Желание

Елена Наумова

Елена Наумова – врач из Челябинска.Истории Елены, написанные в жанре современной романтической прозы, привлекают лёгкостью слога, простотой изложения, душевностью и глубиной мысли. А невыдуманные ситуации из врачебной практики придают рассказам драматизм и достоверность, заставляя сопереживать героям.

Женщина

Ольга

Эта ночь выдалась тяжёлой, я толком не поспала. Дежурства в хирургии вообще редко когда проходят спокойно, но накануне были побиты все рекорды. Я сидела на диване в ординаторской и понемногу заливала в себя горячий крепкий кофе, пытаясь собрать мозги в кучу и настроиться на очередной рабочий день.

Кстати, сколько сейчас времени? Пять, шесть, семь часов? Попробуй пойми, декабрь, темнота за окном. Я похлопала себя по карману, достала смартфон — разряжен. Пришлось вставать и подключать его к зарядному устройству. Энергия, видите ли, у товарища закончилась… Как я тебя понимаю, бедняга… Был бы у меня такой же проводок. Раз — и зарядилась Ольга Витальевна от сети и пошла лечить

своих пациентов.

И всё-таки, который сейчас час? Висящие над дверью ординаторской часы показывали половину второго, чего быть никак не могло. Видимо, тоже села батарейка. Нужно было через силу и через «не хочу» её заменить, потом забуду, а коллеги на эти часы ориентируются. Мало ли…

Я выдвинула ящик своего стола, порылась там. Господи, чего только нет: маски, перчатки, гигиеническая помада, леденцы «барбариски»… Позже приберусь, сейчас некогда. Наконец, я нашла то, что требовалось — пальчиковую батарейку. Дотянуться до часов не стоило и пытаться. Роста я была, прямо скажем, небольшого. Ниже среднего. Поэтому сразу взяла стул и подставила к двери. Затем забралась на него и только потянулась вверх, как дверь ординаторской открылась (ладно, что хоть наружу, а не внутрь!). От неожиданности я пошатнулась и упала прямо на руки совершенно незнакомому мужчине. Он был широк в плечах, от его куртки пахло табаком и парфюмом.

Когда же подняла глаза, мне от души улыбнулись самой лучезарнейшей из всех возможных улыбок. И тут бы воодушевиться, взволноваться и обрадоваться, как любой нормальной свободной девушке. Да только чувства я испытала совершенно не те. Мной овладели неловкость и раздражение.

— Поставьте меня, — глухо проговорила я.

Когда оказалась на полу, обнаружила: незнакомец настолько высок, что я дышу ему куда-то в район солнечного сплетения. И, чтобы избежать неудобства и не запрокидывать голову при разговоре, отступила на шаг назад.

— Вы кто?

— Я ваш новый доктор, — пояснил мужчина. — Вячеслав Ростовцев. Можно Слава. Знал бы, что у вас такие красивые девушки с неба падают, ещё раньше к вам в отделение перешёл бы.

Мои щёки залила краска. Я, честно сказать, к комплиментам не привыкла. Ну, так вышло, что не говорили мне их. В отделении была, что называется, «своим парнем». Прекрасным специалистом,

хорошим другом и товарищем. Но на этом всё.

Мама воспитывала меня одна. Вымотанная тяжёлыми дежурствами на «Скорой», она приходила домой почти без сил. Её едва хватало на то, чтобы сварить нехитрый ужин и перекинуться со мной парой фраз. Я не обижалась, нет. Понимала, как ей тяжело. Одно время мне очень хотелось ярких лент, как в косах у моих одноклассниц, кружевного шитья на юбках и платьях. Только, глядя на маму, очень скоро я поняла, что это не главное. Я обрезала волосы и с каким-то болезненным удовольствием принялась за учёбу. Выучиться и работать, работать, работать — вот что стало моей целью. Состояться как специалист, профессионал своего дела. Чтобы за чужой спиной не прятаться, а самой себя обеспечить и за себя постоять.

