Дом, который построил…

Елена Тат, 2016

Героиня повести Анна имеет в жизни все, о чем другие мечтают. Она весьма популярна, как романистка. Каждая ее книга – это история про любовь со счастливым концом. При этом она сама совершенно одинока. Пережитое в детстве несчастье держит ее память словно в плену, не давая Анне сблизиться и довериться другому человеку. Однажды она покупает дом, старый и заброшенный, с большим лесным участком. Жизнь на природе прекрасна, однако дом требует ремонта, и Анна вынуждена его начать. Как ни странно, но это, по сути своей тривиальное событие, станет поворотом в ее судьбе.

Посвящаю моему мужу А.

Счастье — сад осенний за сараем

И чистый воздух, льющийся в окно.

И. Бунин

Ее звали Анной. Было ей несколько за тридцать, и она была писательницей. Да, именно так — писательницей.

Пожалуй, сейчас эта фраза звучит слишком просто и буднично. А старшее поколение еще помнит те времена, когда слово «писатель» произносилось с благоговейным придыханием, и было сродни слову «небожитель». Образы хрестоматийных классиков, чьи бородатые и строгие портреты украшали любой школьный кабинет литературы, без промедления всплывали в памяти каждого мало-мальски грамотного человека при упоминании о представителях этой удивительной и загадочной профессии.

Предполагалось, что их жизнь должна быть совершенно другой, не такой, как у обычных людей, более красивой, интересной, изящной и насыщенной. Оно и понятно, ведь практически всякий представитель человеческого рода, не ограниченный какими-то физическими недостатками, может научиться говорить, читать и писать, но только некоторым из них дана удивительная способность складывать из слов многоцветную мозаику человеческих характеров и плести сюжетные узоры.

В двадцать первом веке стать писателем оказалось гораздо проще, чем, скажем, в девятнадцатом или двадцатом, где так называть себя дерзал далеко не всякий, научившийся соединять буквы в слова. Новые технологии, увы, лишили писательский труд налета благородства, ореола почетности, сделали его чуть ли не общедоступным. Напрочь исчезло таинство созидания, творения. Все стало до обидного просто, даже обыденно.

Клавиатура, мышь и кабель Интернета, — и вот твои опусы уже читают тысячи, а если повезет, то даже и миллионы. И, может оказаться, что успешный блогер, сидящий одновременно в нескольких форумах и наделенный даром интеллигентно хамить и быстро печатать, или рефлексирующий житель ЖЖ, неутомимо фиксирующий свою жизнь, малейшие свои перемещения по ней и возникающие у него при этом мысли и переживания, уже свысока, со снисходительной усмешкой, как на младших братьев, посматривает на некогда авторитетные портреты. И вполне уверенно присматривает себе место рядом с ними, с легкостью выпуская книгу за книгой.

Помилуйте, да кто же теперь читает классиков? У кого на это есть время, а главное желание? Кто способен это переварить? Издательства не рассматривают их издание на предмет прибыли, а больше, как момент престижа, определенного уровня и стиля. Серьезная литература сложна, многостранична и тугоплавка. Она требует усилий для понимания, работы мозга и души. Кипящие гормонами старшеклассники искренне страдают от ее чтения, и еще более искренне возмущаются, что от них ждут содержательных письменных работ о прочитанном. Ну, право же, подумайте сами, что они могут написать? Что придумать? В силу их малоопытного возраста и суетного ума им мало что понятно. Не для неразумных школяров писались эти тексты с многословной вязью описаний красот природы и бездонных и страшных глубин препарированной человеческой души.

Поэтому не будем их осуждать за то, что их «сочинения», словно пазл, состоят из нахватанных отовсюду кусков текста, кочующих по интернету статей и рецензий. Пишут они, бедняги, выдавая чужие умные или не очень умные, но однозначно взрослые мысли за свои.

И сами взрослые об этом по умолчанию знают, и почти не протестуют, готовые на все, чтобы заложить в подрастающее поколение основы образования. Не заставь этих малолетних «гомо сапиенс» читать хотя бы из-под палки серьезную литературу, они ее никогда и не прочитают. Только в детстве на это еще хватает времени, а понимание… ну что же, авось что-то осядет в памяти, зацепится, и прорастет однажды, как прорастают посеянные под зиму семена, пережив осеннюю слякоть и лютую зиму.

А впрочем, мы с вами отвлеклись от темы, и вернемся теперь к нашей Анне.

К слову сказать, помимо классиков, всегда были и другие, чьи имена не вошли в хрестоматии, но понятны и известны по сей день. Имена тех, кто развлекал и отвлекал от горя и тревог, кто уводил в мечту и бескрайнюю фантазию, воскрешал далекое прошлое и дарил надежду на невозможную любовь.

Так вот, Анна с полным правом причисляла себя к числу последних и была на этом поприще весьма успешна. Ладные и умелые сентиментальные романы выходили из-под ее пера с потрясающей регулярностью. Любительницы ее творчества недолго страдали в ожидании очередного опуса плодовитой литераторши. Она писала быстро, со смаком, страстно, виртуозно описывая взлеты и падения чувств, жизненные и любовные перипетии героев. Ее фантазия, казалось, была неистощима. Даже завистники и злые языки не могли обвинить ее в перепевках или повторениях сюжета. Отнюдь, каждый роман был захватывающе нов и интересен, и все их объединяло лишь одно — хороший конец. Она была мастером «хеппи энда», что кстати сказать, порой весьма неплохо.

Читательницы ее обожали, а, следовательно, очень скоро ее стали обожать и издатели. Постепенно она стала так популярна, что это начало ее тяготить. В интересах коммерции нужно было мелькать то тут, то там. Ее звали на телевизионные ток-шоу, у нее брали интервью для самых читаемых женских журналов, ее фотографировали, ее узнавали на улице и в транспорте…

И она оказалась не готова к такому шквалу популярности и своей открытой незащищенности перед посторонними взглядами. Ее маленький тихий мирок был словно раздавлен бесцеремонным и циничным любопытством внешнего мира.

Расплодившиеся как грибы после дождя бульварные листки постоянно нуждались в сенсациях и сплетнях. Они делали жизнь более или менее известных людей, в том числе и Анны, совершенно невыносимой. Желание папарацци узнать хоть что-то, выцарапать, подсмотреть и выставить на всеобщее обозрение пропитывало всю ее жизнь, как ядовитый дым. Сообщалось, в каком районе она живет, сколько у нее комнат, на какой машине она ездит, какую одежду носит, где проводит отпуск или выходные, и где у нее целлюлит. Она узнавала из прессы о своих проблемах со здоровьем и измене несуществующего бой-френда.

Все это постепенно привело к тому, что на 35-м году жизни, как-то почти сразу после Нового года, на нее накатила беспросветная хандра, перешедшая весьма плавно в унылую депрессию.

Дело в том, что сама писательница, автор более двух десятков благополучных любовных историй, вовсе не походила ни на одну из своих, уверенных в себе, лишенных комплексов героинь и совершенно не переносила публичности. Скорее наоборот.

Синий чулок. Старая дева. Нелюдимая. Затворница. Любое из этих определений по отдельности и все вместе без исключения подходили ей как нельзя лучше. Молодая, успешная, умная, более чем обеспеченная она, тем не менее, жила одна, скромно и тихо, как монашка. В подробностях описывая чужие жаркие страсти, она сама одиноко спала на кровати, слишком просторной для ее субтильного тела, согретая лишь одеялами и грелкой.

