Посмотри, отвернись, посмотри

Елена Михалкова, 2023

Полина Журавлева и Александра Нечаева живут в параллельных мирах. Одна – москвичка, любимица своих близких. Другая – провинциалка, ребенок из неблагополучной семьи, не сохранившая ни друзей, ни привязанностей. Но точка пересечения этих миров – жестокое убийство, погружающее в темные и страшные тайны. Если что-то на первый взгляд кажется тебе милым, ясным и привлекательным, остановись. Отвернись. Посмотри ещё раз. Вглядись пристально. Прислушайся к своей интуиции. Если она кричит: «Спасайся!» – не жди, пока на помощь придут частные детективы Макар Илюшин и Сергей Бабкин. Они могут не успеть.

Глава вторая

Окно моего номера выходило на тихий дворик, заросший черемухой. Тесная пыльная комнатка — и все же она мне нравилась. Наверное, из-за этого вида. По периметру — облупившаяся кирпичная стена, а внутри плещется зелень… Есть места, где внешняя жизнь с ее тревогами будто замирает. В комнате с черемуховым двориком было тихо и безмятежно, как в монастыре, и пока я стояла у пыльного подоконника, можно было поверить, что я не делаю ничего дурного.

Антону я соврала, что издательство отправляет меня в Нижний Новгород на семинар по повышению квалификации. Глупость ужасная! Но он проглотил ее без единого вопроса. Я взяла билет на понедельник, точно зная, что в этот день он не сможет проводить меня на вокзал.

С Ксенией все прошло куда хуже. В среду мы собирались пообедать; когда я отменила встречу, она стала расспрашивать, что случилось. Втюхать ей ту же выдумку не получилось. Ксении известно, что никаких семинаров у нас не проводится.

Пришлось сознаться.

«К частному детективу в Новосибирск? Не будь дурой и сдай билеты! Потом скажешь мне спасибо».

Мы поссорились. Она наговорила грубостей и о моем безумном решении, и обо мне. Я, устав это слушать, попрощалась и положила трубку. Ксения перезвонила и еще минут пять отчитывала меня как школьницу, пока я не рявкнула: «Ну хватит, достала!» — и не нажала отбой, от души жалея, что не могу шмякнуть трубкой о рычаг. В заботе о моем благополучии Ксения иногда заходит слишком далеко.

Я прилетела в Новосибирск днем и сразу, не заходя в гостиницу, поехала в офис детектива. Встреча была назначена на три. Приезжать было, в общем-то, не обязательно. Отправить страницы паспорта, которые я сфотографировала ночью, пока Антон спал, внести оплату — и даже результат я могла бы получить дистанционно. Но мне хотелось увидеть человека, который будет копаться в прошлом моего мужа. Так перед плановой операцией пациента знакомят с хирургом.

В конце концов, я в любой момент могу передумать.

Эта мысль держала меня на плаву. «Ты можешь отыграть назад». Пусть я завязла в своих трусливых подозрениях и вранье, но если, увидев детектива, я развернусь в дверях, все обнулится.

Детектива звали Герман Греков. Он арендовал кабинет на первом этаже жилого дома. Я поднялась по истертым ступенькам между аптекой и продуктовым, постояла перед табличкой «Греков. Частное сыскное агентство», бормоча про себя «Ехал Грека через реку», и толкнула дверь.

Герман Греков представлялся мне похожим на оперного тенора Атлантова с выраженным средиземноморским уклоном. Моржовые усы, смуглая кожа… «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу!» Но из-за стола привстал суховатый человечек, старообразный мальчик сорока с небольшим лет. По-старушечьи поджатые губки растянулись в улыбку, и он наклонился через стол:

— Полина Андреевна?

— Здравствуйте!

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Обстановка кабинета была скучной, как в учительской. Я увидела за дверью вторую комнату, не такую приглаженную, как эта. Шкаф, чайник на тумбочке, диванчик со сложенным пледом… Заметив мой взгляд, Греков встал и прикрыл дверь.

— Ну-с, Полина Андреевна, что вас ко мне привело?

Он сплел пальцы в замок, склонил головку набок и стал похож на внимательного участкового врача. Врача-грача.

— Мой муж скрывает правду о своей семье, — сказала я, подбирая слова. — Меня это беспокоит. Я хотела бы узнать, кто его родители, чем они занимаются, где живут… Правда, у меня есть только паспорт мужа…

— Ничего-ничего, этого вполне достаточно.

Я вытащила из сумки распечатанные страницы и протянула детективу. Он выудил из кармана очки, нацепил их и вслух прочитал:

— Антон Иванович Мисевич. Та-да-дам, та-да-дам! Между прочим, знакомое лицо…

— Он вырос в Искитиме и жил в Новосибирске.

