Зеркало

Елена Мельникова, 2015

История про молодого человека, на которого наложено проклятие. Те, кто каким-либо образом обижают его (даже случайно), через некоторое время погибают от несчастных случаев. Узнав про это, политические и криминальные деятели стараются использовать героя в своих интересах. В то же время друзья и сам молодой человек стараются избавиться от этого проклятия. Все это приводит к захватывающим и трагическим событиям.

Глава 3

— Куда? — вахтерша с раздражением уставилась на Колоскова.

— По вызову, в шестидесятую квартиру.

— По какому еще вызову? Вы что, сантехник?

— Да как вам сказать… не совсем. Я ветеринар, работаю по вызовам.

Вахтерша с каким-то тупым недоверием смотрела на Пал Палыча.

— Ветеринар, понимаете? — втолковывал Колосков. — Лечу животных. Звериный доктор. «Айболита» читали?

Вахтерша молча кивнула.

— Читали! — обрадовался Пал Палыч. — Ну, и слава Богу, разобрались! Можно я пройду, меня клиент ждет?

— Проходите, пожалуйста, — вахтерша почему-то вдруг подобрела, — пятый этаж, направо.

Колосков, прыгая по своему обыкновению через две ступеньки, помчался наверх и через полминуты уже звонил в нужную ему дверь.

Дверь открыла молодая женщина с встревоженным лицом.

«Ух, ты!» — внутренне поразился Пал Палыч. — «Хороша!» — А вслух сказал:

— Здравствуйте, я ветеринар. Кажется, это вы мне звонили?

Женщина отступила назад, давая Пал Палычу пройти.

— Да, я. Как вы быстро… Проходите скорей! — женщина заметно волновалась. — С моей кошкой плохо.

— Только не волнуйтесь, разберемся! — Пал Палыч говорил с тем особым подъемом, с каким мужчины обычно разговаривают с красивыми женщинами. Он прошел следом за ней в прихожую.

— Где тут у вас можно помыть руки? — спросил Пал Палыч, разувшись, и повесив пальто на вешалку.

Через несколько минут посерьезневший и облаченный в белый халат Пал Палыч, присев на корточки, осматривал кошку.

Он хватал ее за голову, бесцеремонно раскрывал ей пасть и заглядывал, словно цирковой укротитель тигров, внутрь, вытягивал у кошки язык и озабоченно на него щурился, ощупывал зверю живот и грудь. Небольшой полосатый котенок с белым брюшком и лапками с черными пятнами, реагировал на экзекуцию на удивление индифферентно — то и дело лениво открывал глаза и тут же закрывал их, снова будто засыпая. Никакой агрессии и настороженности к чужому человеку в белом халате, который вел себя с ним довольно хамски — чего стоила только процедура измерения температуры тела — зверек не выказывал. В общем, вела себя кошка странно.

— Чем кормите зверя? Смотрю, упитанная она вас, гладкая, — подняв голову и не переставая ощупывать котенка, спросил Пал Палыч у женщины, которая за все время осмотра не произнесла ни слова, а только с напряжением наблюдала за действиями Пал Палыча.

— Чем? Дайте вспомнить. День сегодня такой сумасшедший… Ну чем? «Китикэтом», как обычно, молоко даю… Скажите, она не умрет?

— Ну, как же, обязательно умрет… лет этак через пятнадцать.

— Значит, с ней все в порядке? — женщина улыбнулась. — А чего ж она сонная какая-то? Обычно носится, как ненормальная! Вчера горшок с моим любимым кактусом сбросила с подоконника…

— Как вас зовут? — спросил Пал Палыч, поднимаясь с корточек.

— Люська.

Колосков засмеялся.

— Тьфу, ты господи! Совсем сегодня голова не варит, — засмеялась в ответ хозяйка кошки. — Меня Дашей зовут, а ее Люськой.

— Да, я понял, понял! — улыбнувшись, сказал Пал Палыч. — Не думаю, чтобы вы так игриво представились.

Даша тоже рассмеялась, и в свою очередь поинтересовалась.

— А вас как зовут?

— Павел.

— Очень приятно. Павел, скажите, что с моей Люськой на самом деле?

Пал Палыч, не слишком вежливо гоготнул:

— Ваша Люська, Даша, просто-напросто пьяна. Как говорит мой сосед-пропорщик Цибенко: «Крива, як сабля!».

— В смысле? — удивилась Даша. — Она у меня непьющая.

Пал Палыч снова засмеялся.

— А вы, что же, предлагали ей выпить, а она отказывалась?

