! Исполин просто! Взял и сам поставил ментальный блок! Ты видела, Клавдия?»

«Видела!» — белая собака с удовольствием отмечала всё более возрастающий энергетический потенциал Сергея.

«А тебе, значит, можно было ко мне в голову заходить?» — хитро улыбнулся доктор.

«Я аккуратно! — встопорщила усы белка. — И знаю, как надо! Кстати, теперь и тебе должно быть понятно, как правильно создавать… что угодно с помощью мысли. Не только забор и холодильник. Съедобное что-нибудь давай сотворим!»

«Не знаю пока… — озадаченно протянул Сергей. — Дай подумать… По твоему, получается, если я вдруг захотел есть… К примеру, захотел пирогов с картошкой — надо представить их во всех подробностях? Представил — кушай на здоровье?»

«Точно! — подхватила белка. — Захотел пить — заглянул в кувшин. Вспомнил цвет, вкус и прохладу напитка — нате вам, пожалуйста!»

«Вы, прежде чем к созданию еды переходить, исправьте огрехи с техникой, — осадила их Клавдия. — Посмотри на свои творения, Человек-Сергей, всё должно быть рационально. Если это плита или холодильник, ты должен четко знать, для какой цели их создаешь. Посчитай, сколько промежуточных звеньев у тебя. Зачем они? Стоило ли на их создание драгоценный дар тратить?»

«А может быть, ему так привычнее? Или для услады глаз старался! Или вдруг иной раз что-то руками сотворить захочется. Не всё же мыслями ворочать!» — пошутила белка.

«Ага, еще и посуду лишний раз помыть, и пыль стряхнуть, и плиту до блеска отполировать», — поддержала ее собака.

Они явно ерничали, подсмеивались над таким недалеким еще человеком.

«Что вы на меня взъелись? — ответил Сергей. — Я же всю эту красоту во сне создавал, ненамеренно. И вообще, откуда я знал, что продукты тоже силой мысли можно сотворить? Кто мне об этом рассказывал?»

«Сам бы давно догадался».

«Хорошо! Раз тут все, кроме меня, такие умные, я догадаюсь! — вспылил он. — Сам!»

«Ну-ну, дерзай! С удовольствием окунемся в поток твоих мыслей».

«Значит, так, — начал Сергей. — Изначально мне надо задать итоговые параметры. Именно итоговые. Я четко должен видеть конечный результат».

«Откуда узнал?» — раскрыла рот белка.

«Я должен сразу знать, какой сорт хлеба нужно получить, — продолжил свои размышления Сергей, пристально глядя в глаза Клавдии. — И, уже возвращаясь к исходной точке, мне необходимо четко отследить ингредиенты: какой сорт муки — высший, первый, второй… Где выращено зерно, какая курица снесла яйцо, откуда взять воду и соль…. В общем, всю технологию производства надо будет воссоздать…»

Собака и белка снисходительно улыбались.

«Или, — хитро взглянул на них человек, — я пойду другим путем. К примеру, скажу:"Хочу хлеба, который я ел в гостях у своих друзей в воскресенье десятого ноября такого-то года". И тогда ментальная подсистема сама воссоздаст и консистенцию, и сорт, и вкус. И даже ту же самую свежесть от момента выпечки. Сознание само всё сделает — и вычислит параметры, и предметы из воображаемого в действительное перенесет».

«Ничего себе, новичок! — озадаченно почесала нос белка. Однако миг спустя загорелась новой идеей: — Таким же образом и задвоение, и воссоздание объекта вытворить можно!»

«Что это — воссоздание?»

«Берешь, значит, крошку хлеба и воссоздаешь ее изначальное положение в целой буханке, — тут же отозвалась Рыжуля. — То есть заново получаешь новую булку! А задвоение — это когда из одного яблока получаешь два, а хочешь — пять или целую корзину! То же самое и с предметами! К примеру, ты запросто можешь сказать:"Хочу, чтобы здесь стояло кресло. Точно такое же, как у меня дома. В котором я очень люблю читать книги"».

«Тогда и книги появятся, — повернулась к ней Клавдия. — Ты на вторичном предмете много внимания сосредоточила. Подсистема не только кресло, но и всё, о чем в этот момент подумалось, воспроизведет. — Она вдруг вскинулась, озаренная неожиданной догадкой. — Да он мои тайные мысли прочитал! — волчица оторопело потрясла лобастой головой. — Кто тебя научил?»

«Сама и учила».

«Когда?»

«Сейчас! Ты мне так помочь хотела, что я твои закрытые мысли запросто отзеркалил».

«Или вспомнил наши уроки из прошлых твоих визитов в Запределье, — пристально взглянула на него собака. — А в чем разница между ворованной информацией и чтением закрытых мыслей?»