— Ну, может, встречались. — Рассматривая паспортные данные, Греков забыл о роли заботливого доктора и как-то подобрался. — Значит, родители? А братья-сестры? Бабушки-дедушки?

— Мне, конечно, хотелось бы узнать как можно больше о его семье.

— Разумеется! Наследство-то от кого достанется? От покойной бабуси! А они часто обделяют нелюбимых внучков… Надо успевать общаться, пока не поздно!

Я вспыхнула от унижения.

— Вы о чем-то своем, Герман Ильич. Меня не интересует наследство моего мужа. Только его отношения с семьей.

Он насмешливо глянул на меня, словно говоря: «Ну-ну! Видали мы таких бескорыстных!»

— Океюшки, Полина Андреевна, задачка ясна.

Его подозрения меня покоробили. Но это пакостно-ласковое «океюшки» чуть не заставило встать и уйти.

Если бы я так и поступила, все пошло бы по-другому. Я не сидела бы сейчас, прикованная наручниками к батарее.

Но уйти, когда все только начало двигаться к выяснению правды? Искать другого детектива? Вернуться и снова барахтаться в подозрениях?

— Еще мне хотелось бы знать причину их ссоры, — добавила я.

— А, они поссорились! — с глубокомысленным видом промолвил Греков. — И что же такое случилось?

У меня зародилось нехорошее подозрение. Что, если передо мной тривиальный дурак? Каким-то чудом его занесло в профессию, где требуется если не ум, то минимальная сообразительность, и он ухитрился зацепиться — за этот кабинет, за табличку на двери, за выщербленные ступеньки. Бабушкина приятельница клялась, что ее племянник — лучший частный сыщик во всем Новосибирске. Но если подумать, престарелая тетушка — не самая надежная рекомендация.

— Именно это мне и нужно узнать. — Я постаралась скрыть сарказм в голосе. — Что случилось, из-за чего сын прервал с ними общение.

— Да-да, понимаю-понимаю… Та-да-дам! — Он побарабанил пальцами по столу и попытался насупить брови. Маленькие коротенькие бровки поползли друг к другу еле-еле, как ослабевшие от голода гусеницы. — Ваш муж что-нибудь говорил о ссоре?

— Ни слова.

— Хоть какие-то намеки?

— Нет, ни одного.

— Так не бывает!

— Бывает, — отрезала я.

— Ну-у, тогда это дело довольно непростое!

— Поэтому я и обратилась именно к вам, — с фальшивой проникновенностью сказала я.

— Мда. Ну ладно. Кроме данных о семье, что еще вы хотите узнать?

— Ничего.

Греков прищурился:

— Другие браки? Дети? Любовницы?

— Боже упаси! — Я испугалась. — Нет, про любовниц ничего не хочу знать!

Кажется, детектив огорчился.

— А дети? — с надеждой спросил он.

— Да нет у него детей!

— Все так говорят! Абсолютно все!

— А у вас есть? — спросила я.

Он сник.

— Нету. Не успел испытать счастья отцовства.

— Ну, вот видите.

Детектив поднял голову и взглянул на меня оценивающе, будто прикидывал, не со мной ли в паре попробовать испытать это счастье. Мне стало не по себе, но тут он сменил тему:

— Теперь давайте обсудим вопрос гонорара…

Кажется, он назвал сумму исходя не из сложности задачи, а из того факта, что я — москвичка. Это было дорого для меня. Но торговаться показалось еще противнее, чем безропотно заплатить, и я достала портмоне.

При виде наличных Греков определенно повеселел. Похоже, дела у частного детектива шли не блестяще.

— Та-да-дам, та-да-дам! — торжественно пропел он. — С вами приятно иметь дело! Думаю, в течение нескольких дней все выяснится. — И, снова напустив на себя сочувственный вид, добавил: — Главное, не волнуйтесь! Берегите нервы! А с мужем вашим мы разберемся, как не разобраться, не разобраться никак нельзя, на то мы здесь и посажены…

Под его воркование я ушла.

«В течение нескольких дней» — сказал Греков. Нескольких — это два? Три? Пять? И нужна ли я ему под боком или мне можно вернуться в Москву? Только теперь я поняла, как мало вопросов задала частному детективу. Мне хотелось, чтобы все исполнилось само, с минимальным моим участием.

Позвонил Антон. Мы мило поболтали. Я внутренне корчилась от стыда, выдумывая подробности наших несуществующих семинаров. Слава богу, он быстро закончил это мучение.

— Всё, Полинка, я побежал! Счастливо, пиши!

Мне не доводилось прежде бывать в Новосибирске. Казалось бы — иди гуляй! Изучай город! Ходи по музеям, сиди в кафе! Вокруг звенела весна, и воздух был напоен свежестью. Но я затворилась в своем пыльном номере и прилипла к окну.