Лет сто назад ее бы посчитали даже красивой, но сейчас в моде более яркий тип женщин. Их красота поражает и оглушает и ее можно без труда заметить, выхватить из толпы на ходу, даже не прилагая усилия, не останавливаясь, не замедляя привычного темпа мегаполиса.

Анина тихая красота требовала неспешности, приглядки и внимания. И хотя лоб у нее был чуть поменьше, чем у знаменитой актрисы Натальи Белохвостиковой, но и такого вполне хватало, чтобы каждый потенциальный ухажер мог отчетливо увидеть, что перед ним интеллектуалка и отличница по жизни, и благоразумно отступить в сторону, давая дорогу более смелым претендентам на общение.

На ее лице за строгими стеклами очков в крупной темной оправе можно было прочитать все, что угодно, только не легкодоступность. Весь ее вид говорил о возможности только серьезных отношений, и это в равной степени отпугивало от нее особей мужского пола, как молодых, так и постарше, чаще стремившихся как раз к несерьезным отношениям, чем наоборот.

Сама она эту ситуацию воспринимала как нормальную и даже напротив — начинала испытывать беспокойство и дискомфорт, стоило кому-либо обратить на нее внимание.

Итак, как уже было сказано выше, Анна впала в депрессию, время от времени случавшуюся с ней, как, впрочем, с любым творческим человеком, но на этот раз затянувшуюся. И в начале мая Надя, одна из двух ее лучших подруг, бросилась спасать ее из этой трясины.

Не будем кривить душой, и скажем прямо, что Надежда и сама преследовала определенную цель. А именно: вырваться из поднадоевшего быта, на время отдохнуть от занудного педанта-мужа и двух дочерей подросткового возраста, общение с которыми за последний год попортило ей немало крови. Но, так или иначе, ее целям было по пути с Аниными, и это главное.

В роли антидепрессанта, по твердому убеждению подруги, должно было выступить путешествие в Прагу. И тут, обычно покладистая Анна, заупрямилась. За 15 лет своего писательства она объездила полмира, но в Чехии никогда не была, и не рвалась туда. Сохранив не самые лучшие воспоминания о времени постройки светлого коммунистического будущего в СССР, Анна заодно, без особой на то причины, недолюбливала и все страны бывшего социалистического блока, и принципиально старалась их избегать, если была такая возможность. И уж тем более не планировала проводить отпуск в одной из них.

— Надь, я не хочу в Чехию, — недовольно хмурясь, сказала она. — Давай куда-нибудь в другое место. Земля же большая.

Надя даже бровью не повела.

— Еще чего? И думать забудь отпираться, — безапелляционно отрезала она. — Зачем нам в другое? Почему не туда? Чем это тебе Чехия не угодила? Прекрасная, между прочим, страна. Мы с Женькой моим два раза ездили.

— Ну и пусть будет прекрасная, только как-нибудь без меня. Хочешь, так опять с ним поезжай, а меня не трогай.

— Анька, не вредничай. Ты там не была, вот съездишь, посмотришь, тогда и будешь знать наверняка.

— Да не хочу я ничего знать, — вяло отбивалась Анна, — не люблю я весь этот социализм, даже бывший.

— Да какой нафиг социализм? Там давно им и не пахнет! Тем более, что они его не особенно-то и хотели. Говорят теперь, что это мы им его насадили.

— Ну, вот видишь? Нас во всем обвиняют. Значит, там русских не любят. Я туда не хочу.

— Не выдумывай, мы сами себя не любим. И кто вообще наговорил тебе такую чушь? Анька, ты мыслишь уже как старая кошелка. Едем в Прагу и баста! Я уже заказала нам тур на две недели.

— Ну, На-а-а-адь!

— Никаких «на-а-адь», тем более что… — Надя торжественно подняла вверх указательный палец, готовясь предъявить последний аргумент, после которого, она ни секунды не сомневалась, вся Анина защита должна была окончательно рухнуть, — тем более что в Прагу приедет Юлька и проведет с нами часть своего отпуска. Две недели втроем! Представляешь! Что ты на это скажешь, нытик, а?

Юля и была той самой второй лучшей подругой, с которой, как и с Надей, Анна дружила чуть ли не с младенчества. Юля вышла замуж за немца, родила мальчиков-близнецов, преподавала на кафедре иностранных языков русский язык и практически безвылазно жила в Гамбурге.

Они собирались все вместе, втроем, крайне редко в силу их общей занятости. Когда-то они жили в одном доме, ходили в один детский сад, учились в одной школе, затем одновременно окончили иняз, правда, по разным специальностям. И это счастливое обстоятельство только укрепило их дружбу, ибо никогда не делало их конкурентками.

Давным-давно, в бытность их студентками, прозрачными от постоянного недоедания, недосыпания и перегрузок, они строили далеко идущие амбиционные планы об успешной карьере, насыщенной интересной жизни, путешествиях, славе и материальном достатке. Теперь, реализовав свои планы даже с профитом, они имели в избытке всего, о чем прежде только мечтали. Всего, кроме времени. Стоимость этого сокровища, по иронии судьбы, юность понимает лишь тогда, когда теряет, а до тех пор с легкостью и беззаботностью транжирит, швыряя направо и налево дни и минуты.

— Юлька?! Приедет в Прагу? Не может быть! — радостно всполошилась Анна.

— Может и будет! — торжествующе заверила ее Надя. — Ты меня слушай и все будет!

— Что же ты раньше не сказала-то, Надюш? Боже мой, как же это здорово! Ну, наконец-то, ведь целый год не виделись! Юлька, Юлечка… Ну, конечно, едем, хоть куда. Хоть в твою Прагу, мне теперь все равно, везде будет хорошо.

Надя ликовала.

— Ну, что я тебе говорила? В Праге не может быть плохо, в Праге может быть только хорошо! Понимаешь?

Таким образом, вопрос о поездке был решен.

***

Все дни перед отъездом они с упоением посвятили «шмоткингу», как называла Надя, с легкой руки своих дочерей, походы по магазинам. Покупали новые платья, кофточки, сарафаны, сандалии и даже зачем-то купальники, словно ехали не в Чехию, а в Таиланд.

Надин муж вез их в аэропорт, заботливо и, как всегда, несколько нудновато инструктируя жену, а заодно и Анну, о правилах поведения за границей. И делал это с таким тщанием и подробностью, словно она была ребенком и впервые одна, без родителей уезжала далеко от дома. Зная Евгения не первый день, Анна на 200 процентов была уверена, что все эти инструкции он уже озвучивал дома и, возможно, не единожды. Кажется, другая бы на ее месте справедливо возроптала, но не Надежда. Она мудро считала, что основой семейной жизни в первую очередь является терпение, и никогда не пререкалась со своей второй половиной, а научилась так умело выходить из ситуации, чтобы и мужу угодить и самой не озвереть от его занудства.

— Прогресс на службе человечеству форевер, — со смехом шепнула она Анне, как только они устроились на заднем сидении, — Бери скорее, пока Женька не видит, а иначе придется слушать его инструкции до самого Шереметьева, — и протянула крошечный наушник на тонком проводке, а второй такой же незаметно вставила себе в ухо.

Анна тут же последовала ее примеру, и маленький кубик МР-3 плеера очень скрасил им дорогу, исправно делая свою работу.