«Так мысли от чтения не исчезают. А украденную информацию запросто заблокировать или перепрограммировать можно», — на автомате ответил Сергей.

«Нет, ты точно всё вспомнил!» — покачала головой Клавдия.

«А как же насчет ментальной защиты от несанкционированного проникновения к закрытым мыслям, дражайшая моя подруга? — елейно пропела в общем сознании белка. — Или ты о ней вспоминаешь только тогда, когда других уму-разуму научить пытаешься?»

«Пешком пойдешь! — оскалилась на нее Клавдия. Потом, вновь повернувшись к Сергею, ткнула носом в сторону закрытой двери: — Там твоя спальня».

«Как узнала?»

«Я тебя тоже отзеркалила».

«Идем! Хочу посмотреть на его гнездышко!» — нетерпеливо заерзала Рыжуля.

«А вы не сильно обнаглели, красотки? Это же мое личное пространство! Кто-то сегодня, рассуждая про вторжение в него, шерсть на груди рвал!»

«Забудь! — коротко бросила белка. — Пошли уже, показывай!»

Они бесцеремонно ввалились в просторную комнату со светло-серыми стенами, с широким окном на южную сторону. Большая гардеробная скрывалась за выгодно оттеняющими цвет обоев раздвижными панелями от пола до потолка. Часть пространства ближе к двери занимала удобная двуспальная кровать с высоким мягким изголовьем, застланная постельным бельем синего цвета, чуть прикрытая небрежно наброшенным светлым покрывалом. Ближе к окну за стеклянной перегородкой располагался небольшой кабинет с широким столом и удобным кожаным креслом. При желании от спального пространства можно было отгородиться, задернув плотные лавандовые шторы.

«Кто-то любит комфорт и удобство? — белка прыгнула на кровать. Она выигрышно смотрелась на пышной подушке: рыжая на синем полотне. — Клавдия, ты глянь! Да это — египетский лен!»

«Да, я всегда очень серьезно к таким вещам отношусь. Мне важнее не красота, а качество», — немного скованно проговорил Сергей.

«Да не стесняйся ты! Качество и красота — два равных понятия», — белка с интересом разглядывала хрустальные подвески на прикроватном светильнике.

«Хорошее у тебя воображение, Человек-Сергей. Сочетание цветов в интерьере подобрано идеально. Уважаю такую четкую работу сознания. — Собака упруго прошлась по пушистому ковру. И повернулась к расположенной слева от входа двери с горизонтальными вставками из матового стекла. — А там у тебя что?»

«Показывай уже!» — в предвкушении нового-интересного потерла лапки белка.

Стоило им шагнуть за порог, как зажглись точечные светильники.

«Ого, кафель, хром и зеркала!»

«А тут, смотрите-ка, вода журчит!» — нажав кнопку слива, белка с интересом уставилась в унитаз.

«Простите мне мою нескромность, — хозяина слегка покоробило от бесцеремонности гостей. — В туалет же я силой мысли не схожу. Уж сантехника-то в любом случае необходима».

«Ну, это ты сам так решил», — ответила собака и направилась к выходу.

«Что ты имеешь в виду? — Сергей озадаченно смотрел ей вслед. — В Запределье физиология человека по-другому работать должна, что ли?»

«Да шучу я, расслабься», — улыбнулась от двери Клавдия. Белка прыснула в кулачок, с разбега вспрыгнула собаке на спину. Обе, оживленно перекидываясь мыслями, удалились.

Сергей прошелся по дому, оглядывая обновленный интерьер. Неужели это всё создано его мыслями, его сознанием?

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Маркграф — должностное лицо в подчинении короля, наделенное широкими административными, военными и судебными полномочиями. На своих территориях маркграфы обладали властью уровня герцога, за единственным исключением: во время военных походов они всегда следовали за герцогским знаменем.

2

Ливрея — форменная одежда особого покроя и определенного цвета для лакеев, швейцаров, кучеров и иных слуг.

3

Рушник — полотенце.

4

Тракт — большая проезжая дорога.

5

Cloud — облако (англ.).

6

Капот — женское платье, разновидность домашнего халата, пеньюара (XIX век).

7

Синергия — комбинированное воздействие факторов, характеризующееся тем, что их объединённое действие существенно превосходит эффект каждого отдельно взятого компонента и их простой суммы.

8

Особые шапочки, закрывающие глаза ловчим птицам вне охоты.

9

Слуги, ухаживающие за лошадьми и собаками.

10

Полоненная — попавшая в плен (уст.).

11

Сеньор — земельный собственник, обладающий властью государя на принадлежащей ему территории.

12

Ландграф — титул князей, по положению сходных с герцогами; также носитель такого титула.

13

Пасквилянт — человек, склонный к распространению оскорбительных измышлений о других.