Просидела так, пока не настало время идти на ужин. Мне не хотелось никуда выходить. Здесь время замерло. Я болтаюсь в неизвестности, как в болотной жиже, и пока меня не прибило ни к какому берегу. Вокруг лишь мутная вода и понурые ветки ив.

Чего я боялась? Каких всплывших тайн? Не знаю. То мне мерещилось, что отец гнусно поступил с Антоном, а мать была его молчаливой пособницей. То я воображала Антона, совершившего такую мерзость, что родители отказались считать его своим сыном. Нервы у меня были на взводе, и когда я прочла сообщение от Ксении: «Тебя ждет неприятный сюрприз», не стала ей ничего отвечать.

— Катись к черту со своей таинственностью.

Ксения наводит тень на плетень. Пугает в надежде, что я кинусь вымаливать прощение. Мне было настолько не до нее, что я даже цветочного смайлика не послала в ответ, как делала обычно. Не успокоиться душе Ксении анимированным тюльпаном или розой в искорках.

Город окутали сумерки. Белеющие кисти черемухи превратились в скопление крошечных облаков, опустившихся на зеленый двор. Я стояла у окна, раздумывая, где бы поужинать, когда зазвонил телефон.

Поначалу я было подумала, что это Ксения. Собирается излить на меня волну возмущения за то, что я ей не подыграла.

Но на экране высветилось: «Герман Греков».

— Полина, вы еще в городе? — Греков говорил мрачно и как будто в нос. — Нам нужно встретиться. Это срочно.

— Что случилось?

— Все при встрече!

— Господи, да скажите хоть полслова! — взмолилась я.

— Не по телефону, — отрезал Греков. — Приезжайте, я в офисе.

Я тряслась в такси по разбитым дорогам и гадала, что же он разузнал. Есть люди, которые для самой пустяковой новости требуют очного разговора.

При первом же взгляде на Грекова эти подозрения вылетели у меня из головы. Герман выглядел плохо. Лицо опухло, под глазами лиловели круги. Он постоянно трогал двумя пальцами переносицу, будто проверял, на месте ли его нос.

— Заехал в травмпункт, там вправили, — сообщил Герман вместо приветствия. — Отвратительная процедура. Хуже, чем ломать.

Я опустилась на стул.

— Кто это сделал?

У меня мелькнула нелепая мысль, что нос Грекову сломал мой муж.

— Я вам все расскажу, — мрачно пообещал он. — Чаю сообразите?

Все это начало приобретать характер легкого абсурда. Греков со своим старообразным личиком — поврежденным! — бессильно развалившийся на стуле; Ксения с безумными сообщениями; я, чувствующая свою неуместность в этой комнате и почему-то вину.

Я встала и занялась чаем. Все лучше, чем сидеть в ожидании, пока он соизволит рассказать подробности.

То, как хозяйственно Греков мною распоряжался, наводило на мысль, что нос ему разбили в процессе моего расследования. Чайник забулькал. Я нашла в шкафу коробку с пакетиками, заварила один в грязноватой чашке с отколотым краем.

— А себе? — спросил детектив, когда я поставила перед ним его чай. — Тогда еще рафинад принесите. Я только сладкий пью…

Я почувствовала себя Алисой в Стране чудес, которой командовала каждая встречная козявка. Молча принесла и рафинад, и вазочку, и чайную ложку, и салфетки.

— Из вас хорошая секретарша получилась бы, — похвалил Греков. — Не думали сменить род деятельности? Вы чем вообще по жизни занимаетесь?

Я потеряла терпение. Мне стало казаться, будто дурацкие просьбы и бестактные вопросы — лишь способ потянуть время.

— В настоящее время я занимаюсь тем, что пытаюсь узнать хоть что-то о семье моего мужа!

Греков шмыгнул носом, охнул и снова схватился за переносицу. Приложил платок и буркнул:

— А чего там узнавать! Живут в Искитиме, ведут хозяйство… Как и всю жизнь жили! Та-дам! Не ожидали? А вы торопыга такая!

Он с хлюпаньем втянул в себя горячий чай. Я смотрела на него во все глаза.

— В общем, запросил я данные на вашего мужа. Это дело небыстрое. Пока все проверяют, связался кое с кем из бывших коллег. Искитим — город небольшой… Все всех знают. Зовут их… — Он сверился с блокнотом. — Макеевы. Иван Степанович Макеев — отец. Лариса Семеновна Макеева — мать. Ну и там еще братья отца, матери…

«Другая фамилия», — машинально отметила я.

— А у Антона есть родные братья или сестры?

— Сестры старшие, у каждой уж по своей семье. Детишек куча. Все поблизости живут. Там фактически частный сектор на Канатной…

— Подождите! А чем они занимаются? Отец, мать?

— Отец — шофер, мать на рынке торгует. Про сестер не выяснял. Вроде бы тоже к торговле пристроены…

— Ух ты…

Мне надо было это переварить. Большая семья! Родные сестры! У Антона уже подрастают племянники!