Два с половиной часа полета за разговорами пролетели как один миг и вовсе не утолили, а лишь распалили их жажду общения. Хотя обе жили в Москве, видеться им удавалось крайне редко, не чаще одного раза в месяц, а то и реже, ведь у каждой была своя насыщенная событиями и заботами жизнь, и каждая была связана определенными обязательствами. В таких условиях выкроить часок-другой личного времени всегда бывает проблематично.

Что уж тут говорить про общение и встречи с Юлией, с которой их разделяли время, пространство и иноязыкие муж и сыновья? Максимум один раз в год им удавалось собраться вместе и провести какое-то время втроем. Обычно не более недели, а в этот раз целых две!

Подруги были одновременно и похожи, и не похожи друг на друга. И внешность, и характеры были у них разные, почти контрастные, но взгляды, интересы и моральные принципы делали их единомышленницами.

Юлия уже ждала их в аэропорту Ружине, решив таким образом сделать своим подругам сюрприз. И он удался. Те просто остолбенели от неожиданности и радости, увидав ее рыжую гриву в небольшой толпе встречающих. Они обнимались, шумели, галдели и хохотали, словно стайка подростков, не привыкших скрывать свои эмоции от окружающих.

Первая неделя пронеслась, как ветер. Они почти не спали, гуляли, говорили, смеялись. У каждой было, что рассказать, чем поделиться, о чем посоветоваться, и они торопились, ведь всего через несколько дней им снова останется лишь телефон и редкая, на ходу, переписка…

Анну неожиданно опьянила и одурманила Прага. Город затянул ее в водоворот своих улиц, улочек и переулков, накрыл волной запахов свежезаваренного кофе, уличной пыли, речной сырости, разогретой солнцем брусчатки, прелой прошлогодней травы… От всего этого она была в полном восторге, обзывала себя дурой за то, что не хотела ехать, а Надежду величала исключительно гением.

На второй неделе они выписались из отеля, взяли машину напрокат и поехали колесить по Чехии, заезжая по пути в маленькие и большие города. Анна смотрела вокруг и впитывала впечатления, как сухая губка. От ее депрессии давно не осталось и следа, наоборот, буквально все ее радовало, удивляло и приводило в восторг. Казалось, что не видела она прежде страны, лучше этой, а людей более приятных и милых, чем те, что попадались им на пути. Даже сам язык, прежде казавшийся рычаще-ворчащим, как скворчащее на сковородке сало, уже нравился, и умилял, и забавлял, и проникал куда-то внутрь, под самое сердце, куда есть доступ только для своего, родного и хорошего.

Чем больше они ездили, тем больше Анна срасталась с этими пейзажами и влюблялась в эту страну.

— О-ой, девчонки-и, хочу здесь жить, — неожиданно для себя мечтательно сказала она, глядя на проплывающие за окном пасторальные пейзажи и добротно-нарядные дома.

— Ну, так за чем же дело стало? — пожала плечами деловитая Юля, — Хочешь — так и живи, кто тебе мешает.

— А это возможно? — спросила Анна, замирая от подступившего предчувствия больших перемен и прислушиваясь к себе — действительно ли она к этому готова или фраза просто вырвалась у нее, опьяненной красотами местной природы.

— Да, конечно, возможно, — уверенно сказала Юлия. — Теперь с этим нет проблем, мир открыт. Нужно просто найти фирму, которая этим займется, оформит тебе документы, найдет, если захочешь, жилье, и, как говорится, веллком.

— А ты ведь, между прочим, ехать не хотела, — не удержавшись, не в первый раз попрекнула Надя.

— Ой, не хотела, Надюш, ой, не хотела, ой, каюсь… — засмеялась в ответ Анна. — Ну что делать, характер такой, виновата… Виновата-а ли я, виновата-а ли я… — улыбаясь, затянула она через минуту своим сильным певучим голосом, и подруги с готовностью подхватили: «виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песни ему?»

***

На 15-й день они прощались в том же аэропорту Ружине, где и встретились несколько дней назад, только теперь они были зареванные, слегка под шафе и печальные. Отпуск кончился. Предстояло возвращаться в свою обычную жизнь, где каждую из них ждали свои обязанности и проблемы.

Анна, как обычно после спиртного, моментально заснула и проспала весь полет, а Надя хмуро читала журнал.

Москва встретила их, не смотря на начало июня, холодной погодой и теплыми куртками, предусмотрительно прихваченными для них заботливым Евгением. Надежда сразу погрузилась в расспросы о детях, о доме, что да как. И сидела она теперь впереди, рядом с мужем, а не сзади, вместе с Анной. Отпуск, один на всех, закончился, а будни у них были разные.

Анна смотрела в окно на унылые старые и новые многоэтажки, на бесконечный поток разъяренных машин, снующие по улицам толпы спешащих людей и с тоской вспоминала зеленые горы, тихие уютные леса и мирно пасущихся на полянах газелей.

Все лето она между делом раздумывала, взвешивая серьезность своих намерений, а осенью, в один из промозглых и слякотных дней окончательно решила перебраться в Чехию. После этого ее переезд стал уже делом техники.

Документы готовились около полугода, но Анна не теряла времени даром, методично просматривая чешские сайты по недвижимости и подыскивая себе будущий дом. Она даже не рассматривала Прагу, как вариант. Не в ее планах было перебраться из одного мегаполиса в другой. Ее манили природа и тишина.

Подходящие варианты Анна скрупулезно выписывала в специально заведенный для этого блокнотик, выделяя яркими маркерами особенно понравившиеся варианты.

Когда же документы для вида на жительство, наконец-то, были готовы, Анна без лености обзвонила всех риелторов, чьи телефоны были выписаны в заветный блокнотик. Многие предложения уже не действовали, но это ее не расстроило: ей ведь нужен был всего один дом, и она его обязательно найдет. С теми, кто отвечал на звонок и способен был вести диалог на русском или английском языках, ибо чешского Анна еще не знала, она договаривалась о встрече.

Привыкшая к московским лихим темпам, она поначалу удивилась, когда ей назначали даты, в ожидании которых нужно было провести не меньше недели, а то и двух, но потом поняла, что это местная особенность и норма жизни. Они никуда не спешат, не торопятся, и если она хочет там жить, то нужно уже сейчас, сразу привыкать к этому и подстраиваться под новые реалии.

Родители отнеслись к ее затее с пониманием, однако особой радости не выказали.

— Я куплю там дом, — говорила Анна отцу и маме, — вы приедете и, если вам понравится, останетесь со мной. А я уверена, что вам понравится, — убеждала она, даже не предлагая никакого другого варианта.

— Да куда же мы, Анюточка, со своего насиженного места тронемся-то на старости лет? — со вздохом говорила мать, — уж, как говорится, где родился, там и пригодился.

— Мамуль, там так здорово! Поверь, вам с папой там очень понравится. И климат мягкий.

— Ну, может быть, и приедем, кто знает, — уклончиво ответила мать и после паузы с надеждой в голосе прибавила:

— Конечно, вот если бы ты внучка нам родила, так мы бы без разговоров, хоть куда переехали, помогали бы тебе его на ноги поднять.

Анна нахмурилась, меняясь в лице.

— Мам, не начинай ты снова, ну сколько можно? Мы же договорились эту тему больше никогда не поднимать, — отрезала она жестким голосом.

— Договорились, доченька, договорились, но время-то идет, потом ведь жалеть будешь… И ты у нас одна, других внуков ждать не от кого… — голос матери дрогнул слезой. — Может хоть как-то медицинским способом, а? Роди хоть для себя, без мужика… теперь все можно… другие вон делают… Ты не волнуйся, мы с отцом тебе поможем, да хоть сами его вырастим… Неужто так и будешь всю жизнь одна, без семьи? И ради кого это все — слава твоя, деньги, дома? Кому ты все это оставишь? Да хоть из детдома возьми ребеночка, Анечка, порадуй нас, а?

