Я хочу большего

Елена Павлова

Как и тысячи других девушек, Лена мечтала сбежать из провинции в столицу. И не просто, а поступить в лучший вуз страны. Пусть и платно, но Лене это удалось. Впереди у нее знакомство с «золотой» молодежью, первая работа и первая влюбленность… Ее поглощает страсть к преподавателю, который не прочь развлечься… Лена знает, что он бабник и эгоист, и все-таки… Жизнь испытывает девушку на прочность. Готова ли Лена поступиться жизненными принципами? Устоит ли героиня перед соблазнами столицы? Книга содержит нецензурную брань.

Редактор Ольга Сергеевна Фуркало

Корректор Екатерина Александровна Еголина

© Елена Павлова, 2022

ISBN 978-5-0056-4433-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

* * *

Вокзал. Суматоха, шум, люди, кое-как пристроившиеся на неудобных пластиковых креслах зала ожидания и задремавшие в обнимку с чемоданами, радостные возгласы встречающих, прощальные дружеские похлопывания и чмоканья, бесконечные очереди; опаздывающие пассажиры, впопыхах расталкивающие всех на пути к заветному вагону, киоски с жёлтой прессой, популярными романами, детективами и дешёвыми безделушками, обилие и бесполезность которых вызывает тоску; маленькие магазинчики с «ролексами» и прочими подделками по смешной цене; кафешки с фастфудом, холодными резиновыми булочками и бутербродами с заветренной колбасой сомнительного вида; посетители этих кафе, безразлично жующие чипсы и попивающие пиво; вездесущий женский голос, не всегда разборчиво объявляющий время прибытия и отправления; таксисты, моментально вычисляющие в толпе наивных провинциалов и готовые довезти их куда угодно исключительно за большие деньги; стук колёс и тот самый пронзительный, зовущий за собой гудок поезда, увозящего или доставляющего очередную порцию уставших от бесконечного ожидания людей, — целый мир в миниатюре.

Вся эта масса, шаркая, толкаясь и гудя, беспрестанно двигалась в ритме приливов и отливов. В людской водоворот удачно вписалась молоденькая, среднего роста девушка, тоненькая, как тростиночка, но уже с вырисовывающимся грациозным станом. На ней были светло-голубые джинсы и такого же оттенка джинсовая ветровка. Скромный багаж состоял лишь из небольшого рюкзачка, перекинутого через плечо. Лёгкий ветерок июльского утра слегка трепал концы её длинных прямых тёмно-русых волос. На голове были тёмные очки с модной поблёскивающей оправой. Они как обруч поддерживали несколько прядей, спадающих на высокий, слегка загорелый лоб. Девушка, не двигаясь, стояла посередине платформы и, подняв голову вверх, нюхала воздух, наслаждалась особенным запахом столицы, будто понятным только ей.

Это была Елена Фадеева. Она выглядела моложе своих семнадцати. Совсем ещё детское личико и несколько недоразвитая фигура выдавали её юный возраст. Девушка не выглядела ярко, обладая особой, нежной и тихой красотой. Миловидные черты овального лица — большие серые глаза с пушистыми ресницами, над которыми изящными дугами изогнулись тёмные брови, вздёрнутый кверху носик, пухлые алые губки, нежно-детский подбородок, круглые щёчки и тот ясный, живой взгляд, который бывает только у молодых, не битых и не испорченных жизнью людей — всё в ней было мило, свежо и просто. Таких девушек-провинциалок столица десятками каждый день принимает в свои вокзальные объятия. Все они едут покорять Москву. Только что их ждёт? Достанут ли звезду с неба? Или сгинут навсегда в манящей и затягивающей трясине соблазнов гигантского мегаполиса?

* * *

До этого дня всё в жизни Лены Фадеевой было достаточно тривиально. Будучи родом из недалёкой от Москвы провинции, Лена росла среднестатистическим примерным и очень усердным ребёнком в полной благополучной семье.

Отец Лены, Алексей Михайлович Фадеев, много и усердно работал и со временем дослужился до поста заместителя директора на одном из ярославских государственных предприятий, поэтому хорошо обеспечивал свою семью.

Наталья Александровна, мама Лены, была домохозяйкой и много времени проводила со своей дочерью, отдавая ей всю свою любовь.

Лену Наталья Александровна родила, как и положено, через год после свадьбы с Алексеем Михайловичем, с которым познакомилась на заводе, куда пошла по направлению на должность старшего экономиста сразу же после окончания местного университета. Работала она совсем недолго, около двух лет, а после рождения дочери, просидев в декрете три года, так из него и не вышла. Наталья Александровна целиком и полностью посвятила себя хозяйству, мужу и дочери, не забывая и про себя. Хозяйкой она была прекрасной! В их доме всегда царили уют и порядок. Наталья никогда не сидела на месте. А как она готовила! Просто объеденье! Алексей Михайлович высоко ценил кулинарные способности своей жены, поэтому к зрелому возрасту приобрёл вполне увесистое брюшко.

По выходным всей семьёй они выбирались в парк покататься на велосипедах или лыжах в зависимости от времени года; иногда папа брал Леночку на рыбалку, правда, весь улов приходилось выпускать — дочка плакала и не хотела отдавать рыбок коту на съедение. А папин летний отпуск они неизменно проводили на берегу какого-нибудь морского курорта.

Сама Лена была доброй, улыбчивой и застенчивой девочкой, что придавало ей обаятельности. Училась хорошо и прилежно, благодаря чему заполучила благосклонность и любовь учителей. Правда, несмотря на то, что она была практически отличницей, какими-то особыми талантами не обладала, о чём хорошо знала, продолжая много и упорно заниматься. Способность терпеливо и дисциплинированно трудиться, чтобы достичь своей цели, — великий дар, но тогда Лена не была способна осознать его ценность, считая себя посредственностью. Так же её воспринимали и родители, до конца не признаваясь себе в этом. Была здесь, впрочем, и польза: скромная оценка собственных способностей позволила Лене окружить себя многочисленными приятелями и подружками. Родители и нарадоваться не могли, какой у них порядочный и спокойный ребёнок, хотя и не хватающий звёзд с неба.

Оберегая их покой и стремясь избегать конфликтов, Лена не рассказывала о своих мечтах, стремлениях и желаниях, боясь, что ей обрежут крылья. Однажды, уже будучи подростком, она имела неосторожность поделиться с папой, что хочет стать актрисой и выступать на сцене. Тот так смеялся, что потом долго не мог забыть об этом и часто подтрунивал над дочкой. С тех пор свои высокие цели девушка поверяла только тайному дневнику или близким подругам. Лене было очень обидно, что отец не верил в неё и не видел в ней ничего особенного. А она была особенной, она чувствовала себя особенной. Она задумывалась о звёздах, мечтая стать астрономом, о большой сцене в театре, о главной роли в кино или даже о правительстве, гадая, а не стать ли ей депутатом. Это были большие и амбициозные мечты. Лена не мыслила в масштабах своей нынешней жизни, она мыслила глобально и не стеснялась своих желаний, по крайней мере, у себя в голове. Она знала, что достойна лучшего.

Лена мечтала, заглядываясь на харизматичных и ярких мальчишек, которые выделялись своими лидерскими качествами и по которым сохли все девчонки. Как бы ей хотелось заполучить себе такого мальчика, чтобы все подружки от зависти лопнули! Это стало бы доказательством того, что Лена особенная… Но нет, ничего такого не происходило. На неё обращали внимание мальчики попроще, как валенки, и Лену это обижало. Смотря на себя в зеркало, она не понимала, почему не нравится тем, в кого влюбляется. Всё в ней было складно, мило и просто. Может быть, слишком просто для таких парней.

Первая любовь, правда, у неё всё-таки была. Впрочем, назвать это любовью можно было с большой натяжкой. Видя, как подруги напропалую гуляют с разными парнями, выбирая кого получше, Лена тоже хотела купаться во внимании противоположного пола, хотя бы в чьём-нибудь. Мальчишка был обыкновенный, не пользовавшийся особой популярностью у девушек. А Лене очень хотелось быть на высоте. Но приходилось довольствоваться тем, что есть, мечтая о каком-нибудь парне своей подруги. И девушке было досадно — ведь она ничуть не хуже подруг.

Лена чувствовала себя и красивой, и умной, но жизнь и всё её окружение только лишний раз напоминали о том, что она всего лишь одна из многих обыкновенных девиц-мечтательниц и ничего особенного в ней нет. С одной стороны, Лена это понимала, с другой — её тайные амбиции всё равно продолжали расти. Из года в год, а потом и изо дня в день её жизнь становилась всё более скучной и предсказуемой, и сама мысль, что никогда не получится достичь хотя бы половины того, чего так хочется, наводила на девушку ужас и тоску.

Жизнь её родителей протекала очень спокойно и размеренно, развиваясь словно по какому-то уже давно установленному плану. Лене порой казалось, что их целью было стремление избежать любых проблем, потрясений и изменений, как плохих, так и хороших. Главное, чтобы никто и ничто не нарушило покой их мирного существования. Этого же они ждали и от своей дочери, но она была совсем другой и хотела совсем другого, не того, что прочил ей отец. Жизнь по заранее известному плану давила на неё своей приторностью и бесполезностью. Лена часто представляла такую нерадостную картину: вот закончит она школу, поступит в ярославский университет, папа устроит к себе на уже надоевший ей завод, где она знает всех и каждого, найдёт какого-нибудь парня, родит детей, те вырастут, а они с мужем состарятся… И что? И это всё? Нет, не хотела она такой жизни, не для того она родилась, чтобы бессмысленно влачить своё существование. Она хотела найти себя и быть полезной миру! Ей хотелось яркости жизни во всех её красках. Если уж строить карьеру, то до небес, если уж быть женой, то гения. Надо хотеть жить и не бояться, тогда непременно всё получится. Так думала Лена, иногда часами мечтая, лёжа в своей кровати и мучаясь от бессонницы.

Время шло, нужно было определяться с профессией и институтом, чтобы нанять нужных репетиторов. Сделав попытку разобраться в своих чувствах, мыслях и желаниях и спустившись с небес на землю, Лена решила, что станет юристом, чем в очередной раз порадовала своих родителей.

Папа стал потихоньку искать через своих знакомых людей, которые смогли бы облегчить поступление в местный университет. Алексей Михайлович нашёл лучших репетиторов, записал дочь на курсы, в общем, старался как мог. Только на всю его суету Лена реагировала как-то вяло и сдержанно, чем приводила отца в недоумение.

— Ну вот, я кручусь как белка в колесе, а она даже не улыбнётся, — жаловался он порой жене, — всё задумчивая какая-то ходит.

Лена прекрасно знала, что своим решением стать юристом угодила родителям. Для себя она решила, что это был последний раз, когда она делает то, что хотят они.

Желание поскорее претворить свои мечты в реальность не давало Лене покоя, и она решила действовать.

Москва, конечно же, Москва, где исполняются самые смелые мечты и самые дерзкие желания, где по-настоящему бурлит интересная жизнь, и, главное, Москва даёт шанс каждому, нужно лишь суметь воспользоваться им. Ведь не зря самые талантливые, самые умные, самые красивые, успешные и все, кто хочет в жизни добиться чего-то стоящего, стремятся именно туда. Её правда состояла именно в этом. Вот за таким шансом Лена и решила поехать в столицу поступать на юридический факультет в один из самых престижных вузов страны.

Но как сказать об этом родителям, надеявшимся никогда не расставаться со своей единственной и любимой дочерью?

* * *

Пришла пора рассказать родителям о своём решении. Лена не раз представляла сцену, как она расскажет всё маме с папой, и что за этим последует. Она не боялась гнева родителей, но переживала за их чувства, ведь осознать необходимость скорой и долгой разлуки с единственной дочерью не так уж просто. Положение усугублялось ещё тем, что отец на дух не переносил Москву. Он считал столицу центром скопления безнравственных и беспринципных людей, которые с целью наживы и из жажды власти готовы совершить самые низкие и подлые поступки.

Лена медлила с разговором, постоянно откладывая его и подыскивая подходящий момент, но этот момент никак не находился: то отец болел, то у мамы плохое настроение, то слишком хорошее, чтобы его портить. В минуты семейной радости взгляд девушки становился вдруг таким печальным, будто она сожалела о чём-то и загодя молила о прощении. Проницательный отец замечал эти долгие взгляды и терзал себя догадками, задаваясь вопросом, что же творится в маленькой головке его дочурки. Однажды он не выдержал и набрался смелости это выяснить.

Лена в тот пасмурный зимний вечер сидела одна в своей комнате, убранство которой было скромным, но уютным. Она расположилась за письменным столом и, поджав под себя ноги, читала учебник по праву, усердно готовясь к поступлению. Но её голова была занята совсем другим. Не переставая думать о неприятном предстоящем разговоре, она никак не могла сосредоточиться на тексте, по нескольку раз перечитывая один и тот же абзац и, ловя себя на мысли, что ничего не поняла из прочитанного, вновь возвращалась к началу. Тут ручка двери щёлкнула, и на пороге показался Алексей Михайлович.

Это был высокий, статный, с хорошей осанкой, но изрядно располневший мужчина лет пятидесяти с густыми тёмными волосами, зачёсанными назад. Небольшие карие глаза беспокойно глядели из-под нависших припухлых век. Красивый, немного толстоватый нос с боков был слегка сдавлен крепкими щеками, плавно переходившими во второй подбородок. Несмотря на свою внушительную фигуру, предполагающую размеренность и медлительность её обладателя, Алексей Михайлович был суетлив и неспокоен. Много ахал, охал и паниковал, хотя при необходимости мог быстро взять себя в руки и в нужный момент начинать действовать. Но вследствие своего склада характера имел слабое сердце.

Отношения с дочерью у него были трепетные и искренние. Проблем её он не сторонился, а пытался помочь и решить их как можно быстрее. Только задушевных разговоров Алексей Михайлович вести не умел да и не любил. Считал, будто письмо чужое без спроса читает, влезая к другому в душу, поэтому обо всех важных событиях в жизни его дочери он узнавал преимущественно от жены. Вот и сейчас он хотел было подослать Наталью, чтобы та выяснила, в чём дело, но, немного поразмыслив, на этот раз решил взять инициативу в свои руки.

Когда Алексей Михайлович вошёл в комнату, на его полное красноватое лицо полился электрический свет низко висевшей лампы, которую он чуть не задел своей макушкой. На лице выражалась решительность, словно он отважился на что-то и возврата к прежнему больше не было. Приветливо улыбнувшись, отец сел на диван рядом с письменным столом. Поёрзал, усаживаясь поудобнее, потёр руки и, закинув ногу на ногу, посмотрел на дочку. Она молча следила за странными движениями отца.

— Лена, я хотел с тобой поговорить, но не знал, как начать. Мне кажется, в последнее время с тобой что-то происходит. Ты стала какая-то задумчивая, печальная. Расскажи, может быть, я смогу тебе помочь? — ласково спросил он.

Лена отвернулась и опустила глаза, собираясь с духом. Наконец настал тот момент, который так мучил её и которого она так ждала.

— Да, пап, — после некоторой паузы спокойно ответила дочь, — ты единственный сейчас можешь мне помочь.

Алексей Михайлович напрягся.

— Дело в том, что… Ты же знаешь, я хочу поступать на юридический факультет, — начала Лена издалека.

— Ну, — кивнул отец.

— Но только учиться я хочу в Москве, а не в Ярославле. Я уже и институт выбрала, — наконец призналась она, затаив дыхание в ожидании реакции отца.

Отец изумлённо уставился на Лену и какое-то время сидел молча. А потом нахмурился, видимо, представив перспективу расстаться с любимой дочерью.

— Куда, куда? Ты с ума сошла! — повысил он голос, недовольно нахмурив брови. Руки нервно теребили край дивана.

— Только не пытайся меня отговорить, я всё равно уеду, — стараясь не робеть, сказала Лена, видя воинственный настрой папы.

Алексей Михайлович, впервые видевший свою дочь такой решительной, округлил глаза.

— Наташа, Наташа! — закричал вдруг он и вскочил с дивана. — Иди-ка сюда!

Через несколько секунд в комнате, быстро отозвавшись на этот требовательный призыв, появилась Наталья Александровна, тревожно смотревшая на домочадцев.

Наталья Александровна была сорокапятилетней женщиной с мягкими чертами лица, которые излучали доброту и приветливость. Имея миниатюрную фигуру и невысокий рост, она выглядела моложе своего возраста лет на пять, а со спины вообще походила на девушку. Раз в месяц, чтобы освежить причёску, она подкрашивала свои короткие кудрявые волосы русого цвета. У Натальи был высокий открытый лоб, узкие бледно-розовые губы, пухлый нос и тонкие брови, которые от частых прореживаний стали едва заметны на белом, слегка вытянутом лице.

Характера она была мягкого и спокойного, но при этом всегда имела своё мнение, к которому часто прислушивался Алексей Михайлович. Вот и сейчас ему необходима была её поддержка.

— Ты только послушай, что удумала наша дочь! — разгорячённо произнёс он и хлопнул рукой по своей ноге. — Она, оказывается, в Москву собралась. Учиться!

Ещё не успев произнести ни единого слова, мама в недоумении медленно села на край дивана и с укором посмотрела на дочь.

Видя, что отец рассердился не на шутку, Лена решила сгладить конфликт и перевести беседу в мирное русло, рассчитывая хотя бы на понимание матери.

— Папа, ты, пожалуйста, сядь и выслушай меня, а потом я послушаю вас, — твёрдо сказала Лена.

Но отца было не успокоить. Он, волнуясь и тяжело дыша, ходил по комнате, останавливаясь то у окна, то у двери. Ему хотелось выйти и больше не продолжать этот разговор, но Наталья Александровна удержала его и попросила выслушать дочь. После чего, недовольно причмокивая губами, папа всё-таки сел обратно, но говорить Лене не дал.

— И в какой институт ты собралась? — злился он.

Лена снова мысленно собралась с духом, чтобы сообщить родителям вторую новость, не менее шокирующую.

— В МГУ, — несколько отстранённо ответила она, как будто это не был один из лучших вузов страны.

Алексей Михайлович даже оторопел.

— Я вижу, ты совсем с ума сошла! Да ты сроду туда не поступишь! Это же МГУ-у-у! Эм-гэ-у!! Там своим-то не поступить, не говоря уж о таких, как ты, — заводился он всё больше.

— Я знаю, что мне просто так не поступить, — уверенно сказала девушка, чем удивила родителей. — Я решила пойти другим путём. Буду усердно заниматься, посещать репетиторов, курсы, выучу всю программу, успешно сдам ЕГЭ и сначала попробую поступить на бюджетное отделение. Если не наберу проходной балл, потому что кроме ЕГЭ мне нужно будет сдавать ещё два профильных экзамена, пойду на платное. Главное — не «падать» ниже проходных баллов для платного отделения, я уже всё узнала…

— Она уже всё узнала! Да я тебе ни копейки не дам! — резко перебил отец.

— Хорошо, — спокойно сказала Лена, слегка обиженная словами отца, но это она тоже предусмотрела. — Я тогда возьму кредит на учёбу. И вообще, папа, объясни, почему ты так в меня не веришь?

На глазах Лены навернулись слёзы, давно копившиеся внутри из-за этой невысказанной обиды.

Отец вдруг замолчал и виновато опустил глаза.

— Не то чтобы не верю… — неуверенно пробормотал он и сделал паузу. Он не знал, что ответить дочери. Он действительно в неё не верил.

— Здесь-то чем тебе плохо? — уклонившись от ответа, сменил тему Алексей Михайлович. — Я бы помог поступить тебе в наш университет, устроил бы на работу, а там? Что ждёт тебя там?

— Папа, ты прекрасно знаешь, что там с московским образованием я смогу найти работу лучше той, которую ты мне предлагаешь.

— Нет, ты мне объясни, чем тебя не устраивает твой город. Может быть, тебе с нами плохо? — не унимался отец, найдя чем упрекнуть свою дочь.

— Да не в вас дело! — взмолилась Лена. — Я просто хочу самостоятельности!

— Хороша самостоятельность… Как платить, так родители! — воскликнул обиженно папа. — Какая уж тут самостоятельность!

— Я не это имела в виду! — вскричала Лена, не выдержав напора отца, и из её глаз брызнули слёзы.

— А что тогда?

Лена не решилась высказать всё, что накопилось у неё в душе. Она молчала, опустив глаза и вытирая слёзы. Отец почувствовал свою силу.

— Нет. Никуда ты не поедешь, и точка, — твёрдо произнёс он и встал с дивана, собираясь выйти, так как, по его мнению, разговор был окончен и решение принято.

Лена не выдержала, это была последняя капля.

— Я всё равно уеду. Я сбегу, — прошипела она, сдерживая свою обиду.

Отец развернулся и снова подошёл к ней.

— Попробуй… без паспорта!

— Ты не можешь решать всё за меня!

— Могу, я твой отец!

— Всего лишь… — фыркнула Лена.

— Что-о-о? — возмутился отец.

— Это моя жизнь! Да, я сейчас живу вашей жизнью, и она меня бесит, если бы вы знали, как я ненавижу её!

Родители остолбенели от этих слов. Они вдруг поняли, что совсем не знают свою дочь.

— Да! — продолжала Лена. — Меня бесит этот город, меня бесят эта отсталость и этот консерватизм. Все эти люди, которые погрязли в быту и только и думают о том, как бы им прожить до следующей зарплаты. Меня сводит с ума мысль о том, что моя жизнь будет такой же бессмысленной, как ваша!

Родителям даже в голову не приходило, что Лена могла так воспринимать их жизнь. Гнев отца сменился на недоумение, он снова молча сел на диван.

— Почему же бессмысленной? — уже более спокойно, но обиженно проговорил отец. — Я свою жизнь такой не считаю.

— Потому что это твоя жизнь. Не моя. Дай мне прожить свою жизнь, и пусть она для кого-то тоже будет бессмысленной, но она будет моя, — пылко говорила Лена, стараясь убедить отца.

— И чего же ты хочешь от своей жизни? — сдержанно спросила мама, так как реплика о «бессмысленности жизни» относилась и к ней тоже.

— Я не хочу оставаться в Ярославле. Я хочу испытать судьбу там, где есть большие возможности, потому что хочу интересной и насыщенной жизни.

— Интересной и насыщенной… — с усмешкой повторил отец. — И что же ты под этим понимаешь?

— Я хочу заработать много денег и объехать весь мир, например.

— Угу, — кивнул отец. — Ещё?

Лена пожала плечами. На самом деле она сама плохо представляла, что это значит.

— Ну, не знаю, — замешкалась она. — Может быть, занять высокий пост… или удачно выйти замуж.

— Всё это возможно и здесь, — возразил отец.

Лена отрицательно замотала головой.

— Можно, — убеждал её отец. — Если ты, конечно, не президентом собираешься становиться.

Лена покраснела, это было слишком.

— Папа, ты не понимаешь.

— Я-то как раз всё понимаю. Интересной и насыщенной жизнь может быть где угодно, всё зависит от тебя. Ни один город не может повлиять на это. Наоборот, большие города часто съедают людей. Гонясь за иллюзией «насыщенной и интересной жизни», можно так погрязнуть в рутине её достижения, что жизнь пройдёт как раз бессмысленно и бестолково.

— Когда есть цель, жизнь уже по определению не может быть бестолковой.

— В любом случае не жди вечного праздника. Чтобы мечта стала явью, тебе нужно будет пройти через рутину, когда каждый день будет похож на предыдущий, и, возможно, ты никогда не добьёшься того, чего хочешь.

— Спасибо, папа, за поддержку, — обиделась Лена.

— Не обижайся. Я просто хочу уберечь тебя от ошибки.

— Откуда ты знаешь, ошибка моё решение или нет? Ты так уверен в моём провале? Почему? Что во мне не так?

— Есть объективные обстоятельства. Лена, это МГУ! — и отец поднял руку вверх. — Туда не прорваться, там все места заранее куплены, даже платные.

— Тем более отпусти меня, дай мне убедиться в твоих словах лично, зато я вернусь уже со спокойной душой.

Алексей Михайлович не нашёл что ответить. Аргумент был веский. Он отвернулся и посмотрел на жену. Наталья Александровна сидела в глубокой задумчивости, но казалось, была согласна с дочерью. И отец, как бы он ни сопротивлялся, идя на поводу у своего эгоизма, понял, что Лена права. Но осознание, что их ребёнок уже повзрослел, пришло для обоих как-то неожиданно и больно.

— Может, я боюсь, что у тебя получится… — признался он.

— Так ведь это хорошо. Вы радоваться за меня должны, а не огорчаться.

— А как же мы? — вдруг спросила мама.

— Мама, пойми, я не смогу быть с вами вечно. Я выросла, отпустите меня.

Родители молчали.

— А где ты будешь жить? — сиплым голосом спросил вдруг отец, очнувшись после долгого волнительного молчания.

— В общежитии, — ответила Лена. — Правда, для платников оно стоит денег, но там копейки.

— Ага, копейки, — раздражённо повторил отец, — для кого копейки, а для кого и нет.

— А на что ты будешь жить? Надо же еду покупать, за проезд платить, — задала вопрос мама.

— Ну, я думаю, вы не бросите меня в трудную минуту, — постаралась улыбнуться девушка, стыдясь своей прямоты.

— Ха! — наигранно-возмущённо выдохнул отец и скрестил руки на груди. Но тоже ничего не ответил, потому что и это была правда.

Снова наступила пауза.

— Ладно, давай завтра всё решим, — совсем смягчился отец, — утро вечера мудренее. Откуда хоть такие амбиции взялись, непонятно, — горько усмехнулся Алексей Михайлович и проницательно заглянул в глаза дочери, пытаясь понять истинную причину такого стремления.

Он догадывался, что, видимо, излишняя забота и их опека, а вследствие этого однообразная, размеренная и скучная жизнь сыграли с ними столь злую шутку, и сейчас Лене захотелось вырваться на волю из крепких родительских объятий.

* * *

Лена ждала следующего дня, как приговора. Шутка ли, ведь решалось её будущее. Конечно, в ответ на возможное несогласие отца она могла бы просто сбежать, но к такому безрассудству девушка не была склонна, ей обязательно нужно было получить заветное родительское благословение, чтобы со спокойной душой, с поддержкой близких превращать мечту в реальность.

Ночью Лена спала мало, чувствуя нависшую, словно дамоклов меч, угрозу, как ей казалось, счастью. Но при всём при этом она даже и мысли не допускала, чтобы остаться.

Утром стало понятно, что отец с матерью тоже плохо спали. Припухшие веки, несколько покрасневшие нос и верхняя губа мамы говорили о долгих слезах бессонной ночи, а отец часто потирал и без того красные глаза и как-то медленно моргал. Какие муки вынесли эти любящие родительские сердца, можно было только догадываться. Алексей Михайлович подозвал Лену и спросил, не переменила ли она своего решения. Получив отрицательный ответ, задумчиво погладил себя по затылку, вздохнул и всё-таки дал своё согласие, пообещав поддержать дочь во всех её самостоятельных начинаниях. Он понял, что идти наперекор — только настраивать дочь против себя и, возможно, навсегда потерять её доверие, поэтому скрепя сердце и тайно надеясь, что её затея не найдёт успеха, он был вынужден пойти на уступки.

У Лены это обстоятельство вызвало бурю эмоций. Просияв, она бросилась целовать расстроенных отца и мать.

Теперь дело оставалось за малым и всё зависело только от неё самой.

* * *

Наконец прозвенел долгожданный и немного пугающий последний звонок, напоминающий, что школьные годы позади. Одиннадцать лет промчались незаметно. И вот наша героиня стала выпускницей средней школы. Приложенные усилия дали свои плоды — результаты ЕГЭ позволили замахнуться на МГУ.

В конце июня Лена с отцом, ни за что не захотевшим отпускать дочь одну, отправилась в столицу подавать документы.

Лето того года было невероятно жарким. Особенно это чувствовалось в Москве. Стоящий над городом серо-розовый смог, словно крышкой, сверху накрывал горячий солнечный пар, исходивший от чёрного плавящегося асфальта, стеклянных витрин и отражающих свет стен и стёкол домов и новомодных небоскрёбов, нелепо смотревшихся среди архитектурно талантливых и величавых зданий прошлых времён. Москва напоминала большую кастрюлю, поставленную на медленный огонь, в которой изнеможённые москвичи и гости столицы томились, как хорошо выпаренные зелёные щи.

Лена и Алексей Михайлович с облегчением спустились в прохладное подземелье метрополитена, где так приятно пахло жжёной резиной и куда не могли проникнуть назойливые лучи жаркого солнца.

Они быстро и беспрепятственно добрались до нужного места, и, уже идя по улице в направлении университета, Лена завидела блестящий шпиль заветного вуза, и сердце от радости подскочило к горлу. Она ускоряла шаг, ноги сами несли её туда. Отец еле поспевал за девушкой, окрылённой мечтой и потому передвигавшейся легко и быстро. Когда здание университета предстало перед ними во всей своей величественной красе, у Лены неожиданно вырвалось:

— Ва-а-у, — шёпотом протянула она, и её глаза расширились.

Поднимаясь по ступенькам вуза мечты, Лена почувствовала, как её охватило радостное и волнительное ощущение предвкушения приближающегося будущего, о котором она так долго грезила. Лена открыла высокую дверь с классической для таких заведений массивной ручкой. Из огромного холла пахнуло свежестью и прохладой. Тут ей на миг показалось, что это был не просто ветерок, а дуновение чего-то нового и неизвестного, освежающего не только её тело, но и душу, уставшую от однообразия наскучившего родового гнезда и надоевшей провинции.

Она так высоко задрала голову вверх, пытаясь жадно охватить взглядом всё вокруг, что случайно с кем-то столкнулась. Её обдало приятным ароматом мужских духов. Но, не обратив внимания на этого потерпевшего и не извинившись, она направилась дальше, заворожённо осматриваясь по сторонам.

«Боже! Вот это махина!» — думала девушка, вглядываясь в высокие потолки просторного коридора. Да, это была махина: основательное здание, поражающее своей величественностью и красотой, сокровищница недюжинных знаний и больших возможностей. Внутри царил дух мудрости и истории. Мурашки пробежали по Лениной коже от осознания того, что именно здесь когда-то учились, влюблялись, бунтовали, радовались и негодовали великие люди прошлого и настоящего времени. И теперь, пройдя сквозь века, этот вуз по-прежнему принимает в свои объятия талантливых и амбициозных молодых людей, которые способны не только оставить след в истории России, но и перевернуть её. Конечно, Лена не приравнивала себя к их числу, однако прикоснуться к такой возможности хотелось бы, наверное, каждому.

Она буквально трепетала перед всем, что видела. Пока девушка шла по коридору по направлению к кабинету приёмной комиссии, ей вдруг до слёз захотелось тут остаться, и мысль о том, что её надежды могут не оправдаться, пугала и удручала.

Всё запланированное было сделано, и Лена с щемящей тоской покидала стены заветного университета. Она была одновременно и счастлива, и озабочена тем, сколько же ей придётся ещё пройти, чтобы эти стены стали для неё родными. И Лена была готова бороться и идти до конца, только бы добиться желаемого. Как раз тогда Алексей Михайлович, до последнего лелеявший надежду, что она отступится от этой безумной, на его взгляд, идеи, заметил в глазах своей дочери особую перемену, произошедшую с ней за этот день. Будто в них загорелся какой-то ещё незнакомый ему огонёк, и стало понятно, что они, её родители, которые долгое время были важнее всего в её жизни, уходят на второй план и должны занять место позади неё, освобождая ей путь.

* * *

Прошло около месяца. Пора было ехать сдавать первый вступительный экзамен. Начались утомительные сборы. Сумки, одежда, бельё, разбросанное по квартире, книги, тетради, хлопотливая беготня, оханье мамы и угрюмое молчание папы, со стороны наблюдавшего за царившей суматохой.

Наталья Александровна сама принялась укладывать чемодан, одновременно рассказывая дочери, где что лежит. Но от волнения она собрала такую непосильную ношу, что Лена даже не смогла сдвинуть чемодан с места. Тогда девушка достала со шкафа небольшой кожаный чёрного цвета рюкзачок, смахнула с него пыль влажной тряпкой и переложила туда всё самое необходимое для недельного проживания в чужом городе.

Лена отправилась в Москву за день до начала экзаменов, чтобы успеть немного осмотреться и освоиться. Ей предстояло ехать в столицу на поезде, так как у Алексея Михайловича, помимо больного сердца, была ещё и больная спина. Как назло, именно в нужный момент она его и подвела, так что он не смог сесть за руль.

Ясным июльским утром в семь часов по местному времени Лена садилась в фирменный поезд Ярославль — Москва. Робкое солнце медленно вставало с востока, неся за собой убийственную духоту, постепенно поглощающую на своём пути прохладную влагу утреннего тумана. Бледно-розовый горизонт был чист, небо ясно, а солнечные лучи не светили ещё так ярко и не слепили глаза. С каждым мгновеньем краски горизонта становились всё гуще и гуще, наливаясь мягко-жёлтым цветом вселенского светила, чьи лучи, словно щупальца, скользили по крышам низеньких пятиэтажек, по оштукатуренным стенам вокзального здания, косые тени которых ложились на железнодорожную платформу, где кучками теснились провожающие и отбывающие в столицу.

Лена была в странном романтическом настроении, чему способствовала вокзальная атмосфера. Она старалась не думать о предстоящих экзаменах, поэтому не нервничала, что придавало ей уверенности. Родители же, напротив, погрустнели, и, казалось, даже постарели. Лица их потемнели, щёки вытянулись, морщины стали заметнее и глубже. Глаза матери были на мокром месте, но она стойко держалась, чтобы не расплакаться, поэтому неестественно много улыбалась. Отец морщил лоб, и две заметные продольные морщины, сильно выделявшиеся на его напряжённом и печальном лице, выражали глубокую задумчивость. Алексей Михайлович, несмотря на больную спину, всё-таки хотел было поехать с дочерью, чтобы помочь разместиться в гостинице, но она наотрез отказалась, парируя уговоры отца тем, что она не маленькая девочка и всё хочет сделать сама, да и багаж был весьма невелик.

Проводница, высокая, с неказистой фигурой светловолосая женщина с ярко накрашенными губами и тугими кудрями, одетая в хорошо выглаженную синюю форму и белоснежную блузку, громко объявила о посадке, попросила провожающих выйти и демонстративно встала у двери вагона. Девушка расцеловала родителей, желавших ей удачи, спешно попрощалась и заторопилась на своё место.

Через несколько секунд электричка, шипя тормозами, тихо выдохнула, судорожно дёрнулась вперёд и быстро начала набирать ход. В окне, куда уставилась Лена, тоже всё словно покачнулось и зашевелилось. Всё быстрее и быстрее бежали дома, знакомые и родные улицы, площади; вот поезд проехал мимо заводов и фабрик, расположенных на окраине города, и спустя минут десять уже стремительно мчался по перелеску, сквозь который виднелись пригородные частные дома и дачи. Потом населённые пункты стали встречаться всё реже и реже, и картина за окном сменилась зелёными, кое-где засаженными пшеницей и овсом полями и густым ельником.

* * *

Лена благополучно прибыла в столицу и около полудня уже стояла на платформе Ярославского вокзала, сосредоточенно рассматривая схему метрополитена в приложении телефона. Оказавшись в одноместном номере гостиницы, заблаговременно забронированном её отцом, девушка радостно подскочила к окну и окинула восторженным взглядом видневшийся из него городской пейзаж. Незнакомые дома, улицы были какими-то родными и близкими. Приятное чувство новизны тихо пульсировало в венах в такт биению её взволнованного сердца, и хотелось всем улыбаться.