Отношений с мужчинами не было. Хотя в мои двадцать восемь уже «пора». Так почему-то считается в обществе. Я никогда не понимала, почему. И была очень счастлива, что никто из моего близкого окружения не напоминает о «тикающих часиках»

и тому подобном. А мнение остальных меня не интересовало. У меня были отношения с моей работой: и подругой, и женой, и любовницей. Я никогда не чувствовала, что со мной что-то не так. Очень уютно и спокойно жила в своём мирке, ограниченном стенами больницы, ну и стенами собственной квартиры иногда. Только вот побочным эффектом всего этого являлось то, что как женщину меня никто не воспринимал. В том числе и я сама.

Слава был, скорее всего, постарше. Но не настолько, чтобы называть его по имени-отчеству. Он окинул меня оценивающим, заинтересованным взглядом. Что он там такого разглядел, одному Богу известно. Ведь я была обычной, совершенно обычной. Слава аккуратно взял у меня батарейку, которую, оказывается, я всё ещё держала в руке, с лёгкостью дотянулся до часов и реанимировал их, подкрутив стрелки:

— Скоро восемь. На пятиминутку опоздаем, — проговорил он. — Где у вас можно переодеться?

Я махнула рукой в сторону закутка, отгороженного ширмой, думая о том, какой же размер хирурги-

ческого костюма у этого дяди Стёпы? И не шьёт ли он одежду на заказ?

Работать в отделении гнойной хирургии было непросто. Больные, по большей части, поступали в тяжёлом состоянии, со множеством сопутствующих заболеваний. Лежали по два, по три месяца, так как раны заживали длительно, болезненно. Но мне нравилась эта специализация. Я ни разу не пожалела, что пришла сюда пять лет назад «зелёным» интерном. В это отделение не толпилась очередь из бывших студентов. А я брезгливой никогда не была, и лентяйкой тоже. Знания впитывала быстро, навыки перенимала легко. Надо сказать, это окупалось сторицей. Я чувствовала удовлетворение от работы, когда видела разницу «до» и «после». И это было круто!

В актовом зале стоял шум. Продвигаясь между рядами к свободному месту, я здоровалась с коллегами, улыбалась, обменивалась приветствиями.

С удивлением заметила, как наш заведующий, Денис Александрович, дружески похлопал Славу по плечу. Интересно, они старые знакомые что ли? Но додумать мысль я не успела, потому что начмед стал вызывать дежурантов для доклада по ночной смене. Стоило послушать хотя бы из уважения.

Денис

— Ну, добро пожаловать!

Я распахнул дверь кабинета и пригласил Славу войти. Приятель сделал несколько шагов, огляделся и присвистнул, увидев дорогой компьютер и кожаный диван. Да, за пять лет заведования я обзавёлся кое-какими атрибутами взрослости. В другой раз я, может, и побахвалился бы, но сейчас было не до того. Все эмоции перекрывала радость от встречи со старинным другом.

— Неплохо устроился, братец!

— Да, ты садись! Сейчас кофе попьём и на обход пойдём, — я нажал на кнопку кофемашины, и она

утробно заурчала, выдавая по капле ароматный напиток.

Слава улыбнулся, подняв брови вверх:

— Ааа… — протянул приятель.

— А, это всё благодарные пациенты. Расскажи хоть в двух словах: что ты, как ты? — приготовился слушать я, усевшись рядом.

— Да что я. На севере поработал, опыт перенял, денег подкопил. Да только ничего хорошего там нет, домой всё равно тянет.

— Один?

— Один, — он, грустно усмехнувшись, отвёл взгляд.

— Н-да, — я хлопнул себя по коленям. — Удачно у нас Виктория Владимировна в декрет ушла. Будто специально освободила для тебя место.

Кофе был уже готов. Я протянул кружку другу, на что Слава многозначительно ответил:

— Спасибо.

***

— Отделение у нас на сорок коек, — на ходу вводил я в курс дела друга и коллегу. — Твои палаты будут — раз, два и три, — махнул я рукой. Слава, не отставая от меня, согласно кивнул. — Помимо нас с тобой работают ещё врачи, потом познакомишься.

— Да вроде познакомился уже, — усмехнулся друг.

— Ну вот и отлично. В первой половине дня приходят ординаторы. Их двое. Зови ассистировать на операции, не жалей. Пусть учатся. А сейчас пойдём, послушаем, как прошли выходные, — и я открыл дверь первой палаты.