— Господи, да что я за ерунду целый день несу! — смутилась Даша. — Извините, сегодня день такой, дурдом, голова не работает абсолютно…

— Да ничего, ничего, бывает! Напряжение, стрессы там всякие, это пройдет, — произнес Пал Палыч, с симпатией глядя на Дашу, и пояснил: — Ваша непьющая Люська, извините меня, надралась валерьянки. От нее за версту разит. Вон и пузырек валяется под диваном. Где вы храните лекарства? — поинтересовался Колосков.

— Валерьянка у меня в холодильнике хранилась, — озадаченно сказала Даша. — Люське пузырек в жизни не открыть. Может, Танька с подружкой кошку напоили, они как раз сегодня перед школой играли здесь, когда я на работе была… — Даша задумалась. — Точно, это девчонки! Дочка еще вчера вечером ко мне приставала. Все спрашивала, правда или нет, что от валерьянки кошки пьяными становятся. Ну, я ей покажу!

— Даша, вы что? — Пал Палыч искренне возмутился. — Не надо обижать ребенка, она же не со зла. Тем более, что с кошкой все в порядке, проспится и будет носиться, как прежде, а дочь у вас просто любознательная, я сам таким был.

— Да нет, это я так! — Даша снова смутилась. — Я в жизни Таню пальцем не тронула.

— А я и не сомневаюсь, — Пал Палыч снова улыбнулся. — Ладно, Даша, раз у вас все в порядке, я, пожалуй, пойду. — Пал Палыч направился в ванную мыть руки, по пути снимая с себя халат.

— Спасибо вам, Павел, огромное! Сколько я вам должна? — спросила Даша.

Пал Палыч, не отвечая, шумел в ванной водой, а затем вышел и стал обуваться.

— Сколько с меня, Павел? — более настойчиво поинтересовалась Даша.

— Ничего не надо, Даша! — Пал Палыч улыбнулся и добавил. — Я ведь только ее осмотрел.

— Нет, нет, так нельзя. Вы же теряли время, ехали сюда… — Даша стала рыться в сумочке в поисках кошелька.

— Даша, не стоит. На самом деле! — твердо сказал Пал Палыч. — Ладно, я пойду, а то меня псина дома заждалась. Прогулку я ему, бандюге, обещал.

Пал Палыч снял с вешалки пальто. Полы его скользнули по тумбочке, стоявшей в коридоре. Она была в беспорядке заставлена флакончиками духов, баночками и тюбиками с кремами, дезодорантами и прочей подобной чепухой, какая всегда в изобилии водится у каждой красивой и следящей за собой женщины. Раздался грохот и звон.

Даша вскрикнула.

— Ой, Даша простите. Не надо я сам… — Пал Палыч вежливо отстранил шагнувшую к нему на помощь Дашу.

— Вот всегда со мной так. Не могу я без этого! — смущенно сказал Пал Палыч и, присев на корточки, стал собирать раскатившиеся по полу предметы дамского туалета. — Недаром меня бабушка в детстве называла «криворуким» и, как видите, с тех пор я ничуть не изменился. Вечно что-то ломаю, опрокидываю, корежу, — продолжал виновато бормотать Пал Палыч, составляя духи и помаду обратно на тумбочку. — Тут, на днях, на лабораторных занятиях опрокинул банку с формалином, в которой хранилась дохлая крыса и, не просто куда-нибудь на пол или хотя бы себе на штаны. Не-ет! Я аккуратно вывалил все содержимое на кофточку одной студентки — местной красавицы, которую она, кажется, недавно себе купила — слышал, как она хвасталась перед подругами. Визгу было, я чуть не оглох… — Пал Палыч на мгновение замолчал и с огорчением произнес, — Черт! Я кажется, что-то разбил.

Он обернулся и снизу вверх посмотрел на хозяйку.

— Это зеркальце. Дайте, пожалуйста, веник и совок. — И спросил испуганно: — Даша, что с вами?

Даша все то время, когда Пал Палыч наводил порядок, стояла облокотившись о стенку, и с улыбкой слушала болтовню Колоскова. Но когда Пал Палыч показал ей на разбитое зеркальце от пудреницы, женщина вдруг вскрикнула, побледнела и прижала руки к лицу.

— Зеркальце разбилось? Что вы наделали? Вы даже не представляете, что вы наделали! — у Даши вдруг задрожали губы, и она разрыдалась.

Пал Палыч, зажав в одной руке баллончик лака для волос «Тафт три погоды», а в другой флакончик духов «Кензо» ошарашено смотрел на внезапно расплакавшуюся женщину.