И мать, как всегда, не удержавшись, заплакала, прикрывая лицо ладонью.

Обычно мягкая и деликатная Анна, молча резко встала и вышла из комнаты, хлопнув дверью.

***

Она выбрала дом очень быстро, практически сразу И даже не столько сам дом, сколько сад и парк — два гектара смешанного леса, вид из окна на горы, тишина, нарушаемая только щебетом и чириканьем птиц. Окончательно ее сразила прямо у нее на глазах спустившаяся с дуба белка и тут же деловито вспорхнувшая на ближайшую сосну После этого Анна уже даже не проявила особого интереса к самому дому, а твердо решила — беру.

Два месяца она жила в отеле, ожидая оформления документов. И хотя отель был выше всяких похвал, с отличным сервисом и прекрасным рестораном, ей не терпелось поскорее переехать к себе.

Дни шли за днями, ничего видимого не происходило, сделка все никак не приближалась к своему концу и Анна, привыкшая к другим темпам, начинала приходить в отчаяние. Ее посещали мысли, что она совершает большую глупость, что нужно было выбрать что-нибудь другое, что возможно другой риелтор был бы более расторопным и так далее.

В такие минуты она садилась на автобус, ехала в тот маленький городок, шла к своему уже почти купленному дому, открывала скрипучую железную калитку со щеколдой и заходила в парк. Она бродила между деревьев, продираясь сквозь дикие заросли ежевики, слушала птичий гомон в высоких кронах, трескотню сорок и цоканье белок, сидела на огромном пне или на старой, круглой, когда-то выкрашенной синей краской, но теперь облупившейся скамье под огромной липой, и снова успокаивалась; нет, все в порядке, она не ошиблась, это то, что ей нужно, то, о чем мечтала в душном и шумном мегаполисе.

Риелтор, седовласый приятной наружности мужчина лет 55-ти, мягко ее успокаивал на неуверенном английском.

— Не волнуйтесь, пани Морозова, это совершенно нормальный процесс. Все идет как надо. Просто наберитесь терпения и ждите. Все будет в порядке, — убеждал он, и добавлял, словно для полной уверенности на чешском, — Будэ в поржадку.

— Спасибо вам, пан Рыхта, я буду ждать, сколько потребуется, — соглашалась успокоенная Анна и снова возвращалась в отель.

Чтобы отвлечься, Анна много работала, но в этот раз, хотя условия были прекрасными, дело почему-то давалось ей с огромным трудом, и сроки уже поджимали. Она писала, писала, писала, потом распечатывала все на портативном принтере, на следующий день читала, разочарованно комкала и безжалостно рвала написанное накануне.

Она часто звонила родителям, чтобы они не очень скучали, переписывалась по Инету с Надей и Юлей, информируя их о том, как идут дела. Она читала новости, отвечала на письма читателей, заходила на форумы. Интернет давал ей ощущение заполненной и насыщенной жизни.

Анна брала уроки чешского, временами расстраиваясь, что начинает терять хороший слог в русском. Похожесть языков мешала и путала ее.

— Это скоро пройдет, — утешала ее пожилая учительница, — это только на первых порах так, а дальше вы будете четко разделять языки. Главное поставить себе эту задачу сразу.

И Анна ее ставила.

И вот, наконец, день икс наступил. Сделка подошла к долгожданному завершению.

Все произошло очень буднично и просто. Она отлучилась в Москву по делам на неделю, а когда вернулась, позвонил пан Рыхта и объявил, что документы готовы и ключ у него на руках. Анна может переселяться в свой дом хоть сегодня.

— Сегодня? Я что, могу переехать прямо сейчас? — переспросила она, не веря своему счастью.

— Конечно же! Без сомнения можете, — радостно подтвердил он. — Теперь это ваш дом, пани Морозова, полностью ваш. Я вас поздравляю с прекрасной покупкой и удачным вложением денег.

— Спасибо, — расплылась в улыбке Анна, — а когда вы привезете мне ключи?

— Да, да, я привезу прямо сейчас, и даже отвезу вас домой, — заверил он.

Она радовалась как девчонка, кружилась по комнате и пела. Потом позвонила родителям и подружкам. Все ее поздравили, порадовались за нее, а она в свою очередь всех позвала приезжать к ней в гости, причем без промедления.

***

Ключ от дома был ей благополучно вручен после обеда. Она усилием воли гасила широкую глуповато-счастливую улыбку на лице, чтобы не выглядеть полной дурочкой среди спокойных и уравновешенных чехов.

Пан Рыхта любезно перевез ее вещи из отеля, дал подписать бумаги с показаниями электрического и водяного счетчиков, тепло пожелал ей хорошо устроиться на новом месте и уехал.

И Анна начала новую жизнь.

Она открыла входную дверь теперь уже своим ключом и вошла внутрь. В нос ударил тяжелый запах сырости, затхлости и ветхости. Она слегка поморщилась, а потом решительно пошла по комнатам, распахивая настежь окна и впуская в дом свежий солнечный воздух. Это не всегда удавалось сделать, кое-где окна были довольно старые и трухлявые. И Анна впервые внимательно стала разглядывать свои владения, ведь в этом доме ей предстояло жить.

По мере того, как она проходила с инспекцией из комнаты в комнату, улыбка сползала с ее лица теперь уже без всяких усилий. Даже наоборот — они бы потребовались, чтобы вернуть ее обратно. Она уже не единожды похвалила себя за то, что не привезла с собой маму или одну из подруг. Только благодаря этому обстоятельству некому теперь было ей сказать что-то вроде: «а где были прежде твои глаза?» или «куда же ты смотрела?» А так, ну, что же, сама, как говорится, виновата, самой и расхлебывать, но хоть попрекать некому. Уже легче.

Дом достался в наследство по реституции, и семь молодых наследников некогда богатого человека, выросшие уже не в богатстве и не знавшие, как правильно распорядиться внезапно свалившимся на их голову подарком судьбы, в течение трех лет не могли между собой договориться, что с ним делать, а потом, когда уже договорились, еще два года его продавали. В результате нехитрых математических действий выходило, что дом был необитаем как минимум в течение пяти лет, и это в лучшем случае. В худшем, он был необитаем задолго до этого. Новые владельцы взяли на себя труд лишь изредка проветривать старое здание и этим ограничились.

Так что дом был запущен до невозможности. Все нуждалось в обновлении и ремонте. Не функционировало практически никакое оборудование, из того, что в нем имелось; не было воды, света, отопления, с трудом отпирались и запирались замки и двери. О работоспособности системы канализации приходилось лишь догадываться.

Но даже этот упадок и запущение не сломили оптимизма новой хозяйки дома. Она вышла во двор и осмотрелась. Здесь все было именно так, как ей хотелось. Стояла прекрасная погода, солнце без устали заливало мир ярким светом и теплом. В лесу кипела бурная и хлопотливая жизнь. Воздух наполняли ароматы трав и цветов, в заросших цветниках жужжали трудолюбивые пчелы и гудели шмели. Все вокруг было прекрасно и гармонично, мирно и спокойно. Она глубоко, до головокружения, вздохнула и улыбнулась — вот оно, счастье! Что же может быть лучше этого? А временные и быстро устранимые трудности вовсе не повод для плохого настроения и печали.