Лена влюбилась в Москву ещё в детстве, когда поехала туда первый раз. Ей тогда было лет двенадцать. Отец решил свозить всё семейство в столицу на три дня, чтобы посетить исторические места и просто погулять. Пока они находились в городе, маленькая девочка была под большим впечатлением от увиденного. Москва покорила её раз и навсегда.

Оцинкованные железные крыши домов поблёскивали в ярком солнечном свете, над ними величаво возвышалась Останкинская телебашня. Прямые и изогнутые улицы, узкие переулки, манящие своей таинственностью, старинные мостовые, романтичные парки, утопающие в густой зелени, изумительного мастерства архитектура московских зданий, необычные фонтаны, современные торговые центры, изящный дизайн витрин многочисленных магазинов, изобилие шикарных машин и сидящие в них мужчины и женщины, от которых глаз невозможно было оторвать, и многое, многое другое, до чего ещё не дошла провинция, отставая от столицы ровно на одну, никогда не достижимую, ступень, — вся эта мощь завораживала и звала за собой окунуться с головой в дивный новый мир.

Немного отдохнув и размявшись после дороги, Лена разобрала вещи и начала готовиться к завтрашнему экзамену. Сначала её ожидала проверка знаний по русскому языку и литературе. За полтора часа нужно было написать сочинение. Девушка в очередной раз повторила все правила русского языка, даже на всякий случай составила шпаргалку и освежила в памяти содержание классических произведений, перелистав краткий сборник. Периодически на неё накатывали страх и волнение, надо сказать, плохо контролируемые. В голове вертелся один вопрос: «Что же делать, если провалю экзамен?» Возвращаться обратно жуть как не хотелось. Но, чтобы зря не нервничать, она тут же отбрасывала эту тревожную мысль, с силой жмуря глаза и быстро мотая головой. Ночь она провела в какой-то беспокойной полудрёме, постоянно ворочалась и просыпалась каждые два часа, боясь проспать и не услышать заветного сигнала будильника.

Наутро, встав с гудящей головой за полчаса до звонка будильника, она судорожно начала собираться. Успокоиться не получалось. Сердце бешено колотилось, руки не слушались. До выхода оставался час, но ждать уже не было сил, волнение её так и подхватывало и несло в университет. В пути эмоции немного поутихли, все мысли были заняты другим — как бы не заблудиться. Надо сказать, что ездить на метро девушка боялась, её пугали не очень понятная схема, необходимость быстро передвигаться и сумасшедший поток людей, который того и гляди мог сбить с ног или утянуть за собой в другом направлении. Сосредоточившись на дороге, Лена незаметно для себя быстро и благополучно доехала до нужной станции. Но на подходе к вузу прежнее волнение снова охватило её.

Несмотря на ранний час, на ступеньках уже толпились абитуриенты, желающие стать студентами МГУ. Лена прошла мимо волнующейся толпы и потянула на себя массивную дверь. Минуя холл и поднявшись на второй этаж, отыскала дверь, на которой было написано «Приёмная комиссия юридического факультета». Народу там пока было немного, и ей удалось сесть на одну из лавок, поставленных специально для удобства поступающих. Последовав примеру других, Лена тоже достала учебник из рюкзака и уже в сотый раз начала перечитывать материал, но на этот раз безуспешно. Память наотрез отказывалась работать, возникло ощущение, что всё напрочь позабыто. За эти полчаса, в течение которых Лена тупо смотрела в раскрытую книгу, она пережила все три стадии томительного ожидания: от безумного волнения, будто перед казнью, плавно переходящего в раздражение, что обычно сопровождается мыслями вроде «Почему так долго?», «Поскорее бы всё закончилось», до полного безразличия и сонливого пофигизма. Пребывая как раз в последней, девушка закрыла учебник и начала осторожно рассматривать находящихся рядом с ней абитуриентов, которых за это время значительно прибавилось. Были среди них и явно богатые, выделявшиеся не только своей качественной и дорогой одеждой, но и развязным поведением, громко разговаривавшие и смеявшиеся. Обычных, вроде Лены, было мало. Они стояли в сторонке в ожидании своей участи.

Около девяти часов среди абитуриентов послышался испуганно-подобострастный шёпот: «Идут, идут. Комиссия идёт». Они шумно расступились, освобождая проход приближающимся со стороны лестницы трём женщинам. Две из них были в возрасте. Высокие, худые, благородного вида и как две капли воды похожие друг на друга. Утончёнными были не только их движения, но и внешность. Узкий овал лица, тонкие брови, нос и губы, небольшие спокойные глаза, все черты были как будто одни на двоих.

Третья женщина на вид была лет тридцати пяти, полная, с длинными кудрявыми волосами, ярко накрашенная, с надменным и недовольным лицом, из-за чего казалась некрасивой. Она окинула всех собравшихся высокомерным взглядом и невольно остановилась на Лене.

«Ух, фурия», — подумала про себя девушка и бросила ей в спину такой же взгляд.

Преподаватели проследовали друг за другом в кабинет и закрыли за собой дверь. Абитуриенты по инерции уставились в свои временно забытые книжки, но учить уже не осталось сил, и в коридоре наступила практически гробовая тишина. Это длилось недолго. Дверь широко отворилась, и всех пригласили на экзамен. Не спеша, шаркая ногами, экзаменуемые вошли внутрь и очутились в светлом и большом кабинете, рассчитанном человек на семьдесят. Парты располагались в виде амфитеатра, а внизу, посередине аудитории, за соединёнными тремя столами сидела приёмная комиссия.

Большинство сразу ринулось наверх, занимая лучшие места, подальше от глаз преподавателей, поэтому первые ряды оказались оголены. Алевтина Ивановна, одна из близняшек, требовательно, но вежливо попросила абитуриентов спуститься вниз, прибавив:

— Галёрка вас не спасёт, мы всё равно списывать никому не дадим.

Присутствующие словно зажались и упорно продолжали сидеть на своих местах. Ей пришлось ещё раз, уже более настойчиво, повторить эту просьбу, после чего некоторые, неохотно передвигаясь, подчинились. Лена удобно расположилась в середине третьего ряда. Пока все рассаживались, в кабинет вошёл декан факультета, он же председатель приёмной комиссии, Вадим Анатольевич Руцкой. Это был статный худощавый седовласый мужчина с добрыми глазами. Его лицо было настолько светлым и добродушным, что Лена даже засомневалась в его статусе строгого декана.

Эту должность он занимал давно и знал многих сейчас уже авторитетных людей и акул бизнеса, которые студентами бегали к нему решать свои проблемы. Его любили за умение всегда и во всём найти компромисс, не доводя дела до точки кипения. Но занимаемый пост иногда требовал от него жёстких и решительных действий, и тогда доброго декана было не узнать. Он превращался в строгого начальника, непоколебимого в своих действиях, и за это умение перевоплощаться все без исключения уважали его и немного боялись.

Члены комиссии представились и попросили убрать посторонние предметы с парт, оставить только тетради и ручки. Начался экзамен. Выбрав тему, Лена не торопясь приступила к работе, излагая свои мысли сначала на черновике. Всё её волнение странным образом куда-то делось, и она спокойно водила ручкой по листку, практически ничего не исправляя.

Прошло около сорока минут, когда в кабинет вошёл стройный молодой мужчина лет тридцати с очень привлекательным интеллигентным лицом, довольно высокий. Одет он был в чёрный деловой костюм и белую рубашку с чёрным узким галстуком. Это был Александр Вадимович Лужни́н, преподаватель факультета психологии, которого пригласили в качестве наблюдателя. У юристов он вёл юридическую психологию на последнем курсе. Он подошёл к своим коллегам, которые заметно оживились. Женщины мило заулыбались, а декан приветствовал его крепким рукопожатием. Руцкой встал и предложил ему своё место, после чего вышел и больше не возвращался.

Экзамен подходил к концу, и все уже давно трудились над переписыванием сочинения в чистовик, что требовало большого внимания и сосредоточенности. Наша героиня начала торопиться и нервничать. Её щёки раскраснелись, уши горели, а ладони вспотели.

Когда всё закончилось и работы были сданы, она, уставшая и с дикой головной болью, наконец отправилась в гостиницу. Теперь предстояло пережить долгое и мучительное ожидание своей участи, прислушиваясь к интуиции и ища в себе ответ на терзающий вопрос: «Поступила ли?»

* * *

На следующий день Лена, волнуясь, отправилась в университет за результатами. Там её ждала плохая новость. Подойдя к спискам, висевшим в холле и кое-как пробившись сквозь толпу, она увидела напротив своей фамилии цифру четыре. У неё так всё и опустилось внутри. На бюджетное отделение уже не попала. Никогда в жизни оценка «четыре» не казалась Лене такой унизительной, как в тот момент. Девушка ещё немного постояла у стенда и поплелась обратно в гостиницу, свыкаясь с грустными мыслями о невозможности попасть на бюджетное обучение.

Второй экзамен нужно было сдать не ниже, чем на пять, чтобы поступить хотя бы на платное отделение, в противном случае с мечтой придётся распрощаться. Вечером девушка позвонила отцу и всё рассказала. Он долго убеждал её вернуться домой, но она была непреклонна и решительно сказала, что пойдёт до конца. Алексей Михайлович спорить не стал и пожелал ей удачи. Лена, погрустив и немного пожалев себя, начала готовиться к следующему испытанию, до которого оставалось три дня.

Как раз в день экзамена жара, терзающая центральную часть нашей страны уже более месяца, немного отступила, освобождая место циклону, принесшему за собой в Москву холодный и порывистый ветер, который быстро гнал по ясному небу рваные, отстающие друг от друга на внушительное расстояние, серые облака, не позволяя им собраться в одну большую дождевую тучу. Солнце ярко светило сквозь эти разрывы и по-прежнему горячо согревало землю.

Лена набросила на плечи тонкую джинсовую ветровку и поехала в университет.

Там она села на стул напротив всё того же кабинета приёмной комиссии и по привычке, чтобы сгладить неловкость, находясь в кругу чужих людей, сделала вид, будто читает. Минут через десять подошли уже знакомые близнецы из комиссии — Изотова и Молотова, за ними практически сразу последовали декан и Лужнин. Все застыли в ожидании, что кто-нибудь выйдет и позовёт первую пятёрку поступающих, но экзамен не начинался. Вдруг во внезапно возникшей тишине раздались лёгкие шаги и мужской голос, приятный тембр которого невольно вызвал у Лены интерес к его обладателю, сказал:

— Да! Я знаю, опоздал. Я уже на месте.

Сообщив это в телефонную трубку, мужчина буквально влетел в коридор и быстрыми бесшумными шагами направился к приёмной. Лена уставилась на него во все глаза. Лет тридцати, высокий, с красивой атлетичной фигурой, элегантно и дорого одетый в светлый летний костюм и такого же цвета ботинки из мягкой кожи, он сиял европейским лоском и притягивал всеобщее внимание. Ворот светло-розовой рубашки, видневшийся из-под распахнутого приталенного пиджака, был расстёгнут и придавал ему непринуждённый вид. Когда мужчина прошёл мимо впечатлённых им девушек, которые не сводили с него глаз, всех обдало тонким ароматом его парфюма.

Хорошо рассмотреть лицо мужчины Лена не успела, он загораживал его рукой, в которой держал сотовый телефон. Только лишь успела заметить гладко выбритый подбородок и блеск чёрных, слегка кудрявящихся волос.

«Надо же, какой…» — пронеслось в голове у Лены, и внутри словно что-то шевельнулось.

После того, как загадочный мужчина скрылся за дверью кабинета, в коридоре послышались девичьи шептанья и хихиканье. Этим преподавателем явно заинтересовалась не только Лена.

Наконец Алевтина Ивановна позвала на экзамен первых пятерых человек. Желающих оказалось немного, и Лена решилась пойти в их числе. После подготовки ответа на билет у неё ещё осталось время оглядеться. Она откинулась назад и стала осматриваться вокруг, украдкой кидая взгляды на того симпатичного мужчину. Он сидел с левого края стола, повернувшись к окну, так что она снова не могла разглядеть его лица, и шептался о чём-то с Лужниным.

Отвечающие потихоньку стали сменять друг друга, так дошла очередь и до Лены. Она села на единственный стул, стоящий прямо перед деканом, и начала отвечать. Временами девушка поглядывала в сторону заинтересовавшего её мужчины в надежде разглядеть его лицо, но в этот раз преподаватель сидел, уткнувшись в какие-то документы. Совсем отчаявшись, но предприняв последнюю попытку, Лена повернулась в его сторону. Теперь он смотрел прямо на неё.

На несколько секунд она забыла, что хотела сказать, и замолчала, не в силах отвести взгляд. Она смотрела прямо в его большие, несколько насмешливые сине-искрящегося цвета глаза, ей понравились прямой нос, соблазнительный изгиб бледно-розовых губ и красивая линия чёрных бровей, которые слегка нахмурились в ожидании ответа. Лена никогда не видела таких красивых людей, разве что только в кино. Но он не был похож на тех слащавых щёголей с ярких глянцевых обложек дорогих журналов, его внешность была мужественной и даже немного грубоватой. В его лице не было ничего, что бы ей не понравилось. Оно было прекрасно. Сидящий рядом Лужнин заметил эту возникшую паузу и посмотрел на Лену. Увидев, куда направлен её восхищённый взгляд, он с улыбкой что-то шепнул своему соседу на ухо. Тот никак не отреагировал и продолжал молча смотреть на неё. Поняв всю неловкость ситуации, Лена, густо покраснев, быстро опустила глаза и продолжила свою речь, но язык заплетался, слова застревали в горле, а мысли разбегались. Так что она была не в восторге от своего ответа на экзамене. Уходя, она больше не смотрела в их сторону, Лене казалось, что преподаватели смеются над ней.

* * *

Судьба решалась завтра, а сегодня Лене не хотелось думать о результатах экзаменов и своём будущем. Уже поздно было нервничать, покрываясь потом, и хвататься за голову, сетуя на какие-то неудачи и ошибки. Да и сил на это уже не осталось. На смену тревоге, пережитой загодя, ещё до сдачи экзаменов, пришли наплевательское безразличие и готовность принять любой удар судьбы.

Лена отправилась гулять по любимой Москве, что из-за прежней загруженности раньше ей никак не удавалось. За эти четыре дня девушка стала потихоньку привыкать к пугающему её метро и решила, что пойдёт куда глаза глядят.

Активно вертя головой по сторонам, она жадно рассматривала всё вокруг, будто боялась что-то упустить. Пройдя по набережной Москвы-реки и поднявшись вверх по Васильевскому спуску, Лена очутилась на Красной площади. Раньше она казалась ей куда больше. Дойдя до Лобного места, она повернулась и немного постояла около памятника Минину и Пожарскому. Тут куранты глухим, но громким раскатом пробили два часа. Прервав своё любование историческим местом, девушка с удовольствием продолжила осмотр достопримечательностей столицы.

В итоге предпочтя ГУМ всем культурным объектам, Лена направилась туда. Потом, устав ходить по бессчётным бутикам душного магазина, она вышла на свежий воздух и, плутая по узким московским улочкам, идущим то вниз, то вверх, каким-то образом попала на Манежную площадь, а там снова вернулась к Кремлю, только со стороны Александровского сада. Лена в романтическом настроении села на лавку в глубине сада и стала наслаждаться звонким пением птиц, которые выводили свои трели высоко над головой в ветвях раскидистых многолетних деревьев, переживших не одно историческое поколение и верно хранивших в своих кронах секреты политических интриг и не разгаданные до сих пор государственные тайны. Эта идиллия, выражавшаяся в благозвучном шелесте тоненьких листьев и непрестанном покачивании полупрозрачных теней, падавших с купола плотно сомкнутых ветвей, подсвеченных июльским солнцем, иногда прерывалась гулкими сигналами городских автомобилей.

Казалось, Лена совсем забыла о своём городе, своих родных и вообще о всей прошлой жизни, будто этого никогда и не было, а существовал только настоящий момент, она и Москва! Как не хотелось ей уезжать! Почувствовав щемящую тоску, комом застрявшую в области груди, девушка грустно вздохнула.

— В Москве живут миллионы людей. Надо же, я не одна из них, — тихо сказала она вслух.

Волнение сразу охватило её и легло на сердце тяжёлым камнем. В голове мелькали абсолютно безрадостные картинки возможного провала экзаменов, печальное возвращение домой, радостные возгласы отца: «Я же говорил, нечего тебе туда соваться», утешение мамы, навязчивое ощущение стыда за своё поражение и безвозвратно угасшая надежда. Тяжело жить в городе, где всё на тебя давит и сжимает со всех сторон; когда безразличие к родному краю обуревает до такой степени, что даже становится лень выйти на улицу. А как до жути тоскливо заглядываться на горизонт, зовущий куда-то далеко-далеко…

Часов в семь, когда солнце уже стало садиться и его косые лучи всё больше и больше утрачивали свою теплоту, Лена в совершенно пессимистическом настрое поплелась домой, то есть в гостиницу. Сидя в метро и шагая по улице, она с тоской вглядывалась в лица прохожих, которые озабоченно спешили домой, и тихо завидовала им, снова задаваясь бессмысленным вопросом, почему она не одна из них.

Лена продолжала терзать себя этим вопросом, уже лёжа в постели, но недолго — после утомительной прогулки по Москве девушка быстро заснула крепким и сладким сном.

* * *

Наступивший судьбоносный день с самого утра порадовал погодой. Ветер стих ещё со вчерашнего вечера, а на небе не было ни единого облачка, и пронзительная бирюза ярко разливалась по окрестностям города.

Девушка, пока ехала в университет, представляла себе разные варианты развития событий и морально готовила себя к тому, что все её надежды и мечты могут рухнуть. Лену бросало то в жар, то в холод.

Войдя в холл, она вдруг неожиданно для самой себя встала как вкопанная. Волнение с новой силой охватило её, ноги стали ватными, а в горле пересохло. Со стороны стенда со списками, где толпилось много молодых людей, доносились то радостные возгласы, то вздохи разочарования.

«Списки поступивших», — подумала Лена. И, глубоко вздохнув, словно решаясь на какой-то ответственный и важный поступок, направилась сначала туда, а уже потом к результатам последнего экзамена. По пути ей встретилась девушка с красными от слёз глазами и шмыгающим носом, она прижимала уже сырой платок к губам. У Лены ком встал в горле от мысли, что, возможно, её ждёт та же участь. Пробравшись сквозь толпу взволнованных юношей и девушек, она отыскала свой факультет и беглым взглядом начала искать свою фамилию. Но не нашла её. Она почувствовала, как конечности холодеют, мелкая дрожь страха пробежала по всему телу, дыхание участилось, и сердце яростно забилось уже где-то в области сонной артерии. Шум, издаваемый толпой, для неё неожиданно стих, и, не замечая никого и ничего вокруг, она, теряя надежду и не веря своим глазам, всё вновь и вновь обращалась к списку, просматривая его от начала до конца. Но приговор был вынесен! Лена не набрала нужный балл.

Оглушённая провалом, девушка некоторое время пребывала в растерянности и не могла пошевелить ни ногой, ни рукой, но, заставив себя очнуться, подошла к другому списку, чтобы напоследок узнать результат экзамена.

Увидев четвёрку рядом со своей фамилией, Лена с горечью усмехнулась. Один балл… Какой-то один балл! Захотелось плакать… Но вдруг рядом с этим списком она увидела объявление о новом пороге для поступления на платное отделение. Лена судорожно начала считать свой суммарный балл с учётом результатов ЕГЭ и двух сданных здесь экзаменов.

Сердце вдруг радостно подскочило! Баллов было достаточно! Лена пересчитала ещё раз. Да, без всяких сомнений! Она поступила!

Лена возвела глаза к потолку и мысленно перекрестилась. У неё не было сил радоваться как-то иначе.

Все формальности были улажены, деньги внесены, договор подписан, и Лена всё-таки стала почётным студентом МГУ. Держа в руках листок бумаги с текстом договора на обучение, заключённым на энную сумму, она вместо того, чтобы радоваться, чувствовала себя опустошённой и совершенно разбитой. Несмотря на то, что цель была достигнута, результат не принёс ей никакого удовлетворения. Стало вдруг как-то тоскливо, и очень захотелось домой.

* * *

Оставшийся месяц лета пролетел незаметно, и в конце августа на улице уже стоял запах осени. Палящее солнце летнего зноя не оставило за собой ни единого оазиса свежей зелени на деревьях или земле. Все листья приобрели пыльный темно-зелёный оттенок с жёлтыми и красными пятнами. Срывающий сожжённые иссушенные листья ветер бросал их под ноги прохожим и словно метлой гнал по дороге, забивая под обочины. Всё чаще и чаще небо затягивалось унылыми тучами, проливая на город прохладный моросящий дождь, который порой сопровождался по-настоящему осенним порывистым ветром, пронизывающим до костей. Но лето не хотело сдавать свои позиции, и иногда погода радовала ярким солнцем, обманчиво заставляя снимать пиджаки и кофты. Особенно приближение осени чувствовалось по суете, царившей в магазинах. Готовясь к новому учебному году, дети, их родители, а также помогающие им бабушки и дедушки, создавая очереди, толпились возле прилавков с различными учебными пособиями и принадлежностями, а девочки-подростки выбирали себе наряды на первое сентября, чтобы поразить своих завистливых подруг и очаровать мальчиков-одноклассников. Только студенты выглядели несколько потерянными, не веря, что их каникулы так быстро закончились.

От Лениного печального настроения, с которым она покидала столицу месяц назад, не осталось ни следа. За это время она успела соскучиться по Москве, постоянно сравнивая реалии жизни своего города и столицы, всё больше и больше убеждаясь в правильности своего решения.

На этот раз забот было больше, чемодан толще, а прощание — дольше и тяжелее. Надо сказать, погода выдалась соответствующая. Небо было затянуто серыми плотными тучами, тоскливо тянувшимися с северо-запада. Они, медленно передвигаясь, давили своей мрачностью и бесконечностью. Оставляя на лице холодные капельки влаги, в воздухе прозрачной пеленой стояла мелкая изморось, от которой нельзя было скрыться даже под зонтом. Резкий ветер нещадно трепал жёлто-рыжие листья, ведущие упорную борьбу со стихией, чтобы не быть сброшенными в грязную гладь луж.

Отец повёз Лену в столицу на машине. Он был угрюм и всю дорогу молчал, задаваясь одним только вопросом: «Что же он такое делает?» Он, глава семьи, позволил своей единственной и ненаглядной дочери, этому маленькому и неопытному существу, уехать в самое пекло страстей и порочных соблазнов, к тому же он сам везет её в чужой город, всё скорее и скорее приближая горькую разлуку. Мама тоже напросилась проводить дочь и сидела рядом с Леной на заднем сиденье. Но она держалась стойко и не давала воли эмоциям. Наталья Александровна редко плакала, а при людях, будь это муж или подруга, вообще никогда. И не потому, что не было причин (у каждого хоть даже раз в жизни болит душа), просто не любила показывать свою слабость. Дочь тоже никогда не видела её слез. Нет, было один раз, в глубоком детстве. Однажды, неожиданно для мамы войдя на кухню, она увидела, как та плачет. Пятилетняя Леночка в тот же миг застыла в оцепенении, а через несколько секунд, очнувшись, в испуге убежала в комнату. Что же с ней тогда творилось! Девочка была готова разрыдаться сама. Причину она, конечно же, не знала, но беззаботный и прочный мир для неё рухнул. У неё не укладывалось в голове, как это так, самый сильный человек на земле и вдруг плачет, не жалеет, а сам плачет. А кто же тогда защитит её? И с тех пор Лена стала бояться маминых слёз, чтобы вдруг снова не ощутить то неприятное чувство незащищённости.

Доехав до Москвы почти в полной и напряжённой тишине, они оказались у порога университетского общежития, находившегося неподалёку от учебного корпуса. Лена хотела было попросить родителей не подниматься наверх, но у неё не хватило сил так беспощадно поступить с ними. Алексей Михайлович помог донести вещи до Лениной комнаты и, войдя в помещение, осмотрел будущее жилище своей дочери. Комната находилась на пятом этаже и была рассчитана на трёх человек. Лена, заселившись первой, выбрала самое удобное место. Там было довольно тесно, но зато имелись собственный туалет и душ. Единственное, но большое окно выходило на оживлённую улицу с автобусной остановкой и станцией метро.

— Ну, для скромных студентов сойдёт, — не переставая оглядываться по сторонам, произнёс отец. — Может, ещё передумаешь? — с надеждой вдруг спросил он.

— Папа, — с укором произнесла Лена. — Я уже всё решила.

— Да я шучу. Ладно, надо ехать. Пойдём, проводишь нас до машины.

Уже внизу Лена скрепя сердце обняла родителей и с болью, кусая себя за нижнюю губу, чтобы не расплакаться, поторопилась с ними распрощаться. Уже почти у дверей общежития она вдруг не выдержала и обернулась. А они так и продолжали стоять на месте и смотрели ей вслед. Лена вдруг заметила перемену, произошедшую с мамой. Та побледнела, брови странным образом изогнулись, узкие плечи опустились. Хотя расстояние было ещё довольно небольшим, лиц родителей уже нельзя было разглядеть, но Лене казалось, что она видит, снова видит, как её мама плачет. Во второй раз. Только сейчас всё было по-другому, ощущения не были такими сильными, как тогда, в детстве, да и причина была понятна — причиной была она сама, Лена. Ведь Наталья Александровна понимала, что дочь уезжает не на год, не на пять лет, а навсегда.

* * *

Смутные и неопределённые чувства не покидали и Лену. Радость от долгожданного переезда была смазана подавленным настроением, возникшим после душещипательного расставания с родителями, но всё-таки она ни о чём не жалела. Девушка убедила себя, что поступает правильно, и её постепенно перестала терзать совесть.

Ночь она провела одна, к ней так никого и не поселили. Зато утро следующего дня полностью это компенсировало. Проснувшись от громкого стука в дверь, девушка буквально соскочила с кровати, не понимая, где она находится. Придя в себя, Лена протёрла глаза и прислушалась. Никакого стука не было слышно.

«Может, показалось?» — подумала она, но всё-таки на всякий случай открыла дверь и вздрогнула от неожиданности. Перед ней стояла девушка с дорожными сумками, которые из-за её маленького роста казались просто огромными. Или наоборот.

— Извини, я тебя разбудила? — спросила девушка и втащила сумки в комнату.

— Ничего страшного, — ответила Лена и посмотрела на часы — было пять утра.

— Меня зовут Марина.

— А меня Лена.

— Я только с дороги. Самолёт из Краснодара прилетает рано утром, поэтому пришлось тут всех побеспокоить.

— Ты из Краснодара? Далеко, — поддержала разговор Лена.

— Это так кажется. Какая-то тысяча километров, — ответила она и приятно улыбнулась, от чего у неё на щеках появились милые ямочки.

Марина Круглова с первого взгляда произвела на Лену хорошее впечатление. Несмотря на маленький рост, чуть выше метра пятидесяти, и коренастое телосложение, она имела стройную и подтянутую фигуру. Густые светлые волосы были коротко острижены — довольно опрометчивое решение, поскольку это лишь подчёркивало полноту её шарообразного лица, на котором белел прямой, но несколько низковатый лоб, а несоразмерно маленький носик, утолщённый книзу, красивой линией соединялся с верхней пухлой губой, кокетливо загнутой кверху. В маленьком подбородке замечалась некоторая детскость, что делало милыми неярко выраженные черты лица. Небольшие голубые глаза выражали приветливость и даже некоторую наивность. Марина была вежливая и культурная девушка, чьё обаяние сразу расположило к ней Лену, и между ними возникла приятельская симпатия.

Девушка устроилась на кровати, находящейся напротив кровати Лены, и, устало сев на синее покрывало, накинутое на голый матрас, театрально выдохнула, смешно уставившись на свои тяжеленные дорожные тюки.

Не прошло и минуты, как дверь снова распахнулась и на пороге появилась ещё одна жительница. Она была полной противоположностью Марины, по крайней мере, во внешности. Высокого роста, худощавая, с чёрными длинными вьющимися волосами и крупными светлыми глазами, весело смотревшими из-под изящно изогнутых чёрных бровей. Особенно ярко выглядели подкрашенные губы алого цвета и раскрасневшиеся от активных движений щёки. Одним словом, красавица! Девушка широко улыбнулась, оголив свои белоснежные ровные зубы, и, прерывисто дыша, спросила:

— Можно к вам? Я Оля.

Девушки поочерёдно представились.

Поведение и голос их новой соседки показались студенткам несколько манерными, что вызвало у них невольную улыбку. К счастью, Ольга не заметила этого, потому что была занята своими сумками и осмотром доставшегося ей самого неудобного места, расположенного ближе к двери. Она пощупала матрас, сделав несколько сильных пружинистых движений пальцами, проверила, как работает дверь тумбочки, которая при открывании сильно скрипела, а при закрывании, громко хлопая, грозила прищемить пальцы. Оля поморщила нос и щёлкнула языком, но, смирившись со своим незавидным положением, начала активно разбирать вещи.

Девочки быстро нашли общий язык и проболтали всё утро.

Ольга приехала из Архангельска, где жила одна с мамой. Отца у неё не было. Он погиб на войне в Чечне и посмертно получил звание Героя России, чем невольно услужил своей дочери. По указу президента дети погибших военных имеют льготы на поступление в любой вуз страны. Пользуясь этим, девушка выбрала экономический факультет дневного отделения МГУ. Только жизненный вектор Ольги был направлен вовсе не на учёбу. Она не зря приехала в столицу, ей нужен был богатый муж, и, по её мнению, таких женихов в столице, а именно в этом университете, хоть отбавляй. Оля смело говорила о своих планах, ничуть не стесняясь.

— Я девушка красивая, умная, со мной не скучно, поэтому ждите, скоро приглашу на свадьбу, — говорила она и при этом громко смеялась, стараясь юмором сгладить свою самоуверенность.

В это поверить было несложно, на таких, как она, мужчины действительно падки.

Что касается Марины, то она тоже поступила на юридический и была однокурсницей Лены.

Девушки поужинали и ещё часа два проболтали, чтобы поближе узнать друг друга. Спать легли рано, так как устали, да и выглядеть завтра нужно было хорошо — как-никак первое сентября, начало новой, неизведанной и прекрасной студенческой жизни.

Уже лёжа в своей постели, Лена вдруг вспомнила о понравившемся ей мужчине и тихонько улыбнулась себе. Она стала представлять его лицо, снова возвращаясь к моменту первой встречи. Но его образ был размыт, и виделся лишь силуэт. Она не помнила детали, она просто знала о них. Тут Лена почувствовала внезапную радость и волнение от того, что, возможно, завтра снова увидит его. Так, в приятных мыслях, Лена не заметила, как отключилась и уснула.

* * *

Около половины девятого девушки при полном параде подходили к зданию университета, где уже толпилось несметное количество студентов. Некоторые стояли кучками и что-то громко обсуждали, другие теснились в сторонке и смущённо взирали на происходящее. Это были первокурсники. Стесняясь суеты и косых взглядов студентов, давно грызущих гранит науки, они, прячась за массивные колонны, скромно ожидали своего часа.

Публика там была самая разная. Костюмы, нарядные платья и блузки перемежались с джинсами, свитерами и кроссовками. Наши девушки предпочли одеться празднично — для них это первое сентября было и началом нового жизненного витка, сулившего великие победы. Они хотели запомнить и отметить такой важный день.

В холле стоял страшный гул. Людей здесь было не меньше, чем на улице.

— Та-ак, — протянула Марина. — Ну и народу! Лен, пойдём посмотрим, где наша группа, — проявив удивительную бойкость, она схватила Лену за руку и потянула за собой.

— А я пойду к своей. Встретимся вечером! — крикнула им вслед Ольга и тоже смешалась с толпой.

С разных сторон слышались громкие выкрики, заглушаемые непрерывным галдежом озабоченных студентов. Девушки пытались разобрать хоть слово.

— Слышишь, вроде говорят: «Сто одиннадцатая группа, юристы». Так, это мы. Пойдём быстрее.

И Марина, по-прежнему крепко сжимая руку Лены, будто боясь потерять её и остаться одной, всех аккуратно отодвигая, направилась к лестнице, откуда слышался голос. Среди этой движущейся массы Лена неосознанно глазами искала его — очень осторожно, будто стесняясь собственных действий. Но не нашла. Девушка вдруг немного расстроилась, что, может быть, больше никогда не увидит столь заинтересовавшего её мужчину, отчего неожиданно для себя громко вздохнула.

— Ты что? — спросила Марина, резко повернувшись к ней, услыхав вздох. — Тебе плохо?

— Нет. Всё нормально. Просто народу слишком много, — оправдалась Лена, грустнея на глазах.

— Мне тоже это не нравится, поскорее бы мы прошли в аудиторию, — поддержала её Марина и сморщила лоб.

Тут они увидели небольшую группу молодых людей, расположившихся наверху прямо посередине лестничного пролёта и загораживающих всем путь. В центре стояла пожилая женщина, в которой девушки узнали Альбину Ивановну Изотову, преподавателя из приёмной комиссии. Она что-то громко объясняла окружившим её студентам.

— Это сто одиннадцатая группа? — спросила Марина, подойдя к ним.

— Да-да. Подходите, — ответила женщина, призывно махая рукой, и вновь обратилась к толпе. — Повторяю ещё раз. Вы сейчас идёте за мной в актовый зал и садитесь туда, куда я покажу. Потом…

— Алевтина Ивановна, извините, что перебиваю, — произнес чей-то до боли знакомый голос, прозвучавший прямо у Лены за спиной. Девушка оцепенела и боялась пошевелиться. Она узнала этот приятный тембр.

«Это его голос!» — пронеслось у неё в голове, и сердце радостно подскочило. Он стоял так близко, что Лена снова уловила уже знакомый запах его парфюма и тихонько носом втянула в себя этот вкусно пахнущий воздух, словно желая запомнить его навсегда.

— Извините, вы не знаете, где Александр Вадимович? — вновь прозвучал тот же голос.

— Алексей Эдуардович, вы прошли мимо него. Он у вас за спиной, — быстро ответила пожилая женщина.

— Алексей Эдуардович, — мысленно повторила Лена. — Надо запомнить.

Он повернулся назад и увидел Лужнина, стоящего на несколько ступенек ниже и увлечённого беседой со своими коллегами.

— Ага, спасибо, — произнёс Алексей Эдуардович и слегка улыбнулся своей невнимательности.

Когда он отошёл, Лена замерла, бледнея, и повернула голову в его сторону. Спустившись вниз, он пожал руку Лужнину и другим собеседникам, вступив в разговор. Он был настолько близко, что Лена не преминула его с интересом поразглядывать. Но Алексей Эдуардович стоял к ней спиной, поэтому она, как и в тот раз, снова не успела сразу рассмотреть его лицо. Зато Лужнин всё прекрасно видел и опять, как и тогда, заметив нежный взгляд Лены, направленный на его друга, предательски выдал её, что-то шепнув тому на ухо. После чего объект Лениных воздыханий повернулся, подняв свою чёрную бровь, осмотрел её с ног до головы и подмигнул, а Лужнин не переставал хитро улыбаться. Со смущённой улыбкой она отвернулась от них и густо покраснела. Марина, стоявшая рядом, с недоумением смотрела на Лену, которая то бледнела, то краснела, и, пожелав узнать, в чём дело, оглянулась назад.

— Теперь понятно, чего ты так нервничаешь, — тихо сказала Марина, пристально глядя на них.