Палата была женская, на четыре койки. Вела пациенток Ольга Шарипова — молодой врач. Пришла она в отделение почти одновременно со мной и была в общем-то толковым специалистом. Только в некоторых вопросах наши точки зрения расходились совершенно. Как, например, в данном случае.

— Пациентка Игнатьева Мария Васильевна, восемьдесят шесть лет, — начала Шарипова доклад. — Облитерирующий атеросклероз левой голени в стадии трофических нарушений. Сахарный диабет второго типа. Состояние после инсульта, правосторонний гемипарез.

— О, какие слова жуткие, Ольга Витальевна. Так и скажи, что рука и нога у меня не двигаются, а на другой ноге язвы долго не заживают, потому что сосуды забиты, — старушка заулыбалась.

Ольга тепло посмотрела на неё и шутливо осадила женщину:

— Тише, Мария Васильевна, не мешайте работать. Вы же знаете, что так положено.

Я и сам не любил, когда пациенты лезли со своими комментариями. Врачу отвечать нужно чётко и по делу.

— Вы как сегодня спали? — поинтересовался я, подходя поближе.

— Боли мучили, Денис Александрович. Я уж медсестру не стала будить…

— Не стали будить… — эхом повторил я. — Доп-плер делали? — обратился уже к Шариповой.

Ольга открыла историю болезни на странице с вклеенным протоколом УЗДГ сосудов нижних конечностей и протянула мне. Так… Передняя и задняя большеберцовые артерии забиты капитально, артерии стопы — тоже ничего хорошего…

— Сосудистые хирурги когда её смогут взять на стол, узнавали?

— Денис Александрович, я по-прежнему считаю, что в данной ситуации пациентке показана ампутация. Слишком много сопутствующих заболеваний. Операция на сосудах — это очень большие риски, — настойчиво проговорила Ольга.

— Оля, я согласна на сосудистое шунтирование, — вновь вмешалась Мария Васильевна. — Ногу я терять не хочу. Меня ведь осматривал сосудистый хирург, молодой такой, симпатичный. Он объяснял про шунтирование, про обходные сосудистые пути. Как будет восстановлено кровоснабжение. Я хоть и старая, но кое-что поняла.

— А он вам не объяснял про…?

— Так, ну вот что, — перебил я зарвавшуюся докторшу. — Свару возле койки пациента мы устраивать не будем. Ольга Витальевна, после обхода зайдите ко мне в кабинет. А ваше, Мария Васильевна, мнение я понял и совершенно с вами согласен.

Шарипову трясло, её глаза метали молнии. И она с трудом смогла взять себя в руки, чтобы рассказать о следующем пациенте:

— Прохорова Елизавета Романовна, тридцать восемь лет. Постинъекционный абсцесс правой ягодичной области…

Слава на меня как-то странно посмотрел, но промолчал. А я подумал, насколько же противной бывает наша профессия, гадкой и неблагодарной.

***

Через два часа ко мне в кабинет постучал Слава. Я как раз составлял график дежурств на январь.

— К старому другу можно и без стука, — улыбнулся я, оторвавшись от бумаг.

— Тут ты мне не друг, а начальник, — паясничал он. — Слушай, я положил сейчас двоих пациентов. Самообращение, ничего экстренного. Завтра буду брать в операционную. Это мне к кому?

— График операций составляет завоперблоком. Внутренний номер 224, — и я протянул ему трубку радиотелефона. — Звони прямо от меня.

— Спасибо, — поблагодарил Слава и присел на диван.

В этот момент в кабинет постучали опять, а затем в дверях показалась Шарипова:

— Денис Александрович… Вы заняты, — покосилась она на Славу. — Я могу позже зайти.

— Нет, проходите, присаживайтесь.

— Спасибо, я постою.

Слава между тем закончил телефонный разговор и с интересом поглядывал на нас. То на одного, то на другого.

//В этот момент в кабинет постучали опять, а затем в дверях показалась Шарипова…//

— Ольга Витальевна, — обстоятельно начал я, отодвинув в сторону бумаги, — пациентке Игнатьевой показана сосудистая операция, и мы её проведём.

— Может, поясните, почему? — твёрдо проговорила врач.

— Хотя бы потому, что этого хочет сама пациентка!