Анна, не смотря на хрупкую внешность кисейной барышни, была девушкой неробкого десятка и вовсе не белоручкой, поэтому и не подумала отчаиваться. Она не боялась ни грязной работы, ни предстоящих трудностей, только понимала, что одной ей, при всем ее желании, с таким грузом не справиться.

Это было ее первое настоящее жилье, а жизнь в столице приучила ее к твердому убеждению, что нет ничего невозможного. Конечно, Москва сейчас была далеко, а в этом небольшом и пока еще чужом для нее европейском городке Анне еще только предстояло освоиться. Но были старые добрые истины, которые работают во все времена и на всех континентах. Заручившись поддержкой русско-чешского разговорника, она отправилась знакомиться с соседями, ведь не зря же говорят, что хороший сосед лучше дальнего родственника. И не прогадала.

Многочисленное семейство Клаусов, оказавшееся с ней в ближайшем соседстве, высыпало на крыльцо практически в полном составе: бабушка, дедушка, дети, дети детей… В маленьком городке слишком тихая и размеренная жизнь, слишком мало новостей и развлечений, чтобы пропустить даже малозначительное событие. Поэтому все, кто мог ходить, вышли посмотреть на новую владелицу дома, который они, видимо из уважения к Анне, именовали не иначе как «виллой».

Анна была благодарна им за такой респект к ее недвижимости, но сама его не разделяла. В ее представлении слову «вилла» скорее соответствовало бы нечто другое, по-средиземноморски роскошное, с мраморными ступенями лестниц, благородными статуями, изысканными фонтанами и кучей прислуги, и уж никак не вязалось с тем мрачновато-приземистым серым строением с покосившейся верандой, которое досталось ей в нагрузку к лесу, и в котором на данный момент не было самых элементарных условий для жизни.

Анна, больше при поддержке активной жестикуляции, чем своего минимального запаса чешской лексики, не преминула пожаловаться новым знакомым на бытовые проблемы и спросить у них совета и помощи. Добрые Клаусы сочувственно слушали ее, сокрушенно качая головами, а потом немедленно приступили к операции «добрососедская помощь».

Они сразу же привычно разделились на маленькие группки, словно звенья одной цепи, и стали работать, как хорошо отлаженный механизм. Мужская часть населения отнесла «на виллу» несколько ведер воды, кто-то из них тут же занялся поиском электрощита, кто-то полез на чердак в надежде раскопать что-нибудь полезное среди списанной со счетов, но еще годной к употреблению мебели.

Женская половина со своей стороны вручила Анне большой кусок домашнего пирога, заботливо завернутого в фольгу, и целый список телефонов, где были сантехники, электрики, каменщики, плотники и другие нужнейшие специалисты. При этом ее также проинформировали, что лучше всех пан Веверка и пан Павелка, но они обычно очень заняты, так как имеют много заказов и потому их приходится долго ждать.

Старшая внучка Клаусов, девятнадцатилетняя Йитка легко говорила по-английски, и поинтересовалась, не нужно ли помочь Анне с транспортом, а, узнав, что такая необходимость есть, вызвалась безотлагательно отвезти ее в торговый центр соседнего, более крупного города за покупками.

И поскольку она со своим обещанием не задержалась, то уже через час Анна выбирала в дом первую мебель и постельные принадлежности, посуду и столовые приборы, кастрюли и полотенца. Затем она запаслась питьевой водой и продуктами в таком количестве, что они вдвоем с Йиткой еле разместили покупки в ее скромной малолитражке.

Расторопные Клаусы помогли ей все это богатство выгрузить и занести в дом, что было тоже весьма непростым делом, так как, покупая свою недвижимость, Анна, совершенно очарованная лесным участком, полностью упустила из виду тот немаловажный факт, что к нему нет подъездной дороги, а проложена лишь неширокая каменная тропинка.

— Вам придется делать к себе новую дорогу, пани Морозова, ваша прежняя осталась теперь там, за забором, — сказала Йитка и радостно рассмеялась, словно сообщила Анне приятную новость.

Она была юна, легка, полна энергии и сил и смеялась всегда, даже без причины, просто от избытка молодости.

Анна, хотя и не разделяла ее жизнерадостности в этом вопросе, улыбнулась ей в ответ и кивнула:

— Да, никуда не денешься, придется делать новую.

— Это хорошо, — снова засмеялась Йитка, — я люблю все новое. Это будет красиво!

***

Мебель из магазина доставили на удивление быстро, вечером того же дня, но, увидав, куда и как ее придется тащить, грузчики запросили доплаты. Пани Клаусова, бдительно стоявшая на страже интересов неопытной соседки-иностранки, возмущенно замахала руками.

— Еще чего! Ни геллера! — отрезала она. — Даже не думайте ничего платить, пани Морозова, мы вам все занесем сами, без этих лентяев.

В итоге вскоре у нее в доме уже были старенький столик и стул, подаренные Клаусами, новая кровать, три табурета, одно кресло и небольшой шкаф для одежды. От Клаусов же ей досталась и древняя, но еще вполне рабочая электроплита с духовкой.

Анна, переполненная радостью, ходила по своим оживающим владениям, любовалась каждой мелочью и просто не находила слов, чтобы отблагодарить своих заботливых покровителей и помощников.

***

Как и предсказывали соседи, лучшие мастера были заняты. Пан Веверка делал отопление в новом большом доме и обещал посетить Анну лишь к концу лета, а пан Павелка менял проводку в средней школе и мог нанести свой визит не раньше, чем через месяц-другой. Так долго ждать и жить без света и воды Анна не могла и поэтому обратилась к другим специалистам.

Электричество ей подключил кто-то из умелых Клаусов, но свет горел лишь в двух местах: перед входной дверью и в ванной комнате второго этажа. Анна накупила несколько десятков электрических лампочек, чтобы заменить прежние, давно перегоревшие, но без стремянки об этом можно было и не мечтать, уж слишком высокими были потолки. Пришлось снова идти к Клаусам.

Новые лампочки тоже не хотели светить, а там, где загорались, быстро и с громким хлопком выходили из строя. Вызванный электрик порадовал своим скорым приездом, но не его результативностью. Он открыл большие железные дверцы электрощита, долго и глубокомысленно в него смотрел, проверял приборчиком, цокал языком и покачивал головой. Потом он обстоятельно закрыл щит и вопросительно посмотрел на Анну.

— Так что вы от меня хотите? — спросил он ее.

— Как что? Разве это еще нужно объяснять? — удивилась Анна, — У меня в доме нет света, — сказала она, разводя руками.

— Нет и не будет, — уверенно заявил электрик, и разразился длинной эмоциональной тирадой, надо полагать как-то объяснявшей неполадки с электричеством в доме, но, к сожалению, Анна не поняла из его пространной речи практически ни слова. Когда он закончил, она робко, с надеждой глядя на него, спросила:

— Так свет у меня будет?

— Нет, — отрезал тот, — с вас 300 крон. Взяв деньги, мастер попрощался и ушел, а Анна так и осталась в немом изумлении стоять у щита.

Сантехника тоже удалось раздобыть в рекордные сроки, и он, в отличие от электрика, был более оптимистичен.

— Вода будет? — спросила Анна.

— Будет, будет, — кивая, заверил он, и она вздохнула с облегчением.