— Даша, вы с ума сошли!? Прекратите сейчас же реветь! Подарю я вам такое же или… — Пал Палыч запнулся на полуслове и внимательно посмотрел на Дашу. — Вы что, верите во всякие дурацкие приметы? Мол, зеркало разбилось к несчастью, то да се…

Даша плакала, закрыв лицо руками, и не отвечала.

— Это же чепуха! — попытался убедить ее Пал Палыч и даже рассмеялся, чтобы подтвердить свое неверие в подобные небылицы. — Вы же взрослая женщина, а верите во всякую ерунду, да еще плачете по этому поводу. Как вам не стыдно? — Пал Палыч вынул из кармана платок и подал его Даше, которая уже взяла себя в руки и только немного всхлипывала.

— Возьмите, вытрите глаза и нос. Только сильно не трите, а то распухнут.

— Спасибо, извините меня, Павел, — шмыгая носом, произнесла Даша, вытирая покрасневшие глаза. — Что-то нервы совсем сдали.

Она подошла телефону и набрала какой-то номер.

— Таня, это я. У тебя все в порядке? Пятерку по чтению? Молодец, умница. У тебя до которого часа сегодня уроки? Хочешь я тебя встречу? Нет? Ну, ладно. Только сразу домой, к Катьке не заходи. Ты обедала сегодня? Умочка. Все, Танюша, пока. Перемена закончится, телефон не забудь отключить, а то Любовь Михайловна мне уже жаловалась. Ну, все, все! Целую!

Даша положила трубку. Видно было, что она окончательно успокоилась, и ей неловко, что она ни к селу, ни к городу разревелась в присутствии постороннего человека.

— Все в порядке? — серьезно спросил Пал Палыч

— Ага. В порядке! Извините меня еще раз! — вздохнула Даша.

— Да ничего страшного, тем более, что я сам вас довел до слез из-за своей врожденной неуклюжести, — успокоил женщину Колосков. — Где тут у вас веник, стекла надо подмести, — повторил свою просьбу Пал Палыч.

— Возьмите в туалете, а я пока чайник поставлю. Должна же я вас хотя бы кофе напоить. Вы же пьете кофе, Павел?

— Я все пью! — весело откликнулся Пал Палыч из коридора, собирая осколки веником на совок.

— Ах, вот как! — в тон ему отозвалась Даша. — Тогда, может, коньяка? Нервы успокоить?

— Спасибо, Даша, честно говоря, с удовольствием! — ответил Пал Палыч, с грохотом ссыпая осколки в мусорное ведро. — Только сначала проверьте, кошка его случайно не выпила?

Даша рассмеялась в ответ.

— Нет, на месте.

Она достала из верхнего шкафчика кухонного гарнитура плоскую бутылочку-фляжку «Московского» коньяка и пошутила:

— Думаю, Люське граммульку нужно оставит, чтобы похмелилась. Кошка — тоже человек.

— Вы — очень чуткая и добрая, Даша, — произнес Пал Палыч, заходя в большую просторную кухню, и предложил: — Чем вам помочь?

— Достаньте, пожалуйста, из холодильника лимон и порежьте его. Ой, извините, — спохватилась Даша, — может, вы голодный? У меня борщ и котлеты есть.

— Нет, нет, спасибо! Я не голодный, честное слово. Мы с Гариком так славно отобедали сегодня, — признался Колосков

— Кто это Гарик? Ваш сын? — поинтересовалась Даша, доставая коньячные рюмки.

Колосков засмеялся.

— Почти… — пояснил он. — Это мой пес. Ему еще нет года. Очаровательнейшая рыжая морда. Аппетит, как у акулы, а темперамент, как у мексиканского бандита. Тут я по глупости взял его с собой на вызов, — начал рассказывать Пал Палыч, нарезая лимон тоненькими дольками. — Очень он гулять просился. Мне надо было одной египетской кошке укол сделать. Так вот. Звоним, значит, в квартиру. Открывает нам дверь хозяйка — такая томная, аристократичная пожилая женщина. На руках держит эту несчастную кошечку, которая к тому же возлежит на голубенькой подушечке. Имя у нее, у кошечки, то есть, такое мерзкое — Эсмеральда. Так вот, мой бандит, завидев эту бедную Эсмеральду, ни с того ни с сего как подпрыгнет, да как рявкнет на нее. Обычно он к кошкам спокойно относится, но, видимо, такой аристократизм возмутил пса до глубины его собачьей души. Кошка, несмотря на болезнь, рванула со своей подушки с диким ревом на шифоньер, поцарапала при этом хозяйку, которая с перепугу села на пол. В общем, мне пришлось Гарика привязать в подъезде. А потом приводить в чувство хозяйку и снимать с шифоньера напуганную до полусмерти чертову Эсмеральду, которая ни за что не хотела спускаться вниз, и всего меня исцарапала.