Лена не произнесла ни слова, а только махнула рукой и нахмурила брови, делая знак, чтобы Марина прекратила так откровенно смотреть в их сторону.

— Ничего себе преподы, да? — обратилась она к Лене. — Я их ещё на экзаменах заметила. Тебе какой больше нравится?

Лена с укором посмотрела на Марину, надев на себя маску серьёзности, и закатила глаза, делая вид, что её вовсе не это интересует, но втайне радуясь долгожданной встрече с ним.

В этот момент группа двинулась в сторону актового зала, и девушки покорно последовали за остальными. Когда все уселись и двери закрылись, на сцене появились несколько дорого одетых мужчин и женщин. Это были основные преподаватели и главные лица администрации МГУ. Они расположились за небольшим столом, поставленным специально для них на той же самой сцене. От этой группы отделился мужчина невысокого роста, крепкий, но с большим животом, тщательно скрываемым за пиджаком, наглухо застёгнутым на все пуговицы. Он держался строже и важнее всех присутствующих на сцене. Это был ректор. Он вальяжно подошёл к стоящей посередине трибуне с российским гербом, мутно поблёскивающим, и, тихонько покашляв, начал перед аудиторией свою торжественную речь.

После ректор передал бразды правления собранием администратору, которая перешла к освещению организационных вопросов.

Как только официальная часть была окончена, студенты последовали за своими кураторами в аудитории.

Группа, куда были зачислены Лена и Марина, под предводительством Алевтины Ивановны поднялась на третий этаж и расположилась в триста шестнадцатой аудитории. Тут Лену, которой очень нравились классы в виде амфитеатров, ожидало небольшое разочарование. Рассчитывая учиться именно в таком помещении, она немного расстроилась, когда убедилась в обратном: их кабинет ничем не отличался от тех, что успели жутко надоесть девушке за одиннадцать лет школьной жизни. Помещение было рассчитано на человек тридцать пять. На стенах висели стенды с мудрыми изречениями, преимущественно из областей трудового и социального права, а над доской — современно оформленный плакат с Фемидой, богиней правосудия. Глаза её были завязаны, в одной руке — весы, символизирующие непосредственно суд, а в другой — меч, которым, собственно, и вершилось правосудие.

Девушки сели вместе, заняв вторую парту третьего ряда у двери.

— Итак, — громко и твёрдо произнесла Изотова, стараясь обратить на себя внимание студентов и давая им понять, что пора заканчивать приготовления к лекции. — Меня зовут Алевтина Ивановна Изотова, я ваш куратор и буду им на протяжении четырёх лет, на последнем курсе вас заберёт к себе другой преподаватель.

Она сделала небольшое отступление, рассказав о своих требованиях к студентам, а затем начала лекцию.

* * *

Потянулись учебные будни. Каждый день девочки знакомились с новыми предметами и преподавателями. Первокурсники потихоньку начали втягиваться в неспешный учебный процесс. Лена очень серьёзно относилась к этому. Она усердно занималась, вникая во все нюансы, порой задавала необычные и каверзные вопросы, чем незамедлительно обратила на себя внимание куратора. Марина, глядя на свою подругу, также посвящала много времени учёбе и тоже была отмечена Изотовой как прилежная ученица. Девушки прекрасно понимали, что этот шанс, данный им самой судьбой, необходимо использовать в полной мере и не терять ни минуты.

Ольга же, наоборот, долго не могла привыкнуть к учёбе, её редко можно было увидеть сидящей за книгами. Она больше времени проводила у зеркала: то экспериментировала с макияжем, то с причёсками, то устраивала самый настоящий показ мод, примеряя и подбирая одежду на завтрашний день, или просто любовалась собой, крутясь и рассматривая себя в зеркале с разных сторон. Даже в университете её можно было застать только у зеркала. Правда, там она преследовала несколько другие цели. Самолюбованием она пыталась привлечь внимание противоположного пола. Но, несмотря на такое легкомыслие, Оля училась хорошо. Лена даже ей немного завидовала. Ведь сама она прилагала столько усилий, просиживая не один час за учебниками, чтобы всё выучить и получить соответствующую оценку, а её соседка только раз всё прочтёт — и готово, ответит на любой вопрос. Да, Ольга действительно обладала феноменальной памятью и почти мужской логикой, поэтому и решила посвятить себя точным наукам, выбрав экономику. Хотя своими финансами она распоряжалась отнюдь не экономно, деньги не задерживались у неё надолго. Причём тратила Оля их абсолютно безрассудно и обычно спустя время была недовольна своими покупками.

Так прошло полгода. Сто одиннадцатая группа неформально разделилась пополам. Одна группировка состояла из гламурных и богатых девчонок, окружённых бесчисленными поклонниками. Возглавляла эту компанию Настя Ливанова. Она была дочерью высокопоставленного чиновника, восседающего в правительстве, поэтому вела себя вольно, даже несколько дерзко, часто грубила преподавателям, тем самым завоёвывая себе авторитет хулиганки. Но, несмотря на лидерство, старостой она не была, так как в силу своей безалаберности и лени не захотела брать на себя такую ответственность. Настя была далеко не красавицей. Маленькая, полненькая, с грубыми чертами лица, да ещё и с диким нравом, Лене она казалось просто чертёнком. Но к ней тянулись люди, Настя всегда была окружена и подругами, и потенциальными женихами. Возможно, такой интерес к её персоне вызывали деньги папы, а возможно, и внутреннее обаяние. Лена боялась таких людей, как Настя, потому что могла легко попасть под их влияние. Да и вообще, куда ей до них.

Ко второй группировке, куда входили Лена и Марина, относились студенты, желающие заниматься только учёбой. Лидером была непосредственно староста группы, Ира Кириллова. Она создавала впечатление серьёзного и ответственного человека. Настойчивая, с громким командным голосом, она имела хорошую репутацию, и студенты безоговорочно выполняли все её требования, безропотно подчиняясь. Обе группы не старались противостоять друг другу, просто у них были разные цели: кому-то был необходим диплом с отличием, кому-то — удачное замужество, кого-то просто интересовало приятное времяпрепровождение.

Что же касается его, то Лена сумела разузнать не так много. Алексей Эдуардович Хи́гир был депутатом Государственной Думы. В университете он преподавал гражданское право на старших курсах. Услышав последнее, Лена вся затрепетала. Она и не рассчитывала, что ей доведётся познакомиться с ним лично, пусть даже через долгих четыре года.

За этот семестр Лена видела Алексея Эдуардовича довольно часто, но недолго. В университете, в отличие от своего друга Лужнина, он не задерживался. Но девушка знала всё его расписание наизусть, чтобы хоть иногда иметь возможность полюбоваться этим мужчиной, томно вздыхая в сторонке, потому что перед ним разворачивались целые баталии, которые устраивали особо интересующиеся им студентки. Когда Хигир выходил на перемене в коридор, чтобы пообщаться со своим другом и заодно поглазеть на хорошеньких девушек, студентки всеми способами пытались привлечь его внимание, и тогда на его губах появлялась лёгкая усмешка, а взгляд становился каким-то масленым. Лена всё бы отдала за такой взгляд в её сторону. Она, как и эти очарованные им девушки, старалась ненавязчиво выделиться из толпы, только бы заполучить знак его внимания. Но всё было тщетно. Зато внимание на Ленины старания обращали все остальные: однокурсники; Марина, которая с укором поглядывала на неё, когда та начинала не совсем естественно себя вести в присутствии объекта обожания; Ольга, издевательски подтрунивавшая над её влюблённостью, но только не он. Даже его друг, Александр Вадимович Лужнин, с которым Хи́гир постоянно общался, и то как-то заинтересованно начал поглядывать на Лену.

И вот на одной из таких перемен, в надежде увидеть его, Лена с одногруппницами спустилась на второй этаж и остановилась около мраморных перил. Здесь всегда собиралось много студентов. Внизу располагался холл, где девушки устраивали настоящий показ мод, крутясь перед зеркалами, а молодые люди наслаждались представлением. Для Лены это было заветное место, где она могла видеть своего любимого.

Девушка повернулась лицом к холлу и облокотилась о перила. Отыскав взглядом Хи́гира, стоящего со своим другом и ещё с одним из преподавателей на ступеньках лестницы, Лена начала умилённо рассматривать объект своей страсти, ловя каждый его жест, а он, как обычно, не замечал её, в отличие от Лужнина. Она вдруг поймала на себе пристальный взгляд Александра Вадимовича. Девушка покраснела и тут же отвернулась.

— Опять этот Лужнин, — раздражённо подумала она. — Сейчас он снова всё доложит своему другу, и они посмеются надо мной. Бесит.

Но тут ей вдруг захотелось назло пококетничать. С лёгкой улыбкой, немного склонив голову, Лена повернулась к нему и вызывающе посмотрела прямо в глаза. Лужнин, недолго думая, разгадав её замысел, принял такую же позу и с такой же улыбкой не сводил с неё глаз.

— Хм, а он тоже ничего, — неожиданно промелькнуло в голове. Лена одёрнула себя, испугавшись таких мыслей, и отвела взгляд в сторону. Но любопытство пересилило, и она вновь посмотрела на него, но уже с интересом. Лужнин вдруг сделал жест головой в направлении своего друга, мол, подойди, познакомься. Лена засмущалась и отрицательно покачала в ответ головой. Он пожал плечами, будто говоря: «Как хочешь».

— Саш, ты кому там улыбаешься? — спросил Хигир, заметив невербальный разговор своего друга.

— Вон там наверху, видишь? Брюнетка с длинными волосами, которая всё время на тебя смотрит.

— Да знаешь, сколько их, этих брюнеток, всех не запомнишь, — с пренебрежением произнёс Хигир и глянул наверх.

Он оценивающе осмотрел её с ног до головы, а потом прибавил после некоторой паузы: «Не советую тебе связываться с первокурсницами. Подожди, пока подрастёт, а то ещё посадят за совращение малолетних».

При этих словах он усмехнулся и похлопал друга по плечу.

— Ага, тебе ли этого не знать, — парировал Саша тоже с ухмылкой.

Хигир хотел что-то сказать в ответ, но в этот момент в коридоре показалась длинноногая девушка с милыми кудряшками, по возрасту явно уже не студентка.

— Это ко мне, — Хигир уже стал подниматься по лестнице.

Лена не слышала, о чём говорили Лужнин с Хигиром, но, судя по их взглядам в её сторону, о ней. Девушке было неловко, но она старалась вести себя естественно и непринуждённо, будто ничего не замечает. Вдруг Лена увидела, что предмет её обожания сдвинулся с места и направился в её сторону. Она насторожилась.

«Неужели он идёт ко мне?» — взволнованно подумала Лена, и сердце яростно подскочило. Делая вид, что ни на что не рассчитывает, она повернулась к однокурсникам, как бы участвуя в разговоре, но краем глаза следила за происходящим. Когда Алексей Эдуардович поравнялся с ней, она зажмурилась. Подождав некоторое время, за которое, к её удивлению, ничего не произошло, Лена открыла глаза и увидела его рядом с хорошенькой, только что вошедшей в здание через другой вход девушкой с розовыми от мартовского ветра щеками. Она кокетничала с ним и иногда жеманно надувала губки, если Хигир отрицательно качал головой. Он стоял близко к ней и, положа одну руку на перила, словно обнимал её. Его веки были томно приопущены, он с удовольствием, не отрываясь, смотрел на собеседницу. Выглядели эти двое как воркующие голубки. За этой картиной пристально наблюдали ещё несколько девушек, испепеляя завистливыми взглядами избранницу преподавателя.

— Боже мой! — очнулась вдруг Лена. — Как я могла подумать, что он подойдёт ко мне?! Какая я дура! Всё, хватит! Больше не буду заниматься ерундой! Я вообще-то сюда учиться приехала. И где только была моя голова?!

С этими мыслями Лена отвернулась от воркующей парочки. В ней говорили обида, ущемлённое самолюбие и осознание глупости своих поступков.

После этого дня она редко стала спускаться на второй этаж и не пыталась попадаться Хигиру на глаза, а если и встречала его где-нибудь в холле у выхода, то, украдкой взглянув, проходила мимо.

Постепенно Лена действительно стала забывать своего Хигира и испытывала к нему практически безразличие, лишь изредка грустно вздыхая о несбывшихся надеждах, когда случайно видела его где-то вдалеке.

* * *

Заканчивался первый учебный год, за который Лена узнала, что такое юриспруденция. Некоторые считали эту науку технической, то есть полностью подчинённой точным рамкам закона и лишённой всякого творчества. Но так рассуждают дилетанты, не понимающие сути. Юриспруденция связана не только с творчеством, но и даже в некотором смысле с философией и психологией. В глубине, в сути этой науки кроется обширная пища для размышлений. Через юриспруденцию раскрывается искусство работы с законом — не зря существует понятие «правотворчество». Ведь создание закона представляет собой долгий и порой мучительный, сложный процесс творчества — нужно учитывать интересы разных слоёв общества.

Этому Лена и желала научиться. У неё был гуманитарный склад ума, наука давалась легко, и девушка оказалась в первой десятке рейтинга курса.

Группе очень повезло с Алевтиной Ивановной, человеком добрым, понимающим и уважительно относящимся к студентам, но строгим, так что на занятиях всегда стояла гробовая тишина. Лекции она читала быстро, приучая слушателей к расторопности. За хорошее отношение студенты отвечали ей взаимностью, даже самые безответственные старались не пропускать занятий и с интересом слушали.

Первый переходный экзамен был именно у Алевтины Ивановны. Лена и Марина немного опаздывали к началу, поэтому почти бежали по коридору. Лена на ходу доставала из сумки зачётную книжку, чтобы не мешкать перед Изотовой, которая наверняка будет недовольна их опозданием. Дверь одного из кабинетов внезапно открылась, и торопившаяся Лена с размаху врезалась в неё. От удара все книги из сумки полетели на пол, девушка схватилась за лоб и застонала от боли. Из-за злосчастной двери выглянул Алексей Эдуардович, а вышедший вслед за ним Лужнин, увидев разбросанные учебники, стал собирать их. Хигир, несколько взволнованный, вдруг подошёл к студентке и нежно дотронулся до её плеча.

— Извините, вы как? — спросил он обеспокоенно.

Лена оцепенела от его прикосновений.

— Всё нормально, — пролепетала она и попыталась улыбнуться.

— В следующей раз будьте повнимательнее, — предупредительно произнёс Александр Вадимович, подавая Лене собранные им с пола книги.

— Спасибо, — не поворачивая в его сторону головы, еле шевеля губами, проговорила Лена.

Она было хотела уже идти, но Хигир так и продолжал держать её за плечо. Лена смущённо подняла глаза и посмотрела в его красивое лицо. Оказавшись с ним так близко, девушка еле дышала. Он, опустив свои длинные чёрные ресницы, насмешливо смотрел на незадачливую студентку, потом вдруг наклонил голову к её уху, так что она ощутила его горячее дыхание, и негромко сказал:

— Что-то вы совсем пропали. Давно я вас не видел.

Слегка улыбнувшись и не дождавшись ответа, он развернулся и быстро зашагал прочь.

Лену бросило в жар. Она не верила своим ушам.

«Он помнит меня», — бешеной радостью вертелось в голове. Почти угаснувшие чувства с новой силой вспыхнули в ней.

— Вот гад! — прошипела Марина вслед уходящему обидчику.

Лена пыталась сдержать свои эмоции, но это было выше её сил, и она расплылась в довольной улыбке.

Весь день девушка находилась будто в эйфории и на все расспросы Ольги, недоумевавшей, в чём дело, загадочно улыбалась. Да, борьба была бесполезна, она сорвалась со скалы целомудрия и легко, не сопротивляясь, полетела в бездну безрассудства любовной горячки. Лена прекратила врать самой себе, что сможет забыть его. Иногда она надолго задумывалась, мечтая о своём принце. Тогда Марина, находя подругу в столь далёком от реальности состоянии, громко вздыхала и говорила:

— Надеюсь, ты понимаешь, к чему это может тебя привести. Я всё-таки надеюсь, что за время летних каникул ты придёшь в себя.

На что Лена просто молчала, не желая выслушивать занудные нравоучения Марины.

За два летних месяца, отпущенных студентам для сладкого отдыха от бремени учёбы, ничего не изменилось, сердце Лены по-прежнему было в плену страстей. Да, она не видела своего Хигира, но её чувства подпитывались постоянными мечтами о нём и воспоминаниями о тех немногих моментах, что хоть каким-нибудь образом были связаны с ним. Мама заметила перемену в поведении дочери, но не могла понять, с чем это связано: с учёбой и долгим отсутствием дома или же, что ей казалось более вероятным, с неким третьим лицом. На мамины вопросы Лена не отвечала, а только опускала вниз глаза и, загадочно улыбаясь, говорила: «Мам, я ничуточки не изменилась, только, может быть, повзрослела немного».

Каникулы она провела весело, встречаясь со своими старыми подругами. Рассказывая им о себе, о Москве, учёбе, о своём новом чувстве старалась умалчивать, напуская на себя пелену таинственности. Лена чувствовала себя свободной по отношению к своим знакомым, родственникам, родителям, родному городу. Подруги завидовали её статусу москвички, родители чувствовали её независимость от них, а родной город не давил своей серостью и отсталостью, как когда-то. Лена теперь жила совсем другой жизнью, так, будто прошлого и вовсе не было. Все чувствовали это ненавязчивое превосходство над всеми и всем, что окружало её раньше. Девушка предстала перед ними обновлённой, свежей и даже какой-то незнакомой. Всё это доставляло ей немало удовольствия.

Вот такой отдохнувшей, жизнерадостной и уверенной в своих силах Лена уезжала на учёбу в Москву, оставляя в Ярославле восторженных подруг и недоумевающих родителей.

* * *

Второй и третий курс прошли как-то размеренно и однообразно — девушка посвящала много времени занятиям. День начинался в семь утра с приёма душа, куда выстраивалась очередь благодаря Ольге, встававшей в полседьмого, чтобы навести марафет. Она очень долго мылась, красилась, одевалась, тщательно выглаживая всю свою одежду. Лена же красилась немного, а Марина вообще не занималась, как она говорила, этими глупостями. Одежду подружки готовили с вечера, а на завтрак оставляли пятнадцать минут, так что сборы не занимали много времени. Но Ольга всегда опаздывала, создавая суету на пустом месте. Она носилась по комнате в поисках своих вещей, судорожно собирая сумку, нервничала, спрашивая подруг, не видели ли они её тетрадь синего цвета или чёрную кофту в мелкую коричневую полоску, которая так хорошо подчеркивает красивую грудь. В результате Ольга только и успевала съесть на ходу бутерброд с маслом и выпить полчашки чая, догоняя Лену и Марину уже в дверях.

Училась Лена по-прежнему хорошо и даже заняла пятую позицию в рейтинге, отодвинув Марину на шестое место. Появилось много пока ещё вводных, так сказать, общеобразовательных предметов. Девушки познакомились с новыми преподавателями, которых в принципе они уже знали или уже видели.

После двух пар лекций начиналась долгожданная обеденная перемена. Студенты толпой спускались вниз в студенческую столовую. Столовая была довольно большая, но все желающие в ней не помещались, поэтому сначала приходили студенты первого, второго и третьего курсов, а через полтора часа — старшекурсники. Многие ходили в уличные кафе, некоторые студенты, жившие неподалёку, уезжали домой. У автоматов с шоколадками, чипсами и кофе тоже всегда была толпа. Наши подруги, чтобы не стоять в бесконечных очередях, предпочитали ближайшее кафе, где можно было хорошо пообедать за смешную для Москвы цену, включая скидку «бедным» студентам. А когда денег было совсем мало, то оставшиеся девушки отдавали, иногда безвозмездно, автоматам с едой.

Утолив голод, студентки опять бежали в вуз и прилежно записывали за преподавателями. Порой лекции тянулись очень медленно, что особенно ощущалось осенью. Из-за плохой погоды и пониженного атмосферного давления хотелось спать, глаза сами собой закрывались, а голова скатывалась вниз. Но девушки старались держать себя в руках, отпиваясь крепким кофе.

Занятия заканчивались чаще часа в четыре, и усталые, загруженные новыми знаниями, девушки шли домой.

Добравшись до своей комнаты в общежитии и поужинав, они обменивались последними новостями и просто болтали со студентами параллельных курсов. Но уже через два часа они снова сидели за письменными столами уже у себя в комнате и учили, учили, учили.

Общажная жизнь вполне устраивала Лену. Вопреки папиным рассказам о полном разврате и пьянстве, там было вполне мирно. Не без шумных компаний, с которыми Лена, кстати, спокойно общалась, но эта сторона студенческой жизни её не касалась — девушка не видела смысла ввязываться в сомнительные авантюры, они её не интересовали.

В общежитии было много иностранцев, выходцев из стран Кавказа, Африки и Китая. Лена обходила таких стороной. К кавказцам относилась с предубеждением, считая, что от них-то как раз можно было ожидать чего угодно. А китайцев с африканцами она попросту не понимала: ни их ломаного русского, ни их нравов и привычек.

Времени на насыщенную общественную жизнь университета у Лены не хватало, да и, по правде сказать, выделиться было нечем: рисовать и сочинять стихи она не умела, со спортом, не считая шейпинга, было покончено ещё в детстве. Зато умная студентка посещала спецкурсы, участвовала в интеллектуальных играх и тренингах. Да, занимала не первые места, но это не проходило даром, с каждым разом результат её повышался, и старания приносили свои достойные плоды.

Что же касается той пылкой влюблённости в Хигира, то она совсем не прошла, а лишь потеряла свою остроту. Лена предпочла роль тайного воздыхателя, ненавязчиво наблюдающего за жизнью предмета своего обожания. Но чем больше она узнавала, тем больше разочаровывалась. Говорили, что он не только ужасный бабник, но и циничный, высокомерный человек, бескомпромиссный и принципиальный преподаватель, жестоко относящийся к своим подопечным. С другой стороны, этот дурной характер в сочетании с яркой и выразительной внешностью придавали ему некий шарм и сексуальность. Жёсткость была к лицу Алексею Эдуардовичу, поэтому, несмотря на все неприглядные качества своей личности, он пользовался дикой популярностью у слабого пола, и каждая хотела бы завоевать его сердце. Девушки гордились любым знаком внимания от харизматичного преподавателя, считая это высокой оценкой их красоты.

* * *

Так однообразно проходили дни, недели, месяцы. Семестры прерывались сессиями, которые заканчивались каникулами. Девушка погрязла в повседневной рутине, чувства её притупились, но сердце требовало перемен.

Предпоследний курс как раз сулил эти перемены. На этот год девушка возлагала большие надежды по поводу карьеры, ведь именно сейчас её и других студентов ожидала практика, которая предоставляла шанс зарекомендовать себя с самой лучшей стороны и возможность в будущем заполучить неплохую работу.

Место для прохождения практики можно было найти самой или взять направление из учебной части. Лена, как и Марина, была не местная и не имела знакомых, которые бы могли помочь, поэтому девушки обратились в учебную часть. Только им могли предложить не самые лучшие варианты, такие как районная прокуратура, районное УВД, служба судебных приставов и районный суд. А Лена мечтала о крупных компаниях, нотариате, адвокатуре, правительстве. Но делать было нечего. Пришлось довольствоваться малым.

То утро в университете началось с какой-то суматохи. Вся группа долго стояла около своей аудитории в ожидании куратора. Это было странно, ведь Алевтина Ивановна никогда не опаздывала, так как жила неподалёку и не стояла в затяжных московских пробках. Через полчаса за ними пришла её сестра, Альбина Ивановна. Женщина повела их на четвёртый этаж и усадила в маленьком тёмном кабинете. Столов, как и стульев, на всех не хватило, поэтому некоторым студентам пришлось идти за стульями в соседнюю аудиторию и искать себе место. Когда суета улеглась и группа наконец была готова к занятию, появилась Алевтина Ивановна и объявила, что всем нужно следовать за ней на второй этаж. Студенты недовольно загудели, но подчинились приказу.

Лена изумилась, увидев, куда их привели. Это был кабинет Хигира. Девушка с лёгким волнением, поддаваясь течению общего потока, вошла внутрь. Ей понравилась большая, с высокими потолками аудитория в виде амфитеатра, часть которой была занята незнакомыми студентами старшего курса юриспруденции. Группа расположилась на свободных местах возле окна. Растерявшись, Лена неудачно села с краю на последних рядах, оказавшись рядом со старшекурсниками. Марина была внизу и давно уже делала ей знаки, указывая на свободное место, которое она заняла для своей подруги. Но та смотрела совсем в другую сторону.

Алексей Эдуардович Хигир ходил между рядами и торопливо раздавал какие-то пособия своей группе. В силу своего статуса чиновника он всегда носил костюмы, редко позволяя себе вольную форму одежды. Однако сегодня Алексей Эдуардович превзошёл сам себя, видимо, предстояло очень серьёзное мероприятие. Он был одет в строгий безупречно сидящий костюм глубокого чёрного цвета, который дополнялся белоснежной рубашкой, из-под рукавов пиджака поблёскивали бриллиантовые запонки на манжетах. Все детали выдавали дороговизну и отменное качество. Чёрные замшевые туфли и такого же цвета бабочка завершали образ. Наряд подчёркивал блестящие на свету чёрные волосы и голубые, небесного цвета глаза. Хигир был неотразим! Лена смотрела на него, как заворожённая. Фантазия унесла её далеко отсюда. От этих мыслей она густо покраснела и будто очнулась, заметив Марину, которая ей уже не махала рукой, а грозила кулаком, догадавшись, кого она так с открытым ртом разглядывает. Лена смущённо заулыбалась и покачала головой.

— Так, попрошу немного внимания, — раздался приятный и несколько резковатый голос Хигира, обращённый к старшей группе. — Я сейчас уйду, и мы встретимся с вами только завтра. Вы остаётесь с Алевтиной Ивановной. Прошу соблюдать тишину и заниматься своими заданиями, а завтра…

В этот момент дверь тихо отворилась и в аудиторию зашла заспанная Настя Ливанова.

— Извините, — небрежно бросила она и, бегая глазами по рядам, направилась к своей группе.

— Привет, Настя. А чего это ты опаздываешь на лекции, м? — с укором произнёс Хигир и игриво хмыкнул.

Девушка остановилась, осмотрела его с головы до ног и, криво улыбнувшись, махнула на его слова рукой.

— Последний год отдыхаешь, — весело сказал преподаватель и погрозил ей вслед пальцем.

Настя ничего не ответила. Она увидела свободное место рядом с Леной и подсела к ней.

Надо сказать, что Лена была удивлена и даже успела позавидовать Насте Ливановой, догадавшись, что они с Хигиром знают друг друга и, судя по фривольному их общению, довольно близко.

Алевтина Ивановна, как и обещала, устроила контрольную работу. Лена сразу начала писать ответ, который проворно выливался в слаженный текст на бумаге. Настя же, наоборот, обхватила голову руками и смотрела в пустой листок. Она попыталась достать шпаргалку, что ей удалось, но, не найдя ответа, опять приняла прежнюю позу мучительного раздумья. Через некоторое время девушка стала вертеться и обращаться за помощью к другим студентам. Лену она почему-то игнорировала. Настины старания не увенчались успехом, все на неё только шикали и говорили: «Подожди». Но времени оставалось совсем мало. Сжалившись над растерявшейся одногруппницей, Лена повернулась к ней и прошептала:

— Тебе помочь?

Настя удивлённо уставилась на неё, а потом радостно закивала головой.

Лена взяла листок и быстро написала ответ. Насте оставалось только переписать его своей рукой. Она поставила последнюю точку, когда прозвенел звонок на перемену.

— Спасибо тебе, — сказала она Лене.

— Пожалуйста. Почему ты сразу не обратилась ко мне? — несколько смущаясь, спросила Фадеева.

— Я просто не думала, что ты захочешь мне помочь.

— Почему?! — спросила Лена, слегка выпятив нижнюю губу вперёд.

— Ну, не знаю, — замялась Настя и виновато опустила глаза, — ты такая… важная…

— Неужели я произвожу впечатление задавалы? — возмутилась Лена.

— Извини, если обидела, я не хотела.

К удивлению Лены, Настя предстала сейчас перед ней совсем в другом свете. Лена увидела её вежливой, милой, даже немного стеснительной девушкой.

— Ты москвичка? — спросила Настя.

— Нет, — скромно ответила Лена и опустила глаза, стесняясь своего положения провинциалки.

— А откуда?

— Из Ярославля.

— Недалеко.

Читателю могут показаться странными эти вопросы, но за прошедшие три года девочки практически не общались и ничего не знали друг о друге.

— Ты по льготе поступила? — спросила Настя.

— Нет, сама. Не набрала два балла, чтобы на бюджет попасть, — ответила Лена с сожалением в голосе.

— Да уж, обидно. Но ты всё равно молодец, что решилась поступать, тут и на платное-то пролезть как сквозь игольное ушко. Или взятку давала? — чуть тише спросила Настя.

— Не-ет, — протянула Лена и активно замотала головой.

— Ну тогда вдвойне молодец, что решилась и что поступила. Уважаю, — похвалила её Настя.

— Спасибо, — засмущалась Лена. — А ты?

— А чего я? — поморщилась она. — Я дочка одного из заместителей председателя Государственной Думы. Как думаешь, как я сюда попала?

— Поняла, — снова улыбнулась Лена, удивляясь её самоиронии и искренности.

Они понравились друг другу, им оказалось интересно вместе. Весь урок девчонки проболтали, Алевтина Ивановна даже несколько раз делала им замечания.

— Девушки, вы мешаете мне вести лекцию, — сказала она, строго смотря на последние ряды. — Настя, не порти мне девочку.

Разговоры ненадолго прекращались, но потом снова в полной тишине слышались шёпот и тихие смешки.

Коренная москвичка и дочь высокопоставленного чиновника, Настя Ливанова в четырнадцать лет потеряла маму — она умерла от рака. Девушка была натурой свободной и незаурядной, склонной скорее к искусству, чем к юриспруденции. Но язык у неё был подвешен хорошо, ей всегда было что сказать. Настя свободно рассуждала на любые темы, смело высказывая своё мнение, зачастую попадая в точку, чем нравилась преподавателям. Но там, где нужны были знания, а не просто словоблудство, Настя была полным профаном — преимущественно из-за своей лени. Училась она как хотела, зная, что все её проблемы решит папа. Так, в принципе, и происходило: Ливанову уже не раз пытались отчислить из университета, но всякий раз отец приходил ей на помощь. Несмотря на то, что девушка была окружена многочисленными подругами, настоящих среди них не было. Она словно всегда находилась настороже и старалась особо ни с кем не сближаться. Настя с детства была приучена не доверять людям. Отец много нравоучительно рассказывал ей, что случится, если та будет много болтать. В силу особенностей социального положения и статуса Насте запрещалось дружить с теми, с кем ей хотелось. Отец считал это необходимым для блага дочери и безопасности семьи. Но Настя искала, постоянно искала того человека, которому можно было довериться, не считая психоаналитиков, которых приходилось посещать по настоянию папы.

В Насте Ливановой боролись две стихии: небо и земля. С одной стороны, она обладала неповторимым внутренним обаянием, которое унаследовала от мамы, чем привлекала к себе людей. Девушка была проста в общении, не кривила душой и имела прекрасное чувство юмора. С другой стороны, Настя была властной и взбалмошной натурой, всегда добивающейся своей цели, несмотря ни на что. Лидер по натуре, она невольно подчиняла себе людей, хотя к власти не стремилась. Девушка ловко умела управлять людьми, но только теми, которые хотели ей подчиняться.

Лене понравилась Настя, с ней было легко и весело. Настя тоже удивлялась и не понимала, что общего у неё с заучкой, как она когда-то называла Лену. Только мнения, которые они составили друг о друге за три года, были ошибочны, и им предстояло убедиться в этом.

Марина, увидев их дружескую беседу, приревновала подругу и надулась, как пузырь. После занятий они вернулись в свою аудиторию и сели на привычные места. На все вопросы Лены Марина отвечала однозначно и кратко, не пытаясь продолжить тему.

— На что ты обижаешься? — спросила Лена.

— Я не обижаюсь. С чего ты взяла? — раздражённо ответила Марина.

— А то я не вижу. Это из-за Насти?

— Что ты нашла общего с этой… — и, не подобрав слов, Марина отвернулась от неё.

— Она, кстати, нормальная девчонка. Весёлая и умная, просто ленивая.

— Ага, благодаря папочкиным деньгам можно и полениться.

— Возможно, на её месте мы бы поступали так же, — добродушно сказала Лена.

— Ну, ты прямо сама добродетель, — дерзила Марина.

— Это ты к чему? — насторожилась Лена.

— Я знаю, из-за чего эта Настя тебе «понравилась». Ведь она наверняка будет проходить практику у своего папочки в какой-нибудь Госдуме и тебя прихватит с собой. Ты на это надеешься? — язвительно заявила Марина, скривившись от злобы.

— Я не думала, что ты обо мне такого мнения, — резко ответила Лена и нахмурила брови. — Я совсем об этом не думала.

— Ну, или тогда про своего бабника думала. Они ведь знакомы, — не унималась Марина, сыпля колкостями.

Лена настолько растерялась от этих грубых нападок, что даже не знала, как реагировать. Оцепенев от удивления, она еле слышно сказала: «Марина… Я не ожидала от тебя такого…»

Лена отвернулась, и они больше не разговаривали. Ей было очень обидно, что человек, которого она считала другом, на самом деле таковым не являлся. Всегда больно разочаровываться в людях, особенно в близких, но теперь Лена знала её истинную натуру. Как бы в дальнейшем ни сложились обстоятельства, доверять ей было больше нельзя. Лене на месте Марины и в голову не пришло бы обвинить подругу в подхалимстве и лицемерии. Слова подруги ужаснули её. Однако вечером она подумала, что всё же слова Марины не были лишены смысла и, возможно, судьба предоставила ей шанс.

* * *

После того случая Настя и Лена постепенно начали сближаться, их отношения становились более тёплыми. Теперь они каждый раз здоровались и мило улыбались друг другу, перекидываясь стандартными фразами: «Как дела?» Однако девушки находились на разных полюсах, что мешало более плотному общению. У каждой была своя компания. И эти компании презирали друг друга. Одни считали других занудами и задавалами, а те, в свою очередь, думали о них как о глупых и бездарных баловнях судьбы, держащихся за юбки и брюки своих богатых родителей.

Но случай снова свёл их вместе.

Марина приболела и всю неделю не посещала занятий. Место рядом с Леной было свободно, Настя на очередной контрольной работе не преминула подсесть к ней.

— Привет! Можно я посижу с тобой? — спросила она, уже заняв место.

— Да, конечно, — приветливо согласилась Лена и механически подвинулась на своём стуле.

— Лен, ты мне поможешь? А то я вчера ничего выучить не успела, — стесняясь своей просьбы, быстро произнесла Настя и закусила губу.

— Хорошо, — не раздумывая ответила девушка.

Что и было сделано. Лена написала работу за двоих. Ливанова была жутко довольна результатом, а через пять дней Лена уже сидела на другом краю аудитории, помогая не только Насте, но и её подругам и друзьям. Некоторые думали, что девушки просто используют друг друга, однако внезапно возникшая неприятная ситуация показала иное.

Как-то при оглашении результатов теста по трудовому праву, написанного нашей отличницей в нескольких экземплярах, выяснилось, что все, кому она помогала, получили положительные отметки, а сама она, физически не успев полностью раскрыть свой ответ, удостоилась только удовлетворительной оценки.