— Денис Александрович, мы её потеряем!

— Ольга Витальевна, мы её НЕ потеряем! — я вскочил с места и упёрся руками в стол.

— Так и скажите, что операция на сосудах дороже стоит, чем ампутация! Скажите же, ну! Здесь ведь все свои! Скажите, что страховая компания её лучше оплачивает, и больница больше денег получит! Скажите, что вам это просто выгодно!

— Довольно, Ольга Витальевна! Хватит препирательств! С сегодняшнего дня вашей пациенткой займусь я сам. Чтобы через десять минут её история была у меня на столе! Если ещё раз вы ослушаетесь распоряжения заведующего, можете искать себе но-

вое место работы.

Ольга сверкнула глазами и вылетела из кабинета, звучно хлопнув дверью. Я обессиленно опустился на стул и потёр лицо руками. Слава молчал, а я не мог собрать мысли в кучу.

— Дэн, ты прости, конечно, но ты не прав, — осторожно проговорил друг.

— Ты тоже считаешь, что показана ампутация?

— Я эту пациентку сегодня впервые увидел, не возьмусь судить. Я про другое. С Ольгой не надо так.

— Как? — не понял я.

— Грубо и по-хамски.

— Я ей ни одного слова грубого не сказал. Общался с ней, как начальник с подчинённой.

— Так нельзя, Дэн. Она женщина.

Я фыркнул и возвёл глаза к потолку.

— Ольга не женщина, Слава. Она врач! Профессионал! И если она будет обижаться на какие-то не такие интонации в свой адрес, то грош ей цена как специалисту!

— Она — женщина, Денис, — повторил друг и вышел из кабинета.

Ольга

Я бежала по коридору, с трудом сдерживая слёзы. Не могла расплакаться при всех. Не могла и не хотела. Скрыться у нас в отделении можно было только в одном месте — в комнате сестры-хозяйки. Я забежала внутрь, закрыла за собой дверь и, привалившись к ней спиной, дала волю слезам.

Галина Николаевна гладила халаты. Но, увидев меня, расстроенную и выведенную из равновесия, аккуратно поставила утюг и подошла поближе.

— Тююю, Оленька. Почему глаза на мокром месте? Кто обидел? — она подвела меня к небольшому старенькому диванчику, усадила и пытливо заглянула в глаза, — Денис?

Я размазывала слёзы по щекам и пыталась выровнять дыхание. Нет, заведующий был ни при чём. К его манере общения я привыкла уже давно.

Дело было в другом.

— Денис пациентку забрал. Он считает, что я лечила неправильно.

— Так, может, ему виднее? — пожилая женщина погладила меня по руке.

— Я прикипела к этой пациентке, понимаете, Галина Николаевна. Казалось бы, всего ничего у нас лежит, а привыкла. Понимаю, что мы ко всем больным должны относиться одинаково, беспристрастно и не выделять «любимчиков», но ничего не могу с собой поделать. К тому же, она так похожа на мою бабушку. Вот захожу в палату и как будто снова с ней разговариваю. А Денис хочет провести очень рискованную операцию, которая, скорее всего, её убьёт.

Сестра-хозяйка снова покачала головой.

— Я опять её потеряю, Галина Николаевна! Опять, понимаете?! — и я опустила голову женщине на колени.

Она тихонько гладила меня по волосам и шептала что-то успокаивающее. Я думала, что усну, но тут

дверь открылась, и в проёме возник Слава с двумя стаканчиками кофе из автомата.

— Оля, мне медсёстры сказали, что ты забежала сюда. Он болван, не обращай на него внимания… Будешь? — и протянул мне горячий напиток.

Денис

«Она женщина…» — звучал в голове Славин голос. Я не мог сосредоточиться на работе, утренний скандал выбил из колеи. С сосудистыми хирургами связался сразу же. Они поставили Игнатьеву в график на послезавтра. Я пытался убедить себя, что поступаю правильно, но смутное чувство тревоги не давало покоя.

Ольга была прекрасным врачом. Умела быстро реагировать в экстремальных ситуациях, принимала решения незамедлительно, всегда корректно и вежливо общалась с пациентами и их родными. Но её ослиное упрямство иногда просто выводило из себя. Она не раз пренебрегала моими распоряжениями.