— Почему же он с ними не встречается?..

— С отцом поссорился, — будто нехотя проговорил Герман. — Что-то папаша там ляпнул не подумав…

— Откуда вы знаете?!

Герман снова приложил платок к носу и уставился на него, будто надеялся увидеть кровь.

— Я с ними пообщался, — пробубнил он.

— Что?

— Пообщался! — Герман понял, что от ответа ему не уйти. — Не совсем по моей воле… Трам-пам-пам такой получился…

— Какого черта, Герман Ильич, — довольно спокойно сказала я. — Что вы мне голову морочите? Расскажите, что у вас произошло!

И Герман рассказал.

Повествование его было сбивчивым. В середине он и вовсе понес про сломанную на катке тридцать лет назад лодыжку, и мне пришлось вернуть его к нашей теме. История оказалась простой.

Герман очень быстро выяснил фамилию и адрес родителей Антона. Собственно, через два часа после нашей встречи информация уже была у него. «Как профессионал я был обязан взглянуть своими глазами, вы понимаете!»

Он отправился в Искитим, на улицу Канатную. Иван и Лариса Макеевы жили в собственном доме. Во дворе стоял накрытый стол, шумел семейный праздник. Герман принялся бродить вокруг, тайком фотографируя собравшихся. Зачем? Этого он так и не смог объяснить. Увлекшись своим занятием, он обошел двор Макеевых и стал снимать со стороны сарая. Самоуверенность обошлась Грекову дорого. Его схватили, скрутили и затащили в сарай.

Как позже выяснилось, частного детектива заметили мужья сестер Антона. Невнятный мелкий мужичок, фотографирующий их детей из кустов, им чрезвычайно не понравился. Ему профилактически двинули по морде, привязали к стулу и достали топорик. «Обещали пальцы отрубать по одному, чтобы я сознался, на кого из их малышни нацелился… А у меня лодыжка ломанная, я даже сопротивляться не мог».

Страшно перетрусив, Греков выложил все обо мне и о моем задании. Даже фотографию им показал. Оказывается, он тайком снял меня, пока я сидела у него в кабинете, дрожа как банный лист.

— Умучить бы вас до смерти, Герман Ильич, — бессильно сказала я.

Господи, что за дурак!

— Зря ругаетесь, — возразил Герман. После чая он как-то повеселел. — Они, между прочим, обрадовались до неба. Та-дам! Не ожидали? Выпустили меня из сарая, налили за ваше здоровье и за здоровье сыночка своего. Хлопотали вокруг меня, все фоточку вашу просили рассмотреть. Муж-то ваш, оказывается, ни слова им про свадьбу не обронил!

Я скрипнула зубами.

— Мой муж с ними не общается.

— А, да-да, точно. Обидки семейные. Ну, отец с матерью на него зла не держат. Зовут вас завтра в гости.

— В гости? — ошеломленно переспросила я.

— На смотрины, ну! Да не пугайтесь так, что вы! Познакомиться они хотят. Нормальное человеческое желание.

Герман присосался к рафинаду. Я сдержала желание выбить сахарный кусочек у него изо рта ложкой, словно белый мячик — клюшкой для гольфа.

Все это уже всерьез отдавало абсурдом.

— Вам надо поехать, — внушительно сказал Герман. — Чего вы тут сидите как эта. А у людей праздник.

— Что за праздник?

— Не знаю. Какой-то. Какая разница! Это же повод, а суть — в другом!

Частный детектив разговаривал так, словно незаметно успел надраться. Я даже принюхалась, не несет ли из чашки коньяком.

— Они вас ждут! Обрадовались, как дети, когда я сказал, что сынок-то их заневестился!

— Заневестилась — это про девушку, — автоматически поправила я.

— Как так?

— Девушка достигла возраста невесты — значит, заневестилась. Просторечие.

На просторечие Герман обиделся.

— Мы, конечно, не Москва… — начал он, но я перебила:

— В котором часу родители Антона меня ждут?

— Ну, в шесть. Но сказали, что вы можете в любое время подъезжать, когда захотите. Еще уламывали меня ваш номер телефона им оставить. Но тут уж я не поддался!

Он горделиво зыркнул на меня, точно попугай из клетки, ожидающий поощрения.

— Какой вы молодец, Герман Ильич, — с сарказмом сказала я, стараясь не слишком раскатывать «эр». Геррррман хоррроший!

— То-то же! — Он с хрустом раскусил подтаявший сахар. — По такому поводу премию не мешало бы выдать, как вы считаете, Полина Андреевна?

Я считала, что он провалил свое задание, и высказала ему это. Меня возмутило не желание запустить руку мне в карман, а та убежденность, с которой свой провал он пытался выдать за победу, словно продавец на рынке, расхваливающий покупателю заведомо гнилую картошку. «Отличная! Сладкая!»