— Я очень разочарована и удивлена, — недовольно говорила Алевтина Ивановна, держа в руке Ленину работу. — Лена, объясни мне, почему ты не ответила на элементарный вопрос? Тут что-то не так.

Куратор была старой закалки, поэтому привыкла решать все проблемы публично. Лене эта ситуация была неприятна, но она не могла подвести людей, которые нуждались в помощи, пусть даже они безжалостно использовали её. Она молча поднялась со стула и, виновато опустив глаза в пол, пожала плечами. Наступила пауза. Вдруг раздался голос Насти:

— Она за меня написала всю работу, и поэтому у неё не осталось времени на свою, — отважно призналась она.

При этом Настя говорила только за себя. Студенты шумно повернулись в её сторону и уставились на неё в недоумении.

— Это правда? — спросила Алевтина Ивановна у Лены.

— Нет, конечно, — выпалила она, не меньше куратора удивлённая выходкой Насти.

— А зачем тогда Ливанова выгораживает тебя? — строго произнесла куратор.

— Не знаю, я ни за кого ничего не писала, — упиралась она.

— Да ты что, Лена! — возразила Настя и вскочила со стула. — Я не вру!

— Ну, зачем ты… — не закончила фразу Фадеева и робко опустилась на место.

— Та-ак, — строго протянула Изотова, — обеим неуд¹ и на пересдачу. Устроили мне тут цирк! Было — не было. Я не люблю тех, кто списывает, и тех, кто даёт списывать!

Когда прозвенел звонок на перемену, Настя подошла к Лене.

— Почему ты не рассказала правду? Ведь этот неудачный тест может подорвать твою репутацию. Мне-то наплевать на учёбу, для меня место юриста уже обеспечено, а для тебя это очень важно! — взволнованно говорила Настя.

— Ничего страшного, пересдам. И вообще, ты бы сама как поступила на моём месте?

Настя задумалась и замолчала.

— Ну, может, ты и права, — неохотно сказала она.

— Ты знаешь, я не ожидала от тебя такого отважного поступка, — с уважением произнесла Лена.

— Ты меня ещё плохо знаешь, я ещё и не такое могу, — торжественно заключила Настя и мило улыбнулась. — А пойдём сегодня с нами в кафе обедать?

— Я бы с удовольствием, но, боюсь, у меня денег не хватит, — польщённая предложением, засмущалась Лена.

— Да мы не в дорогое место ходим, — отмахнулась Настя и уверенно прибавила. — Всё, решено! Ты идёшь с нами.

Подруги Насти, увидев Лену, очень удивились. Они вообще не понимали, что может связывать девушек между собой.

До кафе они добрались на Настином джипе, подаренном ей отцом на совершеннолетие, в нём помещалась вся компания. По Лениным меркам, заведение было дорогое, но она позволила себе потратиться, чтобы не выглядеть на фоне новой компании неловко.

— Лена, знаешь, ты самая нормальная девчонка из всех этих придурков, — сказала Женя Пшеницына, которая, казалось, была самой близкой подругой Насти. Она была буквально влюблена в неё и старалась ей во всём подражать, даже одевалась так же.

— Поверь, среди них есть немало хороших и интересных людей, — парировала Лена, дожёвывая кусок курицы.

— Может быть, но они все такие вредные, — прибавила Поля, которая тоже входила в эту компанию и, в отличие от Жени, имела свою индивидуальность. Она ярко одевалась, но макияж предпочитала скромный, из-за чего выглядела одновременно и эффектно, и элегантно.

— Могу с тобой поспорить, — отбивалась Лена. — Дело в том, что вам не нужно бороться за место под солнцем, ваши родители уже обеспечили ваше будущее. Мы же этого лишены, поэтому стремимся к цели, надеясь только на себя.

— Это-то и проблема, что родители уже решили всё за нас, — с грустью согласилась Поля. — У меня есть брат, он уже взрослый, на десять лет меня старше. Наш отец — банкир, и он всегда хотел, чтобы его сын продолжил семейное дело. Папа отослал его в Англию, в пансион для мальчиков. Мой брат беспрекословно выучился в Кембридже, чтобы стать банкиром, но, когда женился, сделал папе ручкой и стал пилотом. Сейчас работает в Домодедове на пассажирском лайнере и безмерно счастлив.

Лена округлила глаза.

— Эх, как я ему завидую, — грустно вздохнула Полина и, подумав, прибавила. — Но сколько ему пришлось идти к своей мечте…

— А что отец? — поинтересовалась Лена.

— Ничего. Рвёт и мечет. Решил, что ему в Кембридже мозги кто-то запудрил, вот меня и не отпускает от себя, боится, что и я выйду из-под его контроля, поэтому учусь не в Кембридже, а здесь, под его присмотром.

— Но ты же сама выбрала факультет? — поинтересовалась Лена.

— Нет. Сначала я отучусь на юридическом, а потом на экономическом, после чего пойду работать к папе в банк… Так что у меня всё предопределено.

— Но разве это плохо? О такой карьере многие мечтают, — сказала Лена.

— Да, но только не я. Я хотела бы стать геологом. Ездить с экспедициями по нашей земле… Мечта… которая не осуществится, — с сожалением поджала губу Поля.

— А ты говорила об этом отцу? — всё больше и больше изумлялась услышанному Лена.

— Даже заикаться боюсь. Судя по тому, как он орал, когда узнал о выборе брата, мне точно ничего не светит.

— Да и у меня та же история, — поддержала Женя Полину. — Я хотела бы связать свою жизнь с журналистикой, но мой отец — политик и ненавидит журналистов.

— Видишь, мы не свободны в своем выборе, — подытожила Поля.

— А я вот сама выбрала факультет, — гордо заметила Настя. — Мой отец мне не помеха.

— Факультет, может быть, и сама, а всё остальное? — спросила сметливая Полина. — Он же не даёт тебе общаться с тем, с кем ты хочешь.

Настя замолчала в знак согласия.

— Мы все тебе немного завидуем, — продолжала Полина, — ты свободна от всего…

— Свободна, потому что у меня ничего нет, — усмехнулась Лена. — Мне нечего терять. Мне многого хочется, но я не знаю, смогу ли я этого достичь.

— Тебе чего-то хочется, а мне нет. То, чего желает отец для меня, мне не нужно. Моя жизнь предопределена. Я знаю, что будет, наперёд, и это удручает.

— А если всё-таки пойти наперекор отцу?

— Тогда ничего не поменяется, — равнодушно сказала Полина. — Можно подумать, я боюсь потерять деньги отца и остаться на улице. Да это было бы для меня наивысшим благом, но нет, он просто не допустит этого, ему проще меня в какой-нибудь закрытый пансион сослать, где меня будут заставлять делать то, что он хочет.

— Я не знала, что у вас всё так сложно, — сокрушалась Лена. — Мне казалось, что уж перед вами-то точно все двери открыты.

— Самое ужасное, что и в личной жизни то же самое, всё уже решено, — вступила в разговор Женя. — Я вот уже знаю, за кого выйду замуж, когда закончу универ.

— Как же так? — изумилась Лена. — Ну это же совсем… недемократично, да и старомодно…

— Вот и я ему говорю, что это старомодно, а он мне отвечает, что я уродина и всё равно никого себе не найду.

— Как он может так говорить? — удивилась Лена.

— А, я уже привыкла, — отмахнулась Женя. — Это он специально, чтобы занизить мою самооценку и чтобы я согласилась на его условия.

— А мамы? А что говорят ваши мамы? — спросила Лена.

— Они такие же, как и мы, зависимые, — ответила Полина. — Они нам не помощники.

— Все мы зависимы, хотим мы это признавать или нет. Ты — от денег, мы — от наших родителей, и каждый по-своему борется с этим. Или живёт с этим, — заключила Настя. — Я лично никогда не успокоюсь. И, поверьте, добьюсь чего хочу.

— Да мы знаем, чего ты хочешь, — вдруг загадочно хихикнула Женя.

— Ага, то есть кого, — поддержала Полина.

Настя покраснела.

— Да, — сдерживая смущение, самоуверенно заявила она. — И, будьте уверены, рано или поздно, но будет так, как я хочу.

Девочки снова захихикали.

Лена совершенно не понимала, о чём они говорят, но выяснить постеснялась.

С Леной разговаривали в основном Настя, Полина и Женя, другая девушка, Вероника, всем своим видом показывала, что недовольна появлением нового человека в их компании. За обедом она не произнесла ни слова, а только слегка хмурила брови и косилась на Лену.

Вероника Урман была дочерью какого-то успешного учёного, девушкой богатой и умной, но жутко избалованной и высокомерной. Яркая внешность с хищными чертами лица выражала злость, заносчивость и надменность. Уголки её тонких губ были пессимистично опущены вниз, а крупные зелёные глаза часто презрительно прищуривались.

Лена и Вероника недолюбливали друг друга, но не подавали вида и принимали своё вынужденное нахождение рядом как нечто должное.

Прошло всего несколько недель, и Лена уже могла считать себя полноправным членом неформальной лидирующей группировки, во главе которой была Настя. С Мариной Лена общалась всё реже и реже. Отношения утратили всякую искренность. Девушки смогли пережить этот разрыв, их отношения оставались приятельскими, ведь как-никак жили-то студентки по-прежнему вместе в одной комнате.

Новая дружба пошла Лене на пользу. Она стала авторитетом у всей группы. Парни уважали её и слушались больше, чем старосту. Единственное, что не устраивало Лену, это денежные издержки. Ей нравилась новая компания, но регулярные посещения дорогих кафе, баров и клубов, куда приглашала её подруга, требовали немалых расходов. Брать деньги у Насти она не хотела, хотя та не раз предлагала ей безвозмездную денежную помощь. Лена была девушкой гордой. Поскольку карманные расходы увеличились в полтора раза, она обратилась за помощью к папе, тот, любя дочь всем сердцем, конечно, не отказал.

Ещё через месяц девушки были не разлей вода. Если раньше Настя не подпускала близко к себе людей, то с Леной получилось иначе. Ей удалось завоевать в сердце Насти место лучшей подруги. Она даже имела на неё некоторое положительное влияние. Например, Настя начала лучше учиться, меньше курить и вообще стала более ответственной, чем раньше. Отцу Насти это всё очень нравилось, и он попросил дочь познакомить его с этой чудо-девушкой, как он называл Лену, которая сумела приручить его дочь.

* * *

Настя с отцом жили в большом доме на Рублёвском шоссе. Это поселение было похоже на отдельный город. Впечатляющий город в городе. Дома поражали своей архитектурой и площадями, которые доходили порой до нескольких тысяч квадратных метров. Все эти произведения искусства прятались за высокими глухими заборами, поэтому разглядеть что-то, кроме острых крыш и колонн, было трудно.

Дом подруги Лене очень понравился. Как истинный художник, Настя не только ценила красоту, но и сама создала шедевр, вложив свой талант в обустройство дома и участка. За трёхметровым забором с коваными чёрными воротами скрывался ухоженный сад с двухэтажным домом, выкрашенным в бежевый цвет. Площадь всего строения была внушительная. Дом был в современном европейском стиле без вычурностей, с широкой верандой у парадного входа и большим балконом на втором этаже, на котором расположился прекрасный зимний сад с какими-то экзотическими цветами и растениями. Красивые и широкие арочные окна с тонированными стёклами и тёмно-коричневыми рамами из неизвестного Лене дерева, явно очень дорогого, искусно сочетались с коричневой черепицей на крыше и общим видом дома. На заднем дворе росли многолетние могучие деревья, которые были посажены ещё до того, как богачи заселили этот район. По участку вились узкие тропки, вымощенные декоративными камнями, меж которых пробивалась уже увядшая трава. Каждая такая дорожка обязательно вела или к клумбе с необычной композицией из поздних цветов, или к мастерски сделанной альпийской горке, где из-за поздней осени оставались только булыжники и вечнозелёный можжевельник. Особенно понравилась Лене деревянная пергола, увитая уже опавшим плющом. Она вела к небольшой кованой беседке, по которой тоже до самой крыши вился плющ. Здесь любил уединяться отец Насти, Антон Николаевич. Он иногда сидел тут часами, а вернувшись, выглядел отдохнувшим, но немного печальным. Здесь было тихо и спокойно, только щёлканье ножниц садовников, готовивших сад к зиме, нарушало эту тишину. Лучи осеннего солнца свободно проникали сюда сквозь облысевшие ветки деревьев, придавая этому месту таинственный и даже какой-то сказочный вид. Настя гордилась своим творением, ведь это была именно её идея создать впечатление дикорастущей, нетронутой природы, которая лишь слегка облагорожена человеком. Нужно сказать, у неё получилось.

Просторные комнаты дома были отделаны современными дорогостоящими материалами светлых тонов, от мягко-жёлтых до нежно-бежевых. На общем фоне выделялся и блистал пол, выложенный большими глянцевыми гранитными плитами, в которых отражался яркий свет шикарных люстр, высоко подвешенных на фигурном стеклянном потолке в виде купола. На стенах и даже на полу под диванами и полками сверкали софиты, создавая эффектную подсветку современной красивой мебели. Настя, думая над интерьером, руководствовалась простым правилом: меньше мебели — больше свободного места и воздуха. В зале, где хозяева принимали гостей, можно было давать балы: высокие окна драпировались замысловатыми занавесками нежно-зелёного цвета, пол сиял, подсвеченные в нужных местах стены выглядели и торжественно, и уютно. Отсюда наверх, где располагались Настина комната, спальни и гостевые, вела широкая, красиво изогнутая мраморная лестница.

Настина комната была не такого царского вида. Просторная, но в меру, без излишеств. Каждая вещь — на своём месте, все предметы обстановки вписывались в общий интерьер. О доме Ливановых можно было бы рассказывать очень долго: и о шикарном камине, и об огромной светлой кухне, плавно переходящей в столовую, и о сияющих ванных комнатах, где всё сверкало и блестело, и о бассейне, и о небольшом спортивном зале на цокольном этаже, и об оранжерее, оформленной в виде зимнего сада, и о многом, многом другом, что поражало Ленино воображение, но, чтобы не надоедать читателю, вернёмся к действию.

После экскурсии по дому девушки отправились в столовую, где заботливая помощница-повар Наталья Николаевна уже приготовила для них ужин. Стол был накрыт на три персоны.

— А для кого третья тарелка? — поинтересовалась Лена, усаживаясь за стол и расстилая салфетку на коленях.

— Папа сейчас придёт.

Лена посмотрела на свои часы. Было уже полдевятого.

— Он так поздно приходит? — удивилась девушка.

— Да. Работа такая. Он всю жизнь так, я привыкла, — равнодушно ответила Настя.

Наступила пауза. Девушки молча занялись ужином, который был приготовлен первоклассным поваром. Они наслаждались сёмгой на парý с каким-то необыкновенным соусом. Всё в этом блюде выдавало руку опытного мастера.

— Лена, у тебя есть парень? — неожиданно спросила Настя.

Девушка покачала головой.

— А был? — продолжала Настя.

— Да, ещё в Ярославле. Но мы давно расстались.

— А почему?

— Даже не знаю, как-то разошлись. Особой любви у нас не было. Он перестал мне звонить, приглашать куда-то, а я особо не переживала, — спокойно отвечала Лена.

— А сколько ты с ним встречалась?

— Один год. В одиннадцатом классе. Он из параллельного класса.

— Понятно. А здесь, в универе, неужели за тобой никто не ухаживал? — интересовалась Настя.

— Да так, — Лена пожала плечами. — Те, кто на меня обращает внимание, мне не нравятся.

— Ну а тебе самой нравится кто-нибудь? — понизив голос, спросила Настя и посмотрела на подругу очень внимательно.

— Ну, нравится, только толку от этого никакого, — вздохнула она и опустила глаза.

— Почему?

— Я для него пустое место, — грустно произнесла Лена.

— Я его знаю? — продолжала Настя, как будто допрашивала.

Лена подняла глаза и внимательно посмотрела на подругу, раздумывая, говорить ей правду или нет. Рассказать хотелось, но она почему-то не решалась.

В этот момент дверь распахнулась и в столовую вбежал полноватый человек невысокого роста, с широким круглым лицом, большими глазами и крупным мясистым носом. Его редкие волосы, еле-еле прикрывающие лысину на макушке, были растрёпаны, щёки горели, пальто было нараспашку, под ним — выправившаяся белая рубашка. Это был Антон Николаевич Ливанов, отец Насти. Запыхавшись, он поздоровался с девушками и спросил у дочери:

— Доча, ты случайно не видела мои документы в коричневой папке? Ну всё оббегал, нигде не могу найти! — тяжело дыша, произнёс он и безнадёжно развел руками.

— Знаю, они на камине. А что такое? Ты опять куда-то едешь?

— Нет, это для Хигира, он в коридоре ждёт. Ему срочно нужны эти бумаги, — сказал Ливанов и поторопился к выходу за папкой.

Настя при этом имени встрепенулась и проворно вскочила со стула. Лена тоже вздрогнула от мысли, что её возлюбленный сейчас находится в соседней комнате.

— Папа, сиди, я сама ему отнесу, — на одном выдохе сказала она и с покрасневшими щеками выбежала прочь.

— Настя! — угрожающе крикнул ей вслед отец. — Смотри, нарвёшься!

Но её и след простыл. Антон Николаевич махнул рукой и уселся за стол, предварительно сняв пальто и пригладив волосы.

— А вы та самая Елена? — спросил Ливанов, наливая минеральную воду в стакан.

— Да, — ответила она, немного смутившись, что осталась наедине с незнакомым мужчиной.

— Очень рад с вами познакомиться, — весело продолжил Антон Николаевич.

— Я тоже, — сказала девушка и улыбнулась.

Он начал обстоятельно её расспрашивать: откуда родом, кто родители, нравится ли учиться на юридическом факультете, и даже поинтересовался планами на будущее. За несколько минут он узнал о ней многое. Лене не очень понравились расспросы, но она с пониманием отнеслась к этому, помня, что за человек Настин папа. А он немного расслабился и явно стал мягче и раскованнее.

— Что-то моя дочка задерживается, — произнёс Антон Николаевич и повернул голову в сторону двери. — Вот дурочка, влюбилась в этого Хигира.

Тут в столовую вошла Настя и, услышав его слова, смущённо заулыбалась.

— Допустим. И что? — с вызовом спросила она, опустившись на своё место.

— Да он же бабник! — воскликнул отец.

— Ага, как и ты, папочка, — съязвила строптивая дочь.

Антон Николаевич оторопел от такой вольности. Он виновато опустил глаза в тарелку и замолк, не найдя что ответить. Но после несколько обиженно добавил:

— Да, как я! Поэтому я прекрасно знаю, что он за человек и что ему нужно от всех женщин!

— А может, это мне что-то от него нужно? — небрежно парировала Настя.

Антон Николаевич медленно повернулся в сторону дочери и удивлённо поднял брови.

— Да-да, папочка, я уже взрослая, представляешь? Время летит…

— Ладно, давай не будем об этом.

Настя с лёгкостью сменила тему и стала весело рассказывать о последних университетских новостях. Лена молча слушала, иногда кивая и удачно вставляя реплики. Но её голова была занята другим.

«Как хорошо, что я не рассказала о своей любви, — думала Лена, — иначе стала бы не подругой, а соперницей. И попробуй тут докажи, что это всего лишь симпатия и никаких притязаний на его величество Хигира я не имею. Так ведь не поверит».

Вечер знакомства затянулся до часу ночи, и хозяева учтиво предложили девушке переночевать у них. Лене в любом случае пришлось бы остаться, ведь в общежитие так поздно уже не пускали. Настя расположила подругу в комнате для гостей на втором этаже, нежилой, но ухоженной и чистой, чем-то напоминающей гостиничный номер. Лёжа в холодной постели, Лена чувствовала себя неуютно на новом месте, поэтому долго не могла уснуть, думая о минувшем вечере. Она не понимала, почему Настя так неуважительно относится к своему отцу. Лене он показался довольно приятным и вежливым, непохожим на тиранов, о которых рассказывали Поля и Женя. И даже в минуты, когда Настя обращалась к нему с едкими нападками, он не ругал её, а грустно опускал глаза и старался сменить тему разговора, избегая ссоры. Видя смущение Антона Николаевича, Лена невольно жалела его, стараясь поддерживать темы, которые он предлагал, чтобы утихомирить разошедшуюся в запале подругу.

* * *

Антон Николаевич рос в простой семье. Отец работал инженером на заводе, а мать стояла за станком там же. Она уходила в декретный отпуск совсем ненадолго — как только сынок научился ползать, его сразу же определили в ясли. Так что с раннего детства мальчик был предоставлен сам себе. Родители всегда много работали и редко бывали дома, поэтому Антон был очень самостоятельным. Готовил обед, когда приходил из школы, стирал и гладил свои вещи, мыл посуду, делал уборку, сам себя развлекал и воспитывал. Несмотря на отсутствие контроля, Антон рос достаточно организованным и дисциплинированным. Уроки всегда делал вовремя и старался никуда не опаздывать, в школе к нему относились хорошо.

Главным его увлечением в то время были книги. Особенно он интересовался зарубежной литературой, а ещё астрономией и физикой, журналы по этим направлениям он выписывал ежемесячно. Ещё Антон успевал посещать секцию рукопашной борьбы, поэтому среди одноклассников пользовался уважением и авторитетом. Становясь старше, он всё больше времени проводил на улице, пропадая по вечерам с друзьями в московских дворах. Когда подошло время поступать в институт, начал усердно готовиться к поступлению в МГУ на экономический факультет, где и отучился пять лет. А потом Антон решил проявить себя на государственной службе и написал заявление в местную администрацию, там было вакантное место. Будучи комсомольцем, через некоторое время Антон стал активно продвигаться по партийной линии и был назначен на достаточно высокую должность. Тут-то его и заметил один из генералов Советской армии Сергей Игнатьевич Бережной. Антон ему очень понравился как умный и перспективный молодой человек. Прекрасная партия для его дочери Анны.

Отношения с женщинами у Антона складывались непросто. Не обладая завидной внешностью, он был вынужден пускать в ход все чары своего обаяния. Но привлечь к себе внимание понравившейся девушки не всегда получалось сразу. Приходилось долго ухаживать, тратя немало денег и сил на обольщение. Когда же неприступная крепость сдавалась, то Антон крутил роман недолго, быстро охладевал и вскоре искал новый объект вожделения. Но это было отнюдь не распутство, ведь он действительно испытывал сильные чувства, а скорее эмоции, которые захлёстывали его с головой. Ради этого пьянящего водоворота он и ухаживал за девушками, каждый раз думая, что новая любовь и есть настоящая, может быть, на всю жизнь. А потом всё-таки разочаровывался, отчего, кстати, страдал не меньше, чем оставленная девушка, как это обычно и бывает при расставаниях. Придя в себя, снова начинал искать ту самую единственную и неповторимую. И однажды эта неожиданная встреча случилась. Познакомившись с Анной, дочерью генерала Бережного, он влюбился по-настоящему. Это было серьёзное и глубокое чувство. Он перестал обращать внимание на других девушек, мучаясь и страдая только по одной. Он даже о себе думать перестал. Антон делал немало попыток назначить свидание, но, как только он начинал заговаривать с Анной о любви, девушка смущалась и уходила от разговора. Эта неопределённость мучила его и днём и ночью, ведь его избранница не говорила «да», но и не говорила «нет». Антон не понимал, что же всё-таки ей мешает определиться с конкретным ответом. Ему хотелось знать, испытывает ли она вообще к нему хоть какие-нибудь чувства. Пытаясь разобраться, он решил прибегнуть к помощи её отца, который и так благоволил к нему, видя в Антоне потенциального зятя. Услышав просьбу Антона, Сергей Игнатьевич очень обрадовался. После чего настоятельно рекомендовал дочери обратить внимание на молодого Ливанова. Через некоторое время они начали встречаться, а ещё спустя полгода сыграли пышную свадьбу. Антон был на седьмом небе от счастья и буквально носил жену на руках, делал ей дорогие подарки и старался не задерживаться на работе. Но только одно обстоятельство его смущало. Супруга не отвечала ему такой же пылкой любовью. Даже не пылкой, а в принципе любовью. Взаимности как будто не было. Анна была робка, замкнута и стеснительна. Антон не раз пытался вывести её на откровенный разговор, но она лишь смущённо пожимала плечами и улыбалась. Он подозревал, что Анна не любит его, но делал всё, чтобы ей было хорошо с ним. Шли годы, у них родилась дочка Настенька, в которой любящий отец и муж просто души не чаял. Анна за это время превратилась в прекрасную хозяйку. Она не работала, поэтому полностью посвятила себя дому и семье. К тому времени Антон Николаевич занимал уже более высокий пост. Он посвящал много времени работе, стал поздно возвращаться домой, но не по причине сильной занятости. Ему попросту стало скучно. Мужчине не хватало адреналина и эмоций, с женой они никогда не ссорились, Анна просто не давала повода. Дочка росла послушным и умным ребёнком и не создавала никаких проблем, на работе тоже всё было довольно благополучно.

Тем временем в стране сменилась власть. СССР рухнул, и перед всеми предстала обновлённая, пока ещё незрелая Россия. Много голов тогда полетело с верхушек власти, но Антон научился адаптироваться и быть гибким, поэтому остался в правительстве, только в другом качестве. В новом государстве чиновники могли иметь свой бизнес, чем и воспользовался Ливанов. Деньги полились рекой. Полученная свобода дурманила. Он стал всё чаще и чаще пропадать на работе. Налаживать связи с новыми партнёрами и инвесторами приходилось не только в офисе, но и в банях, саунах и казино. Спустя время Антон стал гулять напропалую. Анна безропотно ждала мужа дома, как будто не обращая внимания на его выходки. Антона выводило из себя это безразличие, он хотел увидеть ревность, чтобы убедиться, что жена хоть что-нибудь к нему чувствует. Вскоре после того, как умер отец Анны, Антон совсем расслабился и завёл серьёзный роман на стороне. Ливанов очень хотел, чтобы жена любила его, он хотел увидеть страсть, взрыв эмоций, злость — всё что угодно, но только не безразличие.

Настя понимала, что отношения родителей дали трещину, и её это пугало. А однажды, проводив отца в очередную заграничную командировку, она через три дня случайно встретила его с незнакомой женщиной на улице. Парочка прошла мимо, даже не заметив её. Настя прибежала домой вся в слезах и рассказала маме об увиденном. Анна Сергеевна не стала устраивать истерик, а только заперлась в своей комнате и просидела там целый вечер. Потом спокойно вышла и попросила дочку сделать вид, будто ничего не было. Сначала Настя подумала, что у мамы есть план. Но, когда отец как ни в чём не бывало вернулся домой, никаких решительных действий со стороны Анны не последовало, чему Настя была очень удивлена. Но вмешиваться всё-таки не стала. Через некоторое время Антон стал гулять уже практически в открытую: дачи друзей, сауны с девочками, казино… А Анна только молчала. В один прекрасный день он заявил, что уходит к другой женщине, и собрал вещи. Гулял он так немногим больше полугода, а потом вернулся обратно. Жена простила его и приняла. Если раньше Настя злилась только на отца, то теперь возненавидела обоих. Она не понимала, как мать могла так унижаться, превращаясь в тряпку. Отца девушка презирала и старалась как можно меньше общаться с ним. Один раз у них всё-таки состоялся долгий разговор, и Настя с возмущением высказала свои претензии, завершив беседу фразой, что никогда не простит его за этот поступок.

Судьба продолжала подкидывать сюрпризы. В этот же год Анна серьёзно заболела. Врачи ничего не могли сделать, она постепенно увядала, как цветок. Болезнь протекала бурно. Но надо сказать, что уставшая женщина даже не боролась. Насте казалось, что мама была даже рада своей скорой кончине. Она всех простила и со спокойной душой ушла из этого мира, который не принёс ей счастливой судьбы. Утрата жены стала ударом для Ливанова. Дочь никогда не видела его таким разбитым. Он убивался горем и винил себя в её смерти. Антон стал мало есть, спать, взялся за алкоголь. За тот тяжёлый год Антон Николаевич очень постарел и подорвал своё здоровье. У него появились лысина и одышка, несколько недель он пролежал в больнице. Настя, испугавшись, что может потерять единственную родственную, пусть даже презираемую ею, душу и остаться сиротой, начала потихоньку оттаивать, но сильная обида не давала ей до конца наладить отношения с отцом.

Ливанов чувствовал, что дочь относится к нему, как к больному старику, который нуждается в помощи. Простить его до конца Настя всё-таки не смогла, чем и объяснялось её поведение, выражающееся в непослушании и ехидных нападках. Препятствием для окончательного примирения между ними служила неизменная, словно вредная привычка, безграничная любовь отца к женщинам. Свято храня законное место Анны, жениться Ливанов больше не собирался, но обет безбрачия не давал и, немного оправившись от горя, снова пустился во все тяжкие. Больше всего Настю злило, что пассии отца были чуть ли не её ровесницами.

* * *

Буквально за какие-то полгода между Леной и Настей завязалась крепкая девичья дружба. Они повсюду были вместе, сидели за одной партой, на переменах тоже не разлучались. Настя часто подвозила Лену домой на своей машине, а иногда приглашала погостить на несколько дней. Ливанова искренне привязалась к своей новой подруге, хотя в их общении иногда проскальзывало некоторое пренебрежение со стороны москвички. Так происходило вовсе не из-за разницы в социальном положении: Настя видела в Лене неопытную провинциальную девочку, которая нуждается в дружеской опеке строгого, но чуткого наставника, каковым себя и считала.

Благодаря Насте Лена побывала во многих интересных местах. Научилась играть в теннис и кататься на сноуборде, освоила азы катания на горных лыжах, посещала на пару с подругой конно-спортивный клуб. Ну и, конечно же, девушки ходили в разные увеселительные заведения, клубы, кафе, рестораны.

Антону Николаевичу тоже очень нравилась Лена, хотя его симпатия немного тяготила девушку, потому что симпатия эта была не совсем отеческой и напоминала чувства, обычно возникающие между мужчиной и женщиной. Проявление его чувств, порой слишком бурное, смущало Лену, ей было неудобно перед подругой, но Настя делала вид, что ничего не замечает или не хочет замечать.

Из-за такой благосклонности Ливанова Лене был предоставлен шанс пройти практику в Государственной Думе и самой попытать там своё счастье.

Первый день практики прошёл довольно сумбурно. Настя водила Лену по зданию Госдумы, где заседала верхняя палата Федерального Собрания. Оно поражало своей величественностью и красотой. Огромные светлые залы с начищенными до блеска мраморными полами, коридоры и лестницы, выстланные красными ковровыми дорожками, зеркальные потолки с пышными люстрами… Всё это подтверждало, что именно здесь работают самые светлые умы России нашего времени, творящие законы.

Работы у думцев было предостаточно. Антон Николаевич познакомил девушек со своей командой и сразу дал студенткам, можно сказать, партийное задание. Они стали разбирать какие-то бумаги, делать ксерокопии и складывать в папки под номерами. Лена слабо понимала, чем она занимается, Настя тоже пожимала плечами, но в работу включилась. Целый день они провели за разбором архивов, занимаясь тем, на что члены команды Ливанова никак не могли найти времени.

Следующий день Антон Николаевич полностью посвятил практиканткам. Объяснил, для чего было дано вчерашнее задание, рассказал, как что устроено и чем вообще он сам занимается, обрисовал фронт предстоящих работ. После этой лекции Лене многое стало ясно, она со знанием дела влилась в практику, внимательно следя за действиями руководителя.

День у девушек начинался и заканчивался в разное время, в зависимости от загруженности и активности самого Ливанова.

Антон Николаевич по своей натуре был совой, то есть человеком, пик активности которого приходится на вечер или ночь. Утром он часто опаздывал, так как тяжело просыпался, а приходя на работу, долго не мог втянуться, бесцельно болтаясь по коридорам или попивая крепкий кофе, закрывшись у себя в кабинете. Где-то после обеда, кое-как раскачавшись, Ливанов развивал бурную деятельность, чем сильно донимал своих подчинённых, знавших, что им придётся в очередной раз задержаться.

Следующие пять дней прошли насыщенно, но не так активно. Лена, зарывшись в бумаги, помогала готовить отчёт о сделанном за неделю и что-то сосредоточенно печатала, не поднимая головы. Вдруг в кабинет вошла Настя. У неё было другое задание, но, проголодавшись, она зашла за подругой, чтобы пойти в столовую.

— Лен, пойдём перекусим и отдохнём заодно, — устало произнесла она и сладко потянулась.

Девушки вышли из кабинета и направились по коридору к лестнице, ведущей вниз. Проходя мимо очередной двери, которых здесь были тысячи, Настя вдруг сказала:

— Ты знаешь, кто здесь сидит?

— Нет, — ответила Лена.

— Наш преподаватель, Алекс Хигир, — будто небрежно уронила Настя.

— Да-а-а?! — воскликнула девушка и с любопытством уставилась на дверь.

— Почему Алекс? — поинтересовалась Лена, догоняя Настю, не пожелавшую останавливаться.

— А потому что он Алекс, а не Алексей. Он специально назвал себя Алексеем, чтобы студентам было удобнее к нему обращаться. Здесь-то все называют его настоящим именем, — ответила Настя.

«Алекс. Как необычно и как мужественно», — уплыла Лена в приятные мысли, и где-то внутри сладко защекотало.

— Интересно, какой он национальности? Еврей, наверное, — предположила Лена и на последней фразе усмехнулась.

— В нём много намешано кровей: и немецкая, и греческая, и даже польская, ну и русская, конечно же. Можно сказать, что он на пятьдесят процентов русский, а на другие пятьдесят — всё остальное. Хотя дед у него чистокровный немец.

Наступило молчание. Лене было сложно идти в тишине, ей очень хотелось продолжить этот интересный разговор и выведать побольше информации об Алексе.

— Ты его хорошо знаешь? — осторожно спросила Лена.

Настя вдруг пристально посмотрела на неё.

— Более чем, — ответила она, но ничего больше рассказывать не стала, а Лена постеснялась настоять.

— Он ведь тебе нравится? — робко спросила Фадеева.

— А кому же он не нравится? Тебе, я так погляжу, тоже, — сказала Настя и лукаво покосилась на подругу.

От неожиданности Лену бросило в краску. Она чуть даже не сказала: «Как ты догадалась?», но вовремя сумела сдержать себя.

— Нет, — еле слышно выговорила она.

— А что же у тебя так глаза загорелись, когда мы начали о нём говорить? И у двери ты остановилась, когда узнала, что это его кабинет, — едко заявила Настя.

— Тебе показалось, — сказала Лена и взволнованно сглотнула.

— Да ладно, не оправдывайся. Только ты на него глаз не клади, если не хочешь со мной поссориться, — сказала Настя и засмеялась, чтобы смягчить свой ультиматум.

Лена ничего не ответила, а только отмахнулась, давая понять, что её это вовсе не интересует. Всё равно у неё не было никаких шансов, как и у Насти.

* * *

Шла последняя, третья, неделя практики, но Настя, как назло, заболела, поэтому Лене приходилось часто оставаться наедине с Антоном Николаевичем. Каждый раз она думала, что он вот-вот начнёт к ней приставать, но тот не делал даже никаких намёков. Хотя, честно говоря, ему этого очень хотелось. После такого испытания девушка стала больше доверять ему и уже не отказывалась от предложения подвезти её до общежития.

— Лена, ты сейчас домой? — спросил Антон Николаевич, встретив её в коридоре в конце рабочего дня. Он был уже в пальто. — Ты не против, если я подвезу тебя?

— Не против, — охотно ответила она.