И с Игнатьевой вышло то же самое. Ольга не понимала, что всё гораздо сложнее, всё не однозначно. И я, как заведующий отделением, иначе просто не могу поступить.

Женщина… Я её никогда так не воспринимал. Знал давно, да. Но причёски, юбки, каблуки, жеманность, кокетство — это всё не про неё. Своя, что называется, в доску. Я представил себе Ольгу посреди моего кабинета, там, где она стояла сегодня утром. И в памяти искрами стали вспыхивать мелкие детали. Вспомнил, как вздымалась от злости её высокая грудь, как щёки заалели от гнева. А глаза — большущие, карие — метали в меня молнии. Женщина…

С делами разобрался только часам к восьми вечера. Но и не торопился особо, так как дома меня никто не ждал. Редкие подружки надолго не задерживались, а я сильно не настаивал. Должность подразумевала частенько ненормированный рабочий день, мало кого это устраивало.

Я переоделся в гражданское и уже запирал дверь кабинета, когда услышал крики из «приёмника».

У нас был свой приёмный покой, отдельный от «чистой» хирургии. Чёрт, что там происходит у них? Через несколько секунд я оказался на пороге «приёмника» и быстро оценил ситуацию.

На кушетке возлежал молодой парень лет двадцати, не больше, на первый взгляд совершенно целый и невредимый. Пары алкоголя, витавшие в кабинете, давали понять, что парню сейчас очень хорошо. Кушетка, видимо, оказалась настолько удобной, что он прикрыл глаза и собрался подремать. Его приятель, такой же молодой и такой же пьяный, схватил за костюм Ольгу и тряс с криками:

— Полечи моего дррруга!

Рядом с маленькой Ольгой он выглядел просто великаном. Шарипова смотрела на него круглыми от ужаса глазами и не могла вымолвить в ответ ни слова. Медсестра вжалась в противоположную стенку и бочком продвигалась к выходу, чтобы позвать на помощь. Я в два шага пересёк кабинет, оттащил от Ольги малолетнего алкаша и усадил на стул.

— Успокоился! — рявкнул я на парня, и тот притих.

Глянул на Ольгу — она так и стояла, обхватив себя руками, и дрожала всем телом. Я её просто не узнавал. Прежняя Ольга могла бы выгнать этих двух обормотов взашей. Так что же произошло сейчас? Я понимал, что парень-то, в сущности, безобидный. Особого вреда он ей бы не нанёс. Но испугал сильно.

— Что беспокоит друга? — спросил я, хотя за такое отношение к моему врачу стоило бы размазать его по стенке.

— Вторую неделю палец на ноге болит. Полечи, доктор, а?

Я вдохнул, выдохнул, провёл по лицу рукой и тихо, но чётко, чтобы было понятно каждое слово, проговорил:

— Домой. Спать. А с утра — в поликлинику по месту жительства.

Парень поник, опустил голову, как будто ему нанесли тяжкую обиду, а потом тяжело поднялся и начал «соскребать» своего приятеля с кушетки.

— Пойдём, Никитос, никто нас лечить не хочет… — с тоской проговорил он.

Друг же его спал сном младенца и искренне не понимал, почему его потревожили.

Дождавшись, когда эти двое исчезнут, я подошёл к Ольге. Она смотрела прямо перед собой и никак не реагировала. Я взял её за плечи и заглянул в глаза:

— Оля! Оля, посмотрите на меня.

Она подняла голову.

— Воот, хорошо, — я улыбнулся. — Пойдёмте, я вас чаем напою?

Она кивнула, и я, аккуратно придержав дверь, повёл её к себе в кабинет. Кто бы мне сказал с утра, что я буду угощать чаем доктора, доставляющего мне столько хлопот и проблем, не поверил бы. Но как её оставишь? Развернуться и уйти? Так нельзя! Так не делается. Нужно убедиться, что она в порядке и всё.

Пока закипал электрический чайник, я смотрел на Ольгу, сидящую на диване, и у меня на душе кошки скребли. Она, всегда такая боевая, решительная, сейчас сжалась в комок и никак не могла прийти

в себя. Я присел перед ней на корточки и взял её руки в свои:

— Сильно испугалась?