— Моей главной задачей было сохранить все втайне от мужа! — Ухмылка сползла с лица Германа. — Как вы теперь это представляете? Они в любой момент могут ему позвонить! Зачем вы вообще к ним полезли? Разве об этом я вас просила?

— Так вышло!

— Оно не само вышло, а вашими усилиями!

— Ну засекли меня… Что я, виноват?

— Да, черт возьми, вы виноваты!

— А вы голосок-то не повышайте, не повышайте!

— Даже проследить за ними толком не смогли… Частный детектив, тоже мне!

— Вам бы угрожали пальцы порубать, я бы на вас посмотрел!

Герман обиделся.

— Может, у них и номера вашего мужа нету, — запальчиво выкрикнул он. — А вы уже трагедию развели!

— А если есть? И у вас еще хватает наглости выпрашивать премию!

Герман сердито забубнил что-то. Я не слушала.

— Диктуйте адрес!

Все катилось кувырком. Семья моего мужа ждет меня завтра к шести… Ерунда какая-то. И еще этот топор! Черт знает что натворил Герман. Если он, конечно, не врет.

Выйдя от частного детектива, я села прямо на ступеньки.

Родные Антона знают о моем существовании!

Что же мне делать?

Вокруг катались кругами дети на велосипедах. Хриплый мужской голос звал: «Ку-уся! Ну Куся!» Куся оказался старым подслеповатым ротвейлером, заблудившимся в трех кустах. Я провожала глазами его вислый черный зад, пока они с хозяином не скрылись за углом.

Если уж падать в кроличью нору, так до самого дна. Нет смысла застревать на середине полета.

* * *

Я надела длинное трикотажное платье. Выбор, собственно, был невелик. Или джинсы с футболкой, или спортивный костюм, или платье на пуговицах, которое можно носить как кардиган, если не застегивать. Темно-синий спортивный костюм — условно спортивный, конечно же, — выглядел стильно. В Москве я могла бы пойти в нем куда угодно, кроме театра. Но для знакомства с родителями моего мужа он не годился.

Платье делало меня похожей на учительницу начальных классов. Я нацепила очки, подаренный Антоном кулон, и сходство усилилось. Не самый плохой вариант. Скромно, старомодно. Разве что кроссовки с ярко-синими шнурками несколько портили образ. Но другой обуви не было.

Герман припомнил, что семья праздновала день рождения одной из младших девочек. «То ли пять лет, то ли шесть…» Я купила игрушечного пони с голубой гривой и книжку стихов Новеллы Матвеевой с прекрасными иллюстрациями Макавеевой.

— А вот еще замечательные стихи! — воодушевленно сказал продавец.

Он сунул мне тонкую книжку. На картонной обложке был нарисован рахитичный щенок с выпученными глазами, вокруг которого водили хоровод лесные звери. Примитивная компьютерная иллюстрация: пластиковая размазня вместо цвета, грубый фотошопный градиент. Предметы и фигуры словно вырезаны по контуру, а затем вклеены в общее пространство.

Перевернув первую страницу, я прочитала:

— «Вот щеночек одинокий, у него усы как пух! Ты возьми скорей щеночка, ну а лучше сразу двух».

Молча вернула книжку. Ненавижу современные халтурные поделки. Вот писатель одноногий, у него мозги как пух, пристрели его, читатель, ну а лучше сразу двух.

— А собачка-то на вас похожа! — заискивающе сказал продавец.

Я представила, как вокруг меня соберутся в хоровод все эти Антоновы сестрицы, мужья с топорами, папы с огородами, собаки на лежанках и дети на руках, а я буду сидеть среди них, выпучив глаза… И засмеялась так, что продавец испуганно отошел.

* * *

Воздух на улице Канатной пах скошенной травой. Там, где пахнет скошенной травой, не может происходить ничего плохого, правда же? С одной стороны к заасфальтированной дороге подступали деревья, с другой за палисадниками и заборами виднелись шиферные крыши.

Я отпустила такси и пошла пешком. Мне хотелось осмотреться.

В траве возились куры. Неподалеку от них развалилась кверху брюхом грязно-белая дворовая собака. При виде меня она грозно пошевелила ушами и обмякла.

Из крыши Макеевых росли антенны, как сорняки. Перед окнами прижались боками грязная «Нива» и уазик.

Я до последнего сомневалась, стоит ли ехать. Потом новосибирский таксист заплутал в Искитиме, и на Канатной я оказалась, когда часы показывали семь.

Из глубины двора доносились детские вопли и мелкое собачье тявканье. «В любой момент можно будет уйти», — безо всякой уверенности сказала я себе и толкнула калитку.