Закончив работу, он ушел, взяв с нее тысячу крон, а Анна на радостях принялась за уборку. Она сдирала старые, полуистлевшие занавески, сметала паутину, мыла полы и лестницу, торопясь успеть сделать все засветло. Найдя работающую розетку, она расчехлила только что купленный пылесос и пустила его в работу. Пустую коробку приспособила под всякий хлам, найденный в доме. В конце уборки решила спустить его временно в подвал, чтобы потом при случае разобрать.

В подвале, занимавшем площадь под целым домом, электричество как раз было, это Анна точно помнила, ибо сама включала свет сантехнику, спускавшемуся туда для работы. Анна открыла дверь, щелкнула клавишей выключателя и поежилась, такой сыростью и холодом пахнуло на нее снизу. Она постояла в нерешительности какое-то мгновение, потом сглотнула подступивший комок в горле и преувеличенно бодро затопала по гулким ступеням вниз. А там ее ждал сюрприз: в подвале у самых ступеней уже мелко стояла вода.

Больше всего Анне в тот момент захотелось бросить все и бежать отсюда в благополучный и уютный отель, или в свою просторную московскую квартиру, домой к родителям, друзьям, прежней тихой и спокойной жизни, где не было таких проблем, где бытовые условия не были так мучительно непереносимы; но вместо этого, она лишь тяжело вздохнула и, собрав волю в кулак, пошла за ведрами и тряпками.

Вода текла, сочилась, струилась и капала практически отовсюду, где проходили трубы в ее подземных владениях. Она снова позвонила сантехнику.

Так началась в ее жизни новая эпопея — эпоха ремонта. Сантехники, электрики, плотники и строители приходили и уходили, а трубы снова текли, лампочки и розетки перегорали, краны ломались, бойлер не грел воду, а веранда продолжала заваливаться. Павелка и Веверка так и не доехали до нее, а специалисты классом пониже выкачали из Анны уже прорву денег, так и не поправив дела.

— Вы же все равно будете делать капитальный ремонт? — спрашивали ее.

— Да, буду, конечно, — кивала она.

— Вот тогда вам все и поменяют.

— Но ведь вода (свет, отопление, канализация — подставить нужное слово, в зависимости от специализации умельца) нужна мне уже теперь. Как же я буду без воды? — терялась Анна.

— Не знаю, — невозмутимо пожимал плечами очередной мастер, — тут все старое, я ничего не могу, я не волшебник.

Собрав свои инструменты, и получив плату за нехитрую диагностику, он уходил, снова оставляя ее одну у разбитого корыта.

Анна была бы рада начать капитальный ремонт хоть завтра, но в Чехии так быстро дела не делались. Здесь никто никуда не торопился. Все планировалось заранее, задолго наперед.

Кроме того, она столкнулась с тем, что капитальный ремонт начинался с многомесячной бумажной волокиты. В стране, где, как она полагала, царствует частная собственность, нужно было получить разрешение на все, о чем она только смела подумать. Требовалось писать в разные инстанции прошения позволить переделать отопление, водопровод, электропроводку, проложить дорогу к дому и подключить газ. Каждое срубленное дерево ростом выше 60 сантиметров требовало согласования и стоило больших денег. Это при том, что это был ее собственный дом и ее собственные деревья. Сложность была еще в том, что на все требовался проект и наличие фирмы, которая берется его воплотить и имеет на это лицензию.

Она искала эти фирмы в интернете, обзванивала их, они присылали своих специалистов для оценки работ; те уныло ходили вокруг дома, озабоченно хмурились в подвале, сокрушенно качали головой при виде грозившей обрушиться веранды и разводили руками у электрощита. И все без исключения давали согласие взяться за работу, но… лишь в некотором отдаленном, вовсе нескором будущем. У них у всех на лето уже были заказы, которые предстояло завершить, четкие планы, графики и самое большее, чем они обещали помочь, это вписать ее в этот свой план.

Так что и месяц спустя после переезда Анна все еще брала в ведрах теплую воду у сердобольных и безотказных соседей или снимала номер в отеле, чтобы по-человечески помыться.

Однажды ей, казалось, повезло. Узнав, что она из России, ей обещали прислать русскоговорящего строителя. Анна обрадовалась и впервые воспрянула духом. Во всяком случае, на родном языке ей будет легче общаться и договариваться.

Крепкий здоровяк со щегольской бородкой оказался украинцем, прекрасно, впрочем, говорившим по-русски. При знакомстве он, на европейский манер, протянул ей большую теплую ладонь для рукопожатия, представился Василием, сказал, что учился в Питере и сразу вызвал у Анны симпатию. Почувствовав родственную душу, она не удержалась и рассказала ему о своих мытарствах, о бестолковых и необязательных мастерах. Он сочувственно слушал ее, в подтверждение понимающе кивая головой.

— К сожалению здесь это сплошь и рядом, — сказал он с легкой грустинкой, — вы даже не представляете, сколько здесь на самом деле непорядочных людей. Деньги берут, а делать ничего не делают. Так что будьте осторожны с ними. Мы думаем, что здесь, в Европе, все цивилизованно и без обмана, но на самом деле его тут хватает. Так дома мы хоть к этому готовы, поэтому всегда настороже, а здесь расслабляемся и нас легко облапошить.

Анна слушала его с таким вниманием, с каким прилежный ученик слушает своего наставника. Василий был бодр и улыбчив, успокаивал Анну и шутил. Его уверенные движения и походка как-то сразу внушили ей доверие и наполнили оптимизмом. Было видно, что человек знает, что делает, видно, что это специалист, профессионал. Анна с надеждой наблюдала за его последовательными действиями.

Осматривая дом и снаружи, и изнутри он не терял бодрого настроя. Даже перекошенная терраса не смутила его, но в подвале он как-то резко помрачнел, чем вызвал Анино беспокойство. Василий молча пару раз ковырнул пальцем облупленную стену, постоял, горестно поджав губы, глядя на капающую в ведра из прохудившихся труб воду и, посерьезнев лицом, пошел наверх.

— Ну что? — едва дыша, спросила Анна.

— М-мда, — тяжело вздохнул он в ответ, — к сожалению, мне нечем вас порадовать. Я не ожидал, что все так серьезно.

Анна побледнела. Заметив это, он выдавил из себя улыбку:

— Не волнуйтесь, мы все вам исправим, но… но нужно время. И деньги. Будьте готовы к большим… очень большим расходам.

— И сколько?… Сколько времени и денег? — спросила она обреченно.

— Ну-у, сейчас я не готов вам назвать точные суммы, только примерные…

— Ну и примерно, сколько?

— А за сколько вы купили дом?

Анна назвала сумму Он расстроено покачал головой.

— Ну что вам сказать? Боюсь, что ремонт будет вам стоить столько же, а возможно и больше. Вы поймите, ведь судя по всему, дом довольно долго не продавался, и купили его вы, иностранка, совершенно не понимающая местных цен и особенностей. А чехи его бы не купили, зная, что это черная дыра, в которую будут со свистом вылетать деньги. Чтобы это поднять нужно… — он махнул рукой в сторону дома и не закончил фразу, отводя глаза.

Анна подавленно молчала. Ей нечего было сказать. И не было причин не доверять ему.

— Может, его просто снести и построить новый? — спросила она, хватаясь за последний шанс.

Мастер снова критически осмотрел фасад и пожал плечами.

— Нет, сносить не надо, это здесь тоже очень хлопотно и долго. Да и могут не позволить. Чехи не любят сносить старые дома. Носятся с ними, как с писаной торбой. Поэтому самый правильный выход — это ремонт. Наша фирма вам все восстановит и отремонтирует, просто я должен вас предупредить чисто по-человечески, как свою, что это будет непросто, долго и дорого.