Она неопределенно мотнула головой.

— Охрану-то почему не вызвала?

Сказал, а потом сам понял, что глупость спросил. Вероятно, всё произошло быстро. А чтобы вызвать охранника из другого корпуса, нужно было как минимум взять трубку радиотелефона и набрать по памяти трёхзначный номер. Я сжал челюсти. Давно говорили главврачу, что надо сделать везде тревожные кнопки… А то мало ли таких любителей полечиться вечером придёт.

— Кстати, а почему ты ещё не дома? Ты же с дежурства.

— «Чистым» помогала. Им огнестрел и ножевое привезли. Рук не хватало, — тихо ответила Ольга и прикрыла глаза.

Я понял, что до дома она просто не доедет. Уснёт в маршрутке, или на чём она там добирается…

— Так, ложись, — решительно сказал я.

Она протестующе замотала головой.

— Ложись, кому говорю. Отдохни.

И тут то ли мой начальнический тон повлиял, то ли она и вправду так устала, но Ольга послушно положила голову на подлокотник и с благодарностью на меня посмотрела. Я подумал немного, затем достал из шкафа плед и накрыл её. Отделению нужны адекватные и отдохнувшие доктора, а не врачи с поехавшей от переутомления крышей.

Уснула она очень быстро. Верхний свет я погасил, оставил только настольную лампу. И что дальше? Пойти домой? А как она одна останется? Я разглядывал спящую Ольгу и пытался разобраться в себе. Происходила полная ерунда. День вышел сумбурный какой-то. Ещё утром я мог чётко себе ответить, что именно чувствую по отношению к доктору Шариповой. Уважение. Нейтралитет. А как ещё может относиться начальник к подчинённому? Да, она иногда раздражала своими решениями, принятыми мне наперекор. Но по большей части оказывалась права.

После событий сегодняшнего дня — после разговора со Славой, после того, как я увидел её дрожащей в руках пьяного мудака — всё как-то неуловимо поменялось. Я испытал… Жалость? Нет. Сочувствие? Тоже нет. Что тогда? Желание защитить? Позаботиться? Рыцарь, блин, в сияющих доспехах. Это усталость, просто усталость. Надо выспаться, а утром всё встанет на свои места.

Ольга вздохнула во сне, повернулась на другой бок, и при этом её рука неловко свесилась с дивана. Я подошёл, взял её за запястье. У неё была очень мягкая, тёплая кожа, и на запястье часто-часто билась голубая жилка. Не знаю, смог бы её отпустить или нет, но Ольга сама высвободилась, что-то пробормотала сквозь сон и пристроила руку себе под голову. Всё шло куда-то не туда. И слишком быстро шло. Я остро ощутил потребность уйти. Мне здесь не место. Дожил. Не место в собственном кабинете. Но оставить кабинет открытым не мог, не мог и разбудить Ольгу. Поэтому устроился в кресле, склонив голову на бок, и сам не заметил, как задремал.

Ольга

Проснулась я от стука. Вначале никак не могла понять, где нахожусь, но потом, приподнявшись на локте, увидела чёрную кожаную обивку дивана, и события вчерашнего дня потихоньку стали всплывать в голове. Выходит, я уснула в кабинете завотделением? Н-да. Только где же он сам?

И словно в ответ на мой вопрос из кресла, стоящего неподалёку поднялся Денис Александрович и пошёл открывать дверь.

— Денис, я хотел посоветоваться по поводу Козлова из пятой палаты… — начал было Слава, но осёкся на половине фразы, потому что увидел меня, заспанную и растрепанную. — Я не вовремя? — перевёл он взгляд на заведующего.

— Нет-нет, всё в порядке, — я быстрым движением пригладила волосы, встала, поднялась с дивана и одёрнула хиркостюм. — Мне пора.

И, прошмыгнув мимо мужчин, выбежала из кабинета.

Господи, как так получилось, что я уснула? Гадство! Денис теперь ещё больше ко мне цепляться будет. Работать нормально не даст после такого проявления наглости с моей стороны. Но он ведь сам привёл меня в кабинет. И перед Славой неудобно получилось. Так, ладно. Об этом подумаю завтра. А сейчас были дела поважнее. Пятиминутку я уже проспала. Перевязки сделаю быстро, а потом наведаюсь к Марии Васильевне. Я всё-таки была полна решимости отговорить упрямую старушку от операции, которая может её убить.