На крыльце сидел с сигаретой мужчина лет шестидесяти в спортивных штанах и выцветшей футболке. Он вопросительно уставился на меня, а я — на него. Мы оба не произнесли ни слова. Приглядевшись, я поняла, что он похож на Антона, только постаревшего, обрюзгшего и как будто накачанного изнутри воздухом.

— Простите, вы — Иван Макеев?

— Ну, я Макеев. А кто спрашивает?

Я замялась. Он поднялся, прищурился, вглядываясь в меня. И вдруг заорал:

— Мать! Ма-а-ать! Иди скорее сюда!

Из дома выскочила полная женщина в платке и фартуке и напустилась на него:

— Чего орешь-то? Лиза уснула!

— Я один, что ли, ору? Полон дом народу. Да иди буди ее! Только ночной сон перебьет!

— Не твое дело, чего она перебьет!

— Хорош препираться! Гостья к нам приехала! Полина! Верно я говорю, ведь Полина?

Я кивнула и улыбнулась.

Женщина всплеснула руками, стащила с головы платок, налетела на меня, обняла и расцеловала в обе щеки. От нее исходил уютнейший запах — жареное мясо, приправы, отварная картошка с укропом…

— Господи, радости-то, радости! А я мама его, Лариса Семеновна! — Она обернулась к мужу: — А ты чего встал? Иди скажи нашим! Полина, пойдем! Уже не думали, что ты приедешь! А ты взяла да приехала, вот молодец какая!

Приобняв за плечи и не переставая тараторить, она завела меня в дом. Посреди комнаты стоял накрытый стол, плотно облепленный сидящими людьми. Мне показалось, их не меньше двадцати.

— Антошина жена к нам пожаловала! — провозгласила, сияя, Лариса.

В «Неуловимых мстителях» есть сцена, где скованного Даньку с жандармами встречает цыганская свадьба. В кадре мельтешат смуглые лица, косматый медведь, красная рубаха, монисто; взлетают пестрые юбки, трясут распущенными волосами цыганки…

После слов Ларисы Семеновны я очутилась в той самой сцене. На меня обрушился шквал голосов. «Жена! Его жена!» Меня тискали, передавали из рук в руки, требовали выдать, где их мальчик, и немедленно привезти его сюда. Не покидало чувство, будто я попала в лапы к очень слюнявому, но исключительно добродушному лабрадору. Мелькали загорелые лица, потные плечи, золотые зубы, завитые челки… Наконец среди хоровода взрослых появился чей-то детеныш, маленький, кудрявый, с изумленными глазищами, и обнял меня за коленки. Я подхватила малышку на руки.

— Привет! Ты кто?

— Я Лиза. А тебя как зовут?

— Полина! У меня для тебя есть подарок, Лиза.

Девочка обрадовалась и книжке, и голубогривому пони. А я, пока вручала подарки, получила небольшую передышку от жарких объятий.

Меня усадили на почетное место, по правую руку от Ларисы Семеновны.

— Ну как там наш?

— Не устал от московской жизни? Красавчик, хорошо пристроился!

— Кем трудишься, Полина?

— Да что вы насели-то на девку? Дайте ей хоть курицы пожевать! — вмешался Иван Степанович.

По дому разнеслось тревожное — «…курицы, курицы, курицы!» Точно вся семья призывала магическую птицу коллективным заклинанием. Лариса принесла форму, до половины заполненную жиром и маслом. В этой пахучей смеси плавала запеченная курица, желто-коричневая, как приморские продавцы кукурузы.

Мясо оказалось восхитительным.

— Еще вчера по двору бегала! — сообщил отец Антона, одобрительно наблюдая, как я расправляюсь с ножкой. — Во! Нормальный аппетит! Не то что эти бледные немочи…

Он кивнул в сторону сестер Антона. Молодые женщины, шумные, говорливые, краснощекие, в клипсах и крупных бусах. Обе очень похожи на мать. При одной, как приклеенный, держался сутулый парнишка с выпирающим кадыком. Я не сразу поняла, что это не сын, а муж. Возле другой сидел крупный нескладный мужчина с лицом серым и тусклым, как рукомойник, и обгладывал куриные косточки. Он не отвлекался ни на кого. Горка рядом с ним росла и росла. Косточки были объедены до того чисто, что казалось, будто он выполняет непростую ответственную работу.

Я мысленно прозвала его стахановцем. Кроме сестер Антона с мужьями в доме собрались многочисленные дяди и тети. Мне всех представляли, наливали, пили за знакомство, за здоровье, за встречу и за именинницу, листавшую под столом подаренную книжку… Но по имени я запомнила только одного из родственников: смуглого, костлявого, кривого, как ятаган. Он следил за мной недобрым взглядом. Этот человек мне сразу не понравился.

— Брат мой двоюродный, Григорий, — представил его Иван Степанович.