— С вами не соскучишься, Павел! — смеясь, сказала Даша. — То крыса дохлая, то кошка египетская… Ну, ладно, разливайте коньяк.

Пал Палыч свернул бутылке жестяную голову, и разлил коричневую, ароматную жидкость по рюмкам с высокими ножками.

— Даша, — продолжая улыбаться, Колосков посмотрел на хозяйку, поднял свою рюмку. — Давайте выпьем за знакомство и за здоровье вашей кошки.

— Давайте, Павел, — согласилась с этим двойным тостом Даша и взяла свою рюмку.

Они чокнулись. Пал Палыч выпил сразу все. Даша отпила половинку, поставила рюмку на стол и вдруг поймала удивленный взгляд Пал Палыча. Он смотрел на ее руки, покрытые белесыми на фоне загара шрамами.

Даша быстро опустила рукава кофточки, которые подтянула, когда мыла рюмки.

— Даша, извините, что у вас с руками? — встревожено спросил Пал Палыч.

— В детстве порезалась, — нехотя призналась Даша.

— Ничего себе «порезалась»? У вас же все руки исполосованы! — недоумевал Колосков.

— В детстве с девчонками дома играли, зеркало большое разбилось, а я бежала и на эти осколки со всего маху упала. Вот теперь память на всю жизнь… — Даша усмехнулась. — Спасибо мужу, царствие ему небесное, денег дал на пластическую операцию, а то на руки смотреть было и вовсе страшно.

Колосков некоторое время, молча, и очень серьезно смотрел на женщину.

— Даша, ради Бога, простите меня. Теперь я понимаю, — он осторожно коснулся ее руки, — почему вы так отреагировали, когда я разбил зеркальце. Конечно, вы пережили сильнейший шок и теперь подсознательно связываете разбитое зеркало с какими-то возможными несчастьями…

— Нет, Павел, я абсолютно убеждена, что зеркало разбивается к большой беде. И это не из-за приметы, а просто личный опыт… Дело не в том, что я порезалась, а в том, что после этого вся жизнь пошла наперекосяк. У меня, у мамы, у отчима… Мне страшно, Павел. Страшно за себя и за дочь. Я боюсь, что она может утонуть, купаясь в бассейне… Боюсь, что переходя дорогу, может попасть под машину… — Даша помолчала с минуту, глядя в стол, а затем сказала: — Наливайте-ка себе коньяка, Павел. У меня еще осталось в рюмке.

Колосков налил себе, добавил Даше и удивился, когда она, не дожидаясь тоста, залпом выпила содержимое рюмки.

«Ну какой я медведь. Опять расстроил женщину», — подумал Колосков, а вслух сказал:

— Знаете, Даша, я когда-то всерьез интересовался механизмом возникновения несчастных случаев, изучал приметы и проверял их на себе. Например, специально просыпал соль и ждал, что будет. Смело шел прямо, невзирая на перебегающих дорогу черных кошек, носил одежду шиворот навыворот… Но это не работает по заказу, все дело в предрасположенности, если хотите, даже предначертанности. Как говорил Воланд, кирпич ни с того ни с сего никому на голову не падает. Я уверен, что будущую судьбу человека можно прочитать на его лице. У каждого, кто носит в себе, как злокачественную опухоль, предпосылки собственной гибели при несчастном случае, в глазах заметна печать обреченности… — Пал Палыч подумал, что опять болтает черт те что, вместо того, чтобы успокоить Дашу, и весело заключил: — А в ваших прекрасных глазах, Даша, никакой печати обреченности я не вижу!

Но Даша вдруг резко поднялась, и не говоря ни слова, вышла из кухни, оставив Колоскова гадать, чем он ее обидел. Вернулась она с белой канцелярской папкой в руках, пододвинула табуретку к столу и села рядом с Пал Палычем.

— Хочу показать вам кое-что по поводу печати обреченности, — сказала Даша, раскрывая папку.

В папке хранились какие-то фотографии, в основном, черно-белые, и газетные вырезки. Даша взяла первую фотографию: групповой снимок детей дошкольного возраста в новогодних костюмах. Лица двух ребят были обведены красным фломастером. Колосков отметил, что Дашина рука слегка дрожит.