Денис

— Хм, ты всегда так делаешь, Дэн? Сначала орёшь на подчинённых, а потом их у себя в кабинете спать укладываешь?

Слава прошёл в кабинет, задумчиво вращая в руках смартфон, а потом поднял глаза на меня.

— Долго объяснять… Почему тебя это так волнует?

— У тебя с ней что-то есть? — проигнорировал мой вопрос друг.

— Есть, — кивнул я. — Я её начальник, она — врач моего отделения. Вот и всё, что у нас есть. Слава, а тебе что за дело?

— Она хорошая, она мне понравилась.

— Давно ты женщин выбираешь по принципу хорошести?

— Да не выбираю я её. Мне просто не нравится наблюдать, как ты её обижаешь. Или это в порядке вещей, и до меня так же было?

— Слав, ты про Козлова что-то хотел спросить, — я обогнул стол, сел за рабочее место и сцепил руки в замок.

— Да к чёрту Козлова, Дэн. Просто она — вылитый ты. Такой же трудоголик, одержимый хирургией. Ты мой лучший друг. Я тебя знаю одиннадцать лет, Дэн. И, когда у тебя женщина вызывает такие сильные чувства, неважно — положительные или отрицательные, — это неспроста… В общем, подумай об этом…

— Подумаю, — эхом отозвался я, провожая друга взглядом.

Ольга

Я стояла возле дверей палаты и слушала разговор, явно не предназначавшийся для чужих ушей. Было время обеда, и я как раз хотела зайти к Марии Васильевне, пока её соседки вышли в буфет. Но она была не одна. Аркадий Степанович навещал свою супругу чуть ли не каждый день. Старики были настолько трогательны в проявлении своей любви. Я наблюдала за ними, такими настоящими, и мной овладевало странное, незнакомое до этих пор чувство белой зависти. Неужели так бывает? Неужели можно так любить: в любом возрасте, в любом облике, в болезни и в здравии, в горе и в радости?

Они общались с достоинством, присущим их поколению, но в то же время с такой невыразимой нежностью, что это не могло оставить меня равнодушной.

// Они общались с достоинством, присущим их поколению, но в то же время с такой невыразимой нежностью, что это не могло оставить меня равнодушной…//

Я просто диву давалась. Оказывается, любовь можно пронести через годы.

Казалось бы, в разговоре двух пожилых людей ничего такого не было. Речь шла о совершенно обыденных вещах. О кошке по кличке Дуся, о соседях, о герани, цветущей дома на подоконнике. Но то, как тепло они друг на друга смотрели, то, как Аркадий Степанович расчёсывал её седые пряди маленьким гребнем, а потом по просьбе супруги долго искал в сумке зеркальце… У меня эти простые мелочи вызвали трепет в душе и какое-то волнение.

Я осторожно прикрыла дверь и направилась в ординаторскую. Не время сейчас. Не нужно их тревожить. Забегу к ней потом, успеется.

Денис

Рабочий день закружил в своём водовороте. Ближе к двенадцати часам вызвал главный врач. Оказывается, одна из пациенток сфотографировала и выложила у себя в инстаграме порцию обеда из нашего

буфета. Якобы мы недокармливаем людей. В тарелке подписчики насчитали у неё двадцать восемь макарон. Мысль, что она успела часть съесть или перевалить в другую тарелку, как-то не приходила никому в голову. Дело раздули из ничего. История дошла до горздрава, и мне пришлось писать по этому вопросу объяснительную. За всё время заведования настолько бесполезно я своё время ещё не тратил.

На лестнице, когда уже возвращался в отделение, меня поймал Слава. Начал что-то мне рассказывать, но я, как ни старался, в суть вникнуть не мог. Мысли по-прежнему крутились вокруг макарон и пределов человеческой глупости. Приятель шагал в ногу со мной и, когда мы поравнялись с дверью одной из палат, неожиданно притормозил:

— Постой, надо помочь.