Анна снова помолчала, раздумывая, затем сказала:

— И когда вы можете начать работу? Строитель снова оживился и бодро ответил:

— К сожалению, мы не можем приступить к полному комплексу работ сразу же, но… — Анна после этих слов поморщилась; она уже не раз слышала эту фразу в разных вариациях, однако ее собеседник нимало не смутился.

— Но, — продолжил он уверенно, — учитывая тяжелое состояние дома, мы сделаем то, что требует безотлагательного вмешательства, а именно: мы займемся осушением подвала и вытравливанием сырости и плесени. Если этого не сделать в срочном порядке, то дом того и гляди обвалится вам на голову. Вы гляньте, как веранду уже повело. — Анна молча кивнула. — Вот то-то и оно… Это именно из-за сырости и высокой влажности. И будьте готовы, что это, так навскидку, обойдется вам… — он задумался на мгновение, — обойдется приблизительно в 300 тысяч крон. Мда-а… я думаю, что никак не меньше… ой, у вас же еще и подъездных путей нет! Ну-у, это совсем… полный швах. Придется все тащить вручную… Мда-а, дела-а…

— Триста тысяч?… — Анна потеряла дар речи.

Она была готова разрыдаться и сдерживалась с великим трудом. Конечно, деньги на ремонт у нее были, как же без этого, но тратить лишь на осушение подвала 15 тысяч долларов! Да такими темпами она быстро вылетит в трубу, за год истратив все свои многолетние накопления на ремонт одного единственного дома. Она теперь ругала себя, что при покупке больше смотрела на белок, чем на строение, в котором ей предстояло жить, позабыв, что сама-то ведь она совсем не белка, в дупле жить не сможет.

А Василий между тем продолжал:

— Вы поймите, Анна, эти цифры не с потолка берутся; тут потребуется сложное специальное оборудование, его нужно будет привезти и смонтировать, подключить и контролировать его работу.

— А почему же мне никто такого не говорил прежде? — спросила она потерянно.

— Потому, что мало у кого такое оборудование есть, вот и не говорили. А даже если и говорили, то… У вас как с чешским? На каком уровне?

— Плохо, — призналась она, — начальный уровень.

— Вот видите. Даже если вам и говорили про это, то вы просто могли не понимать. И, кстати, у чехов такие работы будут стоить раза в два дороже, уж можете мне поверить.

Анна тяжело вздохнула и помолчала.

— Хорошо, — сказала она тусклым голосом, — можно мне немного подумать?

— Если немного, то можно, — ответил Василий, — но я чисто по-человечески советую вам поторопиться. Лето пробежит быстро, оглянуться не успеете, потом зарядят дожди, воды прибавится и тогда…

— Да, да, я поняла, — кивнула Анна. — Я вам позвоню в понедельник.

Василий ушел, а она пошла к себе в комнату. Плакать.

***

Хотя она и была человеком не робкого десятка, закаленным не всегда простой русской действительностью, но тут она решила отступить. После разговора с Василием Анна отчетливо поняла, что уже ничего не хочет. Она устала бороться с неприятностями. История, начинавшаяся как сказка, постепенно превратилась в кошмар, целиком и полностью отравивший её жизнь. Ей больше не хотелось ничего перестраивать, переделывать, ремонтировать и возводить. Она ясно осознавала, что уже всеми фибрами своей души ненавидит этот дом и не хочет никогда больше видеть ни его, ни людей в рабочей одежде, ни эту страну, где завтра наступает через неделю.

Утирая слезы, она побросала попавшиеся под руку вещи в сумку и снова перебралась в отель, чтобы собраться с мыслями и окончательно решить, что делать с этим проклятием на ее голову дальше.

На первые два дня она дала себе передышку, чтобы, наслаждаясь радостями цивилизации, просто прийти в себя и обрести утраченное душевное равновесие. Она нежилась в ванной, питалась хорошей едой, не мерзла по ночам от холода и сырости, но, как она ни старалась хоть ненадолго отвлечься, мысли о разрушающемся доме не давали ей покоя и снова доводили до слез. В расстройстве чувств она позвонила подругам, ища у них совета и утешения. Юлия сказала:

— Не волнуйся и не реви. Это не проблема. Найди другого строителя, и хорошо бы кого-нибудь из немцев. Там их, кстати, должно быть полно. Это же Судеты. И тогда вопрос решится быстро и без обмана. Я тебе стопроцентно гарантирую.

Коренная москвичка Надежда была более категорична:

— А что там эта сволочь, твой риелтор? Где он? Куда пропал? Езжай к нему и пусть устраняет все неполадки или деньги на бочку! Прижми его, гаденыша. Скажи, что у него будут проблемы, если он немедленно не устранит твои!

Из двух советов Анна выбрала тот, который был ей ближе — Надин, и поехала в риэлторскую контору.

Пан Рыхта встретил ее приветливо и несколько удивился, увидев у нее в руках объемистый чешский словарь.

— Здра-авствуйте, пани Морозова, — сказал он нараспев, с улыбкой вставая ей навстречу и протягивая руку для приветствия. — Очень, очень рад вас видеть. О-о, да я вижу, что вы совсем освоились и хотите общаться со мной на чешском, да? — радостно спросил он, кивая на словарь.

Анна вовсе не разделяла его веселья и, к тому же, целый месяц, практически безвылазно сидя в своей глуши, она уже смирилась с тем, что никто не знает другого языка, кроме чешского. Поэтому и притащила с собой этот неподъемный словарь, и теперь злилась на себя за глупость.

— Нет, это я просто только что купила словарь, — соврала она и добавила хмуро, — говорить мы с вами будем по-прежнему по-английски.

— Хорошо, хорошо, как скажете, — согласно закивал головой пан Рыхта, внимательно вглядываясь в ее лицо, — Что привело вас сегодня ко мне, пани Морозова? Как поживаете? Вы выглядите… — он поискал подходящее слово и дипломатично сказал, — …выглядите несколько озабоченной. Надеюсь, у вас все хорошо?

Анна с неприязнью посмотрела на риелтора. Ей было не до обычных любезностей и реверансов. Ее дом был на грани разрушения, и, между прочим, дом, который этот улыбающийся напротив тип втюхнул ей за немалые деньги! Тип, который был ей сейчас глубоко противен, и она даже не пыталась скрывать свое раздражение.

«Ну, конечно, «несколько озабоченной»! Нашел, что сказать, — кипела она про себя. — Да я по твоей милости ни разу в жизни еще не была такой озабоченной! Надя полностью права: пора прищучить этого проходимца!»

— Нет, у меня не все хорошо! — выпалила она без всяких предисловий, — У меня все плохо! Очень плохо! Очень и очень, просто до чрезвычайности плохо!

— Почему? — удивленно заморгал и поднял брови пан Рыхта.

— Почему? И вы еще меня спрашиваете почему? — возмутилась Анна, — Да у меня дом падает!

— Падает? Как падает… Куда падает? — его брови поползли еще выше.

— На землю падает! Надеюсь, вам так более понятно? Или в Чехии дома падают как-то по-другому?!

— Ваш дом?… Но, я не понимаю… Зачем ему падать? Этого просто не может быть, — сказал он убежденно.