— Саша Терентьев, — Даша показала на пухлого мальчика с большими плаксивыми губами, в костюме зайчика. Одно длинное белое ухо на шапке торчало вверх, другое почему-то безвольно свисало вниз, что придавало мальчику смешной и трогательный вид. — На прогулке в садике, упал с невысокой горки, ударился головой и через сутки умер в больнице, не приходя в сознание… За день до этого подрался с Костей.

— Кто это, Костя? — едва слышно спросил Колосков.

— Мой младший брат, — ответила Даша, и бесстрастно каким-то учительским голосом продолжила: — Миша… фамилию не помню, вылил моему брату за обедом на голову кисель, в тот же день попал под раскачивающуюся качелю, долго лежал в больнице, остался дурачком…

Мальчик в ковбойской шляпе на снимке радостно и беззаботно улыбался.

Даша взяла следующую фотографию, на обороте детским корявым подчерком было надписано: другу Костеку от подруги Иры. Девочка, лет шести, с большими бантами на подвитых хвостиках весело смотрела в объектив, у нее были чудесные ясные, вероятно, серые или голубые глаза, и маленький независимо вздернутый нос.

— Ирочка Иванова, соседка по двору… Довела Костю до слез, когда они играли в песочнице, дразня его толстяком… Выпала с четвертого этажа. Разбилась насмерть.

Колоскову стало страшно.

«Вот так милая женщина, — подумал он. — Да она же сумасшедшая! Нормальный человек не станет собирать такой жуткий архив… А может она того… за брата мстила? Можно и с горки спихнуть, и под качели бросить, и с балкона…»

Даша сидела вполоборота к нему, и Колосков опасливо покосился на ее профиль, страшась увидеть очевидные признаки безумия в ее лице.

«Как бы мне в архиве не оказаться», — трусливо подумал Пал Палыч, и услышав новый комментарий, произносимый все тем же будничным тоном: « Пятеро старшеклассников отобрали у Кости мяч… Красно-белый мяч, который я подарила ему на день Рождения и который он бросал в ржавое ведро…», — взглянул на газетную вырезку, которую Даша ему показывала.

У Колоскова все поплыло перед глазами. Ему показалось, что он теряет сознание: из пяти фотографий, помещенных над газетным некрологом, взгляд выхватил лица его лучших школьных друзей — близнецов Федоровых, Кирилла и Сережи. Улыбаясь хорошими открытыми улыбками, они смотрели прямо на него. Природа — удивительная волшебница — создала два абсолютно одинаковых лица, но повинуясь внезапному капризу, пометила лицо Кирилла особой приметой — почти белой, словно наполовину выгоревшей левой бровью. У Сергея же обе брови были черные, одинаково ровные. И характер у Сережи более ровный спокойный, тогда как Кирилл — отчаянный хулиган и сорви-голова, был проклятием для учителей и родителей чистеньких домашних мальчиков.

У Пал Палыча, взрослого самодостаточного человека, прожившего на свете больше трети века, защемило сердце и защипало глаза. Их дружба, когда-то скрепленная кровью на старом кладбище, была жива. Ребята умерли, а дружба умереть не могла. Просто Пал Палыч, словно заключив договор с Роком, двинулся дальше, а они остались там, в своем не закончившемся детстве, носиться по гаражам и лупить по мячу. Мяч. Красно-белый мяч.

И он вспомнил, как давным-давно они возвращались из школы в тот ржавый от облетевшей листвы холодный октябрьский день. Пал Палыч на минутку заскочил в магазин купить газировки, и вернувшись во двор, где ждали его пятеро одноклассников, увидел, как они носятся, перепрыгивая через замерзшие лужи, гоняя яркий на унылом осеннем фоне красно-белый мяч. А в стороне истошно ревел какой-то малыш, и серьезная девочка, лет четырнадцати, что-то возмущенно кричала парням. И они, наконец, обратив внимание на эти крики, вернули мяч, извинились и шутливо пообещали, что «больше не будут».

Это она толкнула их под КамАЗ?.. Отомстила за брата?.. Но как? Это невозможно.

Колосков встал. Даша, увидев его белое лицо, отшатнулась.

— Мне надо идти, — сдавленно выговорил он.

— Павел, я ведь ничего вам не рассказала… Прошу вас, не уходите! — У женщины были растерянные испуганные глаза. — Я не сумасшедшая! Я ведь только хотела…

— Даша, я вам позвоню. Обязательно позвоню, но сейчас мне надо идти, я должен подумать. До свидания!

Когда входная дверь захлопнулась, Даша разрыдалась. Никто никогда ничего не поймет. И никто не поможет.