Остановился и я. Но, не сразу сообразив, чем помочь и кому, так и остался стоять в коридоре. Слава же зашёл в палату. Там Ольга с медсестрой пытались переложить с каталки на кровать пациентку, видимо, после операции. Слава опустил каталку до

уровня койки, и совместными усилиями им удалось переместить женщину.

А я стоял как дурак и смотрел на происходящее, даже не понимая, от чего меня так накрыло. Ведь подобное происходило каждый день, работа в нашем отделении требовала больших физических усилий ото всех сотрудников, от женщин в том числе. Так в какой же момент я решил будто так и надо? В какой момент стал закрывать на это глаза? Ещё в детстве мне вложили в голову, что простые вещи, которые я могу сделать как мужчина: придержать дверь, помочь с тяжелыми сумками, — сделают жизнь женщины приятнее и удобнее. Тем более, что мне это ровным счетом ничего не стоит.

Но, видимо, работа свела на «нет» всё во мне, что было человеческое. Нет, я не сделался хамлом и быдлом, только замечать жизнь, настоящую и правильную, будто перестал. Душа зачерствела, что ли?

Я увидел, как Ольга подняла глаза на Славу и, тепло ему улыбнувшись, что-то проговорила. С удивлением я обнаружил, что хочу, чтобы она так же смот-

рела на меня — с благодарностью и симпатией. Это была совершенно глупая, необоснованная ревность, и, чтобы заглушить идиотское и неуместное чувство, я поспешил к себе в кабинет.

Ольга

Холл был украшен к Новому году, Галина Николаевна постаралась. Тут и ёлочка имелась со струящимся «дождиком» и шариками, и мишура на окне… Пациентам праздничное убранство очень нравилось, они любили коротать здесь время. Это хоть как-то скрашивало дни вынужденного заточения. Соседки Марии Васильевны устроились в креслах перед телевизором и ловили каждое слово ведущего вечернего ток-шоу. Поэтому я решила воспользоваться моментом и переговорить с Марией Васильевной с глазу на глаз.

— Оленька, ты опять дежуришь? — пожилая женщина улыбнулась, когда я вошла в палату и прикрыла за собой дверь. — Всех денег не заработаешь, милая.

— Мария Васильевна, вы как? Медсестра была? Укол сделала?

— Да толку от этих уколов. Не помогает ничего, Оля.

— Нужно немного подождать, препарат же не сразу действует, — попробовала успокоить её я.

Возникла неловкая пауза, а потом Мария Васильевна проговорила:

— Оля, ты не переживай за меня. Я ведь знаю, почему ты пришла. Вы ссоритесь из-за меня с Денисом, я не хочу, чтобы вы…

— Да при чём здесь Денис? Он меня в последнюю очередь волнует. Я за вас очень беспокоюсь. Откажитесь от операции, Мария Васильевна, — горячо попросила я. — Вы можете её не перенести.

— Ну, значит, так суждено, Оля, — и пожилая женщина отвела взгляд. — Я давно живу на этом свете. А перед Аркадием Степановичем я не буду калекой.

— Мария Васильевна! Вы поймите, уж простите за прямоту, вы всё равно не встанете. А при ампутации будет гораздо больше шансов на успех.

— Оля, ты знаешь, как мы с Аркадием Степановичем познакомились?

— Нет, — ответила я, не понимая, к чему она клонит.

— Мы познакомились на танцевальной площадке. Танцы устраивали прямо между домами. Ох, как Аркадий меня кружил! — лицо Марии Васильевны приняло мечтательное выражение, морщинки разгладились, губы растянулись в улыбке. — Он был молодой статный красавец с пышной шевелюрой, я тоже была хороша. Наряды шила себе сама, в те времена о таком изобилии, как сейчас, можно было только мечтать. Спустя время моя лучшая подруга Зинаида рассказала, что все любовались на нас с Аркадием и завидовали. Как же я была удивлена! Ведь мы ничего и никого вокруг не замечали! Мы прожили очень счастливую жизнь, Оля. И всю жизнь я чувствовала себя любимой. Правда, детей так и не нажили. Видимо, так Богу угодно было. Но я не об этом хочу сказать, Оля. Для своего любимого мужчины я хочу остаться женщиной до конца.

Конец ознакомительного фрагмента.