— Тогда подожди меня в холле, я сейчас спущусь, — он скрылся за дверью кабинета.

Спустившись вниз, Лена встретила Светлану, штатную работницу одной из комиссий. Они познакомились в правительственной столовой в день, когда Настя заболела. Света стояла у зеркала между лестницей и раскидистой пальмой, посаженной в высоком глиняном горшке, и красила губы. Лена не сразу её заметила, а если бы и заметила, то попыталась бы ускользнуть, потому что новая знакомая была жуткая болтушка и сплетница.

— Привет, Лена! Как дела? — окликнула её Света.

Девушка обернулась и, делая приветливый вид, медленно подошла к ней.

— Нормально, — отделалась она однозначным ответом, натянуто улыбнувшись. — А у тебя как?

— Ой, а у меня…

И Света начала рассказывать ей про весь свой день от момента пробуждения и чуть ли не до похода в туалет. Лена перестала её слушать и оглядывалась по сторонам в ожидании своего провожатого. Вдруг она увидела Алексея Эдуардовича, беседующего с каким-то мужчиной. Их взгляды встретились, Лена вспыхнула, её сердце забилось чаще. Хигир пытался вспомнить, что это за девушка. Он переводил взгляд то на неё, то снова на своего собеседника. Пожав ему руку в знак прощания, он направился к лестнице. Проходя мимо, Хигир вдруг остановился и приблизился к Лене.

— Вы моя студентка? Или я ошибаюсь? Мне знакомо ваше лицо, — неуверенно произнёс он, ещё сомневаясь в своих догадках.

— Здравствуйте, — смущённо пропищала она и почувствовала, как горят её щёки. — Я учусь в МГУ на юридическом факультете, на четвёртом курсе.

— А-а, с Настей Ливановой?

— Да, мы с ней практику здесь проходим, — тоненьким голоском ответила Лена.

— У Антона Николаевича? — уточнил он.

Лена кивнула, еле сдерживаясь, чтобы не перейти на шёпот.

— Ну, тогда удачи, — лениво произнёс Хигир и стал подниматься по лестнице.

— Спасибо! — крикнула ему вслед Лена.

Внутри неё всё трепетало от мысли, что он её всё-таки помнит, пусть хоть через пень-колоду, но помнит. Ком встал в горле, руки дрожали, по коже бегали мурашки. Но она старалась не показывать своего волнения.

— Я даже не знала, что он преподаёт в МГУ, — удивилась Света и вытаращила на неё свои зелёные хитрющие глаза. — И когда только успевает…

Лена ничего не ответила, находясь в эйфории.

— Шикарный мужик… — мечтательно вздохнула её собеседница. — Повезло вам, наверное, с ним? — спросила Света, с лёгкой завистью прикусив нижнюю губу.

— Да пока не знаю. Он на последних курсах преподаёт, только в следующем году будет видно, повезло или нет. Но говорят, что он просто зверь, — ответила Лена.

— Зверь? — удивилась Света. — Да он прекрасный начальник. Строгий, правда, но человечный. Никогда не кричит, а если и ругает, то всегда за дело. А другие так в грязи обваляют, что мало не покажется. Вот мой, кстати, как раз на зверя смахивает, подойти-то лишний раз страшно. У нас многие хотят попасть в команду Хигира, но от него люди не уходят. А девушкам там вообще места нет, у него даже секретарь мужчина. Есть там две женщины, но они старые и страшные, как крокодилихи, — протараторила Светка и тихонько засмеялась.

Лена округлила глаза, ей было странно слышать всё это.

— Удивительно, такой мужчина… — оглядевшись, зашептала Света. — Но я ни разу не видела его в присутствии женщины. Он всегда один. Некоторые поговаривают, что он голубой.

«Ага, знала бы ты, какой он голубой», — подумала Лена, с изумлением глядя на ничего не подозревающую собеседницу.

Тут Светка хитро прищурилась и с любопытствующими нотками в голосе совершенно бесцеремонно спросила:

— А ведь он тебе нравится? Правда? Ну, сознавайся! — приставала она. — Ты так покраснела, когда он к тебе подошёл…

Лена вспылила из-за столь наглого вторжения в её личное пространство и громко возмутилась: «Да вы все сговорились, что ли!» Тут послышались шаги Антона Николаевича, Лена резко развернулась и быстро зашагала навстречу ему, даже не попрощавшись с надоевшей ей собеседницей.

Болтушка Света с недоумением посмотрела на удалявшуюся практикантку и с обидой фыркнула, повернувшись к зеркалу.

«Неужели так легко понять, что я влюблена? Если это сразу замечают посторонние люди, что же думает он? — озадачилась Лена, садясь в чёрный бентли Ливанова. — Хотя он вообще про меня не думает…»

Всю дорогу Лена молчала, переваривая услышанное. Её мнение о Хигире менялось, как огни на светофоре. В вузе говорили одно, в Госдуме — совершенно другое, в её мечтах было третье. Как только она начинала склоняться к одной картинке, сразу же находились аргументы в пользу другой. Соединить всё это не получалось, так что чувства Лены были такими же неоднозначными, как и он сам.

* * *

Успешно закончив практику и сдав экзамены, студенты, теперь уже пятикурсники, попрощались со своим куратором Алевтиной Ивановной. В сентябре группа переходила под руководство Алексея Эдуардовича Хигира, что Лену и радовало, и пугало. С одной стороны, она жаждала оказаться рядом ним, наконец узнать поближе, а с другой — боялась. Девушка понимала, что может совсем потерять голову, и это сулило не самые лучшие перспективы как в учёбе, так и в жизни. Поскольку избежать этой встречи было никак нельзя, Лена рассчитывала на своё благоразумие. Однако вскоре её голова была занята совсем другими вопросами.

Каникулы начались с плохих новостей. У отца Лены уже много лет были проблемы с сердцем. Болезнь долгое время находилась в стадии ремиссии, но за три дня до приезда дочери Алексею Михайловичу неожиданно стало плохо. Вовремя оказанная медицинская помощь предотвратила смерть от инфаркта. Его отвезли в больницу, где он и находился на момент, когда Лена переступила порог родного дома.

— Мама, почему ты мне раньше не сообщила? — возмущалась Лена, сидя на кухне и утешая Наталью Александровну.

— Не хотела тебя беспокоить перед экзаменами, к тому же ты всё равно должна была скоро приехать, — оправдывалась она, похудевшая за эти несколько дней. Впалые щёки некрасиво повисли над подбородком, вокруг глаз образовались тёмные круги, и сжатые бледные губы иногда нервно подёргивались — сдерживали подступающие к горлу слёзы.

— Как он сейчас? — словно опасаясь услышать худшее, осторожно спросила дочь.

Перед тем как ответить, Наталья Александровна тихо вздохнула, но в этом вздохе было столько боли и печали, что у Лены невольно сжалось сердце и вновь появилось то забытое детское чувство незащищённости.

— Я хотела с тобой поговорить, — нерешительно произнесла мама и виновато отвела взгляд в сторону.

У Лены по спине пробежали мурашки, она замерла. Видя её испуг, мама поспешила успокоить взволнованную дочь, сказав, что с отцом пока всё в порядке.

— Но я не об этом хотела сказать, — продолжила Наталья Александровна. — Дело в том, что отцу нужна дорогостоящая операция на сердце, поэтому деньги, отложенные на твою учёбу, придётся потратить.

Некоторое время Лена пребывала в молчаливом оцепенении. Она не знала, что сказать. Всё, к чему она стремилась, рухнуло в один момент, да и осталось пройти так немного, что было жаль потраченных сил. Но рисковать жизнью отца даже мысли не приходило.

— Университет я всё равно не брошу, — решительно произнесла Лена после напряжённого молчания.

— Бросать не надо. Можно взять академический отпуск на год. За это время мы постараемся накопить нужную сумму, чтобы ты доучилась, — предложила Наталья Александровна.

Лена снова задумалась. Ей не очень понравилась идея мамы.

— А если не получится? Ведь папе нужны будут лекарства, которые сейчас стоят целое состояние.

— Ну, тогда переведёшься сюда и закончишь наш университет.

— Не-е-ет, я не зря потратила четыре года, чтобы всё бросить и уехать обратно. Я хочу иметь диплом МГУ, — раздражённо сказала Лена.

Неожиданно для себя она разозлилась, но не на маму, не на внезапно заболевшего отца, а на сложившуюся ситуацию, что, как незваная гостья, ворвалась в её жизнь и нарушила все планы, которым уже было посвящено четыре года — оставался буквально последний рывок. Мама понимала это и отреагировала спокойно: «Но что же делать?»

— Я возьму кредит и устроюсь на работу, — твёрдо заявила девушка и вскинула голову вверх, пытаясь поверить в свои слова.

— Ты серьёзно?! А как же занятия? — возмутилась Наталья Александровна и недоверчиво посмотрела на дочь.

— Буду совмещать. Придётся работать ночью. А что? Устроюсь в какой-нибудь ночной клуб официанткой.

Наступило молчание. Наталья Александровна понимала, что дочь всё равно не переубедить, но всё-таки решила её предостеречь.

— Ты не спеши, а хорошенько подумай. Может, не стоит связываться с этим кредитом.

Уставившись на угол дверцы кухонного шкафа, Лена напряжённо размышляла. Она была не готова принимать окончательное решение. Не хотелось что-то говорить или обещать, потому что на самом деле было непонятно, что делать.

Практически весь следующий день они провели в больнице у отца, покидая его палату только на время обхода врача. Увидев Алексея Михайловича на больничной койке, опутанного капельницами, с распухшими от частых уколов рыхлыми венами, Лена ощутила всю серьёзность ситуации, и мысли об университете на время покинули её. Девушке даже стало стыдно перед родителями, что собственные заботы её волновали гораздо больше. Отец был очень слаб, он лежал неподвижно. Его мертвецки бледное лицо сливалось с белой, совершенно не помятой простынёй. Отёкшие веки тяжело нависли над слипшимися ресницами, посиневшие губы были крепко сжаты, а уголки рта расслабленно опустились вниз. Перед ними лежал будто совсем другой человек. Лена тихо подошла и дотронулась до его холодной руки. Рука была настолько холодная и безжизненно отяжелевшая, что Лену посетила ужасная мысль.

«Мёртв», — кольнуло в сердце.

И правда, ни жилки не билось в нём, не улавливалось ни малейшего движения, только монотонно пикающие аппараты обнадёживающе уверяли, что где-то в глубине идёт неустанная борьба за ускользающую из этого тела жизнь.

Домой Лена пришла одна. Наталья Александровна осталась ночевать в больнице, опекать своего родного, любимого мужа. В опустевшей и холодной квартире девушка чувствовала себя одиноко и тоскливо. Но плакать не хотелось, даже скорее не получалось. Ей казалось, что она уже ничего не чувствует. На смену бурным эмоциональным переживаниям пришло странное обессиленное уныние, как будто после сильного болевого шока.

Лена долго не могла уснуть. Впав в тяжёлую полудрёму, она беспокойно ворочалась в непривычной домашней постели. Вихрь мыслей кружился у неё в голове. То вдруг представлялся ей отец, лежащий в красном гробу с чёрной оборкой и с церковной лентой на окостенелом лбе, то пустые классы любимого университета, из которого ей предстояло уйти. В этих жутких полуснах мелькала фигура Хигира, словно всё пространство было заполнено им. Лена ощущала довлеющее чувство постоянного его присутствия, от этого было невозможно избавиться.

Не хотелось ей уезжать из Москвы, оставлять друзей и терять тот единственный шанс, на который она так уповала. Но больше всего, как ни противилась девушка, как ни уверяла себя в обратном, она боялась никогда уже не встретиться с Хигиром. Без всего вышеперечисленного можно было обойтись, но чувство пылкой влюблённости, подпитываемое любопытством, крепко привязало её к нему, и отказаться от любимого преподавателя она была просто не в силах.

Пробуждение было тяжёлым. Через небрежно задёрнутые неплотные занавески, словно через сито, просачивались тёплые лучики уже высоко стоящего солнца, которые сначала было обрадовали Лену своей весёлой искристостью. Но тут она вспомнила вчерашний день, настроение тут же испортилось, и непомерный груз навалившихся проблем быстро утянул озабоченную девушку на дно сосущей тоски и глубоких раздумий.

Целый день она не находила себе места. Сходила в больницу, поговорила с врачами, которые очень осторожничали в прогнозах, посидела в скорбной тишине с уставшей от затянувшейся неопределённости мамой, для которой сейчас просто безмолвное присутствие родного человека значило гораздо больше, чем сухость каких-нибудь банальных фраз утешения.

Лена рассказала матери о своих намерениях, которые за ночь оформились в решение. Если отцу будет хуже, то она непременно уйдёт из университета и вернётся домой помогать родителям, а если же он пойдёт на поправку, то Лена продолжит обучение и устроится на работу. Дни и недели тянулись в мучительном ожидании. Женщинам оставалось только молиться и верить в чудо. Лена молилась, много молилась, но каждый раз ловила себя на мысли, что объектом этих усердных молитв был не всегда отец. Хигир, проклятый Хигир не давал ей покоя. Она очень не хотела терять шанс хотя бы видеть его, находиться с ним рядом, ходить по тем же улицам, дышать одним воздухом — вот чего желала она больше, чем выздоровления папы. За этот эгоизм Лена буквально ненавидела свою жалкую натуру и пыталась убедить себя, что объект её стенаний — любимый бедный папочка, но врать себе было невозможно.

Через месяц они были награждены хорошими новостями: Алексею Михайловичу стало лучше. Кризис миновал, и теперь со спокойной душой можно было дожидаться предстоящей операции. Отец Лены и правда довольно быстро оправился от сердечной болезни. Порозовел, снова начал набирать в весе и даже силился шутить на тему жизни и смерти, чем только пугал и раздражал обеспокоенных жену и дочь. Лена радовалась вдвойне: и выздоровлению папы, и тому, что ей всё-таки не придётся бросать учебу.

Все каникулы девушка трудилась продавцом в магазине, чтобы накопить немного денег хотя бы на начало учебного года. Время наступало нелёгкое, нужно было выплачивать кредит, успевать зарабатывать и как-то при этом ещё учиться. К тому же на пятом курсе требовалось гораздо больше усилий, чем за всё предыдущее время, ведь её ожидали написание дипломной работы и выпускные экзамены.

Лена, терзаясь сомнениями и страхом, садилась в поезд, отбывающий в Москву, не зная, что сулит ей последний учебный год и будет ли он учебным — быть может, придётся всё бросить.

* * *

Она приехала пораньше, чтобы успеть найти работу до начала семестра, и довольно быстро устроилась официанткой в ночной клуб. График был, в принципе, удобным: приходилось трудиться ночью, потом день отдыхать, снова выходить в ночь, а затем сутки отдыхать. Перед Леной стояла непростая задача совместить учёбу и работу. Ей не хотелось снижать свой рейтинг, но она пошла на поводу обстоятельств.

Марина и Ольга приехали тридцатого августа и удивились тому, что Лена уже давно в общежитии. Узнав о причине, они ей посочувствовали и по-дружески обещали помочь чем смогут.

Наступившее первое сентября огорчило всех плохой погодой. С самого утра моросил мелкий дождь, и в воздухе стояла такая влажность, что причёски девушек тут же потеряли форму. Данное обстоятельство очень нервировало Лену. Она дёргалась, раздражалась и бессильно злилась на ненастье, а придя в университет, первым делом подошла к зеркалу. Кудри, на которые было потрачено около часа, развились, и выпрямленные прядки небрежно болтались, свисая с аккуратно сделанной причёски, юбка намокла, а обувь была запачкана мелкими брызгами грязи. Рассматривание себя в зеркале сопровождалось недовольными возгласами и нескрываемым раздражением.

Приведя себя в порядок, девушки вышли из уборной и направились в холл, по пути встретив Настю. Она подбежала к Лене и обняла её. Девушки обрадовались друг другу и начали оживлённый разговор. Марина, недолго думая, удалилась, оставив подруг одних.

— Как дела? — заботливо спросила Настя, заметив растерянный вид подруги. — Я тебе, кстати, звонила не раз, ты чего трубку не брала?

— Ох, — вздохнула Лена.

При этих словах улыбка на лице Насти пропала, и она взволнованно спросила:

— Что случилось? Ты, кстати, какая-то бледная.

Лена решила не ждать и всё ей рассказала, заранее зная, что подруга тут же предложит свою помощь. Так и случилось, но Лена наотрез отказалась, мотивируя это тем, что деньги всё равно придётся отдавать, а брать в долг у подруги — значит губить дружбу на корню. Потом Настя долго ещё уговаривала Лену согласиться, но девушка была непреклонна.

Первая лекция была у Хигира. Лена вся трепетала, предвкушая скорую встречу с ним, и чем ближе стрелка часов приближалась к девяти, тем сильнее было её волнение. В холле, как всегда, толпились студенты, ожидающие начала нового учебного года, наступавшего со звонком на первую лекцию. Кое-кто уже сидел в аудиториях, кто-то — в актовом зале. Лена вспомнила время, когда она первый раз пришла сюда первого сентября, полная надежд и желания учиться. До окончания университета оставалось совсем немного, и мысль, что она не сможет дойти до конца из-за какой-то, в принципе, мелочи — нехватки денег, огорчала её.

«Нет, — говорила она себе. — Я должна закончить учёбу, и я добьюсь своего». При этих мыслях студентка выпрямилась и гордо подняла голову, принимая воинствующий самоуверенный вид и убеждая себя в том, что у неё всё получится.

Благородные размышления Лены о её силе воли прервал долгожданный звонок, оповещавший о начале первой в этом году лекции. Все стали потихоньку расходиться по своим классам. Ленина группа тоже двинулась к кабинету, в котором предстояло учиться целый год. Дверь оказалась закрытой, но через пять минут подошла Алевтина Ивановна, уже бывший куратор их группы, и объявила, что Алексей Эдуардович задерживается, но уже едет, так что ждать придётся недолго. Она открыла кабинет и впустила нетерпеливых шумных студентов.

Лена хотела сесть впереди, поближе к нему, но Настя, повертев пальцем у виска, увела подругу выше, предложив расположиться хотя бы посередине на пятом ряду. Студенты заняли свои места, и группа странным образом замерла в ожидании нового преподавателя. Каждый немного знал о Хигире. Большая часть его боялась, наслушавшись рассказов старшекурсников о бескомпромиссности и строгости этого преподавателя. Девушки томились в праздном любопытстве и уже рассматривали его как потенциального жениха, а парни выражали настороженность и недоверчивость по отношению к Хигиру. Но обеим сторонам было интересно встретиться с ним и самим убедиться в достоверности или, наоборот, недостоверности различных слухов, по которым они уже успели сложить своё мнение о преподавателе, к которому никто не относился равнодушно.

Через несколько минут пришла ещё одна группа. Это были социологи, тоже изучавшие по программе гражданское право. Они шумно начали искать места, нарушив тем самым странное безмолвие юристов, которые тоже оживились.

Настя начала что-то эмоционально рассказывать Лене, но та, хоть и делала вид, что участвует в разговоре, её вовсе не слушала. Мысли влюблённой девушки были где-то далеко. Она всё непрерывно смотрела на дверь и ждала.

Когда Хи́гир наконец вошёл в аудиторию, Лена вздрогнула. Шум моментально прекратился, и притихшие студенты разглядывали нового преподавателя. Хигир молча сделал лёгкий кивок в их сторону и быстрым шагом прошёл в маленькую смежную комнату. Сняв плащ, он в полной тишине вернулся обратно. Преподаватель был одет в тёмно-синий деловой костюм, а белоснежная рубашка просто сияла на контрасте с тёмно-красным галстуком. Подойдя к своему столу, он бросил насмешливый взгляд на оцепеневших студентов и с лёгкой ухмылкой прибавил:

— Что так замерли? Боитесь? Правильно делаете.

Лена смотрела на него, не моргая. Она следила за его движениями, как радар, улавливая каждую мелочь. Разглядела, что на его чёрных волосах серебрились капельки дождя, до сих пор моросившего за окном, а кончик носа и щёки слегка покраснели из-за холода и сырости на улице. Лена тайно и глубоко восхищалась его красотой.

Хигир, достав из чуть намокшего чёрного кожаного портфеля две толстые книжки, уселся в кресло и молча стал разглядывать студентов.

— Что-то вас многовато, — тихо произнёс он и добавил уже громче после некоторой паузы: «Ну ладно, давайте знакомиться. Я ваш новый куратор. Меня зовут Алекс Хигир. Для удобства все называют меня Алексеем, для вас я, естественно, Эдуардович. Преподаю я гражданское право и процесс. Для юристов гражданско-правового направления эти предметы являются главными, поэтому я буду давать максимум знаний, а от вас мне потребуется максимум отдачи. Лекции мои прошу не пропускать. В противном случае тему будете изучать самостоятельно, а потом будете подходить ко мне за исправлением неуда, если кому-то это интересно, конечно. За каждую пропущенную лекцию я буду ставить два».

— А если заболел? — возмущаясь, спросил один из студентов.

— Не имеет значения, — сухо ответил Хигир.

— Но это неправильно, во всех учреждениях больничный засчитывается, — продолжал тот же парень, осмелившись вступить в спор.

— А у меня нет. Повышайте свой иммунитет.

Парень замолчал, нахмурив брови в знак несогласия.

— Предупреждаю сразу, взяток я не беру, даже и не пытайтесь, — продолжил Хигир в той же манере. — Слёзы меня тоже не трогают. Ну, это девушек в большей степени касается… хотя парни тоже бывают… В этом году у вас диплом, поэтому трудиться придётся очень интенсивно. На мои лекции, пожалуйста, не опаздывайте. За систематические опоздания буду наказывать.

— Как? — смело спросила одна из девиц, но, когда Хигир посмотрел на неё своими сверкающими глазами, густо покраснела.

— Ну вот когда опоздаете, тогда и узнаете, — ответил он.

После этих слов послышались тихие смешки. Хигир недовольным взглядом прошёлся по верхним рядам, откуда исходило хихиканье, но ничего не сказал.

— А вы сами опоздали, — не унимался тот самый парень.

— Запомните, у меня всегда есть уважительная причина, какая бы она ни была. А у вас таких причин нет и быть не может, потому что учёба — это сейчас ваша жизнь, как можно на неё опаздывать…

Он сделал небольшую паузу и посмотрел на часы.

— Да, и ещё. В этом году вы пишете дипломные работы, темы и научных руководителей выбираете самостоятельно. Как научный руководитель я выберу нескольких дипломников, у меня в плане уже есть несколько тем. Талантам я всегда иду навстречу, так что, если у вас есть способности и дисциплинированность, в качестве бонуса вы можете получить дополнительные занятия со мной и рекомендации для устройства на работу. Более того, лучших я принимаю к себе на работу в Госдуму. Вот, собственно, всё, что я хотел сказать. Прямо сейчас знакомиться с вами не буду, потому что эта процедура займёт слишком много времени, которого ни у вас, ни у меня нет. Познакомимся в процессе учёбы.

Во время лекции стояла полная тишина, в которой раздавался лишь его приятный и несколько резковатый голос. Студенты немного робели при виде незнакомого преподавателя и пока не знали, как можно себя вести, а как нет, поэтому безропотно исполняли все его указания.

Как и предупреждала Алевтина Ивановна, Хигир не собирался ни с кем церемониться, диктовал достаточно быстро, практически не повторяя. Если студенты говорили, что не успевают, он молчал с недовольным видом, потом на какое-то время темп его речи замедлялся, но ненадолго. Иногда преподаватель совсем игнорировал просьбы.

Первое впечатление о нём было неоднозначным и скорее негативным. Излишняя строгость, даже грубость, нагоняла страх на студентов, настроение которых заметно испортилось после сцены знакомства. Но такие чувства появились в основном у юношей, девушки же зачарованно смотрели на преподавателя и даже начали заигрывать с ним, задавая глупые вопросы, на которые он неохотно отвечал, хмуря брови. Лена, в отличие от некоторых смелых студенток, пытавшихся вступить с ним в диалог, не могла произнести ни слова. Ей казалось, если она начнёт говорить, то будет заикаться или, того хуже, забудет, о чём спрашивала. Поэтому девушка молча сидела и любовалась им.

Прозвенел звонок, все стали шумно собирать свои вещи, кто-то был уже у выхода. Хигир не оставил это без внимания:

— Та-а-ак, а куда вы собираетесь?! Я никого не отпускал.

— Но ведь был звонок, — обиженно произнёс чей-то голос.

— Да, был. Но уходить вы будете тогда, когда я вам позволю. Я ещё не закончил, — строго ответил лектор.

Студенты нехотя вернулись на свои места.

— Завтра будет тест по сегодняшней теме, — уже более спокойно обратился он к ним. — Учите термины, прочитайте лекцию и статьи, которые в ней упоминаются.

— Тест?! Но мы только начали учиться! — смело возмутилась Настя.

Хигир сверкнул на неё своими красивыми глазами.

— А тебя, Ливанова, буду завтра спрашивать устно, — усмехнулся он.

В ответ Настя довольно заулыбалась и покраснела, смущённо опустив взгляд.

Выйдя в коридор, студенты стали обсуждать нового куратора. Мнения разделились: парни называли его нехорошими словами и морщили носы, а девушки, загадочно улыбаясь, пожимали плечами. Им даже нравилась его строгость, в которой был свой шарм, обаяние властности.

Следующей по расписанию была юридическая психология, которую вёл Лужни́н, друг Хигира.

Аудитория Александра Вадимовича была в виде амфитеатра. Здесь тоже имелась маленькая комнатка, где хранились пособия, плакаты, стенды и разного рода специальная литература.

Все тридцать три человека удобно разместились в просторном кабинете. На этот раз Фадеева захотела сесть подальше, она почему-то жутко стеснялась Александра Вадимовича. Лена направилась к последним рядам, но Настя схватила подругу за руку.

— Что-то тебя сегодня в крайности бросает, то на первые ряды, то на последние. Садись посередине, это самые лучшие места. Как говорится, и в стороне, и в людях. А его, — Настя кивнула головой в сторону пустого учительского кресла, — как раз бояться не надо. Милейший человек.

Лена, не сопротивляясь, села на место, указанное ей подругой, и стала осматривать кабинет.

На стенах были плакаты с таблицами и цитатами, в основном на латинском языке. Лена смогла прочитать только некоторые — не хватало знаний специальных терминов. Процесс знакомства с кабинетом был прерван появлением в аудитории Александра Вадимовича.

— Здравствуйте, ребята, — мило улыбнулся он.

Проявленные преподавателем доброжелательность и уважение тут же расположили к нему студентов, и урок начался с хорошей ноты, чего нельзя было сказать о предыдущей лекции.

— Меня зовут Александр Вадимович Лужнин, — снова раздался его мягкий тенор. — Я буду преподавать у вас юридическую психологию. Давайте немного познакомимся. Я буду называть фамилию, а вы, пожалуйста, вставайте со своего места, чтобы я смог вас увидеть и запомнить.

Когда он закончил оглашать список, то приступил непосредственно к лекции, которую провёл просто блестяще, после чего навсегда завоевал сердца студентов, а особенно студенток. Лужнин был не только очень привлекательным внешне, хоть и не таким ярким, как его друг, но ещё и очень обаятельным мужчиной и талантливым преподавателем. Он ходил по аудитории, оживлённо объясняя тему, много улыбался, шутил и с удовольствием отвечал даже на глупые вопросы. Лекция прошла легко и незаметно, и, уходя из кабинета, студенты даже поблагодарили его за урок, что было редкостью.

Александр Лужнин действительно был очень привлекателен. Более того, про таких мужчин обычно говорят «приятен во всех отношениях». Мягкие черты лица сразу располагали к себе. Большие серые глаза смотрели ласково и приветливо, но одновременно проницательно и выразительно. Уголки его губ были слегка направлены вверх, и из-за этого казалось, что на его лице всегда играет словно полуулыбка. Прямые тёмные волосы были уложены в опрятную мужскую стрижку, только чёлка постоянно выбивалась из густой шевелюры, то и дело спадая на левую сторону его высокого лба. Чтобы поправить причёску, он то и дело проводил рукой по волосам, этот жест очень нравился девушкам.

Спокойный, вежливый и доброжелательный Лужнин был хорошим психологом и уважительно относился к коллегам и студентам. В общении был открыт и даже нежен, что многие девушки часто принимали за симпатию, безнадёжно влюбляясь в преподавателя. Однако Александр Вадимович, в отличие от Хигира, вёл себя сдержанно и студентками не увлекался. Его скромность придавала ему какую-то загадочность и неприступность. «Ты очень милая, но ничего не получится», — как бы говорили его большие серые глаза.

— Классный препод этот Лужнин, — оживлённо поделилась впечатлениями Женя, усаживаясь в машину Насти, которая пригласила девушек посидеть в кафе и отпраздновать последнее в их студенческой жизни первое сентября.

— Ага, красавчик, — прибавила Вероника и кокетливо приподняла тоненькую бровь.

— У меня есть знакомая с психфака, студенты там вообще тащатся от него, — подхватила разговор Полина.

— Они просто Хигира не знают, — небрежно бросила Настя.

— А чем он так хорош, твой Хигир? Грубый, нервный какой-то, высокомерный… — возразила Вероника.

— Зачем ты ему тогда глазки строила, раз он тебе так не понравился? — начала спорить Настя, выезжая на перекрёсток и вертя головой по сторонам.

— Я?! — удивлённо протянула Вероника, от неожиданности показав на себя пальцем.

— Ой, да вы все. Вы думаете, я не заметила? — с ехидной усмешкой процедила Настя.

— Настя, у тебя паранойя. Нет, мы не спорим с тобой, он красавец, молод, богат, сексуален, но характер у него ужасный, — сказала Вероника.

— Вот узнаете его получше, тогда и поговорим, — уверяла Настя. — Поверьте, он неплохой человек. Не думаю, что такой хороший парень, как Саша Лужнин, стал бы общаться с Алексом, будь Хигир таким негодяем.

— Лена, а ты чего молчишь? — повернулась к ней Женя и с любопытством заглянула ей в лицо. — Тебе кто больше понравился?

Лена ничего не ответила, а лишь пожала плечами и слегка выпятила нижнюю губу.

— А она со мной согласна, — уверенно ответила за подругу Настя и перевела на Лену пытливый взгляд.

— Да они оба классные, — краснея, начала выкручиваться Лена. — Просто они разные. Хигир ярче, харизматичнее, в нём больше аристократизма, хотя по внешности, да и по характеру он грубее, чем Лужнин. Александр Вадимович мягче, интеллигентнее, в нём больше какой-то загадки, несмотря на его открытость. Но, на мой взгляд, ему не хватает мужественности.

— Да, сладкий мальчик с глянцевой обложки, — поддержала Настя.

— А мне такие нравятся, — сказала Женя. — У него такой носик…

— Как у девочки, — насмешливо произнесла Настя.

— Да всё у него в порядке. И я бы не сказала, что ему не хватает мужественности, — вступила в разговор Вероника, сделав акцент на последней фразе, как бы наперекор мнению Лены, даже если бы она была с ним согласна. — Просто вкусы у всех разные. Кому-то нравятся одни, кому-то — другие, и чего там спорить.

— Эй, вы чего! Никто меня не поддерживает. Хигир — самый красивый и замечательный мужчина на свете! — смеясь, говорила Настя. — Ну хоть ты меня поддержи, — обратилась она к Лене. — Ну скажи, что Хигир лучше.

Лена ничего не ответила, а только засмеялась в ответ. Уж очень ей не хотелось выдавать Насте свои чувства, хотя с мнением подруги она была полностью согласна.

* * *

В итоге женская половина курса разделилась. Одни с ума сходили по порочному Хигиру, бросая на него томные взгляды, пока тот читал лекции, другие — по недоступному Лужнину. Некоторые девушки просто любовались педагогами, но всё равно принадлежали к одному из лагерей. Завоевать сердце (прямо скажем, сложнейшая задача при такой конкуренции) или хотя бы знак внимания обоих объектов вожделения становилось престижно и, устраивая порой целые соревнования, молоденькие студентки любыми способами старались обратить на себя их внимание, а потом хвастались своими победами перед подружками-неудачницами, которые так и не были удостоены высшей награды.

Шёл учебный год. Текли дни, недели, и время всё сильнее закручивало круговорот событий студенческой жизни, которая кипела и бурлила молодостью и свежестью. А Настя действительно оказалась права, Хигир изменился. Он стал более лояльным, приветливым, с уважением обращался к студентам на «вы» и называл их по имени-отчеству, иногда дружески просто по имени, однако всегда на «вы». Несмотря на все свои предупреждения, он часто делал поблажки, но в основном под настроение. Опытные студенты быстро его раскусили. Если Алексей Эдуардович приходил в плохом расположении духа, а это было понятно с первого взгляда и по несколько нервной походке, и по приветствию, группа тут же подстраивалась под него, чтобы не раздражать. Ну а будучи в хорошем настроении, Хигир улыбался своей очаровательной улыбкой и много шутил, вот тогда студенты могли вить из него верёвки. При этом стоит отметить, что шутил он всё-таки обычно довольно зло и чаще над девушками, которые прощали ему всё и злились на парней-однокурсников, заливавшихся громким смехом в знак согласия с их обидчиком. Но, чтобы студентка, случайно попавшая в зону поражения его острой мысли, сильно не расстраивалась и не становилась объектом едких усмешек своих подружек-соперниц, Хигир ласково прибавлял: «Это я любя». После чего она густо краснела, скалила зубы и неразборчиво лепетала что-то вроде: «Я совсем не обижаюсь».

Интерес к любовным похождениям Хигира, так волнующим и возбуждающим умы любопытных молодых студенток, подталкивал их воображение работать в усиленном режиме. Улыбнётся ли он, пошутит ли или посмотрит каким-то особым образом — всё воспринималось ими как намёк на нечто большее. Из-за этого о Хигире ходило очень много слухов.

Мечтая оказаться в центре этих самых слухов, влюблённые девицы зачастую сами выдумывали какие-нибудь небылицы про его личную жизнь, поэтому разобрать, где здесь правда, а где ложь, было невозможно. Но, как говорится, не бывает дыма без огня. Факт, что Хигир — неисправимый бабник, был известен всем, отчего у преподавателя возникали проблемы в отношениях с ректоратом и педагогическим коллективом, радевшими за мораль.

Однако Хигир не имел дел со студентками младше пятого курса, и не случайно. Лет шесть-семь тому назад, когда он был совсем молод, Алекс без разбора увлекался хорошенькими девицами, которые не могли сдать или намеренно не сдавали экзамен по его предмету. Приходилось оставаться с некоторыми наедине, чтобы помогать горе-ученицам решать их небольшие проблемы. Однажды за «решением такой проблемы» их и застала одна из преподавательниц и сразу же донесла начальству о происшедшем. Чем она руководствовалась, неизвестно, но скандал вышел знатный. Хигира не раз вызывали в ректорат и даже хотели уволить за аморальное поведение, недопустимое для педагога, к тому же девочка оказалась несовершеннолетней. Однако не без влияния со стороны неких авторитетных лиц историю эту замяли и оставили всё как есть. С тех пор Хигир ничуть не изменился, только стал более разборчив, памятуя о рисках, и всегда закрывал дверь на ключ.

А посмотреть, кстати, было на что. Открытые благодаря мини-юбкам изящные ножки, линии которых подчёркивались элегантной обувью на шпильке, соблазнительные декольте обтягивающих кофточек, а то и открытые спины так и мелькали перед преподавателем. Даже Настя Ливанова, все четыре года предпочитавшая бесформенную джинсу свободного стиля, на последнем курсе вдруг решила преобразиться, начав носить какое-то подобие юбки, пусть и мешковатой, чем вызвала интерес и удивление у парней, никогда не видевших её ног. Безусловно, старания студенток доставляли Хигиру удовольствие, но одновременно они забавляли его и давали повод для смеха.