— Нет, как раз напротив! Может! Очень даже может! — зло сказала Анна, — Зачем, говорите… Я бы тоже хотела знать ЗАЧЕМ?! Зачем вы продали мне этот хлам! Этот дырявый сарай, а теперь еще делаете вид, что удивлены, и что вы ничего про его состояние не знали! Святая простота!

Пан Рыхта не стал отпираться, оправдываться или говорить, что-то еще. Он помолчал, вертя в руке остро заточенный карандаш и словно размышляя о чем-то. Потом поднял взгляд на Анну, внимательно посмотрел ей в глаза, и спокойно, с расстановкой сказал:

— Пани Морозова, я вас ни в чем не обманул. Я вам продал дом. Прекрасную виллу, а вовсе никакой ни сарай. Дом, который вы сами выбрали, лично несколько раз смотрели и с радостью пожелали купить.

— Ничего себе прекрасный! Да! Я его смотрела, не отрицаю. Но я не могла знать, что в нем нельзя жить! И что он может в любой момент рухнуть! Вы это скрыли от меня!

— Я вас не понимаю, — развел руками риелтор. — Почему вы решили, что дом, который простоял больше 100 лет, вдруг рухнет лишь оттого, что вы в нем поселились?

— Это не я так решила, а специалисты! — не сбавляла тона Анна, — У меня, знаете ли, другое образование, чтобы такие вещи решать. Я филолог, а не строитель! И я не сантехник! Не электрик! Не маляр и не столяр! Вы понимаете?

Голос у Анны предательски дрогнул, и к горлу подступили слезы.

— Я больше не могу жить без света, без нормальных человеческих условий, бегать с ведрами и принимать душ при помощи детских влажных салфеток!

И слезы потекли сами. Она сердито смахивала их быстрыми движениями пальцев, не снимая очков.

Риелтор участливо посмотрел на нее и молча подвинул через стол коробку с салфетками.

Анна сморкалась и вытирала слезы, а он терпеливо ждал. Видя, что она немного успокоилась, он попросил:

— Пани Морозова, прошу вас, не волнуйтесь так. Просто расскажите мне подробно, что там у вас происходит.

И Анна рассказала: и про подвал, и про воду, и про крышу и про все остальное.

Он очень внимательно выслушал ее, а затем сказал:

— Послушайте меня, я, кажется, понимаю, что происходит. Вы иностранка, к тому же совершенно неопытны в строительстве, плохо знаете язык и местные особенности. Люди этим пользуются. Тем более, вы из России, где, как все знают, нефть и газ…и прочее… богатая страна одним словом.

— У меня нет ни нефти, ни газа… — всхлипнула Анна, — При чем тут я? Я не служу в Газпроме… я писательница…

— Вы тут совершенно не причем, я с вами полностью согласен. Но все-таки вы купили особняк с огромным парком, который не продавался несколько лет по причине своей дороговизны. А значит, полагают все эти горе-мастера, деньги у вас водятся и можно вас слегка пощипать, пока вы освоитесь с местными реалиями жизни и начнете понимать, что к чему.

— Да, меня уже пощипали… очень даже… и еще не против продолжить…

— Пани Морозова, вот что я мог бы вам предложить в данной ситуации: мой племянник владеет строительной фирмой, и я бы вам посоветовал к нему обратиться за консультацией. Возможно, мне нужно было это сделать раньше, сразу после покупки, но… Тогда вы могли бы подумать, что я навязываю вам своего родственника… Это выглядело бы несколько непрофессионально, на мой взгляд, даже неэтично. Теперь я вижу, что совершил ошибку. Простите меня. Можно было избежать многих проблем и не тратить столько сил и нервов, сколько пришлось потратить вам. Я сегодня же позвоню Адаму и попрошу вам помочь. Пусть он хотя бы посмотрит, в чем там у вас дело, а до этого, обещайте мне, прошу, просто умоляю вас, никаких осушений подвала, никаких переделок и перестроек. Ни-че-го. Буквально ни шагу. И вообще никаких решений, пожалуйста, пани Морозова, не принимайте. Хорошо?

Анна неуверенно кивнула:

— Хорошо… И когда это будет? Как всегда, на следующей неделе? Снова «пршишты тыден»? — спросила она угрюмо.

— Нет, — засмеялся в ответ пан Рыхта, — думаю, что гораздо скорее. Он парень быстрый. Он, как бы это сказать, нетипичный чех. Если что-то можно сделать сегодня, он не откладывает это на «пршишты тыден». Хотите, я ему позвоню прямо сейчас?

— Хочу.

— Хорошо.

Он набрал нужный номер, довольно долго держал трубку возле уха, но никто ему не ответил. Пан Рыхта пожал плечами:

— Наверное, не может сейчас подойти. Ничего страшного, он скоро перезвонит, и я ему изложу вашу проблему.

Анна скривила губы в скептической усмешке: обычная история. Этот «быстрый чех» перезвонит в лучшем случае завтра к вечеру. Ведь не зря же чешское слово «быстрый» в русском звучит, как «рыхлый»? А рыхлый не может быть быстрым. Рыхлый — он и в Африке рыхлый.

***

Он перезвонил через полчаса, когда Анна уже ушла из риелторской канцелярии, вернулась в отель и пила кофе в своем любимом ресторане.

— Здравствуйте, это Адам, — сказал в трубке молодой мужской голос, — вы сегодня были у моего дяди, пана Рыхты.

— Да, здрасьте, — не слишком любезно буркнула в ответ Анна.

— Он мне сказал, что ваш дом нуждается в реконструкции, и вы хотели бы, чтобы я его посмотрел. Это так?

— Да, так.

— Вы не передумали? Вам еще нужна моя помощь?

Анна недовольно фыркнула: тоже мне шутник нашелся! Как будто в Чехии, что-то может измениться за полчаса.

— Нет, не передумала, — сказала она хмуро.

— Ну, тогда я к вам сейчас приеду. Дядя сказал мне адрес. Я на машине, так что очень скоро буду у вас.

— Сейчас? — удивилась Анна.

— А когда же? — в свою очередь удивился он. — Дядя сказал, что вы хотели бы все сделать как можно скорее. Или я его неправильно понял?

— Ну да, я хотела скорее… то есть и хочу скорее, только… Я сейчас еще не дома… то есть не живу дома. Ну, в общем, я в «Индржихе». Это отель такой.

— Да, да, я знаю. В каком номере?

— Я не в номере, я внизу, в ресторане.

— Ясно. Ну, так я за вами заеду через четверть часа. Согласны? Будете готовы?

— Да, буду, конечно.

— Тогда до встречи.

— Хорошо, — сказала Анна и, спохватившись, спросила, — а как я вас узнаю?

Но он уже повесил трубку.

Анна вздохнула, и задумалась, отрешенно болтая ложкой в чашке с капучино. Как же странно устроена жизнь. Столько всего произошло с ней за это лето, и вот даже в эти полдня… Ссора с риелтором, теперь вот предстоящее знакомство с его племянником. Снова чужое лицо, еще одно, а сколько их уже промелькнуло перед ней в последние недели… Такой шумной и насыщенной заботами жизнью она никогда прежде не жила, как в этом крошечном городишке, куда она приехала за тишиной и уединенностью бытия. А вот поди ж ты, как все обернулось…Конечно, принимая свое решение, она понимала, что переезд в другую страну не будет простым и легким, понимала, что перемены не всегда приятны, а трудности легко переносимы, но все же оказалась не вполне готова к новым обстоятельствам. Она впервые пожалела о том, что не может напиться…

Конец ознакомительного фрагмента.