Григорий сделал вид, будто разговаривает с соседом по столу. Но я заметила, что он продолжает наблюдать за мной.

Остальные вернулись к застольным разговорам и выпивке.

Это меня и выручило. Первые полчаса я была очень напряжена. Еда застревала в горле. Я выпила две рюмки водки вместе со всеми — отказаться было невозможно, — но они не слишком-то подействовали. Меня терзал страх, что дверь вот-вот распахнется и в комнату войдет Антон.

Однако семья вела себя так, словно я была их потерянной родственницей. Они убедились, что со мной все в порядке, и снова позабыли обо мне.

Разговоры за столом велись приземленные. В одном углу кто-то выгодно продал машину. В другом спорили о рецептах блюд из баклажанов. Напротив меня женщины скучно болтали о праздниках в детском саду. Сотрапезники почти кричали, перебивая друг друга. От шума и от выпитого я упустила нити всех бесед. Вокруг меня билась чужая жизнь, а я была как прибрежный камень, омываемый пенистыми волнами.

— Ну расскажи, Полина, как там Антоша, — попросила Лариса Семеновна.

— Про детишек не забудь спросить! — подмигнул ее муж. — Планируете детишек-то, а? Запузырит тебе сынок пару-тройку пацанов?

В другой ситуации меня покоробил бы его вопрос. Но я понимала, что в этот мир бессмысленно соваться со своими представлениями о деликатности. В конце концов, это не они заявились ко мне домой.

Я рассказала про работу Антона. О том, что мы расписались, но свадебную вечеринку хотим провести летом, в конце июля. О детях еще не думали. Сначала хотелось бы заработать на квартиру попросторнее…

Смуглый Григорий незаметно, как ему казалось, встал за моим стулом. Прикидывался, будто роется в шкафу, но на самом деле прислушивался к нашему разговору.

— Молодцы, ребятки, так и надо! — с убежденностью сказал Иван Степанович. — Сначала на ноги встать, потом и рожать!

У меня отлегло от сердца. Я боялась, что на меня насядут с традиционной агитацией про зайку и лужайку.

С губ матери несколько раз срывалось имя человека, которого явно не было за столом. Мне было неловко спрашивать, о ком идет речь. Отец Антона бросал на жену такие взгляды, что она прикусывала язык. Похоже, семья рассорилась не только с младшим сыном.

Эти безмолвные стычки показали, что матриархатом здесь и не пахнет. Главой и дирижером происходящего был отец Антона. Иван Степанович говорил немного, но контролировал все, что происходит за столом. Как и я, он заметил маневр двоюродного братца. Тяжело зыркнул в его сторону — и, подчиняясь этому взгляду, Григорий нехотя убрался на свое место.

Но со мной хозяин дома разговаривал так мягко, что я осмелела.

— Простите, если это болезненная тема… Но на что обиделся Антон?

Мать вздохнула.

— А на меня, — прямо сказал Иван Степанович. — Мы с ним расплевались. Я брякнул, что ему надо возвращаться в Искитим, а не лимиту из себя корчить.

— Ну, ты и порезче кой-чего сказал, — с упреком добавила Лариса Семеновна.

— Да выпимши был!

— Выпимши!

— Характер не в семье надо показывать, а на работе! Ладно, носом-то не хлюпай. Позвоню, извинюсь.

Я не могла поверить, что все разрешилось так просто. Один-единственный разговор! Сколько же я накрутила вокруг обычной обиды.

— Ну, на ночь-то останешься, дочка? — спросил отец, сощурившись. — У нас, правда, быт самый простой. Но тебе целую мансарду выделим. Будешь спать по-королевски! Гороху только под матрас не забудь насыпать, мать! — Он подмигнул жене.

— Я и без гороха вижу, что сыну досталась принцесса.

Какие же они оба были милые! И пухлая растрепанная Лариса Семеновна, с гордостью смотревшая на мужа. И Иван Степанович, так легко включивший меня в круг семьи.

— С радостью останусь! — искренне сказала я.

Вокруг с визгом носилась малышня. Девчушка лет пяти схватила меня за руку и потребовала:

— Отведи меня в тувалет!

— Любаша, я с тобой схожу! — вмешалась Лариса Семеновна.

Но девочка уперлась:

— Хочу с тетей!

— Упрямая ты какая! Ну ладно. Как выйдешь, Полина, поверни налево и иди до конца коридора. Там еще один поворот — и увидишь.

Девчушка крепко вцепилась в мою руку. Коридор был длинный и темный. Я бы не удивилась, выведи он к деревенскому сортиру. Но нас ждала комнатка с бледно-голубым унитазом.

— Не уходи! — приказала малявка и прикрыла дверь.

Я дождалась, когда она вымоет руки и справится с завязками на своем платье, и повела ее обратно.

— Ты знаешь дядю Антона? — спросила я.