Лена с досадой смотрела на эту картину со стороны, так как оказалась, к великому её сожалению, вне игры. Она не имела возможности заниматься своей личной жизнью — на учёбу-то времени практически не оставалось. С вечерней работы, которая заканчивалась около часа ночи, Лена приходила жутко уставшая. Стянув с себя ботинки, она, иногда даже не раздеваясь и не умываясь, плюхалась на кровать и засыпала мертвецким сном. Из-за недосыпа Лена начала опаздывать и пропускать занятия. Бывало, Марина тщетно пыталась разбудить подругу, но та, ворча себе под нос что-то невнятное, отворачивалась, не в силах подняться. В свободный от работы день девушка упорно занималась уроками, но глаза сами слипались, поэтому приходилось ложиться. Толку от такой учёбы было мало. Плюс никто не отменял бытовые дела: стирку, приготовление еды, уборку. Конечно, Ольга и Марина, войдя в положение подруги, освободили её от последних двух пунктов, но даже и это не спасало. Порой не успевая привести себя в порядок, Лена мчалась в университет ненакрашенная, с мокрой головой, если вообще успевала её помыть. Словом, выглядела она не лучшим образом. Приходилось выбирать между учёбой и собой. Были и другие проблемы: приличная часть одежды изрядно поизносилась. В прошлом году Лена не торопилась обновлять гардероб, а в этом уже не хватало денег. Девушка старалась изо всех сил, только бы не выглядеть неряшливо, пусть простенько, но аккуратно. Ей было завидно, что девчонки из её группы были как миленькие куколки, а она походила на серую мышку.

Глядя на все страдания Лены, подруга Настя не раз предлагала ей свою помощь.

— Лена, пойдём я тебе что-нибудь куплю. Вон, смотри, твои сапоги совсем ободрались, — говорила она.

— Спасибо, не надо, я потерплю годик, — отвечала Лена не без смущения.

Она, конечно же, покупала себе и одежду, и косметику, только более низкого качества, чем прежде, и на фоне богатых модниц выглядела довольно скромно.

В худшую сторону изменилось не только материальное положение, но и статус в рейтинге учащихся. Лена чувствовала, что сбавила обороты, стало появляться много четвёрок и даже троек, а когда она увидела предварительные результаты, то схватилась за голову: она даже не попала в десятку лучших, опустившись до шестнадцатого места. Хуже всего ситуация с отметками складывалась, как ни странно, у Хигира. Его лекции составляли приличную часть программы курса, а в расписании стояли преимущественно по утрам. Он действительно не давал студентам спуску: постоянно спрашивал, давал какие-то задания, после каждой темы устраивал тесты. Лена просто не успевала за таким темпом, и последняя её надежда завоевать уважение любимого преподавателя хотя бы своим умом умирала.

Надо было что-то делать.

«Я не могу не работать, тогда будет нечем платить за учёбу. Но на борьбу за красный диплом у меня уходит слишком много сил. Придётся отказаться от него, тогда учиться будет легче», — размышляла она, сидя на лекции и пытаясь вникнуть в содержание. Её стеклянные от усталости глаза были устремлены в пустую тетрадь, писать, как и слушать, не было сил, веки потяжелели. Лена всё-таки не выдержала и, опустив голову вниз на руки, задремала. Сквозь полусонное оцепенение до неё доносился монотонный убаюкивающий голос Хигира. А он, заметив, что одна из студенток задремала, раздражённо сказал: «Девушка, проснитесь. Вы не дома, а на лекции в МГУ, между прочим, лучшем вузе страны».

Спросонья этот голос показался Лене таким громким, что она непроизвольно дёрнулась. Мгновенно открыв затуманенные глаза, студентка вздрогнула под недовольным взглядом преподавателя, устремлённым прямо на неё.

— Извините, — еле слышно прошептала она и виновато взяла ручку, чтобы начать писать.

Он ничего не ответил и, немного помолчав, продолжил лекцию. Как только Лена снова начинала клевать носом, бдительная Настя, сидевшая рядом, больно толкала её локтем в бок, не давая расслабляться. Да, надо сказать, Лена добилась своего: Хигир её заметил и уже успел составить о ней не самое лучшее мнение.

Заканчивался сентябрь. Лена по-прежнему крутилась как белка в колесе, не высыпаясь и опаздывая. Общение сходило на нет, подруги только изредка перекидывались парой слов на переменах. Если раньше они часто ходили развлекаться в какой-нибудь клуб, то сейчас у Лены не хватало ни денег, ни времени. Но, несмотря на эти обстоятельства, Настя всё равно считала Лену своей лучшей подругой.

Тем временем студенты двух групп, обучавшихся у Хигира, успели перезнакомиться и сдружиться. Среди социологов выделялась девушка Татьяна, стройная, высокая, с длинными светлыми волосами и пышной грудью. Хигир, к зависти конкуренток, явно ей симпатизировал. Он часто на неё смотрел, подмигивал, улыбался и обращался к ней по имени.

Невольно сравнивая себя с его эталоном красоты, Лена приходила в тихое уныние. Ей оставалось только бессильно злиться. Обожаемый Хигир был для неё таким недоступным, таким далёким и необыкновенным, как звезда с неба. Лена часто задавалась вопросом: «Почему не я на месте этой Татьяны?» И тут же видела ответ, глядя на себя в зеркало. Дело было вовсе не во внешности, потому что Лена была прехорошенькая, а в её состоянии. На неё смотрела измотанная и измождённая девушка с коричневатыми кругами под глазами, заострившимися скулами и носом. Да, эта ноша явно была непосильной. Но делать нечего, приходилось снова и снова через силу таскаться на проклятую работу.

Через некоторое время пошли слухи, что Таня и Хигир встречаются. На переменах подружки-завистницы атаковали студентку вопросами о личной жизни, а она охотно отвечала, наслаждаясь своим положением.

— Ой, девочки, он такой классный, — говорила Таня, стоявшая в центре толпы девчонок, которые с любопытством и завистью слушали её рассказ. — Он так целуется… Мы поехали с ним на его крутой машине в шикарный закрытый клуб, там была куча знаменитостей.

Настя стояла неподалёку и с презрением смотрела на Таню, которая с раскрасневшимися щеками и неподдельным превосходством взахлёб рассказывала о вечере, проведённом с Хигиром.

— Вот сволочь, — прошипела Настя от ревности.

— Кто из них? — вполголоса уточнила Лена, стоявшая рядом.

— Да оба, — раздражённо ответила та.

— А что за клуб? — с интересом допрашивали Таню девчонки.

— Уже не помню названия, не обратила внимания, — замешкалась она. — Но тусовка там супер! — продолжала играть на нервах одногруппниц Танька. — А потом мы поехали к нему домой и…

Тут прозвенел звонок, группа собралась у закрытого кабинета. Хигир опаздывал, но буквально через пару минут уже подходил к студентам. Он был одет в чёрное пальто чуть выше колен и тёмный, с еле заметной полоской, костюм. Вид у него был деловой и очень серьёзный.

Таня, завидев своего ухажёра, сразу же просияла и уставилась на него во все глаза. Но он прошёл мимо, даже не взглянув в её сторону, чем порадовал злорадствующих студенток.

— По-моему, Хигир начал новый отсчёт, — обратилась Настя к Лене и ядовито добавила, с довольной усмешкой смотря на бедную Таньку, — я так понимаю, это был номер раз в текущем сезоне.

Было видно, что у Алексея Эдуардовича плохое настроение. Преподаватель выглядел угрюмо, говорил отрывисто, делал большие паузы, а иногда, наоборот, диктовал слишком быстро. На Таню, которая всячески старалась привлечь внимание, он даже ни разу не взглянул. Такое поведение заставило девушек усомниться в правдоподобности истории, рассказанной на перемене.

Но в начале второй половины лекции настроение преподавателя заметно улучшилось. Он повеселел, лицо приобрело более здоровый оттенок и приветливый вид. Хигир с охотой читал лекцию и, откинувшись на спинку своего кресла, игриво качал ногой.

После урока Настя попросила Лену подождать в холле.

— А что такое? — поинтересовалась подруга, убирая тетради в сумку.

— Мне нужно поговорить с Хигиром, — тихо произнесла Настя так, чтобы её никто не услышал.

Лена удивлённо уставилась на Настю.

— Зачем? — вырвалось у неё вдруг и, испугавшись своего не совсем корректного вопроса, Лена прижала пальцы к губам.

— Нужно, — резко ответила Настя.

— Хорошо, я тебя подожду, — пообещала Лена и поспешила к выходу.

Кабинет Хигира опустел. Только Настя стояла около стола первого ряда, скрестив руки перед собой. Хигир даже не сразу заметил её присутствие.

— Ты чего здесь? — с недоумением спросил Алекс, укладывая книги в портфель. Он был настолько хорош в этот момент и так непринуждённо вёл себя с несколько оробевшей, но решительно настроенной Настей, что это придало ей сил собраться с духом и начать разговор.

— Мне нужно с тобой поговорить, — начала она.

— Да? Я слушаю, — с охотой согласился Хигир, а сам скрылся за открытой дверью смежной комнаты, надевая пальто. — Насть, говори, что ты хотела, — послышался за стенкой глухой голос.

— Может быть, ты выйдешь? — с укором произнесла она, дрожа от волнения.

— Извини, я одевался, мне уже пора, — с улыбкой сказал Хигир и приблизился к девушке.

Ливанова подняла голову и посмотрела в его синие, немного насмешливые глаза и, смутившись, отвернулась, не начиная разговор. Хигир с интересом терпеливо ждал.

— Давай куда-нибудь сходим? — затаив дыхание, выговорила наконец Настя.

Алекс хмыкнул, будто разочаровавшись, и устало вздохнул, поправляя воротник своего пальто: «Ну вот, опять ты за своё. Сколько уже можно? Давай закроем эту тему и не будем к ней возвращаться».

— А с Танькой ты же ходил, почему со мной не хочешь? — запальчиво спросила она, обидевшись на отказ.

— С какой Танькой? — переспросил он, нахмурив брови, потом, как будто что-то вспомнив, прибавил: «Танька, Танька. С чего ты это взяла?»

— Она сама нам на перемене рассказывала.

— Да никуда я с ней не ходил, — начал раздражаться Хигир.

— Значит, врёт? — немного успокоившись, спросила Настя.

— Врёт, — утвердительно кивнул Алекс.

Девушка замолчала, а потом, всё-таки решившись, спросила о самом главном, о том, что так терзало её молодую влюблённую душу.

— Скажи, ты с ней… Ты с ней спал? — решительно выпалила она.

— А тебе-то что? — усмехнулся он и начал снова поправлять воротник пальто.

— Значит, спал, — сделала вывод Настя, покраснев от досады. Кровь бросилась ей в голову. — Теперь мне всё ясно, — дрожащим голосом, волнуясь, продолжила Настя. — Это она специально про клуб придумала, чтобы всё не так пошло выглядело. Тогда где вы… А, так прямо здесь! Я-то думала, всё, что про тебя говорят, неправда, а оказывается…

Алексу, которому уже наскучил этот разговор, тон студентки не понравился.

— Я не должен перед тобой оправдываться. Ладно, всё, мне пора, — сухо произнёс он и, взяв свой кожаный портфель, направился к двери.

Настя, настроенная решительно, подбежала к нему, и, схватив за руку, бросилась на шею.

— Алекс, не уходи, — чуть не плача шептала она. — Ты же знаешь, что я… я люблю тебя!

Алекс издал тяжёлый вздох. Ему стало жаль эту глупенькую девчонку, и он обнял её одной рукой за талию, держа в другой руке портфель.

— Настя, Настенька, что же ты так? Мне пора идти. Тебе нужно успокоиться, — быстро говорил он, не зная, как отделаться от её цепких объятий.

— Поцелуй меня. Ну пожалуйста! — буквально молила Настя.

— Я не могу, — жалостливо сказал он, но всё-таки чмокнул её куда-то в висок.

— Но почему? — не разрывая объятий, чуть не заплакала она.

— Не обижайся, но ты не в моём вкусе.

— Ты врёшь. Тебе ведь всё равно, с кем, ну поцелуй меня!

И она сама потянулась к его губам, но Алекс, чтобы избежать поцелуя, высоко задрал голову, и Настя чмокнула его в приятно пахнущую шею.

— Ну, во-первых, мне не всё равно, с кем. А во-вторых, я не могу, поверь, даже если бы очень захотел, — тихо сказал он, пытаясь отодвинуться.

— Но почему? — не отставала Настя, капризничая как маленькая девочка, которой не дают то, чего она хочет. — А-а-а! Я поняла! Это мой папа постарался! Ну конечно, он же сам говорил мне!

Настя, будто очнувшись, ослабила объятия, из которых Хигир проворно освободился.

— Ведь это так? Он говорил с тобой?

Алекс пробурчал что-то невнятное, пытаясь оправдать Антона Николаевича, но Настя его не слушала и выбежала из кабинета со словами: «Ну, ты у меня получишь!».

— А потом получу я, — оставшись один, задумчиво произнёс Хигир и нервно провёл рукой по волосам.

* * *

Настя быстро бежала вниз по лестнице. Она была бледна, её глаза горели каким-то бешеным светом, мысли явно были где-то в другой реальности, а холодные руки дрожали от обиды и злости. Увидев подругу в таком состоянии, Лена растерялась.

— Что с тобой? — испуганно пролепетала Лена, заглядывая в беспокойные глаза Насти.

— Ты извини, я не могу тебя сейчас подвезти. Мне срочно нужно домой, — быстро проговорила Настя, поспешно надевая куртку.

— Но что случилось?!

— Потом расскажу!

Лена осталась одна, блуждая в догадках. Но было ясно одно, виною всему Хигир. Она, не зная причины, уже заочно обвинила его в том, что случилось с Настей.

В холле никого не было, даже гардеробщица уже успела улизнуть домой, и, казалось, в университете не осталось ни единого человека, кроме неё. Лена подошла к зеркалу и стала надевать своё чёрное пальто, уже поношенное и потерявшее форму. В полумраке холла было не так заметно, что оно посерело. Но выбирать было не из чего, денег на новое не хватало. Лена повертелась перед зеркалом и оглядела себя с ног до головы. Одета она была неплохо, как говорят, со вкусом, но не с иголочки: швы на пальто залоснились, носки на чёрных осенних сапогах ободрались, и тонкая кожа мелкими барашками задралась вверх, а бордовый шарф, кокетливо накинутый на шею, от частых стирок потерял свою яркость и покрылся катышками.

— Да-а, — со вздохом протянула Лена, глядя на себя с горькой улыбкой. — Я требую незамедлительной и тотальной реставрации.

Тут в полной тишине она услышала голоса Хигира и Лужнина. Не задумываясь, девушка шагнула к зеркалу, которое как раз находилось за лестницей между двумя колоннами, тем самым став невольным невидимым слушателем их разговора.

— Ты чего такой нервный, что-то случилось? — участливо поинтересовался Саша.

— Да бабы надоели до ужаса! — раздражённо пожаловался Алекс и поёжился, словно ему стало холодно. — То одна, то другая.

Они спустились по лестнице и остановились неподалёку от зеркала. Лена, не зная, что делать, попыталась дать знать о своём присутствии, слегка пошуршав пакетом, но осталась незамеченной, стоя за колонной.

— Что я слышу! — удивлённо поглядел на своего друга Саша, поправляя шарф, и засмеялся.

— Не смейся, мне не до шуток. Я устал от этих девиц, — озабоченно произнёс Хигир, застёгивая пальто.

— Они бегают за тобой, потому что ты свободный. И красивый. Может, тебе жениться? — предложил Лужнин. — Хотя при твоей внешности на сто процентов это не поможет, но поток желающих соединиться с тобой в порыве страсти поиссякнет.

— Вот ещё! Они мне и так надоели, а ты предлагаешь, чтобы какая-то баба мучила меня каждый день, — возразил Алекс. — Да и на ком жениться? Вокруг одни бляди и проститутки. Или вон эти сумасшедшие малолетки вроде Ливановой. Представляешь, она вообразила, что я могу к ней что-то испытывать. Вот дура, да будь она последней женщиной на земле, я бы не взглянул на неё. Уж больно на своего отца смахивает, а я не сплю с мужиками.

— Ну, во-первых, ты сам окружил себя «блядями и проститутками», — спокойно сказал Лужнин. — Ты смотришь только на картинку, внутри которой ничего нет, пусто. Вот тебе и кажется, что любить некого. Красивые девушки, которые знают, что они красивы, влюблены только в себя. Может, тебе сменить круг общения? А во-вторых, не воспринимай Настю как малолетку, она уже давно повзрослела и превратилась, кстати, в очень приятную девушку. Конечно, попроще тех, к кому ты привык, зато она тебя любит. Это ценно.

— Ты сейчас издеваешься? — Хигир усмехнулся, не веря, что его друг говорит всерьёз, но Лужнин не унимался.

— Ну, не хочешь Настю, посмотри на других. Здесь полно милых девушек с интеллектом и нормальной внешностью, без накачанных груди и губ, ресниц до лба, наращённых волос и расписанных ногтищ. Не все воспринимают себя как товар, который нужно продать подороже. Если осмотреться, ты легко найдёшь умную, красивую и, главное, по-настоящему влюблённую в тебя, — продолжал Саша. — И ты будешь счастлив.

— Да ладно, — отмахнулся Хигир. — Все они курицы пустоголовые. Просто есть красивые, а есть не очень. С красивыми хоть поразвлечься можно.

Сказав это, он направился в сторону двери, Лужнин пошёл за ним. Лена смотрела им вслед. Видимо, почувствовав её пристальный взгляд, Хигир невольно повернулся. Их глаза встретились. От неожиданности Алекс, даже не предполагавший, что их разговор мог кто-то услышать, вздрогнул. Вспомнив свои слова, в том числе о Насте, он смутился, но, резко отвернувшись, вышел на улицу.

— Ну и козёл же ты, — тихо произнесла Лена, еле шевеля губами. Она будто оцепенела из-за круговерти мыслей и чувств. Слова Хигира очень задели её. На душе было горько и обидно за Настю, да и за себя, что влюбилась в такого подонка, в мужчину, которого и мужчиной назвать сложно. В человека, считающего девушек каким-то расходным материалом, чтобы «поразвлечься». Лене было больно падать с небес на землю, диалог у зеркала разрушил её иллюзии. — «Курицы пустоголовые», — злилась Лена. — Но как вообще я буду Насте обо всём этом рассказывать? Она им так восхищается. С другой стороны, так не может продолжаться, он недостоин её любви. Она должна всё узнать.

Лена, разумеется, уже давно успела нарисовать идеальный портрет своего мужчины и в рамки этого портрета втиснула Хигира, решив, что именно он — тот самый единственный — и что их встреча судьбоносна. А теперь ей пришлось лично убедиться в том, что возлюбленный — высокомерный эгоист, да и ведёт себя, как настоящий подонок. Но одновременно она жалела, что услышала их разговор, — расставаться со своими мечтами не хотелось.

* * *

А Настя нетерпеливо ждала своего отца с работы. Она то и дело смотрела на часы, ходила взад-вперёд и сочиняла гневную речь, уготованную обрушиться на старшего Ливанова. Настя даже не допускала мысли, что Алекс действительно мог не испытывать к ней ни малейшего влечения, не говоря уже о любви.

Они были знакомы с детства. Ему было тринадцать, когда родилась Настя. Антон Николаевич и отец Хигира дружили семьями, и Алекс был частым гостем у Ливановых. Потом он уехал в Германию к отцу на пару лет, Хигир-старший в итоге отправил сына учиться в Кембридж — от себя подальше. В свои двадцать семь, когда Насте было четырнадцать, он вернулся в Москву делать карьеру на государственном поприще и сначала работал под руководством Ливанова, поэтому хорошо знал семью своего непосредственного руководителя. К Насте он относился как к маленькой девочке, которую в юности когда-то нянчил. А вот она влюбилась в него без памяти, по этой же причине и поступила на юрфак МГУ. Сначала она скрывала свои чувства, но не могла не действовать, имея властный характер и желание получать всё и сразу: на третьем курсе не выдержала и призналась Хигиру в любви. В ответ Алекс просто посмеялся, сказав, что она ещё слишком мала. Обиженная Настя рассказала обо всём отцу, тот дал втык Хигиру, заставив извиниться и отказаться вежливо и категорично, без издевательств. Только Настя на этом не успокоилась и начала буквально преследовать Хигира, капризничать и устраивать сцены ревности, чем пугала его. Ливанов не раз предостерегал дочь, боясь безумных поступков с её стороны. А поскольку отношения у них были напряжённые, Настя не преминула обвинить отца в том, что именно из-за него Хигир не может посмотреть на неё другими глазами. С этой идеей фикс она и жила уже несколько лет, а слова Хигира и отказ в поцелуе просто взорвали эту бомбу замедленного действия.

Как всегда, Антон Николаевич вернулся домой около девяти вечера. Он громко крикнул дочери, что пришёл, и отправился прямиком в свою комнату переодеваться. Обычно они встречались за ужином, и даже если Настя уже успевала поесть, то всё равно спускалась вниз поздороваться. Но только не в этот раз. Не обнаружив дочери в столовой, Антон Николаевич немного подождал и поел один, а после направился к ней в комнату выяснить, что случилось, и тихонько постучал в дверь.

— Заходи, пап, — металлическим голосом процедила Настя. Она сидела на кровати спиной к двери.

— Здравствуй, дочка. Что с тобой? — забеспокоился отец и сел рядом.

Она повернула к нему своё лицо, на котором играли тени от настольной лампы, одиноко горевшей в тёмной комнате. От этого выражение лица казалось ещё более мрачным, а поджатые губы и чуть ли не безумные глаза вконец напугали Антона Николаевича.

— Дочка, да что с тобой? Ты не заболела? — бледнея, еле слышно выговорил он.

— Какое право ты имел вмешиваться в мою жизнь?! — жёстко и одновременно торжественно произнесла Настя давно подготовленную фразу.

Антон Николаевич с недоумением вопросительно посмотрел на дочь.

— Только не делай вид, что не понимаешь! Ты всё-таки разговаривал с Хигиром насчёт меня! — перешла она в наступление, повысив голос и вскочив с кровати.

— Фу-ух-х-х, — с облегчением выдохнул Ливанов и наигранно схватился за сердце. — Слава богу, а то я уж подумал…

— Кто дал тебе такое право?! — снова закричала Настя, которую его спокойная реакция разозлила ещё больше.

— Как кто? — возмутился он, поняв, что разговор принимает серьёзный оборот. — Я всё-таки твой отец.

— Да какой ты мне отец! Ты всё время шлялся где-то, жизнью моей не интересовался, никогда моим воспитанием не занимался, а теперь спохватился. Так вот, уже поздно, я тебе скажу! — кричала дочь, дрожа всем телом. Зрачки её расширились, а лицо, вытянутое от злости, покраснело от напряжения.

— Настенька, да ты что? Я же люблю тебя, — стараясь быть ласковым и спокойным, произнёс Ливанов, не желая конфликта.

— Мне нужна любовь другого человека, а не твоя! — и, чтобы кольнуть побольнее, она добавила: — Ты своей любовью мою мать угробил!

Дочь достигла своей цели, нанеся смертельный удар в незаживающую рану. Он медленно встал. Побагровевшее от обиды лицо скривилось. Вдруг отец сделал быстрый шаг к Насте, крепко схватил её за руку и, одним движением повернув дочь к себе спиной, больно ударил её по ягодицам. Потом ещё одним сильным движением принудительно усадил на диван и встал перед ней, подбоченясь и чувствуя свою правоту.

Насте даже стало совестно за это брошенное сгоряча обвинение. Она покорно села и, опустив плечи, молчала.

— Неужели этот пацан настолько для тебя важен, что ты можешь так оскорблять своего отца? — сипло спросил Ливанов, устрашающе возвышаясь над испуганной дочерью. Настя молчала, съёжившись. Она понимала, что её монолог на этом закончился. — Какой бы я ни был, но я твой отец и требую к себе уважения. И не тебе судить меня! — продолжил он, стараясь сдерживать огонь, который так и кипел у него внутри. Получалось, надо сказать, плохо. — Говорю тебе прямо и открыто: я ни за что не позволю тебе встречаться с Хигиром, и, что бы ты ни делала, это невозможно!

Настя заплакала, тихо глотая слёзы, и спросила: «Почему? Ты ведь даже не знаешь, как давно и как сильно я его люблю. Я постоянно о нём думаю, это важная часть моей жизни. Он каждый день в моих мыслях».

Антон Николаевич действительно не знал, даже не подозревал. Немного сконфузившись, он не показал своего секундного замешательства, но внутренне согласился с её словами, понимая, что уделял недостаточно внимания дочери. Однако остановиться уже не мог и продолжал возмущаться.

— Он принесёт тебе только несчастье, потому что не любит тебя. И запомни, я в этом не виноват. Забудь про своего Хигира, вы никогда не будете вместе! Пора тебе это уже понять! — орал он.

До этого момента Ливанов никогда не позволял себе так разговаривать с дочерью — боялся, что она будет ещё сильнее его презирать, но пути назад уже не было.

Он хлопнул дверью и вышел из комнаты, не желая продолжать неприятный разговор. Настя осталась наедине со своими мыслями. Слёзы высохли, плакать больше не хотелось. Она сидела неподвижно в одной позе и, уставившись на край кровати, размышляла над случившимся. Чувство ненависти к отцу, которое она испытывала буквально пять минут тому назад, незаметно переродилось в чувство вины и невольного согласия с ним, злости больше не было. Решительные действия Ливанова усмирили её пыл, и обида совсем рассеялась. Теперь перед ней возникла другая проблема: как переступить через себя и помириться с отцом? Настя слишком долго чувствовала своё преимущество, чтобы просто попросить прощения. Сейчас попытка извиниться казалась ей унижением.

За окном вдруг послышался шум заводящегося мотора, полоски света скользнули по стенам и потолку, и автомобиль скрылся за воротами.

«Уехал», — подумала Настя и вдруг ощутила острую необходимость поделиться с кем-нибудь, чего раньше никогда не делала, если не считать психоаналитиков. Но на консультациях настаивал папа, девушка особого энтузиазма не испытывала.

Она села в свою машину и покатила к университетскому общежитию.

* * *

Антон Николаевич уехал один, предупредив охрану и своего водителя. Ему хотелось побыть наедине с самим собой, он не знал, куда едет и зачем. Способ успокоить свою душу был выбран не самый лучший, поскольку быстрая езда в таком состоянии может быть смертельно опасной. Впрочем, Ливанов это прекрасно понимал. Автомобиль разогнался, по щекам водителя катились горячие слёзы, застилая глаза прозрачной пеленой, сквозь которую было не очень хорошо видно дорогу. Он то и дело вытирал лицо, но слёзы наворачивались вновь. Сердце ныло и разрывалось от чувств, а навязчивые мысли отвлекали от вождения, сосредоточиться на дороге не получалось. Колкая фраза, брошенная дочерью в порыве гнева, так и впечаталась в его мозг. В голове без конца вертелось обвинение: «Мою мать угробил». Было больно осознавать, что дочь — самый важный, самый любимый человек — его ненавидит и не уважает. К тому же жизнь давно казалась ему бесполезной. Не нажив ни крепкой семьи, ни преданных друзей, Антон винил себя во всех бедах, произошедших с ним и его дочерью, он жалел, что разрушил отношения с близкими, без конца гонясь за мнимым счастьем, которое так и не получилось найти. Как можно было не заметить, что дочь влюблена, да ещё в кого! Как же он не уберёг её! Вспомнил Ливанов и свою жену Анну: и что давно не был на её могиле, и что редко ходил в церковь, и что изменял ей, и что она быстро угасла, как будто желая умереть. А ведь он когда-то давал себе клятву оберегать её покой хотя бы после смерти, раз это не получилось, пока она была жива. Понял он и то, что совсем не изменился: как и раньше, интересовался только собой и своим жалким существованием.

От своих невесёлых мыслей он очнулся где-то на просёлочной дороге. Сначала хотел было вернуться назад, ближе к дому, но заметил, что в полумраке между редкими молоденькими сосенками поблёскивает водоём. Любопытство пересилило, и Ливанов проехал до конца дороги, оказавшись на большом холме. Перед ним величественно раскинулась река, сливавшаяся с берегами единой чёрной гладью, в которой отражался лишь холодный блеск луны. На холме, чуть в стороне от кем-то посаженных в ряд сосенок, росло одинокое старое дерево, кажется, липа. Его ствол был толстым, кора грубой, листья почти все облетели, и только голые ветки, подсвеченные серебряно-металлическим светом луны, тихо покачивались на ветру. Антон вышел из машины в одном пиджаке, не обращая внимания на октябрьскую прохладу, сел, опираясь на могучее дерево спиной, на большой холодный камень, как будто специально здесь лежащий для таких случаев, устало посмотрел в тёмную высь и вздохнул. Голова на несколько мгновений стала пустой. Луна была так высока и как будто одинока, одна во всей вселенной.

Он тут же сравнил себя с этим спутником и, ощутив жгучее одиночество, добавил вслух, опустив голову на соединённые руки:

— От меня тоже исходит холодный свет, и я тоже не могу дать тепла другим людям.

Плакать уже не хотелось, в душе он чувствовал какую-то тупую пустоту и безразличие ко всему, что происходило вокруг. Он будто слился со старой, отстранённой липой, которая, несмотря на ни на что, продолжала существовать, не в силах что-либо изменить, продолжала расти, неся в себе равнодушную безмятежность природы.

Просидев некоторое время в странном оцепенении, он почувствовал, что замерзает и хочет спать. Зевая от усталости, Ливанов разложил сиденье машины, из которого получилась вполне комфортная кровать, и лёг, укрывшись своей курткой. Заснул он практически сразу, не обращая внимания на озарявший его бледное лицо лунный свет.

* * *

Настя знала, что у подруги был выходной, поэтому смело отправилась к ней. Та уже лежала в кровати, читая книгу, когда зазвонил сотовый телефон, разбудивший спящих Ольгу и Марину.

— Алло, — прошептала Лена. Ей никогда не звонили в такое время, а привычки выключать звук она не имела, поэтому неудобно чувствовала себя перед проснувшимися соседками.

— Лена, извини, что так поздно. Ты не могла бы ко мне выйти? Я хочу с тобой поговорить, а в общежитие уже не пускают, — проговорила Настя, забыв поздороваться.

— Ладно, — удивлённо произнесла заинтригованная девушка и, положив трубку, стала одеваться.

— Ты куда? — поинтересовалась Марина сонным голосом, видя, как Лена ищет в потёмках свою одежду.

— К Насте, она ждёт меня внизу. Кажется, у неё что-то случилось.

— Хос-с-споди! — раздражённо прошипела Марина и повернулась к стенке.

Администратор общежития, толстая, как колобок, женщина с низким, будто мужским, голосом ещё не спала, но с неохотой и недовольным бормотанием выпустила девушку наружу и со словами «Назад не пущу!» громко захлопнула за ней дверь, лязгая засовом.

Лена, волнуясь, с любопытством села в машину.

— Что случилось? — тут же спросила она.

— Давай покатаемся, — игнорируя вопрос, сказала Настя, нажав на педаль газа.

Лена понимала, что у её подруги что-то случилось, но начать разговор первой не решилась. Они молча ехали по ночной Москве. Мелькали огни магазинов, баров, клубов, ресторанов, контуры зданий становились нечёткими из-за скорости. Сейчас столица жила развлечениями, яркими и праздничными, пробки уже рассосались, и на дороге, хоть и достаточно оживлённой, стало спокойнее.

Лена начала зевать и тереть глаза, когда они заехали в какой-то тёмный тупиковый двор без единого фонаря. Настя намеренно поставила машину так, чтобы не было видно её лица, лишь тусклый свет, льющийся из окна напротив, освещал дрожащие руки девушки.

— Прости, что вытащила тебя из кровати в такое время. Ты единственный человек, которому я доверяю, — ещё раз извинилась Настя, видя, как подруга борется с зевотой. — Мне очень нужно поговорить.

Лене было приятно слышать такие искренние слова, и она расплылась в милой улыбке.

— Ну ты же моя подруга, я всегда готова тебя выслушать.

— Ты представляешь, меня сегодня отец ударил, — неожиданно бодро сказала Настя, горько усмехнувшись.

— В смысле ударил? — изумилась Лена и невольно стала вглядываться в лицо подруги, ища там следы побоев. Она никак не могла представить, что Антон Николаевич, этот наидобрейшей души человек, может вообще хоть на кого-нибудь поднять руку, тем более на собственную дочь.

— Да нет, Лен, — небрежно бросила Настя, видя её попытки отыскать следы, — он меня выпорол.

— Как выпорол? За что? — всё больше и больше удивлялась девушка, шокированная услышанным. Потом у неё мелькнула мысль, что Ливанов, видимо, сорвался из-за едких Настиных нападок и издевательств: она не стеснялась дерзить отцу самым наглым образом уже много лет, и в Лениной памяти остались несколько неприятных сцен.

— За дело, — строго произнесла Настя, а потом прибавила: «Но, как ни странно, я стала его уважать. Я только сегодня в нём увидела и отца, и мужчину». И Настя выложила ей всё как есть, начиная от знакомства с Хигиром и заканчивая сегодняшними разговорами с ним и папой.

Закончив свой горький рассказ, Настя тяжело вздохнула и, устало опустив голову на руль, произнесла:

— Ох, Лена, если бы ты знала, как мне сейчас тошно.

Как Настя ни пыталась бороться с накатывающими слезами, она всё-таки не смогла сдержаться и разрыдалась. Не ожидавшая этого Лена принялась жалеть и успокаивать подругу.

— Ну, не переживай, вы с отцом обязательно помиритесь, — говорила она, обняв её за плечи.

— Да я даже не сомневаюсь в этом. Я знаю, что всё будет в порядке. Мне тошно из-за этого козла! Ну что за ирония судьбы, — всхлипывая, с надрывом говорила Настя, жалуясь на жизнь. — Я ведь вообще мужиков терпеть не могу… и я думала… если и влюблюсь в кого-то, то это будет достойный человек, а выбрала из всех… самого настоящего подонка… Он ведь всё-таки переспал с этой Танькой… Козлина! Ненавижу!

«Да он тот ещё подонок. Знала бы ты…» — подумала Лена. Она и предположить не могла, что подруга так любит Хигира, но не решилась передать случайно услышанные подробности — это просто убило бы Настю.

— Насть, но ты же знаешь, что он бабник и Таня отнюдь не первая, с кем он спал, да и наверняка не последняя.

— Ну почему? Почему не я на её месте? — шмыгая носом, плакала Ливанова. — Она ведь всё равно его не любит!

— Зачем тебе такое унижение? Ведь это на один раз, — удивилась Лена. — Он получил своё, она ему больше не интересна. Сегодня в коридоре и на лекции он даже не посмотрел на Таньку ни разу.

— Пусть на один раз… — снова зарыдала Настя. — Хотя бы на один. Хотя бы на один час почувствовать его любовь.

— Любовь? — с укором переспросила Лена. — Да разве это любовь? Это больше похоже на одноразовый секс. А что будет потом…

— Да я знаю. Я хочу сказки. И просто поверить в то, что это может стать настоящей любовью. Со стороны звучит глупо, пожалуй. Но я так измучилась, ты не представляешь. Вот уже семь лет я просыпаюсь и засыпаю с мыслями о нём. Гадаю, что он делает сейчас. Возможно, даже то же самое, что и я, и мне от этого становится легче. Даже когда моя голова занята другими мыслями, я всё равно ни на секунду не перестаю думать о нём. Я так хочу каждый день видеть его лицо, обнимать его, разговаривать с ним, быть в курсе его дел или просто сидеть рядом и молчать. Мне сложно так жить, понимаю, что он не воспринимает меня всерьёз и любви никогда не будет, от этого ещё хуже. Я всегда буду лишь удостоена роли заворожённого им зрителя, внимательно наблюдающего за его жизнью, а я ведь так люблю его…

Поражённая такой откровенностью, Лена с неподдельным сочувствием смотрела на подругу.

— А может быть, ты его совсем и не любишь? Может быть, это всего лишь страсть?

— Семь лет?

— Но он все эти годы был недоступен для тебя, а если…

— Я уже думала над этим. Я постоянно об этом думаю. Ну, допустим, это страсть, и да, он недоступен. Но что толку? Легче-то не становится. Эта страсть меня с ума сводит который год. Я злюсь на себя, что плачу из-за него, унижаюсь перед ним, в очередной раз признаваясь ему в любви…

— А если этого не делать?

— Без разницы. Признавайся не признавайся, он всё равно меня не замечает. Дело не только во мне. Папа категорически против этих отношений, он угрожал Хигиру. У меня нет и, похоже, не будет возможности провести хотя бы час в постели с Алексом, — продолжала Настя всхлипывать.

— Может быть, это к лучшему, — пыталась подбодрить её Лена.

— Да я понимаю, я всё понимаю, но ничего поделать не могу. Я его люблю и жутко ревную, господи! Ну почему я не длинноногая блондинка, тогда у меня было бы больше шансов!

— А я думаю, не во внешности дело. Ты очень симпатичная и обаятельная, тебя невозможно не заметить. Вокруг тебя постоянно куча парней!

— Ага. Только не вокруг меня, а вокруг денег моего отца и его положения.

— Это всё предубеждения. Я же с тобой не из-за денег.

— Но ты и не мужик, — попыталась пошутить Настя.

Лена улыбнулась.

— Да, ты единственная. Спасибо тебе, — сипло произнесла Настя.

Наступила пауза.

— А ты? Ты тоже влюблена в него? — пытливо спросила Настя и уставилась на подругу.

— Я-я? — отрывисто переспросила Лена. — Нет. С чего ты взяла? — испугавшись, ответила она вопросом на вопрос.

— Ну, ты говорила, что тоже влюблена и тоже безнадёжно, — допытывалась Настя. — Не в него ли?

— А! Нет! — вдруг засмеялась Лена, и её глаза забегали. — Ну ты вспомнила! Это же было год назад. Я уж и забыла, — выкручивалась она и старалась выглядеть непринуждённо.

— Так это не Хигир? — несколько недоверчиво переспросила Настя.

— Нет, — уверенно соврала Лена. — Он уже ушёл из университета. Он был пятикурсником.

— М-м, повезло тебе. Ты не любишь никого и можешь спокойно жить.

Лена покивала, пряча глаза.

Подруги ещё долго разговаривали о жизни, о мужчинах, о планах на будущее. Вспомнили они и не так давно ушедшее детство, и школу. Много смеялись, но смех был скорее нервным, напряжённым — он помог выплеснуть накопившиеся эмоции.

Домой к Насте они приехали уже под утро, когда на тёмном горизонте сквозь обрывки низко висящих облаков, навевающих пасмурный день, забрезжил рассвет. Настя сразу поняла, что отец так и не возвращался.

Поместив подругу в гостевой комнате, Настя отправилась к себе, но спать не легла. Ей очень хотелось позвонить папе. Охваченная волнением, она ходила по комнате, то и дело выглядывая в окно и прислушиваясь к шуму на улице. Просидев около телефона полчаса, она всё-таки решилась.

Антон Николаевич долго не брал трубку, потому что крепко спал. Разбуженный назойливо пищавшим сотовым, он еле открыл глаза и не сразу понял, где находится. Через несколько секунд, очнувшись, он лихорадочно начал искать телефон, понимая, что это долгожданный Настин звонок. сообразить, почемуто тосто взорвал эту мину заУвидев на дисплее «Дочка», он захотел прыгать от радости, но, сделав серьёзное лицо, взял трубку.

— Алло, — строго произнёс он, внутренне ликуя.

Когда Настя услышала голос живого отца, у неё отлегло от сердца.

— Папа, приезжай, пожалуйста, домой, — дрожащим голосом выговорила она и затаила дыхание в ожидании ответа.

— Сейчас приеду, — коротко бросил он и нажал отбой.

Теперь он на всех парах мчался назад, окрылённый появившейся надеждой, что всё можно исправить и наверстать упущенное время, ведь ещё никогда дочь так ласково не говорила с ним. А может быть, и говорила, но это было так давно, что позабылось. Он рисовал в своём воображении радужные картины их встречи: как он попросит у неё прощения, как она попросит у него прощения, как после этого он непременно будет уделять дочери больше внимания, чем прежде, и обязательно будет следить за её жизнью.

Настя, услышав, что отец подъезжает, тут же спустилась вниз и, как только он вошёл в дом, бросилась ему на шею, но в глаза ему ещё долгое время смотреть боялась.

Итак, затянувшийся конфликт отцов и детей был исчерпан.

* * *

Утром у Насти и Антона Николаевича было превосходное настроение, но из-за пережитых волнений и бессонной ночи Настя чувствовала себя физически уставшей и эмоционально разбитой, хотя и удовлетворённой. Она решила не появляться сегодня в университете и немного отдохнуть, да и перед Хигиром было неудобно.

Антон Николаевич, напротив, не испытывал никакого утомления и буквально светился от счастья. Он, поспав всего три часа, бодро поднялся с кровати и, мыча под нос какую-то мелодию, отправился в ванную комнату. Он давно не просыпался настолько полным сил и радости, с таким желанием жить.

Увидев в холле Лену, Антон Николаевич пришёл в бурный восторг, бросившись обниматься. Лена, испугавшись его порывов, немного отстранилась. Ливанов, видя смущение молоденькой девушки, осадил себя и звонко хлопнул в ладоши, чтобы сгладить неловкость и не стоять с распростёртыми объятиями.

— Здравствуй, Леночка. Очень рад тебя видеть. Оказывается, ты у нас? — приветливо улыбаясь, поздоровался Антон Николаевич.

Лена, стесняясь, улыбнулась.

— Настя, наверное, тебе уже сказала, что не пойдёт сегодня на учёбу. Если ты не против, я мог бы тебя подвезти до университета, — галантно предложил он свою помощь.

Лена согласилась и попросила не подъезжать близко к парадному входу, дабы не компрометировать себя.

На работе Ливанов в боевом настрое сразу направился к Хигиру и, коротко осведомившись у секретаря, сидевшего в приёмной, на месте ли начальник, бесцеремонно ворвался к нему в кабинет. При виде Антона Николаевича Хигир заулыбался и протянул ему свою руку, но, игнорируя приветствие, Ливанов опёрся ладонями о стол, навис над коллегой и грозно спросил:

— Алекс, в чём дело? Может быть, ты объяснишь, почему моя дочь вчера набросилась на меня с обвинениями, что я мешаю ей жить?

Алекс недовольно скривился, тяжело откинувшись на спинку кресла: «А она тебе разве ничего не рассказала?»

— Зачем что-то рассказывать? И так всё ясно — ты её обидел! Алекс, только попробуй тронуть мою девочку! — угрожающе сказал Антон Николаевич, распаляясь.

— Я её не трогал, — спокойно произнёс Хигир, — наоборот, это она преследует меня буквально по пятам.

— А ты не преминул этим воспользоваться?! — кипятился Ливанов, часто дыша.

— Нет же, наоборот. Я отказал ей в её желаниях, — держал равновесие Алекс, не давая себе злиться.

— В каких таких желаниях?!

— Твоя дочь уже взрослая. И ты прекрасно понимаешь, чего она хочет.

— Как ты можешь говорить такое про мою дочь? Можно подумать, Настя какая-то развратница.

— Ну, она, конечно, не развратница, она просто влюблена в меня, причём давно.

Антон Николаевич замялся и почмокал губами.

— В любом случае ты виноват…

— Виноват?! — воскликнул Хигир под натиском переполнявшего его возмущения. — Я что, по-твоему, должен был согласиться?

— Что?! Я ещё раз говорю, только попробуй хоть пальцем коснуться Насти!

— Я совсем тебя понять не могу, — нервничал Хигир.

— Нечего меня понимать. Значит, ты дал повод ей так себя вести, поэтому ты виноват! Звони и проси прощения! — требовал Антон Ливанов, расхаживая по кабинету.

— Прощения?! — изумился Алекс. — Пойми, если я буду ей названивать, станет только хуже. Она подумает, что у неё есть шанс.

— Я лучше знаю, что будет лучше для Насти. Звони!

— Теперь понятно, в кого она такая упрямая, — злобно пробормотал Хигир.

Ливанов уже было собирался выйти, но, услышав эти слова, вновь развернулся, подошёл к столу и тихо, но строго проговорил:

— Алекс, не нарывайся на неприятности. Ты же знаешь, я могу тебе такое устроить… Может быть, снова хочешь отправиться к своему отцу? Он-то тебе мозги быстро вправит.

С этими словами Ливанов вышел вон. Хигир вздохнул и ещё долго сидел неподвижно, хмуря брови и подперев подбородок рукой.

* * *

День у Лены начался как обычно. Первая пара по уголовному праву прошла довольно быстро, потом миновал обед, потом ещё одна пара. Все в группе спрашивали, где Настя. Особенно интересовалась Марина, она даже полюбопытствовала, не поссорились ли подруги. Лена ничего ей не сказала, пожав плечами.

Последняя пара была у Хигира. Когда он появился в кабинете, Лена вдруг почувствовала жгучую неприязнь к нему, вспомнив вчерашний случайно подслушанный разговор с Лужниным. Она смотрела на него строго, даже зло, пытаясь убедить себя, что он недостоин ни единой её или Настиной слезинки. Если бы Хигир в этот момент заглянул ей в глаза, то непременно бы смутился, по крайней мере, ей так казалось. Но он как ни в чём не бывало приступил к лекции. Надо отметить, что он вообще никогда не смотрел на Лену, выбрав себе нескольких студентов, с которыми обычно и поддерживал визуальный контакт, она в их число не входила.

— Сегодня мы ничего записывать не будем. Я дам материал в устной форме, вы послушаете и в начале второй половины пары напишете небольшой несложный тест по новой теме. Возможно, я даже успею сразу проверить работы.

Лена продолжала смотреть на Хигира испепеляющим взглядом, чтобы показать своё негодование, ей хотелось, чтобы ему стало стыдно. Безуспешно просидев так четверть часа и не добившись никакого результата, девушка неожиданно поймала себя на мысли, что вся злость куда-то испарилась, а она сидит и просто разглядывает его самым нескромным образом. Это разозлило её ещё больше.

После лекции преподаватель устроил обещанный тест, разделив студентов на четыре группы, а сам куда-то вышел. Но списывать всё равно было неоткуда. Лена, несмотря на недосып и на то, что приличную часть занятия провела, любуясь Хигиром, материал усвоила хорошо, и её начали атаковать одногруппники, прося подсказки. Будучи человеком отзывчивым и добрым, она увлеклась и пыталась помочь всем, забыв про себя. Внезапно в кабинет вошёл Хигир, и гул мгновенно стих.

— Сдаём работы.

Среди студентов пробежала волна возмущения.

— Мы ещё не всё, — выкрикнул кто-то.

— Давайте что успели, я ещё проверить хочу, а то мне некогда, — хмуро сказал Алексей Эдуардович и попросил старосту собрать работы.

Лена с ужасом взглянула на свой пустой лист. Она судорожно начала отмечать ответы как попало, не вчитываясь в вопросы, и едва успела поставить последнюю галочку, как её листок уже оказался в руках у заботливой старосты.

— Посидите пока тихо, я сейчас проставлю оценки и отпущу всех, — уткнулся Хигир в листы, водя пальцем по строчкам и столбцам.

Прошло минут пятнадцать. Лена вся замерла в предчувствии провала.

— Только я попрошу сохранять тишину, иначе не все услышат свои фамилии, — вежливо попросил Хигир и стал называть отметки.

Пока озвучивались результаты, к Лене поворачивались довольные студенты, которым она успела помочь, и благодарили её. В ответ она только кивала и слегка улыбалась. Вот очередь дошла и до неё.

— Фадеева — два, — сухо произнёс он и хотел было продолжить дальше, но услышал шёпот и какую-то возню.

— Как? Тебе два? — слышался удивлённый шёпот.

Лена, опустив глаза, лишь пожимала плечами и через силу старалась улыбаться, делая вид, что это ерунда. Но обида и досада переполняли её, и из-за внимания одногруппников к её двойке на душе становилось только хуже.

Хигир молча и с интересом смотрел на происходящее, ему захотелось разобраться, в чём дело.

Дочитав до конца, он откинулся на спинку кресла и сомкнул руки перед собой.

— Так, уважаемые будущие коллеги, я имею в виду юристов, пожалуйста, встаньте те, кто претендует на красный диплом.

Изотова перед тем, как передать Хигиру свою группу, естественно, дала ему список студентов, подающих надежды, туда входила и Лена, но он намеревался составить свой рейтинг.

Медленно поднялись пять человек, среди них была и Фадеева. Он оглядел всех и задержал взгляд на ней.

— Ну, я так и думал, — качнул он головой. — Значит, вы тоже мечтаете о красном дипломе?

— Я не мечтаю, я на него претендую, — возразила Лена.

— Претендуете? — удивился он такой смелости, и ему послышалась даже некоторая дерзость в её ответе, из-за чего преподаватель впал в лёгкое раздражение и продолжил разговор уже на повышенных тонах. — Что же вы так плохо учитесь? М?

Лена молчала, смотря в пол.

— Если вы так будете продолжать, то я вам даже и четвёрки не поставлю. Вот тогда и посмотрим, как вы будете претендовать на красный диплом, — язвительно передразнил её Хигир.

Лена, боясь разозлить его ещё больше, продолжала молчать.

— Или вы только у меня так плохо учитесь? Спите, опаздываете? А? Не слышу? — всё больше и больше раздражался Хигир.

Она низко опустила голову и кусала губы, сдерживая свои порывы вступить с ним в полемику. Возникла напряжённая пауза. Все застыли в безмолвной тишине.

— Ладно, садитесь, — поняв, что все его нападки бесполезны, недовольно сказал Хигир и махнул рукой.

В аудитории стало оживлённее, студенты начали обсуждать случившееся. Хигир, хмуря брови, снова склонился над своими бумагами и что-то там пометил.

— Фадеева! — громко сказал он, стараясь перекричать болтающих студентов.

— Да, — поднялась с места испуганная Лена, которая только успокоилась и уже не ждала продолжения. Все опять умолкли, ожидая второй серии публичной порки.

Но Алексей Эдуардович, неизвестно о чём вдруг подумавший, больше не намеревался возобновлять этот разговор. Напротив, он смягчился и спокойным голосом спросил:

— Как вас зовут? Екатерина или Елена?

— Елена, — неуверенно пробормотала она и насторожилась, но продолжения не последовало.

— Угу, — сказал себе под нос Хигир. — Садитесь.

Лена понимала, что виновата сама, но её самолюбие было ущемлено. Она была так неоправданно жестоко унижена им перед всей аудиторией, никто её ещё так не отчитывал. Он грубо отобрал у неё твёрдую уверенность в своём уме и сделал это публично.

* * *

Через три дня в университете снова появилась Настя. Страсти в её измученной душе немного поутихли, поэтому она без особого стеснения была готова снова встретиться с Хигиром.

— Сегодня мы с вами приступаем к одной из главных тем, — серьёзно начал он лекцию. — Можно сказать, это основа гражданского права, поэтому попрошу быть особенно внимательными. Вы должны знать материал досконально, прежде всего это касается юристов. Для них будут специальные задания. Итак, приступим.

Лена половину первой пары внимательно слушала, не пропуская ни единого слова. Вторая половина прошла не менее плодотворно. Но всю остальную часть занятия после выпитого на перемене горячего чая она пребывала в расслабленном состоянии, да и лекция началась не с объяснений, а с диктовки. Руки не слушались, голова не работала, Лена всё больше погружалась в какое-то сонное состояние. Она стойко старалась держать себя в руках, впрочем, всё оказалось напрасным. Веки тяжелели, глаза закрывались, голова сама клонилась вниз. Она даже не заметила, как уснула.

Проснулась девушка от сильного толчка своей соседки Насти. Она быстро открыла глаза, пытаясь сообразить, в чём дело, её сердце бешено колотилось от испуга. В аудитории стояла абсолютная тишина. Хигир, начитывая материал, в очередной раз увидел, как всё та же студентка, ещё и претендующая, по её словам и по словам Изотовой, на красный диплом, пренебрегая всеми его замечаниями, безмятежно спала. Он прервал лекцию и сердито упёрся в неё глазами, как будто желая разбудить её воцарившейся тишиной и своим разгневанным взглядом. Настя, сориентировавшись, поспешила разбудить подругу.

Хигир сидел за своим столом, скрестив руки на груди, и продолжал недоброжелательно сверлить Лену глазами. Провинившаяся ждала, что вот-вот разразится скандал и её выгонят из аудитории, отчего слегка прищурилась, готовясь к худшему. Но Хигир так же молча перевёл недовольный взгляд обратно к своим бумагам и, нахмурившись, искал, где же он остановился.

— Ты что, с ума сошла? Не могла до дома дотерпеть? — сердито шептала Настя.

— Я сегодня всю ночь работала, пришла домой только в два часа, даже поспать как следует не успела, — оправдывалась Лена.

Настя покачала головой и отвернулась от греха подальше, а то и за болтовню можно было схлопотать.

Лене стало совсем худо, она чувствовала непреодолимую слабость во всём теле, организм требовал сна. Бороться с этим сил совсем не осталось, но уйти домой посреди занятия было немыслимо.

Пока девушка размышляла, что делать, у Хигира зазвонил телефон. Преподаватель, извинившись, вышел в коридор. Воспользовавшись минутной паузой, Лена быстро соскочила со своего места и забралась на верхние ряды в надежде остаться незамеченной. Настя проводила её взглядом и негромко крикнула: «Не поможет!»

Лена ничего не успела ответить, так как в кабинет вернулся Хигир.

— Продолжим, — деловито сказал он и начал диктовать.

Все дружно взялись за ручки, но не Фадеева. Она расположилась на самом крайнем верхнем ряду и положила свою тяжёлую от усталости голову на скрещённые на парте руки. Хигир не сразу это заметил. Он встал и начал ходить по кабинету, читая лекцию и заглядывая в тетради студентов, проверяя, тем ли они занимаются. Увидев, что Лена пересела и снова заснула, Алекс сильно разозлился, но виду не показал, а только недовольно закатил глаза.

«Ну это уже наглость», — подумал он и стал неторопливо подниматься вверх по лестнице, не прекращая диктовать.

Парень из группы социологов, сидевший рядом с Леной, увидев приближение преподавателя, сделал попытку разбудить её, но Алексей Эдуардович погрозил ему пальцем и в два шага очутился около спящей девушки. Он наклонился к ней, облокотившись о выставленное вперёд колено. Студенты замерли в ожидании развязки. После некоторой паузы Хигир стукнул кулаком по парте перед лицом студентки. От неожиданности Лена подскочила на своём месте и, непроизвольно откинувшись назад, широко раскрытыми глазами уставилась на преподавателя. На её бледном от испуга лице выражалось скорее недоумение, чем страх. Она не ожидала так близко увидеть лицо Хигира. Возможно, в тот момент он даже ей снился…

— Так, девушка, мне это всё уже надоело! — резко сказал он. — После лекций подойдёте ко мне, поговорим! А сейчас, если вам угодно, можете продолжать спать.

Отчеканив каждое слово, Алексей Эдуардович резко развернулся и проворно спустился вниз, нервно сев в своё кресло. Оценив всю серьёзность ситуации, студенты сидели тихо, даже не перешёптываясь, чтобы не расстраивать своего куратора.

Лена несколько секунд находилась в некоторой прострации. Ураган, пронёсшийся только что над ней, поверг её в оцепенение. Придя в себя, она слабой дрожащей рукой взяла ручку и стала автоматически записывать лекцию, одновременно анализируя ситуацию.

«Интересно, что он мне скажет? Явно ничего хорошего, — размышляла Лена, досадуя на себя. — Боже мой, это всё из-за проклятой работы! Я уже так устала, а ведь это только начало, впереди госы, ведь не сдам… Может, мне и вправду взять академ?»

Эти мысли настолько её расстроили, что две крупные слезы капнули на тетрадь и расплылись светлой кляксой по её клеткам, выгнув тонкий лист бумаги. Но Лена, разозлившись на себя из-за этой глупой девчачьей слабости, тут же смахнула наворачивающиеся слёзы и зажмурилась, пытаясь успокоиться.

После звонка Хигир не стал, как он это часто делал, всех задерживать, а сразу отпустил студентов домой — ему было нужно срочно отойти по каким-то делам. Стало шумно, и уже через пять минут аудитория совсем опустела. Дождавшись, пока все уйдут, Лена с неохотой спустилась вниз и робко встала около учительского стола.

Она вся дрожала от волнения, озабоченная и тем, что случилось на лекции, и тем, что впервые остаётся с ним наедине. Она пыталась заранее предугадать, каким будет разговор, перебирая возможные варианты поведения Алексея Эдуардовича: может быть, он будет в бешенстве кричать или сухо отчитывать её, перемежая свою речь язвительными оскорблениями.

Когда дверь кабинета скрипнула, Лена вздрогнула, и по её телу снизу вверх, от ягодиц до головы, пробежала волна мурашек, отчего сердце заколотилось сильнее, а ладони вспотели.

Лена коротко взглянула на него, чтобы оценить настрой, но, к её удивлению, вид у Хигира был отнюдь не боевой. Он легко, заправив одну руку в карман, прошагал мимо, и на его лице не было ни тени раздражения или злости.

— Секундочку, — живо произнёс он и вынес стул из маленькой комнатки в аудиторию.

Поставив его напротив своего стола, он вежливо предложил ей сесть. Обескураженная Лена, готовившаяся к его нападению, боязливо опустилась на стул.

— Ну что, Елена… Как по отчеству? — спросил он.

— Алексеевна, — робко ответила она.

— Ну что, Елена Алексеевна, — вздохнул Хигир, но как-то дружелюбно, даже игриво. — Что мне с вами делать?

У Лены от нервного напряжения, казалось, свело все мышцы на лице, которое не выражало ни единой эмоции.

— Вы на лекциях по другим предметам тоже спите, или только на мои распространяется ваша сонливость? — спросил преподаватель и, чувствуя её страх, улыбнулся, чтобы разрядить обстановку. Он разговаривал приветливо, но несколько развязно.

— И на других бывает, — тихо ответила девушка, тоже чуть улыбнувшись.

— И в чём же причина? Я не думаю, что вам неинтересно, — в том же духе продолжал Хигир, опираясь локтями о стол.

Лена с грустью рассказала ему про болезнь отца, ночную работу и отсутствие денег.

— Ясно, — искренне посочувствовал Алексей Эдуардович. — Но можно, например, взять кредит на учёбу с отсрочкой и выплачивать его попозже, уже когда устроитесь на работу.

— Я пыталась, но там дают только на полный срок обучения, то есть на пять лет, а мне нужно на год, поэтому пришлось взять потребительский, а на него отсрочку не делают, — развела Лена руками.

— Понятно. А в деканат не пробовали ходить? За хорошую учёбу у нас могут перевести с платного отделения на бюджетное.

— Пробовала, но сейчас нет мест. Я каждый семестр хожу узнавать уже несколько лет.

— Понятно, — усмехнулся Хигир и неодобрительно качнул головой, а потом еле слышно процедил: — Мест у них нет.

— Да и к тому же деньги я уже заплатила. Возвращать мне сейчас их никто не будет, — продолжила Лена.

— Это правда, — задумчиво проговорил он.

Возникла пауза. Лена уже чувствовала себя довольно свободно в его присутствии. Доброжелательный характер беседы помог ей выйти из оцепенения.

— Я ведь не просто так у вас обо всём этом спрашиваю, — Хигир расслабленно откинулся на спинку кресла, держа руки на подлокотниках. — Я тут к вам уже успел присмотреться, поговорил с Изотовой и понял, что вы действительно имеете полное право именно претендовать на красный диплом.

При слове «претендовать» он слегка ухмыльнулся и бросил выразительный взгляд на Лену.

— Я ведь тогда понял, что вы помогли одногруппникам написать проверочный тест, а сами попросту не успели. Так?

Лена с раскаянием кивнула головой.

— Не надо помогать другим, думайте только о себе. Пусть этот случай станет вам уроком, — нравоучительно произнёс Хигир.

— А как же не помогать? — возразила девушка. — Я не хочу, чтобы меня считали высокомерной заучкой.

— Хм, а разве так не считают?

— Нет, меня уважают, — парировала девушка.

— Уважают? — он тихо засмеялся.

После небольшой паузы он продолжил беседу.

— Откуда вы? Не из Москвы ведь?

— Нет, я из Ярославля.

Лена почувствовала насмешку со стороны Хигира.

— Ладно, научитесь ещё жить. Мы немного отвлеклись от главного. Я хочу, чтобы вы писали у меня дипломную работу. Как вы, согласны?

Глаза Лены расширились, она громко сглотнула слюну от неожиданного предложения.

— Вы серьёзно? — изумлённо выговорила она и кашлянула. — Или шутите?

— Я выбрал только троих талантливых студентов, которые, по моему мнению, способны стать достойными специалистами. Это Дежнев, Кулаков и вы. Я считаю, что из вас может выйти приличный юрист, поэтому берусь вам помочь.

Лена была польщена до глубины души. Надо же, буквально неделю назад он чуть ли не в грязь её втоптал, а сейчас вознёс до небес.

— Я индивидуально выдам всем темы дипломных работ, заниматься буду с каждым по отдельности. Занятия считаются дополнительными, поэтому они будут после основных лекций. В какие дни, я скажу позже. Да, и заодно подтянем то, что вы проспали. Всё понятно? — переспросил Хигир.

Лена с готовностью кивнула.

— Теперь перед вами стоит серьёзная задача. Нужно что-то делать с работой, находить пути решения, потому что учебная нагрузка увеличится в два раза. Иначе вы просто не справитесь.

— Я очень постараюсь решить эту проблему, — как заколдованная, проговорила Лена.

Тут дверь отворилась, и на пороге появился Лужнин. Он не ожидал увидеть здесь кого-либо, кроме Алека, поэтому вдруг остановился и спросил:

— Извините, я не помешаю?

— Саш, проходи, — обрадовался Алексей Эдуардович и, когда тот подошёл, пожал ему руку.

Лужнин слегка присел на угол стола лицом к Лене и галантно поздоровался с ней, на что та ответила смущённой улыбкой. Лена вдруг почувствовала, что её сковывает неловкость.

— Саш, как ты думаешь, способная Елена Алексеевна ученица? — весело спросил Алекс своего друга и хитро покосился на студентку.

— Я думаю, да, когда не спит, — шутя, ответил Саша.

Лена покраснела и опустила глаза вниз.

— Я тоже так думаю, поэтому решил с ней позаниматься, — сказал Хигир.

— Чем? — загадочно улыбнулся Лужнин.

— Гражданским правом, Саша, гражданским правом, — с упрёком ответил на неудачную шутку Алексей Эдуардович.

— А, ну если гражданским правом, то конечно, — не унимался Лужнин, игриво улыбаясь.

Лена ещё больше покраснела от двусмысленности фразы.

— Хватит смущать девушку, — спокойно проговорил Алексей Эдуардович и быстро взглянул на неё.

Лена готова была сквозь землю провалиться из-за ощущения, что над ней просто бессердечно издеваются. Она даже обиделась на Лужнина, что он позволил отпустить в её адрес такую дерзкую и пошлую шутку.

— Ну что ж, Елена Алексеевна, идите домой, — произнёс долгожданные слова Хигир, — я на этой неделе скажу, когда начнутся дополнительные занятия.

Лена, попрощавшись, пулей вылетела из кабинета, обливаясь холодным потом.

Хигир посмотрел на часы и сказал Саше:

— Ну что, поехали? А то опоздаем.

— Да я в принципе и зашёл напомнить, что нам пора.

Хигир встал и направился за пальто. Лужнин тоже поднялся, но уходить к себе за верхней одеждой не торопился.

— Алек, — позвал его Саша и, подойдя к маленькой комнатке, облокотился о косяк.

— Ну, что ещё? — нетерпеливо бросил Алекс, чьё настроение резко сменилось. — Иди одевайся быстрее, я уже готов.

Лужнин за много лет привык к вспышкам грубости своего друга и уже не обращал на них внимания.

— А что насчёт этой девушки, Лены? Ты и вправду разглядел в ней талант к науке, или это твоя уловка, чтобы затащить очередную жертву в постель?

— Она действительно довольно умна, — сухо ответил Хигир, уже надев пальто и спешно застёгивая пуговицы.

— Это хорошо… Алек, не трогай её, пожалуйста, — произнёс Саша и отошёл от косяка, освобождая проход своему другу, собравшемуся выйти.

При этих словах Хигир остановился и изумлённо посмотрел на Лужнина, слегка приподняв брови:

— Давно ли ты стал интересоваться серыми мышками?

— Я бы не назвал её серой мышкой, — защитил Лену Лужнин. — Но дело не в этом.

— Ладно, договорились, эту мышку я оставлю для тебя, — с неприятной усмешкой сострил Хигир и хлопнул друга по плечу.

— Ты неисправим, — щёлкнул языком Саша. — Она просто хорошая девушка.

Алек засмеялся.

— Все они хорошие до поры до времени. Да ты не бойся, она не в моём вкусе, — ответил Хигир. — Она не возбуждает во мне естественный мужской интерес, короче, не хочу я её.

— Ну, пусть так, — несколько недоверчиво произнёс Лужнин и направился к выходу. — Да и надежду ей не давай, не разбивай её сердце, — прибавил он, уходя. — Встретимся внизу у зеркала.

* * *

Лена не бежала вниз по лестнице, а буквально парила над ней, переполненная радостью. Неужели судьба предоставила ей тот долгожданный шанс, на который она так уповала, приехав в Москву? Вот теперь-то она не упустит своего, вот теперь-то всё наладится. Лена была поистине горда собой. Но, если не лукавить, такие восторженные эмоции вызывало у неё не только корыстное желание попасть в колею, но и шанс быть рядом с Хигиром, общаться с ним и даже, возможно, надеяться на большее. Лене очень понравилось, что он так приветливо разговаривал и даже проявил заботу, пытаясь найти пути выхода из сложившейся у неё непростой ситуации. Всё было хорошо, не считая пары усмешек в типичном его стиле, но к этому Лена уже начинала привыкать. Влюблённой девушке и в голову не приходило, что поведение Хигира могло быть проявлением банальной вежливости.

Настя, снедаемая любопытством, всё это время ждала подругу внизу в холле. Она волновалась и мысленно жалела её, не представляя, что же на самом деле произошло, и, увидев Лену легко скачущей вниз по ступенькам, очень удивилась её весёлости.

Лена, не дожидаясь вопроса, тут же начала всё рассказывать. Во время рассказа широкая и светлая улыбка не сходила с её губ, а вот Настя даже немного расстроилась из-за такого поворота событий, но тщательно скрывала это, делая вид, что искренне рада за подругу. Борясь с завистью и ревностью, Настя мысленно уверяла себя, что все опасения абсолютно беспочвенны: хотя Лена гораздо красивее её, но всё-таки не для Хигира — слишком проста.

Всю неделю Лена находилась в пьянящей эйфории. Она довольно хвасталась своим успехом, наслаждаясь завистливыми взглядами некоторых одногруппников. Марину особенно задела эта новость, она даже вся побледнела, когда переполняемая эмоциями Лена по привычке в подробностях — как старой подруге — поведала ей, что будет писать дипломную работу у Хигира. Другая соседка ныла и сетовала на судьбу, что зря не пошла на юридический факультет, и также завидовала ей, только по другой причине: если бы у Ольги появилась возможность оставаться наедине с таким мужчиной, уж она такой шанс не упустила бы.

Перед первым дополнительным занятием Лена дрожала, как осиновый лист. Стеснение душило её и не давало расслабиться. Она, трезво осознавая, что рассчитывать всё равно не на что, невольно ждала от этих встреч чего-то большего. Влюблённая девичья душа таяла и расцветала, мечтая о несбыточном.

На первом занятии Хигир собрал троих дипломников вместе и выдал им проверочный тест, чтобы оценить знания каждого. Лена написала хуже ребят. Конечно, у неё не было таких условий, как у Дежнева и Кулакова, поэтому учитель, раздав юношам темы дипломных работ, спокойно отпустил их до начала второго семестра, с которого должна была начаться непосредственная подготовка к государственным экзаменам. С Леной же он решил позаниматься, чтобы восполнить недостающие знания, назначив время и дни для дополнительных уроков.

В день следующего занятия Лена поярче накрасилась и поинтереснее оделась. Это заметили все и, догадываясь о её наивных намерениях привлечь внимание Хигира, втихомолку посмеивались. Перемены же больше были связаны вовсе не с новым костюмом, который выглядел средненько, но глаза, её глаза светились неповторимым загадочно-томительным светом, исходившим от горячо влюблённого сердца.

Когда Лена оказалась с Хигиром в кабинете наедине, от её обаятельной непринуждённости и лёгкости не осталось и следа. Она вдруг оробела и зажалась. Да и он вёл себя намного сдержаннее, чем в прошлый раз: был холоден и строг, хмурил брови и совсем не улыбался, задумчиво смотрел куда-то в сторону, как будто был мыслями где-то в другом месте. Лена из-за охватившей её скованности стала делать ошибки, забывать слова, путаться в мыслях и запинаться, чем ещё больше сердила Хигира, который то и дело раздражённо вздыхал и качал головой, делая резкие замечания.

После очередного падения с высоты воздушных замков Лена вновь ругала и корила себя за свою глупую, наивную доверчивость, но, успокоив свою пылкость и оставив мечты, совсем перестала надеяться на внимание Алексея Эдуардовича. Зато появилось другое чувство: она начала бояться преподавателя. Его непредсказуемость вызывала у неё страх и заставляла нервничать. Он то улыбался ей, то ругал. Лена постоянно, затаив дыхание и ловя движение каждого мускула на его красивом каменном лице, гадала, о чём он думает, когда сосредоточенно читает написанный ею очередной тест. И Хигир как-то по этому поводу сделал ей замечание.

— Елена Алексеевна, хватит сверлить меня глазами, вы меня смущаете. Что вы хотите увидеть на моём лице? Оценку? — сухо проговорил Хигир, мельком взглянув на неё и снова уставившись в тест, который она ему отдала на проверку. — Я вам сейчас и так всё расскажу. Словами.

— Извините, — смущённо сказала Лена, отводя взгляд. Но через некоторое время снова уставилась на него во все глаза.

Хигир был человеком настроения. Поначалу он вёл себя строго и сухо, но через несколько занятий смягчился. Он привык к Лене и воспринимал её как младшую сестру, ласково, но равнодушно. При ней он миловался по телефону со своими любовницами и пошло шутил. Стеснение студентки замечал только Лужнин, который иногда заглядывал к ним во время занятий. Он часто останавливал своего друга, чтобы тот не заходил слишком далеко и проявлял хоть чуточку уважения к молодой девушке.