Девочка помотала головой.

Ну конечно. В таком возрасте малыши редко интересуются взрослыми родственниками. Я поймала за руку подростка лет пятнадцати, спросила, помнит ли он Антона, но тот лишь пожал плечами и ушел.

Мне хотелось, чтобы все вокруг рассказывали об Антоне. Как не хватало этих смешных семейных историй! Для меня муж был человеком без прошлого, без близких. Без детства и юности. Без школьной учительницы. Без ссор и дружб в детском саду, которые почему-то запоминаются на всю жизнь.

Его выдали мне взрослым. Молчаливым, обаятельным. Любящим.

Но этого было недостаточно!

Я сообразила, что у мамы Антона наверняка где-то валяется альбом с семейными фотографиями.

Но когда мы с малышкой вошли в комнату, я сразу позабыла о фотоальбоме. Возле моей сумки, которую я положила на подлокотник кресла, стоял Григорий. Сумка была широко раскрыта. Он копался в ней. Стоило нам войти, как девочка завопила во все горло; Григорий вздрогнул, оглянулся и торопливо сунул что-то в сумку.

Из большого отделения торчал паспорт. Я точно помню, что, выходя из гостиничного номера, положила его в кармашек и застегнула молнию.

Зачем этот человек рылся в моих документах? Я переложила вещи, закрыла сумку и непроизвольно прижала к себе. Хотела рассказать о случившемся родителям Антона, но те были увлечены разговором. Постепенно неприятное чувство меня отпустило. Григорий незаметно исчез. Время от времени в дверях мелькало его длинное черное лицо, но он сразу пропадал.

Дети втянули меня в игру. К нам подключились сестры Антона. Мы болтали, смеялись, пили… Я не заметила, как вечер перешел в ночь. Случайно взглянула в окно и изумилась: небо усеяно звездами. У меня сорвалось восхищенное:

— Смотрите, смотрите!

Все столпились у окна.

— Э-э, да тут всегда так, — сказал кто-то, поняв, на что я показываю. — Это в Москве вместо звезд фонари.

Все добродушно рассмеялись.

Мне подливали вина в течение всего ужина, и я понимала, что изрядно опьянела. Но куда сильнее на меня подействовала обстановка этого вечера. Детские голоса, улыбки Ларисы Семеновны… Во всем, что творилось вокруг, была откровенная, грубоватая радость — от того, что все собрались вместе, что можно выпить, не думая о завтрашнем утре, и малыши играют под ногами, и сестры подтрунивают над мужьями… Господи, как все-таки здорово быть частью большой семьи! Я, кажется, даже прослезилась от умиления.

В сумке зазвонил телефон. Антон! Здесь половина двенадцатого, значит, в Москве половина восьмого, а я до сих пор ничего ему не написала…

— Антон, привет! — Я вышла из комнаты.

— Привет! Все в порядке? Я только вернулся с работы, представляешь?

Ноги сами вынесли меня из дома на крытый двор. В соседнем закутке копошились куры. Пахло сеном и пылью. Ветер доносил с улицы запах скошенной травы, подсохшей на жаре.

Я вдруг поняла, что больше не могу врать.

— Антон, послушай! — Я перебила его на полуслове. — Мне нужно тебе признаться. Прости меня, пожалуйста! Я приехала к твоим родителям…

Я выпалила это все на одном дыхании.

— К кому ты приехала? — странным голосом переспросил Антон.

Я глубоко вдохнула:

— К твоим маме и папе. Я сейчас в Искитиме. Вся твоя семья здесь. Празднуют день рождения Лизы, твоей племянницы. Антон, прости меня, пожалуйста! Они совершенно чудесные, а твой папа сказал, что зря тебя обидел, он будет звонить и просить у тебя прощения, а мама…

— Полина, замолчи.

Сказано это было так, что я осеклась. Тихо, яростно, и голос был совершенно не Антонов.

— Слушай меня внимательно… — Он заговорил быстрее. — Рядом с тобой кто-то есть? В одном помещении?

— Н-нет… Я одна… Вышла из дома, когда увидела твой звонок…

— Полина, быстро уходи оттуда. Сейчас же!

— Я не понимаю, почему…

— Потому что мои родители погибли десять лет назад, — отчеканил Антон. — Они похоронены на Клещихинском кладбище. У меня нет других родственников, кроме них. Я не знаю, что это за люди, к которым ты попала. Ты меня слышишь?

Я молчала, оцепенев.

Что он говорит?

Папа с мамой? Кладбище?

На меня напал ступор. Я не могла совместить этот вечер и то, что твердил мне Антон.

— Полина, хорошая моя… — Я слышала по его голосу, что он до смерти перепуган. — Не возвращайся в дом. Ни с кем не разговаривай. Прямо сейчас, немедленно — БЕГИ.