Как Хигир и обещал, нагрузка на Лену увеличилась в два раза. Домой она приходила всё позднее и позднее, стала опаздывать не только в университет, но ещё и на работу. Начальник был очень недоволен, делал выговоры и грозился уволить, но Лена старалась как могла, понимая, что сил удерживаться на двух стульях остаётся всё меньше. Но и выбирать, собственно, не из чего: всё было крепко связано одной логической цепочкой, и звенья этой цепочки не виделось возможным разъединить — сломалось бы всё.

Надоевшая работа, тяжёлая учёба и безразличное отношение самого Хигира заставили её забыть все мечты о возлюбленном, осталась лишь горечь несбывшихся надежд.

Но как-то почти угасшие чувства всколыхнулись. В тот день Хигир был необычно весел и вёл себя естественно, не надевая маску высокомерия и строгости. Погода стояла холодная. Небо затянули низкие тучи, тяжело подгоняемые пронзительно-колким осенним ветром. Выпал первый робкий ноябрьский снег. В классе тоже было прохладно. Лена зябко куталась в свой свитер, натягивая рукава на кисти рук. Она сидела напротив Хигира и, низко склонившись над листком, отвечала на вопросы. Он сам немного замёрз и тепло спросил:

— Елена Алексеевна, хотите горячего чая? А то что-то холодно. Вы не замёрзли?

Лена, застеснявшись, слегка улыбнулась и смущённо отказалась, на самом деле понимая, что горячий чай ей действительно сейчас не помешал бы.

— Ну, как хотите, — Хигир встал и отправился в свою маленькую комнатку.

Через некоторое время он вернулся с чашкой горячего чая и, обхватив её обеими ладонями, пытался согреться.

Лена перестала кутаться в свитер и делала вид, что всё в порядке, но стало ещё холоднее, и она буквально задрожала всем телом. Хигир это заметил и ещё раз настойчиво спросил:

— Точно не хотите?

— Нет-нет, спасибо, — вежливо отказывалась девушка.

Но в этот миг он вдруг дотронулся до её посиневшей ладони и, крепко сжав её мягкими пальцами, воскликнул:

— Что вы врёте! У вас руки как лёд!

С этими словами Хигир решительно направился наливать скромнице чай. Естественно, он и не подозревал, в какое смятение ввело Лену это неожиданное прикосновение. Она вспыхнула, испытывая незабываемое сладостное чувство, и кровь горячо побежала по её тонким венам. Это было первое прикосновение, и девушке очень хотелось ещё. Лена пыталась успокоить себя, но щёки пылали, словно огонь.

Кое-как досидев до конца занятия, она спешила поскорее расстаться с Хигиром, стесняясь своего замешательства, но он вдруг спросил:

— Вы ведь в общежитии живёте? Если хотите, я могу вас подвезти, тут же недалеко.

Лена застыла на месте и с широко открытыми глазами уставилась на Хигира. Он тут же расценил такое поведение как недоверие и поспешил её успокоить.

— Вы не бойтесь, приставать я к вам не стану, — медленно произнёс он низким голосом и, скривившись в ленивой ухмылке, прибавил: «Вам это не грозит. Мне просто по пути».

Лена захлебнулась воздухом. Как больно он кольнул её самолюбие! Почувствовав, что накатывают слёзы, Лена робко кивнула в знак согласия и быстро отвернулась, собирая вещи.

Она первый раз садилась в такую дорогую машину, поэтому её переживания на время забылись. Это был белый майбах, обтекаемые формы которого, отдавая перламутром, красиво переливались в тусклом свете уличных фонарей. Бежевый салон смотрелся роскошно. Мягкие кресла, обтянутые светлой кожей, напоминали облако, в объятьях которого расслабленно утопаешь и нежишься. Передняя панель тихо мерцала фосфорическим светом, и её плавные линии растворялись в вечернем полумраке. Машина шла бесшумно и стремительно, гордо рассекая улицы Москвы. Во время поездки Хигир о чём-то спрашивал Лену, она старалась охотно отвечать, пытаясь скрыть свою обиду под напускной весёлостью, но в её голове упрямо вертелась та дерзкая фраза, и мысль о том, что она его недостойна, не отпускала.

Когда Хигир остановился у дверей общежития, Лена, спешно прощаясь, буквально выпрыгнула из машины, чувствуя, что больше не в силах сдерживать себя. Но, войдя в здание, она уже не вытерпела, и слёзы полились сами собой. Закрывая лицо рукой, Лена, ни с кем не здороваясь, пронеслась мимо проходной вверх по лестнице, а там по коридору в свою комнату, чтобы поскорее скрыться от любопытных взглядов студентов, изумлённо оборачивающихся ей вслед. Деваться было некуда, и поэтому, влетев в комнату, девушка, игнорируя Марину и Ольгу, заперлась в ванной и не отвечала на их вопросы и просьбы открыть дверь, горько рыдая от обиды. Девчонки лишь пожимали плечами и, теряясь в догадках, удивлённо спрашивали друг друга, что же такое могло произойти.

* * *

Успокоившись, Лена с виноватым видом вышла из уборной, стесняясь своей слабости, и, не поднимая глаз, словно опасаясь, что Марина с Ольгой всё поймут, молча легла спать.

Девушки попытались узнать причину слёз соседки, но всё было тщетно, Лена молчала, лишь шмыгая носом.

На следующее утро она почувствовала себя совершенно разбитой, остро ощутив, что очень устала: и от учёбы, и от работы, и от общения с Хигиром, которое только усугубляло её психическое состояние. Студентка изменилась, стала меньше улыбаться, стала задумчивой, ко всему безразличной. Если раньше она активно участвовала в бестолковых, но приятных девичьих разговорах, то теперь лишь делала вид, что слушает, а иногда просто откровенно игнорировала их, уставившись стеклянными глазами в учебник. Её всё чаще стали посещать мысли о возвращении домой, и они уже не казались такими страшными, как раньше.

Настя замечала перемены и постоянно спрашивала, что происходит. Но Лена ничего ей не рассказывала, понимая, что помочь подруга ничем не сможет.

Однажды Настя, в очередной раз с участием заглядывая в бледное и измученное лицо своей подруги и желая вызвать ту на откровенный разговор, проникновенно сказала:

— Лен, на тебя просто больно смотреть. Скажи, что всё-таки случилось?

Девушка, равнодушно пожав плечами, со вздохом ответила: «Я устала, я так устала…»

Настя вдруг обняла её. Лена удивилась — Настя не любила подобные нежности — растрогалась и, не пытаясь сдерживать слёз, расплакалась. Настя начала подбадривать подругу и уговаривать её успокоиться, но тут же прибавляла, что слёзы — это полезно.

— Ты знаешь, я, наверное, уеду. У меня больше никаких сил не осталось, — тихонько всхлипывая на плече у подруги, жаловалась Лена.

— Да ты что, не уезжай! — как-то испуганно воскликнула Настя. — Как же твоя учёба? Ведь осталось совсем чуть-чуть.

Лена, мотая головой, тихо прибавила:

— Ну и что. Я не могу больше…

— А как же я? Я буду скучать по тебе, а папа вообще с ума сойдёт, — твердила своё Настя, нежно поглаживая подругу по волосам.

Лена изумилась последним её словам. Причём тут её папа?

— Да даже Хигир будет скучать по тебе! Он ведь в тебя верит. Видишь, занимается с тобой, диплом будет помогать писать, а потом, может, и порекомендует кому-нибудь. Он, кстати, к тебе не приставал? — как бы между прочим спросила Настя.

— Нет, — активно замотала головой Лена, немного отстранившись от объятий подруги.

— Совсем нет? — проницательно переспросила Настя, вглядываясь в её заплаканное лицо.

— Не волнуйся, совсем нет, — обиженно произнесла Лена и отвернулась от пытливых глаз Насти.

— Я вовсе и не волнуюсь, просто спрашиваю. Ты изменилась как раз в то время, когда у тебя начались занятия с Хигиром, вот я и подумала, может, в этом причина, — невнятно бурчала себе под нос Настя, пытаясь оправдаться. — Он ведь знаешь, какой, ни одной юбки не пропустит…

«Только моя юбка ему не интересна», — с грустью подумала Лена.

Наступила пауза. Настя почувствовала себя неловко, словно она обманула Лену, заведя весь этот разговор только для того, чтобы выведать интересующую её информацию.

— Извини меня за эти вопросы, — виновато посмотрела на подругу Настя. — Я знаю, что ты уж точно меня не предашь. Ты знаешь, у меня никогда не было подруги, которой я могла бы так доверять, как тебе, так запросто поплакаться в жилетку и при этом не ждать подвоха и потом не краснеть из-за пущенных близким человеком сплетен.

Лена была польщена.

— Я придумала! А пойдём куда-нибудь сходим, — радостно воскликнула Настя, стараясь загладить свою вину перед подругой. — Развеешься, отдохнёшь…

Лена скептически замотала головой.

— Не-е-е, — протянула она. — Мне даже надеть нечего, да и купить не на что.

— Это не проблема. Я тебе дам деньги, сходишь в магазин.

— Ой, нет-нет, — категорично замахала руками Лена. — Денег я всё равно не возьму.

Настя ещё долго уговаривала подружку, но та была непреклонна. Однако Настя оказалась ещё упрямее, и через четверть часа они уже обсуждали, куда пойдут и в чём. Лене и правда это помогло отвлечься от тяжёлых мыслей. Она разговорилась, раскраснелась и повеселела.

Настя для компании пригласила ещё Женьку и Веронику с Полиной. Женя и Полина были искренне рады, что Лена идёт с ними, но только не Вероника. Услышав такую новость, она недовольно вытянула вперёд губки и брезгливо подняла вверх одну бровь, а в конце дня вообще заявила, что, скорее всего, не сможет составить им компанию. Лена не обращала на неё никакого внимания, но, узнав, куда они идут, сама готова была отказаться от отдыха. Настины подруги тоже удивились её выбору. В этот клуб они ходили редко, так как он был закрытый и очень дорогой. Да и вообще их бы туда и не пустили, если бы не Настины связи, то есть связи её отца. Там развлекались разные телевизионные знаменитости и влиятельные люди столицы. Эта тусовка совсем не подходила нашей скромной студентке, но обижать подругу не хотелось, да и развеяться действительно было необходимо, поэтому, решив скромно посидеть в сторонке, Лена скрепя сердце начала готовиться к вечеру.

Девушки вместе сходили в магазин и купили Лене платье. Коротенькое с тонкими лямками, чёрного цвета, всё усыпанное мелкими набивными стразами, красиво переливающимися на свету. Стоило оно бешеных для Лены денег. Настя даже не раскрыла ей этого секрета и поспешила оплатить наряд сама, пока Лена переодевалась в примерочной. К такому шикарному платью понадобились ещё и высокие сапоги из чёрной замши на тонком высоком каблуке и крохотная из мягкой матовой кожи сумочка. Покупки совсем взбодрили Лену, к тому же не приходилось думать о цене. И в салон красоты она шла в совершенно приятном расположении духа.

Оттуда подружки сразу же направились к Насте домой, поэтому Марина и Ольга не успели полюбоваться Леной. Откровенно говоря, она и сама себя давно такой не видела. В тёмных крупных кудрях, пышно спускающихся практически до самой талии, переливался блеск здоровых и красивых волос. Грамотно подобранный макияж скрыл следы усталости и придал лицу ровный и приятный оттенок загара, длинные бархатные реснички, загнутые кверху, оттеняли слегка подкрашенные веки, отчего взгляд казался глубже и пронзительнее. Не только Настя не узнала переодетую Лену, но и она сама удивилась произошедшим переменам. За четыре года пребывания в Москве Лена заметно повзрослела и округлилась. Бёдра стали женственнее, что подчёркивало узкую талию, грудь — выше и пышнее. Её фигуру нельзя было назвать сочной, в сочетании с природной стройностью округлости эти не выглядели вульгарно и зазывающе. Но благородные линии тела притягивали взгляд. Тяжёлая ткань платья плавно струилась по молоденькому свежему телу Лены, нежно обтягивая девичью фигуру. Сапоги, закрывающие колени, очень шли к её вечернему образу и делали ноги длиннее и стройнее. На шее была Настина тоненькая, еле заметная цепочка из белого золота с достаточно крупным прозрачным камнем в виде квадрата. Играя на том, что Лена совершенно ничего не смыслила в драгоценностях, Настя скрыла, что этот камушек был не что иное, как самый настоящий бриллиант, подаренный папой на очередной день рождения.

Лена никак не могла отойти от зеркала, всё крутилась и крутилась перед ним, разглядывая себя с разных сторон. Настя искренне радовалась за подругу, но, когда две девушки напоследок перед выходом снова встали у зеркала, она с ироничной улыбкой произнесла:

— Да, кажется, я переборщила, наряжая тебя.

Лена испуганно ещё раз оглядела себя и с тревогой в голосе спросила:

— А что, плохо?

— Нет, наоборот, слишком хорошо, — ответила Настя и засмеялась.

Лена подхватила этот смех. Ей было лестно слышать это от подруги, которая обычно слов на ветер не бросала.

— Знаешь, Вероника, наверное, с ума сойдёт, увидев тебя. Она ведь у нас самая красивая! — заключила Настя и уверенно направилась к выходу.

Когда они спускались по лестнице, наткнулись на Антона Николаевича. Он не сразу узнал Лену и засмотрелся на неё, а потом отвесил комплимент и ещё долго разглядывал, не стесняясь. Она, впрочем, была в своих мыслях и не обратила на это внимания.

Подружки Насти поджидали девушек внутри клуба, где уже вовсю громыхала брутальная музыка, глухо доносившаяся на улицу. У входа стояли несколько лощёных парней и таких же девиц. Один из парней даже озорно подмигнул Лене, которая бесцеремонно уставилась на него, и проводил её долгим взглядом.

Настя, наблюдавшая за этой сценой, близко подойдя к подруге, строго зашептала:

— Ты здесь глазки никому не строй, а то потом хлопот не оберёшься.

Снимая пальто, Лена почувствовала себя неловко, ей казалось, что все смотрят только на неё. Ловя мимолётные высокомерные и самодовольные взгляды напыщенных богачей, она испытала сильное желание поскорее войти в тёмный зал и никого не видеть.

В центре небольшого уютного зала возвышалось что-то наподобие сцены с длинным металлическим шестом посередине. Перед сценой — танцпол, неподалёку от которого располагались столики с белыми кожаными диванами. Девушки подошли к подругам. Лене было приятно снова с удовольствием выслушать восторженные комплименты по поводу её превосходного вида, и даже Вероника, правда, очень сдержанно и сухо, согласилась с мнением девочек.

Шумное и душное помещение было подёрнуто пеленой дыма, громкая музыка как будто била по ушам, оглушая присутствующих и синхронизируясь с бешено прыгающими огнями мигающих в такт ламп.

В соседнем зале, более тихом, вдоль одной из стен были расставлены такие же диваны, напротив них на другой стене висел огромный плазменный телевизор. По нему постоянно крутили иностранные клипы телеканала МТV. Из зала, где сидели девушки, была видна арка, ведущая в узкий коридор с маленькими комнатками для интимного уединения.

Лена сидела тихо, практически ничего не ела и не пила, разглядывая залы и думая о том, как в клубе всё красиво и дорого. Настя пыталась привести подругу в чувство, силясь уговорить или, может быть, даже утащить её потанцевать, но та предпочла остаться скромным наблюдателем и не сдвинулась с места.

Лена и в самом деле была не в своей тарелке и уже жалела, что пришла сюда. Она не привыкла к столь пафосным мероприятиям. Всё здесь было как-то слишком. И наряды, которые выглядели пусть и супермодно, но всё-таки безвкусно и смешно, и поведение отдыхающих, бросающееся в глаза ложной восторженностью и какой-то театральностью. Большая часть присутствующих словно участвовала в соревновании, желая выделиться и что-то доказывая. Девушки наигранно всплёскивали руками, фальшиво целовались с подружками, чтобы ни в коем случае не повредить макияж за энную сумму в баксах, и торопились отвернуться, строя недовольное лицо. Мужчины жали друг другу руки, иногда даже раскрывая свои объятия, но потом так же пренебрежительно отходили друг от друга, словно желая вообще больше никогда не встречаться. Под всей этой напыщенностью скрывалась поверхностность чувств, мыслей и эмоций. Ложь, зависть и лесть здесь правили бал, и богатство души заменилось богатством плоти.

После двух выпитых бокалов вина Лена немного расслабилась и повеселела, чем порадовала Настю, которой даже удалось уговорить её потанцевать.

Прошло около часа. Слегка опьянённая, Лена красиво изгибалась под ритмы звучащей музыки и уже совсем не смущалась. Полина и Женя тоже танцевали, Вероника, встретив знакомых, болтала с ними за соседним столиком, а вот Настя куда-то делась. Она появилась неожиданно. Вся взволнованная, Настя подскочила к Лене и вдруг быстро шепнула:

— Алекс здесь!

Лена почему-то испугалась и удивлённо посмотрела на неё, каким-то странным тоном воскликнув:

— Что?!

— Да! У него, оказывается, сегодня день рождения, пойдём поздороваемся! — прокричала Настя, пытаясь переорать громкую музыку и, крепко схватив подругу за руку, потянула за собой.

Лена попыталась вырваться, но сама не заметила, как очутилась рядом со столиком, где сидел Хигир. Он вальяжно развалился на диване, выставив одну ногу вперёд, а голова его вполне вольготно себя чувствовала на плече хорошенькой девушки, которая трепала своими пальчиками его чёрные волосы. Хигир отмечал юбилей — ему исполнилось тридцать пять. Праздники он не очень любил, особенно дни рождения, поэтому приглашённых было немного, а стол состоял преимущественно из лёгких закусок, алкогольных напитков и коктейлей. Рядом расслабленно, с довольным лицом расположился Лужнин. Он, удивлённый смелой выходкой студентки, с любопытством наблюдал за происходящим. Напротив друзей сидела ещё одна пара. Девушка покуривала тонкую длинную сигарету и, щёлкая по ней длинным наращённым ногтем, сбрасывала пепел. От дыма она, как кошка, прищуривала свои зелёные глаза и, с пренебрежением улыбаясь, смотрела на Настю. Но той вино ударило в голову, и она плохо соображала, что делала. С радостными возгласами она подлетела к Хигиру и начала поздравлять. Алекс, казалось, совсем не удивился такому беспардонному появлению Насти и, не меняя позы, слегка хмыкнул. После чего, еле улыбнувшись ей, мутными глазами уставился на Лену. Лена под всеми этими чуть ли не брезгливыми взглядами была готова сквозь землю провалиться. Никогда она ещё не чувствовала себя так глупо. Её щёки неустанно щипало, а сердце билось, как заведённое. Настя продолжала что-то говорить, выставляя себя на посмешище, но Хигир уже не обращал на неё никакого внимания. Его глаза были устремлены только на Лену. Девушка, заметив этот тяжёлый взгляд, не знала, куда себя деть. Она коротко улыбнулась ему, но в ответ не последовало никакой реакции. Ей показалось, что Хигир был или пьян, или чем-то одурманен. На его каменном лице не выражалось никаких эмоций. Он как-то странно разглядывал её, медленно и внимательно. Лужнин, напротив, выглядел совершенно трезвым, с его лица не сходила удивлённая улыбка. Ему было интересно, чем всё закончится. Лена стушевалась и, зажмурившись, отвернулась и убежала, не дожидаясь, пока Настя закончит свою речь.

Хигир вдруг сел и хриплым голосом обратился к Саше.

— Кто это? — лениво спросил он и мотнул головой в сторону Лены, уже не слушая, что говорит Настя.

— Алек, ты совсем пьян, — возмутился Лужнин. — Это же Лена, твоя студентка.

— Я понял, что это Лена, но кто это? — низким голосом медленно выговорил Хигир и двусмысленно приподнял чёрную бровь.

Саша, поняв, что этим хотел сказать друг, молча пристально посмотрел на него.

* * *

Лена была зла, очень зла — и на себя, и на безумную Настю, которая через некоторое время осознала, что совершила очередную глупость. И стыдно Лене было тоже за двоих.

— Умеет же человек даже своим присутствием портить настроение. Дурацкий Хигир! И чего я попёрлась к нему, как дура, — недовольно бурчала себе под нос Настя уже на заднем сиденье своей машины, управляемой персональным водителем.

Алкоголь сдавал свои позиции, Настя начала трезветь, отчего дрожала всем телом и, безуспешно стараясь согреться, тёрла свои плечи.

Лена обиженно молчала, отвернувшись к окну, и не отвечала на Настины попытки примириться. Она злилась, что у подруги хватило ума потащить её с собой, даже не спросив согласия и выставив в глупом положении. Лена и раньше сильно стеснялась его, а после такого и подавно. И ещё ей было неловко за поступок подруги, было жаль, что Настя снова выставила себя в неприглядном свете.

А Ливанова чувствовала себя виноватой перед Леной за свою выходку, но не знала, как попросить прощения. Она что-то всё время говорила, вслух ругая себя, тем самым пытаясь как бы непринуждённо вызвать подругу на разговор.

Обстановка разрядилась, когда Настя, ещё полупьяная, стала выходить из машины и, не удержавшись на непривычно высоких каблуках, неуклюже плюхнулась на землю. Лена испугалась за подругу, которая начала издавать звуки, похожие на всхлипывания, и встревоженно поспешила к ней. А подойдя ближе, поняла, что та просто умирает со смеху, отчего даже не в силах подняться. Реакция Лены была мгновенной. Не выдержав, она тоже, держась за живот, села на корточки и засмеялась так, как давно уже не смеялась, испытывая гигантское облегчение и радуясь возможности искренне, от души повеселиться. Эта истерия продолжалась около пятнадцати минут, то прекращаясь, то возобновляясь. Шофёр, вышедший из машины на помощь упавшей хозяйке, стоял поодаль и с недоумевающей улыбкой только почёсывал свой поредевший затылок.

В дом они вошли, продолжая сдавленно смеяться, вспоминая этот конфуз. Девочки уже спокойно общались между собой, словно ничего и не произошло, и каждая избегала неприятного обсуждения событий прошедшей ночи. Приближалось утро, но Настя не спешила спать и пригласила подругу в свою комнату немного поболтать.

Лена плюхнулась на маленькую софу, стоящую в углу около окна, и, сладко потянувшись, ещё раз осмотрела своё красивое платье, только уже с сожалением — ведь нужно было снимать наряд, а потом вздохнула: «Как не хочется раздеваться! Я бы так и ходила всегда».

— Так ты и не снимай. Оно всё равно твоё, — ответила ей, зевая, подруга, уже успевшая сбросить с себя не очень удобный костюм и переодеться в мягкую и уютную пижаму.

— Да, но когда я ещё смогу его надеть? Неизвестно. В последнее время я так редко выбираюсь в свет. На учёбу же так не пойдёшь… Только на выход, на мероприятие какое-нибудь, — грустно произнесла Лена и, глядя на Настю, которая уже лежала под одеялом, поднялась с намерением идти отдыхать.

— Почему же? Вон у нас так пол-универа ходит, — не отпускала её Настя, продолжая поддерживать разговор.

Лена усмехнулась.

— Но не я, это мне не подходит. Ладно, Настюш, пойду я спать. Спасибо тебе огромное! Ты устроила мне настоящий праздник! Я хоть перезагрузилась немного, а то кроме работы и учебников ничего больше не вижу, — сказала она и поплелась к двери. — Ох, как я устала… Вроде и отдыхали, а всё равно устала.

— А ты на меня больше не обижаешься? — с волнением спросила Настя, натянув одеяло до подбородка.

Лена криво улыбнулась и вздохнула.

— Нет. Но ты мне, конечно, услужила, — с сожалением произнесла она. — Я теперь вообще не знаю, как ему в глаза смотреть.

— Да не переживай. Ты его видела? Он или пьяный был, или обкуренный, а скорее всего, и то, и другое. Он не вспомнит этот случай. Я думаю, он тебя даже не узнал, кстати.

— Он-то, может, и не узнал, а вот Лужнин узнал. И всё запомнил, и обязательно расскажет, — возразила Лена.

— Да ну-у-у. Вряд ли мы будем удостоены такой чести — разговор о нас. Это мы постоянно перемываем косточки всем парням, только о них и говорим, а они — нет. Тем более такие взрослые мужчины… Будут они тратить время на каких-то малолеток, которые им неинтересны, — рассуждала Настя, лениво зевая.

— Скажи, ты знала, что Хигир будет там? — пытливо спросила Лена.

Настя кивнула со смущённой улыбкой.

— Но подходить не собиралась, — оправдывалась она. — Алкоголь в голову ударил. Извини, что так получилось.

— Ладно-ладно, верю, — засмеялась Лена и, ещё раз пожелав спокойной ночи, ушла в комнату, предназначенную для неё.

Прошло около двадцати минут. Лена заканчивала свои приготовления ко сну. Платье снимала нехотя, с сожалением смывала макияж и расчёсывала волосы, наблюдая, как рассыпается красивая салонная укладка. После чего в зеркале на неё снова смотрела прежняя Лена, уставшая и измотанная от нескончаемых проблем.

Она легла в свежую прохладную кровать, но уснула не сразу, прокручивая в голове сегодняшний день. От момента, когда они с Настей ходили по дорогим магазинам и заботливые продавцы-консультанты мило им улыбались в надежде, что девушки оставят у них как можно больше денег, когда они сидели в салоне красоты, где над ними колдовали самые искусные визажисты и парикмахеры, а они с Настей вели себя как беззаботные, избалованные жизнью девчушки-болтушки, и до момента, когда Хигир не отрываясь смотрел на неё своим затуманенным взглядом… Как же ей всё понравилось! Не день, а настоящий подарок судьбы. Именно так Лена хотела бы жить. Но это была всего лишь иллюзия. Она вдруг вспомнила сказку про Золушку и иронично себе улыбнулась. Да, обидно возвращаться в старую жизнь, когда попробовала новую.

Сон всё-таки начал брать своё, мысли стали путаться, воображение уже рисовало какие-то не зависящие от её воли картинки, девушка начала засыпать. Сквозь дрёму она вдруг услышала шорох и почувствовала, что кто-то стоит около кровати. Но объятия сна уже были настолько крепкими, что девушка была не в силах подняться. Лена лишь попыталась приоткрыть отяжелевшие веки и рассмотреть вошедшего. Все чувства обострились, и ей показалось, что что-то страшное и лохматое накатывается на неё. Инстинкт самосохранения сработал безотказно. Лена вскочила и зажгла свет, не без труда дрожащей рукой нащупав выключатель. Перед ней стояла Настя. Это она с растрёпанными волосами, наклонившись над подругой и желая узнать, спит Лена или нет, представилась ей мохнатым чудовищем.

— Господи, как ты меня напугала, — трясясь от страха, выдохнула Лена, стараясь успокоить своё быстро колотившееся сердце.

— Извини, — сказала Настя, виновато улыбаясь. — Ты знаешь, — начала она, — я хочу с тобой поговорить…

— Да я уж поняла…

— Я даже не знаю, как тебе сказать, а вернее, как предложить…

Услышав «предложить», Лена насторожилась, к этому слову она всегда относилась с опаской.

— Ну-у-у, — нетерпеливо сказала она, ещё не придя в себя после испуга и подталкивая подругу к скорейшему объяснению.

— Дело в том, что мой папа… Я долго не решалась тебе рассказать… Он просил меня, а я…

Настя очень долго мялась, а увидев напряжённый взгляд подруги, вообще замолчала.

— Ты давай не тяни, — попросила Лена, начиная нервничать. — А то я уже бог весть что думаю. Что значит «мой папа», при чём здесь вообще твой папа?

— Ты не подумай, пожалуйста, ничего такого, — спохватилась Настя, сообразив, что её заминки только вредят. — Хорошо, только ты не перебивай и выслушай до конца, не делая поспешных выводов. Обещаешь?

— Да-да, ну же, Настя, — начиная уставать от своей подруги, торопила Лена.

— Мой папа… Ты ему нравишься, это не секрет. И нравишься как женщина, это тоже не секрет. Дело в том, что он пользуется… Нет. Он часто бывает на светских вечерах правительства, ну там презентации, банкеты и тому подобное. Одному туда ходить не принято, желательно в сопровождении дамы. Ну, знаешь, как атрибут светской жизни… Так вот, он хотел бы, чтобы ты сопровождала его каждый раз, когда будут проходить подобные мероприятия.

Произнося эту запутанную речь, Настя всё это время смотрела в сторону, стараясь не смущаться под пристальным взглядом подруги, но потом она всё-таки любопытствующе зыркнула на Лену.

Та сидела не шевелясь с широко открытыми глазами и высоко поднятыми бровями, выражавшими удивление. Ничего плохого в этом не увидев, Настя продолжила уже более смело, но глаза всё-таки отвела.

— Он тебя всему обучит: как правильно себя вести, что говорить и нужно ли вообще говорить. Ничего от тебя сложного не требуется, просто сопровождение, а уж интимные отношения — это по твоему усмотрению.

— Ты что, предлагаешь мне стать проституткой?! — воскликнула Лена, разозлившись на последние слова.

— Да нет же, Лена, это уж как ты захочешь, тебе решать, — начала оправдываться Настя.

— В смысле мне решать? Решать, спать или не спать с ним? Как ты можешь даже думать об этом! И так спокойно об этом говорить! Я твоя подруга, и ты предлагаешь меня своему отцу!

— Наоборот, я предлагаю тебе своего отца. Я привыкла к этим девкам, пусть уж лучше это будешь ты.

— Что?! — буквально взбесилась Лена. — Я в шоке вообще! Подожди, я, наверное, чего-то не понимаю. Как ты можешь говорить такие слова? Надо же, какого ты обо мне мнения!

Настя схватилась за голову.

— Нет-нет! О боже мой, ты не так поняла, я не это имела в виду. Пусть уж лучше ты будешь с ним ходить, именно ходить, а не… то, что ты подумала.

— А какая разница! Значит, твой отец в любом случае предполагал такие отношения, раз речь шла об этом. А ты, моя подруга, даже не отговорила его от подобной затеи.

— Нет, ну я же сказала — по твоему усмотрению.

— Да, но никакого усмотрения здесь даже быть не может!

— Ну хорошо, не кипятись — никакого усмотрения.

— Да у вас даже мысли такой не должно было возникнуть!

— Я не понимаю, что в этом такого?! Это предполагается…

— Предполагается?! — вскричала Лена и даже вскочила, но почему-то не с кровати, а на кровать. — Ну вы вообще…

Она уже не знала, как выразить своё возмущение. Лена упорно не понимала, о чём толкует ей подруга, они словно говорили на разных языках.

— Ой, кстати, забыла про самое главное, — продолжила Настя, не обращая внимания на реакцию Лены. — Конечно же, он будет платить за услуги. Причём столько, что тебе не придётся больше работать в том месте. На эти деньги, правда, ты будешь должна ещё и поддерживать себя в форме, то есть ходить в салоны и спортзалы, а платья покупать он будет сам. Так что все остальные деньги будут в твоём распоряжении. Хочешь — за учёбу плати, хочешь — родителям отдавай.

— За какие такие услуги? — грубо произнесла Лена.

— Да не за те! Ну вот что ты привязалась! Забудь ты об этом. Просто я хотела всё выяснить и поговорить с отцом. А если бы он начал к тебе приставать, было бы ещё хуже.

— Значит, он хотел этого, а светские выходы — лишь предлог?!

— Да нет же, не предлог! Но он думал не только о выходах. Ты ведь ему нравишься.

— А тебе самой не противно? Что твоя подруга с твоим отцом? Да ещё и за деньги.

— Да не за это он тебе платить будет! Всё, давай сменим тему. Хочешь знать, сколько?

Лена замолчала. Настя, не дожидаясь её согласия, назвала сумму. Сумма была внушительная. Лена только бровью повела.

— Короче, он меня покупает.

Настя щёлкнула языком и всплеснула руками.

— Господи! Ну какая же ты… — не договорила она. — Это же совершенно безобидно. Зато многие твои проблемы решатся. Представь, тебе не придётся работать, а значит, больше времени будешь уделять учёбе. К тому же у тебя появится время, чтобы ухаживать за собой, возможность хорошо одеваться и выглядеть, — уговаривала Настя.

Лена задумалась. Соблазн действительно был велик.

— Ну как, согласна? — через некоторое время спросила Настя.

— Нет.

— Ну, ты не спеши. Не зря говорят, утро вечера мудренее. Завтра мы можем это обсудить ещё раз, мне очень нужно было поговорить с тобой, даже заснуть не могла. Теперь наконец можно спокойно лечь, — с этими словами Настя встала с кровати и выключила свет в гостевой комнате.

— Да уж уснёшь тут, — недовольно пробормотала Лена, покорно залезая под одеяло.

— А нам спешить некуда, завтра выходной, — уже у двери сказала Настя.

— У тебя выходной, а мне на работу, — зевнула Лена.

Тут Настя остановилась, немного подумала, а потом с некоторым торжеством сказала:

— А мог быть и выходной. Подумай над этим. Хорошо? — и вышла вон.

«А ведь и правда, можно было бы спокойно провести день как хочу, а не тащиться в ненавистный клуб на работу. Я уже так устала. Стоит только согласиться, и…» — размышляла Лена.

Заснуть не получилось. Рой мыслей так и жужжал в голове.

«Может, я зря сомневаюсь? Сколько бы это решило проблем… Да все мои проблемы разом решатся! Я смогу помогать родителям, отдам кредит, брошу эту проклятую работу. На учёбу будет больше времени, да и займусь собой наконец — в зеркало смотреть страшно. О-о-о, и тогда, возможно, Хигир…» — Лена сама прервала ход своих мыслей, не давая себе размечтаться. Она всё никак не могла забыть тот неподвижный пристальный взгляд Хигира, устремлённый прямо на неё.

«И правда, что тут плохого? Может, я и погорячилась. Спать с её отцом я всё равно не собираюсь, — Лену передёрнуло, — если он осмелится даже сделать намёк на что-то такое, то сразу прекращу общение. Только знать о моей, так сказать, „работе“ никто не должен, не хочу стать объектом сплетен».

Лена долго размышляла о том, почему же этот мир богатых людей, как будто искусственный, театральный, так притягивал её и многих других, стремящихся всеми правдами и неправдами стать полноправными его членами. Он манил своей свободой, и не только материальной. Эта была свобода от многих комплексов и предрассудков, которыми заражены слои общества, стоящие на ступень ниже в своём социальном положении. О серьёзных заболеваниях, являющихся следствием плотского пресыщения, бедняки, само собой, не задумывались, слишком слепил блеск звенящих монет и сильна была нужда.

Лена в очередной раз вспомнила свои мытарства, тщательно всё взвесила и решила пренебречь личными принципами, согласившись на заманчивое предложение.

Уснула она, когда на часах было уже семь утра, и проспала до трёх. Встав с глухой болью в голове, Лена, будучи ещё под впечатлением от вчерашнего разговора, была не в своей тарелке. Приняв перед сном твёрдое решение, сейчас она вновь начала сомневаться. Но продолжать жить по-прежнему было уже просто невыносимо сложно, поэтому приходилось выбирать: или уезжать, чего ей очень не хотелось, или соглашаться. Девушке было тягостно от одной мысли, что, возможно, придётся бросить учёбу, столько она в неё вложила.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Неуд — неудовлетворительная оценка, как правило, двойка.